394. Рождение детей
Всегда рождение детей,
волшебных, девственных созданий,
что солнце в лазоревый день,
плоды божественных субстанций.
Небесной юдоли ростки –
земной и трогательный праздник,
сердечной нежности мосты,
цветы вселенские парадных.
Они, малютки, время, час
не отличая от пространства,
распространяют звучный глас:
им перси жизни – постоянство.
Они – есть память всех времён
и предсказание столетий.
Выходят к рейсу на перрон,
И увлечет их здешний ветер.
395. Песнь о птицах
Давно это было, как будто приснилось
и накрепко вбилось под корочку где-то.
Две птицы взлетели воскресным рассветом
бескрайности степи и выси на милость.
Восток золотился, отточен багрянцем,
кружили две птицы, со светом сливаясь,
что грации мира в тончайшей вуали
воздушно парили медлительным танцем.
Но роком разыгран был дьявольский выстрел,
и смежные крылья у пары повисли.
Суровая правда: кровавые вишни –
с небесной прохлады безвременный выстриг.
Падение. Ужас. Мечты и надежды –
секунды искус – разобьются о землю –
упорство на грани – сомкнуться сумели,
прижались телами в пике неутешном.
Дарована Богом любовь на двоих –
оставить друг друга смертям не могли –
предельным усильем над пропастью тьмы
пронзенные звенья скрестили они.
Голубушки, силясь, не ведаю как,
расправили крыльев здоровых размах,
и боль нестерпимую в клювах зажав,
чудесным спасеньем пошли к облакам.
Вразрез пересудам: так быть не могло,
те птицы летают, крыло за крыло,
поэтому памятью схватки былой,
истерзанным сердцем я верю в добро.
396. Возвращение блудного мужа
Я бродил по городам индустрий,
средь чужих углов искал тепла
в непогоду, в грязь. Набитой дурой
ты меня безропотно ждала.
Я искал в азарте вдохновенья,
спьяну бил кривые зеркала.
Самого беспутного на свете
ты меня по-прежнему ждала.
И теперь, безумно безобразен,
согнутый виною и сумой,
не ухожен временем и грязен,
я посмел к единственной, домой.
Оттолкнуть не думала заразу,
увлекла объятьем за собой.
Лишь теперь я понял ту отраду –
радость переполнила: – Живой.
Так встречают родственников с фронта,
или осужденных из тюрьмы.
Так надежда, признак поворота
возникают с беспробудной тьмы.
Я тебя, сознаюсь, недостоин,
но у жизни есть свои права:
сводница судьба скрутила вдвое
и дрожит в натяге тетива.
Жизнь твоя и я – неразделимость,
жизнь моя и ты: – Не вороши.
Оборвется нить: невыносимо
И другой, распятой, дорожить.
397. Дано ли право мне судить об этом
Хороший день. Осенняя прохлада
Строкой стиха ложиться на груди,
которой в явь нисколечко не надо,
чтоб кто-то пыл поправкой остудил.
По меркам всё устроено нормально,
и сколь воронам бранью ни кричать:
поет монет рапсодия в кармане
на пенсионный милостивый час.
Но это ли главнее всех желаний,
что подошло бы пьянице тому.
Без тормозов у всех прохожих клянчит,
и лебезит случайному добру.
Я пожалеть такого непричастный,
да и себе дать спуску не могу:
– Земным делам – достойные начала.
Мы, как-никак, у времени в долгу.
Но зарекаться грех, как говорится,
и помогать катится дальше вниз,
что ветерок сгоняет в угол листья,
поправ победоносный реализм.
Известно много о такой болезни,
за воротник плеснуть и сам я рад,
когда распорядителем безделье
и праздное застолье говорят.
Могу признать непроизвольность меры:
безволие, распущенность кляну.
Не все так однозначно, и поэты,
бывает, рвут над пропастью струну.
Но там другое. Нервом запредельно
держать баланс на острие ножа.
Душа полетом расстается с телом,
стремясь согреть мирские небеса.
Дано ли право мне судить об этом?
Умнее принимать все так, как есть,
и понимать: висит над белым светом
все указующий господень перст.
И день под ним, проблемам продолжатель,
И чувства… отсылают к дохлецу:
Из ямы страсти братски прижимался
Он к моему усталому лицу.
398. Гимн лебедю
Пусть голубь – скажем, символ мира.
Петух у нас, как символ драк.
Журавль печалью сушит душу,
Но лебедь – счастья носит знак.
Вот воробьишка забияка,
Синица к клетке тяготит,
Ворона беды предрекает,
Но лебедь гордостью пленит.
Кукушка, все ж, к семье беспечна,
А аист – символ очага.
Удод несчастье кличет вечно,
Но лебедь – чистая река.
И буревестник – символ бури,
У чайки крылья, что мечта,
А попугай в незнанье судит,
Но лебедь ум и красота.
Сорока – та уж воровата,
Пингвин наивен, как чудак,
Проворством славна куропатка,
Но лебедь важен, важен как.
Касатка вторит, с добрым утром,
И соловей поет любви,
Скворец кривляется до дури,
А лебедь гикнет, и молчи.
Орел могуч и благороден,
И мудрой кажется сова,
Но лебедь мой во всем свободен,
Недосягаемый словам.
399. Страда
В июне зелень сочная до хруста,
А желтизну глазами не объять.
Страда жнивьём осваивает русло
И ворожит ликующий обряд.
Поспели вишни, красного исполнив,
Пух облаков податлив синеве.
Прозрачный воздух, раскаленный полднем,
Пылает полем в летнем торжестве.
И оттого, что золото в лазури,
И оттого, что солнце в золотом,
Я вишен цвет и с радости и в грусти
Срываю безобидным мотыльком.
В июне зелень сочная до хруста
И красные по зелени мазки,
А жёлтое осваивает русло
На жизнеутверждающем пути.
Мы в соцсетях: