Здравствуй, дорогая моя книга жизни. Всё как всегда: на смену дня приходит ночь, на смену зимы приходит весна, а моему хорошему настроению пришла хандра. Это так обычно, что и в ус не дуешь, как будто так и надо. Сегодня утром, когда внучка моя начала крутиться вокруг меня как юла, когда звонкий голос её пронзил мои уши, я посадил мою красавицу себе на шею и мы, словно корабль, разрезая ветряные волны Змеёвских просторов, ушли в плавание. Не успели мы еще подойти к калитке, как резкая боль пронзила позвоночник, мои ноги подкосились и…….Слышу только: - Деда, деда, что с тобой? Ну-ка, посмотри на меня, что ты меня пугаешь? Не надо, деда, а то я заплачу. - Что ты, солнышко моё, как же я могу,- превозмогая боль, говорю я, обнимая светлую головку. -Только вот чувствую, гулять мы сегодня с тобой не пойдём. - Конечно, деда, я тебя никуда не отпущу. Сейчас буду тебя лечить. Цепляясь за забор и превозмогая боль, я еле доковылял до своей каморки и рухнул на кровать. Всё как всегда, только сегодня меня что-то шибко тряхануло. Ничего, отлежусь сейчас, и отпустит. Жалко только с Натулей моей погулять не успел. Больно было так, что искры из глаз, слова всякие бранные от неожиданности из души рвались. Но рядом Наташенька и потому ни гу-гу, только тихий стон опрометчиво слетел с губ. А какое было утро, солнце. Душа радовалась. А тут на тебе, вот такой казус. Оплошал я. Наташенька засуетилась возле меня, принесла деду чаю с конфетками. Потом совсем не помню как заснул, и привиделась мне дорогая моя Наталья Дмитриевна, да так живо. Будто сидим мы с ней на крылечке и друг на дружку наглядеться не можем. – Ты что это, Стёпа, совсем расклеился?- глядя мне в глаза, спрашивает моя Наташенька. Я ж оробел по началу, но как много мне ей сказать хотелось, посекретничать, пошушукаться. Сколько раз мечтал и думал о нашей встрече. Хотел сказать ей, что помню всё, всё, что когда-то соединяло наши сердца. Всё, чем мы горели и жили. Помню, как мы на завалинке порой вместе весело запевали:
- Пойду ль с милым я во двор, я во двор, поцелуюся…, а я с озорцой и с надеждой вторил - пойду с милой в сеновал, сеновал, полюбуюся. .
Помню её голубое платье с белыми рюшечками, которое до сих пор висит в нашем шкафу. Помню наш первый поцелуй, и как я любовался моей любимой. Она тогда только шепнула мне: –Ну что же ты, смелее, мой мальчик. А дальше был только сон, была феерия чувств. Жаркий вздох и выдох. И вот мы уже, не стыдясь своей наготы, еще не совсем очнувшиеся от блаженства, разглядываем друг друга. Вечером, ни о чём не договариваясь, моя единственная, неповторимая пришла ко мне и наши откровения продолжились.. Это были жгучие времена. И завтра снова и снова, потом опять и опять, наши сердца всё больше и крепче сливались в одно целое. Я не мог вздохнуть без неё, а она, растворившись во мне, забыла, что за рассветом наступает день, а день сменяется ночью. У нас была одна лишь ночь, наша ночь – страстная и безумная. Она продолжалась до тех пор, пока болезнь моей любимой не сковала руки и ноги в жутком параличе. Чувствую, чувствую я, Наталья Дмитриевна, что затаила ты на меня обиду за мою Любашу. Но не кори меня, не кори, прошу тебя. Она сегодня для меня что свет в окошке, радость и печаль, как и ты была для меня когда-то. В светлой косе Любаши я вижу твои волосы, целуя её, я целую тебя. Нет силушки бороться с тоской по тебе, и от того нахожу я в ней отраду своим чувствам и расположению. Она вдохнула в меня жизнь, и как тогда с тобой, мне опять хочется петь и радоваться жизни. Она возбуждает меня делать безрассудные поступки. Обнимая её, я утопаю в радостях жизни и всегда, слышишь всегда, вспоминаю наши дни-денечки, когда мы были молоды и, наслаждаясь друг другом, купались в порывах страсти и удовольствия. Касаясь её губ, я вспоминаю тебя. Её глаза, словно твои глаза, обнимают и заставляют дрожать моё тело. Всё, как было тогда с тобой. Если можешь - прости и знай, что мое сердце согрето этой светлой женщиной. Вдруг чувствую, чья-то рука коснулась моей, и голос, до боли знакомый голос: – Стёпа, Стёпа. Открываю глаза и вижу: сидит моя Люба, а рядом стоит Наташенька. – Ну что ты расхворался совсем, нечто время сейчас перебирать свои хвори? А стонешь-то от чего, больно? Так погоди немного, врача уже вызвали. Люба взяла меня за руку и показалась она мне холодной, холодной. Будто только что белье в колодезной воде отполоскала. – Горячий ты, Стёпа.
Вечером пришла целая делегация. Краснощекая Маринка осмотрела меня и потом, тяжело вздохнув, сказала: - Ты бы, Степаныч, остепенился. Ведь не далее как вчера видела я тебя в магазине с Любкой. Целую авоську пива набрал. Можно ли тебе в твоём возрасте столько таскать. Я уж не говорю – пить. Сосуды, сосуды, дорогой, береги. А заслышав за дверью, как Наташенька моя играла в мячик, продолжила: - Тебе уже о себе надо подумать: твои тебе дитё сбагрили, а ты по доброте душевной даже отказать не можешь. Я вот позвоню им в город, пускай теперь сами покрутятся, да и за тобой присмотрят. - А вот это уже не тебе решать, - не выдержал я. - Послушай-ка, Мария, иди по добру по здорову, я уж как-нибудь сам решу, что мне делать. - Я то вот пойду, а ты подумай, Степаныч,- уже выходя из комнаты, сказала Маринка. А ведь позвонит, стерва, позвонит. Ах, безумная жизнь, источающая помимо красоты и счастья дёготь и шлак, как -то подлость и лукавство. Вот и ты обожгла кристальную душу моей внученьки своим жалом. Она ведь позвонит, а у нас с Наташенькой вся жизнь кувырком. Разве мы друг без дружки сможем? Да нечто не насытилась жизнь ты еще людским горем и слезами, нечто в радость тебе безумные поступки. Наложи свою черную печать на меня старого ловеласа, я калач тёртый. Опохмелюсь и наплевать мне на твои выкрутасы. Так нет, смеёшься и язвишь над существом беззащитным и хрупким, как бы высказывая свою власть и силу. Ты проносишься мимо, отнимая года и денёчки, разбазаривая мои мысли и силушку. Ты летишь в никуда. Подожди , кричу я тебе, жизнь, ты же видишь, я не столь расторопен, как бывало раньше. Косточки мои хрустят, и сам я уже с трудом передвигаю ноги. Ты что, смеешься надо мной? Что ж, я другого и не ждал от тебя. Скверно, скверно, думал, что еще поживу. Я выпотрошен и разбит. На последнем издыхании, на выдохе что есть силы кричу истерзанной душе- крепись, ты же можешь. Ну что ты расклеилась, старая перечница, соберись, соберись с силами, и крикни всему белому свету: - Жив еще Степаныч. Жив. Но что такое, слышу только тихий хрип из груди. Ничего, подружка, ну-ка попробуй еще раз, я с тобой, вместе. Кричу, а перед глазами какие- то звездочки летят, летят куда-то. Вдруг чувствую, или мне только привиделось, будто подхожу я к берегу речки нашей Коломенки, встаю босыми ногами в лодку и она, как только я оказался в ней, поплыла. Нет ни мотора, ни весел, так она сама по себе. Слышу плеск воды да пение птиц. Туман рассеялся и на другом берегу возле калитки стоит моя Наталья Дмитриевна и смиренно ждёт меня, а за ней сады, цветущие сады, источающие дивный аромат. Вижу, Наталья Дмитриевна помахала мне платочком. Чудеса, да и только.
Мы всё идём, идём. Долго. Это ж пока из наших закоулков – переулков на большую дорогу выйдешь, полдня пройдёт. Про себя думаю - Ну скорее уже? Как-то не по душе мне обременять дорогих людей непредвиденными хлопотами и потому хочу, чтобы это быстрее закончилось. Господи, как же осунулась моя Любаша, её весёлые игристые глаза высохли. Наташенька идёт с Лариской из продмага под руку. А где же сын мой Павел, этот прохиндей, неужели и тут он отличился? Впрочем, я и не удивлюсь, если он не придёт. Только жаль, ведь моя кровинушка. Когда Процессия торжественно проходила по центральной улице, я совсем не заметил любопытствующих глаз. Всё как всегда, только умытые летним дождём деревья серебрятся тысячами улыбок солнца. Где-то далеко надрывается циркулярная пила, лают собаки. Хочется крикнуть моей Любаше, успокоить её. Но теперь это не положено мне. Ведь это несуразица какая-то, разве покойники разговаривают? Нет, ну так вот и я не буду. На окраине деревни какой-то парнишка спросил у Лариски: - Кто умер? - Степаныч. - А кто это? Так и хотелось дать этому сопливцу затрещину. Еще и трёх дней не прошло, а ишь ты, про меня уже и забыл. Мне что - встать из гроба и поставить при въезде в деревню табличку, где написать большими буквами “Здесь жил весельчак, проныра, любитель пива. Девок за бока щупал, башмачник Степаныч.” Оглянулся в последний раз на свою деревушку и защемило сердце. Много чудес бывает в природе, и одно из чудес - это деревня наша Змеево. Нет лучше места на земле. И потому, продолжая восхищаться, я как всегда говорю себе: - Господи, как же хороша и прекрасна жизнь.
Поэт
Автор: praim
Дата: 09.01.2016 10:52
Сообщение №: 134615 Оффлайн
Третьего дня со старосветской помещицей маленького уездного городка Хвалынь Дарьей Степановной Чемушкиной случился конфуз. Прогуливаясь по центральной улице города, она увидела мужчину средних лет, который вдруг внезапно понравился ей. Даже «внезапно» будет сказано не совсем верно. Дело в том, что Дарье Степановне во сне периодически были видения, в которых присутствовал этот элегантный мужчина. Нет - нет, пожалуй, и «элегантный» - не совсем точное определение, скорее – «желанный». Это нескромно звучит, но это было именно так. Во сне он целовал Дарье Степановне руки, рассказывал веселые небылицы и как бы невзначай обнимал Дарью Степановну за талию, что совершенно кружило ей голову. Мужчина зашел в лавочку колониальных товаров, потом заглянул к букинисту, выпил чашечку чая и направился к храму Бориса и Глеба, как раз к обеденной службе. Всё это время Дарья Степановна неотрывно следовала за ним, наслаждаясь созерцанием милого образа. И совсем неважно, что мужчина немного прихрамывал, и на голове уже обозначилась лысина. Зато его глаза были для Дарьи Степановны столь притягательны, что только созерцание их приводило душу нашей героини в трепетное состояние. Безусловно, она понимала, что так безропотно отдаваться своим чувствам вовсе и не следовало, но уж ничего поделать с собой не могла и от того страдала безмерно. В храме она поставила свечку возле иконы Божьей матери. И молилась, молилась только об одном: чтобы он обратил на неё внимание, чтобы она, Дарья Степановна, стала для него единственной и всегда желанной. После окончания службы избранник Дарьи Степановны отправился в Старо-конюшенный переулок, где в доме купца Прибылова он скрылся за дверью. Дарья Степановна притаилась за старым вязом, напротив дома и еще долго наблюдала за окнами и за дверью в надежде хоть на мгновение увидеть милого ее сердцу человека. Но все было тщетно. У знакомого городового она выяснила, что в этом доме остановился коллежский регистратор Иван Петрович Зыбков, чиновник от министерства финансов. Холост. Ни в чем порочащем себя и царя батюшку не замечен. Сердце Дарьи Степановны ликовало – холост, холост -вот что волновало ее больше всего, вот что вселяло в нее надежду. Утром, когда Иван Петрович, причина воздыханий нашей героини, прогуливался по центральной улице города, сделал вид, что не заметил, как некая обворожительная дама долго провожала его взглядом. Своей холостяцкой жизни Иван Петрович был и не рад вовсе, но господи, как трудно и непозволительно было ему даже и думать о даме столь высокого звания, какой по его мнению была особа, преследовавшая его с самого начала прогулки. Потому как чиновник он был хоть и от большого министерства, но средств имел мало, так что по вопросу содержания дамы столь высокого звания был в полном неведении. И потому собственно сделал вид, что вовсе и не заметил её, хотя вся мужская суть волнительно трепетала только от одного вида столь изящной дамы. Вернувшись домой, вся слабость и беспомощность Ивана Петровича выхлестнулась на Верке, дворовой девке, которую он нанял, чтобы следить по хозяйству. - Верка, иди сюда! Да что ты такая нерасторопная! Шевелись, клуша, шевелись, я тебе говорю. Почему дома не прибрано? Смотри у меня, выгоню. И как бы в назидание с размаху шлёпнул девицу по мягкому месту.… Однако Дарью Степановну не смутило, что её избранник не посмотрел в её сторону. Она достойно оценила поступок Ивана Петровича. – Вот это мужчина, - думала она. Разве можно желать лучшего. Не ловелас, и не дурён собой, да конечно и ума верно достойного, раз служит в министерстве. Но что мне делать, если сердце разрывается на части? Как только я увидела его, потеряла покой и вот уже какой день не сплю. А в мыслях только он, и по-прежнему предстает передо мной так, что сердцу становится больно. - Прочь приличия и осторожности, - кричало что-то внутри Дарьи Степановны, но холодный рассудок который раз повторял: – Позвольте-ж, разве можно-с так? Нужно соблюдать приличия, что подумает о тебе твой избранник? - К черту приличия, - кричало второе я, и так хотелось уступить ему. Броситься к дому купца Прибылова, обнять возлюбленного и рассказать всё, что накипело в душе, всё, что так мучило её и рвалось из груди на волю. Однажды Дарья Степановна, не выдержав ночной бессонницы, под утро, как только запели петухи, и церковный звонарь известил жителей Хвалыни о начале нового дня, отправилась к дому Прибылова, в надежде увидеть любимого. Но вот беда, он не выходил и даже в окнах не было никакого движения. Дарья Степановна, оглядываясь, подошла к двери и прислушалась. - Боже, что я делаю? Разве так можно-с? - спрашивала она себя. Она не знала и даже не могла предположить, что в это самое время Иван Петрович Зыбков находился по другую двери и в нерешительности, ухватившись за дверную ручку, закатив глаза, просил Господа дать ему силы и смелости переступить порог дома и направиться на поиски таинственной незнакомки, чтобы при встрече с которой непременно высказать ей свои симпатии. Но увы, Ивану Петровичу так и не суждено было исполнить свои мечты, а всему виной Верка. Она неожиданно появилась из кухни с распущенными волосами в белой ночной рубахе. Сладко позёвывая и шаркая ногами, она подошла к Ивану Петровичу и молвила: - Ну и чудной вы, барин, ей Богу, а я уж подумала плохо вам, а вы всё страдаете. Я вам вот что скажу: бабы сегодня бесстыжие пошли. Остерегайтесь их. Вот за вами на днях наблюдала одна, с виду так просто барышня, а по сути всё одно профурсетка. Не пойму, и когда уж бабы перебесятся? Мужики, то дело понятное, кобель он и в Африке кобель, а баба - то, так это ж срам один. Слава богу уехала она вчерась, знакомые говорят, видели, как приказчик отдавал указания по поводу её отъезда. Правда сказывают, сегодня уж и вернуться обещалась. -О ком ты, Верка, говоришь-то? Я- то, хоть знаю её? - Откуда вам знать, барин? Вы днём на небе всё звезды считаете, нечто вам дело до нас есть? Хоть барыня она видная, чего и говорить, не заметить её так это вовсе слепым надо быть. День, видимо, сегодня для Ивана Петровича прямо скажем, не задался. Неловко было ему оказаться в своём нерешительном состоянии перед женщиной. Да еще перед кем? Перед Веркой. Эко вы скажете ситуация, да только Иван Петрович поймал себя на мысли, что невольно прячет глаза от неё и чувствует себя скверно, подавлено и только от того, что девица узнала его тайные помыслы. В два часа по полудни прибыл почтальон и принес депешу Ивану Петровичу из министерства, согласно которой ему надлежит прибыть на станцию Узловая к купцу Барыкину для решения служебных вопросов. Дело, надо сказать, обычное, служба есть служба, но сегодня мысли Ивана Петровича были заняты другими обстоятельствами, и потому данное поручение было воспринято им без особого рвения. Сборы были недолгими. Надев свою униформу и прихватив папку с документами, Иван Петрович в пролётке отправился на вокзал. По дороге он всматривался в проходящих мимо дам, но всё было тщетно: таинственной незнакомки среди них не было, и оттого настроение у него было совсем никудышное. Но на этом неприятности Ивана Петровича не закончились. Уже выезжая на привокзальную площадь, он услышал звон станционного колокола, потом длинный гудок паровоза, и сразу же от волнения легкая испарина покрыла лоб Ивана Петровича. Втайне надеясь успеть, он вбежал на платформу вокзала, но только и увидел, как последний вагон поезда быстро удаляется от него.
Видимо, не судьба, - подумал Иван Петрович, и готов был уже смириться со своим положением, как вдруг услышал женский голос. - Простите, сударь. Мне крайне неудобно обращаться к вам, и всё же, вы не будете столь любезны оказать мне услугу. У Ивана Петровича бешено забилось сердце. Перед ним стояла она, такая нежная, прекрасная, словно только что распустившийся цветок. Он стал нервно разглаживать свои волосы. Попытался что-то сказать ей, но из его уст доносилось только невнятное бормотание. И только спустя какое-то время ему удалось выдавить из себя: -Извольте-с. -Видите ли, я приехала домой раньше, чем ожидалось, и конечно за мной не успели выслать экипаж. А в поезде, это совсем невероятно, вы верно и не поверите мне, у меня вместе с билетом украли все деньги. И вот сейчас я в некотором недоумении и право не знаю, что делать. Дарья Степановна, сказав всё это, засмущалась и опустила глаза, дабы не выдать своего расположения к Ивану Петровичу. Чувствую, чувствую, как беспокойные читатели сейчас нервно елозят на стуле и пробуют докричаться до меня, обзывая моего героя валенком, недотепой, тюфяком, растяпой. И- каждый норовит дать ему советы в столь щепетильном вопросе. Но могу вас уверить, что Иван Петрович - человек не робкого десятка. И то что на вокзале он несколько растерялся, так это скорее от неожиданности. Так что как только он пришел в себя, у него верно завязалась беседа с Дарьей Степановной. И приехавшие на поезде пассажиры могли бы вас заверить в том, что далее Дарья Степановна и Иван Петрович уже вместе отбыли на пролетке в неизвестном направлении. Что было дальше, мне неведомо, потому как по делам службы я был отозван в столицу, и вот сейчас, направляясь на новую квартиру, думаю, что иногда холодными зимними вечерами, сидя у камина, я еще не раз буду вспоминать эту романтическую историю.
Поэт
Автор: praim
Дата: 19.01.2016 10:41
Сообщение №: 135263 Оффлайн
Мы в соцсетях: