Форум

Хэппи энды

Я спасаюсь от осени

 пледом и кофе

 и цежу по глотку

 неостывшие строфы,

 вспоминая романов чужих

 хэппи энды...

 Жаль, что стрижке моей

 чужды алые ленты.

 Не к лицу золотистые

 длинные косы.

 Не романные очи  –

 зелёно-раскосы...

 Благородности бледной

 и хрупких запястий

 не бывало с рождения,

 не любы мне платья...

 Мне бы с тростью тяжёлой

 да в чёрном цилиндре...

 Ах, романные всюду

 всё те же картины!

 Только  в них ли секрет

 и залог

 хэппи энда?..

 Но, в руках теребя

 шелковистую ленту,

 вновь спасаюсь от осени

 пледом и кофе

 и цежу по глотку

 неостывшие строфы  –

 всех романов былых,

 недописанных

 строчки

 допишу на досуге,

 закрыв многоточьем.

 Будет снова роман

 без финала, пожалуй:

 хэппи энды стихов

 никогда не рождали!

***
Преувеличенно-длинные тени,

словно с полотен Дали.

Вечер лиловый, лаская колени,

плотно сжимался в дали…

Преувеличенно-близкие губы

шёпотом лгали,  дрожа –

преувеличенно-ласково губят

преданным взглядом пажа,

преувеличенно-долго запястий

не выпускают из рук –

трепетно-длинные тонкие пальцы –

сети сплетает паук…

Преувеличенность – точная мера,

верный расчёт, краткий путь.

Преувеличенно-гордая вера –

вечная женская суть…

Спускался снег несмело. И, робея,

шептал бессвязно белые стихи

по опустевшим, замершим аллеям,

по улицам, что сонны и тихи.

Кружились медленно в забытом танце

отпущенные по ветру слова –

нечаянная ворожба скитальца,

нашептанная за ночь ворожба.

Ноябрь штрихует мир без акварели –

в нём краски жизни больше не видны.

Готичным сумраком полны недели,

и блекнут обесцвеченные  дни.

Ноябрь штрихует мир без акварели.

И на безликой плоскости холста

размазывает тени суеверий,

вымарывая напрочь все цвета.

Ноябрь штрихует мир без акварели.

В нём зрячий видит меньше, чем слепец...

И тянет от навязчивой идеи

шагнуть в окно, где – выход и – конец.

***

Женщина ехала в раннем автобусе,

кутая плечи предутренним холодом,

не замечая ни взгляда, ни голоса

призрака-города.

Женщина ехала в раннем автобусе.

Был ли побег это или изгнание?

Спутаны мысли, не прибраны волосы –

признак прощания…

 
Женщина ехала в раннем автобусе,

словно застывшая, словно уснувшая,

строки последние писаной повести

перечеркнувшая.

Женщина ехала  – первым – автобусом.

Вымеряют шагами чёткими

стрелки старых часов мою ночь –

вместо друга мне, вместо чёток мне…

Как по комнате я – точь-в-точь:

так же строго и так же размеренно,

непрерывно шагают в такт.

И – в магическом круге – уверены:

доживут, достучат до утра.

Вымеряют шагами нервными

стрелки старых часов мою жизнь.

Отмеряют годами, потерями –

стражи верные, ночи пажи.

 ПАЛАЧ

Я право имею -
последнего слова -
его даже самый
жестокий палач
дарует
на гильотину ведомому:
хочешь - проси.
Не просится -
плачь.

 
Я право имею -
последнего взгляда -
на тех, кто не дышит
иль дышит, дрожа, -
так, чтоб терзать -
до последнего шага,
так, чтоб пронзать -
без клинка, без ножа. 

Я право имею -
последнего жеста -
руки,
что срывает
доспехи одежд.
И я,
обнаженнее
Евы-невесты,
в Эдем, из Эдема ли
брошена
без надежд
на право
последнего,
слабого слова?..

Его даже самый
жестокий палач
дарует
на гильотину ведомому:
хочешь - проси...
Не броситься б
в плач.                                 

Имя выдохом

Выпускаю тела тепло –

ртом, губами –

по облаку-выдоху.

Отмеряю воздух глотком –

парным сгустком,

коротким именем.

Выпускаю имя твоё –

по дыханью –

тонкими змеями,

выдыхая тела тепло

на морозное, индевелое.

Ртом, губами –

имя твоё –

как глоток морозного облака, –

согревая своим теплом,

выдыхаю –

камнем –

под ноги.

Ещё не обнулилась

полночь кольцами,

ещё не вдела нить

в моё перо –

ещё не тронуто

задуманною росписью

и острою её иглой

моё, распятое

дневными солнцами,

натянутое туго полотно.

Что-то должно оставаться из детства…

Пара друзей и протяжная песня.

Мамин рассказ – о таинственных странах,

добрых слонах, о дубах-великанах…

Скрип постаревших и ржавых качелей,

тень вековых и размашистых елей,

запах прогретого солнцами ситца –

платья, что долго в комоде хранится, 

привкус молочного лета – на пенках,

йод – на разбитых до крови коленках,

эльфы – в траве земляничной поляны,

стая рыбёшек – в огромной панаме…

Солнечным зайчиком детство хранится,

спящей, притихшей, нетронутой птицей –

в тёплых ладошках мальчишки-сынишки,

в прядях волос его русо-пшеничных.

Навести в своей жизни порядок

и разгладить ладонями небо –

словно свежую скатерть – от складок

и от крошек вчерашнего хлеба.

Подсчитать под чертою итоги –

недоделанных дел параллели.

И назло календарному сроку

новый год встретить с первой капелью.

Не смотреть уходящему в спину

и не ждать возвращений у двери:

что мне нужно – меня не покинет,

что вернётся – укрепится верой.

Навести в своей жизни порядок –

три десятка истории – в Лету!..

Незнакомый вкус зрелости сладок –

предвкушеньем сюжетов неспетых.

       Tissot на запястье

Я не знаю теперь, кем Вы стали

и какие герои в почёте,

сколько книг новых перелистали

и какие Вы песни поёте.

Чем Вы грезите завтрашней ночью

или проще всё – строите планы?

Где в каникулы будете с дочкой,

и скрипят ли, как прежде, диваны?

Я не знаю теперь, с кем Вы спите,

восхищаетесь чьими плечами.

Тайных встреч, разговоров – в избытке?

Частый гость ли отелей и чайных?..

Говорят, что удача Вас любит,

отпустили усы и бородку.

И с мудрейшей улыбкою Будды

отрабатываете походку.

Свитера Вы не носите больше –

пиджаки в деловую полоску,

туфли узкие с плоской подошвой

(современных героев наброски).

С золотистым пером тонкий Parker…

Серебрятся Tissot на запястье…

Неизменные black иномарки

утешают в жару и ненастье…

Та, что рядом – слегка истерична,

как положено всем верным жёнам.

И на все её жесты приличий –

рот, презрением Ваш искажённый…

Я не знаю теперь – кем Вы стали

и какие герои в почёте…

Знаю: многих перещеголяли,

только песен уже не поёте.

Так поздно выпустили почки

первый лист,

так больно пробивали почву

пики трав,

так утомлённо-долго ждали

певчих птиц,

так медленно светали дали

по утрам.

Но вновь сплетает нежно зелень

свой ажур –

игрой искусной светотени

блещет май –

раскачивая хрупких веток

абажур –

пятнают солнечные ветры

дня вуаль.

 OFFLINE

Никто не вызовет спасателей –

пропал не человек,

а ник –

из списков сетевых писателей –

не плоть, не тело –

вирт-двойник.

Никто не бросится на поиски

по электронным адресам –

гуглить, искать, теряться в домыслах –

в хандре? в недуге? в вирусах?..

С лимоном, мёдом и лавандою –

посылку в стиле «витамин» -

с online доставкой –

в офис, на дом ли –

не переправит сисадмин…

Но где-то есть –

в offline прострации

(быть может, даже здрав и жив)

в многотиражных вариациях

тот, кто был мудр (или лжив?..)

Он ходит по реальным улицам,

имеет дом, постель, авто…

Круг поисков намного б сузился,

когда бы знать: а был он – кто?

         Ночной сплин

Вы говорите мне, что Вы больны,

подавлены и, кажется, в тревоге...

Что накануне были чуть хмельны...

И обманулись, видимо, во многом...

Вы говорите, был некрепок чай,

заваренный — супругой вроде?..

И что с утра столкнулись невзначай

с приятелем. А тот — в разводе...

И что на днях случайно Вы нашли

одну, Вам полюбившуюся книгу —

подаренную мне. И перечли...

И даже наизусть могли бы...

Ваш лучший друг — по-прежнему — авто...

А осень наступила слишком рано.

И то, что мне к лицу моё пальто —

Вас почему-то очень ранит...

Но днём Вам  — в дальний перелёт...

А лучший кофе — всё-таки с корицей...

И сон был — полон символов. И вот...

И вот решили...тут же...дозвониться.

Вы говорите, что куренье — вред,

что много кофе пью — и даже ночью!..

Помилуйте! Ведь пятый час... А мне

не-спать куда вреднее, между прочим...

Кавалеры Открытых Платьев

Не страшусь, что останусь одна –

на разрывах не ставлю заплаты…

На пути у меня семенят

кавалеры Открытых Платьев:

их союзы – сплошная вязь –

узелковая связная рваность.

Не боюсь уходить, смеясь,

даже если без связей останусь.

Не страшусь обнулить давний счёт –

много тайных глубинных копилок,

из которых мне черпать ещё –

в две пригоршни – и мудрость, и силу.

Не страшусь, что останусь ни с чем, –

за ушедшими двери захлопнув:

это – нищие –

в рабстве вещей,

служки платьев открытых –

холопы.

***

Первобытна в любви, вере, ревности...

Зов язычества свой усмирять

я уеду к каким-нибудь древностям –

есть, молиться, любить – созерцать.

Я уеду в далёкую Индию...

Темнокожий мальчишка-индус

мне повесит на шею невиданной

красоты нить ракушечных бус.

И, быть может, цветущими вишнями

разольётся во мне благодать –

«Харе Рама, и Радха, и Кришна» я

нараспев буду мантры читать.

Я уеду в забытую Индию –

усмиряясь в забвении снов.

Древней мудростью, но не религией –

наполняя славянскую кровь.

Будет память стремительно индеветь,

возвращая из яви – к себе...

Я уеду в далёкую Индию,

а быть может, и вовсе – в Тибет.

Цитата от Lilu (27-02-2015 18:22):