Форум

***

В ресторане играла музыка. Тихо, ненавязчиво. Pare Pare Таркана – любимая композиция Буняши.  Девушка посчитала это добрым знаком. Не было и следа лихорадочности обычных питейных заведений. Интерьер «Мефистофеля» в бордово – чёрно – белых тонах не возбуждал, а успокаивал. Бордовые с чёрной окантовкой шторы крепились к низким натяжным потолкам, отчего помещение зрительно уменьшалось. Белые салфетки и белые живые розы в вазах на бордовых скатертях. Черный бархат пола. Буняше казалось, что они со Светкой, когда войдут, нарушат идеальность композиции. Разрушат интим. Светка притихла, похоже и на нее подействовала расслабляющая и в то же время смущающая атмосфера ресторана. Буняша же вдруг вспомнила о грязных сапогах. Долго терла ноги о коврик у входа. И прекратила только когда уловила на себе насмешливый взгляд охранника. «Простушка, - прозвучал в голове Буняши собственный презрительный голос».

- Не стесняйтесь девушки, - улыбчивая дама лет тридцати возникала рядом неожиданно, словно вынырнула из стены. – Господа вот вот прибудут, так что ждите. Одежду вешайте вот сюда, - и она отодвинула деревянную панель на стене, открывая небольшой гардероб. – Желаете выпить, поесть? – и, увидев испуганно округлившиеся глаза Буняши и нервно дергающиеся уголки губ Светки, добавила. – Вам нечего переживать об оплате! Таких красивых девушек обязательно выберут! – дама одобрительно улыбнулась именно Буняше.

А та внезапно почувствовала себя товаром в магазине. Выберут. Ей хотелось, чтобы с ней познакомились, а не выбрали.

- Может, уйдем? – схватила за руку Светку.

- С ума сошла?! Я еле уговорила Изольду!

- Это кто?

- Она только что с нами говорила. Ее муж – владелец «Мефистофеля».

- Это все как-то…

- Непривычно? Да. Но здесь все прилично, я…

- Ты раньше здесь бывала?

- Не в качестве гостьи, - Светка занервничала. – Я подрабатывала здесь на прошлых каникулах официанткой. Видела, что здесь происходит. А Изольда рассказывала, что многие девушки реально повыходили замуж.

- Вот оно что!

- Изольда всегда тщательно подбирает девушек для посетителей мужчин. Никаких дам легкого поведения! Боже упаси!

- Значит эта встреча больше для меня, - хмыкнула Буняша.

- Изольда согласилась и мне подобрать пару, - надулась Светка. – Просто просила привести с собой красивую подругу.

Между тем, в ресторан стали заходить и другие девушки.

***

Только этот мужчина появился на входе – душа Буняши словно узнала его. Именно так представляла девушка Грея из «Алых парусов». В свете бра бордо перетекало в алое сияние, окутывавшее ресторан. Плечи вошедшего обнимало алое марево. «Грей» скучающе пробежал взглядом по лицам и фигурам замерших в напряжении за столиками девушек, остановился на Буняше. Они смотрели глаза в глаза. Он улыбнулся, что-то сказал официантке и присел за пустой столик.

- Ух, какой! – от восхищенного возгласа Светки Буняша вздрогнула. А ведь подружка просто пожирает незнакомца глазами!

Между тем официантка вернулась с двумя бокалами и шампанским.

- Господин Выгодский желает вас угостить.

- Это тот с обалденной внешностью? – Светка мотнула головой в сторону «Грея»

Буняша просто завороженно молчала. Она не могла оторваться от бездны его взгляда.

- Да, - официантка фальшиво заулыбалась, ставя на стол шампанское и бокалы.

- Скажите этому господину, что мы рады его подарку, - Светка сказала это быстро, быстро.

Официантка подошла к «Грею», нагнулась и зашептала на ухо. Буняша почувствовала, что краснеет. Светка заерзала, незаметно достала зеркальце и посмотрела в него. В овальном отражении под столом – круглое взволнованное девичье лицо мелькнуло и пропало.

Он встал и подошел. Протянул руку Буняше, та растерялась, но подала свою в ответ, немного привстав.

- Владимир Иванович Выгодский, - он поцеловал  Буняше руку, - строительная фирма «Гарант», директор.

***

События, последовавшие за этим, остались в памяти Буняши фрагментарно. Владимир Выгодский довольно деликатно отшил Светку. Опять появилась та самая Изольда и просто проводила подругу из ресторана. Хотя появлялись и другие мужчины и знакомились с девушками, но видимо, хозяйка всерьез не рассматривала Светку как претендентку на внимание влиятельных особ.

Что-то говорил «Грей». Что-то рассказывала Буняша. Все, все поглотило алое марево. Запомнилась только песня, под которую они покидали «Мефистофель»: «Может на крови вырастет тот дом, чистый для любви…»

***

Алые паруса расправлялись, их наполнял ветер – именно так ощущала мир Буняша в объятиях Володеньки Выгодского. Ничего, что он на шестнадцать лет старше. Ничего, что пытается все в её жизни контролировать, начиная от еды и одежды и заканчивая увлечениями. Пусть контролирует, пусть! Ведь до этого шмотки были доступны только в дешевых магазинах, дешевые, пошитые в Китае, пахнущие плесенью и пылью. Буняшу всегда поражало, что новые вещи так неприятно пахнут. Да и сами магазины «для народа» провоняли дешевизной, второсортностью. Как и люди, там покупающие.  А теперь распахнулись элитные стеклянные двери, впустили в мир манекенов и духов. И в этом мире Буняша преобразилась. Приобрела доселе невиданный лоск выставочной кошки.

- Не порядочно! Не по-людски это! – срываясь в крик, пыталась достучаться до внучки бабушка.

- А по-людски выйти за алкаша и всю жизнь от зарплаты его в заначки прятать?! Да?!

- Чем расплачиваться то за благодеяния будешь, дуреха?

Как в воду тогда глядела.

- Честью девичьей ты уже заплатила, знаю! - не унималась баба Маша.

- Бабушка, времена сейчас другие!

- Времена всегда единые! Болтать разное можно. О нравах, временах. А честь девичья она и сейчас честь, и сто лет назад, и через двести не изменится! Остальное пустое, от лукавого! Что ж замуж твоя любовь тебя не зовет?! Нравы современные не позволяют?

- Не знаю, бабушка чего. Мож приглядывается?

- А то! Во дуреха, истинный крест! – и баба Маша начинала неистово, отчаянно креститься. – Дочь потеряла, тебя не упущу!

Однако упустила. Не уберегла. Да и как тут уберечь, если мечты, да иллюзии разум затмили. Минуты сливались в часы, часы в дни, дни в недели, недели в месяцы. Буняша счастлива была до беспамятства. Махнула рукой  и на бабушку, и на посёлок. Перебралась жить к Выгодскому в Воронеж. Очумела, одурела от шальной разухабистой жизни. Учебы почти забросила. Иногда появлялась на лекциях, да зачеты сдавала. Жизнь словно в том мареве из «Мефистофеля». Ночи в страсти, да вине. Через день вечеринки – обошла, наверное, все ночные клубы. Сменялись лица, тела в дорогих нарядах.

Странная сказка или театр Кукольника

Однажды в новогоднюю ночь на улице некоего города повстречались женщина и священник. И случился у них разговор.

- Вот вы в своей религии принижаете женщину, но ведь она основа жизни и всего сущего.

- Знаете, - священник, улыбаясь, смотрел на ровно падающий, на мостовую снег, - Сегодня в театре Кукольника спектакль. Думаю, вам стоит его посмотреть.

Театр, в который пришли женщина и священник был не то что большой, но и не маленький. Просторная сцена, удобные кресла для зрителей. Только вот зрителей почти не было.

- Отчего так мало людей? – спросила женщина.

- Пришли ищущие, как и вы.

Они расположились в третьем ряду. Так удобнее всего. Сцена раскрыла перед ними свою алую пасть, и в эту пасть откуда-то из-за кулис вышел высокий бородатый мужчина.

- Сам Кукольник, - шепнул на ухо женщине священник.

Кукольник потрусил черными завитушками бороды и грубым голосом произнес

- Где мои создания? Где мои куклы?

На сцену робкими шажками стали выходить тряпичные, фарфоровые, деревянные игрушки. Что поражало, шли они сами, не было видно веревок или других приспособлений, говорящих о том, что куклами кто-то управляет.

- Как они идут?! – воскликнула женщина. – Поднимают ноги в воздухе, поворачиваются. За их спинами ничего нет. Может нити, которые их держат  очень тонкие?

- Нет нитей, - сказал священник. – Они управляются магией. Самой древней магией на Земле. Этой  магией их Кукольник и создал.

- Я создал каждого из вас из двух элементов, - продолжал Кукольник, - Я скрыл эти элементы в вашем теле. И пока они в вас – вы живы. Но видимо не все рады такому моему подарку! Слышал я, что недовольные мной имеются! Если так, если кто-то из вас посмел бросить вызов своему создателю, то найдет он смелость  сказать это открыто! Если же вы трусы, то все равно узнаю я кто из вас! Но имена ваши позором вечным будут прославлены!

Игрушки стояли ровно в одну линию, хлопали испугано громадными кукольными глазами. Но вот две игрушки сделали пару шагов вперед. Это были мальчик и девочка.

- Это вы? – кажется, Кукольник искренне удивился. – Мои любимые игрушки? Чем же недовольны вы, ведь я дал вам все, о чем может мечтать кукольная душа. Уютные домики с мебелью в моем театре. За окнами этих домиков никогда не льет дождь и не падает снег. Ветры и холод не проникают в ваши жилища. Ваша жизнь идеальна!

- Наша жизнь ограничена, - сказал мальчик.

- Кроме того, ты не дал нам главного, - добавила девочка

- И что же это? – сурово свел черные брови Кукольник.

- Ты не сделал нас такими как сам!

- Да, как ты смеешь! – воскликнул Кукольник. – Захотели быть равными мне?! Мне, вашему Богу?!

Мальчик и девочка виновато опустили головы.

- Вы знаете, чем караются такие мысли? – криво усмехнулся Кукольник

- Знаем, - сказал мальчик.

- Смертью, - сказала девочка.

Молча Кукольник подошел к мальчику, а поскольку мальчик был сделан из тряпок, то выдрал у него красный и синий лоскут. И рухнул тряпичный мальчик, уставился остекленевшими глазами в купол сцены.

И тогда девочка, которая была сделана из дерева, подбежала к Кукольнику, вырвала из своей руки сучок. Когда же Кукольник нагнулся к ней, чтобы и ее убить – вонзила сучок в самой сердце своего создателя.

И рухнул Кукольник на колени и стали глаза его такими же стеклянными, как до того у тряпичного мальчика.

С ужасом увидела женщина как на глазах человек, создатель театра кукол сам превращается в громадную неуклюжую игрушку. Без движения падает она на сцену, а девочка, деревянная девочка становится настоящей, из плоти и крови.

- Итак, - священник натянул воротник пальто, закрываю плотнее шею, когда они вышли из театра, на улице разыгралась нежданная метель, - Вы поняли смысл этого спектакля? Стал ли он ответом на ваш вопрос?

- Не знаю, - женщина задумчиво покачала головой.  – Это очень странный спектакль.

- Да, а это очень странный мир, - кивнул священник. – В котором, порой непонятно кто настоящий, а кто игрушечный. 

***

Сказка разбилась внезапно, будто сброшенная с комода старинная хрустальная ваза.

- Я уезжаю. Надолго. За границу. Дела, - сказал Выгодский отрывисто, непривычно холодным тоном.

- Ты же вернешься? – тон Буняше не понравился.

- Вернусь, но не к тебе.

- Как так?

- Да вот так!

Разбился мир стеклянных дверей, духов, манекенов.

- Ты не подходишь мне. Мои друзья говорят…

Простушка, лохушка, добавила про себя Буняша.

Возвращалась к бабушке, а в голове крутилась песня, та самая из «Мефистофеля»: «Я раненое сердце на рваной душе».

***

Недели через две после расставания привиделся Буняше сон. Испугал ее сильно, не к добру почудился.

Во сне черная, черная ночь окутала поселок. И вдруг посреди темноты полыхнуло алым небо, и поднялся сильный ледяной ветер. Хлестануло алым по пустым без света окнам домов, и поняла Буняша, что никого в поселке, все подевались куда-то, а она осталась. И увидела девушка, что спускаются с неба золотой дракон, размером с дракона некто в длинном одеянии с лицом бледным и очами пылающими белым светом и зверь такой же громадный и страшный. Говорит громовым голосом бледнолицый речи страшные, пророчит погибель живого на земле.

- Нечестивая троица, - шепчет во сне белыми губами Буняша. – Дракон, лжепророк, да зверь!

- Грядут дьявольские времена, - пророк смотрит прямо в глаза Бунящи, - когда любовь померкнет от многозакония, исчезнет и наступит эра Зверя!

Все ближе и ближе падает с небес нечестивая троица, хочет закричать Буняша и просыпается…

Уже вовсю трезвонил сотовый телефон. На экране – «Володенька Выгодский». Сердце у девушки ухнуло и словно замерло. И опять зазвучала в сознании проклятая песня: «За короткий срок мы смогли найти тысячи дорог, сложенных с могил». 

Глава 5

Призрачный байкер

Бубнова разбудил стрекот мотоцикла. Подняв всклокоченную темно-русую голову, Юрий вглядывался в текущее через пыльное окошко в комнату утро. Пахло дымком. Кто-то, видимо, только что подбросил в печь дрова. Бубнов слез с постели, откинув на пол шерстяное одеяло, босые ноги его приятно защекотал ворс потертого ковра. За окошком крупные лохматые снежинки танцевали в синей мгле.

«Опять снег! – подумал Бубнов. – Да сколько можно?! Уже цвести все должно, а не снег валить!»

Из созерцательного сонного состояния его вывел тот же стрекот, что и разбудил.

- И какой же сумасшедший по лесу на мотике рассекает? – произнес Бубнов вслух, пытаясь через окошко за пеленой усиливающегося снега разглядеть хоть что-то.

Между тем, стрекот совсем уже близко, кажется, он теперь возле стены избы лесника раздается.

- Да что такое?! – спешно одевшись, Бубнов выскочил в другую комнату.

Здесь на приставленных одна к другой кроватях мирно посапывая, спали Мамонов и Веселовский. Архипка колдовал над чем-то у печки, помешивая в кастрюльке какое-то приторно пахнущее  варево. Сергея Вяликова и Андрея Свиридова не было.

Вчера гости, и хозяин засиделись допоздна за самогоном да закуской - грибами с мясом, а потом улеглись спать кто где.

- Слышь, Архипка, - обратился Бубнов к хозяину.

- Да, -  тот посмотрел из-за плеча.

- Ты слышал это?

- Что?

- Да на мотоцикле что ли кто-то по лесу шастает?

Архипов прислушался

- Не слышно, вроде.

Прислушался и Бубнов.

- И верно, теперь не слышно. А Серый с Андрюхой где?

- В лес пошли, - Архипов схватил грязную тряпку и рывком переставил кастрюльку с печи на деревянный стол. – Так погулять сказали.

- Там снег же.

- Это сейчас повалил, а тогда не было. Снег быстро растает, только сырости наделает. От сырости и топить приходится.

- М-да, - кивнул Бубнов, - Если не топить, то зябко.

- Ага, - Архипов улыбнулся, и Юрию показалось, что выглядит он каким-то не выспавшимся.

- Пойти, что ли и мне проветриться? – Бубнов потер залипшие от сна веки.

- Пойди. Далеко  только не забредай. Серый с Андрюхой, думаю скоро вернутся. И завтрак скоро будет.

***

Как только дверь избы лесника захлопнулась, Бубнов вновь услышал стрекот. А через несколько секунд между деревьями мелькнула согнутая фигура мотоциклиста. Он немного проехал, сделал разворот и поехал по направлению к Юрию. Причем вот странность, ехать по лесу не то что по трассе, кочки да сучки, ямки и бугорки, а байкер летел вперед, будто по ровному асфальту. И деревьев как будто для него не существовало, каким-то мистическим образом объезжал их.

Байкер несся прямо на Бубнова. Метрах в десяти притормозил. И хотя лицо ездока скрывал капюшон, у Юрия похолодело на сердце. Он узнал эту фигуру, куртку и байк.

***

Его звали Васька Горохов, и Бубнов дружил с ним класса со второго. Заводной был мальчишка, лидер по рождению. Всегда за Васькой по пятам не то что родной «2 б»  ходил, а пол школы бегало – просили сочинить очередную жуткую историю про них самих. Васька обожал рассказывать такие истории про учеников воронежской школы № 81. И знали все, что вымысел это, а верили так, будто не вымысел. И каждому хотелось стать героем невероятных васькиных историй.  

Юрий всегда слушал Ваську, открыв рот, и немного ему завидовал. Такой мелкий, а уже такой популярный! Всякое было в их дружбе. И привязанность, когда друг без друга никуда. И обиды, и ссоры, и даже драки, когда тузили один другого от души. Была одна на двоих лютая ненависть к учителю истории Антонине Агеевне и неприязнь к «свирепой Кобыле» - преподавателю русского и литературы.

После девятого класса оба поступили в Воронежский техникум строительных технологий на специализацию строительство и эксплуатацию зданий и помещений. Затем армия разбросала друзей по разным концам страны, а когда свела вновь, то Васька и Юрка пошли работать по специальности на воронежский комбинат строительных материалов.

В свободное же время друзья гоняли по дорогам Воронежа и за городом на мотоциклах, гордо именую себя вольными байкерами. Васька купил Иж Юпитер 5 и отчего-то гордился приобретением этого раритета, требующего постоянного ремонта. Юрий же обзавелся пусть и дороговатым, но практичным Racer Magnum 200. И все шло замечательно до одного рокового дня.

***

Это произошло после днюхи Бубнова. Юрий помнил каждую деталь того вечера, хотя прошло уже более шести лет.

Васька Горохов пришел поздравить не один – с новой и как он уверял постоянной подругой – Викушкой.

- И тебе, брат, пора бы постоянную бабу завести, - решил поучить Бубнова жизни Васька.

- Заводил уже, - поморщился Юрий, - Дитё наклепали и развелись. И то подозреваю, не от меня наклепала она. Так что ну их, этих постоянных!

- Ну, ты всех одним мерилом не мерий, - улыбнулся Васька и похлопал Викушку по полному боку.

Посидели тогда хорошо. Главное выпили славно, вроде и развезло, но  и не вусмерть. И дернул же черт Бубнова предложить Ваське Горохову прокатиться на мотоциклах.

- Так пьяные уже, - возразил Васька.

- Так ночь, ментов мало и если в объезд по окружной, то самый кайф!

Ночь выдалась действительно бесподобная. По широкой дороге мотоциклы летели, словно инопланетные корабли, не ехали, скользили над поверхностью земли. Воздух, движение и ощущение той самой давно забытой в городах свободы. Свободы полета во сне, когда все, что важно кажется ерундой по сравнению с красотой и бескрайностью пространства. Пролетаешь мимо деревьев и домов, врезаешься, словно нож в масло в остановившееся мгновение.

На подъезде к Придонскому, мотоциклисты уперлись в спину медленно плетущейся веренице легковушек. Возглавляла вереницу Окушка. Недолго думая, Бубнов выехал на встречку, объехать легковушки ему показалось плевым делом. Вот только не заметил Юрий, несущийся по встречной полосе КамАЗ. Каким-то чудом Бубнов смог увернуться и улететь на обочину, а вот выехавший следом Васька не смог избежать столкновения.

Горохов умер мгновенно. Так, по крайней мере, сказали Бубнову врачи. И жил теперь Бубнов с мыслью, что это он виноват, по его капризу погиб друг. Потому  с той ночи пить стал сильно. С работы Юрия уволили, полгода он не просыхал, а потом каким-то чудом взял себя в руки и устроился в охранную фирму.

***

Байкер скинул капюшон синей с заклепками куртки. С конопатого  лица на Бубнова смотрели мутные серые глаза такого родного, ушедшего за грань жизни друга.