Форум

Старый полковник (миниатюра)

Я зашёл в пивную. В углу, за пристеночной стойкой – старый полковник. Может, у него совсем другое звание, может, он вообще в армии никогда не служил, но его все здесь называют именно так - старый полковник. Такое обращение нужно расценивать, как уважение. Старого полковника принято угощать, потому что он знает жизнь.

- Здравствуйте, товарищ старый полковник!

         Он поднимает на меня пока ещё совершенно трезвые глаза, и в этих глазах вместе с похмельной тоской  - вопрос и армейская строгость.

         - Разрешите вас угостить?

         Он задумчиво жуёт губами, якобы обдумывая предложенную тему. Губы у него толстые и бесформенные, как у девушки, уже совершенно созревшей в своём половом развитии.  Такой девушке срочно нужен такой же половозрелый жених.

         - Отнюдь, - милостиво разрешает он.

А голос - с хрипотцой. Да, старый полковник действительно повидал на своём полковничьем веку многие житейские виды!

         - Вы меня не помните…

         - Нет.

         - Мы с вами на Новый Год вместе в бане мылись. У вас тогда какой-то негодяй мочалку украл.

         Старый полковник темнеет лицом. Я допустил оплошность: напомнил ему об унизительном.

         - Простите… Как поживаете?

         - Жила бы страна родная.., - хмуро произносит он. – Мне сто пятьдесят. И коклетку.

         - Щас сделаем, - угодливо киваю я. - Мигом. Здесь весьма расторопная буфетчица.

         Я подхожу к буфету, делаю заказ. Буфетчица Тамара наливает сто и  сто пятьдесят, кладёт на бумажную тарелку котлету и (для меня) разогретый беляш. С беззлобной укоризной шепчет: «Опять этого козла угощаете…». Тамара любит справедливость и не любит халявщиков. Как она с таким мировоззрением в нашей системе общепита работает – не понимаю.

         Нагруженный, я возвращаюсь к стойке.

         - Погода сегодня изумительная.., - начинаю с совершенно нейтрального.

         - Хирня, а не погода, - не соглашается старый полковник. – Вот, помню, в Анголе в семьдесят пятом  - вот там была погода! Вылезешь из палатки – сразу весь мокрый! До самой ж.пи!

         - Почему?

         - Климат такой. Резко континентальный. Влажность практически стопроцентная. Исподнее - хоть выжимай!

         - А вы там в качестве кого.., - не договариваю я со значением и тайным намёком на понимание.

         Мой собеседник ухмыляется.

         - В качестве охотника. Обезьян ловил. Которые с автоматами.

         - Понимаю, понимаю, - и я стараюсь изобразить на лице многозначительность. - И много наловили?

         - Целый мешок. Два! И в речку! С крокодилами!

         - Это за что же? – на моём лице должна появиться оторопь, но не появляется. Хотя я так старался!

         - А чтоб не по делу не вякали, - произносит стары полковник грубость. – Чтоб не смущали цэка капээсэс. И чтоб, конечно, мир во всём мире. Куда ж без него!

         - Суровый вы человек, - качаю я головой.

         - Служба, -  и лицо его искажает то ли усмешка, то ли ирония. – Не мы их - так они нас. Закон джунглей. Не забалуешь. Сам-то служил?

         - Сборы проходил. Два месяца.

         - Ага. Значит, не служил. Много вас.

         - В каком смысле?

         - В прямом! – и старый полковник мощным движением рукой рубит воздух.

- Родину надо защищать! – неожиданно повышает он голос. – А не  яйцыми трясти! Понял?

         Я трусливо киваю: понял. Разрешите исполнять? Может, сразу бегом? 

         - Он тебе по ушам ездил, а ты, дурак, ему и поверил, - сказал Валька Сикин, когда старый полковник, заметно шатаясь, скрылся за дверями питейного заведения.

- Интернационалист, - продолжил он с явной издёвкой. – Видал я таких интернационалистов! Вон у меня сосед был в Питере. Его папаша в свой время от армии отмазал, а сейчас он знаешь кто? Заместитель председателя районного общества ветеранов Афганистана! Афганец, блин! Я его как-то спросил: Мишк, у тебя совесть есть? Ну, какой ты «афганец»? Ты же солдатскую портянку ни разу в жизни не понюхал! Ружо ни разу в руках не держал! И что? Думаешь, смутился, растерялся? Ага, щас! Захохотал и говорит: совесть, Валя, есть категория эфемерная, сиречь - неподсудная! Умный, собака! Портянки, говорит, пусть дураки нюхают, которые передовые сознательные пролетарии и трудовое крестьянство. А я – креативный менеджер! Не, ты понял, какое это чмо?

         -  Не все же жулики.., - возразил я, и, кажется, убедил.

         - Не все, - согласился Валька охотно. – Но много. Гораздо больше чем!

         - Тамар, а чего-то старого полковника давно не видно?

         - Помер. Зашёл, заказал сто пятьдесят и вдруг спрашивает: «А знаете, Тамара, какой сегодня праздник? День освобождения Анголы!». Отошёл вон туда,  в угол, выпил и как будто уснул. Полчаса проспал, час… Я мужикам говорю: посмотрите, чего там с этим… А он уже холодный.., - и Тамара пожала плечами. – И чего ему сдалась эта Ангола? Там же негры! И жарко!

         Я не ответил. Действительно, чего она ему сдалась? С какой стати?

         - Вам сколько налить?

         - Сто грамм. Как всегда.

         Тамара налила полный стакан.

         - И от меня ещё сто. Бесплатно. ПомянИте человека. Безвредный был, хоть и чуднОй. Закусывать чем будете?

… и вот мы на съемочной площадке телевизионного шоу. Камера проходит панорамой по затемнённому заднему плану, где ехидными стройными рядами сидит массовка, которой обещали заплатить за бурные продолжительные аплодисменты по пятьсот рублей на нос. Аплодисменты должны происходить строго по сигналу – загоревшейся красной лампочке, которая висит прямо над сценой. В середине ярко освещённого зала – ведущий. Это профессиональный хлыщ-затейник с шикарной белоснежной улыбкой. Улыбается он постоянно, во весь рот, из чего без всякого труда можно понять, что этой улыбке верить нельзя ни в коем случае и ни в коем разе.

         Ведущий (улыбается настолько широко, что уголки его рта начинают выползать на уши): Уважаемые господа! Тема нашего сегодняшнего ток-шоу – «Деревня Блюдово. Скоро ли конец?». В студии присутствуют наши уважаемые эксперты, профессионалы высокого полёта, ведущие специалисты по нашему многострадальному сельскому хозяйству. Это политолог Уев, депутат Куев, общественный деятель Жуев и представитель творческой интеллигенции, исполнитель эстрадных куплетов Кукуев. Поприветствуем их, госпо… товарищи!

Лампочка под потолком зажигается. На специалистов обрушивается шквал. Они переносят спокойно и даже снисходительно. Да, это действительно крутые профессионалы! Таких никакими удоями и никакими укосами не смутишь, не расстроишь и даже не обрадуешь! Эти люди, как говорится, «видали виды»!

         Ведущий: У нас в передаче говорить может каждый и каждая, и поэтому я предоставляю слово това…пардон, господину Уеву. Итак…

         Политолог (изображая на лице загадочную значимость): Геополитическая обстановка вокруг деревни Блюдово позволяет сделать глубоко и широко идущие прогнозы, что... 

Ведущий (выдержав паузу): Что «что»?

Политолог: В каком смысле?

Ведущий: А вы в каком хочите?

Политолог: В геополитическом, конечно. А вы в каком?

Ведущий: Спасибо! Больше вопросов не имею. А что по этому поводу думает товари… господин Куев?

Депутат (изобразив на физиономии не меньшую значимость, чем этот падла-политолог): А мы на нашем пленарном заседании, который состоялся при необходимом кворуме и обязательном консенсусе, обсудили и приняли!

Представитель творческой интеллигенции (глумливо осклабляясь): По скока?

Депутат: Чего «по скока»?

Творческий интеллигент: ПринЯли по скока?

Ведущий: Спасибо, това… господин депутат, за столь занимательную и содержательную информацию! Я просто-таки уверен, что скоро она всех нас! А что думаете по этому поводу вы, това…господин общественный деятель?

Общественник: Насчёт чего?

Ведущий: Насчёт подъёма сельского хозяйства, который всё почему-то никак не поднимается, несмотря ни на что.

Общественник (убеждённо): Поднимется! Куда он денется! Сейчас же санкции! Значит, будут инвестиции! У нас в народе крестьяне знаете какие?   

Ведущий: Какие?

Общественник: О-го-го какие! Они чего хошь поднимут! У них это как два пальца об асфальт.

Ведущий: Понятно. Фольклор. Незатейливый народный юмор. И, наконец, ваше мнение, уважаемый деятель культуры! 

Деятель: А я, пожалуй, отвечу вам той самой фольклорной песней, которая вышла из самой, можно сказать, народной гущи, если не сказать откровеннее – жижи!

Напрягает грудь и залихватски запевает: «Мимо тёщиного дома я спокойно не хожу…»!

Ведущий (улыбка становится сначала растерянной, потом  - зловещей): Всё-всё-всё-всё! Спасибо, това…господин куплетист! А теперь послушаем мнение этих самых народных масс! Слушаем вас, госпо… товарищи!

Голос из зала: А хрен опять подорожал! И ливерушка! А вы, собаки говорливые, только и знаете, что…

Ведущий: Мы всё поняли! Спасибо, товарищ хрен! Так что в результате нашей совершенно содержательной дискуссии смело можно сделать вывод, что впереди у нашего сельского хозяйства – бесспорный рассвет, рассвет и невломенный удой с фантастическим покосом! И никакие капиталисты-империалисты, собаки поганые, не испортют нам обедни! Всё. Наша сегодняшняя говорильня закрывается. Следующая встреча – через неделю здесь же. Тема: « И когда ж на этом Марсе будут яблони цвести?».

Цитата от kurganov (03-09-2014 17:16):

Цитата от kurganov (03-09-2014 17:16):

Цитата от kurganov (03-09-2014 17:16):

Цитата от kurganov (03-09-2014 17:16):

Цитата от kurganov (03-09-2014 17:16):

Потрясающий слог у Вас, Алексей! И юмор искромётный. Читать - одно удовольствие. Финал на контрасте - ожидаемо-неожиданный.
Замечательно.

Цитата от kurganov (08-09-2014 04:28):

Цитата от kurganov (08-09-2014 04:28):

Цитата от kurganov (08-09-2014 04:28):

Цитата от kurganov (08-09-2014 04:28):

А это уже фельетон! Наша действительность.
Спасибо, Алексей!

Лирико-физиологическое, или Кто сказал: собаки не потеют?

(физиологическая рапсодия. Исполняется оглушительным радостным лаем. Сопровождается энергичным маханием собачьего хвоста)

Посвящаю ему, моему лучшему другу. Он знает кто, зачем, накой  и откудова!

Кто сказал: собаки не потеют?

Вот пример вам: Гарька, славный пёс!

Уши – в пОте, морда – как из бани,

Весь в потУ огромный красный нос.

Да, красив он! Это - несомненно!

И потливость здеся не порок.

Может, это нервное какое

Промокает прямо до порток!

Ну и что? Зато в Доске Почёта

Он висит из месяца в годА!

И сверкает на груди его потливой

Запотевшая геройская Звезда!

(философический ноктюрн-экзерсис. Исполняется гордым голосом. Сопровождается немыми проклятиями)

Посвящаю всем предателям российской деревни

Зеленеют могучие дали,

Нонче будет рекордным укос!

Наш Гаврила идёт с чемоданом

На вокзал, где пыхтит паровоз.

Морда Гришки заполнена гневом,

И пыхтит он, как чайник в плите.

Капли пота на лбу проступили –

Но предателя капли, не те!

Вот он встал, оглянулся сварливо,

ВыдохнУл: «А поклал я на вас,

И на ваши зелёные нивы,

На совхоз и совхозный баркас!

Со своим вы совхозным хозяйством

Задеритесь вовек и накой!

Я же новую жизнь начинаю!

Я  теперь – паренёк городской!».

И закинув на плеч чемоданий,

Он к вокзалу продолжил свой путь.

Щас придёт и вагон заберётся,

Постарается, может, соснуть.

Что ж поделаешь, выпало счастье!

Вы берите, ребята, пример!

Наш Гаврила – не хрен он бычачий!
Он теперь – городской менеджЕр!

Он не косит-не сеет-не пашет.

Он задумчивой мордою бдит.

И теперь никакая корова

С ним, барбосом, не станет шалиТ.

Он теперь молодой, перспективный!

На таких вот держИтся страна!

Ну, а то, что не сеет-не пашет…

Мало, что ли, вокруг дураков!

Посвящается кой-кому. А кому – догадайтесь сами. Он же такой замечательный, когда трезвый! Он тогда даже матом не ругается и в морду не плюётся!

Гарька – мальчишка смышлёный!

Лет восемнадцать ему.

Любит он оч. веселиться,

Вовсе не склонен ко сну.

Любят его все собаки,

Кошки встречают толпой,

Птички садятся на плечи –

Всеми любимый такой!

Если когда-нибудь крякнет,

Небо померкнет от горь!

Хором завоют собаки,

В кошках пробУдится хворь.

Птички издохнут в полёте,

И разверзнутц небеса…

Эх, ты, житуха-поганка!

Снов вздорожал колбаса!

( элегическая поэтическая зарисовка. Исполнятся совершенно ничего не подозревающим голосом, полным надежд и наивных мечтаний. Сопровождается ансамблем неугомонных балалаечников имени композитора Епифана Животного)

Посвящаю одному моему очень застенчивому другу, поклоннику идей и члену общества

На поле у леса коклета лежала.

Видать, её ктой-то вчера не дожрал.

Турист что-ль какой или дачник с лопатой,

А может, медведь или даже шакал.

Поджарена в масле, с надкусанным боком,

Сверкала на солнце, манила к себе.

И птички над ей веселО щебетали,

Кузнечик стрекОчил в высокой траве.

И вдруг из кустов к ей подкрАлась старушка!

Схватила и стала быстрей пожирать.

И радостно чавкал беззубиий ротик.

Сглотнула коклету и стала икать.

Попей ты быстрее водички, старушка!

Коль нету водички, испей ты ситрА!

В коклетии – жирность и тьма витаминов.

Содержит в себе она много добра!

Сейчас отдышись и присядь на пригорок.

Тут станет довольным твой старческий вид!

Коклета бурчала в старушке желудке,

А дятел берёзу всё так же долбИт…

« Сорокалетний житель города Перт (Австралия) во время купания в океане подвергся нападению двухметровой голубой акулы, более известной среди местных жителей под названием «акула-убийца» (два метра – это ещё детёныш. Взрослые особи легко зашкаливают за три). В результате мужчина получил серьёзные ранения, но вышел победителем из, казалось бы, безнадёжной схватки с этим подрастающим океанским чудовищем. Более того, истекая кровью, он смог завести свою машину и проехать более двадцати километров до ближайшей больницы, где ему была оказана экстренная медицинская помощь. Причём в больницу  он приехал не один, а с той самой акулой, которой в пылу схватки нанёс серьёзные ранения. В настоящее время здоровье мужчины не вызывает опасений, чего не скажешь об акуле, которая уже трети сутки находится под постоянным наблюдением врачей-реаниматологов и срочно доставленных из Канберры ветеринаров, специализирующихся по морским и океанским обитателям, Австралийская общественность пребывает в недоумении: так кто же с кем сражался, каковы шансы у акулы на благоприятный исход и вообще зачем он её спасал?»

         - А действительно зачем? – задумчиво спросила Нюся то ли Верёвкина, то ли саму себя. – А, Верёвкин? Ты как думаешь – зачем?

         - Что? -  он то ли не понял, то ли не расслышал её вопроса.

         - Ты о чём спрашиваешь?

         - Об акуле, - сказала она и показала на статью в газете. – Жалко.

         - Себя пожалей, - хмыкнул он. – Хотя конечно. Она же не человек. Она с зубами. Ладно, мне пора. Пойду я.

         - Да, конечно, - согласилась Нюся. – Иди.

         - Что значит «конечно»? – повысил он голос, моментально заводясь. -  Ты опять? Да, я ухожу! Всё! Надоело! Мне, слава Богу, уже сорок три и мне есть куда уйти! Вот только ты-то с чем останешься? И с  кем?

         - Чаю хочешь? – спросила она и, не раскрывая рта, зевнула.

         - Вот! – поднял он вверх указательный палец. Это было один из его любимых жестов: так вот назидательно воткнуть палец вверх. Этот жест нёс в себе  великое множество значений, от многозначительного сомнения до решительного утверждения. Сейчас он однозначно означал последнее.

         - С тобой же нормально поговорить нельзя! Ты же сразу уходишь от серьёзного разговора!

         - Значит, не хочешь, - поняла она. – Зря. Я только сегодня пачку купила. «Брук бонд». Говорят, бодрит.

         - А чего чаю-то? – зло загорелся Верёвкин, с вызовом блеснув глазами. – А давай шампанского, а? Простимся весело, как интеллигентные люди! У нас же оставалось шампанское, ещё с Нового Года! Я его тогда пробкой нарочно заткнул, чтобы газ не выветрился!

         - Твоя пробка вылетела, а в бутылку тараканы залезли. И я вылила. В раковину.

         -Да? – то ли растерялся, то ли расстроился он, то ли просто нарочно сделал такой расстроенный вид. – Жаль. Значит, залезли и назюзюкались перед смертью. Досыта… -  и вдруг хихикнул несерьёзно. – Можно позавидовать: счастливые люди эти тараканы! Подохнуть от шампузы – это так изысканно! Прямо как в дешёвых романах!

         - И шерстяные носки возьми, - напомнила она. – А то передавали: завтра уже похолодает. С северо-запада движется антициклон.

         - Да,-  согласился он. – Каждый день этот циклон движется, движется… Куда движется?  Зачем? Кто его просит? Носки надо взять. Ты же знаешь, у меня постоянно мёрзнут ноги. Ты их заштопала?

         - Заштопала.

         Она ушла в большую комнату и вернулась с носками.

         - И к сапожнику зайди. Он теперь уже должен был починить. Да и второй ботинок надо было сразу отдать. Пусть бы ещё шов поставил на подмётку. На этих ботинках самое слабое место – подмётки.

         - Китай. Ширпотреб, - согласился он. - Может, лучше новые купить?

         - Купи. В новых на работу будешь ходить, а в этих – так, мало ли выйти куда. И вообще побольше гуляй. Помни о своём гемоглобине.

         - Мама, отправьте меня в жёлтый дом, - сказал он. – При чём тут мой гемоглобин? Я ухожу, поняла? На-сов-сем! Я если останусь, то завтра с ума сойду!

         - Нет, с ума сходить не надо, - отрицательно качнула головой она.

         - Рано ещё с ума. Ещё успеется. Надо хотя бы пенсию заработать, - и уставилась в окно. А вот это была уже её любимая привычка: ни с того, ни с сего уставится туда, в окно и смотрит, смотрит, смотрит. На что смотрит? Чего разглядывает? Там же нет ничего, кроме старой помойки, новых качелей и драных котов, орущих так, как будто у них круглый год месяц май! Нет, ну совершенно невозможная женщина! Мамонт! Выдержка как у спецназовца!

         -Да скоро осень, - сказала она, не отрываясь от окна. – А в Австралии осень бывает?

         -А тебе не всё равно? – он попытался придать голосу грубый тон, но это ему не удалось. Он был человеком капризным, по-женски взбалмошным, порой совершенно непредсказуемым, но грубым - никогда. Воспитание!

         - Наверно, бывает, - сказала она. – Осень везде бывает. Даже в Антарктиде. По телевизору говорили. Когда картошку поедем копать?

         - Да, живут же некоторые… С акулами дерутся, в океане купаются… Кенгуру, крокодилы. Бумеранги на лету, и обязательно возвращаются. Обязательно. Дикость какая… Всё не как у людей…. Ты что-то спросила?

         - Да. Про картошку.

         - Массовая копка пятого, - ответил он и, словно опомнившись, вкинул на неё глаза и чуть не застонал.

         - Какая картошка! Ты сама как картошка! Нет, это просто невыносимо!

         - Интересное сравнение, - согласилась она.

         - Какое ещё сравнение?

         - С картошкой.

         - Интересней не бывает! – на этот раз его просто прорвало. – Нельзя же быть такой… совершенно бесчувственной! При чём тут картошка? Я ухожу! Или ты этого так и не можешь понять? Или не хочешь? Или ты вообще ничего не слышишь?

         - Я понимаю, - кивнула она. – Уходишь. Чего тут  непонятного? Но картошка-то в чём виновата? Сажали, пололи, окучивали, жука собирали -  и что, теперь бросать? Жалко.

         -Да, выкопать надо, - так же моментально как завёлся, остыл он. – Как говорится, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, - и попытался улыбнуться. Улыбка получилась жалкой, лакейской, привычной. Он понял это и снова напрягся.

         - Кстати, от картошки быстро вес прибавляется, - напомнила она. –  А ты худеть хотел.

         - Питание – интимное дело, - решительно возразил он. – А все эти диеты дурацкие – настоящее варварство! Грубое вмешательство в пищеварительный процесс! Я, пожалуй, ещё чашку возьму. Да, вот эту, для чая. Я к ней привык.

         - И, если хочешь, ещё чайник заварочный, - добавила она. – Чего он без дела будет стоять? Я же чая мало пью.

         - А я много, да! – опять повысил он голос. – И ты прекрасно знаешь, что пью из пакетиков. И что никогда в чайнике не завариваю! Это ты нарочно сейчас про чайник сказала, да? Чтобы  меня позлить?

         - Это совершенно необязательно, - пожала плечами она. – Я просто подумала, что он может тебе пригодиться.

         - Всё! – сказал он и, хлопнув руками по коленям, решительно поднялся со стула. – Пошёл. Как говорится, жизнь моя – железная дорога, вечное движение вперёд! Счастливо оставаться.

         - Про сапожника не забудь, - напомнила она. – А то он с двадцать пятого в отпуске.

         - Ему платить?

         -Нет, я уже. Только забрать.

         - Жулик он, этот твой сапожник. Деньги берёт, а через неделю подмётки опять отваливаются. Наглец каких поискать.

         - Но других-то всё равно нету… - пожала она плечами.

         - Вот так и живём. Жулья полно, а подмётки худые. Чао!

         Верёвкин вышел на лестничную площадку, брезгливо покосился на шприцы валявшиеся на полу и подоконнике между этажами (он не любил наркоманов, считая их никчемными людьми и угрозой обществу), спустился вниз пешком (он не пользовался лифтами, потому что однажды застрял в нём на целый час, и ведь ни одна сволочь, ни одна тварь…), прилежно обошёл по периметру квадратный по форме двор ( а ведь мог бы запросто пересечь его по диагонали, и за этот поступок его никто бы не осудил, потому что всем глубоко и безразлично чихать как ты здесь ходишь-бродишь) и вышел на всегда непозволительно шумный, непозволительно грязный и непозволительно бесцеремонный проспект имени товарища Фабрициуса (кто такой, этот Фабрициус, Верёвкин не знал и знать не хотел. Наверно, какой-нибудь вождь мирового значения.). После чего шумно вздохнул, поднял воротник своего демисезонного пальто и остановился на автобусной остановке, чтобы культурно дождаться автобуса, следующего по маршруту номер пять. Автобус через шесть остановок останавливался прямо напротив общежития, в котором Верёвкин имел угловую комнату номер двадцать восемь-бис на удобном третьем этаже и которую, переехав в прошлом году к Нюсе, предусмотрительно не сдал, словно предчувствуя печальные последствия своей неудачной попытки в очередной раз наладить лично-семейную (или как там она ещё  называется) жизнь. Не получилось. Бывает. Не будем отчаиваться. Главное, жив, здоров и не нужно платить никаких алиментов.

         - История с акулой-убийцей получила неожиданно широкий резонанс, - сказал теледиктор. Нюся обратила внимание: у диктора были большие и острые зубы, которыми он совершенно не стеснялся улыбаться.

         - Австралийская общественность требует создать для лечения пострадавшей все необходимые условия… Инициативной группой открыт специальный расчётный счёт в «Австрэлиен-бэнк», на который  желающие могут  переводить денежные средства… Журналисты уже окрестили несчастную пострадавшую «малюткой Дэнси» по аналогии с названием залива, в районе которого и произошла эта ужасная трагедия… По словам одного из видных членов парламента, не пожелавшего обнародовать своё имя, ситуация, случившаяся с несчастным животным, будет вынесена на очередное заседание подкомиссии по охране окружающей среды….И вот только что мировые телеграфные агентства передали экстренное сообщение: в результате грубейшей хирургической ошибки «малютка Дэнси» потеряла зрение. У госпиталя  в эти минуты проходит бурный митинг, на который, по разным данным, собралось от трёх до пяти тысяч человек. Общественность возмущена и требует привлечь горе-эскулапов к уголовной ответственности за непрофессионализм и халатное исполнение своих  служебных обязанностей. Сразу после сообщения о потере зрения целевой счёт движения «Спасти малютку  Дэнси» в  «Австэлиен Бэнк» вырос в пять раз, и теперь активисты движения планируют  на собранные средства построить для несчастной рыбы персональный аква-парк, так как теперь она не сможет спокойно и безопасно жить в открытом океане, потому что в этом случае рискует стать лёгкой добычей океанских хищников, самым страшным, самым коварным и самым безжалостным из которых является, конечно же, сам человек.

         Носки забыл взять, подумала Нюся, взглянув на стул. Она поднялась и положила их назад, на среднюю полку. Ещё пригодятся. Не будет же Верёвкин всю осень и всю зиму ходить в одних хлопчатобумажных! Так и до простуды недалеко.

         На следующий день Нюся перевела в «Австрэлиен Бэнк» сто долларов. Она хотела перевести больше, но по пути на почту ей попался обувной магазин, и она купила Верёвкину шикарные зимние ботинки из кожи кенгуру.

Посвящаю моему давнему другу Сирёньке, представителю самой мужественной, самой героической, самой распространённой на сегодня в нашей стране профессии – профессии охранника

Скажи ты мне, Сирёнька, парень смелый:

Что думал о секундах свысока?

И лобик свой наморщивал досадно,

Когда они свистали у виска?

Не морщил? Жаль! А что тогда ты делал?

Жевал батон с мясною колбасой?

Да, нет в тебе, Сирёнька, эстетизьму,

Когда ты охраняешь наш покой!

Запей батон ты йоБгуртом вишнёвым,

И пусть тебя не гложут сожаленья,

Когда стучат в твой безморщинный лоб,

Мгновения, мгновения, мгновения…

А я жую баранку и смотрю в окно... (эссе)

Я похлебал супу, выкушал с большой мягкой баранкой стакан кефира закурил и стал смотреть в окно. Мне хорошо. Я сыт и спокоен. Хочется распахнуть руки и крикнуть: люди! Будьте честными! Я хочу верить вам, собакам! Я этого очень хочу, потому что жизнь – прекрасна и удивительна!

         Проехала грузовая машина с большой цистерной. На цистерне крупными буквами написано «МОЛОКО». Молоко с прошлой недели подорожало. Газеты пишут, что во всё виноваты санкции. Санкции - значит, злобные американские капиталисты, угроза миру и спокойствию на планете Земля. Я верю нашим газетам. Равно как и прочим средствам массовой информации. Они никогда не врут. Никогда, нигде, ни зачем и ни накой!

         Кстати, о этих наших самых честных СМИ. Вчера по телевизору показали одного свершено честного гражданина. Гражданин, совершенно честно глядя в телекамеру, сказал, что евоный сыночек, некто Шурик стал в этом году нашим обычным рядовым российским миллионэром ну совершенно без его, папашиного участия. Ну, совершенно! Вот те крест! Просто Шурик с самого своего босоногого младенчества отличался просто-таки невероятным умом и редкостными организаторскими способностями, и к тому же ударно трудился, не покладая рук и не протягивая ног, одновременно на трёх работах, а по ночам за отдельную плату мыл подъезды в жилых многоквартирных домах. И я верю этому заботливому папаше и его сверхгениальному  и супер-работящему сыну! Нет, какие же удивительные люди живут у нас в стране! «Гвозди бы делать из этих людей!». И что совершенно удивительно: ничего не бояться! Ни бандитов, ни налоговой, ни просто каких-нибудь завистливых уродов! И пусть подавятся своими ядовитыми слюнями злобные враги, которые уверяют, что это самый честный гражданин, шуриков папаша, в своём персональном поместье сейчас строит второе шубохранилище. Не верю, не верю и никогда не поверю! Откуда у него стока шубов-то, если такие честные глаза? Это просто смешно (имею в виду шубы, а не глаза)!

         Из-за угла показалась фигура. Фигура шагает решительно и неотвратимо, впечатывая подошвы своих чёрных ботинок в асфальт. Фигуру зовут Барак. Точнее, это на улице его так зовут – Барак. По паспорту это Гарька. Бараком его зовут из-за поразительного сходства со всем известной политической фигурой. Судя по зверскому выражению его красного лица и решительно-неотвратимой походке, Гарька-Барак идёт из своей любимой пивной, в которую он обязательно заходит после очередной рабочей смены на родном и неповторимом заводе резиновотехнических изделий, где оный Гарька-Барак ударно трудится передовиком-фрезеровщиком. Двести грамм, кружка пива, бутер с селёдкой – что ещё нужно рабочему человеку для обретения душевного покоя и уверенности в завтрашнем дне?

         А вот бежит мальчик Петя, достойный сынок своих достопочтенных и совершенно честных родителей. Петя невероятно смышлён и невыразимо любознателен. Он учится во втором классе гимназии для одарённых, но всё равно честных детей с усиленным изучением английского языка, посещает кружок бальных танцев и спортивную секцию какого-то очень модного нынче вида спорта, а вчера на заборе очень художественно, большими белыми буквами написал ВЕРКА ПЕСДА. И поставил в конце восклицательный знак, что должно было подчеркнуть эмоциональность написанной фразы, а также знание русского фольклора и основ гинекологии. Я не знаю, кто такая эта Веерка, но мальчику хочется верить. Если он и дальше будет развиваться столь стремительно и грациозно, то наверняка достигнет небывалых высот. И тоже, как и упомянутый мною совершенно честный гражданин-шубохранильщик, будет выступать по телевизору и рассказывать нам про честный труд с честными глазами, ушами, мозгами и прочими анатомическими образованиями.

         Я отворачиваюсь от окна, иду на кухню и наливаю себе вторую тарелку. Суп очень благотворно действует мне на нервы. После его аппетитного поедания я живописно зеваю и очень удачно забываюсь спокойным и честным сном. И идите вы все на... со своими честностями! Кругом одни жулики! Расплодилось их, собаков драных!

Цитата от kurganov (25-06-2014 07:09):

Аллерргическая поэма? Ор-рригинально!

Пора завязывать! ( миниатюра в диалоге)

- Не, всё! Пора завязывать! И на работу надо устраиваться. Как же эти пьянки надоедают! Пьёшь – и уже никакого удовольствия. Так и думаешь, кому бы в рыло заехать.

         - Ты сколько квасил-то?

         - Полтора месяца.

         - Ого! Каждый день?

         - Ну.

         - Как крыша-то не поехала!

         - Тьфу, тьфу, тьфу! Только нога болела. От пятки и выше. И насморк.

         - Какая нога?

         - Какая?

         - Правая или левая?

         - Хм… А чёрт её… Помню, что болела, а какая… И спина не гнулась. Представляешь, даже шнурки сам завязать не мог!

         - Как же ходил?

         - А что делать? Поправиться-то хочется! Охота, как говорится, пуще неволи. Так и ходил, как дурак какой незашнуренный.

         - И ничего удивительного: столько квасить… Куда ж думаешь на работу?

         - Куда… Может, опять в  охрану.

         - А возьмут?

         - Возьмут. Туда всех берут. У них текучка знаешь какая? Алкаш же на алкаше! Месяц отработают, потом получка -  и всё, гудёж до упора. Ненадёжный народ. Дебилы. А ещё можно на хлеборезку устроиться. Хлеб резать.

         - В столовую, что ли?

         - Я ж тебе говорю: на хлеборезку. Ты в магазине батоны уже нарезанные видел, в полиэтилене? Вот туда. Я узнавал. Смена с двадцати до восьми. Ночь через две. Пять сотен за смену. Расчёт – раз в неделю. Получил - и гуди.

         - А ножик свой или там дают?

         - Какой ножик?

         - Чтобы булки резать. Не пальцем же.

         - Ты думай, чего бормочешь-то! Ножик…Там аппарат специальный! Резательный! Ножик… Ты ещё про ложку спроси!

         - А чего ты сразу лаяться-то? Не допил, что ли? Нервы все проспиртовались?

         - Ладно, извини… Действительно, надо завязывать, а то… Так что хлеборезка там. Специальная. Нажал на пипочку - и сама режет. Только батоны  в дырочку засовывай.

         - Тогда нормально. А горбушки можно самому сжирать. Чего их выбрасывать?

         - А вот с горбушками мы пролетаем. Там в пакете полный батон должен быть. Вместе с горбушками. Горбушки тоже режутся.

         - Это хреново. А колбасу они не режут?

         - С какого ..?

         -С такого. Ты чего, в магазинах не видел? Колбасная нарезка называется. Тоже в пакете. Вот так бы и резать, одновременно, хлеб и  колбасу. А то одним хлебом закусывать – гастрит зарабатывать. Ты уж береги себя. Не давай зачахнуть.

         - Не боись, не дурей тебя!

         - Да я не боюсь…

         - Нет, боисси!

         - Не боюсь!

         - Боисси!

         - Сам дурак!

         - А в ухо?

         _ Да не обижайся ты. На вот, приложи к уху-то. Медь, она оттягивает. А то распухнет, будешь как дурак какой… Нет, надо завязывать, надо! Нервы стали ну просто ни к  чёрту! Опять же  с полей уже охрану сняли. Сходить надо? Надо.

         - А чего там?

         - Картошка. А ближе к лесу – капуста и морковь. Недельку походить – на год натаскаешь. Алкашня там уже давно пасётся. Наберут мешок той же моркошки – и на рынок. Продали, выпили - красота! Назавтра -  по новой. И так до самых белых мух. Не желаешь составить компанию?

         - А когда?

         - Когда хочешь. Хоть в субботу.

         - Уговорил. Ну, чего? Ещё по сто пятьдесят? Или пивка?

         - Значит, завязывать не советуешь?

         -Обязательно! Вот сейчас по сто пятьдесят, кружке пива – и всё. Чтоб  был сухой как лист. Надо ж тебе на работу устроиться!

         Через полчаса они поднялись из-за столика и вышли на улицу. Один носил тапочки, и это было оптимальным вариантом. Другой шёл в ботинках с так и не завязанными шнурками, что его, впрочем, нисколько не смущало. У каждого должна быть свобода выбора.