Зоенька, прими и моё поздравление! Удач тебе во всём! Здоровья! Счастья!

Цитата от Николай (2016-04-19 07:11):

Цитата от витамин (2016-04-19 14:02):

Цитата от витамин (2016-04-19 14:02):

Спасибо, дорогие мое Коля, и Ник, и Виталий! Всегда жду и радуюсь вашим отзывам!

и не хочется

Цитата от Zoya (2016-04-21 21:05):

Цитата от Zoya (2016-04-29 20:56):

Дежаву. Часть 2

Самолет уже кружил прямо над ним, тошнота и муть в голове заполонили опять, но он явно видел, что висит на парашюте, постромки запутались в ветках. И откуда-то справа, по глубокому снегу бежала эта женщина, только лет на 20 моложе той, что он видел... видел ли? сегодня ли?

Сознание опять отключилось.

- Вы слышите меня? - голос справа, кажется, уже узнаваемый, ее.

- Надо же так насвинячиться, - это уже слева, мужской, грубый.Он огляделся. Уже не туалет, какая-то подсобка. Рубаха снята, на нем - одна из тех, в которых работают оффицианты. «Когда же успели переодеть?» - пронеслось в голове. Он сидел на полу, приваленный спиной к какому-то механизму. Напротив - его бывшая соседка по столу и владелец кафе.

- Слушай, я тебя знаю, ты тут рядом живешь. Я дам тебе двух парней, они доведут тебя до дома, хочешь? А то и в полиции можно оказаться. - Владелец кафе смотрел брезгливо, но логика в его словах была. Иден кивнул.

- Я пойду с Вами, - неожиданно заговорила бывшая соседка. И предваряя его вопрос, кратко добавила: - Я медсестра. Он вспомнил бардель, каким выглядела сейчас его квартира, и отрицательно мотнул головой:

- Вам лучше не надо, слишком грязно.
И опять краткий смешок:

- Ничего, я и не такое видела.
Сил на спор не было совсем. Безвольно махнув рукой и повиснув всем телом на двух довольно тощих парнях, он потащил себя домой.

Где волоком, а где трясущейся походкой, но квартиры они достигли. Получив свои купюры, что Иден выгреб из кармана, мальчишки сразу исчезли. Бывшая соседка, кинув беглый взгляд на погром, царящий в доме, сразу все поняла. Помогла Идену сесть поудобнее на куске дивана, который она очистила от валяющегося мусора, и ушла на кухню. Странное ощущение нереального возникло снова, когда из кухни потянуло чем-то абсолютно незнакомым и знакомым в одно и то же время.

- Выпейте это , - протянула она ему кружку, возникнув около дивана.

- Вы хотите меня отравить? - Иден пытался шутить, но при его гримасе тошноты это получилось не слишком весело.

- Больше, чем Вы себя отравили сами, я уже не отравлю. Так что - пейте. - Без улыбки, она протянула ему кружку. Странный запах, смешанный с его собственной дурнотой, снова будили что-то в памяти, но не добудившись, исчезали где-то в глубине сознания, путая реальность с вымыслом: снова он висит на запутавшихся постромках парашюта, и эта девочка, срезающая мешающий парашют, и запах питья из термоса, из которого она наливает что-то...

- Сейчас Вы вздремнете на полчаса, - спокойно прозвучал голос неведомой знахарки/соседки из кафе за углом, я побуду здесь. Проснетесь, Вам станет легче.

Иден уже ничего не спрашивал. Откинувшись удобнее на спинку дивана, он крепко спал, посапывая, как ребенок.

Проснулся он резко и как-то сразу.Голова не болела совсем, тошнота ушла. Женщина осталась. Она стояла у окна и о чем-то думала. За окном темнело. Прошло не полчаса, а явно больше. Часть комнаты приобрела некий более цивильный вид. Женщина повернулась, ощутив его пробуждение.

- Ну что, лучше? - голос был спокойный и грустный, или ему так показалось.

- Да, намного лучше. - Он замолчал, пытаясь в темнеющем проеме окна разглядеть свою спасительницу. Лучи заходящего Солнца цеплялись за ее волосы и они золотились закатно-рыжим оттенком. Он вдруг понял, что произошло: она сняла платок, который покрывал ее голову раньше. На фоне заката, тело ее как-будто ужалось, и резкое, болезненное узнавание полыхнуло по сердцу так, будто противник на ринге со всей силой врезал в самую грудь.

- Анита! - вопль почти ужаса вырвался совершенно непроизвольно.

- Узнал. - Она отошла от окна и присела на очищенный ею, пока он спал, стул. Она села в полупрофиль, и теперь он узнавал ее всю, как помнил, как сохранила память. Анита, его золотая рыжая Анита,его первая и единственная, хотя после нее у него их было миллион, два миллиона! Три! Десять! Суки! Все суки! Начиная с этой стервы, сидящей здесь сейчас в качестве матроны и его невольной спасительницы, такой спокойной и уверенной в себе.

Злоба, которую, ему казалось он уже пережил, отжил, вспыхнула кроваво-густо где-то в паху и области сердца. Как-будто кто-то сдирал повязки с зажившей-было раны. И боль, только недавно освободившая его голову, забурлила, точно во время боя на ринге, когда бьют, бьют, бьют в одно и то же место, чтобы ты сдох от этой боли!!!!!!!!

- Чтоб ты сдохла! - вырвалось у него, - зачем ты здесь?

- Что ты кричишь? - удивилась она, – двадцать лет прошло, а ты такой же. Почему ты никогда не приехал за мной? - прозвучало вопросом на вопрос.

- Приехал? Куда? В Оксфорд? Где ты трахалась с этим... - кровь, бурлящая где-то внутри, казалось пошла горлом и он задохнулся ею.

- Мы поступили в Оксфорд с Питером и уехали вместе,да, но никогда до окончания университета мы даже не встречались! Я ждала тебя!  - Женщина, спокойная до того, неожиданно тоже разволнoвалась. - Ты не приехал! Почему? Я приезжала на каникулы - ты исчезал, какие-то бесконечные коммандировки... Твои вакханалии дома, после смерти матери, обсуждал весь город! - Она выкринула всю тираду так, как кричала тогда, на ТОЙ вечерушке, где он, абсолютно пьяный, как был, наверно, сегодня, повис на этой Кристи и не слезал с нее. - Зачем? Зачем? Ты сам все это сделал!

- Но ты ушла тогда с Питером!

- Неправда! Я хотела увести тебя и не могла оторвать от Кристи. Я убежала на отцовский катер, и там Питер нашел меня.

- И утешил, - горько сьязвил он.

- Да, утешил, но не так, как ты думаешь. Он гладил мои руки и волосы, и говорил, какая я замечательная.

- И все? - он изумился искренне.

- Не веришь? - Выражения ее глаз он не видел, но голос... - Почему ты никогда не доверял мне? Мне никто не был нужен, кроме тебя.

Солнце село. В комнате стало совсем темно, но включать свет не хотелось.

Силует Аниты четко выделялся на фоне окна, лица он практически не видел.
Его жизнь, четкая и ясная, какой он выстроил ее за последние 20 лет, неожиданно начала слоиться и рассыпаться, как карточный домик.
- Вы ведь поженились с Питером, не так ли? - он опять попытался съязвить, но прозвучало беспомощно и как-то по-детски.
- Мы поженились перед окончанием университета. Надо было решать, куда ехать работать. Мы хотели вместе. Ты не приезжал, моя жизнь тебя не интересовала, так что... - она замолчала на минуту, затем продолжила: И надо было как-то определяться с Иденом.
- Каким Иденом? - брякнул он, не подумав.
- Моим старшим сыном, - голос прозвучал с оттенком гордости.

- Твоим старшим? - странная мысль вдруг полоснула по сердцу, и закровоточила новая рана.

 - А твой старший сын случайно не мой? - вопрос опять прозвучал глупо.
- Случайно, он - твой, - раздался короткий смешок. - Но отцом он считает Питера. Однако, ты можешь познакомиться, если хочешь.

- Сколько у тебя детей?
- Трое, еще две дочки, близнецы.
- Значит, сын - мой, а у Питера - девчонки. - невольная гордость пополам со злорадством прозвучали в голосе, но снова кровь забурлила у сердца: он осознал, что и сын, все равно, - не его в действительности.
Стемнело совсем.
- Свечи есть? - спросила Анита.
- Да, в буфете, где всегда, - ответил он и оссекся. Помнить «где всегда» через 20 лет?

Но Анита поднялась и легко маневрируя в темноте располневшим своим телом, достигла буфета. Через секунду мягкий свет оживил их лица. Грязь комнаты разбрелась и запряталась по углам. Только два их лица отдала тьма. Они смотрелись иначе и, словно, знакомились друг с другом. Хотя, так оно и было в действительности.
- А интересно, у тебя остался шрам? - не успел он ответить, как ощутил легкое прикосновение на шее за левой скулой. - О да, остался! - ее голос вспыхнул в кратком смешке и угас.
- Я долго злился на тебя за него. Мальчишкам потом говорил, что получил его в драке.
- Да, приврать ты любил всегда. - Она коротко вздохнула. - Помнишь, мы тогда носили перчатки с набалдашниками на костяшках? Оттого и рубец такой жесткий. Кровоточило, небось?

- Я был готов убить тебя.

- Ты прилип к Кристи, и я не могла оторвать тебя от нее, - повторила она. - В тот день я хотела сказать тебе, что беременна.

- Она завела меня, и я не мог остановиться.

- Ты всегда ей нравился. Где она сейчас?

- Понятия не имею. Наверняка сохранила привязанность к самой древней профессии на Земле. - Вырвалось грубо и зло. Чтобы отвлечь ее мысли от своей злости, он переспросил:

- Значит, ты убежала и рассказала все Питеру?

- Да. Он там же предложил мне выйти за него.

- Вот как? Почему же ты не сказала мне?

- А ты бы женился? - Голос ее был ровный и спокойный опять.

Странная мысль впервые ударила его: он действительно вряд ли бы женился тогда, даже если бы узнал. Глаза Аниты внимательно наблюдали за его выражением лица.

- Вот видишь, - она поняла его мысли, - потому я и решила не говорить тебе. Кроме того, после той вечеринки мы, по-моему, так и не встретились больше. А через неделю мы уехали с Питером в Оксфорд. Мы никогда не виделись с тобой после той вечеринки, ты помнишь это?

Он вспомнил. Вспомнил, как валялся в полупьяном забытьи у Кристи, время от времени растекаясь на ее обворожительном теле. Вспомнил, как узнал об отьезде Аниты с Питером и клял ее, как только мог. Вспомнил всю боль того периода, как вымещал ее на всех встреченных девчонках, распиная их за свою обиду. Вспомнил бесконечные пирушки с парнями, куда звали девок только для одной цели. Вспомнил, что только смерть матери, о которой он узнал почти случайно, остановила его на время. Кровавые пузыри зарождались где-то в паху и лопались в районе сердца. Ему показалось, что еще секунда этих воспоминаний, и они лопнут в его мозгу, разможжив его вдребезги.

- Иден, Иден, - рука Аниты тронула его руку, - успокойся, прошло уже 20 лет.

- Я - дурак. Я - кретин. Сволочь и кретин.

Она смотрела нa него грустно.

- Обьясни, если можешь, почему ты так ненавидел меня? Хотя и любил? Не доверял? Ты был мой первый и единственный до самого замужества.

- Да? - не поверил он искренне. - Да вы же все - шлюхи! Все, без исключения! Начиная с тебя и моей матери! Шлюхи! - Он готов был метаться по комнате и выплевывать, выплевывать горячие эти кровавые пузыри. Они рвались из глотки и лопались где-то на грязном полу.

- А сколько раз ты изменила Питеру за это время, скажи пожалуйста? - Он зло уставился на нее.

- Никогда. - Глаза ее смотрели печально. - Вы двое - мои единственные. А что сделала твоя мать?

- Ты не помнишь? Она бросила нас с отцом, когда мне было 17!

- Так что? Твоей отец был далеко не подарок, как я помню, относился к ней плохо. Может, она полюбила? Человек не может один, так мы созданы.

- Шлюхи! Шлюхи! - Он сам не понимал своей злобы сейчас, когда ни в чем не повинная Анита сидела напротив и смотрела на него с состраданием. Хотелось крушить и бить эти диваны и кресла, неповинный буфет, весь этот мусор, явлющийся прямым свидетелем ЕГО оргий и вакханалий.

- Ты не простил свою мать! - Неожиданно осенило Аниту. - И из-за этого ненавидишь всех женщин!

А в голове все сильнее бурлили и лопались эти дурацкие кровавые пузыри. Свеча с Анитой отьехали куда-то в сторону, и снова он висел на парашютных постромках, и Анита, но не эта, а та девочка, бежала к нему, что-то крича на незнакомом языке, резала постромки, он валился в кусты, она поила его чем-то из термоса, и жутко, жутко болела голова.

Дежаву. Часть 3

Когда Иден пришел в себя, было темно и странно тихо, словно в уши вставили затычки.Неожиданно открылась низкая дверца, что-то вроде лаза. Он не мог вспомнить, где это у него в квартире есть такая. И почти по-пластунски, влезла эта девочка, что сняла его с парашюта, а потом волокла, на его же, кажется,парашюте по вязкой земле под непрекращающимся ливнем...

- Когда же пошел дождь? - С удивлением мелькнуло в голове. Он заметил, что голова болит уже не так сильно, и услышал слова девочки, но не понял ничего.

- Ида, - ткнула она пальцем в себя.

- Ида? - удивился он искренне. С трудом приподнял запястье на правой руке, ткнул пальцем в себя: Иден.

- Иден! – восхитилась она и даже слегка захлопала в ладоши.

- Ида - Иден! Ида - Иден! - смеялась она. Теплый платок, покрываюший ее голову, сполз за спину, и он увидел, что она совсем не маленькая, просто очень худой подросток. А волосы в полосе пробивающегося из лаза света, отливали золотом.

- Совсем рыжая, - пронеслось в голове.

Она что-то еще щебетала на каком-то корявом немецком, пока он вдруг не разобрал: «Россия, русская».

- Russin? - переспросил он по-немецки. - Она - русская? Незнакомая чужая девчонка у меня в доме? - Иден ничего не понимал.

- Ты - новая иммигрантка? Ты говоришь по-датски?

- Russland, - разобрал он, - это - Россия!

Опять заныло в голове. Ида подползла к нему поближе, и продолжая что-то незнакомо щебетать, размотала бинты на его голове, смыла и чем-то помазала особенно больное место, потом замотала голову снова.

-  Trinken, пей! - разобрал он.

Она снова налила ему что-то из термоса. Приятная теплота разлилась по телу, и он уснул.Когда проснулся, понял, что голова не болит совсем, и чувствовал себя крепче. Опираясь на локти, прополз под низким сводом до дверцы лаза, чуть сдвинул ее и осторожно глянул наружу. Вокруг, насколько хватало взгляда, стоял густой, кажущийся непроходимым, лес. Несколько крестьянских домиков вокруг, вот и все, что он разглядел. Обернувшись назад, понял, что он в каком-то сарае на сеновале. Сено приятно пахло, а холод, пробивающийся через лаз, освежал голову. Она не болела совсем. И он отчетливо вспомнил звонок Ольген. Она кричала, что открыт фронт с Россией и Виктору срочно нужен материал с фронта боевых действий. А поскольку у него, Идена, есть права пилота, Виктор предлагает ему... Он вспомнил, как радостно заныло в груди от предвкушения, от такой возможности... Ольген говорила что-то еще о намечающейся вечеринке, которую придется перенести, если он согласится, но он не сомневался ни минутки, так хотелось видеть все своими глазами. Он уверил ее, что недели на задание хватит, и перенесут они вечер только на неделю. Она предполагала, что вечер должен был обратиться в их помолвку, и была права: он собирался сделать ей предложение в тот день (И как женщины все чувствуют заранее, - подумалось ему).

Из-за каких-то неясных ему обстоятельствполет на фронт откладывался.Виктор не очень распространялся, что успех на фронте оказался не таким стремительным, как ожидалось, хотя между собой они это обсуждали. Но полет Идена из-за всех несогласовок, откладывался и откладывался, как откладывалась и их помолвка с Ольген. Он ясно вспомнил тот день, когда закончив работу, она вышла из-за своего стола, поправила у зеркала шляпку, подвела губки; как из кабинета вышел Виктор, и демонстративно взяв его под руку, Ольген, бросив надменный взгляд на Идена, отбыла с новым кавалером.

Почему-то обиду он не ощутил тогда. Если так легко бросает его из-за затянувшейся помолвки, то какого черта и жениться на ней, раз не любит, не умеет ждать.

Разрешение на вылет на русский фронт он получил только в конце сентября. Вспомнилось, как переживала мама, говоря о русских холодных зимах, а он успокаивал ее, уверяя, что вернется еще до наступления сильных холодов. Но вылететь удалось только 3 октября, и он уже сам волновался, собирая все теплое белье, что сумел найти у себя или купить в магазинах.

Тут он обратил внимание, что дверь ближайшего из домов открылась, и оттуда выбежала Ида. Она уже издали делала ему какие-то предупредительные знаки, почти грозила пальцем, чтобы он закрыл лаз и не высовывался.

Она влезла на сеновал совершенно сердитая.

- Пу, пу, - изображала пальцами револьвер, тыкающийся в его бок. Было щекотно, и смешно видеть, как она старалась пояснить ему то, что он уже и так понял: русская армия близко, и если его найдут... Единственное, он не мог понять, почему она, русская, прячет своего врага. Наконец, она поняла его недоумение, и тыча пальцем в себя, сказала: "Deutsche, я - немка, российская немка".

- И ты не знаешь немецкий? - изумился Иден.

- Я знаю немецкий, - обиделась Ида. - Здесь все так говорят.

Иден уже понял, что разговаривает она на своеобразном диалекте. Прислушиваясь внимательнее, разбирался больше в ее речи.Она пояснила, что немецкому учат в соседнем городке, а от них учительница немецкого переехала уже давно, потому что школа маленькая, и детей мало. пояснила, что на настоящем немецком говорит только ее бабушка и ее 2 подруги. А вся имеющаяся на хуторе молодежь, включая ее - человек 10, говорят на такой вот смеси, которую они называют немецким диалектом.

- Ну уж и диалект у вас, еле разберешь, - хохотнул Иден, стараясь не обидеть свою спасительницу.

- А сколько времени я у вас? - сам собой возник вопрос.

Что-то прикинув в уме, она ответила:

- Около трех недель уже.

- А что было со мной?

- Твой парашют завис на дереве, когда я увидела тебя. Ты был ранен в голову. Бабушка вытащила пулю и лечила тебя своими отварами. Знаешь, какая она у нас знахарка! Весь округ ездит к ней лечится! - В голосе Иды звучала гордость. - Раньше ездили, до войны, - поправилась с грустью.

- Ты - летчик? - Спросила она после минутного молчания.

- Немного и летчик, да. Но вообще-то я журналист. Я из Дании. Меня отправили с заданием описать состояние фронта. - Он подумал о маме, которая наверняка мечется в отчаянии, не зная, где он и что с ним. Кто еще мог волноваться? Может, Виктор? Он –настоящийпарень. Ольген? - "Стерва!" - злобно мелькнуло в голове.

Иная идея пришла ему в голову:

- Ты могла бы принести мне карту, чтобы я понял, где нахожусь?

Он хорошо помнил свой вылет. Помнил, как следовал с наступающей на восток армией, летел над линией фронта, документируя происходящее. Помнил, как залетел, видимо, на территорию врага и в него стреляли с земли, ранили в голову, как выбросился с парашютом. После этого, его полетом управлял ветер, и он не имел ни малейшего представления сейчас, где находится хутор Иды.

Она ушла и не было ее до самого вечера. Иден даже успел проголодаться, но беспокойство за девчонку занимало его сейчвс больше, чем собственный желудок
Наконец, он услышал знакамое почавкивание сапог по вязкой грязи, а затем постанывание присарайной лестницы
- Привет, - донесся до него легкий шепот.
- Привет, - ответил он и торопливо добавил: принесла?

- Принесла, - услышал он в ответ и в темноте ощутил нечто, тыкающееся ему в руки. Когда Ида зажгла огарок свечи, он понял, что она принесла большую карту, какие обычно вешают на стенах.

- В школе сняла со стены, - подтвердила она быстрым шопотом, - это - карта Советского Союза.

Он уже и так понял при свете скудного огарка, что это - крупномасштабная карта СССР.

- Другой не нашла, - зашептала она опять, чувствуя его разочарование. - Весь кабинет географии обыскала.

- Ладно, завтра посмотрю, - постарался он утешить девочку, - сейчас все-равно ничего не разобрать. А поесть ты не принесла? - удивился он, заметив, что в ее руках больше ничего нет.

- Нет. Ты знаешь, бабушка говорит, что идут большие холода, и тебя надо перевести в дом.

- Холода? Здесь довольно тепло в сене.

- Я знаю, что сейчас - тепло. Бабушка говорит, что зима будет очень холодная в этом году, а моя бабушка знает все. Ты что, не веришь нам? - голос Иды прозвучал обиженно. Он уже не видел ее лица. Свечка догорела, и они остались в полной темноте.

- Верю, конечно, но в доме - опаснее для вас. С кем ты живешь? - впервые ему пришла в голову мысль узнать что-то о ней.

- С бабушкой. А еще у меня братик и сестричка, близнята, Питер и Анитка, им 5 лет. Папу с мамой забрали на фронт сначала. Потом мама написала, что всех российских немцев переформировали в тыловые службы, она в госпитале нянечкой сейчас. А от папы давно ничего нет. Бабушка о нем каждый день свечки ставит. А еще, скоро нас будут депортировать. - Все это она выпалила почти на одном дыхании.

- Депортировать - куда? И почему? Вы же - "свои" немцы?

- Свои, да. Но такой вышел указ. Всех немцев депортировать, включая нас, поволжских. Из многих больших городов уже выселили, из Москвы, например, и Энгельса, если ты слышал о таком. Мы далеко от станции живем. Может, нас не тронут пока.

- Значит, это - поволжье. - Задумчиво сказал Иден. - А далеко Волга от вас?

- Папа возил нас туда летом на сельхозной машине. Он работал механиком. А что?

- Пока не знаю. Так, для информации спрашиваю. Так что, бабушка говорит, перебраться к вам сегодня? - Голодный желудок давал о себе знать. - Боюсь за вас, не пострадать бы вам из-за меня.

- Опасно, конечно. Но бабушка говорит, еще несколько дней, и станет очень холодно, - повторила Ида.

- Ну, хорошо, раз бабушка говорит, - в темноте Иден нащупал и сжал ладошку девочки. Она оказалась совсем маленькой, тонкие косточки легко утонули в его широкой ладони. - Веди, спасительница.

Пятясь задом, Ида проложила ему дорогу к лазу, начала спускаться сама. Потом методом "тыка" определяя лестничные перекладины, стараясь преодолевать головокружение, спустился Иден. Свежий воздух опьянил его. Он вдруг осознал, что уже почти месяц не дышал полной грудью. Преодолеть слабость в ногах все-таки не удалось, и он практически рухнул в грязь под лестницей.

- Ничего, ничего, - утешала его маленькая подружка, - сейчас передохнешь, и пойдем.

- Бабушка! - вдруг услышал он ее радостный возглас.

Иден почувствовал, что некто более крупный, чем Ида, и несколько сильнее, взял его левую руку, перекинул себе за спину.

- Ида, помогай, - расслышал он шепот и ощутил Идино плечо справа.

Он поднялся, и шатаясь, они побрели к дому. Со стороны могло показаться, что это три пьяные фигуры ищут пристанище. Хорошо, что "со стороны" висела густая, беззвездная, без единого просвета ночь российской глубинки, сокрывшая трех невольных преступников.

Дежаву. Часть 4

Утро принесло блаженство отдохнувшему выздоравливающему телу.

Оглядевшись, нашел себя на большой печи, укрытым теплым пуховым одеялом. Простая обстановка деревенского дома не удивила его: деревянный стол, лавки, буфет. Но все очень чисто, опрятно. Вышитые салфетки на полочках делали буфет королем всего пространства, а вышитую скатерть, с достоинством покрывающую стол - его прекрасной фавориткой.

Шущуканье за буфетом привлекло его внимание, и два светловолосых гномика, мальчик и девочка, вышли оттуда, держась за руки. Они были так похожи, что если бы не девочкины косички и платьце, отличить бы их было невозможно.

- Аааа, Анитка и Питер! - с улыбкой воскликнул Иден по-немецки, -  не бойтесь, давайте знакомиться.

Дети с удовольствием полезли на печку.

В комнате приятно пахло едой и чем-то еще, чего он не мог разобрать.

Вошедшим Иде и бабушке, когда они вернулись в дом, предстала веселящаяся компания трех приятелей, удобно развалившихся и играющих на печи.

Иден первый раз увидел Бабушку. Захотелось сразу же спрыгнуть с печи и поклониться или даже поцеловать руку этой странной деревенской леди, столько в ней было ненавязчивого достоинства, так несоответствующего простой обстановке.

- Лежите, лежите, - поспешно сказала она, поняв его порыв. И подойдя к печи, первая протянула руку для пожатия: София Карловна, - представилась она, - для Вас, если хотите, - бабушка София.

Иден молча кивнул, потрясенный видом, голосом, какой-то силой и покоем, исходящих от странной женщины. Сколько ей лет? Волосы - седые, заплетенные в косу, уложенную красивым узлом на затылке, но лицо - совершенно молодое, практичаски без морщин. Одняко самое удивительное у Бабушки Софии были ее глаза. Не зеленовато-изумрудные, как у Иды и близнят, и не голубые, как у многих немцев, а большие глубокие абсолютно синие. Иден без малейшей задержки понял, как тонули в этих глазах ее ровесники в былые времена, потому что и сам утонул в них на несколько мгновений. И в этот момент бессловесного общения с Бабушкой, он почувствовал, что она уже все знает о нем, до самого последнего ноготка.

Переведя взгляд на Иду, Иден поразился ее виду не меньше. Первый раз он видел ее при дневном свете. Прекрасная юная нимфа стояла перед ним. Шикарная грива абсолютно красных волос обрамляла правильной формы лицо. Черты его напоминали профили с греческих амфор. Ничего типично-немецкого как-будто не было в ее лице: ни крепкого высеченного подбородка, ни серо-голубых глаз. Простое деревенское платьице украшала вышивка, которая мягко поднималась на груди и спадала книзу, где витой поясок охватывал тонкую девичью талию. Иден даже представить не мог, что еще день назад представлял ее ребенком.

День оказался полон сюрпризов. Иден не сводил глаз с Иды, а она краснея под его взглядом, то обращалась к бабушке и близнецам, а то и вообще убегала в другую комнату.

Вечером при свете свечи Бабушка и Ида вязали, и Бабушка рассказывала близнецам сказку на таком немецком, на котором не говорил и сам Иден.

Трудно было даже представить, что где-то идет война, грохочут орудия и вольно гуляет смерть по плачущей от изобилия крови, сотрясаемой муками Земле.

Дни в семье протекали довольно однообразно: днем бвбушка и Ида готовили еду. Ида колола дрова для печи. Анита и Питер кормили двух козочек, которых перевели в сени от зимних холодов, прибирали в доме. Еще Бабушка варила то, что Ида гордо величала "лекарствами". Вероятно таковыми они и были, потому что иногда из первой комнаты доносились голоса на незнакомом языке. И Ида пояснила, что к бабушке приходят люди за советом и лекарствами. Как понял Иден из ее слов, бабушка не только лечила, но и рассказывала приходящим о пропавших близких. Бабушка была провидицей, а не верить ни Иде, ни тем более Софие Карловне Иден не мог, хотя уже со школьных лет привык иронизировать по поводу мистики в любом ее проявлении.

В обязаности Идена входило не высовываться из дома ни под каким видом, а сидеть на печи, прячась под одеяло, если в дом приходил кто-нибудь чужой. Даже по нужде приходилось идти в сени на горшок, которым пользовались и Анитка с Питером. Он краснел от одной мысли, что выливать это все будет Ида, и прятал от нее взгляд после каждого своего выхода в сени, как провинившийся школьник.
Зато радостью было, когда освободившиеся от трудов тяжких , близнецы взбирались к нему на печь, и он болтал с ними по-немецки (Только по-немецки! - требовала София Карловна), с удовольствием выгребая из начинающей уже ржаветь памяти игры детства, сказки, истории на иностранном для него, все-таки, немецком, хоть и знал он его в совершенстве.
Особенной радостью было, когда с вязанием или вышивкой на печь забиралась Ида. И под внимательно-задумчивым взглядом Софии Карловны, он учил всю компанию немецкому.
Отношения с Идой складывались странные. Иден готов был поклясться, что он, отнюдь не наивный, 32-летний мужчина, влюблен в эту девочку, как школьник. Его глаза непроизвольно застревали то на вышивке на ее грудках, то на тонком завитке надо лбом, то вдруг  вскидывались, столкнувшись с изумрудным всплеском в ее глазах.

Спать на печи укладывались так: у стены – Иден, рядом с ним – Питер, потом – Анитка, за ней – Ида. Бабушка приходила спать последняя. Она долго молилась при свечах, а потом ложилась с краю.

В одну из ночей, когда малыши уже спали, Иден повернулся, приобняв Питера, и рука его непроизвольно столкнулась с ладошкой Иды, обнимающей Аниту. Девушка отдернула было руку.

- Не бойся, - шепнул Иден, - отдай обратно. Я просто буду так спать.

И он действительно уснул под дружное сопение малышей, держа в ладони маленькую ладошку Иды.И так стало продолжаться каждую ночь: они засыпали, только держась за руки.

Эта идиллия могла продолжатъся, наверно, долго в мирке огороженном от мира большого, где рушились империи и кровь тысяч и тысяч людей жгла Землю. Пока этот мир сам не ворвался к ним.

В один из дней, не отличавшийся от других, Бабушка София сказала, обращаясь к Иде и Идену:

- Сходите в подвал, там два матраса со старым сеном. Вынесите их сюда, сено высыпьте на дворе, и набейте новым с сеновала.

- Но бабушка! И – он? – изумилась Ида. А как же...

- Делай, как говорю, - строго сказала бабушка. - И он пусть идет. Сено рассыпите по пути, матрасами покроетесь, никто не узнает.

- Ну, идем. - нерешительно сказала Ида. 
Она подошла к буфету, наклонившись, оттодвинула ковер, лежащий там, казалось, всегда. Отодвинула крышку, оказавшуюся под ним, и взяв в руки приготовленную свечу, спустилась по лестнице в подвал. За ней последовал Иден. 
Подвал изумил его. Бутылки большие и маленькие на стенных полках, бочки разных размеров, травы, сохнущие по углам - то ли химическая лаборатория, то ли святая святых ведьмы.
- Это бабушкины лекарства, - шепнула Ида. - И запасы еды.
Обилие незнакомых запахов слегка кружило голову. 
- Надо же, - только и смог сказать Иден.
В углу обнаружились два больших, набитых соломой матраса, о которых шла речь. Совместными усилиями Идена, Иды, бабушки и даже переживающих за успех предприятия малышей, которым разрешили только наблюдать издали, тяжеленные матрасы были вытащены наверх.
Как и велела бабушка, сено из матрасов высыпали по дороге к сараю, прокладывая тропинку в дождевой грязи, обилие которой сильно мешало обитателям необыкновенного домика.

Освобожденные от утомительного груза, Ида и Иден со смехом вбежали в сарай. День клонился к вечеру. Это был один из тех редких дней межсезонья, когда осень и зима не пришли еще к обоюдному согласию, кому же главенствовать, и осень по оставшейся привычке, взяла бразды правления под свое крыло. Вечер был необычайно тепл по такому времени года. Солнце спускалось где-то за лесом. И будто тоже не решив, что же с таким замечательным вечером делать, перебирало свою палитру, крася небо от охристового в пурпурный, в червленый, в фиолетово-сизый. А под конец, видимо, притомившись игрой, плеснуло по небу из своей чернильницы и утянуло оставшиеся лучи на покой, спать.
Налюбовавшись закатом, ребята вошли в глубь сарая. Повесив на крюк керосинку, Ида протянула Идену кусок ткани, показывая на себе, как надо завязать нос и рот, чтобы не дышать сенной пылью.
- Ну, давай начнем? - Нерешительно произнесла она.
- Погоди, - Иден протянул руку и снял повязку, закрывающее милое лицо, к которому он так привык за это время, которое даже в свете скудной керосинки казалось прекрасным и загадочным, родным.

Окрепшее его тело молодого мужчины оживало, оживало в полноте. И к этой девушке-подростку его тянуло со всей страстностью пробуждающейся любви. За все время, что он жил у них, ребята впервые оказались наедине.
Иден взял ее за руку и нерешительно притянул к  себе. Теплая ее ладошка привычно утонула в широкой его ладони. Второй рукой он робко, точно мальчишка, коснуся ее губ.
- Можно? - спросил тихо.
Ответили ее глаза, широко распахнувшиеся,  сверкнувшие изумрудом из-под платка. Она шагнула сама, прильнув то ли всем телом своим, то ли душой, ищущей у него покрова и защиты.
Он схватил ее на руки, точно пушинку, обнимая и целуя одновременно. На скользком сене ноги подскользнулись, и теплое чрево мягкой травы приняло их. И уже плохо понимая, что происходит, они слились в одно живое тело, тепло и нежность объяли их, унося за пределы этого сарайчика, над лесом, войной и скорбью, от всех пережитых волнений времени, в котором им привелось встретиться, в любовь и сказку их двоих.

Уже только под утро, набив матрасные чехлы свежим сеном, стараясь не шуметь, понесли они матрасы в дом.
Но бабушка не спала. Она даже не была в ночной одежде. Напряженная и грустная сидела она у молитвенного столика своего у погасших свечей.
- Входите, дети, - первый раз обратилась она так к ним обоим, оробевшим на пороге комнаты. - Садитесь, скажу что-то.
- Бабушка, мы, - начала было Ида.
- Я знаю, - ответила бабушка. И обратилась к Идену: Ты скажи.
Испуганный Иден рухнул на колени. Не взрослым мужчиной, военным журналистом, а нашкодившим школьником чувствовал он себя перед необыкновенной этой женщиной: Я прошу у Вас руки Вашей внучки, София Карловна.
- Встань рядом с ним, - произнесла та, обращаясь к Иде. Ида опустилась на колени. Ладони Бабушки мягко легли на их головы.
- Благословляю вас, хорошие мои, - ее голос звучал грустно.
- А теперь  садитесь и слушайте.

- Приходила вчера Людвига Францевна, моя подруга и старшая у нас. Пришел указ из Москвы депортировать нас. На сборы - сегодняшний день. Машины придут завтра утром.
Видя ужас в глазах Иды, добавила: Мы ведь ожидали, верно? И чемоданы почти уложены. Он останется, - указала бабушка на Идена. - Убьют сразу же и его, и нас, если с нами поедет. Иди, дособирай чемоданы, что надо, еду не забудь. Пусть близнецы помогают. Я сейчас приду к тебе тоже.
- Ты будешь жить в подвале, - повернулась она к Идену. - Еды там достаточно. Матрасы вы только что приготовили. Спустим еще переносной камин и дрова, выживешь. Сидеть будешь до лета, до июля! - Бабушка София смотрела строго. - Летом ваши подойдут к Волге, тогда сможешь до них добраться. От нас пойдешь строго на запад до широкой реки, это - Волга. Дальше пойдешь на юг, реку из вида не теряй, но прячься все время. Увидишь большой город - это Сталинград - близко не подходи, бои будут ужасные. К вашим надо будет переплыть на другой берег. Плавать умеешь?
Иден только кивнул молча, сглотнув слюну.
- Вот и хорошо. Доберешься до своих, покажи рану, просись домой на поправку, не геройствуй. Большое поражение ожидает ваших под Сталинградом. Останешься с ними - с ними и пропадешь. О ней думай, - кивнула Бабушка на Иду. - Ребенок твой будет  у нее, сын. Ты все понял?

- Да, еще важно. "По делам" будешь ходить поначалу в бак. В подвале не весь пол дощатый. В углу выкопаешь яму побольше для «нужды», сможешь пользоваться ею потом. Лопаты в сенях. Хоть и не слишком приятно, но безопасно. На улицу - ни-ни, чтобы никаких следов во дворе! - Бабушка серьезно смотрела на него. - И хотя пахнет в подвале сейчас и хорошо, но... сам понимаешь. Все выдержи - для нее. И вот тебе еще для аромата, - чуть улыбнувшись губами, она подошла к буфету, достала с полочки небольшой, красиво отделаный ларчик. Под крышкой оказались флаконы с духами, кусочки батиста. От необычного запаха духов даже закружилась слегка голова.
- Это еще от моей прабабушки осталось, баронессы фон Штульц. - Сказала София Карловна. - А тебе, кроме всего прочего, будет память о нас. Ну, все. Помогай  теперь собираться нам.
Иден молча взял флакончик и сунул его в карман брюк.
- Бабушка, а мы? - раздался тихий голосок Аниты. Почти не дыша, близнецы все это время простояли рядом, держась за ручки. - Мы вернемся?
Губы Бабушки на секунду горько сжались, но быстро поправив себя, она положила тонкие ладони на головки малышей, нежно прижала их к себе.
- Вернемся, мои хорошие, непременно вернемся.
И подняв глаза, встретившись взглядом с встревоженным взглядом Иды, глядя прямо ей в зрачки, повторила: Непременно вернемся!

Дежаву. Часть 5. Последняя

Цитата от Zoya (2013-07-29 00:23):

ЗОЯ, С ТЕПЛОМ ВЛАДИМИР. ВЫ ХОТЕЛИ  СКАЗАТЬ "ЧТО?"   ИЛИ  "КАК?" ЧИТАТЕЛЯМ? И КОНКРЕТНО  О ЧЁМ?  ВЫ ВЧИТАЛИСЬ? А ОБ ЧИТАЮЩИХ ВАШИ СТРОКИ ДУМАЛИ? ИЛИ Я СПРАШИВАЮ  НИ О ТОМ ВАС. МОЖЕТ НАДО БЫЛО В ЛИЧКУ...СПРСИТЬ,А?

Цитата от Zoya (2016-06-01 23:25):