Олег, прочла почти все Ваши стихи,Образные, цельные,технически выполнены верно. И как у многих авторов есть на УРА!, есть послабее, но вы идете правильным и верным путем.Удачи и друзей на сайте.
Поэт
Автор: Grecija
Дата: 11.03.2015 10:18
Сообщение №: 94505 Оффлайн
Grecija, Спасибо, ваши мне тоже очень понравились, особенно некоторые, всё ещё не прочитал, но постараюсь, вы очень хорошо пишете, можно позавидовать только!
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 11.03.2015 11:14
Сообщение №: 94522 Оффлайн
Посвящается героям ДНР восставшим против киевского и американского фашизма!
* * *
Не спешите надеть корону На тупую макушку, сэр! Держит ещё оборону Призрак СССР! Держит её в Донбассе Старых идей росток, Хоть триколор и красит Красный юго-восток. Красный от крови братьев, Наших, российских, сэр – На зло фашистской рати Помнящих СССР! Да не ослабнут нервы В невыносимый час. Снова, как в сорок первом, Только теперь Донбасс! А вокруг только подлый шепот, В призыве поднять на рога. Не услышали б, Джоны, топот Русского сапога! Хватит лежать забыто, Грея в сети умы. Встань же, Донбасс, на битву, Как когда-то вставали мы! Все, как один, в окопы! Пусть всё в крови, в пыли, Чтобы не быть затоптанным, Стёртым с лица земли! Встань же, как птица Феникс Из пепла своих причуд! Несгибаемы мы, как веник, Когда все плечом к плечу!
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 11.03.2015 11:59
Сообщение №: 94527 Оффлайн
О, Родина Советов, чтоб мне треснуть, Ты сорвана уже давно с креста, Ты путь прошла распятого Христа, Давно пора тебе уже воскреснуть.
О, дело прадедов, оболганных в награду, За подвиг пролетария простого! Каких же пощадила ты скотов, Каким неведомо понятие пощада.
Но, снова Ты скребёшь, как в горле кость, У обожравшихся, не ведающих сытость, – Понятно, жалко им своё корыто, – «Как жаль, в тебя не вбили пятый гвоздь!»
И вроде ни жива, и не мертва, Ты призраком по залу Думы ходишь. И вызываешь в грязных дрожь руках, И ужас вызываешь в дураках, И всюду ты гонения находишь, И грязные, предателей, слова, Но не уходишь, знать чуть-чуть жива.
О, призрак милый, нет могильных плит, Которыми смогли б тебя навечно Вбить в землю и залить бесчеловечным Цементом чёрной крови монолит.
Ты будешь жить, да чтоб мне трижды треснуть! Ты будешь жить, вселяя дрожь в сердца, Вселяя ужас в подлые душёнки, Продавшие тебя за горсть тушёнки! Должна ты жить, за сына и отца! О, Родина, давно пора воскреснуть!
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 11.03.2015 20:15
Сообщение №: 94593 Оффлайн
Уходят в прошлое моменты Людей и дел, как камень с плеч. Как на протёртой киноленте Дыра, дыра, чего беречь. Не нужно. Выкинем. Не жалко Несовременный хлам трудов! Но, нас самих, не ждёт ли свалка, Куда кидаем труд дедов?
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 11.03.2015 20:15
Сообщение №: 94594 Оффлайн
Послушай читатель легенду одну, Уверен, её ты не знаешь, а ну, О, время, открой на мгновение нам, Те тайны, что скрыла твоя глубина.
I
Незнаемо сколько столетий назад, В какой параллели мне трудно сказать, Над летним простором, притихшим во сне, Вдруг вспыхнуло пламя в ночной глубине. И тёмное небо внезапно и зло, Слепяще-багровой зарёй залило. И что-то, сгорая, природы ль каприз, Вдруг дрогнуло в небе и ринулось вниз, Архангел ли падший, заблудший ли бес, И огненным демоном рухнуло в лес.
А в небе, мерцая, всходила луна, И вниз удивлённо смотрела она. На взрытые джунгли бросала свой взор. На близкого моря притихший простор. На всё, что летело и прыгало прочь Подальше от шума, в спокойную ночь. И лунные пряди, плутая во мгле, Как бледные руки тянулись к земле. Вот луч, вот другой на просеке, взгляни, Всё ближе и ближе к воронке они.
Всё ближе и ближе, скорее вперёд, Там тайна, быть может, искателей ждёт. И чаща, и ветер, и сумрак лесной В испуге застыли под света волной. Удачно закончен ещё один круг, Всё ближе и ближе, забыв про досуг, Ручьями сиянье к провалу бежит, Там что-то огромное тихо лежит. Там тайна, какая-то, спит в тишине, Луну отражая на чёрной броне.
Но, звёздною пылью пропитан насквозь, Как прежде, незваный, к ним холоден гость. Лишь в недрах железных, за толстой стеной Усталого сердца урановый зной. И трюмы скрывают неведомый груз, Зияют провалы умолкнувших дюз. И люк приоткрытый кого-то таит, Там, в тёмном проёме, в скафандре стоит, Кто, вынужден может, здесь кончить свой век, Не чёрт и не ангел – простой человек!
II
Он долго в космическом флоте служил. Границы галактики он сторожил. Один, в молчаливом соседстве антенн Меж звёзд он болтался и ждал редких смен. И вот, наконец, долгожданный рывок, Наскучившей службы закончился срок. И снова пространство на встречу неслось, И радостно пламя из сопел рвалось, И вот приземленье, но, о, суета! Компьютер ошибся планета не та!
И вроде бы, что там, не страшен конфуз, Исправит компьютер ошибочный курс. Поддержанный твёрдой, умелой рукой Проложит вернее дорогу домой. И кончатся долги годы разлук, И речи родимой услышит он звук, Но вспыхнул на пульте кровавый запрет, – Забудь о полёте – горючего нет!
А небо манило сиянием звёзд. Там где-то за ними покинутый пост, Планета родная и старая мать, Быть может вам сына бессмысленно ждать. Нет смысла. И что-то кольнуло в глаза, Но высохла быстро скупая слеза. Сейчас бы к приборам и в небо рвануть, Да топлива только подпрыгнуть чуть-чуть. Не то, что до дома – к орбите, как знать, Удастся ли снова корабль поднять?
А там, на орбите, лишь только б сбежать, Он сможет всю вечность в мгновение сжать. Там, в анабиозе, он сможет навек Замедлить течение времени рек. Туда, где нет газа, туда, где нет туч, Погасят которые радиолуч, Туда б по идее добраться скорей, Подальше от леса и чуждых морей, О помощи крикнуть и этим же днём До срока забыться во сне ледяном.
III
Так думал кессон открывая скорей Усталый бродяга безводных морей. И к небу взывал он, что делать скажи, Без подлых уверток и сладостной лжи. В висок девять граммов, зубами ль скрипеть, Как дюзами кверху смогу я взлететь? Но небо молчало, а дело зовёт. Чудес не бывает, на волю, вперёд, Там, может, коль здесь не съедают гостей, Получит он помощь от местных властей. И пусть хоть не люди окружат его, Но вышел и ужас – вокруг никого!
Родился в далеком созвездии он, Суровой планетою был закалён, Зелёным мальчишкой уже он мечтал О звёздах и чудо, в кадеты попал. Не просто в кадеты, а в звёздный состав. За партой он вызубрил лётный устав. Потел в тренажёрах, в наряды ходил, Везде за собою он строго следил, Бывало влюблялся наш славный юнец, Но вот он мужчиною стал наконец.
Пусть скромен до смеха студента обед. И мёрзнет зимою несчастный кадет. В отличье от многих хотел он служить И голову мог бы за это сложить. И вот он учёбу окончив, принял, Сверкающий хромом заветный штурвал. Последние дни на планете провёл И в небо корабль патрульный повёл.
Летели минуты, тянулись года. Мечтал он остаться меж звёзд навсегда. В просторах, наполненных пылью и льдом, Нашёл, как не странно, он новый свой дом. Пусть голод, пусть холод, пусть еле живой, Пусть плохо порою, хоть волком завой, В любое мгновенье штурвалу был рад, До странности Родине верный солдат.
IV
Да, трудно чужое носить на плечах И жить на пустых государственных щах. Еда и корабль, скафандр и постель, Всё было казённым до мозга костей. Однако, пусть тяжкою служба была, Служил он не помня обиды и зла. И долю, казалось, другую не знал, Но грянуло тридцать, и вот он устал.
И начался долгих мгновений отсчёт, Когда ж надоевший контракт истечёт. Когда же, когда же, а сил больше нет Висеть на задворках забытых планет. Но вот, наконец то, подходят они К концу, так когда то любимые дни. Пилоту, так долго объятому тьмой Позволено к свету вернуться домой. Вернуться и форму потёртую снять, Затем новобранцам штурвал передать, Но где вы остались родные поля, Опять под ногами чужая земля.
И вот он отшельник, кричи, не кричи. И, может, потеряны к небу ключи. Корабль прекрасный, пусть сам не разбит, В воронке, несчастный, бессильно лежит. И к звёздам пока что его не поднять, Но это компьютер не хочет понять. И с пульта зовёт электрический нерв, Пусть топлива мало, остался резерв, Попробуем, может, судьбу обмануть, Нам лишь до орбиты с тобой дотянуть.
Нам лишь до орбиты, не склоним колен, Покинем товарищ нечаянный плен. Пусть высохнут слёзы, опомнись скорей, Нам нечего делать средь чуждых полей. Средь чуждого леса, под небом чужим, Скорее же к звёздам, поднимемся к ним. И там, где бескрайние мрак и покой На долгие годы уснём мы с тобой. Ведь наш передатчик бессилен и мал, Никто не услышит из леса сигнал, Поднимемся к звёздам, куда ты. А тот – Уже удаляясь по лесу идёт.
V
Ах, милый читатель, да ты бы и сам В такой передряге поддался б слезам. Навечно, в бескрайних просторах забыт, Ты пал бы, как пулей, несчастьем убит. Ты скажешь,– Я дам одиночеству бой. Но нет не спеши соглашаться с собой. И ада не нужно, страшнее тот суд, И нервы стальные тебя не спасут.
А мир неизвестный, он полон тревог, Опасности полон и длинных дорог. Смертельного риска и страха порой Во мраке клубящемся ночи сырой. Бежит по поляне фонарика нить И снова охота по волчьи завыть. Деревья, деревья и снова они, Кустарники, травы, разбитые пни. Куда же податься, вокруг только мрак, И может до смерти один только шаг.
Он раньше и в шутку представить не мог, Что случай так жутко собьет его с ног. Немного печальный, но смелый пилот Он видел и чащи, и топи болот. И с другом усталым, спиною к спине Коптился, бывало, в военном огне. И в сон ледяной он ложился не раз, Но зная, что вскоре разбудит приказ.
А тут и не думай, но может, как знать, Немедленно в спячку и помощи ждать. Машинам не надобно в космосе быть, Что б в царство Морфея дорогу открыть. Отступят болезни и старость, и страх, Пока сам корабль не рассыплется в прах. Промчатся столетья и может быть, но Скорей не проснуться ему суждено.
VI
Столетья, столетья, как в мире ином Вас нет для пилотов окованных сном. А всё остальное имеет свой срок, Покроется пылью и сгинет в песок. И пусть ты проснешься, каким и уснул, Но мира родного изменится гул, Ты всё перепутаешь, правду и ложь, И даже родимый язык не поймёшь.
И он отказался от вечного сна. Ужасно высокой казалась цена. Он мог здесь погибнуть, но не было сил Вернуться лишь к плитам забытых могил. И вот, поседевший в один только час Он пищи с собою в дорогу припас, Простился с каютой, где спал, ел и пил И с горькой досадой на землю ступил.
Понять его можно, не многим легко Уйти в неизвестность грядущих веков. В туманную бездну неведомых лет, В рассветов грядущих обманчивый свет. – Проклятье, проклятье, – шептали уста. – Ведь в картах не числятся эти места. Затерянный остров космических вод, Никто не отыщет, никто не найдёт. Таких миллионы, хоть вечность убей, Их все не обыщешь, не хватит людей.
И снова окутан он зыбкою тьмой, Но тьмой не привычной, кипящей, живой. Шумящей тревожно в чащобе лесной, Клубящейся в небе под мутной луной. Тугой пеленою закрывшей цветы, О, мир незнакомый, безлюден ли ты?! И как то не верилось, может ли стать, Что тут человека забыли создать, Ведь есть вероятность, товарищ, учти, Что где-то есть город, лишь надо найти.
VII
Но сердце упрямо тревожило грудь И к морю далёкому начал он путь. Со слабой надеждой кого-то найти Он жизнью поклялся весь мир обойти. Он в чащу вгрызался и ночью, и днём, Закаты сменялись рассветным огнём, Тянулись недели, одна за другой, Обросший, небритый и еле живой, Все дни, без оглядки, всю ночь напролёт, Сверкая мачете, он рвался вперёд.
А джунгли звенели на все голоса. С рассветом на травы ложилась роса. Звенела по папоротника кустам. И дикие пчёлы летели к цветам. Ручьи призывали, напиться приди, А в жаркие полдни ложились дожди. И не было видно конца и границ Мельканью зверей и диковинных птиц. Что скажешь, прекрасен был девственный край, Не джунгли, а словно потерянный рай.
Но он каждодневной сжигаем тоской, Казалось навеки забыл про покой. Опутанный липкою сетью тревог, Вперёд и вперёд он стремился, как мог. Почти что без отдыха, в поте лица, Но джунглям, казалось, не будет конца. А силы кончались, тупилася сталь. Он сбросил скафандр,– А, чёрт с ним не жаль. Удобный в родимой космической мгле, Он стал тяжким грузом на бренной земле.
И вот с ним остались лишь верный клинок, Военная форма и скудный паёк. Давно надоевший походный жилет Да тихо скучавший в руке пистолет. Но вот поредели деревьев ряды, Чу, ветер доносит дыханье воды, Манящее к волнам из душных тисков, К зовущему шуму прибрежных песков, Последние взмахи мачете и вот Раскинулась даль нескончаемых вод.
VIII
Заложено семя истории сей, Что вырастит, знает один Моисей. Пророкам виднее, но, впрочем, друзья Не кончена этим поэма моя. Он ждал у прибоя с зари до зари, Казалось порою, что парус парит В обманчивой дымке стальной синевы, Но будете этим обмануты вы. Тянулись недели одна за другой, Ослабший, в могиле одною ногой, Он словно безумный, пусть даже врагов Всё ждал у безмолвных пустых берегов.
Но даль пустовала, доколе же ждать, Нигде человека следов не видать. Ни в море бескрайнем, за синей волной, Ни в джунглях, за тёмно-зелёной стеной. Но всё же не будем судьбу торопить, Не рвётся надежды тончайшая нить. Обычно у моря селений не счесть, Тут нет, что же, значит в другом месте есть. И снова в поход собираться он стал, Не радостны сборы, но ждать он устал. Пусть годы промчаться в нелёгком пути, Он верил, что сможет селенье найти.
И снова скрипит под ногами песок, И в горло без соли не лезет кусок. И горько подумать, что рядом она, Насыщена солью тугая волна, Соль вроде под боком, ведро бы набрал, Да в пищу не годен морской минерал. И так вот без соли и хлеба он шёл, Он дерево в джунглях прибрежных нашёл, Тугое и крепкое, словно бамбук, И сделал, как в детстве охотничий лук.
И вот свищут стрелы, звенит тетива, От дичи скрывает густая трава. Ведь голод не тётка, с ума он сведёт, А зверь добровольно на стол не придёт. Но впрочем не часто охотился он. Поставлена жизнь и свобода на кон И вдоль побережья, задумчив и строг Почти без надежды он шел сколько мог.
IX
Так в даль он стремился, что, что там за ней, Исчезли в небытие тысячи дней. Сменялися пляжи один за другим, Ещё километр, что, что там за ним? Ещё сотня метров и вновь ничего, Беспочвенна снова надежда его. Но как-то однажды, поднявшись чуть свет, Он, встретив с надеждою новый рассвет, Пройдя километр, вдруг в ужасе встал, Нет, нет, он пока что еще не устал, Нежданно свою он стоянку нашёл И понял, что море вокруг обошёл.
И нечем усталую душу согреть, И выход наверно один – умереть. Хоть так он покинет мир джунглей и рек, Где места себе не нашёл человек. И снова он в путь, неизвестно куда, Исчезла из вида морская вода, По старой дороге, заросшей почти И снова, как прежде мачете звучит. Прости мне мой друг, вновь тебя тороплю, Куда ты стремишься? Назад, к кораблю?
Но, толи вмешался недремлющий рок, Ночная ли темень, пожаров ли смог. Но дни забирала чужая земля, А он всё не видел стрелу корабля. И вдруг в одночасье закончился бой, Опять под ногами бушует прибой. Пуста синь морская, пусты берега, И тут не ступала людская нога. И спутники только лишь ветер шальной, Да пара патронов в обойме стальной.
И вот, что поделать, непрочен и бел, Как школьный, в ладони безжалостной, мел, Огрызок убогий, оборван и дик, В неполные сорок глубокий старик, Смертельно усталый и снежно седой, Меж сумрачным лесом и синей водой, Меж прошлым, утерянным в дебрях лесных, Меж будущем лживым, пропавшем, как сны, Он к сердцу поднёс смертоносную сталь И выстрел услышала хмурая даль.
Часть 2.
Да, знаю, всё верно, не всякому мил Героев любимых лишившийся мир. И ясно читатель, что дело труба, Вернуться герою уже не судьба. И после усталость, и горечь в душе, Будь трижды неладно тупое клише. Ты поминки справил, ну что ж, молодец, А повести, всё же, ещё не конец. Пусть будет по-твоему, срочно вернуть, Героя клянусь я на прерванный путь, И если ты дальше согласен читать, Мы к тексту, немедля, вернёмся опять.
I
Но к делу, сидят девять граммов в груди, Уж сумерки ада встают впереди. Замедлилось время и смертная тень Закрыла к закату клонящийся день. Прокралась по телу холодная дрожь И больше не нужен заброшенный нож, И синего неба тускнеющей свет, Слабея, он поднял пустой пистолет, К дымящейся стали губами припал, И замертво в бурные волны упал.
Свершилось, покинут постылый приют И дома родного не нужен уют. И каяться поздно, какой в этом прок, Когда уже спущен холодный курок. Свершилось, и вот он спокоен и чужд Доселе печальных и тягостных нужд, Ветрами и криками чаек отпет, Уже равнодушен к течению лет.
Порою, чужбина, ты сводишь с ума. Но что это, рвётся небытия тьма. И светом сочится, терзает и жжет, А в лёгких бушует огнём кислород. И пара заботливых, ласковых рук, Ложатся на рану кровавую вдруг. И кто-то зовёт, не давая уснуть, И воля не в силах забвенье вернуть, Что б новые проблески жизни унять, И память, о боги, вернулась опять.
Минута, вторая и мрак забытья, Без лишних страданий, проклятий, нытья, Рассеялся кем-то отогнанный вон, Отпрянул в испуге и сгинул как сон. И вот, снова дышит наш бедный герой. Обласкан песком и воздушной волной, Числом неизвестным очнувшись от снов, Он понял, что снова, как прежде здоров.
II
Как прежде? Возможно ль? Но стойте. О, чёрт. Ведь он безнадёжно из жизни был стёрт, Бедой неподъёмной, лишённый всего. Какая же сила вернула его? Он тихо поднялся. Почудилось, нет? Над морем белел, занимаясь, рассвет. И воздух был радости полон огнём. И горечь не чуялась прежняя в нём.
И весело ветер шатался в ветвях, Как пьяный повеса, почти на бровях. К кому-то ласкался, кому-то хамил, Но был так нежданно-негаданно мил. То вправо, то влево, играя, летал. – Послушай, – пилоту он тихо шептал. – Забудь про планеты своей города, Тут тоже есть солнце, земля и вода. Прими это с честью, прими и владей, И я обещаю, ты встретишь людей.
А странник всё ждал у полоски песка. – Куда ты исчезла былая тоска? – Призыв звездных далей, зовущих в полёт. Ну что же, пусть умер несчастный пилот, Пусть пал, чуть до пенсии не дослужив. – Кто я, неизвестно, но главное жив! Кивнул, усмехнулся, – Кого же винить? – Что ж, службу на отдых придётся сменить. Он больше не будет судьбу упрекать, И помощи в джунглях бескрайних искать.
Он скинул рубаху, себя оглядел, Как будто бы новое тело одел. Разгладилась кожа, черна борода, Вот дивное-диво, врачей бы сюда. Уж скоро навалится солнечный зной, Но что это, кто-то стоит за спиной. Он, вздрогнув, отпрянул, сумбур в голове – Прекрасная фея стояла в траве.
III
Видение? Призрак? Созданье небес? А может создатель видения лес? И хочется сгинуть ему приказать, Но странник ни слова не в силах сказать. Стоит околдован, ведь призрак, увы, Сама Афродита, сказали бы вы. Рождённая морем, владычица грёз… Вот ветер дыхание соли принёс, Стрела Купидона развеяла тьму И в самое сердце попала ему.
И скованный властью таинственных чар, Он понял, что вот он, родимый причал. Пусть всю его родину чёрт заберёт, У ног незнакомки, как раб он умрет. Она же отбросила волосы с плеч, И вдруг он услышал родимую речь. Пусть голос неведом, но, о, Сатана, Его диалектом владела она!
– Пойдём, чужестранец, на жертвенный луг. Пойдём, не пугайся, не враг я, а друг. Мне каяться поздно, о прошлом скорбя. Ведь я по ошибке вернула тебя. Но может ты эти полюбишь места. Ты с нового, жизнь, начинаешь листа. Шагнула на встречу, за руку взяла И берегом моря его повела.
И странник, когда-то жестокий солдат, Впервые был сдержанной нежности рад. О счастье! О радость! Не призрак! Не сон! Ладонь человека сжимал снова он! А путь всё тянулся, но вот наконец, Порог незнакомый и пара колец В дверях покосившийся старой избы, Лачуги убогой. На полках грибы. Хозяйка присела на пень у стола И странный, и дикий рассказ повела.
IV
Ты видишь последнюю жрицу огня, Великою звали когда то меня. Взгляни, чужестранец, на даль синих вод. Под ним существует подводный народ. Там, в тёмных пучинах, поверишь ли мне, Раскинулся город на каменном дне. Пусть света там мало и ночью, и днём, Но люди по своему счастливы в нём И только в великие самые дни, На берег, бывает, выходят они.
Меня приютивший там высится храм. Он полон бывал наслаждений и драм. Сейчас же не знаю, родные края, Гонима несчастьем покинула я. Я там же родилась и выросла там, Как все удивлялась подводным цветам, Ребёнком, с подругой и стаями рыб, Резвилась в ущельях, меж каменных глыб.
Случалось, сбегала до дальних полей. Днём солнце играло на них веселей. И там отдыхала от шумных подруг, От дома и слишком заботливых слуг. Там было опасно, но мне повезло. Я с них возвращалась всем бедам назло. Но, к счастью, не знали родные точь-в-точь Куда заносило их юную дочь.
Тогда я не ведала боли и зла, И тихо, как многие дети росла. Хотела ль срываться с насиженных мест, Но вдруг оказалась одной из невест. И тут мне досталось, попробуй понять, Жених был не беден, но старше раз в пять. Красив, благороден, совсем не дурак, И все уповали на выгодный брак. Мы можем столетьями молоды быть, Но мне не по возрасту было любить.
V
Народ мой подводный, взрастивший меня, Не знает живительной силы огня. Подводным жилищам не ведом очаг, Вода, как известно, для пламени враг. И сумрак владеет подводной страной, Но есть исключенье в долине одной. В ней можно ослепнуть от алых зарниц. Простые там смертные падают ниц.
Там, на возвышенье, в прекрасный янтарь, Одетый желтеет прекрасный алтарь. На нём убивают бывает врагов, А рядом жрецы воспевают богов. Там недры подводные грозно рычат, И песни молитв неустанно звучат. Там бьются холодные воды и жар, Но странно, не гаснет подводный пожар. Ревёт и клокочет, как злой великан. В местах тех находится древний вулкан.
И вот, не желая идти под венец. Бежа беспощадного блеска колец. Я бросилась в ноги святых мудрецов И чем-то прельстила жестоких жрецов. И там отрекаясь от мира невежд Мирские я скинула ткани одежд. И форму послушницы там приняла. И с этого дня я для всех умерла.
Прошла посвященье, как многие, но, Мне новое имя вдруг было дано, И чудо, одна из двух сотен девиц Я стала послушницей главной из жриц. Не скрою, был дан мне таинственный дар, Моя красота, как смертельный удар. Лишь только из кельи ступлю за порог, Монахи рабами стелились у ног.
VI
Но вот наконец-то я только своя, Колдуньи могучей послушница я. Наследница знаний и сана её Я вдруг осознала, где место моё. С её увядающих, старческих рук, Слетали секреты древнейших наук. Бывает, порою, прогонит старух, Взмахнёт пятернёю и явится дух.
Народ наш наивен и в грамоте слаб. Законов природы он немощный раб. И часто страдая от этих же сил, Он жертвы богатые нам приносил. Природа природой, но было за ней Могучее что-то, раз в сотню сильней. Способное с легкостью всё разметав Нарушить судьбы нерушимый устав.
И я как взбесилась, и ночью, и днём, Сжигаема мне неподвластным огнём Я древни книги училась читать, Что б главною жрицей когда-нибудь стать. Тянулися годы, как пастбищ луга. Я стала как яд для любого врага. И жители храма вдруг строились в ряд, Лишь только завидят мой алый наряд.
И вот, чужестранец, какой-то весной Наставница вдруг поделилась со мной Чудовищной тайной, сокрытой от всех Под злой и меня оскорбляющий смех. – Богов не бывает, – кричала она. – И это не наша с тобою вина. Но есть злая сила, её б покорить. И можно тогда разрушать и творить.
VII
Тогда я подумала, – Старческий бред. Ведь было старухе под тысячу лет. Сквозь всё это время она пронесла Ужасное бремя насилья и зла. Её не любили похлеще врагов. Она не боялась сухих берегов. Могла исковеркать любую судьбу. Весь город желал её видеть в гробу.
Был город, конечно, по-своему прав. Имела старуха убийственный нрав. Владея секретами древних – она Была нескончаемой спесью полна. Табу нарушала, посты не блюла. У каждого всё, что хотела брала. За мелочь любую могла невзлюбить, И тут же без всяких усилий убить.
И город боялся, и медленно гнил, По шею завязнув в бессилия ил. В мольбах ожидая – когда же, когда Старуха свои досчитает года. Весь город бессмертной её называл И смерть на колдунью проклятую звал. О, где же тот час искупления зла, Но вот он пришёл и она умерла.
Чтоб не было, то был не радостный день. На нас сразу пала бессилия тень. Старуха весь город держала в руках, Как гайку, зажатую в крепких тисках. И город поднялся рыча и пища, И спасу не стало от алчных мещан. И можно спастись было только одним, Я смертною тенью промчалась над ним.
VIII
И, может, не приняла б я этот сан, Но город виновен был этому сам. Лишь ночь – расползается кровь по траве, И вот я над всеми стою во главе. Да, было тогда намерений благих, Во мне недостаточно, мыслей других Была я полна и гремучую смесь Будила старухой привитая спесь.
И вот жезл и скипетр отданы мне, И начались казни в вулкана огне. От жертвенной крови алтарь потемнел. И нож каждой ночью в руках сатанел. Но в мире всему наступает конец. Насытилась кровью я юных сердец. Привитая злоба исчезла, как сон И жизнь покатилась в плену старых норм.
Да жизнь покатилась, как старый пятак. Всё стало на место, а мне всё не так. С зари до зари, как ударами розг Признанье старухи хлестало мой мозг. Что это, проверка на преданность слуг, Но что-то шептало тревожно, а вдруг, Забытое знанье, ведь нет им числа, Колдунья в могилу с собой унесла.
И вдруг озарение, как-то во сне Давно позабытое вспомнилось мне. Моё посвященье под сводом чужим, И новых законов жестокий нажим, Я только сбежала от звона колец. Вдруг умер один из старейших мудрец. Последний хранитель преданий и грёз И всё безвозвратно с собою унёс.
IX
Старуха ж, ей тоже похоже не мёд, Всех более воет и волосы рвёт. Тут даже слепому за милю видать, Что что-то он ей не успел передать. Весь месяц была как беззвёздная ночь. Но как-то из кельи всех выгнала прочь. И намертво двери закрылись за ней, И так протянулось несчитано дней. И вдруг прекратились и слёзы, и вой. Хранитель, поверишь ли, снова живой. Здоров и избавлен от вечного сна. Могла это сделать лишь только она.
И я снова к книгам, хоть мир опустей. Страницы из кожи и рыбьих костей, В мерцании тусклом светящихся трав, Листала я в поиске нужных мне глав. Но сколько не билась, напрасны труды. Сменилося множество циклов воды, Я снова бразды государства взяла, И кажется даже довольна была.
Я снизила подать, смягчила закон, И город дивился, где прежний дракон? И знать мне не ставила больше в вину, Что я развязала когда-то войну. Все в храме довольны, разросся приход. Прекрасная жрица приносит доход. Чуть кончится служба, а в погребе стук, Еще один полон деньгами сундук.
И был один юноша также средь них. Красивый, богатый и знатный жених. Он был, словно бог, средь других горожан, Когда появлялся среди прихожан. Он жил среди самых высоких имен, Он был остроумен и очень умен. Силен и вынослив, и строен как трость, И мне, кто б подумал, понравился гость.
X
О силы морские! Я раньше была Самой непреклонностью, словно скала. Но вот взмах руки и нечаянный взгляд. И приняло сердце любовный заряд. Сама не пойму, что случилось со мной, Что было такого несчастья виной. Да, я убивала, как тёмный дикарь, И кровь омывала янтарный алтарь. Все главные жрицы купались в крови, Но их не сразило проклятье любви.
И я заметалась, как раненый зверь, И мне всё казалось, откроется дверь, И он в мою келью смиренно войдёт, И в ноги колдунье прекрасной падёт. Но время тянулось, вот месяц прошел, А юноша странный ни шел, и ни шел. И взгляды на службах мои не ловил. И жизнь окончательно мне отравил.
И, кажется, вроде бы, может ли быть Колдунья не может заставить любить. Но все заклинанья, к стыду моему Ничуть не прибавили страсти ему. Я в ярости жуткой…Полнейший провал… Чтоб кто-то со мною от скуки зевал? Предлоги искал, что б скорее сбежать. И мне надоело себя унижать.
И вот я с ним встретилась наедине И прямо сказала, что надобно мне. Но ужас, другою уже увлечён, Он дал мне ответ, что давно обручен. И вот реверансы нежданных врагов И звук затихающих милых шагов. И все, как в кошмаре, все будто во сне, Как рухнуло б небо на голову мне.
XI
Я долго не видела, что впереди. И ярость бессильно металась в груди. И руки дрожали, и голос дрожал, И пальцы порою искали кинжал. И сила моя стала мне изменять, И начали снова меня обвинять Кто мною когда-либо был нелюбим, Кто рад был ударить предлогом любым.
Но всё преходяще, опять пронесло. Я вспомнила снова своё ремесло. Вот вызвана сотня, вторая чертей И в ужасе город от страшных смертей. И в ужасе волны, и пена дрожит. На море, как будто проклятье лежит. И вот, только слово скажи поперёк, Так сразу получишь ужасный урок.
И вновь я в солёной, горячей крови, Но кровь не спасает от муки любви. Но свадьба всё близится, время придёт И он не меня под венец поведёт. И ночью одной, под парами вина Решила я с ним расплатиться сполна. Не станет невесты и, всё может быть. Быть может он сможет меня полюбить.
И вот, от обиды до жути смела Я зло отовсюду к себе призвала. И грянула буря, и мир на излом, И я в центре бури окутана злом. И пропасть разверзлась, и плещет огнём, И сила сокрыта ужасная в нём. И вот применён злой колдунии дар, Направлен в невесту разящий удар. И только над морем зажглася луна В ужасных мученьях скончалась она.
XII
Но что-то при этой проклятой луне Я грозное тронула там в глубине. И ад что не знает, о, милый кумир, И вырвалось это в несчастный наш мир. Имея ему лишь известную цель, Оно просочилось в ту адскую щель. И смертью дохнуло из пышущих нор, И начался страшный по городу мор.
И начался ужас, как в страшном бреду, И люди метались, как тени в аду. И вдруг наступила седая зима. Тогда то и я испугалась сама. Но смерть всё гуляет по бедной стране, И больше не хочет прислуживать мне. И холодно в небе нежданно седом, И волны морские играют со льдом. Холодных течений кружит круговерть И бродит по миру голодная смерть.
И вот я, сославшись на мнимый недуг, Сзываю жрецов озадаченных вдруг. И выслушав ноты безрадостных тем, Часть правды жестокой открыла затем. И вот все от злости дрожат посинев, И бьется по храму невиданный гнев. Вот это спросила колдунья совет, Верни нам негодница солнечный свет.
Ругались друг с другом почти что всю ночь, Но всё же решили несчастной помочь. И был сотворён из собравшихся круг, И вскинулись к куполу множество рук. И громы заклятий по храму гремят, На помощь сзывая и небо, и ад. И вот, наконец то, проглянул из туч, Почти что забывшийся солнечный луч. И мир отряхнулся от зимнего сна, И в город опять заглянула весна.
XIII
Всё снова на месте, все радостны, но, Возникло в совете решенье одно. Что б зло не вернулось под солнце и впредь, Алтарь нужно свежею кровью согреть. Убит тот быть должен, с кого началось, О, как же легко всем решенье далось. Пусть вновь раскраснеется крови опал. И взгляд их на юношу бедного пал.
Я их умоляла решение снять, Но все были здорово злы на меня. И снова сверкает прекрасный янтарь, Которым украшен ужасный алтарь. И снова плюётся огнём великан, Которому имя – подводный вулкан. Готовый любого на век поглотить, И вроде бы жалко, но надо платить.
И я не смогла, мой таинственный друг, Осилить толпу взбунтовавшихся слуг. Проклятая слабость опять верх взяла И снова меня к алтарю повела. А просьбы в собрании бывших подлиз, Круг принял за вздорный девичий каприз. И вот, на своём, наконец, настоя, Никто и не вспомнил, что женщина я!
Не приняли слёзы седые отцы, И начали приготовленья жрецы. И вот, я, не чуя от слабости ног, Опять поднимаю холодный клинок, На всё, что мне было дороже всего И словно в себя погружаю его. И юноша умер, пред этим же с губ Сорвалось, – Я знаю, с тобой был я груб, К невесте меня скоро смерть унесёт. Тебя ж, так и быть, я прощаю за всё.
XIV
И юноша умер, как солнечный луч, Погашенный чёрной громадою туч. Но жить дальше надо, а я не могу. От шумных собраний я в страхе бегу. И мне всё яснее, что алый наряд Главы государства я приняла зря. Над городом летним волнуется зной, А я заперевшись во тьме ледяной, Среди фолиантов, во мраке, опять, Пытаюсь секреты колдуньи понять.
Но каменных полок бескрайны ряды. Я вдруг понимаю – напрасны труды. От края до края неделю идти, И века не хватит, что б что-то найти. Но лучик надежды ещё не угас, Я книжную муку бросаю тот час, Отбросив писаний мудрёную чушь, Я вновь обретаюсь средь духов и душ.
Я сотни бессонных ночей провела С тенями усопших и с духами зла. Я их беспокоила несколько лет, И мне был дарован желанный ответ. Открыли мне духи чудесный состав Сложнейшего зелья из множества трав, Но много из этой травы, как назло, В какой стороне, неизвестно, росло.
И вот, в штормовую, ненастную ночь, На берег бегу я из города прочь. В чащобы чужие, в чужие края, Так кару ужасную приняла я. Я тут научилась огонь добывать, Охотиться, строить, железо ковать, Что б только не сгинуть в нелёгком пути, Что б травы волшебные только найти, Что б время хотя бы на миг повернуть, И юношу бедного к жизни вернуть.
XV
Я долго искала, что надобно мне, На скалах высоких, ущелий на дне. Куда не достанет и солнечный свет. И так провела я несчитано лет. Но вот, наконец то, наполнен горшок, Бросаю последний в него корешок, За окнами ливень, за окнами грязь, Я ж рада, готова волшебная мазь. Волшебное зелье, чудесная муть, Способная душу на землю вернуть. Способная злую судьбу обуздать, И к жизни вернуть, и бессмертие дать.
Я снова готова к сраженью с судьбой, За окнами берег штурмует прибой. Свет молний зловещих и грома раскат... За волнами гаснет багровый закат. Вот я восклицаю заклятия стих, И мир на мгновенье испугано стих. И море притихло и рыба на дне Напуганы тьмою явившейся мне.
И кажется снова, что всё по плечу, И я за заклятьем заклятье кричу. На жертвенном камне пылает костёр... Вот ад мне объятья свои распростёр, Вот вижу я первое ада кольцо И тени летящих на зов мертвецов, И всполохи пламени, ярость огня, Всё глубже и глубже уносят меня.
Вот пройден седьмой, окончательный круг. Рёв пламени режет болезненно слух... Я взором орлиным гляжу с высоты, – О, где ты мой милый, где прячешься ты? И я всё настойчивей, громче зову, – Предстань предо мною теперь наяву! Всё гуще и гуще становится зной... – Приди же, приди же, останься со мной!
Вдруг падает огненных тяжесть оков. Я вижу полоску знакомых песков. Знакомые джунгли, излом берегов И в море безвольное тело его. Я в шоке, я бросила жертвенный нож... – Ведь ты на него так безумно похож. Пусть море беснуется, ветер ревёт, Он там, за волною, бессильно зовёт. Потерянный ангел, мной втоптанный в грязь, И я применила волшебную мазь
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 12.03.2015 08:44
Сообщение №: 94652 Оффлайн
Николай, Спасибо за прчтение, я, к сожалению, писал эту поэму 15 лет назад, тогда я не руководствовался принципом - краткость сестра таланта, просто пришла идея и писал, пока фантазия работала! С уважением!
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 13.03.2015 07:32
Сообщение №: 94856 Оффлайн
И вот потянулись бескрайние дни, И долго не знали, что делать они. И что же тут скажешь, её ли вина… Но страннику в душу запала она. Пусть больше не жалит, как злая змея Желанье вернуться в родные края, Но где-то в душе всё не тает ледник, Увы, он лишь чей то, к несчастью, двойник. И меркнут пред нею рассветов цвета, И силы лишает её красота, Но верил он, счастье не может предать, Тем более некого больше ей ждать.
Но время проходит и памяти яд, Руками могучей волшебницы снят, Уж больше не ранит и странник забыл Кем раньше до встречи с волшебницей был. Она же всё чаще печальна была, Какие то травы сжигала дотла, В ревущем от ярости злобном огне И после жестоко металась во сне. И странник не знал, чем любимой помочь. Порой у постели несчастней всю ночь, Её наставлениям всем вопреки Держал он ладошку прекрасной руки.
И так они жили, кто в море, кто в лес. Он с хижиной рядом построил навес. Нашёлся и уголь, нашлась и руда, И он не терял ни минуты труда. И вот, лишь окрасит зарёю восток, Стучит у избушки его молоток. К обеду в камине томиться котёл, Иль с дичью над углем подвешен вертёл. Он в джунглях, коль дождь проливной не пойдёт, Она с острогой в глубине рыбу бьёт, И жизни не рвётся тончайшая нить, И звёздная даль перестала манить.
И теплилась жизнь у лесной полосы, И время неслось, не считая часы. И травам, и зверю, и солнца лучу, Там каждому дело нашлось по плечу. И к милой вернулись и радость, и сон. Сердца молодые звучат в унисон. И странник, ночами целуя её, Как будто не думал, что взял не своё. Их гладило солнце незримой рукой, Ласкало прибоем в вечерний покой. И не было больно уже не кому, Но в мире конец наступает всему.
II
И вот, лишь взойдёт молодая луна, Он стал замечать, что сбегает она. До утра скрываяся, где-то кружит, А днём до обеда в постели лежит. Потом объяснилась, но мрачный ответ, Не пролил на странные выходки свет. Какой то обряд исполняла она. Без паствы, но жрица – её ли вина.
– Что делать, поверь мне ревнивый мой муж, Я стала рабыней у духов и душ. За верную службу, в какие то дни, Как все мы нуждаются в пищи они. Чужак там не нужен, ведь крови поев Они обретают и силу, и гнев. И если заметят хоть малый грешок, Немедля обоих сотрут в порошок.
И вроде признанье чисто, как слеза, Но всё же любимая прячет глаза. Чу, есть недосказанность, где то меж них. Кто он без венчанья, не муж, не жених. Куда её носит, хоть буря ревёт, Быть может, нахальный, соперник зовёт. Но вот всё как прежде, рассеялась мгла, А тень недоверия в душу легла.
И нет уж доверия к милой речам. Она на купанье и он у ручья. И в лес уж не манят извивы тропы... О, как мы бываем порою слепы… И как-то, в одно из слияний планет, Он тайно пошёл за любимой во след, Что эта тропа за собою таит? Вдруг берег и кто-то у моря стоит.
III
С неделю он тайные встречи терпел, И тайным, но яростным гневом кипел. Но вот он к ответу супругу зовёт, И гневом несчастную шпарит и рвёт. Супруга ж схватилась за голову вдруг, В глазах заметался жестокий испуг. – О, дурень наивный, несчастный глупец, То был не любовник, то был просто жрец. Что б чары покоя и счастья сберечь, Тебя берегла я от всяческих встреч. Что б смыть с сердца горечь и разную грязь, И вдруг появилася с городом связь.
Она развернула с травою платок. – Растёт в этих джунглях волшебный цветок. Он дарит удачу во всяких делах. И радость от даже не радостных благ. Он гордость смеряет и гонит порок И жизни любой продлевает он срок. Нигде больше в мире не сыщешь его, Он в городе нашем дороже всего.
Мы оба сгорали, как в адском огне. Но вот, как-то в джунглях попался он мне. Волшебной природы бесценнейший дар, И выпили оба мы этот нектар. Напиток сготовить мне не мудрено, Но было мне книгой условье дано. Напиток не пивших, что б не было бед, Не должен ты видеть до нескольких лет.
Но нашим, до боли пустым берегам, Сие не грозило, и слава богам. Где я, было знать не дано не кому, Как нас отыскали сама не пойму. Мой храм, к сожаленью, не бросил меня. Меня проискали до этого дня. С кем я говорила – почти что без сил, Напиток забвенья он только просил.
IV
Что делать, не ведал настойчивый дед, Что непоправимый принёс он мне вред. Что делать, не сотню ж просителей ждать, И я согласилась просимое дать. Ещё мы встречались по мере нужды. Он книги носил из глубокой воды. Траву, эликсиры, и только, вот так, Ведь зелье премудрое чёрт знает как.
О, как же судьба так бывает подла. Беду от себя я еще б отвела. Теперь я у духов совсем не в чести, И вряд ли двоих мне по силам спасти. Пусть ад бы расправился только с одной, Зачем ты в тот вечер погнался за мной. Да, я и сегодня о прошлом скорблю. Но, друг мой, тебя я отныне люблю.
Прости мне обман мой, любимый, прости. Я хоть одного попыталась спасти. Теперь же обрушатся беды на нас, И будем мы прокляты разом за раз. Не знаю, что делать, опять навезёт. Тебя, как и прежде сомненье грызёт. Поверь хоть немного, не будь дураком. Могла ль я связаться с седым стариком.
И странник в сомненье, поверить чему. Слова предоставили только ему. Но время покажет, кто прав из двоих, А в общем он сжалился, сжался и стих. Её он прижал на мгновенье к груди. – Посмотрим, – сказал. – Всё ещё впереди. Взял стрелы и лук, и сбивая росу, Как призрак исчез в ещё тёмном лесу.
V
Два дня он мотался по лесу в бреду, Желая всех видеть лишь только в аду. Но вот успокоились нервы и мой Герой повиниться поплёлся домой. Но только из леса, и чуть ли не в крик, Вдали ненавистный до боли старик. Объятый прибоем седой сатана. Стоит, как хозяин, а рядом она.
И вдруг ему вспомнился их разговор. – Напиток! Он в хижину лезет как вор. – Уже приготовила, нет же, пардон. Меняет на воду вмиг зелие он. Забвенье, забвенье, стучится в мозгу. – Ведь я опоить им супругу могу. И если что было, её ли вина. Забыть всё ненужное сможет она.
И он выливает в кувшин для воды Супруги неверной ночные труды, Устало ложиться в пустую кровать, Что толку о прошлом теперь горевать. Чу, чей то сквозь сон пробивается крик. Вот он до предсмертного шёпота сник. Сон вмиг отлетает, как птица, и ах, Он видит супругу с кувшином в руках.
Он снова готов для любовных атак. Ах если б, ах если б, но что то не так. Смертельно бледнеет супруги лицо, Рука её ищет дверное кольцо. Предсмертно тускнеет испуганный взгляд, Что было в том зелье, а может быть яд? Звон битой посуды и страха укол, И жуткий стук тела о глиняный пол.
VI
И вот, окружённый сушёной травой, Спасён и обласкан, здоровый, живой. Он долго такому поверить не мог, Но тело всё так же недвижно у ног. И вот, он отчаянно волосы рвёт, Как раненый зверь обречённый ревёт. Вдруг шорох, скрип двери, в проёме, как трость, Застыл ненавистный до чёртиков гость.
И странник, от горя белее, чем мел, Поведал жрецу всё, как только сумел. Как он объясненьям любимой не внял И воду на зелье в кувшине сменял. И в гостя вцепился. – О, проклятый пёс. Одни ты несчастья с собою принёс. Где ж, где же забвенье и счастья волна. Быть может в составе ошиблась она?
– Глупец, – вдруг воскликнул пришелец седой, И сам потрясенный ужасной бедой. Невольно несчастья свидетелем став. – Что ты понимаешь в названии трав?! Не мне тот напиток был нужен, не мне. Его применяют, когда ты в огне. Когда тень безумная рядом кружит. Когда мертвецами больной одержим.
Когда демон верх над душою берёт, Когда всё напрасно, и видно – умрёт! Когда дух возможности кем-то лишён Найти в мир дорогу, откуда пришёл. Когда он разгневан и горем убит, И людям за это отчаянно мстит. И вот, что б от духа избавиться, вы, Настой применяете этой травы... Да, по "исцелённому" тризна и пир. Но дух навсегда покидает наш мир.
VII
О, наша гордыня, о, как ты слепа. Нечаянно злобна и так же глупа. Нежданно жестока, нежданно жадна И разумом чистым и ясным бедна. И вот мой приятель бредёт через лес. Труп милой со старцем в прибое исчез. Он тело прекрасное волнам вернул И тенью безумной в чащобу нырнул.
Оглохший, ослепший, так шёл напролом, Незнаемо сколько он сквозь бурелом. Прошли ли недели, иль век миновал, Не ведал несчастный и смерть призывал. Вдруг, чудится ль это, редеют кусты. За ними ракеты родные черты. И в памяти искорка тлеет средь вьюг, И сердце тревожит распахнутый люк.
На миг проясняется разум больной. Вот он в коридорах громады стальной. Разбитые ноги куда-то несут, Вот там, за стеною, с забвеньем сосуд. Наук очертанье безумных вершин, Огни в ожиданье застывших машин. Дыханье забытой прохлады и мрак, И ждущий во мраке со льдом саркофаг.
И надо ли было отсюда бежать? Вдруг вспомнили руки, что надо нажать. Ожили машины, дохнуло зимой... – Пусть мал мир железный, да всё-таки мой. Да, их не отпустит планетная твердь, И в действии этом вернейшая смерть, Но памяти смолкнет пылающий ад, Ведь нет к сожаленью дороги назад. В чём толк по планете топтать сапоги, Опять и опять замыкая круги. Что толку по дикой планете кружить? Здесь более нечем ему дорожить.
VIII
Коснётся ль героя костлявой коса, Поверьте, теперь я не знаю и сам. И может уж сердце его не стучит, Об этом легенда к несчастью молчит. Достаточно, хватит герою грешить, Проблему его я не в силах решить. Пусть может не полная повесть моя, Он, может, вернётся в родные края, И может услышит родимую речь, А я же прощаюсь, читатель, до встреч!
-------------------Конец--------------------
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 12.03.2015 08:45
Сообщение №: 94653 Оффлайн
«Пожалуйста, коллеги, пишите мне не в личку, а в "ответить на это сообщение" под стихом, чтобы я потом смог выбрать для сборника лучшее, или поправить не очень удачное своё творчество!»
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 12.03.2015 20:56
Сообщение №: 94792 Оффлайн
Я многолик - не спорю, это странно
Но в каждой ипостаси генерал
Не всем моя материя желанна
Для всех взращу принятия коралл
http://www.tvoyakniga.ru/forummenu/forum/13/?show=50&proiz=1
Виталий(Иосиф) Ворон - Сказочник
витамин, Дай бог!
Поэт
Автор: gridinoleg
Дата: 15.03.2015 16:32
Сообщение №: 95433 Оффлайн
Мы в соцсетях: