Я пришёл из дальней стороны,
Что лежит там - в памяти туманах,
Где бежали стайкой пацаны
И гремели мелочью в карманах.

Гривенник заветный на кино,
Эскимо - одиннадцать копеек...
Во дворе играют в домино:
- Не глазей, а то мы не успеем.

- Рыба! - и костяшки все на стол.
В бок я своего толкаю деда.
- Что, внучок?
- Дед, я в кино пошёл.
Мне б копеек двадцать... Дед, с победой!

- Ну, хитёр! - любители "козла"
Кто усы, кто бороду пригладил.
- Забирай весь выигрыш со стола.
Только чтоб на всех ребят потратил!
******

ГОЙДА! (Опричь...) 
(продолжение)
 
Более сумерек, нежели света...
Плачет трава кровяною росой...
С клироса Божия слава не спета...
Сходит во мрак человече босой...

Смех рассыпают боярские дети.
Он бьёт по спинам похлеще кнута,
Но от него нет на теле отметин -
В душах от страха гудит пустота.
*
Колокола разошлись басовито -
Царь сам к заутрене, лично, звонил...
Чёрных подрясников свора ли, свита (?)...
И белый свет для кого-то не мил...

"Тяжки грехи наши. Во искупление
Ведает Господи, как избавлять
Благочестивых нас от искушения.
Каяться будем, просить и прощать.
Как от Божественной силы даровано
Для благочестия, жизни для нам...
Руки боярской изменою скованы...
И да воздастся нам всем по делам!"

- Люд наш печален боярской изменой,
Что государя подвигла на гнев...
Избранный царь, Богом благословенный,
Стал им опричь он, душою прозрев, -

Был убедителен в речи Малюта:

- Эх-ма, молю тя я, Господи наш,
Силы мне дай супротив этой смуты,
Смуты боярской. Я - истины страж!
Предан царю я душою и телом,
Стану, творимой им истины, псом.
Лживым изменщикам сим оголтелым
В Божией руце я стану кнутом.
И государь ведь не зря удалился,
Воинство наше собрав в слободе.
Истиной Господа он просветился
И нас наставит он в ратном труде.
*  
"Гойда!" - ворота открытые настежь;
"Гойда!" - и пущены кони в намёт;
"Гойда!" - собачьи оскалены пасти;
"Гойда!" - и к стенам вновь жмётся народ...     

- Эй, болярин, открывай ворота!

Суматохой наполнялся двор:
Вот поносно выругался кто-то,
Вот за створкой тихий разговор.

- Гойда! - кони подставляют спины -
Молодцы полезли на забор,
Кое-кто из ножен сабли вынул
И со свистом прыгает во двор.

( продолжение следует ) 

ГОЙДА! 

- Эй, болярин, открывай ворота!

Суматохой наполнялся двор:
Вот поносно выругался кто-то,
Вот за створкой тихий разговор.

- Гойда! - кони подставляют спины -
Молодцы полезли на забор,
Кое-кто из ножен сабли вынул
И со свистом прыгает во двор.
Ругань и удары, и свист сабли,
Завыванье болью, женский визг.
Здесь - по лбу текут от пота капли,
Там - уже отняли чью-то жизнь.

Загремели железа засовов,
Поползли прочь створки у ворот.
"Гойда!" - снова брошено сурово,
Верховой во двор, гарцуя, прёт.
Мужики - кто с вилами, кто с цепом -
Дюжие теснятся у крыльца.
Тело в позе у ворот нелепой
С маской кровяной замест лица.
Конные, подъехав, стали рядом:

- Вам ли государевых людей
Так встречать. Ужели вы не рады?
Кто ответит мне? Кто побойчей? -
Подмигнул он всадникам ближайшим,
Тронул пёсью голову рукой,
Пальцем по клыкам провёл  торчавшим:
- Что же, со святыми упокой?

На крыльцо, чинясь, боярин вышел,
Взгляд из-под насупленных бровей:
- Ту ли я молитву тут услышал?
Алчешь что со сворою своей?
Знаешь ли на чей ты двор заехал,
Пёс смердячий? - бороду задрав.

Но вопрос его был встречен смехом.
Молодец, рукою указав:
- От кого я слышу, князь Собакин?

В свечку вырос конь, заржав, под ним
И упал вперёд на дворню, паки
"Волю государеву вершим".
Волю! Дали! Дали саблям волю,
От старшого получив сигнал
Люди государевы. Дотоле
каждый в напряжении стоял.
Пешцы, конны - ринулись все разом -
Крики, визги, ржание и... боль!
По прямому царскому указу
На боярску рану сыпят соль.

Тишина! Закончилась потеха.
Кое-где лишь слышен слабый стон...
"Знаешь ли на чей ты двор заехал?"
Кто так говорил? Да вот же он -
На крыльце, притулясь, одиноко,
И рукой прикрыв свои глаза,
Князь стоит, а смерть-то у порога
Мёртвым взором смотрит в небеса.

Но, плечом толкнув с дороги князя,
Смерть за дверь, в покои, собралась,
Сапогами кровь мешая с грязью,
И свою не пряча ипостась.
Разошлась по князевым хоромам
И - в покои, пробежав подклет,
Занята пока ещё погромом,
Руша мебель - новой крови нет.

Воевода подступает к князю:
- Что, боярин, думал царь забыл?
Токмо я здесь по его указу.
Что молчишь? Стал белый свет не мил?
Князя Володимера хотели,
Помнишь ли, вы возвести в цари?
Думал государь, что вы прозрели.
Ноне внове? Мне в глаза смотри!

- Как ты смеешь, пёсово отродье?

- Ты не лайся, князь, - и по плечу
Потрепал, - пока живой же вроде.
Токмо я тебя спросить хочу, -
Страшен был его спокойный голос,
Только смерть в глазах была видна,
На виске седой торчащий волос:
- Скажешь, князь, мне, где твоя казна?
Скоро и до женской половины
Доберутся молодцы мои.
Разве твои дочери повинны
Во грехах твоих-то?

- Боже, охрани! -
Князь шепнул и нервно оглянулся -
Башенки на тереме светлы.
Но до них лишь взглядом дотянулся.
Как кипящей глотанул смолы -
На единый миг себе представил,
ЧТО сей час с его семейством там:
Сатана его не просто грабил -
Отдавал он дочерей ворам
На потеху. Князь за грудь схватился -
В сердце пасть собачья вдруг впилась,
Взор стал тухнуть и остановился...

- Где казна-то мне поведай, князь!
Ты должон предстать пред государем, -
Плесканул колодезной воды:
- Эдак каши мы с тобой не сварим.
Сам воздаст тебе царь за труды.
Не боись, воздаст тебе сугубо
Он того, что ты и заслужил, -
По щекам стал князя бить он грубо,
Чтоб быстрей в себя тот приходил.

Миновала переходы, сени
Смерть и добиралась до светлиц.
Здесь, на женской половине, тени
Не было мужской, не то, что лиц!
Шаг тяжелый даже стал чуть мягче,
Похотью наполнен сальный взгляд
И уже желание не прячет,
Сабли только по полу скользят.

ГОЙДА! 
(продолжение)

Миновала переходы, сени
Смерть и добиралась до светлиц.
Здесь, на женской половине, тени
Не было мужской, не то, что лиц!
Шаг тяжелый даже стал чуть мягче,
Похотью наполнен сальный взгляд
И уже желание не прячет,
Сабли только по полу скользят.  
"Скрип-поскрип," - тихонько половицы
С сапогами разговор ведут.
Скоро двери - там красны' девицы,
Что уже хорошего не ждут.
Аль не слышно им ратного шума?
Аль княгиня сидит здесь сама?
Дверь с петель - и обводит угрюмо
Взгляд светлицу, а сзади, гремя,
Напирают, теряя терпение,
Сабли выставив лихо вперёд...
У икон только видно движенье -
Вскрик и ручка, зажавшая рот.
Извернулось как пламя лампады
От ворвавшегося сквозняка.

- Что, красавица, али не рада?

И всего лишь четыре шага...
До чего? Пелены ли кровавой?
Поругания? Адовых мук?
Крестит грудь быстро ручкою правой:
- Охрани мя от Дьявола слуг...
*  
Сразу князь пришёл в себя от крика,
Шевельнулись только губы:
- Дочь...

Извернулся и вскричал он дико:
- Сатана, изыйди паки прочь! 

- С сей поры двор будет твой опричным.
А про это... Я предупреждал.
Но тебя царь хочет видеть лично...
Стой! А почему ты "дочь" сказал?
Впрочем... Князь Собакин, собирайся,
Призывает царь всея Руси.
Сказано бо: ты сперва покайся,
Лишь потом прощения проси.
А за дочь ужо ты не в ответе, -
Знамением себя он осенил:
- Аки перст, един на целом свете,
Паки государю изменил.
Отослал других, небось, к сестрице...
В монастырь? Эх, княже... Аки перст!
За измену кровью расплатиться
Токмо мочно. Вот те, княже, крест, -
И, перекрестившись, рассмеялся.

Князя с силой вытянул кнутом:
- Что разлёгся? Быстро мне поднялся!
Стану я твоим поводырём. 

- Гойда! - кони, чуть осев, рванули
Со двора и вместе с ними князь -
За узду его к царю тянули,
Во дворе оставив кровь и грязь.
*
3

- Малюта! - зычный возглас государя
И об пол резкий посоха удар.

- Здесь, государь!

- Глядикось, ноне парит.
Аль у меня во грешном теле жар?
Что встал, Малюта? Подойди поближе.
На звонницу поможешь ноне влезть.
Господь, видать, всю силушку мне выжал -
Вишь, сгорбился. Ты пособи-ка сесть.

Стоял, дрожа, царь, оперши'сь на посох:
- С полунощной вот эдак и трясусь.
Уж было возомнил себя в колоссах,
Своею дланью возвеличив Русь, -
Закашлялся, пытаясь рассмеяться,
К себе рукой Малюту поманил:
- Ить, рано с бренным телом расставаться,
Не всё я тут, Малюта, завершил.

И царь Иван откинулся на спинку,
Шепча молитву, грудь перекрестил:
- Хочу ещё себе сыскать я жинку.
Ты в этом, Гриша, мне бы пособил.

- Вот, государь, нет за тобой надзору
И некому приветить, обогреть.
Не обессудь, что может я не споро...
Зело мне больно на тебя глядеть, -
Царя прикрыл:
- Прилёг бы на постелю.

- Подай-ка лучше водки, - сделал знак:
- Аукнулось, что мы постом радели, -
Откашлялся ещё, - вот и обмяк.

- А уж девицу для тебя мы сыщем.
Не сомневайся. Белый свет не клин.
Бог за потуги, думаю, не взыщет.
Красавиц сколь, а государь один!

Спроворил водки, закусь На подносе
Подал царю. Тот:
- И себе налей.
Ливонцы мира скоро ли запросят?
А то в Крыму ожил Девлет-Гирей. 
 
- От них дождешься. Дать бы по сусалам
Сначала хорошенько нужно им.
С Девлетом...

- Надо бы его татарам
Дорогу заказать к нам. Пособим.
На Астрахань султан Селим собрался,
Мне донесли, и вместе с ним Девлет.
Да волок им на Волгу не удался,
Канал почали рыть - сноровки нет.
Речную рать я в Астрахань отправил,
Вот от Серебряного жду вестей.
Меня Господь терпением наставил.
Да не оставит Он своих детей!

Скуратов государя "ел" глазами:
"Зачем мне то, что знаю я и так?" -
Губ ниточка кривилась под усами,
К царю ещё приблизился на шаг.

- Да ведаю я, что сие всё знаешь.
Для веры большей повторяю днесь.
Ты молодец, что глаз не опускаешь,
Поелику в душе не носишь спесь.
Измены много. Сколь ни бьюсь, Малюта,
А всё бояре в спину тычут нож,
С младых ногтей, не абы там кому-то,
А мне, мальцу, бо власти был делёж.
Жить по душе, по сердцу мне охота
Тогда была, но стал я сиротой.
Осьми годков Ванюшка был всего-то,
С тех лет бояре помыкали мной.
Великий князь... Как ряженая кукла,
Сидел на троне - вроде как и нет. 
Но всё одно, боярам был докукой,
Обжил я прочно у судьбы подклет.
Мать извели, я знаю - отравили, -

Царь окунался в пропасть тех годов:

- Одежды, пищи нас, мальцов, лишили,
Держали, как последних бедняков.
Князья, Иван, Василий, самовольно
Воссели, навязавшись, на престол*.
Опекуны! Всё помню!.. Всё! Довольно! -

Царь, как вернувшись, горницу обвёл
Уже не мутным - просветлённым взглядом:

- Ну, лей, Малюта, хлебного вина.
Легчать мне стало. Всё одно, будь рядом.
Вишь, за окном как ночка-то темна.
Меня бояре сами породили:
Сиротство, глад.., измена до сих пор.
Пусть пожинают, что во мне взрастили -
Найдётся кнут, найдётся и топор.

(продолжение следует ) 

ГОЙДА!  

3. ПОЕЛИКУ В ДОЛГУ ВСЕ... 
(продолжение ) 

Малюта был не против откровений,
Но их боялся - ведь из уст царя.
Считал за слабость - точит червь сомнений
И угли где-то там, внутри, горят.

- Боишься? Ишь забегали-то глазки.
Ты бойся, Гриша, будешь мне верней.
Что знают двое, - голос липкий, вязкий, -
Так, почитай, секрет ужо ничей.  
Вложил Бог право выбора мне в руку -
И на земле решаю я един.
Могу возвысить за одну услугу.
Могу поставить свечку за помин.
Один, Малюта! Вдумайся в такое!
Как был, так и остался сиротой!
Вот я сижу здесь, говорю с тобою,
Но аки перст... Ты говори со мной, -

Тут с выкрика он перешёл на шёпот,
К Скуратову оборотя лицо:

- Порой ночами слышу конский топот
И пёсий вой..., и вы перед крыльцом.
За мной пришли? Почто? Вы мной не званы!
Но выстроились и понёё-ёсся клич.
А боле всех стараются Басманы,
А сами пробираются опричь...

Меня хотят метлою, как Филиппа,
На дровни посадив, из града вон? -

Отпрянул к спинке и закашлял сипло,
Рукою рот прикрыл и вынул стон.

Малюта тут, как тут:
- Испей водички.
Ишь, пробрало-то как. Господь с тобой! -
Сам отхлебнул, скорее по привычке:
- Не родовит, но не последний вой.
Рязань отбил, с ливонцами ратился...
А может, с ними в сговор и вошёл? -

Подобострастно на царя воззрился:

- Эх, кабы округ пальца не обвёл,
Коль чувствует он за собою силу -
Бывал-то воеводой сколько раз.
Изображает из себя кутилу,
А сам, небось на ляхов косит глаз, -

Малюта семя отделял от плевел,
Царю, что тот хотел лишь, подносил,
В душе того он подозрение сеял,
Не в чарку яд, а в уши яд свой лил.   

- Рязань отбил, я помню, от Девлета -
Их с Федором златыми наградил.

"А Петеньку под бок - молчишь про это," -
Малюта усмехнуться не забыл:
"Не зря боится их Грязной Василий.
Басмановых пора бы, аки вшей.
И государь прав в том, что правда в силе,
Та правда, что удобна для ушей.
Но в правде не всегда довольно силы,
Бо в уши её надобно вложить
Уме(ючи)...".

- Анастасия посетила
Меня намедни, но не стала говорить.
Печалится, ушедши слишком рано.
Но и в моей душе живёт печаль.
Доподлинно, в ней не было изъяна, -
Взгляд сквозь Малюту устремился вдаль:
- Ушла, забрав с собою добродетель.

Таким давно не видел тот царя.

- Я не хотел, но Бог тому свидетель,
Что разлучили нас с царицей зря.
Для них так и осталась худородной, -
Впечатал в подлокотник царь кулак:
- А я для них стал, аки волк голодный...
Анастасия подаёт мне знак!
Задумали недоброе бояре...
Недоброе я чую вас середь...
Готовы яда поднести мне в чаре?
Гляди, Малюта, рядом..., рядом смерть! -

Рукой стал царь водить перед собою
С Малютой взглядом встретившись, застыл.

- Она была... Была моей судьбою.
Во снах доселе только с нею был.
Она ушла? Ушла Анастасия.
Ты видел, Гриша, смерть её вела.
Противилась-то как её насилью,
Да уберечься токмо не смогла.
Покинула невинноубиенной
Сей мир, мне подарила сыновей.
Боярству быть с главой усекновенной,
Поелику в долгу все перед ней.
Сколь набралось долгов при взгляде строгом,
Душа моя не алчет, а скорбит.
Не пред людьми - очищусь перед Богом,
И, вот увидишь, Он меня простит.
===
* По воспоминаниям самого Ивана, «князь Василий и Иван Шуйские самовольно навязались […] в опекуны и таким образом воцарились», будущего царя с братом Юрием «начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков», вплоть до «лишений в одежде и пище».

ГОЙДА! 

4. БО ПОЖИНАЕМ С ВАМИ ТО, ЧТО СЕЕМ

Ворона за окном зашлась от хрипа,
"Карр" старческое выплюнув комком...

- Вот так и Пимен оболгал Филиппа
И думал, что тот стерпит всё молчком.

Царь был один сей час в опочивальне,
Встав, подошёл он к шахматной доске:

- Конечно, жаль, но всё ж, сколь ни печально,  -
Фигурку пешца сжал в своей руке:
- К сему и шло. Пождать митрополиту...
Ан, не было другого. Не Пождать!
И ноне пешцу веры быть убиту.
Ему Русь сможет памятью воздать.
Прими, Филиппа, Господи, как жертву
За всё, что я ещё не сотворил.
Ты видел, он стоял за веру твердо,
За то, чтоб я свой норов усмирил.

Разжав кулак, царь посмотрел на пешца:
- А я судьбой посажен на коня.
Пора ужо себе сказать мне: "Спешься",
Но Русь отец оставил на меня.
Меня! Мальца! - и хрустнули суставы -
С такою силой снова пешца сжал:
- Великий князь... Я стал царём державы! -

Другой рукой царя с доски он снял.
Но, подержав, его назад поставил:

- Бессилен! С этим сравнивать нельзя.
Порой играть, не соблюдая правил,
Нас вынуждают, - взял с доски ферзя.

- Прости, Филипп, но ты попал в горнило.
Я вынужден! И далее терпи.
Ведь ты поймёшь. Придаст нам вера силы.
Прошу, Всевышний, дух мой укрепи.

На доску обе он вернул фигуры,
Перекрестился:
- И'наче никак.
Бо выверну я наизнанку шкуры
Боярские... Филипп, ты мне не враг, -
Последние слова - лишь губ движение
Сопроводило - уши есть у стен.
И далее:
- Терпение! Терпение...
Мы время попираем, аки тлен...  
Оно так осязаемо на ощупь...
В живых оставить?

Он прикрыл глаза
И перед ним стал выходить из нощи
Собор церковный, всё вернув назад.   
*
У лжи дородней, да и слаще вымя,
Знакомо это всем нам испокон.
Припал к нему архиепископ Пимен
И с кафедры Филипп был низведён.
Собор церковный подтвердил решение
И здесь вмешаться царь уже не мог -
С Филиппом сам составил соглашение -
И он не переступит сей порог.

Филиппа не заставить защищаться -
"Душа покойна, я пред Богом чист.
Мне не зазорно с кафедрой расстаться,
Я аки ветром унесённый лист".
*
Увещевал недавно государя,
Когда пришёл в скуфье тот, в ризе в храм,
Напоминал тому о Божьей каре.

"Закон и правду попираешь сам.
На троне ты высок, но есть Всевышний.
Наш судия и твой. Предстанешь как на суд?
Ты, кровию невинных обагривший
Себя? чьи души, оглушая, вопиют
О мести, даже камни под ногами.
Тебе вещаю яко пастырь этих душ.
Ты - государь, поставленный над нами!
Взываю, единение не рушь!
Ты - царь, но лишь земной, так не препятствуй
Христианству на Руси в единстве жить.
Богоугодно ль - разделяй и властвуй?"

Но царь ему не дал договорить.
Вскипел вдруг гневом после этой речи,
Ударил жезлом оземь он своим,
Сказав тому:
"Искал со мною встречи?
Вот оба перед Господом стоим.
Митрополит, был милостив сугубо
К тебе, да и сообщникам твоим...
В моей стране," - добавил хрипло, грубо:
"Филипп, что будет дале поглядим.
Я жаловаться вас ещё заставлю," -
Поднял он руку, ткнул в того перстом:
"В твоей душе я спеси поубавлю.
И на себя лишь жалуйся потом".
 *
А дале суд: Филиппа обличали
В стяжательстве и паки в колдовстве.
Всё, как всегда. Заране ожидали
Исход, уверены бо были в торжестве
Своём, что подкрепили подкупом и ложью.
Филипп спокоен, крепок духом был,
Готовым пострадать за правду Божью.
И эта правда придавала сил.

"В чём сам же ты неистово творящий,
В том утверждать пытаешься царя," -
Изрекши, Пимен, взглядом пепелящий,
Вдруг выдохся, всё голосом беря.

Не сильный глас, а убеждённый нужен -
Филипп в ответ негромко:
"Тако мнишь.
Восхи'тить тщишися престол ты чужий,
Помале* своего не сохранишь".

"Не лучше ли безвинно мне мучение
И смерть принять? Митрополитом быть
При беззакониях? Но Господу служение
Велит тебе угодное творить," -
Поворотился он к архиереям:
"Вот жезл мой, вот мантия, клобук.
Бо пожинаем  с вами то, что сеем,
Неправедность - деяние наших рук".

"Свергоша из святительского сана 
Митрополита" - так решил собор
Епископов. Пусть точит сердце рана,
Но разве мог другим быть приговор?

Сказавши "аз", царь говорил и "буки" -
Он перешёл кровавый Рубикон,
Пусть не отмыть для будущего руки,
Но в правоте своей был убеждён. 
Филипп по сути был, конечно, правым,
Но этой правдой помешать лишь мог.
Принять её?..По размышленьи здравом,
Царь вымел эту правду за порог... 
===
*Помале (устар.) - немного спустя, в скором времени. 

Сиренью небо ночью вниз провисло,
С соцветий звёзд теряя лепестки.
Идёшь к реке и месяц-коромысло
С плечей снимаешь, ставишь на мостки,

И лепестками вёдра наполняешь,
Что лунною дорожкою плывут.
Улыбкою своей в меня плескаешь -
Как самому не улыбнуться тут.

Улыбками обрызгали друг друга,
И с губ стекают капли-лепестки.
Ты мне свою протягиваешь руку,
Зовешь к себе в сияние реки.

И в волосах запутались алмазы,
В руках блестит речное серебро -
Насколько мы богаче стали сразу,
Нам не объять ни счастье, ни добро!

И вот заря, чуть приподнявши полог,
Впустила к ночи молодой рассвет,
И соловей, исполнивший нам соло,
Счастливой жизни подарил привет!
******

Народа почитание - та сила,
Которой царь противиться не смел,
И в день Архистратига Михаила
Филиппу он возглавить повелел
Богослуженье, как митрополиту.
Царь уважал в Филиппе прямоту
И твёрдость. Что душа того открыта...

"Спокойствия жаль с ним не обрету.
Да, решено, проститься он с народом,
Воздав хвалу защитнику Руси.
Обяжет он меня своим уходом,
А у царя ещё достанет сил".
*
Воистину сей огнезрачный воин,
Что воинством своим руководит,
Защитником Руси быть удостоен
И нашу землю от врагов хранит.
Так Бог велел! Блюстись церковной ниве
Сим стражником. Архангел Михаил
Нас делает сильней и терпеливей,
Соратник церкви против тёмных сил.

Стать язвами в душе успели раны.
Их лишь Филипп пытался врачевать,
Но... Тут явился Алексей Басманов
И сразу стал царя увещевать:

- Филипп твоей пренебрегает волей,
Доколе будет он мутить народ?
Ты, государь, ему же всё мирволишь,
Когда пора бы сделать окорот.
По что на службу допустил в соборе?

Воззрился, сдвинув брови, царь в ответ
Тому в лицо:
- Филипп хоть не покорен,
Митрополита днесь другого нет.
По что встреваешь? Без тебя, сам знаю,
Как мне с митрополитом поступить.
Филипп пока народом почитаем,
Я не могу врагом его явить.
Вот грамота церковного собора,
Филиппу после службы и зачтёшь.
В народе чтобы не было раздора,
Его лишь опосля ты заберёшь.

Басманов, пятясь, вышел из палаты,
В руке сжимая грамоту:
- Грядёт
И для Филиппа час его расплаты.
Услышать должен приговор народ.
Народ... Людишки! Своё место знают.
Нет выше государевых людей! 
Да я и сам ужо хожу по краю -
Мне б не лишиться головы своей, -
Боярин оглянулся воровато:
- Пока здесь Пимен, встретиться бы с ним,
Поелику пустеет свято место,
Вдруг Пимена царь предпочтёт другим.
*
Но мысль царя уже предвосхитила
Мечтания любимца своего -
Митрополитом выбрал он Кирилла:

"Заглядывать не надо далеко.
Увещевать не нужно было старца -
Был Троицкий архимандрит в летах, -
Воспримет государя аки агнца,
Покуда в нём преобладает страх.
Он не захочет участи Филиппа.
В архимандрите того стержня нет,
Податлив он, да и душою хлипок,
С меня не будет требовать ответ.
Послушным быть епархам и вельможам?
Где Византия? Где её цари?
Погибнуть так же, став на них похожим?
Чтоб нами завладели дикари?
И в том ли благочестие, кто скажет,
Злодеев чтобы не держать в узде?
Бог мой судья! И Он меня накажет,
Когда на Страшном встану я суде.
Несу свой крест. Москва, став Третьим Римом,
С предтечами антихриста окрест,
Предательством, изменой слишком зримо
На будущем поставить может крест.
ФИЛИПП был прав? Нет! Только аз! Едино!
Поставлен Богом! Мне держать ответ! 
Под груз грехов свою подставлю спину.
Кому мне верить, коли веры нет?
Басманов, пусть и знатный воевода,
Последне время что-то стал мутить.
Как в шахматах, знать наперёд два хода,
А лучше боле, дабы победить".
*
Собор Успенский полон был народа.
Главенствовал Архангел Михаил,
Явившийся земель своих с обхода,
И службу в честь себя сей час он зрил.
Филипп, пока митрополит московский,
Всея Русии, службу отправлял.
Народ на главной площади кремлёвской
Перед собором тоже шапки мял.
Как в душу, настежь, у него открыты
Ворота, и он делится душой -
Течёт наружу глас митрополита,
Неся народу радость и покой...

(продолжение следует ) 

Собор Успенский полон был народа.
Главенствовал Архангел Михаил,
Явившийся земель своих с обхода,
И службу в честь себя сей час он зрил.
Филипп, пока митрополит московский,
Всея Русии, службу отправлял.
Народ на главной площади кремлёвской
Перед собором тоже шапки мял.
Как в душу, настежь, у него открыты
Ворота, и он делится душой -
Течёт наружу глас митрополита,
Неся народу радость и покой.
Но... раздаётся лошадиный цокот
И чёрных государевых людей
Людской встречает недовольный ропот,
А те уже покинули коней.

Басманов с сыном, со своею стаей
В собор заходит, потеснив народ.
Его приезд, конечно, не случаен
И что-то нехорошее всех ждёт.

"Пади! " - и дровни подъезжают к храму
И перед ними двое верховых.
Пополз тут ропот семо и овамо,
Вопрос застыл немой в глазах людских.

Вошед, боярин Алексей Басманов
Приблизился к Филиппу, рядом встал.

- По что так непочтителен ты к сану?
По что священнодействие прервал?

Боярин, ухмыльнулся, брови сдвинул,
Вплотную подошёл к тому почти:

- Собор церковный не тебя ль низринул?
А ну-ка, Фёдор, грамоту зачти.

И свиток он поднял над головою,
Его чтоб видно было в храме всем
И прошептал:
- Не по дороге нам с тобою,
Филипп, - сквозь зубы завершив, - совсем.

Басманов Фёдор, развернувший свиток,
Встал в позу, ногу выставив вперёд,
Слова как будто сеял через сито,
Бросая взгляд порой - внимай народ! 
Соборный приговор о низложении
Митрополита без запинки чёл.
Святительское сняли облачение
С Филиппа, бросив перед ним на пол
Потёртую, разодранную рясу:
"Давай, Владыко," - помогли надеть.

Терялось эхо - нет Филиппа гласа,
А так ему хотелось порадеть.

Филипп молчал - свою другую щёку
Он подставлял царю: "Готов - ударь!
Душа твоя подвержена пороку".

Но этого не ожидал и царь:
Басманов, обещание нарушив,
Филиппа у народа на глазах
Бесчестил... и царю он плюнул в душу,
Забыв, быть может, что такое страх.
*
Царь снял с доски лодейную фигуру:
- Ты кем себя, боярин, возомнил?
Пришла пора и снял овечью шкуру?
Давно уже ты так меня не злил.

Но дёрнулась рука:
- Покамест рано.
Не он Филиппа - я приговорил.
Живи покуда Алексей Басманов.
Пора пришла, митрополит Кирилл.
*
Надевши рясу, гнали как злодея
Филиппа прочь из храма, а народ
Смотрел на это, заступить не смея,
И провожал Филиппа до ворот.
На площадь выйдя, тот увидел дровни
И в них под ругань был посажен он.

"Жаль только, не хватает в них жаровни,
Колдун бо будет всё одно сожжён".
"Царь приказал?"
"Да слышно, будто хочет.
Собор признал Филиппа колдуном.
Игуменом быв Соловецким, точно
Слыхал не раз я, колдовал он в нём".

Пред дровнями, дорогу расчищая, -
Народу доставалось и плетьми -
Ругательства Филиппу изрыгая,
Переставала стража быть людьми.
Ругмя ругать поносными словами
Вельми у государевых людей
Филиппа получалось, даже сами
Дивились те - язык-от без костей.
И с мётлами они бежали сзади:
"Нечистый, сгинь!" - и заметали след.
Веселия ли своего лишь ради?
Но замели попутно и ответ.
 
Не кончено судилище дотоле -
Вину Филиппа царь определит.
Собор церковный? Всё лишь в царской воле,
Всё будет так, как государь решит.

Филиппа заключению быть вечным -
Был вынесен Собором приговор.

"Ты прав, Филипп, но не могу беспечно
Смотреть, как правдой ты несешь раздор.
Опричнина нужна мне, аки сила
Способная бояр держать в узде.
Не могут быть на небе два светила.
Прости, Филипп, иначе быть беде".

И ноги в деревянные колодки
Забиты у Филиппа, в кандалах
Железных руки - разговор короткий.
Сколь сгинуло уже в монастырях?

Никола Старый**, выбранный вначале
Филиппу, диво свету смог явить -
Чудесным образом с того оковы спали,
О чём и поспешили доложить
Царю, который только усмехнулся:
"Я так и знал, что правда за тобой.
А я хорош, на правду замахнулся!
Но мне ужо не ведом страх земной".

Боярам вслух сказал совсем другое:
- Се чары сотворил изменник мой.
Забыть о нём! Оставить ли в покое?
Везут пусть в Отрочь монастырь Тверской.
Так зримо здесь сочувствие народа,
А град Москов так любит бунтовать.
Бунт и... покорность - вот людей природа.
Но есть и те, кто может со... страдать.

***

Там, за окном, вновь ожила ворона...
А может, ворон? Что скорей всего.
"Карр," - выплюнул за рамою оконной.
Рвёт клювом душу где-то глубоко.
"Карр" это снова раздаётся хрипло -
И вырван из души ещё кусок.

"Куски души моей он отнесёт Филиппу?" -
И эта мысль ударила в висок.

"Тем и живёт. Ждёт токмо покаянья,
Когда он завладеет всей душой.
А мне в остатней жизни лишь терзанья.
В живых оставить?.. Душу упокой...
Нет, не могу..."

"Карр" - и ещё кусочек.
Царь ворона не хочет прогонять.
В глазах темно и... души в виде точек,
Как звёзды, тех, кого уж не поднять.

"Забыть о нём? Или в живых оставить?
Я целый год не поминал о нём.
Его преемник не мешает править.
Но чую - не по-Божески живём.
А и'наче ужо и не умеем,
Бо пожинаем с вами то, что сеем...".

===
*Помале (устар.) - немного спустя, в скором времени. 
**Никола Старый - Николо-Греческий монастырь (иначе Никольский монастырь) в районе Китай-города в Москве.

ГОЙДА! 

5. МЕСТЬ ЗА ИСТИНУ БЕРЯ, или
ХОД КОНЁМ.

Изношена душа, её обноски
Молитвою пытаясь укрепить,
Поклоны клал до шишек царь московский.
Неистов был - лишь так умел он жить.

Неистов был во всём - в делах греховных,
В служении Богу - отмолить грехи.
Любви жены, Марии Темрюковны,
Лишь не желал - другие петухи
И петушки её топтать готовы, -
Он к ней остыл, уж больно горяча.
Не евнух сам, но под ночным покровом
Была она, как остриё меча.
Душой не отдыхает - обессилен -
С Марией царь... А не она ли зло?
И вспоминает он Анастасию
Всё чаще... От души не отлегло.

Царицы страсть - безудержность потопа.
Не будешь ли сей страстью ты убит?
Собачья преданность и волчья злоба -
Напиток сей не крепок - ядовит!
Царь ведал про конюшего с царицей,
Черкешенку который приручил
И дикой страстью что сумел напиться,
А не упиться - доставало сил.

Молился царь, округу тешил звоном
Он, у колоколов рвя языки,
Клал Богу до заноз во лбу поклоны,
Неистово замаливал грехи.
Замаливал, но не хотел отмыться -
В реке кровавой крови не отмыть...
Она была... Была! Одна царица,
Которая могла гнев остудить
Своею кротостью, своим смиреньем
Неистовства была его сильней.
Негромким словом, а не повеленьем
Остановить гнев удавалось ей.
Анастасия! Чья покорность - сила,
Которая ломала царский кнут
Немилости о ласку - так любила.
Любовь такую помнят, берегут.
Сошли с душевных ран его пусть струпья,
Но иногда заноют вдруг рубцы,
Вдох невозможно сделать полной грудью -
Впиваясь в сердце, рвут куски щипцы.
Судьбы подарок, аще не от Бога,
Была Анастасия для него.
Была! Любила! Значила так много...
Убили же!.. Оставив одного.
Наследниками всё же одарила:
Ванюша, Федя! Нет, он не один.
Боярская измена погубила
Её... Бояре... Клином выбив клин,
Приходится захлёбываться кровью -
Никак не успокоитесь до сих...
Привержен стал дворянскому сословью,
Себе готовя верных псов цепных.
А коли что не так, то и не жалко,
Лишь поскрести по весям, городам,
Порою пусть перегибая палку,
Зато даря надежду молодцам.
Верна царю опричная дружина -
В огонь и в воду ради, для царя.
Он восхотел перешибить хребтину
Боярам, месть за истину беря.

А Темрюковна - воплощенье страсти.
Да пусть бы так, когда бы было так.
Черкешенка же возжелала власти!
И Фёдоров*, тот тоже не дурак -
На трон воссесть! Когда бы не Малюта -
Глаза и уши у того везде, -
То свечка эта не была б задута
И быть бы неминуемой беде.

Иван Васильич помнил эту встречу,
Приехал как из слободы к жене,
Большим поклоном не был той привечен,
Когда уже поднялся в терем к ней.

- Мария, здравствуй, что не привечаешь?
Аль я тебе уже не господин?

Согнулась та.

- Как, без меня скучаешь?
А может быть, для скуки нет причин?

Тоска! Тоска душила  государя -
Её он видел чёрные глаза,
Такая и отравою одарит
И... выпьешь же, не сможешь отказать.
По-доброму царица разбабела,
Но это не испортило ничуть
Её - красивым, ярким стало тело,
Да красотой царя не обмануть -
Не видит в нём Мария господина,
А только ждёт, нутром вся трепеща,
Когда псари на шею вервь накинут
Царю и, ну тянуть, зубами скрежеща.

- Как, государыня, спалось? Сказали,
Бессонницей ты будто извелась, -
Слова елеем у него стекали:
- Ты лучше б о о здоровьице пеклась.
Я слышал, из тебя хворь выводили
Седьмицу как тому?

- Прав, государь.
Болезнь случилась, знахарки тут были...

- Надеюсь, что не оскудел твой ларь?

Что за болезнь, Иван Васильич ведал -
Травила баба у себя дитя,
Которого им с нею Бог-от не дал,
Конюший же, пожалуйте, шутя.
Завидовал царь своему холопу.
Царице ласково, с ехидцей, не грубя,
Бо не было в нём почему-то злобы:

- Тогда с выздоровлением тебя.

А взгляд скользил, ощупывал фигуру.
Пусть признавался он себе не раз,
Что жаждет он кипящую натуру
Черкешенки, её горячих ласк,
Но не огнём, скорее теплотою
Ему хотелось тело остудить,
Распаренное жизнью и покою
Отдаться, в нём печали утолить.

- Спасибо, государь, на добром слове, -
Царица, пряча взгляд, отозвалась.

Желание же родником буровит
Внутри, там где-то, даже не спросясь.

Сумел перебороть в себе царь чувство:
На Божью Матерь перевёл глаза
И умерло желанье, стало пусто:

- Я вот, царица, что хотел сказать:
Пришёл к тебе, Мария, за советом.

Та брови подняла свои:
- Вот как? 

Бывал, но редко мягкотел царь где-то,
Сейчас же так и вовсе волколак**.
Тут за советом - к ней, а не к кому-то!
Такого не припомнит отродясь.

- Тут супротив меня родилась смута.
Не ведаешь ли ты о том, царица?.. Ась?

И в этом "ась" - ответа, мол, не слышу -
Угроза для неё заключена.
Как ей не ведать, коль сама и пишет
О том, что с мужем близится война
И ей нужна князей земских поддержка.
Уж сколько согласилось с ней князей,
Но это для неё всего лишь пешки,
А Фёдоров... Вот главный из ферзей.
Князьям довольно будет места в Думе,
Челяднину же уготован трон.
И сей боярин вовсе не безумен -
Таких ведь любит, как царица он,
Чтоб поострей была, да поперчёней,
К тому ж конюший - главное лицо
Вслед за царём и здесь не посторонний.
Сияет, как пасхальное яйцо.

- С изменщиками делать что, царица?
Совет я твой желаю получить.

Личины друг на друга, а не лица
Смотрели.
Улыбнулась та:
- Казнить!

Конюшего судьбу решив тем самым,
Сама ещё не ведая о том,
Ещё не понимая сути драмы...

Иван Васильич сделал ход конём!    
===
*Фёдоров - Иван Петрович Фёдоров-Челяднин -
боярин, конюший, воевода у царя Ивана IV.
**Волколак - оборотень.

ГОЙДА! 

6. ДО ВРЕМЕНИ БЫВАЮТ ЯЗВЫ СКРЫТЫ...

Царь промолчал, лишь скрежетнул зубами
И посох сжал до белизны в руке -
Пришёл к нему с плохими новостями
Скуратов. Словно грязь на сапоге
Разглядывал, в глаза царю не смея
Взглянуть..., но всё же голову поднял.

- Опять Владимир? Так я разумею? -
На букве "е" царь показал оскал:
- И будет говорить, что мне он верен?
Вот! - царь как будто только ждал того,
Вокруг себя оглядываясь зверем,
Но как слепой, не видя никого.

- Вот! - повторил, в Скуратова ткнув пальцем:
- Скажи-ка, что волынец там наплёл!
А то мне говорят: "Царь, не печалься".
Да за такие новости на кол!
Не про тебя, Григорий, я толкую, -
Малюту успокоить поспешил:
- О, Господи! Будь не помянут всуе.
Судьбу Филиппа Пимен же решил.

- Он, государь. И стать митрополитом
Желал посля, да выбран был Кирилл.

- До времени бывают язвы скрыты.
Их вывести - опять же сколько сил.
А братец жидок. Это всё бояре,
Да мать его, пусть и в монастыре
Сидит она, но в спину, жди, ударит.
Не знаю сам, в какой ещё дыре
И схоронить её. Был добр и допреже -
Сколь раз прощал и брата я, и мать.
Они же внове. Блюдо мести свежим
И не остывшим нужно подавать.
Ему опять же воинство доверил
И в Астрахань отправил. Петухом
Сел на насест и распушил он перья.

Малюту подозвал к себе кивком:
- В Коломну поспешай-ка ты, Григорий.
Хотя... Пока гонцов к нему пошли, -
И тут блеснула искра в царском взоре,
Как будто кто-то в нём раздул угли:
- Бо государю нужен неотложно,
Одной Коломны хватит для него.
Ай-яй, Владимир, как неосторожно.
Зарвался, брат, не видишь берегов.
А ты, Григорий, с молодцами вкупе,
Ему устрой приём до слободы.
Людишек поспрашай. Те, что уступят,
Из царских рук получат за труды.

Скуратов понимал с полунамёка:
- Исполню, государь, всё, как велишь.
   
"Пока жив братец, будет с ним морока.
Не всякий раз за ним и уследишь.
Иван Васильич, наконец, решился
Сам извести змеиное гнездо", -
В душе Скуратов-Бельский веселился:
"А то прощал, не доводил всё до...".

- Дозволь напомнить, государь, о Петьке.

Царь разрешил Скуратову кивком:
- Си чернецы мне хуже горькой редьки:
Один учил, другой - измену в дом.
Ты не молчи, ты говори, Григорий,
Что Пимен там содеять восхотел.
Покладист больно был и мне покорен,
А сам себя всё для чернец радел.

(продолжение следует ) 

Взмыть к небесам - уже привычен путь.
Но снова что-то там пошло не так...
Сердец нестройный участился такт -
Мы у земли и... пламенная жуть!

И чёрный дым затмил небес простор,
И выло пламя, но брандспойт молчал...
Нам воздуха! Воды!..
Горит свеча -
Частица их - взошедших на костёр...

МЫ ДОШЛИ ДО МАЯ! 

Я дошёл до Берлина,
Пропахал пол-Европы,
Подрывался на минах,
Загнивал я в окопах.

Начинал на границе,
Начинал отступая.
Но не мог я смириться –
И дошёл я до мая.

И за все эти годы
У земли брали силы.
Звёзды шли на погоны,
Звёзды шли на могилы.

Нас живых хоронили,
Рваных нас зашивали –
Мы ещё злее были,
Злее мы воевали.

И железо горело,
И земля оплавлялась.
Но солдатское тело
Здесь, как сталь закалялось.

Жернова Сталинграда
Наши жизни мололи;
Из кромешного ада
Шли на минное поле.

Пёхом мы прошагали
Тысячи километров,
Занесённых снегами,
Продуваемых ветром.

Не было середины,
Ни конца и ни края,
Но дошли до Берлина
И дошли мы до мая!
******

- О Пимене волынец пишет прямо,
Что хочет тот предаться королю -
Псков, Новгород. Они пусть и упрямы,
Но чтоб свободу продавать свою.
Там есть, кто хочет с ляхами стакну'ться,
И Пимен их на то благословил.
О государе стоит заикнуться,
Так Володимир ему боле мил.
Тому Коломна и была примером, -

Взглянул он на реакцию царя -  
Тот губы сжал, лицо же стало серым.

Сквозь зубы:
- Так меня благодарят?
Ступай, холоп, и делай, как решили.
С Владимиром тебя жду в слободе.

Откинулся на троне: "Изменили.
Опять. Опять быть на Руси беде", -
Прикрыл глаза: "Опять мелькают души,
Как точки. Светят. Сколько их уже?
И вопиют... Закладывает уши.
И сколько можно думать о душе?"

- Уйдите все! - крик выгнал всех за двери.
- Вы тоже, - к рындам повернулся, - прочь!

"Кому? Кому мне остаётся верить?
Глаза закрыть... Хочу увидеть ночь.
Беззвёздную. Господь, дай мне терпенья!
Не отмолить при жизни мне грехи.
Но в душу всё летят, летят поленья -
В ней пламени играют петухи.
Душа горит... Нет, не горит - пылает.
Покаяться? Ещё придёт пора.
Московский царь не грозным не бывает -
Народ не ищет от добра добра.
И промыслом лишь Божиим осмыслить
Могу всё то, что я сумел свершить,
Бо Богу видно всё с небесной выси,
А мне... Мне остаётся здесь грешить.
Простить могу ли - мать, Анастасию?
Но продираюсь аки через лес.
Не должен я потворствовать бессилью
Души своей, бо я богат, как Крез.
Ужели нет подстать Анастасии
Красавиц и... с такою же душой?
Клич стоит только бросить по Руси и...
Вдовцом пока побуду год-другой," -
 Царь бороду огладил, ухмыльнувшись,
Себя представив в образе вдовца.
Закашлялся, вдруг с памятью стакнувшись:

"У грешных дев воды не пить с лица.
Обзавестись успею я царицей,
Пока же я душ девичьих лишь жнец...
Всё боле, окаянному, мне мнится,
Что я наполовину уж чернец.

(продолжение следует ) 

ГОЙДА! 

ПЕСНЯ-ПЛАЧ ДУШИ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА. 

Не для тебя луга в лучах рассветов
Алмазным крошевом полны.
Венки любви из собранных букетов
Не для тебя же сплетены.
Не для тебя теперь мои подарки,
Мои желанья, мой покой,
Душевный трепет мой в объятьях жарких
Не для тебя, а для другой.

Не слышу я уже в лесу кукушки -
Она убита злой рукой.
Года застыли на лесной опушке,
Где ты не встретишься с зарёй.

Не для тебя в саду кусты сирени
Свой разливают аромат.
И я, крестясь, молюсь, встав на колени,
Не для тебя, а был бы рад.
Не для тебя столы мои накрыты,
Вином и яствами полны,
В карету кони те, что бьют копытом,
Не для тебя запряжены.

Прости меня, прости, Анастасия,
Что я не смог тебя сберечь.
Перед судьбою злою я бессилен,
Не защитил тебя мой меч.

Не для тебя месть, ты бы всех простила,
О кротость разбивая гнев.
Твоей души коснулась Божья сила -
Не для тебя гореть в огне.

А для тебя - от Бога благодати,
Святого Духа драгоценный дар.
И в этом милосердие снискати
Лишь для тебя... Тебя, но не бояр...

Звон...

Ты продолжаешь быть!

К***

Молитва...

О, Господи, надеюсь, что услышишь!
Осознанно взываю, а не вдруг.
Та радость, что ниспослана нам свыше,
Собой украсит душу, милый друг!

Мы женщинам преподносить букеты
Привыкли с незапамятных времён,
Но как-то ближе и желанней где-то
Для них нераспустившийся бутон...
Который ждёт назначенного часа,
Что будет знать тепло лишь этих рук,
И, распустившись, жизнь собой украсит,
И сделает прекрасней мир вокруг.
Господь, дозволь бутону распуститься!
Рукой своей напасти все отринь!
Цветок, который радостью случится,
Одарит счастьем женщину!
                                                       Аминь!