Форум

 Эпиграф:

- - Каким литературным направлениям вы сочувствуете или принадлежите? - Никаким, имею свое.
А. Платонов. Из  анкеты

          Андрей Платонов сегодня не просто в чести. Он сегодня, как модно говорить, в тренде. О нём говорят, о нём спорят, но споры эти в любом случае носят характер и торжества, и восхищения, и преклонения («и жизнь, и слёзы, и любовь…»). То же самое совсем недавно было с Булгаковым и Ахматовой. Впереди новые неожиданные «старые-новые» герои (лично я вполне допускаю, что таковыми станут и откровенно прохиндеистые братья Покрасс, и успешно забытый нынче товарищ Бабаевский со своим «великим» романом «Кавалер Золотой Звезды»), но пока поговорим о тех, которые «на слуху» именно сегодня. Итак, о Платонове. Мой собеседник – культуролог Сергей Коновалов.

         - Сергей Владимирович, а действительно: откуда сегодня такой интерес именно к Платонову? Времена моды на писателей, «обиженных» Советской властью ( а Платонова смело можно отнести именно к таковым) вроде бы уже прошли… Или в этом интересе уже что-то другое?     

- И вы, Алексей Николаевич, и я – не профессиональные литературоведы, мы не связаны никакими условностями и догмами, поэтому и судить нам о творчестве Платонова гораздо легче, чем им, профессионалам. Что подкупает (или завораживает) в текстах Платонова? В первую очередь и без всякого сомнения - его литературный ЯЗЫК! Вот, например, начало рассказа «Усомнившийся Макар»:

« Среди прочих трудящихся масс жили два члена государства: нормальный мужик Макар Ганушкин и более выдающийся — товарищ Лев Чумовой, который был наиболее умнейшим на селе и, благодаря уму, руководил движением народа вперед, по прямой линии к общему благу. … Макар же, как любой мужик, больше любил промыслы, чем пахоту, и заботился не о хлебе, а о зрелищах, потому что у него была, по заключению товарища Чумового, порожняя голова.»

Или  в этом же рассказе – прямая речь:

«— Тебе чего? — спросил Макара комендант ночлега.

— Мне бы нужен был пролетариат, — сообщил Макар.

— Какой слой? — узнавал комендант.

Макар не стал задумываться — он знал вперед, что ему нужно.

— Нижний, — сказал Макар. — Он погуще, там людей побольше, там самая масса!»

         Да, лозунговость! Да, плакатность! Автор имеет полное право на своё выражение, свой стиль! Но чувствуете, как слова ИГРАЮТ? И насколько непосредственна и в то же время нарочита эта игра! Казалось бы, несовместимые качества – нарочитость и непосредственность, но в результате получается именно платоновский стиль.

- А вы знаете, Сергей Владимирович, кого мне напомнили по стилистике эти отрывки? Хармса! «Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала. Алексей Толстой тоже что-то сделал. Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольге Форш по морде. Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили: "Вот ржет крупный современный писатель." И никто Алексея Толстого не тронул.» (конец цитаты). Согласны?

- Здесь можно забраться в такие литературоведческие дебри… Нарочитость литературного языка как литературного приёма началась с Салтыкова-Щедрина. Подхватил её Чехов, усугубили Заболоцкий с Хармсом, а завершил именно Платонов. Причём Платонов совершил не просто разложение литературной формы и языка, но и (сейчас вспомню фразу одного из литературоведов) « распадение способа осмысления мира.». Ни много-ни мало!

- Могу согласиться, но зато эти и разложение и распадение выглядят такими естественными! И никакой натужной салтыково-щедринской нарочитости!

- А потому что время изменилось. Была уже совершенно другая эпоха.

- Платонову просто-таки фатально не везло при жизни, но сейчас-то он единодушно признан выдающимся писателем двадцатого века…

- Вы, Алексей Николаевич, опять хотите спровоцировать меня на разговор терминологии. «Выдающийся – не выдающийся», «писатель – не писатель». Всё как у Войновича в «Шапке»: «Выдающимся – ондатровые, известным – из сурка,  а нам с тобой по чину из кролика полагается». В этой терминологии никогда не было, нет и , уверен, не будет единодушия. Лев Толстой - великий писатель?  На первый взгляд, вопрос совершенно идиотский. Кто бы спорил! Тогда почему же он сам себя считал графоманом? И считал так не из какого-то кокетства (уж кому-кому, а Льву Николаевичу при всём его противоречивом характере эта черта была совершенно несвойственна). Поэтому в предложенной терминологии по моему убеждению возможны лишь ЧАСТНЫЕ мнения. Если вам интересно моё – извольте: пользуясь вашим определением, определить, является ли сочинитель  литературных текстов писателем или таковым не является – это прерогатива ЧИТАТЕЛЯ, но никак не литературных чиновник и литературных критиков. Конкретный пример: совсем недавно в соединённых Штатах какая-то молодая женщина (не помню её имени и фамилии, да это и не важно), до этого совершенно никакого отношения к сочинению литературных текстов не имевшая, написала книгу (сама или с чьёй-то помощью – вопрос следующий) – и эта книга разошлась по Соединённым Штатам чуть ил не миллионным тиражом!

- А о чём книга?

- Да ничего выдающегося! Обычное киношное слезливое «мыло», переложенное на бумагу.

- Если ничего выдающегося, то с какой стати такой успех?

- Что говорится, попала в струю. То есть, оказалась в нужное время в нужном месте. То есть, сегодня и в США.

- То есть, чистейшая случайность?

- Можно сказать и так. Да, здесь нелепо проводить аналогию с сегодняшней популярностью Платонова, но, с другой стороны, «попадание» налицо! Имеет эта авторша право назвать себя «выдающейся»?

- Я вас понял, Сергей Владимирович. Впредь буду осторожней с «выдающейся» терминологией.

- …так что литературный сочинитель может имеет хоть какие звания, может быть обласкан с головы до ног всевозможными наградами, но если он не признан ЧИТАТЕЛЕМ, то писателем его считать, скажем мягко, весьма проблематично. Поневоле вспоминаются слова из песни Высоцкого: «Наш бугай один из перЬвых на выставке. А сперва кричали будто бракованный. …

- «… но одумались и вот дали приз таки. И лежит в медалях он запакованный».

- Вот именно! Медалями-то он увешан от рогов до самых, извините, помидоров – а всё одно БРАКОВАННЫЙ! И уж коли заговорил о Высоцком: у него-то ни одной медали не было. И ни одной его книжки при жизни не было напечатано. И в Союз писателей его не приняли. И т.н. «профессиональные литераторы» его никаким поэтом не считали. Но только время-то всё расставило по своим законным местам. И этих «профессионалов» сейчас уже и не помнит никто, а Высоцкого до сих пор и читают и слушают, и уважают. Причём, в саму фонетику литературного текста, как понятия, Высоцкий внёс очень серьёзный вклад. Достаточно сказать о его напевно-раскатистых согласных.

- И уж коли, Сергей Владимирович, мы заговорили о Высоцком, то в 2015-м исполнится 35 лет со дня смерти… Печальная дата….Что касается признания и преклонения, то и я себе позволю вспомнить слова Гоголя из его миниатюры «Театральный разъезд»: «Вы сами знаете, что такое литератор: пу­стейший человек! Это всему свету известно -- ни на какое дело не годится. Уж их пробовали упо­треблять, да бросили. Ну, посудите сами, ну, что такое они пишут? Ведь это все пустяки, побасенки! Захоти, я сей же час это напишу, и вы напишете, и он напишет, и всякий напишет.». Колючий был человек Николай Васильевич! Колючий и вы человек, Сергей Владимирович!

          - Я – честный. А честные всегда колючие.

( статья опубликована в декабрьской номере 2014 года литературного журнала «Зарубежные задворки» (Германия)

Я  - человек хотя и совершенно наивный ( но в то же время, понимающий, что ЛИЦЕМЕРИЕ есть категория ВЕЧНАЯ, особенно у нас в России), но даже меня коробит, когда сегодня некие важные ГОСУДАРСТВЕННЫЕ дядечки с широченными едальниками и могучими загривками, состроив на своих холёно-откромленных физиономиях страдание, СОстрадание, внимание, понимание, сочувствие и ещё миллион разных многозначительных оттенков, заявляют в наши телевизионные экраны: да, МЫ (?) сегодня переживаем тяжёлые времена. Но НАМ (?) надо сплотиться и выстоять. МЫ (?) такие неприятные моменты в нашей истории уже проходили. МЫ (?) не позволим! Ну, и так далее… И после эти «мужественных» спитчей пытливо заглядывают нам в мор… извиняюсь, в физиономии: дескать, ну как, «дорогие пролетарии» от слова «пролетать»? Прониклись духом? Осознали глубину момента? Соображаете, наконец, что МЫ и ВЫ суть единое целое? Убедили МЫ ВАС или ВЫ, «пролетающие», всё ещё это самое? В смысле, «каким ты был – таким остался»? И после этих убедительных вопросов эти дядечки с чувством глубоко и широко выполненного долга усаживаются в свои шикарные иномарки (Ну, не на метрЕ же им ехать!) и катят мимо замирающих и поедающих их глазами «гаишников» (или как их сегодня?) к себе домой (понятно, что не в «хрущёвки». Совсем не в «хрущёвки»!). А приехавши, садятся за стол и начинают кушать копчёное мяско, сыр- пармезан и мидии в винном соусе. И завтра будут кататься в своих иномарках, проживать в роскошных апартаментах и кушать то ж самое, что кушали сегодня. И послезавтра тоже. И дальше, дальше, дальше… Но не торопитесь записывать их во врагов! Потому что они - ЛЮДИ! А поглощаемые продукты, все без исключения – теперь ОТЕЧЕСТВЕННОГО производства! И иномарки они сменят! Обязательно! Дай, как говорится, срок! А апартаменты записаны на жену, тёщу, тестя и тестеву собаку! То есть, к дядечкам никакого отношения эти выдающиеся хоромы не имеют! Они, может, вообще на сундуке спят в прихожей, дерюжкой прикрываючись!

Так что хрен подкопаешься и хрен этих дядечек за их налитые жиром бока просто так ущипнёшь! Потому что они – ПАТРИОТЫ, едрёна вошь! И не простые, а пламенные! Понял, чмо пролетарское от слова сам знаешь какого? То-то!

И мне не остаётся ничего другого, как утешиться эпиграммой нашего великого  и наивного Александра Сергеевича Пушкина, которую он написал «в честь» какого-то торжественного обеда у государя-императора:

Ты богат, я очень беден;
Ты прозаик, я поэт;
Ты румян, как маков цвет,
Я, как смерть, и тощ и бледен.
Не имея ввек забот,
Ты живешь в огромном доме;
Я ж средь горя и хлопот
Провожу дни на соломе.
Ешь ты сладко всякий день,
Тянешь вина на свободе,
И тебе нередко лень
Нужный долг отдать природе;
Я же с черствого куска,
От воды сырой и пресной
Сажен за сто с чердака
За нуждой бегу известной.
Окружен рабов толпой,
С грозным деспотизма взором,
Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором;
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой,
Хоть и морщуся, да тру.

А вспомнивши и прочитавши, молча утереться, пнуть ногой стоящий в коридоре велосипед (потому что девать его некуда! Кубатура жилища не позволяет!) и идти из своей «хрущёвки» площадью в двадцать два квадратных метра в наш «тридцатый». Где ливерушка, которая  в ноябре стоила двести пятьдесят рублей за килограмм, сегодня стоит уже двести восемьдесят. А банка хрена – девяносто против ноябрьских шестидесяти. Эх, жизнь моя, копейка! Взять, что ли, от такой радости ещё и поллитру за нынешние двести пятьдесят, которая при Советской власти носила гордое название «три шестьдесят две»?

(элегическая кантата. Исполняется задумчиво. Сопровождается яростной игрой на только что отремонтированной после очередного тёщиного дня рождения балалайке)

Я попил сегодня пива,

Скушал миску голубцов.

Так что выгляжу счастливо,

И, естественно, здоров.

Я – красивый и могучий!

Аполлон, гребёна мать!

Лишь один вопрос тревожит:

Может, супу похлебать?

Иль голубчиков докушать

(Я с утра их не доел)?

И чешу пупок в раздумьи

От таких великих дел.

Посвящаю нежно-трепетному чувству первой любви, а также одному широко известному подлецу-парикмахеру, скрывающемуся под личиной беззаботного астронома-затейника

Девушка красивая вышла на бугор.

Ждёт, когда появится паренёк Егор.

Где же ты шатаешься? Места не найду!

Может, с кем купаешься ты сейчас в прудУ?

Иль в пивной за кружкою пива ты сидишь?

Бутер жрёшь с селёдкою, милый мой малыш!

Или распиваешь с кем водки пузырёк?

Чем ты занимаешься, славный паренёк?

Вздох раздался горестный, замер на лугу.

Прошептала горестно: «Больше не могу…».

И пошла решительно к речке, под бугор…

Вот какой собачий пёс, это тварь Егор!

Обманул девицу он, соблазнил слегка!

Нету для красавицы слаще мужика!

Носит, безответная, пОд сердцем дитя…

Кто возьмёт теперь её замуж нехотЯ?

И волна сомкнулася в ей над головой,

И собака гавкнула  где-то под горой.

Капли вдруг закапали, дождик молча лил.

Вдоль крутого берега лифчик тихо плыл…

Будьте осторожнее, девушки, в любви!

Не сдавайтесь сразу вы этим кобели!

Станьте поумнее вы, не теряйте лиц –

И тогда не будете в речке вы топитц!

(гимн во славу! Исполняется мощно, напористо, с твёрдым убеждение в собственной правоте. Сопровождается яростной игрой на только что отремонтированной после очередного тёщиного дня рождения балалайке)

Посвящаю одному моему застенчивому другу, великолепному астроному-парикмахеру

Я не пил сегодня кофий

И не кушал колбасы,

Патаумшт с утра на рынке

Покупал себе трусы.

О таких давно мечтал я:

Д коленок чтоб длиной,

Цвета синего, с сатина.

В них я молоден душой!

Летом знойным в пляж я выйду –

Ахнет тамошний народ!

Все гуляют здеся в плавках,

Только я - наоборот!

Ветр трусы мои раздует,

Всё обдует впредь и взад!

От такого от блаженства,

Стану я безмерно рад!

Занырну в водУ с обрыва,

Проплыву я стилем брасс,

И трусы, как в лодке парус,

Покорят всех сразу враз!

Посвящаю моему великолепному другу, тому ещё знатоку кулинарных блюд, приготовленных на парУ и со сметанным хреном

Надо много кушать супу,

Чтобы сильным стать, как слон.

Вот с утра сожри кастрюлю –

Превратишься в Аполлон!

И таскать ты будешь брёвна

Словно спички с коробкА.

Жизнь красивая начнётся

И весёлая слегка!

Если ж скушаешь селёдку,

Хлебной коркой зажуёшь,

Станешь грустным и колючим,

Словно старый злобный ёж.

А накушамшись кефиру,

А потом – сырой воды,

Ты с толчка слезать не будешь

Никуда и никуды.

Вывод:

Все питайтесь аккуратно,

Всё не жрите без разбор,

И тогда вы проживёте

Тыщу лет, как дед Егор!

Посвящаю моему великолепному другу, неунывающему балагуру-пересмешнику, великолепному астроному-парикмахеру, а также задорному алкоголику, не чуждому идей

Новый Год стучится в двери –

Гарька в дверь стучится к мне:

« Не желаешь освежитсыть

Прямо щасжить, при луне?».

« А куда пойдём, дружище?

Где приветлив огонёк?

Где нальют и где посодют

Нас под ёлку на пенёк?».

«А к Снегуркиной Риммульке,

Что из дома номер шесть!

Самогон у ей прелестный,

Витаминов в ём не счесть.

Также жирность – сто процентов,

Аромат захватит дух!

Надевай быстрей галоши,

И на голову – треух!».

И пошли, не зная страха

И не ведая стыда.

Новый Год стучится в двери!

Он стучится к нам всегда!

 Посвящаю себе,  любимому!

В магазин пойду «Колбасы»,

Ливерушки там куплю,

Той, что стОит килограммий

Двести семьдесят рублю.

Да, недёшева закуска!

Не в копейку или пять!

Не смогу щас, как бывало,

Ежедневно пожирать!

Жаль! Ведь сколько в ней калорий,

И жиров, и витамин!

Вкус такой, что всю котелку

Смолотить могу один!

Всё ж на праздник новогодний

Я  потрачусь – не скуплюсь.

Ей с горчицей или хреном

Обязательно нажрусь!

(экспромтный экзерсис. Исполняется спокойно. Сопровождается утробными стонами)

Кто идёт с базара гордо,

Счастьем светится лицо?

Это Гарька, мой товарищ,

Там купил он пять яйцо,

А ещё баранью нОгу,

Банку хрена и арбуз.

Он с младенства оч. обжорист,

Этот бывший карапуз!

Щас он взросл, усы и шляпа,

С волосатою ноздрёй.

Может, даже стал он папа

Или дедушка какой!

Да, годА! Но так же весел,

Как в младенчестве своём.

Встречусь с ним, пойдём в пивнуя,

Тама водки мы попьём.

А напимшись, песнь лихуя

Запоём от всей души!

Хороши в лесу берёзки!

Также с пивом беляши!

(Исполняется спокойно, доброжелательным голосом, полным любви и нежности к братьям нашим меньшим. Сопровождается радостным гавканьем, тявканьем, мяуканьем и необременительным элегантным матюканием)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ. Он - оч. хор. человек! А то, что излишне нервный и имеет тайную непреодолимую страсть к алкоголизму, так это только подчёркивает его тонкую душевную организацию

Эпиграф:

- Хлеба к обеду в меру бери!

Хлеб – драгоценность! Им не сори! –

( плакат, который висел над раздаточной в столовой «Ока» - великолепном распивательно-питательном заведении, находившемся при Советской власти в самом начале Окского проспекта. Скока мы там портвейну выпили – страсть!)

Собака сидела на лавке,

Жевала она помидор,

А мимо, из ближней пивною,

Домой шёл Слюняев Егор.

Он сильно был выпимш, собака!

Он водки напился в пивной.

Имеет законное право:

Сегодня у ём выходной.

Он трудится целыми днями

В цеху, на родимом завод.

Ударник, герой производства!

В Доске он Почёта висЁт.

Напильником страшным железным

Шкрыбает железну деталь,

И пота могучие капли

Его выдавают печаль.

Поэтому полное право

Имеет он в свой выходной

Нажраться как  эта собака,

Что выла вчера под горой,

А щас здесь сидит на скамейке,

Томат, насыщаяся, жрёт.

И мухи над ею кружАтся,

Влетают животному в рот.

Егор, увидавши собаку,

Победную поступь прервал.

Тяжёлым он взглядом упёрся,

И глаз на собаку поклал.

Сробела собака от взгляда,

И в горле застрял помидор.

Такие вот ужас и страхи

Внушил ей Слюняев Егор!

Но зря она пакостей ждАла:

Он руку свою протянул,

Погладил легонько по лобик

И даже меж ушк шшыкотнул.

Потом завздыхал отчего-то

И путь свой продолжил опять.

Придёт щас, нажрётся коклетов

И ляжет в кровать отдыхать.

Вывод:

Не бойтесь, собаки, егоров!

Не бойтеся их никогда!

Они вам плохого не сдела!

Они же ведь люди ТРУДА!

(опоэтизированное неизбывное. Исполняется одиноким мужским голосом. Сопровождается задумчивостью и салатом «оливье»)

Посвящаю одному моему… Есть такой… хитрец-забавник… передовик своего индивидуально-оригинального производства

Эпиграф:

- Не стонал он и не плакал.
Он немножечко покакал… -

( из личного, трепетного, далёкого…)

Гарька наш – силён, бродяга!

И красив, как никогда!

Весь медалями обвешан!

Здесь – звезда, и там – звезда!

И за что такая почесть?

Может, он и сам звезда?

Может, славно отличился

Где, накой, зачем, куда?

А какая, в общем, разнитц?

Ведь наградов целый воз!

Вот какой он, этот Гарька!

Настоящий Дед Мороз!

(элегическая рапсодия. Исполняется светло и радостно. Сопровождается оленьим рёвом на бегу и на скаку)

Посвящается одному тут… Ну, вы все его сами распрекрасно знаете… А если бы и не знали, то тоже ничего бы не потеряли… Радости-то…

Эпиграф:

- Ёлки, палки, лес густой.

Ходит хрен один с косой! –

( из личного неизбывного)

Кто стучится в дверь квартеры,

Долбит, словно паровоз?

Это ж Гарька, мой товарищ!

Он сегодня – Дед Мороз!

Борода на ём из ваты,

И такие же усы.

Шапка, шуба, палка-скалка

( Где б нажраться колбасы?)

За спиной – мешок холщёвый.

В том мешке чего-то есть?

Ты чего там прячешь, Гарька?

Мож, бутылок, скажем, шесть?

Улыбнулся он вопросу

И достал оттуда он…

Не бутылкину поллитру,

А флакон одеколон!

На, сказал, тебе подарок!

Будешь морду освежать

После брижки или стрижки.

Веселись, гребёна мать!

Чтобы нюхали в окрУге

Дефьки гладкие тебя,

И вздыхали чтоб счастлИво

От такого кобеля!

Удружил, ничто не скажешь!

Ах, ты, Гарька-молодец!

Я за то тебя уважу!

На, собака, огурец!

А в другую руку – румку.

Выпей, смачно закусАй!

Мне с таким, как ты, товарищ,

Хоть на ёлку, хоть в сарай!

Цитата от kurganov (31-12-2014 17:28):

Цитата от kurganov (03-01-2015 04:31):

Как же всё-таки тяжело у нас в деревне без нагана! А почему? Потому что люди очень доверчивые. Всякую хирню воспринимают буквально и на полном серьёзе.

Вот, например, читаю сегодня новость:

«Американского рэпера Джоуи Bada$ обвинили в нападении на австралийского охранника, сообщает Associated Press. На прошлой неделе 19-летний музыкант перед своим концертом в городе Байрон-Бэй (штат Новый Южный Уэльс), предположительно, ударил сотрудника службы безопасности, который спросил у него документы. В результате у 20-летнего охранника оказался сломан нос.» (конец цитаты)

Вроде бы ничего особенного. Ну, сломал и сломал. Эка невидаль! Был бы я этим охранником, я бы этому певуну дубинкой враз мозги на место вправил до полного евоного посинения и опухания голосовых связок. Но в ихней Австралии, видать, охранники жутко деликатные, а может, даже и стеснительные – вот этот  сторож и напоролся. Так ему, деликатному, и надо.

         Хотя я, собственно, не об этом весёлом факте. Дело в другом. Я  - человек в   современной терминологии  совершенно неграмотный, опять же пью уже вторую неделю, из закуси – одни солёные огурцы да плавленые сырки. Поэтому задал читателям этой «нососломательной» новости совершенно логический вопрос: скажите, пожалуйста, господа хорошие, а чем отличаются  дилер, триллер, рокер, брокер, рэпер, скрепер, гриппер и триппер? В чём ихняя принципиальная разница? С какой-такой стати различаются?

         Нет, ну всё же чётко и конкретно спросил! Без всяких там замудрёностей и откровенного хамства! А читатели почему-то обиделись. Двое меня прямым текстом послали (вы поняли куда. Не маленькие. Сами, небось, не раз посылали. И вас тоже и туда же.), а ещё трое начали объяснять, что триллер – это такая убийственная книга, рокер это который работать не хочет и целыми днями и ночами на моциклетке гоняет, назло врагам – на радость маме. Брокер - который деньги то ли считает, то ли рисует, то ли ворует (да какая, в общем, разница!), скрепер – бульдозероуборочная машина, а рэпер песенки исполняет и охранялам ихние охранятельные носопырки набок сворачивает.

         Спасибо, отвечаю, за пояснения. Но имею новый вопрос: а тогда при чём тут триппер?

         Троица призадумалась. Наконец, один из них отвечает: действительно, при чём? Вы что, товарисч, себе позволяете? Может, вы слегка выпимши или не совсем удачно прохмелимшись?

         Это почему же «слегка», обиделся я. Я «слегка» никогда не бываю. Потому что привык всякое важное  дело доводит до его логического конца. А триппер тут при том, отвечаю, что есть же рокеры, есть крекеры, есть дилеры и триллеры. Почему же триппер вы не относите к этому совершенно логическому семантическому ряду? (Семантика, как и фонетика, это такой раздел филологии. Уж нам-то, заслуженным скотоводам, это совершенно определённо известно!  Мы те ещё филологи!)

А эти… обиделись. Чего ты нам мозги пудришь, отвечают. Триппер – это такая нехорошая болезнь. Передаётся половым путём при неразборчивых связях. Например, в грязном подъезде или случайных кустах. А рокер это который на моциклетке. Скрепер это бульдозер. А рэпер песни поёт и носы сторожам ломает. Так что все довольны – все  смеются. И все опять же при делах.

- Тоись, трипаком никто не болеет? - спрашиваю их опять же, - Все здоровые?

         - Чего ты к нам пригрёбся с этим трипаком? – не выдержали эти интеллигенты, - Небось, сам подцепил на какой-нить вокзальной шмаре, а теперь изливаешь свой яд в бессильной злобе, оскорбляя  порядочных людей! Дурак! Иди отсюдова!

         Вот такая переписка. А ведь сначала показались умными и глубоко интеллигентными людьми! В результате оказались самыми настоящими сволочами. И чего я им такого оскорбительного сказал? Всего-навсего болезнью поинтересовался и её местом в нашем сегодняшнем развесёлом обществе. Где никто работать не хочет, а вот на моциклетках гонять и песенки дурацкие  истошно исполнять – будьте любезны, мы все тута! Собаки какие! Не буду их больше ни о чём спрашивать! Пусть сами разбираются во всех этих медицинских тонкостях!