Форум

* * *

Голубеют дали

Холод не тая.

Птицы дёру дали

В тёплые края.

«Не пылит дорога,

Не дрожат листы»,  

И в лесах убого,

И поля пусты.

На душе обида -

С дыркою сапог…

Жалко инвалида

Что лишился ног.

СЛЕПИЛ

 От скуки дикой после пьянки

 Компьютер сделал Толька Планкин.

 Не знаю: водку пил он, ром.

 Но знаю — делал топором.          

 И говорит ему сосед:

 «Компьюктеру износу нет,

 Ну, ежли не включать яво.

 И с виду вродя нечаво!»

ЖАРЕНЫЕ ШТАНЫ

 На толкучке для жены

 Взял варёные штаны —

 Все в заклепках из металла —

 О таких она мечтала.

 Упадешь — и не разбился:

 Словно повар потрудился!

 Правда, пару тысяч стоят, 

 Но не это беспокоит.

 Плохо то, что нет в продаже

 Жареных — обидно даже.

 Будут — cразу, не шучу —

 Сколько хочешь заплачу.

 Только бы, как говорится,

 Жарили их за границей.

КТО РАНЬШЕ?

 — Кто раньше —

 Курица или яйцо? —         

 Скажи, кацо.

 — Не спрашивай —

 Не знаю я,

 Сосед.

 Я только знаю —

 Ни яиц, ни кур

 В мой холодильник нет.

С УЗЕЛКОМ

 С узелком притопал в цех —

 Рассмешил, конечно, всех.

 Но, зато, я в час обеда

 На Камчатку не поеду.

 Не отправлюсь на Чукотку —

 Супа похлебать в охотку.   

 Не помчусь на Сахалин,

 Чтобы съесть столовский блин.

 А не то, как — на обед —

 Ближе и буфета нет.

СПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

 Настанет день, настанет час,

 Когда мне будет не до вас.

 Я буду тих, как линь, как лещ,

 Как невостребованная вещь.

 Я буду скромненько лежать —

 Начальнику не возражать.

 А как мне возражать, и чем?

 Я — нем, и я доволен всем.

 Меня хоть в деготь, хоть в вино —         

 Мне совершенно все равно.        

 Хоть глубже в яму, хоть к забору,

 Хоть к черту лысому в контору,

 Хоть к бабке Нюре на чердак...

 А, впрочем, жил я тоже так.

ЛОВЯТ

Рыбу ловят на овсянку,

На опарыша и манку;

Крокодила — на живца,

А на хитрости лжеца,

Явный дефицит — по блату,

В бывшей рыбной речке — вату,

Вместо вежливости — хамство,

Ловят трезвость — лезет пьянство,

Мышь — на вкусный ломтик сыра,

В пьяном виде — бригадира,

Лодыря — хоть в кислом тесте,

Но не на рабочем месте,

Утку, как всегда, на «мушку»,

Дурочка — на побрякушку,

Сон — на передачу «Взгляд»,

На рекламу — всех подряд.

СЛЕЗ С ДОСКИ ПОЧЁТА

Он курит дешёвую «Приму»,

Давно не осталось родни.

И скоро, наверно, покинут

Его неуютные  дни.

Он не экономит на водке

Не первый, как видимо год;

Соседские вздохи и вопли

Почти не тревожат его.

А за неуплату квартиры

И свет отрубили,  и газ,

И нет унитаза в сортире,

Давно он пропил,  унитаз. 

А был мужичок этот мастер:

Он плитку укладывал, шил;

И люди, какой хочешь масти

К нему за подмогою шли.

Но время скорючило пальцы,

Ладони как ржавая  жесть.

Покинул и магний, и  кальций

Коль всякую дрянь пить и  есть.

Но он не Максим (Пешков) Горький,

А так же не Ван (шустрый) Клод …

Знай, цедит вонючую, горькую,

И корки сухие жуёт.

Когда-то с доски он почёта

Красавцем кудрявым  смотрел.

Всё в прошлом,  ушедшем, да что там.

Короче, с катушек  слетел.

ОБРАЩЕНИЕ К ФЕТИДЕ

Фетида, я вас понимаю,

И это не идея фикс,

Чтоб сын Ахилл ваш не был с краю,

Его вы окунули в Стикс.

И стал Ахилл почти бессмертен,

Лишь пятка подкачает в миг-с,

Но и моим словам поверьте:

Сынок нарвётся ваш на бикс.       

Всем ясно, что малец при силе,

Но и способен  добивать

Лежачего. Как некрасиво!

Ну, что могу ещё сказать?

Ещё кого родите, знайте

Семьи устройте мягче быт,

Ребёнка в Стикс не окунайте,

Добрей его учите быть.

АТТИЛА

Судьба ему жизнь закрутила,

Крут был желания настой.

Крутил историей Аттила,

Аттила – азиат крутой.

Европа от него рыдала

И Риму приходилось выть,

Но всё ему казалось мало,

Мечтал всю землю покорить.

По старости решил жениться,

Француженку себе нашёл.

«Куда ты, дурень плосколицый?

Куда? Подумай хорошо!

Она же баба молодая,

Не ползает как ты по дну.

Она тебя же доконает,

Уделает за ночь одну».

Нет, не послушался, женился,

Загнал себя дурак в тиски.

Потом напишут: «Отравился,

Наелся жареной трески».

А я, начистоту вам, честно…

Совру – пускай загложет дог:

Атилла этот самый – треснул,

Супруга выполняя долг.

Рассыпалась его империя,

Как десять под мечём корыт,

И он исчез, как Какаберия,

Никто не знает, где  зарыт…

Я рассказал, а вы кумекайте

В морозы лютые и зной:

По жёнам по чужим не бегайте,

Довольствуйтесь своей родной.

ТАК УСТРОЕН ЧЕЛОВЕК

Так он человек устроен —

Заявляю я трубя, —

В коллектив его — где строем, —

Замыкается в себя.

Черт с тобой — живи особо,

Мы совсем не супротив.

Обособившись особа

Снова рвётся в коллектив.

Затыкают рот — бормочет.

Говори — набрал воды.     

Дефицит — разбиться хочет.

Все есть — снова нелады.

За глаза — тузит начальство.

Критикуй — ушел в покой...

Где-то я с таким встречался.

Черт дери! — я сам такой.

КТО Я ТАКОЙ?

Кто я такой? — и сам не знаю.

Совсем не знаю я себя:

Вслух тёще говорю: «Родная!»

А про себя: «Да чтоб тебя...»

Я неопознанной породы,

Во мне сидит особый дух:

Учу детей: «Я, в ваши годы!..»

А про себя: «Дал жару... Ух!»

Порою, на работе, матом...

Так, аж слова под мышкой трут.   

«Давай!» — кричу своим ребятам.

А про себя: «Напрасный труд».

С завидным так же постоянством

Я заявляю всем трубя:

«Давно пора закончить с пьянством».

А сам... Не знаю я себя.

* * *

Наплевать мне, наплевать

На ухмылки, вопли,

И не думал распускать

Слезы, слюни, сопли.

Как смогу, так и спою —

Разнесу-размножу. 

Я на этом и стою —

Хоть ботинком в рожу.

Не поймать мне судака —

Ёршика поймаю.

Блещет тихая река,

А барбосы лают.

СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА

Гуляет Сонька рыжая,

Немного глаз раскос,

По модному пострижена,

Хрипца от папирос.

Гуляет,  не жеманится,

Есть дело для руки,

Бульварная карманница,

Рыдайте кошельки.

Ждёт постоянно каторга,

Как март грачей прилёт.

Туда нельзя ей надолго,

Профессия зовёт.

Где рыжая, там скученность,

Покоя в лом кронштейн.

Дивилась петербургщина

Вся Сонькою Блювштейн.

ШУТКА

Дою корову

Над рекой ШушА.

Мечта здорова –

Влаги ни шиша.

Шуршит камыш,      

Как и вчера шуршал.

А млека шиш.

Такое антраша.

Идёт доярка

И даёт мне втык:

«Кого ты доишь,

Дурень, это бык».

* * *

Сижу один я целый день,

Залазит в «чайник» дребедень:

Ну, где бы миллион найти,

А то кругом кричат: «Плати!»

Ох, кто бы деньги потерял, -

Такой в мозгах материал.  

Иль инкассатор гамадрил

Мешок бы нёс да обронил.

Или кассирша с бодуна…

Богатая у нас страна.

Но только никакая стрядь

Не хочет деньги потерять.

* * *

Вот статуя стоит в лесу

Дожёвывая колбасу.

Из города начальник бес

Её перенаправил в лес.

Стоит она и слёзы льёт,

Под нос бормочет: «Ну, урод…»

Да это наш родной Ильич!

И я отдал ему кулич.

Протянута его рука.

Мне стало жалко старика.

ДАНАЯ

 Акризий — царь Аргосский

Ужасно удручён:

Увидел как-то броский,

Ужасно страшный сон,

Что предсказал — заохаешь —

Дурное бытиё:

Внучок его угрохает,

Прикончит, ё моё.

А дочь его — Даная,

Наперсница проказ,

Как раз уже такая,

Ну, самая, как раз.

Ей, значит, надо мужа —

Катается, ревёт.

Отец другим загружен,      

Ей воли не дает,

В подвал её затулил,

Мол, здесь тебе и жить,

Служанку бабу Юлю

Заставил сторожить.

Служанка баба Юля

Бездрёмна день и ночь,

С ней рядышком на стуле

Бедняга между прочь...

Уж если дева хочет —

Её не уберечь;

Отмочит,  так отмочит,

Враз потеряешь речь.

К ней Зевс прокрался ночью,

Нашёл видать ключи,

Увлёк и опорочил,

А как, не вас учить.

И родила Персея,

И вроде ничего.

Гуди-гуляй Россея

По поводу того.

* * *

 “Летят перелётные птицы”,

 Полнеба темнеет от тел.

 И мне бы перо в ягодицы:

 За ними бы вслед полетел.

 Для сердца здесь много нагаек,

 Нет места в родной стороне.

 Ничто мне уже не мигает,

 А если мигает — не мне.

 И я не чугунной трубою

 Однажды был ночью  зачат…

 Вон как придавило судьбою -

 Одни только пятки торчат.

 Меня осуждать вам  негоже,

 За этот уныния клей…

 Возможно, вы много дороже?

Возможно, вы много светлей?

 “Летят перелётные птицы”,

 Там ждёт их такая же клеть.

 Тому, кто изволил разбиться,

 Уже никогда не взлететь.

      VAE VICTUS

(Горе побеждённым)

И бросил Брен свой меч тяжёлый

На чашу медную для гирь,

Рим ужаснулся побеждённый,

А был когда-то он другим:

Он варваров бил, готов, галлов

Могучим поводя плечом;

Труда он положил немало,

Все легионам нипочём.

Но вот покоя захотелось —

Империя так велика;

Кто посягнёт, отыщет смелость,

В утробе нет таких пока.

А вот нашлись. Пришли. Разбили.           

Закономерная беда.

Рабами галлы раньше были,

Теперь большие господа.

Вождь галлов Брен аж по колени

Засыпан золотом стоит.

И многим чванства поколениям

Унизиться так предстоит.

Любые могут рухнуть стены

Осколками простыми став.

Про меч не забывайте Брена

В самонадеянность упав.

К  СЫНУ

К сыну бабка опять собралась

По нужде материнского зова.

Зов имеет великую власть,

Сын её с малолетства по зонам.

Этот Ныроб, ох как далеко,

У реки, что течёт из трясины.

Лес валить это так нелегко

И сплавлять штабеля древесины.

Добираться до зоны – беда,

Эти ямы и эти ухабы…

Вот опять потянуло туда,

Перед смертью увидеть хотя бы…

И отгрохал по рельсам состав,

Он считать стыки здорово может.

К молодым строг дорожный устав,

Только к старым значительно строже.

На попутке потёртой тряслась,

Здесь участки хорошие редко,

Бездорожья отведала всласть,

Но в котомки вцепилась и крепко.

И на лодке её провезли –

Восседала она как царица.

Из тряпицы достала рубли

Не обидеть чтоб, чтоб расплатиться…

Вот и зона - стоит на холме,

 Перейти лишь по гати ложбинку.

 Там и сын Васька в крепкой «тюрьме»,

 Дурачок, непутёвый кровинка.

 Солнце скрылось за лесом почти,

 А глаза видят в сумраке плохо,

 Затерялись в котомке  очки…

 Из кустов прёт какой-то пройдоха.

 Прямо к старой, упорно, молчком.

 И на Ваську родного  похожий.

 Вырвал сумку…  Бабуся ничком,

 Боль в виске, и подняться не может.

 «Я ж тебе передачку несла,

 Что с тобою стряслось, милый Вася…»

 Этот стриженный гад не был не слаб,

 Меж деревьями быстро убрался…

 Только утром её и нашли,

 Унесли, положили в больничку.

 А она через вздохи и всхлип

 Слов своих выдавала наличку:

 «Ну, зачем же ты, Васенька, так.

 Не ждала рОдный этакой встречи,

 Хоть и сын ты мой, только дурак,

 Мать свою ни за что покалечил…»

 На закате она умерла

 Отвечая небесному зову.

 Вот такие, бывают, дела,

 На виду старой, выцветшей зоны.

 Но, а Васька – её рОдный сын

 Блатниками убит был намедни,

 А лесной этот выродок сыч,

 Был из местных, пропойца последний.

 Много горя скрывает тайга,

 Много крови и слёз напитала.

 Хоть машины и ходят туда

 Милосердней, однако, не стала.

АРИЙЦЫ

Тумба-румба, силь ву пле –

Где бело, где красно…

Жило племя на земле –

Умное ужасно.

Шамба-рамба, плембано,

Вельба дарапийцы…

Называли все его –

Чистые арийцы.

Вкруг арийцев – дураки –

Злы и тупорылы;

Хоть в степи, хоть у реки –

Всё равно – гориллы.

С тех и поселилось пор

Племя торовато;

Вот отсюда и попёр

Род аристократов.

Лет немало протекло

Блёклых и идейных…

Как сквозь мутное стекло

Смотришь на людей ты.

Смотришь словно бы на вшей,

Ну, ты и каналья!

И шевелится в душе:

Гений, блин, не я ли, а?

  АВРЕЛИАН

Империя опять на взлёте.

Опять могуч и грозен Рим.

«Куда вы, воины, идёте?

И кто ваш нынче господин?» -

«Наш господин поставлен нами,

Он выше всякой вышины,

И мы расправимся с врагами,

Империю расширим мы.

Проверен он неоднократно

И хитростью не ограждён,

И нет в родне аристократов,

Простой крестьянкою рождён.

Врезаться сам бесстрашно может

В густые вражьи он ряды;

Один десятка два положит,

Полёт стрелы опередит.

Велик необычайно телом,

Меч переломит он шутя,

А бросит клич, качнутся стены

И люди наземь полетят.

И страны перед ним, как травы…

Прикажет – реки не текут…»

И был Аврелиан отравлен

Секретарём, по пустяку.

ТЕСЕЙ И ПЕЙРИФОН

 Когда бродяга или нищий

 Украл, чтоб голод утолить,

 Ну, это ясно, что с них взыщешь,

 Им, так сказать, сам Зевс велит.

 А если чин довольно крупный —

 Вагоном прёт себе домой,

 Он поступает слишком круто,

 Его поступок не дрянной?

 Царь Пейрифон похитил стадо,

 Тесею нанеся урон…

 Царю ли это сильно надо,

 Оголодал неужто он?

Ворованным вор и нажился,

Увидев в этом благодать.

Весь белый свет насторожился

И стал развязку драмы ждать.

 За ним Тесей бегом в погоню,

 Как был — без тапок и погон.

 А тот — спокойно стадо гонит      

 С лугов Тесея в свой загон.

 Догнал. Схватились за оружие,

 Сейчас прольётся чья-то кровь,

 Злость так и плещется наружу,

 И тот — и тот — бык, будь здоров!

 Не ясно — кто воткнётся носом

 В дороги пыль, в сплошную тишь.

 Короче, под большим вопросом:

 Тебе лаврушка или шиш.

 По мифу — чисто — чики-брики —

 Не плачь, моя родная мать.

 Понравились друг другу дико,

 Не захотели воевать.

 И тот атлет, и этот тоже,

 Не просто для битья чурбак.

 Атлет понять атлета  может,

 РавнО как рыбака рыбак.

 Обнялись и друзьями стали -

 Старинный миф внушал простак.

 Но мифу верить мы не станем,

 Всё было, думаю, не так.

 Тот был ворюга, этот — тоже,

 И ксива не по месту там:

 Написано у них на роже:

 “Да всё нормально, слышь, братан.

 Ты спрячь подальше щучку-ножик.

 Раскинем стадо на двоих…”

 Другие версии возможны,

 Но не исследовал я  их.

БОМАРШЕ

Пронырам на земле не плохо,

Как ил пруда для карася…

Мчит за эпохою эпоха

Ущерба им не принося.

Их нелегко смутить укором,

В них от укоров дамба есть.

Им тупики лишь для задора,

Преодолеть тупик – за честь.

Не отрицает их удача,

Уныния подёнщик слеп.

Хромая невезения кляча

Не тащится за ними вслед.

Сегодня в центре, завтра с краю,

Всё разметает словно рысь.

Проныра сам себя играет

На сцене, под названием «жизнь».

Куда б года ни повернули,

Зигзагов вязь им по душе…

Севильский, так сказать, цирюльник,

Всецело сам есть Бомарше.

ВАСЬКА И ГРЕЙ

Ваське она доверяла
Твёрдо, открыто, сполна,
Вместе с ним и бомжевала,
Вольную волю вела.
Ваське немного за тридцать,
Пройдено много пути,
Время бы остепениться,
Дело какое найти.
Выбрать себе разведёнку –
Рожей чернее пусть шпал.
Ел бы сгущёнку, тушёнку,
И на постели бы спал.
Нет – по дворам ползает,
Думушки никакой,
Выброшенное использует,
Вшивый, грязный, чумной.
Псина всегда с Васькой рядом -
Сучка, а кличку дал Грей.
К мусорному обряду
Склонна, и нравится ей.
Много лет Васька без мамки,
С мамкой-то было житьё.
Ахнул, Ну, как из берданки
Как-то инсульт гад её.
С мамкой не робил он, Васька –
Не приучила она.
Вечна ли мамкина ласка?
В десять – сигарка дана.
В двадцать вовсю дебоширил,
Крепким он стал пугачом.
Даже однажды он шилом
Мамке поранил плечо:
Денег ему не давала,
Злость закипала его,
Да и просил очень мало,
Так, на бутылку всего.
Мамка – техничкою в ЖЭКе,
Тряпкой елозить мастак,
Женщине денежки эти,
Ох, доставались там как!
Денег таким вечно мало,
Слабый - тот пашет за грош.
Тратила не как попало –
Комната, хавка, хорош.
Ваське везьде колотушки
От мужиков, от мамаш…
Васька – не Блок, и не Пушкин,
Васька – обычный алкаш.
Быстро квартиру он пропил,
Пропил её, прогудел.
Стал он помоешным профи,
В смысле маг мусорных дел.
Крепкая сбита команда,
Женщины в ней тоже есть.
Жить-то всем хочется, надо,
Надо хоть плохо, но есть.
Васька бугром здесь считался,
Честным считался бугром:
Вместе с другими шатался –
Нос загорелый багром.
Васька всегда рядом с Греем,
Год подгонял быстро год.
Грей Ваську в холод погреет,
Если ночлег тот найдёт.
Как-то, собаки не стало,
Нету собаки нигде.
Этого так не бывало
Чтобы сбежал верный Грей.
С Васькой всегда грязным рядом...
Встал он, а Грея-то нет.
Может быть схавали гады –
Невосполним сердцу вред.
Васька и занялся сыском,
Васька зверюга уже, -
Бешено всюду обрыскал,
На уши ставя бомжей.
Вот, наконец, прояснилось –
Есть стукачары везде:
Петька по прзвищу Силос
Грея сманил и раздел;
Шкуру подлец вырвал с Грея,
Как чешую снял с леща, -
Мясо он хряпал балдея,
Мясом друзей угощал.
Васька бил Петьку и долго,
Череп ни сплющился чуть.
Бил из чувства он долга,
Так же из прочих там чувств…

Васька валялся за свалкой
Те же бомжи, яко бы,
То ли уделали палкой,
То ли кусками трубы.
Может быть – месть там, а может, -
Кара за бедную мать.
Как бы там… Только не гоже
Жить так вот и умирать.

ХАНАНЕИ

 Там, у устья Иордана,

 Пышный город процветал,

 И народ в нём неустанно

 Пил, гулял и хохотал.

 Были все там мыты, бриты,

 Развращённые кругом.

 Город очень знаменитый

 Под названием Содом.

 Гости говорили мэру:

 “Прекратить содом вели.  

 Вы же сами, для примера,

 Трёх любовниц завели”.

 Содомяне-хананеи

 (Чтоб им вечно кости грызть)

 До таких пор охамели —

 Скотоложством занялись. 

 Трещины образовались,

 Стен посыпались куски;

 От Содома не осталось

 Ни полена, ни доски.

 Надо ж так себе нагадить

 (Видно так им — на роду).

 Не содомьте, Бога ради, —

 Очень плохо там в аду.

* * *

Стоят коровы дойные

Под лозунгом «Удвоим!»

Удои их убойные,

Убойные удои.

Коров за сиськи дергают

От молока раздутые.

А в магазине дороги

Молочные продукты.          

Глаза коровы – галечки,

А хвост для клипов порно.

Коровам полагается

Охапка сена с пойлом.

На луг их летом выгонят

Траву жрать без зазнайства.

Коровы – это выгодно

Для сельского хозяйства!

* * *

Голодная прибежала собака.

Кусок пирога вытащила у бомжа из сумки.

Это очень даже некрасиво, однако.

Так поступают только недоумки.

Бомж – человек тоже, между прочим.    

Есть у него живот и он жрать хочет.

Стыд по лицу пробежал собаки,

Вернула украденный кусок без драки.

Бомж с куска стер слюну и мусор 

И с большим аппетитом кусок пирога скушал.

* * *

Шурику свои проблемы

Шарику – свои:

На фиг фары, свечи, клемы

Связи и рубли.

И от мысли, где брать скаты,

Не полезет шерсть, -           

Он свою тележку катит, -

Где  б найти и поесть,

Как бы облохматить даму

Рыжую с хвостом.

Не найдёт – не видит сраму,

Драмы нету в том.

И в житейской этой толще,

Не находит пут…

Шарику гораздо проще,

Шурику – отнюдь.

* * *

Бедного Йорика

Не забыли след,

Вон дома по дворикам,

Даже счета нет.       

Президенты, дворники

И служивый люд…

Бедные Йорики

В тех домах живут.

ЭКОЛОГИЯ

Турист Балда в речушку
Забросил перемёт -
Поклёвку ждёт,а  рыба,
Хоть тресни, не клюёт.
Сидит Балда скучает,
Ну, прямо как в кино -
Не знает, что речушка
Отравлена давно.
Завод сию речушку
Отравой напоил
И никого при этом
Он не предупредил.
А мог по телефону
Звяк-бряк, но только шиш.
Вода воняет густо,
Шуршит сухой камыш.
Тоскуют черви в банке,
Подсачник тих и вял.
Вдруг серый воробьишка
Всех червяков умял.
На явное нахальство
Обиделся Балда -
Не для такой поклёвки
Припёрся он сюда.
Вслед крикнул нахалёнку:
Дождёшься, сорванец!
Отравим скоро воздух -
И воробьям конец!"
Балде охотно верю -
Он не простой турист -
Начальник, в отравлении
Большой специалист.