Форум

- Не хочу! – клокотало-сипело-стонало в широкой, толчками вздымающейся и тут же бессильно спадающей груди – Жить! Жить! Жи-и-ить!

         Жить оставалось пять минут и тридцать три секунды. Именно эти цифры – пять и тридцать три – увидел Салават, войдя в палату. Через мгновение экран ЭСИВа – электронного счетчика индивидуального времени – потускнел, затем через короткое время снова вспыхнул сочно-зеленым светом и на экране появились новые цифры – пять и ноль. Ровно пять минут…

         Вообще, ЭСИВ был неплохой штукой. Да что значит «неплохой»? Замечательной! Программа оказалась самым настоящим прорывом в медицине, психологии, философии, стала самым эффективным  решением девяноста девяти процентов всех житейских проблем! Только одно, если не принижало (конечно, нет!), но несколько п р и з е м л я л о ее значимость : как сказал в прошлом  веке один из тогдашних видных политиков, хотели как лучше, а вышло как всегда. И опять:  это «как всегда» совершенно не означает что плохо. Точнее сказать – не так хорошо, как ожидалось, но все- таки… А ведь сначала у очень многих прямо-таки закружились головы! Ещё бы: теперь достаточно было  подключить индивидуальное передающее устройство (размером в булавочную головку), вживленное в твое тело в области левого соска, к АПИ - аппарату приема информации (таковыми сначала оснастили все поликлиники, потом вокзалы и порты, а сейчас будки АПИ можно встретить на каждом перекрестке), и совершенно беспошлинно на сочно-зеленом экране монитора можно было увидеть ряд цифр, постепенно убывающих  слева направо – слева быстрее, справа – медленнее. Эти цифры показывали годы, месяцы, дни, часы, минуты и даже секунды оставшегося срока жизни подключившегося индивидуума. Да, это было необычно, непривычно и даже  с этой самой непривычки жутковато, и люди в радостной горячке такого изобретения, выстраивались у мониторов в длинные очереди: кому же не интересно узнать, сколько тебе, лично тебе еще осталось топтать эту грешную землю, дышать, любить, просто смотреть на солнце. Чем-то эта процедура была сродни подсматриванием в замочную скважину, только на этот раз получалось так, что  каждый подсматривал за самим собой. Впрочем, острота эмоций  от такого  с а м о п о д с м а т р и в а н и я  была совсем не ниже традиционного шпионажа за соседями, а

понимание того, что наблюдаешь со стороны за самим же собой, придавало сей процедуре своеобразную пикантность.

Конечно, не обходилось и без инцидентов. Некоторые особо впечатлительные граждане впадали в истерику, а некоторые из них – в настоящее безумие, буйствовали или пытались покончить с собой самостоятельно, то есть до исчисления положенного срока. Такие случаи были заранее предусмотрены разработчиками Программы, и для таких пациентов также заблаговременно были выделены места в психиатрических лечебницах. Другие просто валились в обмороки, или, наоборот, сквернословили и хулиганили. Таких успокаивали специально выставленные у мониторов полицейские патрули (вышеназванные реакции также были спрогнозированы, и не являлись неожиданностью для разработчиков и внедрителей Программы). Появились и такие отчаянные головы, кто пытался воспрепятствовать этой, как они сами говорили,  всеобщей, сродни наркотической, вакханалии. А если проще, то пытались портить, ломать и вообще крушить мониторы, объявляя их исчадием ада, ибо никому не позволено распоряжаться ни чьим будущим. Все во власти Бога, говорили такие «герои», но церковь молчала, власти правильно расценили это молчание как знак согласия, и «героев» начали преследовать, сажать в тюрьмы и психушки, порой  просто уничтожать, ибо эти выскочки покусились на самое святое, что есть на земле – власть денег. Ведь именно деньги, именно их верховная власть, породили это уникальное изобретение. Благодаря Программе, человечество вошло в эпоху абсолютного рационализма, и теперь каждый, независимо от вероисповедания и уровня интеллекта, благодаря этим самым мониторным данным, мог спокойно рассчитать всю свою оставшуюся жизнь, грамотно распланировать все свои, вплоть до самых ничтожных, дела и поступки, чтобы спокойно, с  чувством полностью выполненного (или, как шутили остряки, полностью выплаченного) долга покинуть земную юдоль.

         Четыре минуты тридцать секунд – бесстрастно сообщил экран. Салават взглянул на ручные часы: четырнадцать двадцать пять. Он еще успеет пообедать…

         Темп жизни  в связи со стремительно набирающим обороты научно-техническим прогрессом тоже ускорился, подлаживался под этот прогресс. И неудивительно, что первыми, кому были вживлены датчики, были бизнесмены, политики, экономисты, финансисты, творческие личности. По мере расширения масштабов Программы ею постепенно охватывались все новые и новые социальные слои. Конечно, сыграли свою роль и Международный совет, давший «добро» на распространение Программы по всему земному шару, и все более расширяющееся промышленное производство датчиков, мониторов и прочих комплектующих приставок, и, конечно, оголтелая реклама. Иметь индивидуальный датчик стало модно, а ведь человек (молодцы  психологи, они все точно рассчитали!) в основной

своей массе подобен вороне. Которая хватает все заметное, яркое, блестящее, модное, не задумываясь над полезностью того, что сумела схватить. Раньше считалось, что человек живет, подчиняясь трем основным инстинктам – пищевому, половому и самосохранения -  и это мнение было догмой. И никто не то что на нее не покушался, но даже представить не мог такой кощунственной мысли. Программа же покусилась на третий инстинкт, самосохранения, самый, пожалуй, основной из основных ( ибо для чего питаться и размножаться, если не можешь себя уберечь, если всем миром правит запланированный  р о к?). Покусилась – и одержала блестящую победу! Счетчики индивидуального времени ясно дали понять всем и каждому – твое время предопределено, и как ты ни старайся, как ни выкручивайся, ни защищайся-предохраняйся, от этих равнодушных цифр, что светятся на сочно-зеленом фоне, все равно никуда не скроешься.

Те, кто все же пытался брыкаться, вытащил на свет божий полузабытое слово «гитлеризм», но эта наивная попытка не увенчалась успехом хотя бы по той простой причине, что никто из ныне живущих уже и не знал, что оно означает. Человеческая память- короткая память, она редко фиксирует   д е т а л и…Война, смерть, кровь, разрушения? Ну и что? Сколько уже и войн, и смертей, и разрушений произошло и постоянно происходит! Люди давно привыкли  к ним, как хронический больной привыкает к постоянным уколам: неприятно, но что поделаешь…Да и Международный Совет, как всегда, соглашался, кивал, признавал, что слегка переборщил, но чтобы в таком грандиозном деле – да и без погрешностей… Там, в МС сидели умные люди, они раз и навсегда исключили из своего лексикона такое глупое слово – запретить. Запрещать никогда и ничего не нужно, это неразумно, от запретов и происходят все ошибки и недоразумения. Любой запрет - это, в конце концов, нарушение Прав человека и всех существующих мировых конституций.

Нет, слушать надо абсолютно всех. И соглашаться тоже абсолютно со всеми. А вот поступать… Поступать, это понятно, нужно по-своему. Для того они, сильные мира сего, собственно, и организовали весь этот театр под названием Международный Совет, эМ эС… Тактика и стратегия этой всесильной организации были безупречными: слушай, кивай, улыбайся -  а сам в это время наводи справки и нейтрализуй наиболее воинственных крикунов: кого деньгами, кого – повышением по службе, кого – бесплатной операцией по омолаживанию. Человек слаб, и имя его – мерзость и пакость, ибо и зачат он во грехе и весь путь его – от пеленки зловонной до смердящего савана… А для самых непримиримых, самых строптивых и неподкупных существует служба международной безопасности и далекие пустынные острова в Архипелаге…

         - Жи-и-ить! – опять разорвал тишину дикий крик. Салават вздрогнул, машинально глянул на экран. Четыре минуты… Ну вот и все, подумал отстраненно-спокойно, как человек, ежедневно  по роду службы

сталкивающийся с подобными ситуациями здесь, в стенах Хирургического Центра. Четыре минуты. Двести сорок секунд. Вся жизнь лежащего на кровати человека теперь умещается в этих безжалостно тающих секундах… Салават повернулся к двери и тут же почувствовал легкий толчок в спину. Даже не толчок – прикосновение маленькой, как у ребенка, теплой и мягкой ладони. Он быстро оглянулся. Нет, почудилось, никого, кроме этого несчастного... И этих цифр. Теперь уже три пятьдесят… Он машинально одернул халат – старший хирург, эта должность обязывает к спокойствию и опрятности. Шагнул за порог -  и снова эта маленькая теплая ладошка на спине… Да что за черт? Нервы сдают? Вполне возможно, ведь только позавчера прилетел из зоны боевых действий. Насмотрелся, как говорится, на всю красу миротворческой операции… А еще считал, что привык ко всему и удивить его уже ничем невозможно. Хвастун… Так, время – три тридцать. Нет, уже двадцать семь…Можно звать его родственников…

         Выйдя в бесконечно длинный коридор, Салават, наверное, впервые за время работы в Центре ( а это не год, и не два – целых восемь) подумал, а почему здесь всегда так мало людей. Это было тем более непонятно, что и персонала, и самих больных в Центре всегда хватало: все более растущая преступность, всевозможные катастрофы, от техногенных до экологических, большие и малые войны – весь этот безжалостный молох постоянно поставлял сюда  все новых и новых раненых, обожженных или, наоборот, обмороженных и вообще травмированных. Работы здесь всегда хватало,  нередко приходилось разворачивать даже дополнительные хирургические модули, и все равно -  в Центре всегда было пусто. Пусто в коридорах, в этих многокилометровых трубках из металла, стекла и  пластика, опутанных немыслимым количеством удавов-проводов. Пусто было в шикарных огромных холлах, на переходах, на лестницах, на многочисленных промежуточных площадках. Везде пусто, везде пустота. Правильно сказано: окружающий мир формирует мировоззрение, поэтому и в его, Салавата, душу как-то постепенно-незаметно, по змеиному, заползла эта пугающая пустота, и в те минуты, когда он это осознавал, ему становилось очень тоскливо и одиноко. Нет, внешне это было незаметно, и все у него внешне было хорошо: прекрасный хирург, его уважают и ценят, он – постоянный участник международных семинаров, один из ведущих консультантов Международного Совета. Обеспеченный человек и примерный  семьянин,  красавица и умница жена, трое сыновей, тоже красивых и тоже умных. Шикарная квартира, дача, три машины, счет в серьезном банке… Он вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Странно: кондиционеры работают -  и духота. Липкая, противная, мешающая думать… Нет, все равно что-то не то! Не то! И при чем тут профессионализм? Не понимаю, не понимаю! Раньше, много раньше, сто, двести, может больше лет назад все врачи давали клятву…Ведь помнил же как он называется…Старомодное слово и такое же старомодное понятие – клятва… Всего- навсего пусть торжественные, но все

же слова… Но ведь зачем-то клялись! Зачем? Кому? И что толку-то? Люди как гибли, так и гибнут, смертность растет, естественная рождаемость падает, приходится модулировать и искусственно выращивать белковые суррогаты, а это уже не люди, хотя анатомически и физиологически – стопроцентное совпадение…Что же так душно- то? Войны не прекращаются, природа гибнет, люди деградируют и физически, и нравственно…Куда мы себя загнали? В тупик? Может быть, этот тупик и есть все эти супертехнологии, все эти ЭСИВы, мониторы, все эти Программы?

         Вспомнил – Гиппократа! Да, клятва Гиппократа! Была такая! А может, и есть? Ведь дело не только в словах, слова – пустое, эфемерность, просто звук…Но ведь было в этой клятве что-то такое, во имя чего существовала да и сейчас, несмотря на засилие бездушных медицинских технологий,  существует медицина сострадательная, человеколюбивая,  ж и в а я! Боже мой, да откройте хоть кто-нибудь окно или форточку!

         Где-то далеко-далеко плакала женщина. Откуда здесь женщина? Он осторожно открыл глаза. Прямо пред собой увидел дублирующий экран палатного ЭСИВа с двумя неподвижными нулями. Все правильно – это ЕГО нули…  Он поднялся на локтях в кровати, повернулся к двери, осторожно потянул на себя больничное одеяло. Врач неподвижно лежал на полу. Зачем, устало подумал он. Молодой, здоровый, жить да радоваться… А он был обречен: размочаленные автоматной очередью кишечник и печень работали из последних сил и сегодня должны были окончательно исчерпать отпущенный им жизнью ресурс. На него уже все махнули рукой и не скрывали этого даже перед ним самим: не жилец, с такими ранами не выживают, смирись, парень…И он смирился, и часами бездумно-безумно, словно со стороны смотрел на экран, где равнодушным мельканием цифр ему подписывался смертный приговор…

         Зачем врач поменялся с ним датчиком? Все- таки странные люди, эти врачи… Ведь еще бы пол-минуты… А тот ворвался в палату, рывком перевернул его на бок, полоснул электроскальпелем по его умирающему телу, сорвал халат с себя, провел скальпелем по левой стороне груди…Даже успел поставить ему две фиксирующие уже свой датчик скобки…И упал, как-то странно улыбаясь. Только успел шепнуть что-то про какую-то клятву. Что это за клятва – он не разобрал…И умер… Нет, странно, странно… Раньше, очень давно, сто, может, больше лет назад случалось такое… Он видел в старой хронике: чтобы спасти тяжело больных, другие люди отдавали свои кровь, костный мозг, почки, глаза… Но ведь это было давно, когда еще не было таких мощных, на промышленном уровне, медицинских технологий… Милосердие! Да, это называлось милосердие! Но какой в нем смысл? Красивое слово, не более -  а законы Природы суровы и вечны, и продолжительность жизни (правда, сейчас говорят более правильно, более

научно точно– функционирования белкового субстанции) каждого индивидуума просчитана с первых мгновений его появления на свет. И не зря Международный Совет принял решение об обязательном вшивании всем жителям планеты контролирующих датчиков. Все было просчитано до самых мелких мелочей: если в положенный срок не умрешь ты, то кто-то обязательно должен умереть вместо тебя. Закон сохранения энергии, и никому не дано его опровергнуть. Да и он был уверен, что нет таких чудаков, которые могут пожертвовать своей жизнью ради спасения жизни другого. Оказывается, он был не прав - один остался. Вот он, на полу. И какая-то светлая улыбка застыла на его моментально обескровившихся губах. Словно перед самой смертью человек понял что-то очень-очень важное, словно перед ним открылся какой-то главный  с м ы с л. Такой, за который  и жизнь отдать не жалко… Что понял? Клятву? Какую? Разве за слова можно отдавать самое дорогое, что у  тебя есть?

         Женский плач внезапно прекратился. Он поднял голову и увидел жену. Она смотрела широко раскрытыми глазами и. казалось, его не узнавала. Потом ее губы мелко, плаксиво задрожали и одновременно, словно защищаясь и не веря, она умоляюще вытянула перед собой руки.         

-Ты…

         Он поднялся, закрыл дверь, и, заслонив собой тело Салавата, ответил глухим, моментально севшим голосом:

         -Да, это я…

         -Нет, – и что-то тревожное  мелькнуло на ее лице. – Так не бывает.

         -Так бывает, - сказал он все так же глухо. – Редко, но бывает. Они ошиблись в диагнозе…  

(исполняется стоя, со слезою на глазах, с пОтом подмышками, с лопатою в руках, с рюкзаком за спиной и тачкой на голове. Сопровождается глухими ударами лома по чему-то пугающе-твёрдому)

Посвящаю всем беззаветным труженикам «фазенд», таким, как мои лучшие и скромнейшие друзья, знатные огородщики-садоводщики, верные последователи бессмертного учения почётного гражданина города Тамбов Мичурина Ивана Гарька Сэ и Генка Чи, которые каждый год, не щадя своих совершенно не богатырских физических сил и оголено-взбудораженных нервов, выращивают просто-таки фантастические, просто-таки невозможные с точки зрения здравого смысла урожаи лука репчатого, свёклы столовой, хрена могучего и крапивы витаминизированной на своих, обильно политых кровью и пОтом восьми огороднически-садоводчищеских же сотках

Эпиграф:

«Мне сегодня между ног

Как-то очень весело.

Это милка мне на х**

Бубенцы навесила!»

 (русская народная неприличная частушка)

Я копаю землю семь часов подряд.

Все мои ладони кровью пузырЯт.

Лоб в поту холодном, нету сил совсем -

Всё равно копаю, не считаясь с чем.

Да, я -  огородщик. Этим я гордюсь!

Эт моя «фазенда», здеся я трудюсь.

Посадил уже я лук, чеснок и хрен.

Кроме воли  к жизни – ничего взамен.

А когда бессильно рухну мордой вниз,

Словно флаг победный, что без сил обвис.

Птички защебечут в память о минЕ.

Кто-т сурово скажет: он погиб в труде!

Но взойдут посевы,

Хрен свеклА и лук!

Всё вокруг воспрянет,

Расцветёт вокруг!

Тока не увижу это ничего…

Вы, друзья, помяньте друга своего…

Скептикам ж скажите:
»Да, он двинул! Но

Вмест его, героя,

Встанем мы одно.

Пронесём победно

Друга идеал

На ладонях наших,

В чьи он земль наклал!

(бытовая элегия. Исполняется голосом, в котором всё еще теплится надежды робкий луч. Сопровождается игрой на трещотках)

Кому посвящаю - не скажу. Потому что это СТЫДНО! А ЕМУ – не стыдно! Вот же человек! Прям гематома какая-то!

Гарька Сэ, парнишка славный!

Нету денег у меня!

Вот смотри: лежит собака.

Рядом – жирная свинья.

Отгони быстрее псину,

Пни свинюху по носУ

И веди её на рынок,

На продажу в колбасу.

Как продашь – и будут деньги!

Купишь водки и батон!

И нажрёсси, и напьёсси!

Эх, ты, Гарька-Аполлон!

Всё учить тебя, барбоса!

Хрен ли толку, господа!

Всё равно его не брошу

Ни накой и никогда!

(философическая кантата си бемоль  минор. Исполняется  задыхающимся от обиды голосом. Сопровождается  удушливыми всхлипами)

НЕ посвящаю моему лучшему другу Гарриману Сэ. Он бы просто убил!

Повстречались с тобою в буфете.

Ты жрала  разогретый беляш.

Я же, выпимши водки и пива,

Уминал на закуску гуляш.

Предложил я тебе похмелиться,

Ты кивнула, подумав, в ответ.

А уже через четверо суток

Расписались с тобой в сельсовет.

Жили справно. Купили корову.

Ей косили траву на лугу.

И из леса задумчивый филин

Нам гугукал чуть слышно: гу-гу!

День за днём проходили как надо.

В огороде чегой-то росло.

Прикупили мы две табуретки

И большое трюмо-зеркалО.

Но всегда хорошо не бывает!

Может, просто к тебе я привык.

А однажды мине ты сказала…

Передать – не возьмётся язык!

Разлюбила меня, разлюбила!

Вот какая собачья свинья!

Одевал я тебя королевной –

Не просил ничего них..я!

Наплевала мне в самую душу!

Опоганила стол и кровать!

Щас нажруся горохова супа

И от горя завАлюся спать!

Сны приснятся тревожно-смурнЫе.

Может, даже во  сне обоссусь.

А наутро пойду в сельсоветий

И с тобою, свиньёй, разведусь!

Проживай ты с кем хочешь теперя!

И пищи как колхозная мышь!

Я же буду смотреть тиливизир.

Хер меня ты теперь соблазнишь!

( авантюрно-агентурное. Исполняется голосом, который не думает о секундах свысока. Сопровождается свистеньем пули у виска)

Посвящается одному моему товарищу, который постоянно находится во вражеском тылу. Постоянно! Даже во время пожирания горохового супу с треской. Даже при походе в гастроном за водкой. Даже при пролёте фанеры над Парижем. Даже при получении зарплаты. Во человек! Кремень! Ему даже самому от себя  страшно! Прям тошнит рвёт и даже блюёт, во до чего противно!

Эпиграф:

- Полюбила лейтенанта,

А майора хочется.

Потому что умайора

По земле волочится! –

( озорные частушки про волшебно- неземную любовь)

Кто стреляет очень метко,

День и ночь как мрачный сыч?

Гарька Сэ - агент разведки

( Позывной его – Кирпич).

Круглый год он носит шляпу,

Воротник всегда поднЯт.

Глаз – колючий, хрен – моржовый,

И всегда с прищуром взгляд.

Никакая вражья падла

Не собьёт его с путЯ!

шаг налево, шаг направо -

Выстрел, тапочки, кутья.

Завербует вас в два счёта,

Он в вербовке – первый ас.

Что? Боисси, тварь такая?

Сдохни, мерзкий педораз!

Вот тебе взрывчатки пачка,

Вот - железный пистолет.

Денег вражеских колода

И отравленный букет.

Ты застрелишь резидента,

НачинИшь взрывчаткой таз.

На пляжУ увидишь девку,

Скажешь девке мой приказ.

С ней пойдёшь в мужскую баню,

Таз засунешь в шкаф с метлой.

Баня та взлетит на воздух.

Станешь подлинный герой!

Наградим тебя медалью,

Патриот ты будешь наш!

А сейчас пойдём в пивнуЯ,

Там куплю тебе беляш,

Напою ситром и водкой,

Закусить возьмём селёдкой…

Эх, ты, жизнь! Полна забот!

Сжри покамест бутерброд.

Итого:

На суку сидит ворона,

У вороны – рация.

Увлекательное дело

Эта мастурбация!

(нравоучительное, но ненавязчивое. Исполняется голосом бывалого человека, познавшего всю скотскоть и гнусность человеческого бытия. Сопровождается игрой на дудке-жалейке и деревяшке-балалайке)

Посвящаю моему лучшему другу и верному собутыльнику Гарьке Сэ. Как великолепно во времена Советской власти мы расслаблялись с ним изумительным алкоголистическим напитком под немудрёно-трогательным названием « Плодово-жилистое» в великолепной забегаловке у Римки, что располагалась рядом с трамвайной обстановкой «Завод железо-бетонных изделий»! А каким великолепными бутербродами с засохшим до каменной твёрдости сыром мы там это восхитительное пойло закусывали!

Эпиграф:

- Хлеба к обеду в меру бери!

Хлеб – драгоценность! Им не сори! –

( плакат, который висел в общественной столовой номер восемь, что располагалась в одном здании с психиатрическим профилакторием)

В  алкоголе полно витаминов,

Углеводов, белков и жиров.

Также  много полезных калорий.

Выпиваешь – и сразу здоров!

И в душе настаёт облегченье,

Расслабление, блажь и экстаз.

В общем, масса сплошных удовольствий

( Ты чего же не ржёшь, педораз?).

Лошадь водку не пьёт почему-то,

Бык не пьёт, не балуется ёж.

Только ты, когда в сильном ужратьи,

На свинюху прелестно похож.

Почему на свинью непременно?

Потому что в ней масса жирьЯ,

Витаминов, белков и калорий.

От свинины крепчает семья!

Брак крепчает, любовное чувство,

У детишков мордатость растёт,

Если в супе хватает свинины

И свинячий в меню антрекот.

Новость, интересная для людей пишущих: вице-спикер ГосДумы Железняк предложил в Государственный реестр профессий внести профессию «писатель».  Сразу возникает масса вопросов, и  с ними я обращаюсь к культурологу Сергею Коновалову.

            - Сергей Владимирович, сначала вопрос собственно по событию: как вам такая новость?

            - На эту новость я могу ответить первым вопросом: А КТО БУДЕТ ОПРЕДЕЛЯТЬ, писатель данный  конкретный человек или не писатель? Второй вопрос: КАКИМИ КРИТЕРИЯМИ это можно определить?

            - Мы уже говорили на эту тему. Критерий единственный: если человек живёт на гонорары от своих литературных текстов, то он может считаться профессиональным писателем.

            - Вот! Тогда логичный вопрос: а много ли таковых у нас в стране? Отвечаю: мизерное количество. Может быть, несколько десятков человек.

            - Может  быть предложен и другой критерий: членство в Союзе писателей.

            - Начнём с того, что таких союзов сейчас не один, не два и даже не пять, а много больше. То есть, этот критерий представляется очень сомнительным по качеству, а значит, по профессионализму. Здесь не  надо  мешать всё в одну кучу: член творческого союза (писателей, журналистов, композиторов, архитекторов и т.п.) это ВСЕГО лишь член творческого союза. Он может к тому же писательству вообще не иметь никакого отношения!

- То есть?

- Да очень просто. Платишь членские взносы – этого вполне достаточно. Рынок, господа!

- А тогда для чего Железняк поднял эту тему?

- Моё мнение: она связана каким-то образом с пенсией для людей, пишущих литературные тексты. Повторяю – МОЁ МНЕНИЕ! Но я могу и ошибаться.

( элегия из цикла «Начало всех начал - КОКЛЕТА!». Исполняется смачным голосом, прерываемым отвратительным чавканием. Сопровождается унылой музыкой композиторов Клода Дебюсси и такого же Сен-Санса)

Посвящаю лучшему другу  детей и подростков, а также моему верному собутыльнику Гарьке Сэ! Вспоминаю, как в восьмидесятые годы прошлого, понятно, столетия мы распивали в кафетерии «Погребок», что напротив Ледового стадиона, восхитительный портвейн «Агдам» и закусывали варёной развесной треской, потому что больше из достойны закусок в том кефирном заведении не было ни х…я! Одна чёрствая колбаса со следами перенесённых лишений м страданий на ейном колбасном мужественном лице!

Эпиграф:

Как сдоба пышет злоба дня,
И нет ее прекрасней;
А год спустя глядишь — херня,
Притом на постном масле.

( Игорь Губерман. Из «гариков»)

Гарька – славный паренёк!

У него – коклеты.

Жрёт их Гарька каждый день.

Также винегреты,

Бутерброды с колбасой

И варёной рыбой.

Как с таким харчом как не быть

Гарьке Сэ счастливым?

Все завидуют ему,

Все хотят равняться.

А секрет ужасно прост:

Не хера кривляться

И диету соблюдать,

Жрать одни лишь сушки.

Хочешь сам счастливым быть –

Мясу жри, ватрушки,

Холодец и ананас,

Каши и малину.

Понял, бледный паренёк?

Начинай, скотина!

(поэтический экзерсис. Исполняется спокойно, сопровождается нежно)

Посвящаю ему, моему лучшему другу Гарьке Сэ! На душе становится тепло от воспоминаний, как в восьмидесятые годы прошлого, понятно, столетия мы вместе с нашим общим другом Толей Владимирецом распивали в тошниловке «Ромашка», что рядом с Заводом тяжёлых станков, вермут «Столичный» ( в просторечии более известный как «Слеза солдата») и закусывали сизыми макаронами, жидко политыми  подливой, приготовленной из свиньи, которая не была забита на мясокомбинате, а умерла от старости. Великолепное было время!

Эпиграф:

Сижу в гостях. Играю в этикет.

И думаю: забавная пора,

дворянской чести — выветрился след,

а барынь объявилось — до хера.

( Игорь Губерман. Из «гариков»)

Хорошо, когда люди смеются!

Хорошо, когда есть керосин!

Хорошо, когда в «сетке» железный

Продаёт мандарины грузин!

Он кило вам отвесит с улыбкой.

Или два, или три, или пять.

И от этой сердечной улыбки

На душе потеплеет опять!

Люди-люди, не будьте скотами!

Улыбайтесь везде и всегда!

И  тогда засияет на небе

Путеводная ваша звезда!

(элегический экспромт. Исполняется с животным чувством и животным же страхом. Сопровождается яростной балалайкой)

Посвящаю моему лучшему другу и замечательному, тонко чувствующему потребность в излитии души Гарриману Сэ! На душе становится тепло и благостно, когда осознаешь, что есть такие бесподобные люди! А как замирается душа от воспоминаний восьмидесятых годов прошлого, понятно, столетия, когда мы, тогда ещё несравненно молодые и глупые, вместе с нашим общим другом Геннадием Чи распивали в рыгаловке под немудрёным названием «Чёрные мужики», что рядом с Тепловозостроительным заводом имени Куйбышева, привозную чачу и креплёную «Изабеллу» и закусывали ирисками «Кис-Кис» и жареными семечками. Да, великолепное было время! Замечательные были люди!

Эпиграф:

- Лучше семь раз покрыться потом, чем один раз инеем! -
( Жванецкий)

Гарька – парень непростой!

У него – коклеты!

Мясо, творог, колбаса!

 С яйцами рулеты!

Ну, а водки сколько? Страсть!

Пить – не перепиться!

И сверкает в темноте

Гарьки  игодица.

Я и сам бы был не прочь

Тех коклет нажраться.

Только хренушки! Увы!

Рано расслабляться!

У меня лабаз пустой,

Всё сожрал от скуки.

Надо срочно напрягать

Для работы руки.

(романтическая элегия по прошедшим временам. Исполняется мечтательно,с  закрытыми глазами. Сопровождается чарующими звуками далёкой отрыжки)

Посвящаю моему скромному другу, незаменимому собутыльнику, замечательному  мерчендрайзеру практически всех городских пивных, рюмочных, тошнилочных и распивочных, Гарьке Сэ.  Замирает душа от сладостных воспоминаний безвозвратно ушедших годов, когда мы, тогда ещё несравненно молодые и беззаботно-глупые, распивали в рыгаловке под немудрёным названием «Стоп-сигнал», что располагалась рядом с железнодорожным вокзалом Голутвин (справа от невыносимо ароматных общественных туалэтов), незабываемое «Плодово-мутное» и закусывали ливерной колбасой по пятьдесят восемь копеек за один килограмм. Как она волшебно таяла во рту, эта неповторимая пятидесятивосьмикопеечная, и как тянуло запить чем-нибудь успокоительным то «Плодово-мутное», а потом всласть нарыгаться где-нибудь в спасительной тени забора! Да, славненькое было времечко! Замечательные были люди! Вонючие были туалэты! Железной была дорога!

Эпиграф:

Мне снился сон, что сплю я непробудно,
Что умер я и в грезы погружен;
И на меня ласкательно и чудно
Надежды тень навеял этот сон.

( Афанасий Фет. «Грёзы»)

Похлебал  с свининой супу –

Полегчало на душе.

Колбасы ещё пожрать бы

С отварЁной вермише!

Колбаса бывает разной,

От гавна до сервелат.

Я люблю её любую,

Колбасе всегда я рад!

А к тому же если в миске

Есть поджаренный картоф,

Эта радость наслажденья

Называется ЛЮБОФ!

(лирическое. Исполняется колоратурным сопрано. Сопровождается падением на пол арфы и прикреплённой к ней арфистки, хорошей такой женщины, матери пятерых детей, ударнице производства)

Посвящаю моему лучшему другу, стеснительному скромнику, верному многолетнему собутыльнику Гарьке Сэ Необыкновенному! С нежной ностальгической грустью вспоминаю зиму 1980 года, когда мы в составе коллективной делегации городских передовиков-общественников после просмотра в Москве, в Большом театре Союза ССР балета «Жизель» и находясь под оглушительным впечатлением от всех этих, задерись они  и провались, балетов, завалились с ним на Пушкинскую улицу в печально известную пивную под неофициальным названием «Яма» и налопались там (не подберу более точного определения) как самые распоследние собаки, Нас потом еле запихнули в автобус такие же впечатлительные коллеги по всё той же делегации. А одна особенно впечатлительная и единственная во всём нашем дружном автобусном коллективе трезвая делегатша даже всплакнула от увиденного зрелища! И тряслась потом всю дорогу непонятно накой! И даже патриотические песни вместе со всеми не исполняла! Её даже не вырвало ни разу от невыносимого аромата окружающей среды!

Эпиграф:

- Птица счастья завтрашнего дня!

Прилетела, крыльями звеня!

Выбери меня! Выбери меня!

Птица счастья завтрашнего дня! –

( песня про птицу. Исполняет Николай Гынатюк. А может, не он. Может, другой кто. Может, сам Гарька)

Гарька смелостью отважен,

Гарька храбростью силён.

У него широкость в морде

И здоровый крепкий сон.

Он – герой! Но что же делать?

Возмущаться? Горевать?

Или грохнуть табуреткой?

Иль свалиться на кровать?

Нет, не то и не другое!

Будь в спокойствии страна!

Мы, конечно, разберёмся,

Как отречься от гавна,

А героя взять на знамя.

С ним нестись во весь опор.

Хороши в пивной коклеты!

С нами – Гарька  Черномор!

(обличительная элегия на злобу дня. Исполняется совершенно возмущённым голосом, прерываемым давящимися рыданиями. Сопровождается яростной игрой на музыкальной балалайке производства Касимовского завода деревянно-фанерных изделий)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ Необыкновенному! С нежной грустью вспоминаю наши регулярные посещений пивной в Доме колхозника, что располагалась на улице имени видного местного революционера, товарища Левшина, где мы часто встречали маленького, болезненного вида мальчика. Все посетители этого благородного заведения его жалели, ласково гладили по сморщенной волосатой головке и угощали водкой, пивом, разогретыми беляшами и незамысловатыми закусочными конфетами. Мальчик благодарно выпивал и закусывал, после чего начинал так громко рыдать и трястися всем своим худосочным телом, что у  всех присутствующих на глаза наворачивались  крупные слёзы сочувствия и все, в том  числе и совершенно трезвая буфетчица Тамара,  тоже начинали трястись так, что  пивная в свою очередь начинала угрожающе ходить ходуном от этой всеобщей тряски. Мы тоже угощали  этого несчастного мальчика алкоголем повышенной градусности и калорийной закуской, а Гарька однажды даже принёс ему из дома здоровенный кусок варёной свинины, достатый им прямо из кастрюли с только что сваренным супом. Вот насколько это благородная личность!

Эпиграф:

- Среди чистейших жен и спутников,

Среди моральнейших людей,

Полно несбывшихся преступников,

И неслучившихся бл**дей… -

( Игорь Губерман. Из «гариков»)

На свете жил мальчик красивый,

Варенье он очень любил,

А разные  гадкие люди

Его называли «дебил».

А что в нём дебильного, суки?

Дебильного что, господа?

Да, очень любил он варенье,

Но вам не понять никогда!

Поскольку вы твари и хамы!

И с вами идти лишь ко дну,

И злобой своею давяся,

Вы любите водку одну!

И чтоб вам, бл.дям, утопиться!

Чтоб вам захлебнуться в г.вне!

Ведь только одни оскорбленья

Несёте родимой стране!

От вас все детишки заплачут!

Старушки трястися начнут!

Собрать вас в мешок огромадный

И бросить в глубокий омУт!

(восторженное неприкрытое. Исполняется преувеличенно бодрым голосом. Сопровождается наглым зеванием)

Посвящаю моему совершенно  замечательному другу, незаменимому забулдыге-собутыльнику  и великолепному  мерчендрайзеру-надомнику Гарьке Сэ.  Вспоминаю с тоскливой нежностью, как мы в пору нашей беззаботной молодости и начинающейся половой зрелости распивали в столовой завода железобетонных изделий, больше известной в народе как рыгаловка «Под  железной мухой», незабываемое «Плодово-мутное» и закусывали сизыми макаронами с варёной треской.  Да, славненькое было времечко! И люди были замечательные! Нкстоящие железобетонные!

Я – бандит, и ты – бандит.

Оба – бизнесмены.

Демократии сыны,

Жертвы перемены.

Их реформами зовут,

Время перестройки.

Мне приснился жуткий сон:

Я свалился с койки.

Бизнесмены мы вдвоём

С другом верным Гарькой.

Покупаем-продаём

Гвозди с балалайкой.

Мы – герои наших дней,

Общества элита.

Морды сделав кирпичом,

Выглядим сердито.

( Как собаки, вместе жрём

С общего корыта).

(элегическое животноводческое. Исполняется довольным голосом, а почему именно довольным – хер его знает. Сопровождается падением арфы и арфиного тубурета)

Посвящаю моему лучшему другу, стеснительному скромнику, верному многолетнему собутыльнику Гарьке Сэ Необыкновенному! С нежной ностальгической грустью вспоминаю лето 1980 года, когда мы в составе коллективной делегации городских передовиков-общественников посетили Московский зоопарк, и находясь под оглушительным впечатлением от увиденного ЖИВОГО слона, мы завалились в пивнушку на Большой Грузинской и нажрались там до совершенно животноводческого состояния. Нас потом еле запихнули в автобус такие же впечатлительные коллеги по всё той же делегации. А одна особенно впечатлительная делегатша-общественница  даже всплакнула то ли от увиденного слона, то ли от нас с Гарькой, которых бы ей век не видеть! И тоскливо молчала всю обратную дорогу, потому что была во всём нашем дружном коллективе единственно трезвая! Её даже не вытошнило ни разу, хотя надо бы!

Эпиграф:

- Птица счастья завтрашнего дня!

Прилетела, крыльями звеня!

Выбери меня! Выбери меня!

Птица счастья завтрашнего дня! –

( песня про птицу. Исполняет Николай Гынатюк. А может, не он. Может, другой кто. Может, сам Гарька)

Я куплю себе ворону,

Посажу её в комод.

Ей налью тарелку супу,

Дам в закуску бутерброд.

Пусть сидит там и каркАет,

Чтобы всех бросало в  страх!

Чтобы воздух этим страхом

Окончательно пропах!

Нет, ворону я не мУчу!

Птичек я вообще люблю!

Просто разные собаки

Надоели, ай-лю-лю!

Стороною пусть обходят

Мой комод и гардероб.

И вообще, мою квартеру

Опасались, суки, штоп!

(гимн во славу человека труда и стахановца движения. Исполняется гордо и тепло. Сопровождается смело, но прохладно)

Посвящаю моему скромному другу, тонкому эстету-разночинцу незаменимому собутыльнику-собеседнику Гарьке Сэ.  Замирает душа от сладостных воспоминаний безвозвратно ушедших годов, когда мы, тогда ещё несравненно молодые и беззаботно-глупые, освежались в привокзальной распивочной под немудрёным названием «Незабудка», слева от невыносимо ароматных общественных туалэтов, незабываемым портвейном «Агдам» и закусывали ливерной колбасой по пятьдесят восемь копеек за один килограмм. Как она неповторимо-волшебно таяла во рту, эта неповторимая пятидесятивосьмикопеечная! Да, незабываемое было времечко! Невообразимо вонюч был тот волшебный портвейн!

Эпиграф:

- Привыкли руки к топорам!

Тарам-тарам! Тарам-тарам!

( из песни про рабочий класс и трудовое крестьянство)

Гарька пашет на заводе,

Он – герой свавО труда.

Морда пышет благородством,

На груди блестит Звезда.

Все его боятся, суки,

Все трепещут перед ним.

Он похож на паровозий,

Из ноздрей клубящий дым.

Сколько силы в человеке!

Прям какой-то троглодит!

И Звезда уже не в сиське,

А во лбу его блестит!

ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ И НЕСЛАБОНЕРВНЫХ!

О некоем скромном герое, или Так будет с каждым, КТО!


(поучительная общеобразовательная. Исполняется голосом, полным презрения. Сопровождается  яростной игрой на радостной балалайке. Или радостной на яростной. Какая хрен разница-то?)

Посвящаю моему лучшему другу, очаровательному собутыльнику-собеседнику  и, одновременно, непревзойдённому минёру-подрывнику экстра-класса Гарьке Сэ Неправдоподобному.  С замиранием сердца вспоминаю, как посещали мы уютное  учреждение общественного питания, больше известное среди коренных коломенцев под названием «Столовая ОКА», что располагалось в самом начале Окского проспекта, и как распивали там восхитительное вино из гнилых яблок, которое называлось «Золотая осень» (рабочее название – «Плодово-мутное») и производившееся в местном совхозе «Борец». А закусывали это гнилое волшебство рыбными котлетами, мерзопакостней которых я больше в своей жизни не едал, не едю и жрать никогда не буду, потому что приготовлялись они из рыбы не выловленной, а умершей естественным путём. То есть, скончавшейся по причине своей рыбьей старости.

Эпиграф:

- По ветвям! К бананам! Где успех!
И престиж! Еще один прыжок!
Сотни обезьян стремятся вверх,
И ужасен вид их голых жоп! –

( Игорь Губерман. Из «гариков»)

Бандюган по фамильи Коклетов

На Канарах всхотел отдохнуть.

У него – три вагона доллАров

И в волосьях могучая грудь.

Дорогую блидищу в дорогу

Заказал он в экскорте услуг.

У блидищи – арбузные сиськи,

И сиделка с пропеллера круг.

Самолёт ждёт уже в еропОрте,

Всё готово к отлёту в полёт.

Подкатила большая машина,

Показался оттуда живот.

Следом выполз и сам бандючелло,

И блидища, что верит в успех.

Скрылись в чреве они самолёта,

Тот взревелся и нАчал разбег.

Увинтился в само поднебесье,

Взрыв его разметал на куски.

Закрестились в деревне старухи,

Засмеялись козлы-старики.

Из кустов показался убийца,

Что на кнопку устройства нажал.

Он по паспорту Сидоров Вася,

По призванью – отпетый нахал.

Щас придёт он к себе на квартеру,

Щи пожрёт и варёной трески.

Есть ещё у России герои!

Есть в России ещё мужики!

(поучительная опоэтизированная рапсодия жизни. Исполняется дедом Егором. Сопровождается им же и там же)

Посвящаю моему лучшему другу, совершенно негадливому человеку, больше того - непревзойдённому красавцу Гарьке Сэ Донжуанистому. А как великолепно во времена Советской власти мы пивАли с ним самогонку, которую покупали у Дуськи, проживавшей на ул. имени первого космонавта Гагарина Юры и закусывали эту великолепную «огненную воду» дешёвым овощным супом и мясо-хлебными коклетами в великолепной столовой «Ока», что находилась в подмосковной Коломне в самом начале Окского проспекта!

Эпиграф:

- - Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст
сирени и делала перед вами стриптиз.

( Фаина Раневская. Из записных книжек)

Жил на свете маленький гадёныш.

Много кушал он и много пил.

День от дня крепчая организьмом,

Набирался он, гадёныш, сил.

Все его на улице боялись,

Ножик был при нём и был топор.

Птичек мучил. Мучил он кошаров,

И бросал собаков об забор.

И людей погаными словами

Очень он обидно обзывал.

Дрался он могуче кулаками

И на окружающих плевал.

Все его бороться опасались,

Так и продолжалось до тех пор,

Как весной  на улиц появился

Развесёлый дедушка Егор.

Он поймал гадёныша  за руку

И его нещадно отодрал.

Так что взвыл гадёныш натурально

И от боли кучию наклал.

С той поры зажили все в согласьи,

И гадёныш сразу присмирел.

Он теперь старушкам помогает

И другим, которым не у дел.

Птичкам лапки он не отрывает,

И пинки котам не раздаёт,

Он вообще настолько стал хорошим,

Что евона мама не ревёт.

(исполняются звонкими девическими голосами. Сопровождается гнусными  улыбками из кустов)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ. А насчёт того, что он каждое лето скрытным образом со своего балкона подглядывает с помощью тридцатикратно-увеличивающего телескопа за купающимися  на местном пляжУ сисясто-жопастыми дефькими, я вам должен решительно заявить!

Я ловлю на речке рыбу.

Хорошо мне у реки!

По пляжУ гуляют дефьки,

ХохочАт как дураки.

Я на Пасху обожрался,

Скушал двадцать пять яиц.

Целый день сидел в уборной,

Не снимая скорби с лиц.

Я в прудУ поймаю рака,

Отгрызу ему клешню.

Чтой-то пива захотелось…

Может, водки мне испить?

На  лугу лежала дева,

Рядом бык жевал траву…

Берегись его, красотка!

Враз залезет на тебя!

Беляши –шикарн. закуска.

Водка пьётся как нектар.

Я купил сегодня шляпу.

В ей похож на Бельманду!