Форум

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

 Казалось, сколько ни бился Федор мыслью, а тщетны были его усилия, однако круг постепенно суживался и осталось в нем только два момента, когда что-либо могло к нему прицепиться: Лже-Арефий с его мальчиком-девицей и Саввовский монастырь. Отец Евфимий, безусловно, знал больше, чем сказал при прощании, но бесполезно было его просить, а вот Ферапонт вполне мог приосветить загадку.

–  Ты уж прости, что я не принял тебя тогда, в первый раз, – вздохнул тот елейно, – и поблагодарил тебя не лично, а через отца духовника за освященные кадило и потир, что ты принес. Я боялся за тебя, хотел, чтобы ты как можно меньше провел у нас времени. Даже не посадил тебя трапезничать, лишь дал в дорогу продуктов. Тогда ты обиделся, я видел, но теперь понимаешь, надеюсь? Да все равно не помогло, к сожалению. Не уберег я тебя, либо ты сам себя не уберег. Как я понял, у тебя ко мне вопросы?

–  Да, – кивнул Федор, – что со мной?

–  Что с тобой? – пожал плечами Ферапонт. – Известное дело, привязалась к тебе нечистая сила. Но привязалась крепко, чем-то ты ее очень прогневал. Отец Евфимий прав, гнилые у нас места, гнилее некуда. Он-то, хитрец, у края обосновался, а я вот в самом что ни на есть пекле. И молитвы творим, и обеты налагаем на себя дополнительные, ничего не помогает. Хорошо, хоть замерло на мертвой точке дело: здесь, внутри, мы полные хозяева, но стоит за ворота выйти, там уже не наша власть. Лукавить не стану: мне ведь во многих палестинах-то бывать доводилось, почти всегда, когда в глуши какой обитель закладывается, встречается сопротивление. Но постепенно обычно оно сглаживается, с Божьей помощью преодолевается, а тут бесполезны любые усилия. Но и уйти нельзя, неужто уступить рогатому? Так вот и живем надеждою: когда-нибудь Господь утешит страдания наши и за долготерпение вознаградит.

–  Но когда и как это могло произойти, – твердил Федор о своем в отчаянии, – и почему со мной именно?

–  Не ты первый, не ты последний, почему бы и не с тобой? Ну а когда? – Ферапонт задумался. – Пока были с тобой реликвии святые, вряд ли, так что где-то на обратном пути от нас.

–  Тогда, стало быть, когда я шел с Арефием?

     –  Нет, этого никак не могло быть, – покачал головой Ферапонт категорично. – Это уже было тебе искушение. Тут лучше меня никто не скажет: отца Арефия я хорошо знал, и он совершенно не похож на человека, о котором ты мне рассказывал только что. Мы с Арефием начинали, но куда мне до него. В жизни ни до того, ни после мне не доводилось встречать более праведного и преданного Христову делу инока. Он был воин, подвижник, а уж как он себя изводил веригами да постничеством! Такие люди только из житий нам известны. Как Симеон Столпник, например. Можно было бы предположить, конечно, что предстал он тебе в настоящем своем облике, а увидел его ты глазами лукавого, да только Арефий ведь умер. Сказывают, что отправился он с новым паломничеством в Святую Землю, да погиб в пути от рук басурман. Я не удивлюсь, если его канонизируют как святого рано или поздно. – Он помолчал, затем добавил в раздумье: – Только вот почему бес именно Арефием тебе прикинулся? Чтобы большее впечатление на тебя произвести?

Федор еще ниже склонил голову.

–  Что же мне делать? – прошептал он измученно.

Ферапонт пожал плечами.

–  Молиться. Когда-нибудь Господь да смилостивится. Да и убраться из здешних мест подальше. Вижу, вижу в тебе сейчас нечистого, с трудом сдерживаю, того и гляди вырвется и понесется вскачь по монастырю. Прости, но я ничем не могу тебе помочь, отрок, ступай с миром. И молись. Побольше молись!

2

Да, совет был неплохой, и самое простое и лучшее было бы ему, Федору, уйти навсегда отсюда. Но не мог он, бродил вокруг да около, будто незримыми цепями прикованный. Поселился в скиту и, вроде бы, все пошло у него, стали поговаривать о нем с благоговением, приходили к нему с недугами, горем, оставляли пищу. Потом вновь началась чертовщина.

Он забрался тогда в самую глушь, непроходимые болотные топи, сносил смиренно нескончаемые комариные укусы, вонь, холод, сырость, питался ягодами да кореньями. Звери лесные сделались как ручные и совсем не боялись его, белка даже бросалась в него орехами.

Теперь ничто не отвлекало его, и результат не замедлил сказаться: то, что так маяло его изнутри своей загадочностью, неразрешимостью, стало оформляться и выходить наружу. Пусть тенями, трудно различимыми силуэтами, но вполне конкретными образами. День и ночь в ту пору мелькали вокруг него бесенята, козлища, утопленники, упыри, но лишь набирались сил, присматривались, с какой стороны к нему подступиться.

Однако когда перешли в наступление, Федор достаточно уже приготовился, поняв главное: в его положении лучший способ бороться с нечистою – просто не замечать ее. Слепота и простодушие, без малейшего ропота сносил он все проделки и издевательства, пол его кельи кишел змеями и жабами, но Федор и это терпел, приучив себя не вздрагивать при их холодном прикосновении.

Нечистая неистовствовала в злобе, но ничего не могла поделать, однако и Федору жилось не сладко. Однажды явился ему бесенок и, уменьшившись до самых ничтожных размеров, стал нагло обгрызать черничные ягоды. Но Федор равнодушно щелчком смахнул его, словно какую-нибудь мошку и без брезгливости доел то, что после беса осталось. Это, видимо, доконало лукавого, он восстановился до обычного своего вида и стал внимательнейше смотреть на Федора, изучая его. Федор понял, что перед ним демонок чина высокого, но и тут не оплошал, двинулся прямо на окаянного, намереваясь пройти через него, как сквозь дымку. Бес не выдержал, отпрянул с ворчанием в сторону, затем и вовсе исчез, не стал дольше упорствовать.

3

Так продолжалось полгода, и не видно было конца противостоянию, когда еще издалека Федор увидел, как плетется к нему какая-то старуха. Федору не хотелось впускать ее в келью, и он вышел к ней навстречу. Что-то говорило ему, что на сей раз безмолвием ему не отделаться.

–  Далеко же ты забрался, мил человек. Вот уж не рассчитывала кого-либо в здешних краях встретить.

    Вблизи видно было, что бабушка не простая – чертова бабушка, была она совершенно голая, покрытая лишь складками кожи, волосами да наростами. Сгорбленная, поддерживаемая, казалось, только клюкой.

–  Что же ты молчишь, сыночек?

–  Черт тебе сыночек! – пробурчал Федор, осенив себя на всякий случай крестным знамением.

 Однако старуха лишь усмехнулась его жесту. Нелегко было от нее отгородиться.

–  Знаешь, я вот думаю: я ведь хозяйка здешних мест, не пора ли нам подружиться?

–  Ишь ты, нашла друга, старая карга! Вельзевул тебе друг. – Федор намеренно решил отвечать грубостью.

–  Что же ты все поминаешь-то Его? А на "старую каргу" я могу и обидеться.

–  А что его поминать, коли сам бес передо мною? А карга, кто же ты есть, как не старая хрычовка?

Старуха покачала головой.

–  Так-то ты встречаешь меня?

И исчезла.

Но когда Федор вернулся в келью, он с удивлением обнаружил, что старуха там уже, уселась преспокойненько прямо под образами и трет с наслаждением горб о стену.

–  А у тебя ничего здесь, уютно, – хохотнула она, довольная ошарашенным видом Федора. – Нет ли у тебя еще баньки? Я бы с удовольствием попарилась. И чтобы ты спинку мне потер, веничком похлестал.

Банька была, действительно. Федор терпеть не мог нечистоплотности, и всяческих там "землеспальников" и "грязнышей" от души презирал.

–  А пинка под зад не хочешь, старая кочережка? – Федор решил и дальше придерживаться раз избранной линии поведения.

Но "бабушка" только взвизгнула от удовольствия, нисколько не смутясь отпором инока.

–  Что ты меня все старостью попрекаешь? Если дело лишь в возрасте, то так и быть, сброшу лет двадцать-тридцать, но неужто я тебе такая не мила?

Она внезапно встала, закружилась в пляске по келье, разом все за ней тотчас пришло в движение, загремело, засвистело вокруг, стали летать в воздухе огромные женские груди, взлохмаченные естества, слетелись будто со всего света ведьмы на метлах, стали совокупляться с повылезавшими изо всех щелей бесами. А старуха все приближалась и приближалась к Федору в безумном своем плясе, уже чувствовалось зловонное ее дыхание. Федор не удержался, его в конце концов вырвало и рвало до тех пор безудержно, пока в рвоте не появилась кровь.

Он открыл глаза, измученный, и обнаружил, что бесовщина поисчезала, а старуха, брезгливо отираясь от федоровой блевотины, внимательнейше в него вперилась, как в прошлый раз тот демонок.

Да, тут была сила не сравнить с его: рано или поздно ему несдобровать, что-то с ним содеют. И точно, уже в ближайшую ночь Федору приснилось, как парится он со старухой в бане, трет ей спину покорно, хлещет веником. Не так, так этак ведьма добилась своего, она даже потянулась к Федору с поцелуями, но тут он проснулся.

И решил больше не спать, доколе выдержит, творить молитвы. Однако сколько это могло продолжаться? Федор задумался. Что же делать? Убраться подобру-поздорову, как отец Ферапонт ему советовал? Федор давно уже понял, что самому ему из этого случая не выбраться, без помощи не обойтись. Но никто не хотел помочь ему. Бог молчал, хоть и внимательно выслушивал все молитвы федоровы, видимо, хотел проверить, как тот выдержит испытание. Евфимий тем помог, что выгнал его из монастыря, вот и Ферапонт совет дал вполне здравый и благожелательный. Дело за ним, за самим Федором? Но если бы он был в состоянии, сам-то! Впрочем... как же он мог забыть о Корниле? Вот кто нужен ему сейчас, просто необходим.

Федор приободрился, разом сбросил с себя состояние неуверенности, обреченности. И хоть темень была – глаз коли, не стал дожидаться рассвета, побросал пожитки в котомку и отправился в путь.

Корнил! Они очень дружны были в детстве, до тех пор, пока судьба их не разлучила. И увлечения друга тогда пугали и раздражали Федора: не в меру тот был, по его мнению, любопытен. Но сейчас без этих знаний никак было не выправиться. Ну а не поможет Корнил, так и зачем ему сюда возвращаться? Подальше, так подальше. Можно и в обитель какую попроситься, с братией все, чем одному, веселей.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     1

–  Каких же ты хочешь от меня советов? – После первой радости встречи, дружеских тумаков и объятий, словно ушат холодной воды подействовала на Корнила исповедь Федора. – Впрочем, кое в чем я тебе подсобить попытаюсь. Вот ты говорил, что Бог как бы отстранился от тебя, и имя Его не действует. Но это кощунство – на Господа так грешить, не приходило ли тебе в голову, что просто молитва твоя слабая? Ведь доказано уже, и не только преподобными, а и обыкновенными чернецами, что одной только молитвы Иисусовой достаточно человеку закаленному, сведущему, чтобы оборониться от любого ворога. А у тебя молитва-то в один образ. Она на устах, но еще не стала душевною, так, чтобы ум твой презрел блуждание и воспарил, оставаясь в то же время как бы во внутренней клети. Ну а коли ты еще выше поднимешься, то в третьем образе уже ни одна сила не достанет тебя.

–  Хорошо, – кивнул Федор с обидою. – Но неужто это единственная защита, единственный твой совет? Думаешь, наша обитель на краю света стоит? Или никто из наших не бывал на Афоне или в Иерусалиме, не рассказывал, что там и как? Или настолько просто сподобиться того третьего образа, о котором ты говоришь? Да если бы я и в состоянии был защититься, не могу же я все время только и делать, что обороняться? Я уже полгода в осаде, и если не сожрет сейчас нечистая, то так может продлиться и пять, и десять, и двадцать лет, вообще, уйдет вся моя жизнь. Ты это мне пророчишь? Я так не хочу. И много ведь не прошу у тебя: все, что мне нужно знать – кто мой враг, я не могу драться вслепую, с тенями, на все стороны. Ты уже тогда, в детстве, во многом был сведущ, и уж наверняка за эти годы еще преуспел. Только ты можешь меня выручить, сам Бог меня к тебе привел.

Корнил вздохнул, вновь, в который раз, покосившись с опаской на Федора.

–  И откуда ты свалился на мою голову? Так все было хорошо. Какой помощи ты ждешь от меня? Да ты знаешь, что бывает за такие знания? Людей не чета мне на правеж ставили, замучивали до смерти. И ты желаешь, чтобы я вот так, ни за что ни про что, все потерял, чего с таким трудом добился? Всю жизнь я мечтал иметь дело с книгами, и вот я переписчик, списатель. Есть люди, которые направляют меня, просветили по многим вопросам…

Федор слишком хорошо помнил характер своего друга: если его не переключить, не увести вовремя в сторону, ничем его потом не переупрямишь.

–  Так ты, может, и латынь знаешь? – спросил он как мог невиннее.

–  Знаю, – с вызовом ответил Корнил, не заметив расставленной ловушки, – хоть и скрываю это, вроде как только некоторые слова разбираю, как мне по роду занятий моих положено. Но придет час, когда мне не нужно будет скрываться, и преподавать я даже другим буду и греческий, и эту самую латынь. Неужели ты не понимаешь, что нельзя обойтись одним только веданием, что нужно еще знание, иначе правой вере никогда не выстоять против тех же латынников, басурман?

–  Бог оградит правое дело, – пожал плечами Федор, внутренне радуясь своей удаче и еще больше раззадоривая друга.

–  Вот-вот, – с горечью покачал головой Корнил, – слышал уже. Так чего же ты ко мне пришел тогда? Пусть Господь тебя и ограждает.

–  Ладно, не будем ссориться, – примирительно сказал Федор, – но неужели ты забыл клятвы, которые мы в детстве давали? Помогать друг другу.

–  От всех клятв освободил меня Иисус, – усмехнулся Корнил.

–  Ну да я тебя не освобождал, песий ты сын, – в запальчивости воскликнул Федор. – Черт с  тобой, с предателем!

Корнил вскочил, встал против Федора, сжал кулаки, набычившись.

–  Черт? А возьми-ка ты его себе, пожалуй. Пусть будет тебе как брат родной. А ну, выходи на бой, как когда-то мы силой мерились!

Федор и сам не на шутку разозлился. И как ни пытался Корнил одолеть его, все летел наземь. Наконец тот понял, что придется ему признаться в своем поражении.

–  Да, силен ты стал, – произнес Корнил с неподдельной досадой, – а ведь когда-то по большей части я тебя одолевал. Ну, конечно, лазишь там по деревьям, ни капли жира, жилы одни, а я тут целыми днями скрюченный сижу. Я уж столько приемов на тебе применить пытался...    

2

Они некоторое время молчали, Корнил почему-то очень глубоко переживал свое поражение.

–  Что скуксился? – хлопнул его по коленке Федор. – Еще не все потеряно. Айда со мной на болота, через месяц-другой, глядишь, одной левой будешь меня на лопатки класть. Заодно и нечистую вволю поизучаешь.

–  Ну, этого добра везде полно, и без болот, только свистни, – пробормотал себе под нос Корнил.

–  Ну так выручишь? – снова затянул Федор просительно. – Без крайней нужды я бы к тебе не пришел. А чтобы выдать товарища, не бойся, никак этого не произойдет.

Корнил кисло усмехнулся:

–  Да, затянут на дыбу, не заговоришь, запоешь даже.

–  Не запою, неужели ты забыл меня?

–  Забыть не забыл, в том-то и дело. Осел перед тобой аки агнец – как начнешь бить копытом... – почесал Корнил затылок в раздумье. – Ладно, многого не жди от меня, но чуть-чуть поднаправлю. Эх, кабы не проклятое мое любопытство, ни за что бы ты меня не поддел.

–  Любопытство? – непонимающе спросил Федор. – Какое любопытство?

Корнил расхохотался.

–  Да обыкновенное! Руками-то ты силен, а голова как у младенца! Разгадка твоя у тебя за спиной.

Федор непроизвольно обернулся, что еще больше развеселило Корнила. И минут пять он катался на земле от смеха, тыкая пальцем в изумленного Федора, восстанавливая от обиды свое уязвленное самолюбие. Наконец успокоился, отер тыльной стороной ладони слезы.

–  Так что он тебе, отец Арефий, сказал перед смертью?

–  Ты думаешь, это в самом деле мог быть Арефий? Ведь по возрасту он совсем не подходил.

Корнил пожал плечами.

–  Почему бы и не Арефий? А возраст, так ведь испытания ему такие были, и так он сам себя изводил, что не мудрено было столь рано состариться. Что он говорил, я тебя, олуха, спрашиваю?

–  Но как же Ферапонт? Он же знал Арефия... – не унимался Федор.

–  Что тебе Ферапонт? Ты ко мне пришел? Ну так и иди к своему Ферапонту!

–  Нет, нет, – поспешно запричитал Федор, – это я так... Сейчас вспомню. Он, Арефий, сначала просил исповедовать его. Потом сказал, что я еще пожалею о том, что его не выслушал.

–  Ну так жалеешь?

–  Конечно.

–  И…?

–  Что "и"...?

–  Дальше!

–  Еще он сказал: "все мое… теперь твое". И "отпусти... отпусти..." В смысле грехов, наверное.

Корнил покачал головой, продолжая удивляться несметливости Федора.

–  Все его... где оно?

Федор сообразил наконец, полез в котомку, вынул оттуда тряпицу.

–  Вот.

–  И что же, ты так и не удосужился посмотреть?

–  Да нет, заглядывал, конечно, – пожал равнодушно плечами Федор, – но там ерунда какая-то.

–  Ерунда? У Арефия-то! – усмехнулся Корнил, благоговейно держа в руках сверток и буквально сгорая от любопытства. – Ладно, отсядь чуть-чуть в сторону.

Он бережно положил тряпицу на землю и, бормоча какие-то то ли заклинания, то ли молитвы, стал разворачивать ее, через каждое движение производя особые заградительные жесты, шепча особые, оборонительные слова. А откинув в сторону последний краешек тряпицы, так и вскрикнул.

Федор приблизился и заглянул через плечо Корнила с любопытством, однако ничего нового он не увидел: все то же, что и в прошлый раз.

Между тем Корнил каждый предмет брал бережно пальцами, долго на свет рассматривал, любовался, цокал языком от восхищения.

–  Смотри-ка, – не выдержал он наконец, – целых три мелка!

–  Три, ну и что? – пожал плечами Федор.

–  Да как ты не понимаешь? – Корнил забыл и о страхе и об осторожности, лишь одно чувство владело им сейчас – восхищение, перед знанием, силой, которою наделяло это знание. Он чувствовал себя великаном, способным на многое. – Вот этот мелок от нечистой силы, им ты можешь отгородиться, другой – если им круг очертить, можно вызвать в него нечистую и уничтожить даже, либо навсегда ее в этом круге замуровать. На то здесь две книжицы: одна, как видишь, Псалтырь, но не простой, а воском измеченный, по-особому списанный и еще книжка заклинаний, совсем редкая, может, и единственная в своем роде, я такую и не встречал.

–  Так, а от чего третий мелок? – переспросил Федор пытливо.

–  Для второго круга, – ответил Корнил, приходя в себя и сокрушаясь уже внутренне, что сказал слишком много.

–  Для чего второй круг? – упрямо долдонил Федор.

–  О, Господи, – вздохнул Корнил с досадой, – да чтобы быть неуязвимее, неужели даже такие простые вещи надо тебе объяснять?

–  Надо, – кивнул Федор, – так как он делает неуязвимее?

–  Все! – Корнил протестующе замахал руками. – Я сказал тебе более, чем достаточно. Дальше сам мозгами шевели.

–  Хорошо, а остальное? Что ты скажешь об этом?

Корнил равнодушно отложил в сторону небольшой кинжал в форме креста, а вот черный, обугленный кусочек дерева долго держал перед собой на ладони, другой рукой непроизвольно шевеля, будто что-то вылепливая. Наконец он очнулся.

–  Про это я ничего не знаю.

–  Врешь! – вспылил Федор.

–  Вру, – спокойно согласился  Корнил. – Ну и что с того?

Он поскучнел, затем вдруг оживился.

–  А что, может, махнемся? У меня тоже кое-что, глядишь, интересного могло бы для тебя найтись.

Он приблизил свое лицо к лицу Федора и начал медленно ему втолковывать.

–  Я понимаю, конечно, нельзя передаривать. Но я готов полностью тебя освободить, полностью. Взять на себя то, что тебя мучает. Ты ведь за этим пришел сюда, не правда ли? Так вот, одно твое слово, и ты забудешь как страшный сон о том, что с тобою было. Сможешь вернуться в свой монастырь или выбрать другую обитель, ну хоть у нас здесь поселиться. Отправиться в паломничество, избрать пустынножительство. Что хочешь, то есть станешь таким, каким был до встречи с Арефием.

–  Так значит, я прав, в Арефии все дело?

–  Не только в нем, – ответил Корнил уклончиво, начиная терять терпение, – но главным образом в нем. Это не имеет значения. "Все его" станет моим и никогда тебя уже не коснется.

Федор ничего не понял, но упрямо отрицательно покачал головой.

–  Но ты даже не подумал как следует, даже не посмотрел, что я мог бы тебе предложить взамен! – вскричал Корнил с досадой.

Федор снова мотнул головой в знак несогласия.

–  Ну как хочешь, – пожал плечами Корнил. Он помедлил немного, затем произнес задумчиво: – Мне-то так даже лучше – ношу подобную на себя взвалить. Но я не мог не завести разговора об этом, по крайней мере. Вот и поговорили. Больше мне нечего тебе сказать.

–  Как же мне быть?

Корнил снова пожал плечами.

–  Не знаю. У Арефия и спроси.

Федор опешил.

–  У Арефия? Но ведь он умер.

–  Ну так ты его и вызови.

–  Как?

Корнил уже пришел в себя от потрясения и вернулся к прежней своей насмешливой манере разговора.

–  Что же ты говоришь, будто тебе все об афонских чернецах известно, а не помнишь, как они советовали?

–  Помню. Но разве можно так вызвать душу умершего на разговор?

–  Можно, все можно, – ответил Корнил уклончиво.

Федор понял, что больше ему уже ничего не откроется, на прощание обнял друга и еще раз спросил:

–  А может, все-таки махнем вместе? Заложим новую обитель, не век же тебе в списателях ходить?

–  Нет, – покачал головой Корнил, – удачи тебе, у каждого свой путь.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Вернувшись, Федор едва нашел то место, где стояла его хижина. Оба сруба были разметаны по бревнышку и нельзя было даже определить, что раньше здесь что-то было. Однако Федора это нисколько не смутило – велика сила духа, особенно, если есть к ней в руках топор. Уже через месяц глаз радовали пуще прежнего и келья, и банька.

Федор ждал в гости старуху, и она не замедлила появиться.

–  Опять пришел? – спросила она мрачно. – Зачем? Неужели не понял в прошлый раз, за кем сила? Упрям, норовист. Хороший коняка из такого может получиться. А вот мы и проверим сейчас.

Ведьма достала из-за спины плетку двенадцатихвостку и стала  медленно приближаться к Федору, все сильнее пощелкивая ею в воздухе.

Федору не надо было объяснять, что вслед будет. Он вскочил и истово принялся творить молитвы. Довольно быстро он ощутил как бы невесомость во всем теле и осталась в нем лишь тонкая оболочка, натолкнувшись на которую, внутренние силы обратились вспять и проникли в самые глубины его существа, затем с невероятной стремительностью рванулись обратно. Федор сдерживал их как мог до тех пор, пока они, сочась, не отгородили его неземным, Фаворским, светом.

-  Получилось! Получилось! – ликовал Федор и горделиво воззрился на ведьму, придя в себя.

Однако на старуху его действия не произвели никакого впечатления, она прекрасно понимала, что успех Федора лишь временный, оградительной и разящей энергии ему не скоро удастся достичь, и хладнокровно выжидала, когда он обессилеет, изготовившись к прыжку. Федор вдруг совершенно отчетливо увидел, как ведьма, ухватив его за волосы, вскидывается ему на спину, и вот он уже, может быть, навсегда, не в своем человеческом образе, а хряк либо жеребец, как гоняет его затем старуха по небу до бездыханности, как он дожидается ее где-нибудь на Лысой горе или в другом каком месте шабашном.

- Нет! – закричал он что было силы и, не соображая даже, что делает, метнулся в угол, трясущимися, не слушающимися руками выхватил из котомки тряпицу и стал разбрасывать перед собой, преграждая путь ведьме, все, что было подарено ему Арефием.

Ведьма не испугалась, но пыл угас у нее. Несколько минут она неотрывно смотрела на обугленный кусочек дерева. Этого времени хватило Федору, чтобы очертить себя кругом, другим мелком сделать впереди круг и воткнуть в самую середину его кинжал. Он уже раскрыл было заговоренный Псалтырь, как ведьма упредила его.

–  Ладно, – проговорила она жестко, – считай, что твоя взяла. Можешь жить здесь, сколько захочешь. Но только до тех пор, пока ты один. Если кто-нибудь с тобой поселится, уговор наш нарушен. И тогда... не переоцени себя.

С тем и исчезла.

2

Дух болотный, гнилой был тому причиной или сказалось перенапряжение, но Федор надолго слег в лихорадке. Какое-то время он даже находился между жизнью и смертью, но молодой организм выдержал испытание, и постепенно инок начал приходить в себя. Однако не покидал его страх, наведенный ведьмою. Страх оскотоподобиться, да в таком виде и умереть. Интересно, что стало бы потом, по смерти, с его душою?

Впрочем, черт с нею, с ведьмою! Не Бог же. По мере того, как креп Федор физически, возвращались к нему столь прижившиеся в нем в последнее время самоуверенность и резкость характера. Раз уж старуха сама столь твердо границы поставила, так чего же ему самому-то робеть?

Пока он один... Нет, Федор не думал сдаваться. Его поразила нежданно-негаданно промелькнувшая в разговоре с Корнилом мысль – о новой обители. Им единственно созданной, да еще в таком гнилом и опасном месте. Деяние вполне достойное, чтобы жизнь не зря прожить. Но даже в воображении он боялся возвращаться к этому вопросу. Убедила старуха: сила пока не за ним.

Из житий Федор помнил: самое страшное, что поджидает анахорета в его затворничестве – испытание одиночеством, и психологически подготовился к нему. Однако то, что происходило с ним, было гораздо страшнее, речь шла не об одиночестве просто, а об изоляции. Неведомая сила не оставила его в покое, даже убравшись из поля зрения. Где-то на отчерченных загадочным перстом границах стояли незримые стражи, денно и нощно без устали неся свою службу. Пусть и в такие топи рано или поздно хоть какой-то человек должен был забрести, но, натыкаясь на невидимое препятствие, либо возвращался обратно, либо стороной обходил заговоренное это место. Но что люди, если даже лягушки и мухи поисчезали, не говоря уже о зверях. Ветер, дождь – и те как бы теряли здесь половину своей силы. Дальше больше – стали сохнуть коренья, увядать раньше времени ягоды, гнить орехи. Припасы, что из подаяний насобирал в пути Федор, равно как и те, которыми Корнил снабдил его, иссякали, голод ступал след в след иноку, поклацывая зубами. Схватка была неравной: за теми, кто Федору противостоял, была вечность, в его же распоряжении – дни, в лучшем случае – недели.

3

Но они плохо знали его, лучше бы им не загонять его в угол. Федор много раздумывал над тем, как он мгновенно сориентировался в том случае со старухой: и что делать ему, и какими предметами из реликвий арефиевых как именно воспользоваться. Может, то было Божье озарение, а может, просто минута крайней опасности вызвала в воображении все, что ему по этому вопросу было ведомо. И сейчас он решил, что нельзя откладывать, надо действовать.

Не один вечер мысленно он себя подготавливал, сосредоточивался, прежде чем приступить к задуманному. Он вызовет главного своего противника, посмотрит ему в глаза, померяется с ним силою. Если силы будут слишком уж неравны, тогда действительно придется ему из этих мест убраться. Но не старуха пусть это будет, пусть "гость" явится ему в истинном своем обличье.

Едва дождавшись полуночи, добавив восковую свечу в помощь лучине, Федор медленно очертил меловой круг, воткнул кинжал в его середину, обвел себя сначала большим, затем маленьким кругами и раскрыл то место в Псалтыре, которое столь удачно он выхватил в прошлый раз. Совершив все положенные поклоны-метания, Федор коленопреклоненно, с потупленной головой стал, начав издалека, призывать себе на помощь сначала Спасителя, затем Богородицу и, пройдясь дальше по всей иерархии Града небесного, не забыв и своего ангела-хранителя, закончил Евфимием, Ферапонтом и, самым последним, Корнилом.

Затем он открыл ту "черную", "отреченную" книжицу. Она была разделена на две части, интуитивно почему-то Федор начал именно со второй. И почти тотчас во всех сторонах кругов, им очерченных, стало клубиться, возрастать напряжение. Но если в двух кругах федоровых образовалась какая-то загустевшая, вязкая масса, через которую невозможно было к нему пробиться, то в круге с кинжалом как бы разряжался все более, даже выкачивался воздух, наполняясь невероятной втяжной силою. И вдруг затрепетало что-то огромное, темное вверху него, заметалось, пытаясь вырваться. Но безуспешно, оседая и оседая вниз по невидимым отвесным стенам. На полу, обретя под ногами твердую почву, Нечто как бы вновь набралось сил, стало биться о стены с нечеловеческой энергией, раздался пронзительный, истошный рев. Затем, словно бы почуяв дух федоров, таинственное существо перенесло свои усилия именно в его направлении, но пробив первую стену, стало увязать в массе второго круга, вырываясь, и тем с каждым новым приступом все более обнажаясь, из смутного, взбалмошного видения начиная обретать все более конкретные, видимые формы. Вот-вот должен был показаться Федору лик, встречи с которым он так ждал.

–  Не делай этого!

Федор вздрогнул от неожиданности и оглянулся. За спиной своей он увидел девушку-поводыря.

 –  Не мешай. Убирайся! – закричал Федор в гневе и ухватился вновь за книжицу. Но момент был упущен, неведомое так и осталось неразличимым, затрепетало крыльями и исчезло вверху.

–  Ну погоди у меня! – процедил Федор сквозь зубы с злой досадой и приготовился излить свою ярость в полной мере. Однако изливать ее было некому, никого вблизи не оказалось. Должно быть, пригрезилось.

 Силы его совершенно иссякли, да и то посудить – напряжение было неимоверное. Однако он, тем не менее, решил не отступать. Сосредоточился и вновь открыл книжицу.

–  Ну и упрям же ты!

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть

 ГЛАВА ПЯТАЯ

     1

Федор широко раскрыл глаза, буквально вылупил. Девушка стояла перед ним точь-в-точь такой, какой он в последний раз видел ее: с распущенными волосами, распахнутым воротом.

–  Сотри круг!

Федор понял, что она имеет в виду, нехотя подчинился. Однако стер только тот круг, в который призывал нечистую, убрал кинжал, но два других круга оставил и за пределы своего не выходил.

–  Стер, что дальше? – спросил он злобно. – Зачем ты меня остановила?

–  Сама не знаю. – Девушка пожала плечами. – Пожалела, наверное. Дурака, который решил помериться силами с самим дьяволом.

–  Тебе-то что? Это уж мое дело, с кем мне силами мериться. Откуда ты вообще взялась? Ты, вроде как, умерла...

–  Такие, как я, не умирают.

Федор кивнул.

–  Ну да, ты же бес. Так что тебе надо? Пришла защитить своего господина? Вельзевула, или как там его? Может, назовешь мне его имя? Хотя бы для того, чтобы как следует испугать меня.

–  Надо мной нет господ, – сухо проговорила девушка. – Я не бес, и к нечистой силе не имею никакого отношения.

–  Ага, – хмыкнул и рассмеялся Федор, – ты, стало быть, ангел. Может, хранитель мой? Соври, я поверю.

–  Да мне наплевать на тебя, – обиженно отвернулась девушка. – Аника-воин тоже нашелся. И это вместо благодарности. Ну увидел бы ты Его, в истинном Его облике. Думаешь, прошло бы это для тебя бесследно? Нажить себе такого врага! Не чета тебе люди, борясь против Него, сгинули.

–  Не я первый начал, – угрюмо проворчал Федор, – я только оборонялся. Причем из последних сил.

     Девушка вышла из большого круга, с любопытством огляделась, затем уютно примостилась на лавке.

–  Ну-ну, что же ты замолчал, ягненочек? Ладно, не буду тебя дальше в терпении испытывать. Сила нечистая тут ни при чем.

     –  А кто "при чем"? – Федор вспылил. – Кто привязался ко мне, целый год изгаляется?

     Девушка не отвела глаз перед ненавидящим взглядом Федора.

–  Тебе об этом знать не положено.

–  А кому положено?! Может, то Михаил-архангел посылает мне испытания? Или кто порчу навел?

–  Тебе же не раз было сказано: уходи отсюда и отдай то, что Арефием тебе подарено. Взамен оберег от меня лично получишь, ни одна сила больше не уязвит тебя.

–  Ага! – полыхнул Федор догадкою. – Так ты та старуха? Смотри-ка, тут уже не два-три десятка лет сбросила, а поди, целых пять.

Девушка презрительно усмехнулась.

–  Против той старухи ты меньше букашки будешь. Ни одна книжка, освященная или черная, ни один мелок тебя не спасет.

Федор насторожился.

–  Так это не ты была? А что спасет?

–  Шустрый! Чего я вообще с тобой разговариваю? Не обольщайся. Лишь потому, что знаю: только я за порог, ты опять за мелок возьмешься, для тебя эти причиндалы теперь, что зелье винное для пропойцы. Не уйду до тех пор, пока пообещаешь мне никогда больше не призывать сюда нечистую.

–  Почему?

–  Нам она ни к чему здесь. Тут ее и так предостаточно.

–  Ну да, значит, равновесие могу нарушить. Но почему ты думаешь, что я тебе поверил? А уж тем паче, что я тебе поддамся? Да сиди тут хоть до второго пришествия Христа. Только не забывай: пусть петухов здесь нет, однако рассвет скоро.

Девушка согласно кивнула.

–  Что ж, ты прав, вот и проверим, раз ты такой неверный Фома.

Она задула свечу и улеглась на лавке спать.

     2

     Федор был настороже, так до рассвета и не покидал круга. Долго он ждал, как растворится в полумраке обличье беса и сам тот опрометью бросится к двери. Но ничего подобного не произошло. Чувствуя, что придется ему признать свое поражение, Федор стер оба круга, убрал кинжал и мелки в котомку. Девушка поднялась, с наслаждением потянулась со сна.

–  Что, убедился?

–  Убедился, – нехотя проворчал Федор. – И что дальше?

–  Это тебя надо спросить.

Федор понимал, что игра строится на его любопытстве. Больше его поддеть было не на что. Но страсть в нем всегда была сильнее воли, таким уж Господь сотворил его.

–  Ясно, – едва он только рот раскрыл, опередила его пришелица, – отвечу тебе честно и истинно, как на духу, но лишь на три вопроса, не больше. И перед тем ты мне клятву дашь, о которой я говорила.

–  Ладно, клянусь! – буркнул Федор.

–  Нет, так не пойдет. Я вашего брата хорошо знаю. Поклянись Богом, Спасом, Духом Святым, Богородицей, архангелами, всем сводом небесным, верой православной, отечеством, близкими, друзьями, душой поклянись. Самой что ни на есть страшной клятвой, иначе ни на грош не поверю.

–  Так это же кощунство, клятва такая... – пробормотал в растерянности Федор, не зная, как ему поступить.

–  Кощунство? А разве не кощунство собирать вокруг себя племя падшее?

–  Так я его на бой, а не на пир призывал.

–  Подумай, еще подумай. Отдавай себе отчет в том, что ты говоришь. Смири гордыню, она еще пока никого не украшала.

–  Ладно, – Федор сдался. Действительно, дров он за ночь наломал предостаточно, пора и покаяться. Он долго, сосредоточенно молился, пока душа его не облегчилась, затем внятно, торжественно проговорил слова клятвы.

–  Да, на язык ты бойка, этого не отнимешь, – проговорил он с досадой, удивляясь, как быстро норов его на сей раз укротили, – где только набралась, интересно, неужто с Арефием?

–  Почему бы и не с Арефием? – пожала плечами девушка, оправив распушившиеся волосы. – Это для тебя он был святым, а для меня самым что ни на есть обыкновенным человеком.

–  Так ты... – встрепенулся Федор, но девушка властным движением руки остановила его.

–  Стой! Думай о том, что ты говоришь – считай, что на один твой вопрос я уже ответила.

Федор вскинулся, хотел было возразить, но затем понял, что попал впросак. Действительно, вопрос был поставлен и ответили ему сполна на него. Хотя бы тем, что разрешены были отныне все его сомнения относительно Арефия.

Теперь уже Федор впал в другую крайность, долго выбирал из тьмы мучавших его в последнее время вопросов два самых важных. Девушка не торопила, впрочем, его. Казалось, время совершенно ее не интересовало, она действительно могла прождать сколько угодно.

–  Так ты говоришь, что не имеешь никакого отношения к нечистой силе, – проговорил он наконец задумчиво, медленно, – так кто же ты? Может, ведьма? Но ведьм, не связанных с демонским отродьем, не бывает.

–  Бывает, – покачала головой девушка. – Не все ведуны связаны с нечистой. Но я не человек, я дух.

–  Но почему же ты во плоти, да еще в женском образе предстала?

–  Это отдельный вопрос. Если ты его поставишь третьим, последним, я тебе на него отвечу. Но подумай сначала, самое ли для тебя это важное? На второй дополню только, что вы оттого так мало знаете о Духе Святом, что он вне, выше Добра и Зла. Да, он един с Отцом, но та часть Его, перед которой истекает в песок сила и воинство дьявола. Я не знаю, как это доподлинно выразить, просто пытаюсь растолковать на понятном тебе языке, большей частью пользуясь объяснениями арефиевыми. На самом деле все гораздо сложнее. Но я ни к бесам, ни к ангелам не имею никакого отношения.

–  Я не верю тебе, – покачал головой Федор, – ты неискренна. И сама первой, пусть не ложью, а недомолвками нарушаешь наш уговор.

     3

–  Да, ты прав, – горько проговорила после некоторого раздумья девушка. – Такой я раньше была... Но, повторяю, это отдельный вопрос. Если хочешь, мой личный. В остальном же... Посмотри вокруг: вот лес стоит, река течет, небо почему-то на землю не падает. Как ты думаешь, сами они по себе или что-то их поддерживает?

– Ну как... – развел руками Федор, – это просто царство Божие, это каждому ведомо.

–  Ведомо, да не все. Да, царство Божие, да, и я божий дух, но я дух Природы, не Града человеческого.

–  Нет, – улыбнулся Федор и погрозил обрадованно пальцем, – вот ты и споткнулась, проявила себя. То, что ты говоришь – недомыслие языческое, фитюльки, которыми на заре своей человечество баловалось, а уже в Ветхом Завете, в Первой книге Моисеевой, без толкований написано: Бог дал человеку власть над землей, над всеми тварями и творениями своими. Ибо по Своему образу и подобию, а ни по какому другому Он человека сотворил. Сказано: "...наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле".

–  Хорошо. – Девушка кивнула. – Допустим... Однако ты не ответил на мой вопрос: вот ты видишь лес во всем его многообразии, видишь реку, как она течет, в чем здесь власть человека, в чем хотя бы его присутствие? Может, сидит там где-нибудь хитрый старичок и поддерживает порядок, а умрет (он же человек, по-твоему), так ему на смену тотчас придет другой? Так получается?

–  Ну не знаю, может, то не люди, ангелы Божьи...

–  Ладно, пусть я буду ангелом, если так тебе понятнее. Но как же тогда получается: выходит, у человека и над ангелами власть? Не слишком ли ты, как человек, возомнил о себе, в таком случае? Нет, все наоборот как раз: где человек свой ум применить пытается, там тотчас же открывается лазейка для дьявола – он следует за помыслами вашими буквально по пятам. И тогда природа, жизнь – все идет прахом. Ты говоришь, что действуешь во имя Божье, во имя Божье и я здесь, чтобы дать тебе укорот. Не сей вокруг ни добра, ни зла, живи, ни на что не посягая, и живи сколько угодно, ни дьявол, ни мы тебе не напасть. Но ты же не можешь так, тебе непременно надо подчинения, всевластия, воли своей, запечатленной на века. И чтобы себя оправдать, ты говоришь – я не сам по себе, так предопределено свыше. Смири гордыню, инок, сказано уже тебе – не переоцени себя.

Федор какое-то время молчал в раздумье, затем покачал головой.

–  Нет-нет, – тихо проговорил он, – как ни старалась ты, а меня не убедила. За тобою не знаю, что стоит, а не знает никто – так и нет того. Ну а за мной – Священное Писание, к нему в придачу Святоотеческие предания. Крест, хоругви архангеловы, тысячелетиями накапливавшийся пласт мыслей и чувств достойнейших, святейших людей. Неужто не им, а тебе я должен верить? А Божье, Всесвятое ведение и откровение, ты хочешь сказать, что Бог меня оставил и неправде учит меня?

–  Дурак! Осел упрямый. – Девушка вздохнула. – Ладно, я ухожу, помни о клятве.

–  Помню, – кивнул Федор. – Но помни и ты, чьими именами я закаивался, и ежели что пойдет поперек тех имен в моем зароке, я его тотчас презрю.

–  Ничего, – усмехнулась девушка, – главное, что дано обещание, а уж взыскать с тебя его – моя забота.

И исчезла с глаз.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Клятвы... Какие могут быть клятвы? И кому? Сатане?

В чем он закаивался? Не вызывать больше нечистую? Ну а зачем, собственно, она ему была нужна? Как будто у него других дел нет. Но странно все-таки, бесы и вдруг просят от них отвязаться, когда это было? Обычно наоборот: их гонишь в дверь, а они в окно лезут. Через любую щель норовят пробиться. Или просто они таким образом разжигают, завлекают его?

Непонятно... Что ж, вернемся тогда к той точке, с которой они его стронули. Изоляция прекратилась, люди по-прежнему не достигали его, но жизнь вокруг вернулась в обычное русло. К Федору стали привыкать, больше его не отторгали. Но и в том ему не было покоя. Зачем он здесь и что ему делать дальше? Молиться, поститься, растительно жить?

Уйти, поискать себе товарищей, поставить с ними несколько новых келий, заложить скит? Но старуха не шутила, когда его предупреждала, так что эту мысль следует отложить до тех времен, когда он в состоянии будет победить проклятую ведьму. Одичать, превратиться в полузверя-получеловека? Такое вполне возможно, если он и дальше будет лишен возможности общаться с людьми. Что еще? То, что ему не раз уже предлагали?

Наверное, это наилучший выход. Не зря были потрачены его усилия, положение изменилось: теперь он свободен, во всем разобрался. Что осталось? Пустое любопытство? Несусветная чушь, которой его пытаются пичкать? "У Арефия и спроси"... Да, наверное, есть какой-то смысл в том "добре", что ему Арефием оставлено, но у Арефия в тот момент не было выбора, не исключено, что он, Федор, играет здесь лишь промежуточную роль и должен какому-то другому человеку по цепочке магический сверток передать. Кому? Может, Корнилу? Нет, если бы так было, Корнил бы настоял.

А что, если и вправду спросить у Арефия? Что он теряет? Это ведь не нечистая сила, чем ему может быть опасно подобное действо? Да и соврал Корнил, разве можно так вызвать душу умершего? Конечно, нельзя. По крайней мере, он бы о таком слышал.

Нет, тут было не просто любопытство. Последние события изрядно отрезвили Федора, как бы заставили его повзрослеть. Но если вернуться ему в прежнюю жизнь, то надо очиститься. Чтобы путь пройден был до конца и не оставалось больше никаких сомнений.

Он сел, попытался расслабиться, отвлечься от будораживших его мыслей. Главное – не торопиться, впереди у него сколько угодно времени: если понадобится, то вся его жизнь. Ни в коем случае не осаживать, не глушить себя, изнутри должно придти успокоение – так, как если бы в нем был единственный выход.

Федор умерял и умерял дыхание, оставив в итоге его лишь столько, чтобы проливалось по капле то, что незадолго перед тем устремлялось буйным потоком. Сам собой склонился к груди подбородок, глаза сделались пустыми, будто незрячими и открылось наконец то другое, внутреннее, око. Но Федор был пока еще слеп им.

Правду ли говорят о них, существуют ли они вообще, те места в сердце, где, будто бы, сосредоточены все способности души? Федор знал, что ничего не получится, если не верить этому, однако прошли день и ночь и еще день прежде, чем он почувствовал, как сердце его стало истекать каким-то свечением.

Он оковал этот свет, закрыл ему путь наружу и стал призывать Арефия прийти разрешить его сомнения. Но что-то не складывалось. Как ни заклинал он, ни умолял под конец даже униженно старца, келья оставалась пуста.

-  Ах, обманул ты меня, злодей! – подумал Федор в отчаянии о Корниле. – Вот я тебя сейчас и вызову!

2

Как ни странно, Корнил явился тотчас же. Так и застыл, присев, с вытянутой рукой, в которой, по-видимому, перед тем была ложка.

–  Ну вот, научи дурака Богу молиться... – проворчал он, увидев перед собой Федора. Выпрямился, огляделся: – Да, мне бы такие хоромы!

Затем лег на лавку и подпер голову ладонью.

–  Чего тебе? Оторвал от трапезы!

–  Сам виноват. Зачем обманывал?

–  Кто ж тебя обманывал? – Корнил усмехнулся. – Просто недоговорил. Но ты ведь сам строил из себя всезнайку. "Думаешь, наша обитель на краю света стоит?"... Вызвать душу умершего, это не каждому дано. Кто у вас, в вашей обители, разве что Евфимий способен на такое? Ну да кто вообще знает, что Евфимию ведомо? Рот у него на семи замках, даром, что дурачком прикидывается.

Он помолчал, затем вздохнул.

–  Все я тебе правильно втолковывал. Могло бы и так получиться, если бы душа арефиева неприкаянная бродила сама по себе. А так, ты должен попросить, и попросить хорошенько, разрешения у того, у кого сейчас его душа. Не говоря уже о самом Арефии. Не уверен, судя по тому, как ты вел себя с ним напоследок, что он жаждет с тобой встретиться. Есть, конечно, такие заклинания, которые привлекут кого угодно насильно, но думай о том, какова им цена! Однако как бы то ни было, не в том, совсем не в том дело, Феденька. Магия. Магия! Чего ты так чурался всегда, за что меня так ругал. Чего же сейчас сподобился? Любопытство допекло? О чем ты вообще хотел Арефия расспросить – стоит ли оно того? Не забывай, дело ты затеял опасное, ничто и никогда не дается на дармовщинку, бесследно не проходит: и человек, которого ты вырвешь, может потом не вернуться обратно, преследовать тебя, да и сам ты во власть сил, которые просить будешь, попадешь частью: отквитываться придется. О том ты не думал?

–  Не верю, – упрямо помотал головой Федор, – не по своей воле призываю святого старца, ему и расплачиваться. Я уже понял, что не мне сверток, им оставленный, предназначен, он должен указать, кому мне передать его.

–  Боюсь, что сверток тот попал прямо по назначению, – зло буркнул Корнил.

Он сел на лавке, долго молчал, затем сцепил на животе руки, поиграл пальцами.

–  Ладно, нельзя мне говорить такие вещи, не положено, но друг ты мне или кто? Пусть! Авось! С кашей не съедят! Понимаешь, Федор, не спорю, может, ты идешь как раз по пути, тебе предназначенному, но ты должен идти по нему с открытыми глазами. Так неужели ты не видишь, что Евфимий, Ферапонт, Арефий – один куток, та еще братия? Что не было ничего случайного в том, что именно тебя, а не кого другого послал Евфимий в Саввовский монастырь? Давно, как видно, глаз на тебя положил. И Арефию ты неспроста приглянулся. Конечно, им всегда нужны дурачки, которых можно использовать, подставить. Не исключено даже, что они чувствуют в тебе ровню. Однако нужно ли тебе это? Тут я тебе не советчик. Сам реши.

Он поскучнел.

–  У тебя есть еще ко мне вопросы?

–  Да, – кивнул Федор. – Как ты считаешь, возможно ли, чтобы было что-то, лежащее за гранями Добра и Зла?

–  Пределы Святого Духа? – Корнил подобрался, насторожился.

–  Да, вроде того.

–  А почему ты вдруг о таких вещах спрашиваешь?

–  Ну просто был разговор...

–  Понятно, – Корнил задумчиво почесал подбородок. – Ты ее вызывал или она сама приходила?

–  Кто? – попытался прикинуться дурачком Федор.

–  Девушка-поводырь.

–  Я тут ни при чем, так получилось. Кто она?

Корнил пожал плечами.

–  Кажется, лесная вила, но я могу ошибаться. О них мало что известно.

–  Лесная...

–  Вила. Что-то вроде русалки, но на порядок выше.

–  И она... действительно, дух?

–  Самый что ни на есть.

–  Но коли дух, значит – нечистая?

Корнил усмехнулся.

–  Ну на этот вопрос ты сам себе и ответишь. Мы далеко ушли от темы. Ты спрашивал о Святом Духе? Так вот, существует мысль еретическая, что вместо Христа во второй раз сам Святой Дух, Параклит, сойдет на землю. Вот тогда и наступит Тысячелетнее царство, царство Справедливости. Но ересь она и есть ересь. Я верю в Троицу Единосущную, а стало быть, чего Духа Святого дожидаться – Он давно на земле. Сказано же: "И Дух Божий носился над водою". Чем же Он тогда был занят, как не сущность свою расселял? Как  у Отца – ангелы, у Спаса – праведники, здесь они – духи, неисчислимое Его святое воинство, жизнь, природа – все ими поддерживается.

–  Я тоже верую в Троицу, – Федор фыркнул. – Но так, как ты, не думаю. Да и не сказано в канонах того. Говоришь – ересь, а получается, сам ты еретик первостатейный! Дух Святой – он как раз ангелами и  управляет.

–  А природу, что же, ты отдаешь сатане?

–  И в природе ангелы. Как там быть без Добра и Зла?

–  Ну вот и поздравляю тебя, что ты познакомился с ангелом.

–  Если бы с ангелом...

Корнил поднялся.

–  Ладно, я ухожу. Больше не вызывай меня. Иначе такую защиту поставлю – костей не соберешь.

Федор вздохнул.

–  Что же, выходит, мы с тобой враги?

–  Нет, враг один у нас – нечистая сила, но...

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     1

Ровня. Да каким он может быть ровнею: кто он и кто они? Святые отцы из самых чтимых и безвестный инок. Но всякое дело надо доводить до конца. Проклятый Корнил, чтоб ему пусто было, опять загадки, недомолвки, а толком ничего не сказал, понимай, как хочешь.

Федор развязал котомку и стал перед собой раскладывать арефиево наследство, в который раз внимательно каждую вещицу разглядывая. Бог вразумит, на Него и будем надеяться. А не Бог, так пусть сам Арефий и озаботится. Мелки, кинжал, книги – все он испробовал, но вот этот обугленный кусочек, что он может означать? Эх, о какой только чепухе он не препирался с Корнилом, а о главном-то, растяпа, и не спросил! А может, тут как раз и есть ход к Арефию? Впрочем, в прошлый раз Корнил ведь не ответил...

–  Это я, – раздался вдруг девичий голос.

Федор взъярился. Вот наказание-то Господне! Пальцем не шевельни – она тут как тут.

–  Ты так постоянно и будешь надзирать за мною? Клятву я дал, чего тебе еще надо? – закричал он, раздраженный тем, что его прервали. Схватил мелок и очертил себя кругом.

Девушка и бровью не повела.

–  Хочу знать, что ты на сей раз задумал.

–  Зачем тебе знать? У тебя, что, своих дел нет? Убирайся отсюда! Не мешай!

Тут девушка не сдержалась, вспылила. Она взяла в руку посох и легко вошла с ним в круг, очерченный Федором. Величественно бросила посох к его ногам.

–  Ну так и не вызывай меня больше!

Она развернулась и направилась к двери.

Федор оторопел от того, что вот так, играючи, оказались развеяны его чары.

–  Да кто ж тебя вызывал? – пробормотал он в смущении. – На кой ляд ты мне нужна?

Девушка обернулась и указала на обугленный кусочек.

–  Это я! – повторила она.

     2

–  Эй, эй, погоди! – Федор сорвался с места и ринулся за ней вдогонку, проклиная все на свете, боясь, что девушка вот-вот растворится в воздухе или скроется за дверью. – Объясни, не уходи, ну погорячился я, с кем не бывает? Понимаешь, я хочу вызвать Арефия, но у меня ничего не получается, оттого я и извелся так.

–  Арефия? – остановилась девушка. – Зачем он тебе?

Федор помялся.

–  Как тебе объяснить, я хочу от всего этого освободиться. Я уже понял, что не по уму, не по возрасту – не по зубам, одним словом, мне эта игра.

–  Не верю, – девушка наморщила лоб в раздумье, – ни одному твоему слову не верю. Ты еще коварней Арефия. Прикажут тебе мать родную зарезать – ты и на это решишься, глазом не моргнешь.

–  Да нет у меня матери, и никогда не было. Не знаю я даже вообще, кто она. Сколько себя помню, все при монастыре, – угрюмо пробормотал Федор.

Девушка посмотрела на него внимательно, затем отошла от двери и села на лавку.

– Ах, разжалобил, сирота казанская! Ладно, одно несомненно: нам действительно пора прояснить наши отношения.

–  Конечно, я ведь теперь, вроде как, твой хозяин, – усмехнулся Федор, – ты перешла мне по наследству.

Девушка вспыхнула.

–  Похоже на то. Но не заносись! В любой момент,  когда я захочу, я покину это, – она указала на кусочек дерева, – и власть твоя надо мной тут же закончится. А уж потом, в этом не сомневайся – отольются кошке мышкины слезки. Так что давай лучше по-хорошему: определимся, поставим границы – что делаю я и чего не делаешь ты.

Федор обрадовался.

–  Ну так замечательно! Чего же проще? У нас в этом деле обоюдный интерес. Помоги мне, и все твои проблемы, как и мои, устранятся сами собой. Давай вызовем Арефия, и я исчезну с твоих глаз и никогда не появлюсь больше, как ты и добивалась.

Девушка скептически поморщилась.

–  Ты говоришь об интересе? Ну а для меня-то он в чем? Что я выигрываю, может, подскажешь? К тебе я приноровилась,  привыкла. Ты молод  и, стало быть, – уж извини за откровенность – в достаточной мере глуп. Не думаю, чтобы новый "хозяин" мой, которого ты мне так усердно подыскиваешь, был чем-то лучше тебя. Я предлагаю другой вариант, гораздо лучше – как в сказках, я исполню три, к примеру, да хоть десять твоих желаний, и мы расстаемся навсегда.

–  Э, нашла убогонького! – Федор рассмеялся. – Молод-то я молод, но ты уж меня совсем за фалалея держишь. Подраскинь сама умишком: зачем мне твои десять желаний, когда я могу всю жизнь тобой помыкать?

Девушка снова разозлилась, однако сдержала себя, продолжила увещевающе.

–  Нет, ты не понял, тут жизнь, а не сказка. Я не раба тебе, могу выполнять, могу не выполнять твои прихоти. Да и потом, одно дело, когда совершается что-то по принуждению и совсем другое – когда я раскрываюсь во всех своих способностях. Ты поразмысли как следует, не спеши с ответом, я предлагаю тебе сделку, это вовсе не означает, что я хочу тебя обмануть.

–  Хорошо, я поразмыслю. То, что ты предлагаешь, действительно, занятно, – согласился Федор, – но никаких решений не может быть до моей встречи с Арефием. Нет у тебя охоты мне посодействовать – обойдусь сам как-нибудь. Ну а насчет того, чтобы не враждовать – кто против? Я давно готов. Для начала не мешало бы нам познакомиться. Про меня тебе все известно, в моей жизни пока вообще ничего не было интересного. Но вот ты... кто ты? Правда, что ты дух?

–  Но ты же видел, как я появляюсь и исчезаю. Мало тебе этого? Фокус какой-нибудь показать?

–  Говорят, что ты вила, лесная вила. В самом деле? – гнул свое Федор.

–  Это мне трудно объяснить, – нахмурила сосредоточенно брови девушка. – Вы, люди, кое-что о нас знаете, но знать – не означает понимать. Плоть, душа – такое нам не присуще. Мы как паутинки, рассеяны, развеяны и можем принимать какие-то конкретные формы лишь в вашем, человеческом, воображении. Но зачем тебе голову ломать над подобными вещами, ты можешь называть меня просто по имени.

     3

–  По имени? – удивился Федор.

–  Да, у меня есть имя, – девушка кивнула.

–  Как же тебя зовут?

–  Был человек, которому я люба была и мила, вот он и назвал меня – Любомила.

–  Но имя дают при рождении, точнее, даже при крещении. Этот человек был тебе отцом?

–  Почти что.

–  Но тогда какой же ты дух? Да и имени такого нет церковного, оно языческое.

–  Ну а какая мне в том разница? – улыбнулась девушка. – Лишь бы меня любили, лишь бы я была кому-то мила.

Федор замолчал. Что-то уж слишком искусно лукавый дурит ему голову. Зачем такие сложности, зачем так издалека? Любомила, дух, ничего не понятно. Запутался дьявол сам в собственных ногах.

–  Ничего не понимаю. А как же паутинка?

–  Я больше не паутинка. В том-то и дело. Ладно, я, пожалуй, тебе лучше все с самого начала расскажу. Иначе ты так и будешь глаза таращить.

Она помолчала, размышляя, как бы подоходчивее свою историю изложить.

–  Был один человек. Он любил лепить разных зверушек, вырезать всяческие фигурки. И я на него очень сердилась, потому что он часто приходил в лес в поисках подходящего материала для своих поделок, и давно пора было наказать его, отвадить, но я все не решалась. Уж больно мне нравились эти его вещицы. Они были совсем как живые, запечатленные в такие моменты, которые вообще в жизни редко выпадают. Когда люди, звери счастливы, пребывают в единении с Богом, между собой, с тем, что их окружает. Я непонятно объясняю?

–  Да нет, нет, продолжай, – пробормотал Федор. Он больше даже не в слова вникал, которые ему говорили, а дивился чудесному воодушевлению, осветившему лицо девушки.

–  Трудно сказать, каким образом он угадал мое присутствие, но он стал оставлять некоторые самые удачные свои поделки, как бы даря их мне. А потом, в один прекрасный момент, я и обнаружила ее – вырезанную из дерева фигурку девушки с распущенными волосами, в длинной рубашке. Она была так хороша, что я не могла оторвать от нее взгляда, однако много времени прошло, прежде чем я поняла, что тут не просто дар мне, не просто попытка запечатлеть мою сущность – это было для меня приглашение. Конечно, я не утерпела в итоге, забралась в ту фигурку. И до сих пор не могу из нее выйти, она оказалась для меня как бы ловушкой. Но добровольной, желанной ловушкой. Я перестала быть паутинкой: выделилась, обрела самостоятельность, индивидуальность – то, что доступно очень немногим из духов и, скорее всего, никогда не оказалось бы доступным для меня. И я приняла все с восторгом: и имя, которое было мне подарено, и образ возлюбленной, того человека вдохновлявшей, и легенду о загадочной девушке, совсем юнице – Любомиле, много веков назад действительно жившей в этих местах. Я испугалась сначала своего поступка, думала, что меня накажут, развеют: мы, духи, тоже ведь смертны, только по-своему. Но кара не пришла, а может, лишь отодвинулась по времени.

Она замолчала. Федор сидел, пораженный ее исповедью, затаив дыхание.

–  И что стало с тем человеком? – спросил он наконец. – Арефий убил его?

Любомила вздрогнула, очнувшись, посмотрела на него в недоумении.

–  Арефий? Плохо ты знаешь Арефия! Мало кто мог сравниться с ним в силе, выносливости, но и в незлобивости – к людям, зверям – тоже. Демоны, бесы – вот что единственно его на бой поднимало, и тут уж он  действительно был неукротим. – Она вздохнула: – Ты спрашиваешь, что с тем человеком произошло? Обыкновенно. Его в чем-то обвинили, пытали, замучили до смерти. Мне было до боли жаль его, но я ни чем не могла ему помочь. Эти люди, с искрой Божией... у них своя судьба. Их ангелы строго охраняют, никому не дозволяют в жизнь их вмешиваться.

–  Как же охраняют, когда дали расправиться?

–  Так с телом расправились. Можем мы знать, где сейчас его душа? И сколько дано ему прожить жизней? Неужто ты думаешь, что искра Божья людьми рождается? С ней в мир приходят, и она нетленна.

–  Тебе ли о том говорить?

–  Почему бы и не мне, если это истина?

Федор замялся.

–  Как его звали?

–  Евсеем.

–  Ты любила его?

–  Я дух, ты требуешь от меня слишком многого, я не знаю, что такое любовь.

–  И Арефия ты не любила?

–  Нет. Но знаю, что Арефий любил меня. Арефий многому меня научил и даже о любви теперь я кое-что себе представляю.

Федор усмехнулся.

–  Да, знаю, помню. Хотя я не намеренно проследил за вами. Ты извини, что я тогда подумал, будто он с мальчиком прелюбодеянием своим занимается. Обвинял вас в мужеложском грехе.

Любомила помедлила.

–  Ты не ошибался. Он действительно был с мальчиком.

К сожалению, автор лишен возможности выложить текст повести полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада http://epressario.com/, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина.

Издательская оферта: любые разовые бумажные издания и переводы на иностранные языки (с согласия автора).

Опубликовано в сборнике: Николай Бредихин «Богоматерь Воплощение». Повесть и рассказы. Коломна, 1998 год.

Опубликовано в книге: Николай Бредихин "Богоматерь Воплощение", издательство ePressario Publishing, Монреаль, Канада. 2011 год. Все права защищены. © ISBN: 978-0-9869345-1-3.

     Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПОЛЕТ ЗВЕЗДНЫХ ПТИЦ

Аннотация

 «У каждой души есть книга, пусть ненаписанная, которая составляет суть пройденного ею жизненного пути. Большинство из них так и остаются неявленными, непрочитанными. На исходе своей бестолковой, никому не нужной жизни, перед тем, как рассыпаться на молекулы, атомы, а потом и вовсе исчезнуть с лица земли, решил я обнажить свое сердце и рассказать о том, что с самых ранних лет будоражило мое воображение, не давало покоя ни днем, ни ночью, буквально пожирало мое время, здоровье, заставляло ограничивать себя всегда и во всем. (Здесь и далее курсивом выделены цитаты из автобиографической книги Николая Бредихина «История одиночки». Прим. редактора)».

«Книга Вечной Жизни» - что это?

Просто три с лишним сотни лучших афоризмов из обширного творческого наследия русского писателя и философа Николая Бредихина?

Первооснова, идеологическая заготовка для его романа «Галактический человек»?

Своего рода «мозговой штурм», попытка прорваться в загадочные сферы галактического сознания?

Сложно сказать.

«Конечно, обидно уходить из этого мира тогда, когда ты только начал что-то понимать в нем. Грех познания – один из самых великих грехов нашей земной юдоли, уж больно велика плата даже за самую обыкновенную житейскую мудрость, что говорить о том, если ты вдруг вознамерился посягнуть на что-то непреложное, постигнуть какие-то, никому не доступные ранее, великие таинства бытия? Не положено. Мне не положено. Жаль».

«Есть много определений нашего земного жизненного пути, «Полет звездных птиц» – вполне мог бы найти свое достойное место среди них».

«Что такое галактическое сознание? Познание окружающего мира и жизнь в нем не в рамках маленькой планеты, крохотной точки во Вселенной, а методом обратной перспективы, взглядом из Вселенной, и именно оттуда осознание своей сущности и нашего предназначения в том мире, где мы живем.

Что такое галактическое сознание?

Прежде всего, разделение человечества на две разные, но не конфликтующие между собой группы: людей Галактики и людей Земли.

То есть, речь идет о том, что мы не можем двигаться дальше, как и раньше, все вместе. Поголовное равенство в данном случае гибельно, да и невозможно в принципе. Речь идет о параллельном развитии и параллельных цивилизациях».

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РУНЕТА

Проект

Конечно, сколько людей, столько и мнений, но, смею надеяться, что, начав с абсолютного нуля, за 3 года пребывания на нескольких основных литературных сайтах Интернета, я сумел завоевать достаточный авторитет не только среди своих коллег по писательскому цеху, но и среди читателей, как в России, так и в среде русскоязычных диаспор самых разных стран мира.

Что еще за спиной?

В общей сложности, 52 года занятий литературным трудом, из них последние 3 года на профессиональной (под договор) основе.

9 изданных книг.

Множество эссе, рассказов, повестей и романов, которые представлены пока лишь в форме рукописей.

Возникает вопрос, почему я до сих не вступил ни в один, из расплодившихся в последнее время в неисчислимом количестве писательских союзов?

НЕ СЧИТАЮ ЭТО ВОЗМОЖНЫМ.

Причины?

Литература все больше перемещается в Интернет;

она уходит из бумажных изданий в электронные;

больше не контролируется ни чиновниками, ни издателями, ни какими-либо другими начальниками, распорядителями, боссами самых разных мастей.

И пусть эти деятели сколько угодно кричат о «смерти русской литературы», в действительности, речь идет исключительно о ее освобождении.

Пора бы вам, наконец, признать, господа хорошие, что русская литература умрет только тогда, когда исчезнет из обращения русский язык. Вам больше по нраву английский? Или, скажем, китайский?

И в то же время обстоятельства постоянно напоминают нам, русскоязычным поэтам, прозаикам, эссеистам, критикам, блоггерам о необходимости объединения, единства.

В связи с этим я и предлагаю учредить Союз писателей Рунета.

Каким он будет?

Тут недавно к моим многочисленным прозвищам добавилось еще одно, очередное: Николай-сеятель-идей (Лариса Изергина). Что ж, признаю, это у меня с самого детства – голова, как пчелиный улей.

Вот почему именно проект. К сожалению, ни возраст, ни мои договорные обязательства по изданию своих книг, ни интенсивная переписка с многочисленными читателями (только в октябре на пяти основных моих страничках было зарегистрировано свыше 7 тысяч посещений) не позволяют мне принять достаточно активное участие по воплощению предложенной мной идеи в жизнь, но я готов в любой день и час зарегистрироваться в новом Союзе, если его будущее руководство сочтет меня этой чести достойным.

Теперь конкретнее.

Никаких вступительных и членских взносов, главное богатство писателя – слово, только в нем его сила и авторитет. Как только появляется фигура функционера-наемника, литература отодвигается на второй план, начинаются склоки, интриги, демонстрация мускулов, подмена свободы творчества соображениями заединства.

Прежде Союза должны идти литературные объединения. Их уже существует немало, осталось только им, и тем, что дальше последуют, как следует оформиться, выработать уставы, провести тщательный отбор членов, а дальше постепенно объединяться, или просто качественно и количественно прирастать.

Людей, которые способны возглавить это движение, очень много, я контактирую с ними практически каждый день на Проза.ру и других сайтах.

Есть много и других предложений, но они имеют смысл только в том случае, если моя идея, действительно, хоть кого-то заинтересовала.

1.11.2013.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

СОЮЗ ЧИТАТЕЛЕЙ РУНЕТА-2

Проект

Первая часть предлагаемого проекта вызвала очень много откликов, естественно, самых разных – от восторженных, до насмешливых и даже откровенно издевательских. Сначала я отвечал каждому из своих коллег по отдельности, затем решил, что куда целесообразнее будет написать продолжение, уж слишком отклики эти были однотипными.

Вопрос, который далеко превзошел все прочие по популярности: нужен или не нужен такой Союз?

Ну, это, я думаю, каждый должен решать сам по себе. Для начала хочу вас всех поздравить: такой Союз существует, причем давно уже, и все мы, хотим или не хотим этого, являемся его членами. Оживите в памяти, если забыли за повседневными хлопотами: регистрируясь на том или ином литературном сайте, вы подписывали определенные соглашения, принимали довольно строгие обязательства, и уж работать собирались не дворниками и не сантехниками, а… помните, наверное, как там у Николая Носова: «Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка». Что-то вроде того.

Словно по волшебству, вы получали отдельный кабинет и все мыслимые условия для занятий творчеством и общения с коллегами по любимому ремеслу. Естественно, те, кто хотел работать. Тем же, кому больше нравилось красоваться-тусоваться, тоже никто не препятствовал. Ну, собственно, нет смысла пересказывать лишний раз наши трудовые будни.

Ах, вам, может, членского билета не хватает? Закажите пачку визиток с указанием всех ваших заслуг, достижений и страничек, сайтов, на которых вы обретаетесь. Неплохой совет, кстати, особенно, если вы присовокупите к указанным сведениям календарик на текущий или следующий год. Принцип «Помоги себе сам!» еще никто не отменял, а для нашего брата он особенно актуален.

Некоторые жалуются: пребывание на подобного рода сайтах им, вроде как, ничего не дало.

А вы, собственно, на что рассчитывали? Получить сразу медаль Героя труда? И кто вам мешает так потрудиться?

Может, без сайта вам будет лучше? И где же, интересно, вы собираетесь свои «творения» размещать?

Еще одна идея: создать специальный портал, который так и назывался бы: «Союз писателей Рунета», зачислять на него кандидатов путем самого что ни на есть строгого отбора. Да проходили уже, на подобных «отстойниках», по моему наблюдению, графоманов как раз больше всего.

Один мой хороший друг с «Проза.ру» рассказал интересную притчу о том, как какая-то группа откуда-то бежать собралась, и все сорвалось из-за сущей пустяковины: в решительный момент не оказалось напильника, чтобы решетку перепилить. Он так и предложил: подождать «человека с напильником», то есть, талантливого организатора, который, так приглянувшуюся многим, идею рано или поздно воплотит в жизнь. Вот только куда нам бежать «с подводной-то лодки?» Да и зачем?

Ну, в общем, как обычно, идей море, вот только кому же их исполнять? Так что, очередная мечта несбыточная? Вообще, химера?

После долгих размышлений решил я обзвонить некоторых своих знакомых и поинтересоваться, как обстоят сейчас дела с интересующим нас вопросом в реальном мире? Признаюсь, результат меня сильно озадачил.

Вступительный взнос в десять тысяч рублей, непосильный для безработного пенсионера, вкупе с последующими ежегодными отстежками? Да нет, могут и бесплатно принять.

Склоки, раздоры, перетягивания каната? Не без этого, конечно, но глобальные стычки уже в прошлом.

Бандиты, бизнесмены, покупающие себе членство? Непрестижно, оказывается, для них уже оно и неактуально.

Ну а зачем же тогда, спрашивается, изобретать велосипед?

Сидел я на печи, как Илья Муромец, и дождался: в моем родном городе (Коломна, если не забыли) вдруг возник, как по волшебству, Издательский дом с красивым и загадочным названием - «Серебро Слов».

Хотите работать на сайте? Пожалуйста!

Издать книгу? Типография с самым современным оборудованием буквально в получасе езды на трамвае от моего дома.

Талантливы, но денег нет? Почему бы не включить вас в программу «Восхождение» и не издать вашу книгу бесплатно?

Ах, вы не из нашего города? Да какая нам разница? Хоть из Азова, хоть из Израиля.

Две книги в творческом багаже? Уже достаточный повод задуматься: а почему бы не принять вас в Союз писателей России?

Свой интернет-магазин, который может отослать изданную вами книгу в любую точку земного шара при условии оплаты вами почтовых расходов.

Много чего еще!

Всего за полгода ребята, крепкие профессионалы во главе с Денисом Минаевым, столько дел натворили! Конкурсы, презентации, дипломы, медали, почетные грамоты. И никакой виртуальщины. Совершенствуйтесь, побеждайте, славьте во всех городах и весях русскую литературу и наш «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык».

Вспомнили Ивана Сергеевича Тургенева? Или еще привести цитату? «Нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу». И что же, кстати, мы с ним делаем? По неграмотности не только Европу, практически всю Азию обогнали, осталось только Африку превзойти. Да что за примерами далеко ходить? Тут одна поэтесса прислала в мою Творческую мастерскую NOTA BENE на отзыв стихотворение, в котором в каждом катрене было до десятка орфографических ошибок. Вам это о чем-нибудь говорит?

Ладно, вернемся к «человеку с напильником».

На каждом сайте наверняка есть профессионалы: члены тех или иных творческих союзов. Для начала достаточно двоих. Подайте заявление с просьбой о желании пополнить их ряды, считаете, мол, себя достойным. И есть у вас уже две книги и пишете вы, по крайней мере, без ошибок. Смухлевать невозможно: все ваши опусы здесь же, на вашей страничке. Так что либо напишут вам  вожделенные рекомендации, либо подскажут, где и в чем вы не дорабатываете и вам необходимо подтянуться.

Не получилось здесь, полно других сайтов.

Хотите продавать свои книги? Предложите их в любой, приглянувшийся вам, интернет-магазин.

Дорого издаваться в бумаге? Попробуйте связаться с электронным издательством.

Нужен редактор? Корректор? Верстальщик? Специалист по авторскому праву? Спонсор? Инвестор? Ищите и обрящете.

Не желаете сами? Есть на то литературные агенты и агентства, чай не на Марсе живем, Интернет вездесущ. Можете перевести свою книгу на любой язык мира. Даже на китайский. Кстати, почему бы и не на китайский? Самый грамотный народ сейчас, однако.

Что еще? Добивайтесь, требуйте у администрации своего города, чтобы помогала она вам в вашем беззаветном, бескорыстном труде.

От администрации сайтов, чтобы вашим талантом заинтересовались.

Будьте активны, под лежачий камень вода не течет.

Чего именно требовать и добиваться, я вам вкратце уже перечислил.

Кстати, просветительской деятельностью Издательского дома «Серебро слов» недавно заинтересовался Союз литераторов Европы. Произошла встреча «на высшем уровне» в присутствии широкой общественной, читательской и творческой аудитории. Как результат (цитирую, практически, буквально), с января 2014 года Издательский дом «Серебро Слов» становится базовым издательством Союза литераторов Европы на территории РФ. Это открывает перед его авторами новые возможности. В частности, книги, выпущенные в «Серебре Слов» получат возможность перевода на европейские языки и распространение в Европе.

Некоторые из наиболее активных членов «Серебра» уже удостоились чести быть принятыми в этот замечательный Союз.

Хочу и я свои силы попробовать. Может, и повезет. Чем черт не шутит?

20.02.2014г.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ДУША «ПОЛЫНЬ»

Повесть

    1

Лющин долго с недоумением всматривался в объявление, затем крикнул жене:

–  Надюш, ты не знаешь, где мои очки?

Та с явным неудовольствием оторвалась от телевизора, поспешно дожевала кусок пирожка, последнего в лежавшей у нее на коленях тарелке, и проговорила, еще давясь остатками:

–  Наверное, на кухне. Там, где телепрограмма лежит. Давай я лучше сама прочту. Что там еще?

Лющин не хотел сначала, но потом все-таки дал газету жене, он немного стыдился того, что дальнозоркость у него стала развиваться не по возрасту слишком рано. Плюс полтора – чепуха, конечно, и тем не менее...

–  «Анима, дорого». Ничего не поняла, бред какой-то, – с недоумением между тем пробормотала супруга. – С какой стати тебя это вдруг заинтересовало?

–  Да так просто, тоже показалось странным, – поспешил в зародыше прервать расспросы жены Лющин и, прихватив с собой газету, поплелся на кухню за очками.

Все же хоть как-то не излить свое раздражение он не мог.

«Тебе-то вообще ничего не интересно. Только упираться зенками в свои бесконечные сериалы, да желудок набивать, чем ни попадя. И что удивительно, зрит как горный орел. Точнее, орлица. Хотя какая из нее теперь орлица с ее-то пузом? Лежит как бревно, только пыхтит, ворочается, да никак до победного финала дело довести не может».

Лющин полных женщин не любил. Точнее, наверное, просто не мог с ними обращаться. Изобилие в данном случае действовало на него не то, чтобы сверхвозбуждающе, но, во всяком случае, процесс протекал слишком быстро, а иногда потом даже немного побаливала голова. Чем объяснить подобный феномен, он так и не разобрался до конца, однако к жене эротическое влечение (по науке – либидо, для любителей головоломок) потерял то ли в начале, то ли в середине Перестройки. Ему часто снились гибкие, стройные, молодые девушки, но почему-то почти всегда гораздо выше его ростом, а кто понимает, тот знает, как это порой бывает неудобно. Девушки к тому же попадались неопытные, смешливые, донельзя глупые, особенно они подтрунивали над ранней лысиной Виктора: Лющин больше всего на свете терпеть не мог, когда его гладили по голой черепушке, а уж тем более всякого рода поцелуйчиков в нее.

Два таких характерных признака старения организма: дальнозоркость и повышенный интерес к гибкости и стройности, и столь преждевременно в нем: ему ведь только вот-вот должно было стукнуть сорок пять – это не могло не насторожить Виктора. Хотя, в принципе, к женщинам он всегда был неравнодушен: несколько раз даже специфические болезни подхватывал, причем однажды, что уж совсем его поразило – от пионервожатой. Нет, конечно, он тогда был далеко не пионером, но проверять-то все-таки должны подобный контингент! С кем же еще тогда связываться?

А связываться и в самом деле было не с кем. Последние шесть-семь лет, как отрубило. И суть таилась вовсе не в его способностях, способностей-то как раз было хоть отбавляй, просто Лющин как-то незаметно утратил необходимые в таких случаях навыки. Раньше все было просто: два-три слова, любая чушь, главное – завязать разговор, ну а дальше... либо следуешь, куда и следовал - нет контакта, либо... есть контакт! Ну а уж что творилось во время отпусков: в санаториях, в турпоездках, ах, что говорить! Вот это была жизнь! Да и Надюша тогда была порох – тонкая, гибкая, как хворостинка, неутомимая.

Еще ко всему прочему имелась раньше в наличии густая с курчавинкой шевелюра, а с плешкою развился комплекс неполноценности. Виктор знал из эротических газет и журналов, что некоторых женщин лысинка даже возбуждает, но не очень-то верил подобным изданиям, воспринимая их по большей части как юмористические, в которых издатели над своими читателями и не посмеиваются даже, а просто измываются, как хотят. Один раз Лющин решил ответить «ударом на удар» и сочинил несколько историй, совсем уж невероятных и наиглупейших. И что же? Их тут же опубликовали, но гонорара он так и не получил. Теперь-то он понимал, что нужно было прямиком ехать к «обидчикам», глядишь, теперь он был бы заправским бумагомарателем: чего-чего, а врать, придумывать он всегда был большой мастер, а «издания» эти, как ни странно, давно уже прочно встали на ноги и гонорары уж наверняка платили теперь, и немалые.

Но дело было все-таки не в сексе, а вообще в жизни. Жизнь стала какая-то тоскливая, скукоженная, да, в принципе, ее и вообще не было, этой жизни. Тоскуя по прежним временам, Лющин и тосковал больше не по дешевизне цен, а по той легкости и простоте бытия, которых, вероятно, никогда уже не вернуть больше. Что плохого в том, что он любил весело пожить? Застолья по любому поводу, турпоходы с ночевкой в лесу с непременными песнями у костра под гитару. Разговоры в курилке про женщин, и не обязательно про женщин, хоть про политику, да черт бы с ней! Анекдоты, юмор, этого сейчас, вроде бы, наоборот, выше головы, но атмосфера, атмосфера, в которой они «тогда» рассказывались!

И друзья куда-то вдруг разом все подевались: кто в бизнес ушел, пашет, тут уж не до общения, кто ударился в алкоголь. А вот Лющин и пить почти перестал с того времени: это ведь не «сушнячок» какой-нибудь молдавский или болгарский – солнца глоток, веселья исток, и не «Пшеничная» или «Столичная» – теперь-то одна сивуха да ацетон. По улице-то уже идешь – порой ни одного лица знакомого, а прошелся он как-то раз по кладбищу! Инфаркт, инсульт, рак – и ребята вроде нормальные, откуда так рано?

«Анима, дорого». Очки нашлись, лежали как всегда возле настольной лампы, однако ясности они не внесли никакой. Номер телефона, факса, больше ничего, может, какие-нибудь шпионские штучки? Кто-то кому-то что-то передает, а он уши навострил?

–  Вить, а что такое «анима»? Я ведь так и не поняла, – неожиданно услышал Лющин голос жены.

–  Душа вроде.

–  Нет, душа – это «псюхе», я точно знаю, – возразила Надежда, демонстрируя свое гуманитарное образование и познания опытной кроссвордистки.

–  Это по-гречески, а тут латынь, – пренебрежительно ответил Виктор. Он и сам кроссворды щелкал как орешки.

–  А в каком разделе? – не унималась жена.

–  Разделе? Причем тут раздел? Ты имеешь в виду: латынь вульгарная или классическая?

–  Нет, я не о том, ты совсем сдвинулся, – жена у Лющина хоть и телом обрюзгла, но мозгами шевелить еще могла. – Они покупают или продают?

–  А тебе что за разница? – не понял Лющин вопроса, немного обидевшись на «сдвинувшегося».

– Ну, просто интересно. Все же какой-то разговор, а то ты больше молчишь обычно.

Ну да, разговор. Из тех, что выеденного яйца не стоят. Виктор, впрочем, тут же метнулся взглядом в поисках названия раздела, но нужной страницы, как часто бывало, не оказалось – жена в очередной раз использовала любимое чтиво для того, чтобы завернуть съестное на работу.

«И как только она свинца не боится! – с раздражением подумал Лющин. – Говорят, задницу, и то нельзя подтирать газетой».

Впрочем, он тут же вспомнил, что как раз в одном подобного рода издании некий врач вот это, успевшее стать столь расхожим, утверждение опровергал, говорил, что нет здесь ничего опасного, просто потом могут возникать легкие неприятные ощущения. Хотя, в принципе, куда больше таких ощущений возникает, если пропустить подобное «издание» через голову. Это уже не врач, это Виктор сам придумал, сострил.

А жене в ответ, чтобы отвязаться, он наугад соврал:

–  Продают.

–  А, значит, не иначе, как черти, – жена была вполне удовлетворена ответом. – Ну, эти, как их – мефистофели!

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ЛЮБОВЬ НА БАРРИКАДАХ

Верлибр

Твои слова

Слепят и обжигают.

Я после них

Не вижу ничего.

Не знала я,

Что так бывает:

Чтоб слово

Опьяняло, как вино.

Я плачу

От бессилья и отчаянья.

Как мне хотелось бы

Нырнуть в тебя,

Достав из глубины секрет,

Которым ты владеешь,

Таланта своего

Не зная, не ценя.

Так что же? Зависть

Меня плакать заставляет?

Смеешься ты: «Я не поэт,

И быть им не желаю.

Зачем романтика,

Когда есть правда бытия?»

Но в чем она? В той злобе,

Что рычит на баррикадах,

Брызжа слюною?

Нет, эта правда – не моя.

Ты бредишь Элюаром

И Бодлером,

Превер – твой бог

На все лета и времена.

Читая их, я понимаю мало:

Любовь хрупка, жестока, безнадежна?

Нет, нет, тут не любовь,

Тут я сама.

Лишь я. Сама.

И боль моя.

Потом ты начинаешь

Напевать романсы,

Совсем не те, что знаю я.

Мелькают имена: Рубашкин, Лещенко,

Вертинский, Бикель, Козин.

Ах, как таинственно и сокровенно

Звучат они,

Растапливая лед вокруг меня.

Твои слова… Tes mots.

В них нет ни мук, ни боли, ни стенаний,

Столь характерных для моих потуг.

Но почему

Небрежно брошенные строки

Взрывают вдруг, сметают

Злость, пустоту и сон,

Царящие вокруг?

Опять твой смех: «О, Господи, о чем ты?

Слов подобных не бывает!»

Мы приближались. Рвали уши

Свист, гогот, крики, адский шум.

Вокруг не лица – маски, хари.

Кинжалили,  до сердца проникая,

Сверкающие ненавистью глаза.

В руках дубинки, кирпичи, кастеты.

Я поняла, что люди эти

Не для бесед, для битв и драк одеты.

Ты высветил вдруг на смартфоне

Картину - «Свободу, ведущую

Народ на баррикады».

Спросил: «Слабо вот так?

Или кишка тонка?

Тут посложней задачка будет:

Не всколыхнуть людей, а образумить.

Найдутся нужные слова?»

Я усмехнулась: «Кто я?

Может, Эжен Делакруа?»

«Пошла бы, но не понимаю:

Здесь не свобода, черный передел»

«Что ж, ты права,

Россию-матушку опять

Назначил в клочья изодрать

Злой чей-то рок».

«А что народ?»

«Молчит народ. Урок не впрок».

Ты вдруг собрался, спохватился:

«Все! Ты посмотреть хотела?

Теперь скорее! Или поздно будет!

Нам нужно срочно уходить».

Но я как в ступоре застыла.

Одно мгновенье, но его хватило:

Нас обтекли со всех сторон.

Тебя ударили, свалили.

Затоптали. Я НЕ МОГЛА

Вернуться, нес вперед поток.

Меня взметнуло вдруг

Над самою толпою.

Что впереди, что позади -

Кромешный ад,

Но впереди щиты,

Дубинки, каски, пули,

А сзади: женщины, дедули да бабули,

И те, что с ненавистью в глазах.

Еще одно мгновенье,

Хватит ли на сей раз?

Я бросила, но не в молчанье,

В пустоту:

«Свобода стоит жизней,

Но не стоит горя!»

Поднялся рев,

Ах, Боже, как я их взбесила!

Настолько, что глаза закрыла:

Ведь жизнь одна. И рядом. Нет. Тебя.

Что я могла? Букетик белых лилий

Зажат в руке, убогая фигурка.

«Молчать нельзя! Молчать нельзя!» -

Услышала я вдруг внутри себя.

И я заговорила. Про горе матери,

Что не дождется сына

С проклятой стычки этой,

Про слезы девушки, что не увидит жениха.

Ах, мало вам? А мой любимый,

Которого вы растоптали?

Его слова, что не услышит мир?

Я говорила, говорила,

Себя не слыша.

Вдруг молчанье,

Над всем: толпою, ненавистью, рыданьем

Неслись слова. Мои слова.

А может. Оттого. И тишина. Такая.

Что я. Уже на небесах?

2014 год.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ДУША «ПОЛЫНЬ»

Повесть

2

–  «Анима, дорого». Я по объявлению. Вы покупаете или продаете?

–  А разве в газете не ясно было указано? – Голос в трубке насторожился, и Лющин сразу засуетился, не зная, как развеять возникшее против него с первых же минут предубеждение.

–  Понимаете, жена... у нее привычка – выдирать страницы из непрочитанной еще газеты. Заворачивает в них обед. Я с ней много раз скандалил по этому поводу, но ей как о стенку горох!

– Обед? – недоуменно переспросил несколько ироничный голос собеседника.

–  Ну да, пирожки. Она без них просто жить не может.

–  С чем?

–  В смысле как «с чем»? – Лющин чувствовал, что ему давно пора вешать трубку, что над ним самым наглым образом насмехаются, но это было не в его правилах: нельзя хаму не отхамить.

–  С чем пирожки? Ах, да, извините, не понял, – Лющин  тоже решил прикинуться круглейшим идиотом. – Ну, разные: с рисом, с картошкой, с творогом...

–  И как, хорошо получаются? – продолжал издеваться голос, по всей видимости, строя уморительные гримасы, изрядно потешая едва удерживавшихся от гомерического хохота своих товарищей по работе. – Лющин вдруг совершенно отчетливо представил себе эту картину. Наступательный задор в нем несколько поубавился – по всему чувствовалось, что собеседник гораздо опытнее его в подобных играх и Лющину его уж точно не «переидиотить».

–  Получаются. Вполне съедобно. И даже очень вкусно, – не нашел он ничего другого в ответ.

–  Я бы с удовольствием попробовал. У меня жена... Знаете ли, молодую взял, она ищет другие пути – не через желудок.

Лющин оживился, он внезапно ощутил, что налаживается контакт, что собеседник вовсе не насмехается над ним, а наоборот, как бы стремится разбить лед, делает все для того, чтобы с первых же минут сделать их общение как можно более легким, непринужденным.

–  Могу принести. Или даже вообще в гости пригласить. В старину это так и называлось – «на пироги».

Невидимый собеседник смутился, или только сделал вид, что ему вдруг совестно стало:

–  Нет, не поймите... Я просто пошутил. Однако вернемся к нашей основной теме. О чем конкретно вы хотели меня спросить?

Лющин почувствовал, что где-то произошел сбой, и все очки, что он с таким трудом набрал, внезапно потеряны.

«Это игра, – неожиданно догадался он. – А в каждой игре, чтобы выпала удача, нужно проявить, прежде всего, не знания, а сообразительность».

–  Может, нам все-таки лучше встретиться? – спросил он. – И уж при встрече вы поподробнее мне все обрисуете? Можно не только с пирожками, имеется хорошая настойка домашней выработки.

Собеседник, который кроме хорошего коньяка, наверное, ничего другого не употреблял, скорее всего - поморщился при словосочетании «домашняя выработка», а может, окончательно привел в восторг своих коллег, слушавших их разговор через спикерфон, однако ответил он достаточно деликатно.

–  Выпивка, на работе? Совершенно нереально. Ну а для более приватной обстановки мы еще недостаточно знакомы. Вы не ответили на мой вопрос, э...

–  Виктор, – поспешил представиться Лющин. – Виктор Владимирович Лющин. Насколько я понимаю, камень преткновения сейчас в том, почему меня вдруг заинтересовало ваше объявление?

–  Совершенно верно. Мы с вами беседуем уже четверть часа, а вы так и не прояснили этот чрезвычайно важный для нас момент.

«Анима» – это душа? – в свою очередь, затаив дыхание, спросил Лющин.

–  Ах вот в чем дело! – весело рассмеялся собеседник. – Теперь я, наконец, понял, в чем вы нас подозреваете: что мы тут какие-нибудь люциферы-вельзевулишки и под шумок, бардак, который сейчас повсюду царит, занимаемся здесь скупкой душ? Кстати, это уже невежливо, я так и не представился, даже из вас имя вытянул, а сам... Извольте: Юрий Петрович Гурьев, консультант фирмы  «Лайф Соул Энерджи Инкорпорейтед». У нас совместное предприятие.

–  С американцами? – не зная, что еще спросить, брякнул наугад Лющин.

–  Да. Но не только с американцами, – почему-то сухо пояснил Юрий Петрович. – Израиль, Австралия, Канада, многие страны Европы, СНГ. Однако ближе к сути. Поясняю: «анима», или «соул», как чаще мы это называем, совсем не предмет наших устремлений. Духовная жизненная энергия – вот что для нас, собственно, по-настоящему интересно. Я достаточно, исчерпывающе, удовлетворил ваше любопытство, Виктор Владимирович?

– Разумеется, – Лющин еще больше заторопился, он почувствовал, что невидимый собеседник вот-вот повесит трубку. – Так вот, я и звоню. По существу дела. «Дорого» – это сколько? – наконец выпалил он фразу, мучившую его с самого начала разговора, и нервно облизал внезапно пересохшие губы.

–  Достаточно дорого, – уверил его Гурьев. – Но, как говорится, это зависит... Все везде и всегда решает качество. Однако на сей раз суть даже не в том. Вы, к сожалению, немного опоздали. Мы едва начали свои разработки, а нас уже буквально захлестнул поток желающих. Их оказалось фантастически много. Так что первую группу мы уже сформировали. Когда будет еще набор, не могу сказать. Звоните, или, еще лучше – оставьте свой контактный телефон, я вам тут же сообщу при оказии.

Лющин понял, что его хотят отфутболить и решил идти напролом.

–  И все-таки, – сказал он с нажимом, значением в голосе. – Нельзя же просто так, по телефону. Даже если второй набор. Может, нам все-таки лично встретиться, Юрий Петрович, а? Признаюсь, меня очень заинтересовали и вы, и ваша фирма. Может, я все-таки окажусь вам полезен?

На другом конце провода немного поколебались, затем все же последовало долгожданное утвердительное решение.

–  Хорошо. Вы, разумеется, правы. Личный контакт  - прежде всего. Как вам завтра в двенадцать, удобно будет?

Лющин заколебался.

–  Завтра подходит, но вот двенадцать... быть может, лучше вечерком?

–  Можно и вечерком, даже лучше вечерком, – любезно согласился Юрий Петрович. – Однако это будет уже не индивидуальное собеседование, а в группе. Записывайте адрес.

–  Нет, нет, – поспешил возразить Лющин. – Давайте лучше тот, первый, вариант. Я отпрошусь. С работы.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ДУША «ПОЛЫНЬ»

Повесть

3

Жене Лющин ничего не стал пока рассказывать о предстоящей встрече, тайком от нее утром положил в сумку светлую рубашку, галстук, дезодорант, одеколон. Он понимал, насколько важно первое впечатление, да и не только первое. В таких местах по одежке и встречают, и провожают. Конечно, его «одежка», не говоря уже о «командирских» часах, могла вызвать только «никакой» взгляд у сведущего человека, но во всяком случае и не совсем он был на бомжа похож. Для тех, кто понимает, главное – стремление.

Юрий Петрович не то, чтобы разочаровал Лющина, но оказался совсем не таким душкой. Во всяком случае, мало общего было с тем впечатлением, которое он производил по телефону. Большие залысины, глубокие морщины на лбу, какая-то неприятная, почти черная, родинка на левой скуле, хотя одет он был безупречно, выбрит и наодеколонен соответственно. Но этот животик, коротковатые ножки, нижняя выпяченная губа – ничего подобного у самого Лющина не было. Хотя он тоже в чем-то производил впечатление колобка, но колобка подтянутого, в меру упитанного, вовсе не обрюзгшего и не брюхастого. Однако голос, вообще манера говорить – о! этому, безусловно, стоило поучиться, проникновенные, обволакивающие оттенки производили еще более сильное действие, чем на расстоянии.

Если сам офис располагался в очень престижном месте – возле спортивного комплекса "Олимпийский", да и на входе Лющину пришлось пройти через жесткий кордон одетых в черную, хорошо подогнанную, униформу, охранников, то внутри он попал в гущу самого настоящего муравейника. Отгороженные лишь прозрачным пластиком места с крутящимися стульями, телефоном, ежедневником, стаканом для карандашей и авторучек – ничего индивидуального, все предельно стандартизировано, даже наушники и те были одного и того же сочетания цветов – желтого и фиолетового. Что касается комнаты для бесед, то там столы стояли почти вплотную, только пластик с боков был не прозрачным, а того же фирменного (или брендового) цветового сочетания. Без труда можно было различать, о чем говорят соседи, да и тебя слышно было, хоть перейди на шепот, причем не только рядом, но, по меньшей мере, на два-три стола вправо и влево.

Однако никого, впрочем, это не смущало. Несмотря на то, что время и продолжительность встреч соблюдались достаточно четко, в своеобразном «предбаннике» неизменно сидела толпа посетителей, о чем-то бесконечно перешептывавшихся, буквально буравивших входящих и выходящих из кабинета взглядами.

–  У нас всего лишь десять минут, уважаемый Виктор Владимирович. Так что сами определитесь: по каким направлениям вы хотели бы проконсультироваться в первую очередь. Ну а для начала я помогу вам, просто продолжу тот разговор, который мы с вами вчера вели по телефону. Итак, что нас интересует? Духовная жизненная энергия, как я уже сказал. Точнее, ее перераспределение. Понимаете, есть индивидуумы, в которых она буквально хлещет через край, ну вроде вас, как я уже успел заметить, а есть люди, причем очень богатые и значительные порой, которые в трудные минуты своей жизни впадают в настолько глубокие депрессии, испытывают такие жестокие отчаяние и опустошенность, что не только теряют в эти моменты должную работоспособность, но даже вообще всякий интерес к окружающему миру. Такое состояние может быть временным, и после отдыха, той или иной релаксации, тут же исчезает, но бывает, что оно затягивается, приводя к серьезным психическим расстройствам, срывам, и даже... (поверьте, я не шучу) самоубийству. Очень много индивидуумов пытаются найти выход из подобных состояний в алкоголе, драйве (вот модное словечко), наркотиках, и в результате постепенно распадаются как личности, другие идут вроде бы правильным путем: спорт, секс, туризм, юмор, дружеские компании, однако если они «застревают» слишком глубоко, то и это уже не в состоянии их вытащить.

Гурьев внимательно, со значением посмотрел на Лющина, сидевшего напротив с самым беспечным и невозмутимым видом.

–  Вы понимаете меня? Хотя бы слушаете? – спросил он иронически.

–  Да, конечно, – ответил Виктор. – Что ж тут непонятного? Речь идет всего лишь об энергетическом донорстве. Непонятно только, как вам удалось постичь механизм подобного процесса, я нигде не читал об этом. Ваши права закреплены?

–  Разумеется, – кивнул Гурьев и вздохнул с облегчением: – с вами приятно работать, Виктор Владимирович, вы все усваиваете с полуслова. То есть, отвечая на самые насущные для вас вопросы: мы покупаем и продаем. И то и другое достаточно дорого.

–  Ну и как? Идут дела? – поинтересовался Лющин, удивляясь своей не просто непринужденности, а некоторому даже нахальству.

Однако Гурьев и этот его пассаж вытерпел глазом не моргнув:

–  Спасибо на добром слове. Прекрасно, прекрасно идут дела. Мы даже не думали, что мы так нужны людям. Представьте себе, к примеру, сколько еще прекрасных стихов сочинили бы Есенин и Маяковский, существуй в то время наша фирма, а Фадеев, Хемингуэй? Я уже не говорю о том, как резко теперь может увеличиться продолжительность жизни вообще творческих людей, насколько более насыщенным и продуктивным станет их дальнейшее творчество.

–  Проверьте меня, – неожиданно прервал его излияния Лющин. – Мне кажется, я идеально подхожу для той деятельности, которой вы занимаетесь. Вы только упомянули вначале о нас, людях, в которых жизненная сила бьет через край, но ничего не сказали о наших страданиях. Что, к примеру, делать мне и таким, как я, в этой одурманенной, гадкой стране? Это же крест тяжелейший, непосильный! Я, конечно, понимаю, что проявляю в данном случае непатриотизм, что моя энергия теперь будет уходить в такие места, где ни о какой спячке и слыхом не слыхивали, что, в конце концов, выдержав даже утечку мозгов, утечки "слэна" (Соул Лайф Энерджи) никакая страна, даже такая, как наша, не выдержит, но вы даете мне невероятную возможность отныне жить так, как я хочу, в условиях безграничной личной свободы.

–  Концепция независимой жизни, – кивнул в ответ Гурьев, – я удивлен. Вы и о таких вещах слышали?

Лющин хотел было возразить, что он понятия не имеет о подобных материях и совершенно ни к чему ему столь широкую осведомленность приписывать, но вовремя спохватился и многозначительно, важно кивнул.

Гурьев, между тем, несколько секунд в задумчивости смотрел на Виктора, затем вскинул брови:

–  Да, признаться, вы меня очень озадачили. Наше время вышло, но я просто обязан дать вам шанс. Действительно, вы вполне заслуживаете индивидуального к вам подхода.

Он написал что-то на листке бумаги и, встав, с явным удовлетворением пожал Лющину на прощание руку.

Администратор офиса, окинув беглым взглядом Виктора и вновь взглянув на выданную ему записку, в силу своей вышколенности не позволил себе даже недоуменно скривить рот, он лишь любезно проводил Лющина до двери в самом конце коридора.

Вот там уже, в отдельном кабинете, было даже слишком просторно. Положив ноги на стол и с наслаждением попыхивая сигареткой, сидел спиной к окну какой-то развязный тип, коротко остриженный, с явно бандитской физиономией и с минуту Виктора бесцеремонно разглядывал. Лющин давно уже решил ни в коем случае ни перед кем в этой непонятной фирме не раболепствовать, не выступать в роли просителя. Он без разрешения сел как раз напротив «типа» и, опять же без разрешения, тоже закурил, пустив оппоненту в лицо основательную затяжку крепчайшей «Примы».

Сработало. «Тип» аж поперхнулся, затем с иронией кивнул:

–  Что, батя, на большее денег нет?

–  А ты подбрось, «сынок», не откажусь, я не гордый, – совершенно в тон ему отпарировал Лющин.

–  Ну, ты, папаня, даешь, юморист, с эстрады выступать можешь запросто. Ладно, давай вкручивай. Работа есть работа, работа - прежде всего.

–  Чего вкручивать-то? – Лющин и здесь с удовольствием бы многозначительно промолчал, но о чем речь он и в самом деле не имел ни малейшего понятия.

–  Ну, что можешь продать, вообще предложить, – невозмутимо ответил тип. Кстати, Володя, – он протянул Лющину лапищу, величиной с бульдожью морду.

Лющин боязливо пожал ее, но лапища на удивление оказалась вялой, рыхлой.

–  Ладно, не врубишься никак? Тогда расскажи просто о своей жизни. Можешь и соврать, вранье, между прочим, если очень красивое, это даже лучше, чем правда. Больше ценится. Кстати, как ты насчет пивка? Но предупреждаю, у меня только баночное.

–  Ну, баночное так баночное, сойдет, – важно ответил Виктор,  – хотя лучшее пиво все-таки бочковое. Вот в Чехии...

–  Я не был в Чехии... – поспешил прервать его воспоминания Володя, однако было поздно. Только сейчас до Лющина  дошло, кого ему напомнил этот тип, кстати, тоже в белом халате. Однажды, в очередной раз намаявшись поутру от сексуальных видений, Виктор решил все-таки обратиться со своими проблемами в платную поликлинику (они тогда только начинали входить в моду). Молодой врач отложил в сторону газету и коротко зевнул, старательно демонстрируя свое внимательнейшее отношение к жалобам пациента. Затем попросил его раздеться, буквально спустить штаны. Бросив равнодушный взгляд на причинное место Лющина, он слегка развернул его, приглашая упереться руками в стену, и бесцеремонно воткнул палец в одно небезызвестное место. Лющин от неожиданности и боли буквально заорал. Собственно, принципиально ничего нового для него в данном факте не было: ему доводилось лежать в стационаре и подобных обследований он пару раз сподобился, но не таким странным способом, а на кушетке, лежа на боку с подтянутыми коленями, оба раза проводила их миловидная медсестра. А тут... Да еще вопросики потом: как у него, мол, с потенцией, сколько раз он подряд в состоянии, смог бы, например, с двумя-тремя женщинами сразу? Лющин так и не понял тогда, был ли врач «голубым» или просто от скуки над ним издевался.

–  Ну что ж, простата у вас в порядке, до аденомы еще далеко, совет один – почаще, точнее, порегулярнее занимайтесь сексом. Понимаете, эта детородная жидкость, если ее внутри себя передержать, как соляная кислота становится – все внутри разъесть способна.

И выписал... успокоительное.

–  Слушай, батя, – обиженно, между тем, бубнил Володя, – я мысли читать не умею. Ты давай вслух, не стесняйся, растяни во всю ширь гармонь. Может, еще баночку? А я пока аппаратурку настрою, чувствую по зверскому выражению твоего лица, у тебя есть чем поделиться.

«Что ж, это жизнь!» – грустно вздохнув, подумал Виктор. Совсем как тогда, когда он возвращался из платной клиники, еще ощущая тупую боль от только что проделанной с ним неприятной процедуры.

Странно, но как раз перед этим «бандюганом» Лющин раскрылся так, как не исповедовался бы и перед священником.

–  Стоп! – вдруг прервал его Володя с лицом, озаренным столь радостной, чуть ли не детской, улыбкой, что совсем перестал походить на уркагана. – Включаю! Вот про этих девок молодых, длинноногих, которым ты не то чтобы ртом, а даже лбом до грудей не можешь достать, как они издеваются над тобой, все норовят на лысину плюнуть или, по крайней мере, ноготком наманикюренным по ней щелкнуть. Или сесть на нее, причем как раз небезызвестным тебе местом, да поерзать, поерзать. Как можно подробнее опиши, а если сможешь, приври еще что-нибудь. Только ничего не замалчивай, не смягчай, все обиды, унижения, весь свой позор, любая ответная каверза, месть, а уж если удача в чем, то хвались, хвались, расписывай свои подвиги до бесконечности.

Он уже с уважением, осторожненько, высвободил из рук Лющина пивную

банку, затем усадил его в глубокое кресло, надел на голову шлем с прикрепленным к нему маленьким микрофоном.

–  Ладно, готово. Теперь давай как можно поживописнее: с эмоциями, диалогами, криками, вздохами, не просто рассказывай, в образы войди, сыграй сразу несколько ролей, скажем, как Эдди Мерфи в «Чокнутом профессоре», ну а я пока - пойду покурю, не буду тебе мешать. Думаю, минут пятнадцати тебе хватит. Ну а сможешь, выдержишь – можно и больше, не стесняйся. Просто нажми, когда закончишь, вон ту красную кнопку, я моментально появляюсь и сниму с тебя эту хреновину с проводами.

«Ах вы, сволочи! – разозлился Лющин, в некоторой эйфории еще и от «Хайнекена». – Вам рассказ нужен, я вам сейчас расскажу, такого наваляю, что мало уж точно не покажется».

Он начал с действительного случая в своей жизни, когда давно, еще при незабвенном социализме, он покупал бутылку водки в магазине, а три молоденькие девчонки, «запав» на его туго набитый бумажник (был день получки), долго шли потом за ним, намереваясь заговорить, но Лющин испугался возможного бандитизма, ухватился за первого встреченного им знакомого и шел с ним в его сторону до тех пор, пока девчонки не поняли и не отвязались. Хотя какой тогда, собственно, был бандитизм – просто хотелось акселераткам выпить, покурить, вкусненько поесть, да и позабавиться – почему бы и нет! – с богатеньким, щедрым дяденькой. Этот случай преследовал потом Виктора всю жизнь, он никак не мог простить себе проявленной трусости, а ведь и квартира «холостая» была тогда у него, точнее, мастерская знакомого художника, причем рядом совсем. Ведь коли не хотелось рисковать получкою, вполне можно было договориться на любой другой день. Нет, сейчас он не струсил, в рассказ свой все запихнул: и сожаление, и тоску, и сны свои предрассветные...

Володя, немного раздосадованный тем, что его отсутствие растянулось на добрых полтора часа, мгновенно переменился в лице, взглянув на какой-то счетчик.

–  Ну, батя, ты даешь! Действительно, феномен, гигант! Подожди, я сейчас – одна нога здесь, другая там – надо переговорить с начальством. А ты пока расслабься, отдохни после напряженной трудовой деятельности. Может, пивка еще? Как?

Пиво Лющин в пакет положил. «С паршивой овцы хоть шерсти клок!» – мрачно подумал он и мучительно оглянулся по сторонам в поисках туалета. Однако в кабинете его, естественно, не было. Собственно, Володю, это, как видно, не волновало: за ширмой виднелась раковина как раз на уровне его причиндалов. «Ладно, потерпим, – подумал Лющин, намурлыкивая мысленно рассмешивший его припевчик на мотив «моего милого Августина»: «Ах, мой милый Хайнекен, Хайнекен, Хайнекен! Ах, мой милый Хайнекен, Хайнекен, да!»

Впрочем, вернулся Володя довольно быстро и протянул Лющину гладкий, плотный кусочек картона.

–  Ты извини, батя, мы таких денег сразу не выдаем, так что тебе не в кассу, как обычно, а вот по этой карточке будешь получать: там автомат стоит внизу. Но только у нас, нигде больше, карточка эта исключительно для внутреннего пользования.

Карточка карточкой, а в первую очередь Лющин нашел туалет, и лишь потом отправился на поиски злополучного автомата. Подойдя поближе, он вдруг вспомнил, что забыл, точнее специально не взял с собой очки и колебался теперь, в какое именно отверстие и какой стороной сунуть выданный ему кусочек картона. Руки вспотели, машина вполне как-то могла на это неправильно прореагировать. Взмокла и лысина, но вот это вряд ли кого, кроме самого Лющина, могло взволновать.

–  Есть проблемы? – послышался вдруг из-за спины Виктора милый девичий голосок.

Лющин от неожиданности вздрогнул и обернулся. И чуть не застонал от осточертевшей ему уже за несколько лет проблемы. Девушка в синей, похожей на аэрофлотовскую, униформе, была необыкновенно любезна и мила, но на две головы выше него.

–  Нет проблем, – поспешил уверить ее Виктор.

Однако девушка лукаво улыбнулась, скривила губки и осторожно высвободила карточку из судорожно сжатых пальцев Лющина.

–  Сначала "кэш" – наличные, – сказала она, ловко управившись с казавшимся совершенно упертым автоматом. Тот молниеносно любезно выстрелил из себя три купюры. «Сто пятьдесят «баксов»!» – такие цифры Лющин мог и без очков разглядеть. – Теперь, – продолжила девушка, – мы либо кладем это в карман и уходим, либо – тут у нас все виды услуг – можем положить деньги в банк, взять книжку или любую другую карточку, уже не нашу, какую захотите - к примеру, Visa, и вы отныне – богатенький Буратино.

– Ну, не такой уж богатенький, – смущенно пробормотал Лющин, не в силах оторвать глаз от столь любезной «стюардессы», кажется, тоже готовой оказать ему любую услугу, естественно, не у всех на виду, мест укромных она наверняка знала здесь предостаточно.

–  Скажите, а как вас зовут?

– Наташа, – с готовностью отозвалась «стюардесса», страстно ожидая продолжения разговора.

Но Лющин только и смог выжать из себя:

–  Спасибо, вы приносите удачу!

–  Я знаю, – самым недвусмысленным тоном «стюардесса» дала понять, что Лющин не ошибся в своих мыслях о ней. – Всегда рада помочь. Во всем.

Сто пятьдесят долларов, ничего себе! Это, если по курсу перевести, как раз полмесяца корячиться ему на работе. И за что? За какую-то немыслимую фигню, которую никто бы, даже из самых близких его друзей, ни за какие коврижки не стал бы слушать (пытался и не раз уже!). Причем, это еще не вся сумма! Что, интересно, они сделают из его, мягко говоря, фантазий? Порнофильм?  Запродадут какому-нибудь выдохшемуся, исписавшемуся сценаристику? Да, уж этому их не учить, такая конторища! Одни охранники чего стоят – форменные мордовороты! А впечатление – будто прямиком из Оксфорда, интеллигентные, вежливые, обходительные.

Первым движением Лющина было поменять три новенькие хрустящие бумажки в ближайшем же валютном пункте, закатить пир на весь мир, показав всем: жене, теще, друзьям, что он, Виктор Лющин, отныне не какая-нибудь тля, посредственность. Пусть и поздновато, но открылся в нем удивительный дар, нашел он новую, не каждому посильную, работенку. Однако поразмыслив, Виктор решил не совершать пока излишне резких телодвижений. За что он больше всего уважал свою Надежду – что она никогда не требовала от него невозможного. Не толкала под пули киллеров в бизнесмены, не призывала торговать на рынке «и в снег, и в зной, и в дождик проливной» или играть в какие-нибудь дурацкие «пирамиды». Она довольствовалась тем, что имела, и к выпечке-то, блинам пристрастилась оттого, что на ананасы да сервелат просто не имела денег, а с ананасов, естественно, толстой бы такой не была. «Что ж, это жизнь, – привычно вздохнул Виктор. – Зачем развращать человека? Просто скажу, что устроился на одну халтурку в исследовательский центр как раз по тому объявлению, в подробности не стану вдаваться. Ну, тысчонку в месяц добавлю в семейный бюджет – уже будет совсем иная картина. А больше – больше определенно перебор».

Подробности и не понадобились.

–  Ну, ты молодец, я горжусь тобой, Лющин, – жена с восхищением чмокнула Виктора в верхнюю часть лба, самое начало его плешки, что только ей дозволялось, поскольку для этого ей приходилось вставать на цыпочки. – А что, Витенька, профинансируешь на радостях мою мечту? Обмыть ведь надо такое начинание!

Пить Виктору не хотелось, но он все-таки «отстегнул» из заначки жене пятьдесят рублей (доллары он по-прежнему предпочитал не разменивать). Но что его совершенно потрясло – жена на эти деньги принесла кило апельсинов. Вот тут Лющину уж точно захотелось выпить. Дура из дур! Они что, дети? Сын, слава Богу, своей семьей живет, зарабатывает столько, сколько им обоим и не снилось. Но Надежду уже было не остановить: она достала из хозяйственного шкафа соковыжималку, два бокала...

–  Понимаешь, как в американских фильмах, видеть не могу, как они такое по утрам проделывают. До того заелись, даже ничто консервированное их не устраивает. Жахнут по стаканчику соку из только что очищенного плода с утречка, хлебцем поджаренным захрустят-закусят, и с утра до вечера на работе крутятся, да потом еще задом вертят туда-сюда на какой-нибудь аэробике или дискотеке. Давай и мы с тобой так попробуем, а, Лющин! Зарядимся энергией?

–  Так может, с утра и зарядимся, – вяло пробормотал Виктор, – на ночь-то для чего?

–  А вот на ночь-то в самый раз и будет! – с горящими глазами ответила жена.

Напиток был, действительно, что надо. Тем более что Виктор предварительно, не очень-то доверяя американцам, точнее, их фильмам, сыпанул в бокал аж четыре ложки сахара. «И все-таки лучше бы кваску, – подумалось неожиданно Лющину, – на эти деньги литров десять-пятнадцать можно было бы сварганить. А квас, говорят, для кишечника просто незаменимая вещь».

Однако вслух свои мысли он высказывать не стал, не хотел портить настроение Надежде, буквально парившей в облаках. Впрочем, уже через час настроение это как-то само собой стало угасать у нее, а когда они улеглись в постель, ожидая прихода той  неземной, бешеной, энергии, Надежда вдруг не выдержала и расплакалась в высшей точке отчаяния.

–  Витя, прости меня дуру старую, я так жрать хочу!

–  Я тоже! – вздохнул Лющин с облегчением.

Они тут же, среди ночи, нажарили картошечки, сообразили винегретику. Наелись так, что животы буквально трещали. Оттого и сексом занимались, как всегда: Лющин лишь бы поскорее удовлетвориться, жена – терпеливо ожидая, пока он сделает свое дело, еле удерживаясь от того, чтобы до окончания сеанса не захрапеть. Как бы то ни было, впервые за долгое время Лющин спал спокойно – ни одна длинноногая стерва на этот раз его воображение не беспокоила.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ДУША «ПОЛЫНЬ»

Повесть

4

Как ни странно, но наутро, ни с того, ни сего Лющин вдруг действительно почувствовал прилив невиданной энергии. Приемы в Центре почему-то дозволялись не чаще одного раза в неделю, а энергия так и рвалась наружу. Страстно хотелось, неважно с кем, но обязательно поделиться своими впечатлениями или совершить какой-нибудь экстравагантный, не присущий ему, поступок. Однако Лющин был человеком достаточно жизнью битым, да и вообще предпочитал учиться на чужих ошибках. Поделиться впечатлениями? Нет, дудки! Так он и станет рассказывать направо и налево, какой легкий вид заработка ему удалось найти! «Снять» какую-нибудь профессионалку и испытать с ней что-нибудь из радостей разврата – всех его денег на один заход только и хватило бы, а потом что? Жена – да. Надежда, особенно после цитрусовой встряски (от которой она, впрочем, вскоре вынуждена была отказаться, перейдя на всякого рода витаминные салатики), готова была слушать его часами, каждый раз не уставая удивляться: такие деньжищи платят за сущие пустяки.

В общем, Лющин еле дождался следующего сеанса к Володе и красноречив бы на сей раз, как никогда, но тот лишь дико расхохотался, едва прослушав начало новых Лющинских откровений.

–  Господи, вот никак в толк не возьму, сколько я здесь работаю, все вы, буквально до единого, от молодого до старика, от профессора до дебила, на одну уду попадаетесь. Все, как один, пытаетесь мне туфту всучить. Ну далась вам эта Наташка! Причем у всех одно и то же: как вы с ней да почти на виду у всех, вот здесь в двух шагах за стеночкой, что она выделывала, да что вы с ней вытворяли... Бать, ты мне, в самом деле, в отцы годишься, но, ты уж прости, я тебя буду отныне Витьком звать. Так вот, Витек, даже пива я тебе за такую хреновину не налью, потому что пивко – тоже за счет фирмы, ну а на сухую у меня духу не хватит тебе ту кассету прокрутить, где я блеял практически слово в слово то же, что и ты сейчас. Да, да, не удивляйся, и я с такой низенькой ступенечки начинал, и ты потом, может, еще выше моего поднимешься. Ну а пока давай работать, Витя, давай работать. Твое счастье, что у меня как раз одно «окошко» через пару часов выпадает, я тебя туда включу.

–  Да не могу я, – смущенно пролепетал Лющин. – Мне и так нелегко отпрашиваться с работы. Второй раз никак не отпустят.

Володя развел руками и сразу поскучнел.

–  Батя, ты меня извини, но это твои проблемы. Здесь денег даром не платят, это тебе только так показалось на первый раз.

Лющин вышел за дверь, как оплеванный. Да, осечка, но кто ж виноват, он сам слишком легкомысленно отнесся к делу, пришел на встречу совершенно неподготовленным.

Наташа была тут как тут.

–  Почему вы такой грустный? Есть проблемы!

Почему бы и нет? Лющин хотел было сначала снять очередную порцию «зелененьких» из автомата, затем вдруг решил, что с Наташей он, назло всем, но обязательно попробует. Пусть влетит ему на работе, но чего туда возвращаться, чтобы потом снова убегать?

«Сеанс» со «стюардессой» прошел почти точка в точку так, как Лющин только что его описывал, вот только удовольствия, подстегиваемого новизной, чувством опасности, не было и в помине. Просто чувство удовлетворения, легкого, неглубокого, в чем-то похожего на то, что он испытывал с женой. Идти после этого к Володе... Нет, уж лучше пропустить этот сеанс.

Совершенно обескураженный, Лющин поплелся к автомату и был окончательно повержен, буквально разбит в пух и прах, когда тот, вместо заветных трех бумажек выкатил ему шестьдесят центов мелочи.

–  Я здесь, – Наташа была как всегда рядом в трудную минуту. – Есть вопросы?

У Лющина хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть.

–  Вы просто забыли чек, по нему всегда можно проконсультироваться, сколько у вас осталось. В данном случае чек говорит о том, что ваша карточка полностью аннулирована.

Лющин, уже не стыдясь своей недавней партнерши, достал очки из кармана и внимательно посмотрел на выданный ему клочок ленты.

-  Тысяча шестьсот пятьдесят долларов! – вскричал он ошарашенно, – столько я заработал в первый раз. Этот автомат сошел с ума. Он своровал мои деньги!

Лющин уже, грозно набычившись, хотел было направиться к «обидчику» и преподнести ему пару хороших пинков, но Наташа тихо тронула его за плечо.

–  Не может быть. Обычно такого не случается. Давайте посмотрим. Ага, понятно, вы как всегда, как все, попались на мне. Заплатили большой штраф. Вывод один – больше не попадаться. Не пытайтесь обмануть компьютер, это дохлое дело.

–  Ладно, – упрямо боднул головой воздух Лющин, – пусть будет штраф, но откуда вот эта сумма – восемьсот пятьдесят баксов. Может, это за консультации, с которыми вы ко мне с Володей постоянно суетесь, и о которых у меня не было никакого желания вас просить?

–  Нет, как раз насчет желания... желание было, – застенчиво поправила несколько растрепавшуюся прическу Наташа. – Это стоимость того, что мы с вами только что проделали.

–  Восемьсот пятьдесят долларов! – не удержавшись, закричал Лющин, – да за такие деньги я бы, по меньшей мере, английскую королеву...

–  Не надо, – тихо осадила его Наташа, – не надо кричать. Во-первых, что касается королевы – такие услуги вам явно не по зубам, даже на парикмахершу принцессы и то не хватит. А вообще, я бы вам сделала все гораздо дешевле и несравненно приятнее, но я на работе. В такую сумму оценила мой труд фирма, я тут совершенно ни при чем. Надо было предварительно поинтересоваться.

–  Я думал, что это вообще бесплатно, – пробормотал Виктор, постепенно смиряясь со своей неудачей.

–  Понятно, подарок от фирмы, так сказать – бонус, презент, – усмехнулась Наташа. – Нет-нет, чего-чего, а бесплатных завтраков у нас точно не бывает. Считайте, что вам еще повезло, стоило вам задержаться со мной лишнюю минуту, и счет пошел бы в обратную сторону, а процент у нас накручивается совершенно бешеный. И это справедливо. Вы так не считаете? У нас о-очень солидная организация.

«Да уж, с вами спорить, себе дороже обойдется», – понурил голову Лющин, мысленно прощаясь с деловой атмосферой офиса, которая успела уже ему понравиться, но такие порядки! Он с ужасом представил себе, как «влетел» бы сейчас, и сколько этот проклятый «счетчик» мог бы ему в итоге накрутить. И все-таки природное бойцовское задиристое начало взяло в Лющине верх.

С трудом прорвавшись к Юрию Петровичу, который не имел ни малейшего намерения с ним встречаться, он молча показал ему злополучный клочок бумаги. Однако Гурьев предъявленному чеку нисколько не удивился.

–  Да, вы прекрасно выкрутились, Виктор Владимирович, не понимаю, какие проблемы?

–  Тут нет гонорара, – силясь сохранить спокойствие, проговорил сквозь зубы Лющин.

–  Какого гонорара? За что? – удивился Гурьев.

–  Такого, обыкновенного. Раз всякое удовольствие у вас оплачивается, оплатите то словечко, которое я придумал – «слэн», «соул лайф энерджи».

Гурьев искренне расхохотался.

–  Вы и тут, опять, повторились, Виктор Владимирович, поздравляю вас. Почему вы так примитивно мыслите – строго по трафарету? Попробуйте вглубь, вширь. Но здесь мы обойдемся без штрафа. Вы пришли с инициативой, она не прошла, без вопросов! Ну а вообще будьте поосторожней. Пока вы в плюсе. Почему бы вам вовремя не выйти из игры?

–  «Горная сила», «Сила горных высей», – упрямо выстреливал из себя Лющин. – Что, тоже не подходит?

–  Ну почему же... – на этот раз Гурьев задумался. – В этом что-то есть. Не как общее название, конечно, но где-нибудь в рекламе проскочить может. Пятьдесят долларов. Или ничего, но если мне удастся где-нибудь пристроить это, гонорар пополам, что вас больше устраивает?

Лющин многозначительно помолчал, давая понять, что он рассчитывал на гораздо большую сумму, но, видя, что собеседника ему не провести, угрюмо пробормотал:

–  Кэш.

–  Кэш так кэш! – радостно воскликнул Гурьев и полез во внутренний карман за бумажником. Затем кинул Лющину банку «Хайнекена» – За начало в нашем сотрудничестве!

Выйдя от Гурьева, Лющин обнаружил, что в волнениях как раз прошло два часа, назначенных ему Володей и решил все-таки наведаться к нему на прием, угостив новоявленного друга подаренным «Хайнекеном», который, как видно, служил здесь разменной монетой.

–  Взятка? – нагло ухмыльнулся тот.

–  Нет, просто плата за консультацию, – пожал плечами Лющин.

–  Чепуха! За консультацию у нас денег не берут. Взятка! – Володино лицо, и так напоминавшее блин, еще больше намаслилось. – В общем, прокололся ты сегодня во всем, Витек. Так сказать, по полной программе. Однако главного ты еще не знаешь, хорошо хоть домой не ушел. Я совет тебе хороший давал: пару часов погулять где-нибудь и подумать. Новая история, новые деньги. Далась тебе эта Наташка! А теперь тебе полагается штраф. За то, что ты заставил фирму потратить на себя столько времени. Штраф немаленький – восемьсот долларов. Плати и уходи, причем плати немедленно. Иначе счетчик, так ты можешь и без квартиры в итоге остаться.

–  Да, круто, – согласился Лющин, но спорить не стал, он давно уже понял, что с ним не шутят. – Третий совет требуется: помоги, за мной не задержится.

Володя быстро пощелкал на компьютере, как бы прикидывая, затем выдал: двести долларов.

–  Какие двести долларов? – удивленно переспросил Лющин. – Ты так дорого ценишь свои советы?

–  Нет, взятка, – покачал головой Володя. – Я все точно обсчитал: я тут у одного из наших постоянных «воображал» купил сюжет, теперь проведу его как твой, будем считать, что сегодняшний день ты нормально отработал. Все расходы плюс мои комиссионные – меньше уже некуда.

–  И я остаюсь ни с чем, – горестно кивнул Лющин.

Володя усмехнулся.

–  Ты остаешься при своих, и даже выиграл шестьдесят центов. Так не у каждого получается. Ты просто везунчик. А может, наоборот, талант, прирожденный игрок?

Лющин порадовался своему благоразумию с заветными тремя купюрами и молча протянул деньги Володе.

–  И что теперь? – спросил он, боясь услышать еще какой-нибудь неприятный  сюрприз.

–  Ничего, – пожал плечами Володя. – Свободен. Ты совершенно свободен. Вошел и вышел. И забыл, как страшный сон. Или сохранил, как приятное воспоминание. Или – третий вариант: я жду тебя на следующей неделе, в обычное время. Только не так поздно, как сейчас. И еще помни, тут люди серьезные и очень ценят свое время. Машина, дача, гараж – что-нибудь есть у тебя?

–  Нет, только сарайчик маленький да участок под картошку.

–  Тогда квартира, – вздохнул Володя, – как я уже сказал. Одно неверное движение – и ты бомжик. Невеселая перспективка?

–  Да уж, смех из разряда истерических, – с грустью согласился Лющин.

–  Так записывать тебя или не записывать? – нетерпеливо перебил его воздыхания Володя.

–  Конечно, записывать, – бодро кивнул Лющин. – Вот только нельзя ли хоть чуть-чуть пораньше? Неделю слишком долго ждать.

–  Нет, никак нельзя, порядок такой, – ответил Володя уже с большой долей раздражения. – Но ты, батя, хорошо подумал? Сарайчик-то - хрен с ним, а вот стены родные! Как станешь жене объяснять?

–  Жена поймет, – беспечно, с идиотской улыбкой, ответил Лющин. – У меня хорошая жена.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ДУША «ПОЛЫНЬ»

Повесть

5

Собственно, этого Лющин как раз и добивался – переложить ответственность за решение на плечи другого. В данном случае – Надежды. Однако, к его удивлению, жена повела себя иначе, чем он ожидал. Она крепко задумалась. Наконец с горечью в голосе подытожила:

–  Плохо.

Лющин вздохнул:

–  Ну вот и я говорю, хуже некуда. А так хорошо все начиналось.

Надежда взглянула на него с яростью:

–  Я не о том. Плохо то, что ты мне соврал. За стакан апельсинового сока мы чуть было не проср... квартиру. И где бы мы с тобой сейчас обитали? Я-то, по крайней мере, у мамы, а ты, Лющин? И значит, конец нашему браку? Нет, Витенька, ты слишком просто захотел от меня отделаться. А ведь я люблю тебя! Ты забыл об этом? И терять тебя не хочу. Но вообще, это что-то новое в твоем характере: такие деньги зажилить и потратить их на что, точнее, на кого! Витя, сказал бы, что уж так невтерпеж, что ж я, не понимаю, что ли? Я бы тебе Нюрку Фимину привела, Гулливерку эту чертову. За так бы дала! Да еще, глядишь, сама бы бутылку поставила.

Лющина аж передернуло.

–  Надя, о чем ты говоришь, у нее же не лицо, а лошадиная морда, у этой Фиминой. Из всех твоих подруг тут самый дохлый вариант, я ее так и зову – «Тетя Лошадь».

–  Ах, ты уже всех моих подруг перебрал, – с иронией отозвалась жена. – Надеюсь, только в теории? Впрочем, пусть даже и на практике. С подругами можно. Народ бывалый, проверенный, могут даже чему-то и подучить, а то ты стал совсем однозаходный-одноразовый, Лющин.

– Да ты что! – поперхнулся от недоумения Виктор. – И в самом деле, решила квартирой рискнуть? Чтобы я и дальше продолжал? Ни за что! Тут пирамида, банда, ясно уже. Хорошо еще – удалось  ноги унести. Дальше – каюк. Ямку выроют где-нибудь в лесу, не узнаешь даже, куда цветочки приносить.

–  Цветочки не понадобятся, – отмела его испуганные причитания жена. – В ямку так вместе. Любовь до гроба, Лющин, сам ведь когда-то клялся, когда соблазнял. Было дело? А терять тебя, повторяю, я не хочу. Ты не подумай, у меня не сегодня глаза открылись: давно заподозрила что-то неладное, даже ходила к врачу. Выпытывала: говорят, у мужиков бывает возраст такой, когда они на этом деле совсем сходят с ума, будто с цепи срываются. Он мне: слишком рано еще, такое обязательно будет, но через пять-десять лет, никак не раньше. Я ему: у него все раньше, чем обычно – и очки и лысина. А он только рассмеялся в ответ: вот как раз лысые-то, говорит, на сей счет, наоборот, самые завернутые, а очки, причем тут очки? Все, что надо, и без них хорошо можно разглядеть. Так и читала в его глазах: «Хотите покажу?» А ты говоришь, толстая! Кому-то и полные в самый раз. А кому и вообще – любые. Это только ты, Лющин, такой разборчивый. Трудно с тобой! Видишь, даже до квартиры дело дошло. Черт с ней, рискнем. У матери двухкомнатная, тебя она просто обожает, это тебе известно. Даже сама как-то удочку закидывала: скучновато, страшновато, мол, мне одной. Ладно, ближе к делу, Витек, неужели у тебя совсем нет за душой, в самом, что ни на есть загашничке, каких-нибудь забористых воспоминаний? Из молодости хотя бы, из рассказов друзей. Не верю. Такого не может быть.

–  Найдется, наверное, – нехотя отозвался Лющин. – Но ты мне все-таки объясни, с чего это вдруг тебя-то во все тяжкие потянуло? Я тебя не узнаю совсем. Алчной ты никогда не была, к приключениям тоже вроде особой тяги не испытывала, и вдруг такой поворот, в твоем-то возрасте!

Надежда обиделась.

–  А что мой возраст? Не больше, чем твой. Ты просто привык, Лющин, меня толстой дурой считать, а я таковой никогда не была, от роду. Хотя бы потому, что тебя в мужья, а не кого-нибудь другого, выбрала. Ну а лысинка твоя – лишнее тому подтверждение: глупый волос покидает умную голову. Ты ведь раньше совсем другим был, Витек: обаятельным, веселым, деятельным. С тобой не жизнь была, а разлюли малина.  И как отец, и как муж, и просто как друг – выше всяких похвал. А какая компашка у нас сколотилась сразу после свадьбы! В лес на шашлыки, на Голубое озеро купаться, грибы собирать, а гитара, гитара, Лющин, она ведь в твоих руках не умолкала. Понимаешь, кто-то гордится, что муж бизнесмен, политик или артист, а я тобой гордилась, Лющин, оттого как раз, что ты был самым обыкновенным, но таким обыкновенным, каких вообще в жизни наперечет, про кого говорят – душа общества. Ты был моей душой, Лющин, и теперь ей остаешься. И что же получается? Тебе дали щелчок по носу, и ты отступил? Мой муж, Виктор Владимирович Лющин, уполз в нору, затрясшись от страха перед какими-то прохвостами? Где твой ум, Витек? Где твоя природная настырность, сообразительность? Дело не в деньгах, дело в жизни. Тебя обложили со всех сторон, дыхнуть не дают. И жизнь не мила, соответственно. Ну а я, – тут произошло, чего Лющин совсем никак не ожидал – Надежда расплакалась. – Обо мне ты подумал? Ты ведь мой последний шанс. Что мне делать-то без тебя? Да, я не дура, но таких не дур – пруд пруди. И почему я должна отдавать тебя какой-нибудь безмозглой акселератке? Квартира! Причем тут квартира, если у милого друга только одно в голове – как прильнуть к чужой подушке? Нет, даже и не надейся, не отдам я никому ни тебя, ни квартиру нашу. Пусть только сунутся. Двустволку куплю, собаку эту, не помню уж как зовут: ну есть такие, что людей на части разрывают.

Она долго молчала и, так и не дождавшись от мужа какого-либо ответа – настолько Лющин был ошарашен ее неожиданными откровениями, подвела итог:

–  Понимаешь, Витек, в чем дело, до меня только сейчас дошло: вот живем мы с тобой в дерьме, как все, и как все страшно этим мучаемся. Жизнь не мила, но умерла-то она прежде внутри, а не вокруг нас. А на самом деле продолжается. Люди любят, ревнуют, женятся, расходятся, взрослеют, детьми, внуками обзаводятся. А мы сидим с тобой возле телевизора как сычи, хорошо хоть газет не читаем, а то совсем бы стали зомби, запрограммированными.

Надежда все больше распалялась, размазывая по лицу дешевую петербургскую тушь вперемежку с нахлынувшими слезами. Ей уже было безразлично, слушает или не слушает ее Лющин, просто необходимо было выговориться.

–  Суть одна – мы пытались с тобой, как могли, отгородиться от всей этой препоганой житейщины, в которую втоптаны, как в грязь, идеалы, законы, жизнь и даже душа человеческая. Но у нас в итоге ничего не получилось. Нас загнали в угол. И, опять же, не в том только суть, черт с ней, в конце концов, с этой резервацией – и в ней можно жить, но возраст, мозги зрелые все равно поднимают в рост: под пули так под пули, под картечь так под картечь. Нет, будем прорываться!

–  Куда? – недоуменно спросил Лющин, совсем уже ошалевший от философствований жены. – Куда прорываться-то? Ты что, сбрендила?

–  А хотя бы друг к другу, или мало тебе? – огорошила его еще больше ответом Надежда. – Ах ты, кобель, кобелина даже, отмою я все-таки тебя добела. Так что насчет Нюрки: за вечер управишься или мне на всю ночь вроде как к сестре под Калугу смотаться, а на самом деле у матери пересидеть? Только чтобы не так – «лошадиная морда»! С чувством, с толком, с расстановкой. «Морда»! Да ты ее в бане-то видел? Знаешь, какая у нее кожа гладкая, нежная? А фигура? Никаких складок жировых, и в то же время такие округлости! А уж секретов женских приворотных  знает – миллион. Но чтобы и виду не подал – что знал заранее, чтоб руки тряслись у обоих, как будто кур воруете, а я уж сама все подстрою, Фимина на твою плешь давно запала, против такого соблазна не устоит.

1999 год.

Опубликовано в сборнике: Николай Бредихин «МАЛЕНЬКИЙ ЛОХ-НЕСС», издательство ePressario Publishing, Монреаль, Канада. 2012 год. Все права защищены. © ISBN: 978-0-9869345-7-5.

К сожалению, автор лишён возможности разместить текст повести полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина. http://epressario.com/ 

Издательская оферта: любые разовые бумажные издания переводы на иностранные языки(с согласия автора).

     Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

МАЛЕНЬКИЙ ЛОХ-НЕСС

© Николай Бредихин

Web: http://www.bredikhin.net/

© 2012 Кирилл Бредихин, обложка

© 2012 ePressario Publishing, электронное издание.

Монреаль, Канада

E-mail: info@epressario.com

Web: http://epressario.com/

EP

ISBN: 978-0-9869345-7-5

Все права защищены

МАЛЕНЬКИЙ ЛОХ-НЕСС

Повесть

Все персонажи и события в данной повести являются            
вымышленными. Любое сходство с реальными людьми,

живыми или ныне покойными, является случайным и не

входило в намерения автора.

      ГЛАВА ПЕРВАЯ

      В которой  рассказывается о том, как  объял  землю Русскую хлад и глад,                 
как  братки-разбойнички шалят, а купцу-молодцу от них и деться некуда.

-  Ну и что дальше? - Вася Колобов поднял голову от карты и, так и не дождавшись ответа от друга, продолжил: - Не хочу выглядеть дятлом, но, в сотый раз, напоминаю - я тебя предупреждал. Теперь полный тупик. Прямо поедешь - на основной костяк бригады нарвешься, у них автоматы и гранатомет, у нас с тобой ничего, кроме гаечных ключей - трясли на каждом перекрестке. Справа и слева - молодняк. Эти похуже даже, вообще отморозки. Приехали, Палыч. Да ты не молчи. Они нам на раздумья и пяти минут не дадут, сразу начнут сближаться. И ни на что не надейся – «гадобэдэдэшников» больше не будет, они свое дело сделали - остригли тебя до мяса, теперь придут люди, которые возьмут все, в том числе и твою жизнь. Сматываться надо, сматываться, Саша. Оставлять машину, груз и «делать ноги». Я, во всяком случае, был с тобой до конца, но сейчас ухожу.

-  Ты знаешь, сколько я должен? - тихо спросил Румянцев. - Мне один черт умирать: что сейчас, что потом. Уж лучше сейчас. По крайней мере, может, семью не тронут. Как ты считаешь, оставят они их в покое?

Колобов нехотя пробурчал, пожав плечами.

-  Это, смотря у кого занимал. А то деятели такие найдутся, что счетчик на несколько лет включат, весь выводок твой в рабство возьмут. Им все равно с кого получать, лишь бы получить.

Оба какое-то время молчали, затем Румянцев выключил фонарик, освещавший карту.

-  Ну а если назад, в город обратно? - осторожно поинтересовался он.

-  А, ну там точно «Га-ды бэ-дэ-дэ». Откуда вещички? И вправду, откуда?  Приборы, деталюшечки разные, о-о-чень интересные, цветного металла чуть ли не с тонну! Большая часть этого добра, конечно, внезапно куда-то подевается, но и того, что останется, вполне хватит, чтобы и тебя и ребят, которые тебе его сосватали, надолго в «места не столь отдаленные» упрятать.

-  Да не о том я, - с досадой оборвал Колобова «Палыч». - Помнишь, мы мимо проезжали, Женьку Русанова вспомнили, даже колебались, не заехать ли к нему в гости? Ну, так почему бы и не заехать? Гараж у него будь здоров какой, да и коттедж метров на двести квадратных полезной (!) площади, наверняка найдется, где переночевать. Если, конечно, мужик не «ожлобел».

Колобов даже заерзал на сиденье от возмущения.

-  Ага, «ожлобел»! Это, скорее, ты надумал в жлобы податься, да вот не судьба, рылом не вышел. А я с Женькой и переписываюсь, и открытками обмениваюсь регулярно, в гостях даже несколько раз бывал. Зачем вот только ты друга подставить хочешь? Непонятно. Со мной заодно?

Румянцев криво усмехнулся.

-  Ну, без тебя, во-первых. Ты же, как мне помнится, сбежать хотел? А во-вторых, почему подставить? Просто навестить.

-  Так они нас все равно отследят, неужели не понимаешь? - разозлился Колобов. - За ночь отыщут. А тогда уж каюк не двоим, а вообще всех в доме, от мала до велика, вырежут.

-  Ну, это как сказать, - скептически покачал головой Румянцев и снова осветил карту, - пораскинь мозгами, если вот так, а тут так махнуть, сколько бы ты дал мне форы?

-  Максимум пять часов.

-  Хорошо, ну а если мы машину по пути где-нибудь бросим, а груз на Женькиной «Газели» перевезем? Есть ведь у него «Газель», с памятью у меня все в порядке? Тогда сколько времени?

Колобов не выдержал, вспылил.

-  Сколько, сколько! Палыч, ты как был, так и остался козлом упрямым. Отвечаю: сколько ни дай, финал неизменен.

-  За козла ответишь? - беззлобно поинтересовался «Палыч».

-  Ладно, пусть ты будешь «морским козлом», устроит тебя?

-  Это еще что за зверь? - удивился Румянцев. - Есть такой?

-  Ну а как же! Ты как раз и по знаку Зодиака - Козерог, помесь морского козла и козла, поднимающегося в гору. Так вот всегда нахрапом и берешь.

Русанов не подвел, во всяком случае, «козлом» не оказался. И лежа на диване, Румянцев долго ворочался с боку на бок, не в силах понять, где же он допустил столь роковую ошибку? Вроде бы все было десять раз рассчитано-пересчитано, а сколько ни примеривал, отрезал все равно наперекосяк. Вышел в отставку, командир подлодки хренов, пенсии, как водится, не хватало, а детей-внуков наплодил сверх меры. Решил подзаработать: занял деньги и подался к друзьям в Мурманск - нежданно-негаданно в родном городишке подвалил заказ на всякую металлическую дребедень. Стоп, вот здесь, по всей видимости, и была «подстава», с самого начала было задумано его грабануть. А теперь еще неустойку придется платить, что подвел заказчика. Эх, всех он подвел своей наивностью: сунулся в то, в чем ни уха ни рыла не смыслил. Васю Колобова, закадычнейшего своего друга, под дуло автомата подставил, теперь вот Женьку со всей его семьей. Черт, как эта проклятая сухопутная-беспутная жизнь ломает людей! Неужели конец их морскому братству?

Редактор местной газеты «Нижнекопьевская правда» Павел Аверкиевич Жогин лениво просматривал снимки, представленные ему фотокором Валей Попокиным.

-  Ну вот, опять чернуха да порнуха, - по привычке нудил он. – Неужто, нельзя дать народу чего-нибудь чистого, светлого? Ты посмотри, что тут у тебя: интервью с владельцем казино "Марс" известным бизнесменом-бандитом Витюшей Масловым по кличке Витя Шампур, прозванным так за свою особую, пламенную, любовь к прекрасному полу. Что это, Валя? Реклама, не скрытая, а нарочитая, наглая реклама. Он хоть и бандит, пусть платит. Правда - она во все времена дорого стоила, что изменилось теперь? Или вот еще - фото митинга коммунистов. А кому и на кой хрен, спрашивается, они сейчас нужны? Нет, ты знаешь, какая перед нами поставлена сейчас основная, глобальная по своим масштабам, задача?

-  Конечно, - угодливо поддакнул Валентин. - Включение  родного и обожаемого Нижнекопьевска нашего в Золотое кольцо России, старинных русских городов.

-  Вот-вот, - оживился, воспрянул даже от своей сонливости, Жогин. - Чем мы хуже, скажем, того же Суздаля или Ростова Великого? Да наш город чуть ли не на полвека старше Москвы. Сейчас все силы брошены на создание достойного образа нашей «малой родины», а ты мне харю какого-то Витьки Шампура, которая в объектив не влезает, хоть и масляная, суешь. Или коммунисты. Да не может быть в достославном старинном русском граде каких-то вшивых коммуняк. Про-сто не мо-жет быть.

Валя Попокин действительно на попа никак не тянул, как по духу своему, так и в силу весьма хилого телосложения. Так, попок. Но ведь попок! Причем тут «простое русское слово», смешнее которого Илья Ильф и Евгений Петров якобы ничего не знали на свете? Работа в редакции вообще Вале не задалась. Образования соответствующего у него не было, взяли его из простых фотографов, да и пришел он, когда все значительные, хлебные, места были давно уже обсижены. А он очень любил писать, да и с одних только снимков прокормиться было совершенно невозможно. Вот и рыскал он с утра до вечера в поисках самой захудалой работенки. Однако все сметало «простое русское» невезение. Да вот и пить Валя не умел - еще одно весьма досадное качество. А пили в «Нижнекопьевской правде» не то чтобы по-черному, но от души, то есть, просто-напросто не просыхали. Нет-нет, в рабочее время ни-ни, разве что одному редактору было положено, однако вход в его кабинет в таких случаях охраняли, как Оружейную палату или что там еще есть из национальных достояний? Ах, да - Алмазный фонд! Но вот в пятницу… а кто в наше время свят? Ну а в праздники, в праздники, понятие «отчего дома» для «нижнеправдинцев» вообще не существовало. Коллектив «горел» на работе. Где пил, там и спал, где ел, там… в одно мгновение решались все, копившиеся месяцами, вопросы. Ну а Валя… Валя («Не орел! Совсем не орел!») после первой же рюмки впадал либо в жуткое занудство, либо в легкую агрессию. Получал соответственно, даже от женщин. Ну и в вопросах секса, что тоже немаловажно, действовал как петушок: налетал с пылом с жаром, но больше чем на две-три минуты его обычно не хватало.

«Ладно, ладно, я еще вас удивлю, - как обычно бормотал про себя после подобных редакторских разносов Валентин. - Вот уйду к Мишке Айзенбауму, попляшете без меня».

Конечно, никаких шансов попасть в «Нижнекопьевскую пчелу», появившуюся в городе сразу же на гребне перестройки и завоевавшую бешеную популярность, у Вали Попокина не было, там работали профессионалы не чета ему, да и зарабатывали вдвое, а то и втрое больше. И тем не менее, Мишка, который в не столь отдаленные времена выше должности спецкора заводской многотиражки ни о чем и мечтать не смел, как-то, уже будучи важным барином, на совещании у местного главы похлопал Валю по спине со словами: «Ну что, Валентин, как дела? Растешь на глазах. Талант у тебя, талант!» Что позволило «простому русскому парню» предположить, что Миша спит и видит его в своей редакции, и что он, Попокин, может в любой момент запросто к нему перебежать. Чего на самом деле, разумеется, и в помине не было.

Жена сразу по Валиному виду поняла, что муж в очередной раз подвергся редакторской порке. А стало быть, все выходные будет где-нибудь пропадать. Ладно, Бог с ним, может, свадьба подвернется или похороны, хоть немного денег подзаработает. Однако на сей раз, Валя удивил ее, заявив, что отправляется на рыбалку.  «Рыбалка, на кого? Какая-нибудь выдра, камбала, вобла сушеная?», - вертелась в голове Лиды Попокиной мысль, но проверить ее не было никакой возможности. Встать в такую рань и тащиться за мужем по темноте - после подобных сексуальных фантазий можно было смело записываться в пациенты местной психушки, которая была единственной в городе, но, по странному стечению обстоятельств, среди всех больниц носила номер 6.

-  Ты там, если поймаешь чего, не выбрасывай, Соньке будет разнообразие в меню, - решила все-таки поддеть Валю жена, собирая ему харч с вечера. На что Попокин важно кивнул, хотя оба прекрасно знали, что кошка Сонька шарахается в сторону от речной мелкоты, как от автомобильных выхлопов.

Валера Дронов, соответственно своей фамилии носивший вполне приличную кличку Дрон, главарь местных «блатарей», недоуменно взирал на кучу металлолома, доставленную ему его ближайшим советником (читай: консильери, как у сицилийцев)  Митей Проценко (Митя Процент) и раздумывал, какую козу сделать своему не в меру ретивому консультанту.

-  Ну что, Митя, попал?

- А в чем проблема, Валерий Витальевич? - попытался прикинуться дурачком верный Митя.

-  Ну как же, послали парня «туда, не знаю куда», думали, не привезет он «то, не знаю что». А он привез, слышишь, привез! И с долгом полностью расплатился. Это как понимать? И на кой хрен, скажи, мне теперь эти железяки? В металлолом сдать?

Процент не сдавался, намерен был сражаться до последнего.

-  Железяки я продам, с прибылью, не извольте беспокоиться.

-  Кому? Японцам? Взамен Северных территорий?

-  Да нет, клиент уже имеется, солидный, со Старого Арбата, хлам этот пойдет под видом кое-чего, что удалось вынести с подводной лодки «Комсомолец». Глядишь, заказов вообще будет, хоть отбавляй, по меньшей мере, на год вперед.

Дрон уже не знал, то ли ему «врезать по лицу» Проценту, то ли расхохотаться. Да хрен с ним, с Митей, пусть хоть свои деньги выкладывает. И все-таки прокол, явный прокол.

Уже в бане, с парилкой, по-русски, все эти сауны – дребедень финскую, Дронов напрочь отрицал: сердце посадишь, особенно по пьяному делу, и не заметишь как, Валерий тщательно восстанавливал в памяти ход событий, постоянно морщась, так как не нравилось ему, очень не нравилось то, что в последние два года происходило. Раньше все было просто: поделили город на части, которые, собственно, испокон веку были: зачем, скажем, мальчику с Репенки пылить по Рабочему поселку? Действительно, зачем? И пылил мальчик обратно, уже утираясь кровавыми соплями. Но просто так, из принципа. А тут закрутились большие деньги, не надо было ни воровать, ни даже отбирать - сами давали. Благословенное было время. И не хлопотное: и «деревянные», и «зеленые» денежки со всех сторон притекали, прокручивались в пирамидах, банках. Канары, Багамы – отдыхали, сколько душе было угодно и не с кем попало. И дела шли прекрасно, как по маслу, мог бы большим человеком стать. Вон, скажем, Жора Иорданский (не кликуха, фамилия!), один из самых значительных авторитетов в Краснорецке, такими фигурами двигает. А трясется, как осиновый лист. Пожаловался как-то ему, Дрону, при встрече в Москве: «Эх, Валера, и куда меня понесло, никого нет своих, никому я там не доверяю. Таракана убили, Яшка Хорек со мной отказался ехать и, между прочим, не прогадал. Ну а ты как? Некоронованный царь в нашем родном Нижьекопьевске? Ладно, за заботу о матери, брате спасибо. Если что понадобится, только дай знать. Ребята у нас хоть и не сибиряки, а и Белке и Стрелке сразу оба глаза навскидку свинцом заплюют».

Что ж, в жизни все может пригодиться, ни от чего нельзя отказываться. Любую неприятность лучше всего упредить, чем потом расхлебывать. Киллер из Краснорецка - это очень хорошо, хотя сам Жора не вызывал у Дрона никакого почтения. Интеллигент - одно слово! Сынок директрисы самой большой в городе комиссионки, вдруг пошедший по плохой дорожке. Иконки, иностранцы, потом церкви, музеи. Его подручный, Таракан, прозванный так за свой маленький рост и шустрость, в любые пещеры «алмазные» без мыла пролезал.

-  Еще парку, Валерий Витальевич? - уважительно спросила Нюрка Сысоева, лучшая в городе банщица.

По первому зову прилетела она, запыхавшись, из Осенок, за пятнадцать километров, из первого и до сих пор не превзойденного в городе «помывочного» комплекса, радостная, сияющая. Даже перед такой - поблекшей, раздобревшей Сысоихой  не мог устоять Дронов, исходил потом, слюнями. И сейчас со сладостным предвкушением перевернулся на спину. «Поддай, поддай, Нюра, парку!»

Поговаривали, что и сынок Нюркин Витька - сын Дрона, да ведь, что называется, слова к делу не пришьешь. Во всяком случае, именно Валерий спас Витька от первой ходки к «хозяину» и даже дал ему «работу» - в хорошую «бригаду» определил.

Потом, в бассейне, никто Дрона не тревожил, это были его лучшие часы. Лишь насладившись полностью прохладной в меру водичкой, он нажимал кнопку, вызывал братву либо девок молодых, ярых, либо просто халдейку с хавкою, то бишь официантку с дорогой, изысканной жратвой.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

МАЛЕНЬКИЙ ЛОХ-НЕСС

Повесть

  ГЛАВА ВТОРАЯ

О золотом колечке, царском крылечке, колоколах, звонящих из-под земли,      индейском вожде, нижнем копье и прочих милых русскому сердцу седой старины преданиях

Юрий Денисович Уткин, глава местной администрации, со скукой взирал из президиума на собравшуюся в конференц-зале разношерстную публику. Большой зал, сделавший бы честь хорошему кинотеатру, был не просто полон, люди стояли в проходах, сидели на ступеньках. Ничего подобного здесь уже лет двадцать как не наблюдалось. «Господи, сколько же их еще осталось! Как только не вымерли!» «С кем вы, мастера культуры?» Действительно, с кем и с чем? «Как живете, караси?» – «Ничего живем, мерси!» Это ведь про вас теперь. Неужели еще придет то время, когда с вами вновь считаться придется? А ведь считались когда-то. Жданов, Суслов, Сталин, умнейшие люди. Да и сейчас, на Западе, попробуй-ка с «этими» не поделиться. Мозги, они всегда мозги, если им что-то не дать, сами возьмут либо такое устроят - чертям тошно станет. Где же у здешних-то «мастеров» мозги, может, совсем другим местом думают?

Этот вопрос даже несколько тревожил Уткина. «А сдюжат ли?» Лица, где испитые, где недокормленные. Вот директор Дворца юного техника (умопомрачительное словосочетание!) сидит в истертых до дыр джинсиках. Никаких других брюк у него нет - это Уткину доподлинно известно. И выхода никакого - премировать брюками неудобно, а дашь деньгами - либо проест с семьей, либо не удержится, самолично пропьет. Есть, конечно, и люди вальяжные, с двойными и даже тройными подбородками, но это «свои». У «этих» мозги, действительно, в нужном месте. Хотя опять же, интересно, о чем думают? Тот же Боря Гридин, вор каких мало на ниве «народного» образования, зачем, спрашивается, нужно было ему ехать в служебную командировку в Бельгию с любовницей? Особый шик?

Уткин рассеянно слушал доклад своего зама Конобеева. «Оказана честь»…  «однако предстоит пройти тщательнейшую аттестацию»…  «готовы ли мы? Каждый должен себя спросить: «Готов ли я?»…  «появится возможность не только несравненно приукрасить наш город, но и создать дополнительные рабочие места, очень много столь необходимых нашему городу рабочих мест для рабочих рук». Ну, насчет «несравненно приукрасить» - это, без сомнения, перл, но в остальном Леху Конобея учить - только портить. Дальше предстояло Уткину самому выступать, после чего он рассчитывал потихоньку, сославшись на занятость, смыться, однако кое-что на сей раз его удерживало. Буквально, речь заведующего отделом культуры, бывшего директора местного краеведческого музея Родиона Славкина. Быстро сориентировавшись в новых веяниях, Родион издал на средства, выделенные его отделу, книгу под названием «Нижнекопьевские сказания», в которой переврал все, что только можно из местных преданий, однако его «открытия» в корне меняли издавна сложившиеся представления о «городе трех рек». Уткин недаром распорядился пригласить на совещание даже пенсионеров «культурников», дабы знать заранее, что можно было использовать из «достославных» «открытий», а что отнести на счет фантазии автора.

Реакция была на редкость бурной. Однако, приглядевшись, Уткин заметил, что оппонентов у Славкина было не столь уж много, просто страсти вспыхнули сразу и разгорелись не на шутку. К счастью, за спиной крикунов, похоже, никто не стоял из врагов самого Уткина, что было для него немаловажно. Многие, очень многие в городе считали затею с Золотым кольцом предвыборным трюком Юрия Денисовича, но никто даже не подозревал истинных его намерений: друзья Уткина еще по партийному цеху настойчиво звали его в Москву. Уже и должность была ему приготовлена, и площадка для будущего взлета. Но уезжать следовало на коне, достигнув пика в местных масштабах. Даже жену Уткин не посвящал в свои планы, однако на коне или просто на личном автомобиле в Москву он точно отбыть собирался.

-  Нижнепрокопьевск, какой может быть Нижнепрокопьевск! Причем тут Прокопьевский монастырь? - особенно эмоционально выступал какой-то бывший учитель истории. - Сменить название родного города, название, которому девять веков! Это профанация! Истинная профанация! И зачем?

Юрий Денисович понял, что заму с возникшей ситуацией не под силу будет справиться, решил самолично вмешаться в разгоревшийся спор.

-  К сожалению, у нас нет сейчас достаточно времени, чтобы вдаваться в подробности, но, судя по энтузиазму, который мы наблюдаем в зале, равнодушных к столь долгожданному и чрезвычайно важному моменту в истории нашего города здесь нет. Хочу особо отметить, что инициатива такой важной чести для нашего родного Нижнекопьевска исходит не от местных органов, а конкретно из Москвы и, естественно, согласована со всеми инстанциями, вплоть до Института истории при Академии наук Российской Федерации. Упоминаний и в летописях и в мемуаристике о нашем граде, как вы знаете, предостаточно, вопрос лишь в том, насколько привлекательной мы представим нашу «малую родину» для огромного числа туристов, в том числе и иностранных, в проекте-обосновании, который разрабатывается сейчас администрацией. Что построить, как организовать - тут трудностей нет, мы к этому шли, сами не подозревая о том, целых десять лет. Но сущность, историческое значение, роль в современной культурной жизни России - без вас, собравшихся в этом зале, такой вопрос нам точно не охватить. Поэтому предлагаю продолжить все-таки дебаты по книге Родиона Касьяновича, но очень коротко, избрав в заключение специальный комитет при подготовительной комиссии, который бы особо занялся исторической и культурной частью того проекта, о котором я уже упоминал.

Как и предполагал Уткин, дальше выступления следовали достаточно умеренные: Нижнепрокопьевск, почему бы и не Нижнепрокопьевск? Ведь именно в таком варианте упоминалось дважды (!) название города в летописях, причем самых ранних. Ошибка переписчиков? Ой, ли? А почему бы и не наоборот, дальнейшие упоминания не считать подобной ошибкой?

Капитан второго ранга Румянцев в подводный флот попал по мечте. Начитался в свое время Жюля Верна, Григория Адамова, Александра Беляева. Да и кто из старшего поколения не бурчал себе под нос популярнейшую песню: «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно…»? «Там бы, там бы, там бы» вина и водки довелось капитану Румянцеву выпить немерено. А сейчас сидел он со своим стариннейшим другом старпомом Васей Колобовым и размышлял, хватит ли одной бутылки для столь ответственного решения, или все-таки стоит новую открыть.

-  Не, не, Палыч, - отмел его сомнения Колобов. - Мне точно хорош! Уже не ходок по этой части. Да и чего решать? В прошлый раз уже обо всем переговорили. Я «за», Женька тоже. Будем считать, что принято единогласно. Ты меня, кстати, извини, что я тебя тогда «жлобом» назвал, я понимаю, здесь совсем в другом дело.

С тем и отбыл Василий в родную обитель, жене под бок, а капитан Румянцев в который раз уже долго размышлял, не слишком ли большое дело он затеял, по маленькой бы лучше, по маленькой - по маленькой всегда верней. Но вот как раз по маленькой-то на сей раз и не получалось.

Юрий Денисович задумчиво крутил пальцами авторучку. Он как никто другой понимал, какие выгоды сулило его родному городу драгоценное «золотое колечко». Но и прослыть посмешищем на всю Россию, явив миру новоявленный город Глупов, такого для родного Нижнекопьевска Уткин совсем не желал.

Он еще раз внимательно перелистал злополучные «Сказания». Некоторые из них были знакомы ему с детства. Легенда о подземном ходе, тянувшемся из местного Кремля через Волгу до самого Прокопьевского монастыря, насколько она была вероятна? Совершенно невероятна. Однако чем объяснить столь чудодейственные успехи в обороне родного города, которые всегда сопутствовали нижнекопьевцам? Только один раз был город покорен - татарами, но против той орды всякое сопротивление было бесполезным. Собственно, что интересного могло быть для туриста в этом ходе? Если, к примеру, не только найти его, но и восстановить? А очень интересно. Своего рода аттракцион ужасов. Да наверняка там и клады замурованы, где же еще их было прятать? Ну, насчет названия города - давняя закавыка. Ведь ни Верхнекопьевска, а уж тем более Среднекопьевска на много верст вокруг никогда и в помине не существовало, почему же именно Нижнекопьевск? Изощряясь в фантазиях, доходили даже до предания о древнем индейском вожде по имени Нижнее Копье, от которого, де, в силу необычайной его плодовитости индейской и пошло практически все население здешних краев. Но как могло занести в такую даль этого вождя треклятого в доколумбову-то эпоху? А может, все-таки копи, а не копье? Тогда уж точно ничего постыдного. Добывали здесь руду либо уголь, были и Верхние копи, да быстро выработались. Хорошее, солидное объяснение, зачем же старца Прокопия сюда приплетать? Монастырь-то в его честь гораздо позже был заложен, да и пещера памятная, в которой тот святой жил, опять же, весьма далеко от сих мест находится. Одна лишь зацепка - миф о чудовище-ящере, которое вроде как с древнейших времен в здешних водах обитало, и с которым Прокопий вел переговоры, сумев окончательно его укротить.

 «Все-таки, как ни крути - копи. Научно, логично, какого рожна им еще надо? - с гордостью за свою сообразительность подумал Юрий Денисович. - Тоже мне, краеведы хреновы, до такого простого варианта не могли дотумкать. Пусть теперь попробуют мне эти копи не найти!»

Валерий Дронов тоже, как депутат, присутствовал на встрече с интеллигенцией города, проводимой Уткиным, однако «конференция» произвела на него гнетущее впечатление. «Козлы! Ох, козлы! Мозги с голодухи совсем истончились. Простых вещей не могут придумать. Профессионалов-лохотронщиков что ли подключить? Те такое закрутят!» Однако местный патриотизм все же глубоко сидел в Дронове. Как не поверить в то, что усвоено с самого детства? Подземный ход к Прокопьевскому монастырю! Вот где деньжищи: иконы, утварь ценная! Любой пацан памятных послевоенных лет мог бы через толщу времен в Нижнекопьевске стать миллионером. Старинных книг, монет, поделок всяких без счета вращалось в городе, купить их можно было за сущие гроши. Что говорить о серебряных рублях, полтинниках сталинских, да только откуда у пацанов тех лет были деньги, так называемый первоначальный капитал? Соблазны подстерегали их буквально на каждом шагу. И мороженое за четыре копейки (всего-то!), и конфеты-подушечки (так называемая «Дунькина радость»), мячик резиновый, маленький и то, сколько счастья приносил. Валера Дронов знал места, терпеливо копался в разрушенных домах купеческих, а уж церкви-то вообще тогда стояли бесхозные. Ездил в Москву, продавал за гроши свои находки, но капиталу все равно прибавлял и прибавлял. И ведь учил же его один старый друг: чем угодно занимайся, не касайся только трех вещей - золота, оружия и валюты, потому что это дело уже не милиции, а КГБ. Нет, не послушался, загремел к «хозяину», столько времени впустую потерял! Впрочем, впустую ли? Не получилось из него самого собирателя, стал грозой коллекционеров. А теперь вот «глава», «синий», то есть, «блатной», но «глава». Еще неизвестно, кто выше. Впрочем, с Уткиным шутки плохи, предпочел отдать город во власть краснорецким «спортсменам»-бандитам, чем терпеть зарвавшихся местных уркаганов.

«И все-таки, не создать ли в городе какой-нибудь Клуб юных следопытов, пусть порезвятся новоявленные пионерики, авось, даже если не подземный ход, то что-нибудь все-таки раскопают?»

Почти одновременно с ним принял решение и Юрий "Деникинович" Уткин, который так и не смог уснуть после столь удачно найденного варианта с «копями», вот только ставку он сделал на другое предание: храмы, ушедшие под землю, наподобие китежских, при нашествии татар. Нижнекопьевская панорама, ни больше ни меньше. Историческая оборона города с подземным ходом, через который защитники наносят удар в спину ворогам. Однако те не уменьем, а числом все же побеждают, и тогда три храма местных с главными святынями своими уходят под землю, не переставая звонить в колокола и возвещая затем постоянно о неизбежном скором избавлении от ненавистного иноземного ига.

Осталось только деньги из областной казны выбить, да спонсоров к подобному проекту подключить.