Форум

ПОД РОЖДЕСТВО

И снова ночь. И снова торжество.
Сверкая, с неба падают снежинки.
В Диканьке... нет, в Малаховке и с жинкой...
Не так. С женой иду под Рождество

Колядовать. Тулуп. Мешок. Айда
Нести веселье в дремлющие массы.
Вдруг вижу, что сидят на теплотрассе
Два брошенных рождественских кота,

А может, кошки. Дело ведь не в том,
Какого рода Божии творенья.
Я положил пред ними угощенье
И поделился праздничным теплом.

Как ладно в мире всё заведено.
С небес снежинки падают, сверкая.
Иду с женой, а рядышком шагают
Две кошки... два кота... Не всё ль равно?!

УМИРАЛ ДЕД

Дед быстро сдал. Но жизненный уклад

Менялся трудно, всё внутри ломая.

Мутнел его когда-то ясный взгляд,

И дед курил, с постели не вставая.

Он встал бы, только ноги – вот беда –

Не держат. И лежать уже нет мочи.

А так бы походил туда-сюда,

Глядишь, и ночи стали бы короче.

Сражённый новым веком наповал,

Он понимал – свеча вот-вот потухнет…

Дед умирал, а внук его на кухне

Из дерматина куртку примерял.

* * *

Нынче ветер вовсю озорует.
И дороги совсем замело.
Но распелись синицы на туе,
Призывая весну на село.

Что не петь, коль морозы на убыль!
Что не петь, коль светлее деньки!
Душегреи, фуфайки да шубы
Убирает народ в сундуки.

Достаёт что полегче, потоньше.
И делов-то – а в сердце капель!
Жизнь вокруг веселее и звонче 
Понеслась – не осадишь теперь!

Понеслась, как кораблик бумажный
По шутейным волнам ручейка…
Ветер северный нынче – неважно!
Пусть себе озорует пока.

БЕССНЕЖЬЕ

Чистить крышу пора, но не выпали белые снеги.
Зря пришёл Парамон и метёлку с собою принёс.
Вон теплынь на дворе, и полезли спросонок побеги,
И совсем по-апрельски шумит на излучине плёс.

Бабка Таня горюет: застряли на почте открытки.
Проторённой дороги в беспутье до города нет.
Это в летнюю пору бодришься и кажешься прытким,
А в такую погоду заноют суставы – привет.

Где ж ты бродишь, зима? Что ж в моё не стучишься жилище?
Отчего не шумишь, чтоб топилась без лености печь?!
По ночам только ветер лихой за околицей рыщет,
Унося второпях, что без снега никак не сберечь.

Утопает декабрь не в сугробах – в грязи придорожной.
Много чёрной земли – мало места белёсым снегам.
Провинились мы что ли пред Небом? Возможно... Возможно...
А возможно ль ещё в согрешеньях раскаяться нам?

ДЯДЯ ВАНЯ

ЗЕМЛЯ ТИШИНЫ

Здесь земля тишины,

но стихов здесь совсем не пишу,

Лишь брожу у воды,

где пропитан безмолвием воздух.

Этим воздухом я,

как свободой своей, дорожу,

Жизни яростный ритм

отпуская на северный роздых.

Не тревожьте меня

грустным зовом своим, поезда.

Пусть мерцает вдали

разрешающий свет семафора.

Я ещё постою,

чтоб запомнить, как с неба звезда

Вдохновенно летит

в безмятежность речного простора.

На Ояти-реке

отыскать бы таких мастеров,

Чтоб из глины слепить

необычный горшочек сумели.

В нём хочу увезти

я с собою из этих краёв

Молчаливость снегов,

говорливость весенней капели.

Здесь земля тишины,

но стихов здесь совсем не пишу.

Я и сам не пойму,

отчего же такое бывает.

Может быть, оттого,

что на этой земле не спешу,

А брожу у воды

и душою своей созреваю.

ЗАБЫТЫЙ НОВЫЙ ГОД

Я видел брошенную ёлку,
Одну на ёлочном базаре.
Иные вон в колонном зале,
А эта мёрзнет втихомолку.

Иным шары, цветы, гирлянды,
А этой только пыль с дороги
Да постового голос строгий.
Гудят кремлёвские куранты.

Куранты местного разлива
Молчат, отсчитывая что-то.
У каждого своя работа.
А я иду неторопливо.

Мне жаль и ёлку, и куранты.
Мне жаль ночного постового.
И нет ни капельки живого
В том, что желают транспаранты.

ИСТОК

В дремучести наспех сплетённых лет

Непросто найти исток

Реки, о которой писал поэт,

Терновый надев венок.

Не сыщешь тропинки – трава глуха

И ветви слепой стеной.

О, где ты, спасительных слов река?!

О, где твой поток живой?!

В бездумных стараниях лоб разбить

Легко. Только толку в том?

Небесному слову, увы, не быть

В потоке ином, земном.

Отчаяться бы… Но летит легка,

Без груза ненужных слов,

К истоку божественная строка…

И слышит трава, что была глуха,

Поэзию всех миров!

По белым пескам побежит строка,

Блеснув голубой волной.

Взыграет спасительных слов река

И хлынет поток живой!

* * *

                                                                                        «Ангелы – всегда босые». 
                                                                                                              М. Цветаева

Безжалостно пронизывает болью
Мою живую грудь.
Мне видится безлюдное приволье
И одинокий путь.

На том пути Россия-босоножка –
Безмолвные уста.
И ни глотка воды, ни хлебной крошки.
Сума её пуста.

Ведёт она слепую кобылицу – 
Железны удила.
Возок за кобылицею искрится
От злата-серебра.

Так что же ты, Россия-босоножка,
Голодная бредёшь?
Возьми себе сокровища немножко,
И жизнь свою спасёшь!

Не мучайся! Сверни скорей, бедняжка,
Со скорбного пути!
Мне с горечью ответила бродяжка:
– Безумец, отойди!

* * * 

По земле туман рассветный стелется, 
Дым печной струится в небеса, 
Осень, как таёжная медведица, 
Глубже пробирается в леса. 

Впереди дорога угасания. 
Как бы ни петлял надежды след, 
Северное хриплое дыхание, 
Сонного предзимья силуэт 

Близятся – уже не за чащобами! 
Не с того ли в избах огоньки 
Кажутся роднее мне особенно 
В эти беспросветные деньки? 

Годы, словно листья, осыпаются… 
Снова вижу за окном моим – 
Утренний туман к земле ласкается 
И уходит в поднебесье дым.

ДРУГУ

Если устанешь от северной ворожбы,
Веток еловых нарви, положи варенье,
Чаю налей, прояви хоть чуть-чуть терпенья
И не пеняй на суровость своей судьбы.

Как поживаю? Развязку не тороплю.
Жизнь изучаю – читаю за словом слово.
Кажется, в книге зачитанной всё не ново,
Но отчего-то по-новому я люблю

Снежень* сварливый с его ледяной клюкой,
Гомон синичий с утра за моим окошком.
Рады они даже нищенским хлебным крошкам,
Посланных Богом, но данных людской рукой.

Если устанешь от жизненной пустоты,
Запах еловый и приторный вкус варенья
Душу наполнят мгновеньями вдохновенья
Без самомнения, пошлости, суеты.

Принципы наши что лодки на берегу.
Не угадаешь, насколько надёжны в море.
Радость оценит сполна претерпевший горе.
Это, наверное, всё, что сказать могу.

 СнЕжень* – декабрь.

АДМИРАЛ

В деревне, у озера, жил Адмирал,
Который на лодке дырявой мечтал
Уйти в нереальные дали.
Мы вряд ли такие видали.

Смеялась в округе над ним ребятня.
Чуралась безумного деда родня.
Упечь в психбольницу хотели,
Но он не оставил затеи.

С биноклем на шее, в фуражке морской
Он вахту на озере нёс день-деньской.
Сверяя по солнцу маршруты,
Текли в неизвестность минуты.

На рейде скончался чудак Адмирал.
Момент долгожданный для деда настал.
Ушёл он в далёкие дали.
Мы точно таких не видали.

А так ли безумен был тот Адмирал,
Который покинуть мирское мечтал?
И так нереальны ли дали,
Коль мы их пока не видали?

СЕВЕР МОЙ

Слышу песню унылого севера.
Мне поёт пустота деревень,
Как сиянье полярное веером
Распускает на небе сирень.

Как торжественно, хмуро, болезненно
Север мой одиноко стоит,
Как звезда белокурой кудесницей
Над большими снегами парит.

Эта вьюжная песня унылая
Грузом тяжким не ляжет на грудь.
Здравствуй, родина малая милая,
Я приехал душой отдохнуть.

От московской холмистой беспечности
До суровых онежских штормов
Слышу я песнопения вечности
В этой северной песне ветров.

* * * 

Здесь всё, как прежде… Там, где был сельмаг, 
Единственный фонарный столб хиреет, 
Кренится набок: так ему виднее, 
Что дело с освещением – табак. 

Мост на реке скрипучий, подвесной 
Пока ещё работает исправно, 
Соединяя левый берег с правым 
В бескрайний холод и в случайный зной. 

И всё, как прежде, кажется, но так, 
Как прежде было, быть уже не может. 
День ото дня настойчивее, строже 
Безлюдного зазимья каждый шаг. 

Смекнув, что дальше некуда годить, 
Дома, амбары, бани, сараюшки 
Боками прижимаются друг к дружке, 
Не ведая, что будет впереди. 

А впереди известная пора, 
Но так её ещё не проходили – 
Последнюю старуху проводили, 
Последнюю избу заколотили 
Вчера…

В ПРИЛАДОЖЬЕ

Бывал ты в Приладожье? Что же,
Поехали, коль не бывал.
Пусть день за окном непогожий.
Забот вековечный завал

Оставь. И отправимся с Богом
В безмолвные эти края.
Там смотрят открыто и строго,
Озёрною синью маня,

Глаза заповедного зверя –
Владыки глухой стороны.
Там слышатся предков поверья
В загадочном плеске волны.

И песни людские надрывней
В далёких селеньях звучат.
Смывают осенние ливни
Следы повзрослевших ребят,

Что в поисках "новых эмоций"
Ушли от родной тишины.
Гляди, высыхают колодцы,
Которые были полны.

Гляди, догорают поленья
В забытом родном очаге.
И предков былые поверья
Стихают в дремучей тайге.

ПОСЛЕДНЯЯ ЛАСТОЧКА

Хорошо быть первой ласточкой.

А последней каково?

Кто её встречает ласково

В дни, когда  совсем тепло,

И когда вовсю чирикает,

И когда вовсю цветёт?

Даже солнце ясноликое

Эту ласточку не ждёт.

Мир, опутанный заботами,

Грезит об июльском дне.

Лишь касатка желторотая

Всё щебечет о весне.

Под серебряное пение

Сердце бьётся веселей.

Расцветает вдохновение

В высохшей душе моей.

Не считайте, ветры шалые,

Эту песню пустяком.

Нет великого без малого!

Мне певунья запоздалая

Вновь напомнила о том!

ДЕНЬ ПАМЯТИ И СКОРБИ

В предрассветной тиши нарождается день чудесный. 
Распашонка младенцу – туман над лесной рекой. 
На цветущем лугу созревают росинки. Тесно 
В смертном теле бессмертной душе в светлый миг такой. 

Вдоль дороги, под тиной зелёной, лежат канавы. 
Ранним утром не мучает землю июньский зной, 
Но посмотришь на дату… От скорби чернеют травы 
Там, где танки в крестах грохотали своей бронёй. 

Почернел небосвод – потянуло могильной гнилью. 
Сколько ж нужно столетий, чтоб небу набраться сил 
И забыть навсегда, как врезались чужие крылья 
В тот воскресный рассвет, где в лучах Божий Дух парил?! 

И в такой черноте вдруг проклюнется синь несмело, 
Отразится в росе. И не жемчуг, а лазурит 
На траве луговой... Тьма, конечно же, не истлела. 
Но в рассветных лучах над землёй Божий Дух парит!