Ночь и вся жизнь

            - Отстань! Не тронь меня! – взвизгнула за окном очередная девица.

            В ответ послышались пьяный хохот и невнятное бормотание мужских голосов.

            Иван Петрович раздражённо перевернулся на другой бок. Рядом шумно вздохнула во сне жена. С тех пор, как майская температура неожиданно подскочила к тридцати градусам, ночи для Ивана Петровича превратились в мучения. Шумные пьяные компании молодёжи орали за окнами спальни чуть ли не до утра. Юнцы и девицы возвращались парочками и группками из открывшегося три года назад на берегу Оки клуба. Те из них, кому клубные цены были не по зубам, устраивали «вечеринки» на берегу реки, прямо на пляже, и уборщики по утрам выгребали оттуда мешки мусора и пустых бутылок. Громкий хохот, мат и женский визг теперь не дадут спать жильцам окрестных домов до поздней осени. Конечно, с осенним похолоданием ночные гулянки не прекратятся.  Просто исчезновение удушающей жары даст возможность людям закрыть окна и тем самым хоть как-то отгородиться от пьяного орева молодёжи. И ладно бы эти ночные гульбища были по выходным, но нет: хохот и вопли за окном раздаются каждую ночь!

            «Где они только деньги берут на ежедневные гулянки? – задумался Иван Петрович. – Мы вот, с Анютой, оба работаем, уже давно ничего не откладываем на сберкнижку – всё заработанное как-то незаметно уходит на еду и прочие насущные нужды. Внукам, опять же, то гостинчик, то одёжку какую везём. А эти, молодые парни и девки, явно нигде не работают – как и где можно работать после ночных пьянок-гулянок? Но деньги, судя по всему, у них всегда есть! Откуда? И чего они каждую ночь «празднуют»? Почему их не грызёт забота о завтрашнем дне?»

            Мысль о завтрашнем дне заставила Ивана Петровича вновь перевернуться с одного бока на другой.

«Так что же мне ответить начальнику цеха?» - тоскливо вздохнул он. Вчера сбылись самые жуткие его опасения.

Тридцать лет назад, отслужив, как и все его друзья, в армии, вернулся Иван Петрович в родную деревню под Саранском. Женился на Анюте и затосковал. Скучно после армии показалось ему дома. Все развлечения – регулярные драки стенка на стенку, русская деревня против мордовской. А тут как раз вербовщик появился. Сказал, что заводы Подмосковья объявили «оргнабор» рабочих. Обещают жильё и прописку! Своих, местных кадров растущим предприятиям не хватает.

- Можно, конечно, и в самой Москве устроиться, - рассказывал вербовщих обступившим его парням. – Но я вам не советую: не любят москвичи «лимитчиков». А у нас, в Подмосковье, совсем иной народ, примет вас, как родных. А в Москву, если уж так захочется в музей или театр сходить, можно и в выходной съездить. Электрички ходят регулярно.

Так Иван Петрович оказался в подмосковной Коломне. В московские театры и музеи он так и не попал, хотя регулярно мотался в столицу по выходным: всё время съедали очереди за мясом, колбасой, одеждой и прочими необходимыми вещами, купить которые можно было только в Москве.

Завод показался Ивану Петровичу огромным. Начал он простым формовщиком в чугунолитейном цехе. Анюта устроилась там же, крановщицей. Работа была тяжёлая, зарплата… Хватало. Не деньги в то время были главным – работали «за квартиру». И они с Анютой получили-таки свою «двушку» в новом микрорайоне. Далековато, конечно, от завода, и с транспортом поначалу была напряжёнка. Анюте приходилось вставать чуть свет, чтобы успеть отвести сына в ясли. Но постепенно всё наладилось. В быстро растущий микрорайон пустили дополнительные маршруты автобусов, протянули трамвайную ветку. Вскоре здесь появились свои магазины, детские сады и школы. Стихийный пляж на берегу Оки обзавёлся буйками,  «лягушатником» для детей, кабинками для переодевания и барханами песка.

К тому времени Иван Петрович  заочно окончил местный политехнический институт. Анюта заставила. Самому ему и школы хватало  за глаза.

- Не век же тебе здоровье в формовщиках гробить, – сказала Анюта. – Посмотри вокруг: у одних к сорока годам «вибрация рук» или силикоз лёгких, у других вообще такая инвалидность, что на одни лекарства только и работают! Квартиру мы уже получили, теперь надо и о себе позаботиться.

Большинство заводских мастеров и начальников цехов имели точно такие же дипломы, полученные в своё время «без отрыва от производства». И как только Иван Петрович похвастал в цеху новой «корочкой», начальник тут же предложил ему перейти в мастера. Желающих поработать в «чугунке» «за квартиру» в то время было с избытком, на все три смены хватало, а вот в мастерах народ не задерживался – старались при первой же возможности перейти в «чистые» цеха, где шума поменьше, и воздух почище.

Когда Иван Петрович рассказал жене о полученном предложении, та откровенно обрадовалась.

- «Горячий стаж» теряю, - нерешительно пытался возражать Иван Петрович. – И в зарплате…

- «Тёплого» хватит! – решительно заявила Анюта. – Лучше чуть дольше поработать, но зато здоровье сохранить.

Жизнь складывалась. Постепенно обставили новую квартиру, сын Колька пошёл в школу, росли сбережения на заведённой в Сберкассе книжке. Анюта ушла с завода и устроилась работать на новой почте, что построили рядом с их домом. Теперь Колька был практически под присмотром матери. Той нужно было только перейти дорогу, чтобы накормить обедом сына.  Будущее представлялось ясным и стабильным.

И вдруг откуда-то вынырнул Горбачёв. Ивану Петровичу сначала было забавно слушать косноязычные, пространные речи нового Генерального секретаря КПСС. Народ в цеху откровенно потешался, каждый старался обязательно ввернуть в разговор какое-нибудь «углУбить», «консенсус» или смачно произвести «плюрализм».

Потом грянул ГКЧП, затем Ельцын влез на броневик. Иван Петрович вспомнил, как радовались все вокруг, когда Ельцын объявил о запрете КПСС. Рухнул ненавистный диктат партии. Все были уверены: завтра начнётся новая, свободная и счастливая жизнь!

«Отныне мы будем получать за свой труд настоящие деньги, а не гроши, - говорили вокруг. – Мы теперь сами хозяева нашего завода».

А Иван Петрович вертел в руках бумажку, на которой было напечатано, что он является владельцем сорока трёх обычных и двенадцати привилегированных акций, и не знал, что с ней делать. Привычный, стабильный уклад жизни рухнул. Ясное ранее будущее закрыл плотный туман неизвестности. В отличие от окружающих, Иван Петрович теперь уже не верил в светлое будущее. Это раньше он твёрдо знал, что никогда и нигде без работы не останется. Что каждый месяц получит за свой труд вполне конкретные деньги, которых хватит на еду, оплату жилья, и даже останется, что отложить на сберкнижку. Что в положенное время он выйдет на пенсию, которой тоже хватит на все его насущные нужды. Что если он заболеет, его будут бесплатно лечить. Что его дети и внуки бесплатно получат образование в школах и институтах, а потом их обязательно обеспечат работой.

«Чего же ещё им не хватает? – думал Иван Петрович, с недоумением глядя на ликующих сослуживцев и соседей. – Зачем они всё рушат? О каком светлом будущем кричат, если повернули всё вспять, в капитализм?»

Иван Петрович был твёрдо уверен, что его предки, как и миллионы других рабочих и крестьян, не зря пролили потоки крови, свергая капитализм, в надежде на лучшее будущее. Может быть, у них и не всё получилось так, как им хотелось и мечталось. Так исправляйте! Улучшайте! Зачем же опять всё рушить и возвращаться к тому, что уже столь кроваво и трудно отвергалось? Какое же светлое будущее может быть в тёмном прошлом?

Народ хлынул с завода. Как грибы после дождя росли вокруг всяческие фирмы и фирмочки, базары и рынки, магазины и ларьки. Торговать импортными продуктами и тряпками стало выгодней, чем «горбатиться» на производстве.

При коммунистах завод работал в три смены, при хозяевах еле осиливал одну. Вместо обещанных высоких зарплат начались месяцы задержки её выплаты. Теперь народ побежал с завода уже не в погоне за лёгкой наживой, а чтобы не умереть с голоду. Многие поспешили продать свои акции за бесценок какому-то анонимному покупателю, оклеившему объявлениями о покупке акций завода все проходные. Иван Петрович тоже продал и вновь превратился из «хозяина» в наёмного работника.

- А чего их держать? – сказал он жене. – Всё равно по ним никаких дивидендов не платят.

Вскоре оказалось, что акции скупила какая-то иногородняя фирма. Новые хозяева сменили директора и начали «реорганизацию» - сокращение работников. Первым делом отправили за ворота всех работающих пенсионеров. Затем принялись за «лишних» рабочих. Значительно поредевшие участки и бригады объединили. Часть ставших ненужными мастеров и бригадиров уволили. Ивану Петровичу повезло – ему предложили занять должность энергетика цеха, пойманного незадолго до этого в проходной завода в нетрезвом виде. Новое начальство не церемонилось с пьяницами и нарушителями режима – всех их немедленно ждали расчёт и увольнение. Иван Петрович ничего не понимал в работе энергетика, но вынужден был согласиться на перевод. А куда деваться? На других предприятиях города ситуация была ничуть не лучше, а порой и хуже! Его нигде не ждали. Пришлось вживаться в новые реалии.

Но неприятности на этом не закончились. Внезапно грянул какой-то «дефолт». Все сбережения Ивана Петровича почему-то резко обесценились. Цены в магазинах стремительно обрастали дополнительными нулями. Производство практически встало. Завод остановили на два месяца, а работников «отпустили в отпуск без содержания».

Иван Петрович был в ужасе: на что жить? Сын скоро кончает школу, собирается поступать в московский институт – это ещё пять лет надо парня кормить, одевать, оплачивать дорогущее московское жильё! Где на всё это деньги взять? Да и потом что сына ждёт? При коммунистах-то каждый был уверен, что без работы и зарплаты не останется. Иван Петрович помнил, как радовался увольнению парень, на место которого его назначили мастером. Оказалось, того прислали на завод «по распределению» после окончания института и сразу же сунули в «чугунку». Три года молодой специалист был обязан отработать там, куда пошлют. Как злобствовали при коммунистах на это «обязан»…

А если вдуматься, то нынешнее «не обязан» во сто крат хуже! Да, сына не пошлют три года отрабатывать пять институтских лет бесплатного обучения в какую-нибудь дыру, но и никакой другой работы никто ему не предоставит. А на каком производстве нужен новоиспечённый инженер без опыта практической работы? То-то и оно! Сейчас вон специалистов со стажем увольняют…

Позвали Кольку. Сынок, так и так, тяжело нам будет содержать тебя в Москве. Поступай в наш, коломенский. Жить будешь дома и питаться домашней едой, а не в сухомятку да по столовкам.

- Нет! - отвечает. – Я уже и сам передумал в институт поступать. Кому сейчас инженеры нужны? Все мои друзья на юристов и менеджеров учиться хотят.

- А разве этому не в институтах учат? – удивились Иван Петрович с Анютой.

- В институтах. Только я ни юристом, ни менеджером быть не хочу.

- А что же ты собираешься делать?

- На шофёра пойду учиться. Шофера всегда и везде нужны.

- Что ж, - согласился Иван Петрович. – Дело хорошее. На водительские курсы мы денег наскребём.

- Не надо, папа, - ответил Колька. – Меня бесплатно обучат, от военкомата.

- Как это – от военкомата? – всполошилась Анюта.

- Так ведь всё равно скоро в армию идти, раз в институт поступать не буду, - улыбнулся сын. – Лучше уж баранку крутить, чем на подводной лодке света белого месяцами не видеть…

Отучился. В ноябре проводили, а на следующий год Чечня напала на Дагестан! И от Кольки ни звонка, ни строчки! Сколько слёз Анюта выплакала, пока весточка пришла: жив, здоров.

Отслужил, вернулся. Действительно, здоров, ни царапины. Но другой! Пули и осколки не задели, а сын изменился. В церковь стал ходить. Комнату свою иконами и лампадками обвешал. А через три месяца привёл в дом девушку. И что только в ней нашёл? Маленькая, тощая, как говорится: в чём душа держится. Рыжая, глаз ни на кого не поднимает, бледное личико всё в прыщах и веснушках. Одета простенько, но чисто.

- Знакомьтесь, - сказал Колька. – Это Света. Мы решили обвенчаться.

Иван Петрович с Анютой только переглянулись. Уже знали, что возражать сыну бесполезно. У него теперь только один авторитет – церковный батюшка. Тот и познакомил Кольку с «хорошей девушкой». Прям в церкви. Сводник в рясе!

Сноха оказалась ярой богомолкой и сразу после свадьбы уговорила Кольку бросить «полный греха город» и переехать в деревню, где её родители «отписали» им ветхий дом с огородом, заросшим бурьяном. Раньше в нём жила Светкина бабушка. Старушка к тому времени уже год как померла, и дом пустовал, постепенно разрушаясь без присмотра. Поначалу-то Иван Петрович с Анютой в эту деревню регулярно мотались. Помогали дом в порядок приводить и огород поднимать. Потом внуки один за другим народились…

«Да, часто в то время в ту деревню сумки с продуктами и вещами пёрли, - вспоминал Иван Петрович, ворочаясь на влажной от пота простыне. – А сейчас почти и не ездим. Нет сил глядеть на их житьё! Трое внуков у нас уже, скоро четвёртый будет. Живут все в страшной нищете, в грязи!»

Сын Колька при местной церкви устроился. Всё там делает: ремонтирует что-то, попа возит на церковной машине – словом, с раннего утра до позднего вечера там. Без праздников и выходных. Денег ему церковь почти не платит. Помогает иногда обносками: люди свои ненужные вещи и одежду в церковь приносят, а поп её «распределяет» нуждающимся. Колькиной семье в том числе. И сын со снохой тому попу благодарственные гимны поют. Не людям, пожертвовавшим свои вещи, а попу! Светка, конечно, нигде не работает. Колхоз давно ликвидировали. Молодёжь вся в город перебралась. В деревне остались одни старики и алкаши. Вот и сидит сноха дома, огород развела – с него и живут. Нет, не продают выращенное на базаре, как другие, а сами, что вырастили, то и едят. Дети мяса с роду не видали! Вегетарианцы все. Анюта поначалу пыталась что-то изменить, убеждала сына со снохой вернуться в город и устроиться на нормальную работу. Колька переезжать наотрез отказался.

- В городе везде соблазны и грех, - крестясь на иконостас в углу, сказал он. – Даже церкви там жиреют. А здесь, в деревне, прихожан мало, да и те в основном одни старушки-пенсионерки. Кто ж батюшке поможет?

- Да ты не батюшку, ты своих детей пожалей! – кричала Анюта. – Грязные, вечно голодные! Что их ждёт здесь, когда вырастут? В вашей деревне даже школы давно нет.

- Бог даст, проживём как-нибудь, - благостно улыбаясь, ответил Колька. – И дети вырастут.

- Да куда вы их столько рожаете-то? – не выдержал Иван Петрович. – Самим жрать нечего, а Светка опять с пузом ходит!

- Аборт – грех! – вскинулась сноха.

- Гре-ех?! – передразнила её Анюта. – Всё у тебя – грех! И мясо есть, и в городе жить, и работать нормально, и даже стиральная машина. А детей морить голодом - не грех? В чужие обноски одеваться – не грех? Ты ж целый день дома, почему же дети у тебя постоянно немытые и неухоженные? Сама ходишь, как пугало огородное, и детей в грязи держишь!

- Это не грязь! – завизжала сноха. – Грязь в душах людских, в городах ваших. Главное душу в чистоте содержать, а тело отмоется.                      

Так и не нашли общего языка и понимания. Вроде и есть у Ивана Петровича с Анютой сын, сноха и внуки, а в то же время и нет. Чужие стали друг другу.

Поселилось у Ивана Петровича внутри злое существо. Грызёт день и ночь, спать не даёт, насылает приступы тошноты и комки огненной горечи к горлу. Дерёт когтями в правом подрёберье. Анюта всё советует к врачу сходить, анализы сдать, на обследование лечь. А как идти? Вдруг врачи что-нибудь такое найдут, что заводская медкомиссия запретит Ивану Петровичу работать в «горячем» цехе? Уволят моментально! Слухи о грядущей второй волне сокращений постоянно усиливаются и никем из начальства не опровергаются. Тут хотя бы до пенсии на заводе удержаться. Бог с ним, со здоровьем: безработного оно вряд ли накормит. И Иван Петрович перешёл на диету: молочные супы и кашки, минимум соли и сахара, ничего острого и жареного. Анюта обложилась книжками народных рецептов, стала поить Ивана Петровича различными травяными отварами и настоями. Иван Петрович покорно всё пил, ел кашки и салаты, худел, но ни на что не жаловался.

Вторая волна сокращений его не задела. Завод опустел почти на половину. Несколько цехов вообще закрыли, оборудование продали или распихали по другим цехам. Затем хозяин вновь неожиданно сменился. Новый директор каждое утро самолично бегал по цехам, а потом проводил бесконечные совещания. Его приказы вызвали у заводчан шок. Ликвидировались все заводские склады и цеховые запасы! Директор лично совал нос в цеховые кладовые и если находил в них какие-либо запчасти к станкам и прочему оборудованию, начальник цеха лишался премии, а «нерадивый» хозяин кладовки (механик или энергетик цеха) - работы. Иван Петрович со слезами ненависти к высокопоставленным дуракам-разрушителям поспешил ликвидировать все свои запасы. Завод уже несколько лет не приобретал запчасти к оборудованию – на зарплату с трудом наскребали! О приобретении новых станков вообще никто не заикался. А теперь и остатки того, что хранилось на складах и в кладовых ещё с советских времён, было уничтожено по приказу нового начальства. Отныне любая поломка обветшалого, дышащего на ладан оборудования грозила катастрофой дорогостоящего простоя и не менее дорогого брака продукции.

По заводу поползли слухи, что новый директор вовсе не дурак. Говорили, что он уже «успешно» обанкротил несколько заводов. Работа у него такая – банкротить и ликвидировать предприятия. Видимо, для этого его и сюда прислали. У новых хозяев есть другие заводы, которым наш – явный конкурент. В условиях всеобщего спада производства и отсутствия достаточного количества заказов дешевле наш завод разорить и ликвидировать, чем конкурировать с ним, а тем более, поддерживать на плаву. Иван Петрович слушал всё это и не знал, верить или нет. Он не понимал, как же можно вот так просто взять и закрыть «градообразующее предприятие»? Умрёт завод, умрёт и город!

Вместе с заводскими складами и цеховыми кладовыми ликвидировали за ненадобностью и их персонал. Иван Петрович смотрел, как рыдает Клавка-кладовщица, получившая уведомление об увольнении, и глотал из фляжки анютин настой, чтобы утихомирить грызущего его внутренности зверя. С Клавкой все постоянно ругались. Это была тощая склочная бабёнка, упивавшаяся своей пусть небольшой, но почти абсолютной властью. Не раз Ивану Петровичу приходилось разбирать жалобы электриков на вздорную кладовщицу, не выдававшую необходимую запчасть для срочного ремонта сломавшегося оборудования без прямого распоряжения энергетика. А ведь Иван Петрович не сидел весь день в своём кабинете. То рапорт у начальства, то совещание, то на склад надо смотаться в поисках необходимых запчастей, то по цеху носится из конца в конец – поломки и аварии порой сразу в нескольких местах происходят. Конечно, электрики его искать не будут. Не даёт Клавка запчасть, ну и пусть подавится! Сядут у себя в каптёрке и в домино «козла забивают». А оборудование простаивает, а за простой начальник с Ивана Петровича «стружку снимает»! А Клавка, вроде бы, и ни при чём: порядок соблюдать надо, требования и накладные подписывать. Без них кладовщица ничего выдавать не обязана.

- Да я потом все твои бумажки подпишу! – не раз кричал ей в ярости Иван Петрович. – Ты только выдай моим людям то, что они просят сразу, без волокиты.

Клавка каждый раз кивала, соглашалась с ним, но при очередной поломке знакомая история вновь повторялась. Сколько раз Иван Петрович просил начальника цеха сменить кладовщицу! Тот только разводил руками в ответ. Та ничего не нарушает. На работу не опаздывает и раньше не уходит. Формально уволить вздорную бабу не за что.

И вот, наконец, свершилось. Клавку уволили, но никакой радости это Ивану Петровичу почему-то не доставило. Он смотрел на рыдающую  женщину, которой до пенсии оставалось всего три года, и с ужасом видел в ней своё собственное будущее.

За окнами взревели моторы. Пьяные голоса завопили: «Россия, вперёд!». Гулкой россыпью брызнули в ночное небо ракеты салюта. Тревожно вздрогнув, во сне заворочалась Анюта.

«Вот тоже – сборище идиотов! – разозлился Иван Петрович. – Болельщики, типа. Видать, наши кому-то забили гол. Ну, и радуйся у себя дома, перед телевизором, раз ты – болельщик. Зачем же всей компанией носиться на машинах и мотоциклах по ночным улицам и орать во всю глотку? Люди же спят! Многим с утра на работу. Или этим «болельщикам» тоже работать не надо, как и тусующейся по клубам и пляжам молодёжи?

Что-то я совсем не понимаю, что вокруг происходит, - пригорюнился Иван Петрович. – Откуда все эти люди берут деньги? Я всю жизнь работаю. Не в офисе штаны просиживаю, а на заводе, в «горячем» цеху вкалываю! Здесь всегда зарабатывали больше, чем в других местах: как-никак доплачивают «за вредность». Почему же мне сейчас едва хватает на жизнь, а эти развлекаются, нигде не работая? Как такое возможно?»

Очередной ком горечи подкатил к горлу, и Иван Петрович стал усиленно сглатывать обильную слюну, стараясь «затушить пожар». Когда приступ утих, Иван Петрович осторожно расслабил напряжённые мышцы и вздохнул. Что же всё-таки ответить ему утром начальнику цеха? Анюта спит и не знает, что решается их судьба. Он так и не осмелился сказать жене, что очередная волна «реорганизации» накрыла, наконец, и его. «Сокращение управленческого аппарата» заводские «верхи» начали с «низов». Вчера начальник цеха вызвал Ивана Петровича к себе и показал соответствующую «бумагу» из дирекции.

- Цеховые службы механика и энергетика объединяются, - матерно выругавшись, сказал начальник. – Мы должны сократить либо механика цеха, либо тебя. Оставшийся будет отвечать за обе службы.

- Как это? – удивился Иван Петрович. – Это же совершенно разные службы!

- Вот так! – хмуро ответил начальник. Он закурил, встал из-за стола и отошёл к окну кабинета, повернувшись к Ивану Петровичу спиной. – Мы тут посоветовались и решили оставить механика.

- А я? – обмер Иван Петрович. До него, наконец, дошло, что происходит. – Меня куда? – прохрипел он в напряжённую спину начальника.

Тот молча докурил сигарету, потом резко повернулся, вернулся за свой стол, долго мял дымящийся окурок в переполненной вонючей пепельнице.

- У тебя два варианта, - наконец, ответил начальник. – Мы тут прикинули: тебе до пенсии осталось чуть больше четырёх лет. Но, оказывается, есть закон, по которому, учитывая твой горячий стаж, ты можешь выйти на пенсию уже сейчас. И я тебе настоятельно советую, Иван Петрович, иди в отдел кадров и немедленно начинай оформлять себе пенсию. Там про этот закон знают, ты не один такой на заводе.

- На пенсию? – растерялся Иван Петрович. – Мне?

- Тебе! – раздражаясь, повысил голос начальник и задымил новой сигаретой. – Не будь дураком: сегодня у тебя такая возможность есть, а завтра её вполне могут отменить. Посмотри, что творится у нас в стране и на заводе. Дают тебе пенсию раньше срока – бери, не раздумывай! Всё лучше, чем пособие по безработице…

- А какой второй вариант? – утирая дрожащей рукой обильный пот, спросил Иван Петрович.

- Могу перевести тебя в электрики, - пожал плечами начальник. – Если отдел кадров позволит. Сам знаешь, это у нас единственная вакансия. Все нормальные электрики давно по частным фирмам разбежались. Остались одни бездельники и неумехи. Потянешь электриком?

Иван Петрович сделал неопределённый жест. Голос ему отказал. Какой из него электрик? Не хватает ему только на старости лет хлебнуть позора, да ещё на глазах своих бывших подчинённых: услыхать как и о нём когда-нибудь скажут: «Бездельник и неумеха». Или всё же попробовать? Не боги же горшки обжигают!

- Ладно, - махнул рукой начальник, - Иди, думай. Только не долго: ответ мне нужен завтра. А пенсию оформляй в любом случае!

Запикал электронный китайский будильник. Бессонная ночь, наконец, закончилась. Иван Петрович поспешно отключил противный сигнал. Решение принято. Вот и начался его последний рабочий день…

Десять минут счастья

Стоя у окна теперь уже не моей хижины, я вижу, как они, волоча ноги, бредут от зева шахты к бараку, чтобы рухнуть там, не раздеваясь, на нары и получить свою порцию счастья. Десять минут блаженства смоют усталость, и эти сволочи легко встанут с жёстких лежанок, скинут с себя вонючую от пота робу и бодро пойдут принимать душ.

А потом будет торжественный ужин. Наглые захватчики решили отпраздновать очередную лёгкую победу надо мной. Что ж, придётся вынести и это унижение. Да, это будет последний мой ужин на Шахте Счастья, но зато он и последний на этой каторжной планете. Я, наконец, покидаю Сиреневую. Космический лайнер, на котором Гольдштейн забронировал для меня каюту-люкс до Земли, отбывает завтра утром.

Вон он,  мой заклятый враг, пыхтит и стонет, повиснув на каменных плечах своих звероподобных телохранителей, подобострастно встретивших хозяина у выхода шахты. Пузан отпихивает их и пытается идти сам, но короткие кривые ножки заплетаются от изнеможения, и телохранители вновь угодливо подхватывают Гольдштейна под локоток. Тот что-то неразборчиво хрипит и «гориллы» отскакивают от измотанного непривычным физическим трудом хозяина. Тот должен дойти до барака сам, без чьей-либо помощи, если хочет получить в награду кусочек счастья. Иначе, все его сегодняшние муки в шахте окажутся напрасными.

За Гольдштейном бредёт Люська. Грязные, серые от шахтной пыли лохмы паклей висят, наполовину скрывая покрытое потёками грязи лицо. Ты-то зачем полезла в эту шахту? Тоже хочешь получить десять минут счастья? Значит, ты несчастна, Люська? Имея практически всё, о чём мечтала, ты несчастна? Ради чего же пять лет назад ты променяла меня на этот мешок золота, бредущий перед тобой? Да, у нас не было миллиардов Гольдштейна. У нас и дома-то своего не было. Зато была любовь и дни, недели, месяцы счастья! Счастья, которого не надо было зарабатывать каторжным трудом в тёмной шахте на первобытной планете.

На Сиреневой нет ничего, кроме тюрем и шахт, в которых каторжники и свободные старатели добывают сирениты. Эти драгоценные кристаллы, конечно, весьма красивы, но и очень хрупки, а потому их невозможно добывать с помощью машин. Только по старинке – кайло и лопата. Учитывая, какой ценой достаются кристаллы, они доступны только очень богатым людям, а потому и вошли в моду в высшем свете Империи. Когда-то почти безлюдная Сиреневая ныне превратилась в «Клондайк» времён «золотой лихорадки». Любой желающий может прилететь сюда, застолбить участок и попытаться добыть несколько кристаллов. Достаточно найти хотя бы один, и все расходы мгновенно окупятся. Если продать его на Земле. В этом-то и состоит основная проблема вольных старателей:  где та Земля, и как до неё добраться? И вчерашние вольные становятся вечными рабами ростовщиков, перекупщиков, лавочников, держателей салунов… Я бы никогда по доброй воле не попал сюда.

Наше с Люськой счастье длилось менее года. Деньги, проклятые деньги! Вернее, их отсутствие в достаточном для Люськи количестве. И однажды она ушла от меня к Роману Гольдштейну, этому уродливому рыжему коротышке. И мы остались с Аськой вдвоём. Люська бросила несчастное животное столь же безжалостно, как и меня. Безжалостно…

А ведь Аська появилась в нашей съёмной однокомнатной квартирке именно благодаря Люськиной жалости. Не знаю, уж какие опыты проводились над этим несчастным котёнком. Аська была чуть жива, когда Люська, обливаясь слезами, притащила её к нам домой. Животное списали и должны были уничтожить. К счастью лаборатория занималась генетикой, а не какой-нибудь заразой вроде спида или чумы. Поэтому никто особо не возражал, когда симпатичная лаборантка пожелала взять полудохлого котёнка себе. Да, когда мы были счастливы, нам было жаль всех несчастных. И Аська выжила. Вон она спит на моей койке, беспородная трёхцветная кошечка с умными янтарными глазками и пушистым беличьим хвостом. Пять лет назад мы провели множество счастливых минут втроём, играя с верёвочкой, к которой привязывали в качестве «мышки» клочок бумаги или ненужный лоскуток. «Мы в ответе за тех, кого приручили!» - часто цитировала древнего автора Люська. Как деньги корёжат людей! Пусть она разочаровалась во мне, но как можно было бросить Аську?! 

Не знаю, что случилось в нашей жизни раньше: ушло счастье или появился Гольдштейн. Скорее, второе. Видимо, как только Люська поняла, что может иметь любые тряпки (это, оказывается, только для меня они – тряпки!) и украшения, обедать в лучших ресторанах, посещать концерты модных исполнителей, танцевать на великосветских балах, она другими глазами стала смотреть на наш «рай в шалаше». И на меня с Аськой.

Я долго и безуспешно пытался её вернуть. Подкарауливал, звонил, унижался, угрожал… В конце концов, «гориллы» Гольдштейна однажды ввалились в мою заросшую грязью и мусором берлогу, оторвали от бутылки дешёвой водки, избили и бросили в багажник своей огромной машины. Очнулся я уже на борту лайнера, летящего сквозь космос к Сиреневой. На груди, под давно нестиранной рубашкой я обнаружил тёплый клубочек Аськи…

А потом были ломка похмелья, голод и холод, адский труд в шахтах Сиреневой. Тогда Гольдштейн не требовал с меня плату за билет. Ему было достаточно убрать меня с Земли и из жизни Люськи. Другое дело теперь, когда я стал владельцем единственной на Сиреневой Шахты Счастья! Когда слух обо мне и моей шахте разошелся по всем обитаемым мирам Империи, в мою жизнь вновь вошли Люська и Гольдштейн. И опять с единственной целью: всё у меня отобрать.

На Сиреневой множество шахт. Но только в моей главной добычей являются вовсе не кристаллы сиренита, а нечто иное: десять минут безграничного счастья и покоя. Это обнаружилось совершенно случайно. Старик Джонсон подарил мне за год до своей смерти шахту. Кристаллов в ней почти не было. А те, что ему удавалось найти, были настолько мелки, что старик Джонсон едва успевал расплачиваться с кредиторами. Махать кайлом в шахте старику было уже тяжело. И Джонсон отписал свой маленький участок и шахту мне с условием, что найденные мною кристаллы сиренита после покрытия текущих расходов пойдут на оплату его возвращения на Землю. Я, конечно, мог и сам застолбить себе какой-нибудь участок. Но мне стало жаль старика, который был столь же одинок на этом свете, как и я. У него даже кошки не было. К тому же я знал, что путь на Землю для меня закрыт Гольдштейном. Так какая мне разница, в какой шахте горбатиться? Лишь бы была еда для нас с Аськой, да крыша над головой. Опять же, не надо строить жильё и приобретать инвентарь. И я согласился.

Однажды Джонсон привёл мне в шахту напарника. Новичка, только что прибывшего на Сиреневую. У парня, как и у меня недавно, ничего не было, кроме крепких рук. И он согласился месяц поработать только за еду и постель, пока не накопит шахтёрского опыта. Махмуд был могуч, горяч и по-восточному нетерпелив. Он махал кайлом, как шашкой. В горячке нечаянно рубанул по стойке, и нам на голову хлынул поток камней. К счастью, мы оба успели отскочить, но оказались по разные стороны завала. Целый день мы каторжно трудились, разбирая преграду. К вечеру, наконец, я увидел отблеск его фонаря, и вскоре совершенно обезумевший от пережитого страха Махмуд выбрался, и мы из последних сил поплелись к выходу из шахты.

Наверху мы молча повалились на серую траву и уставились на заходящее солнце. На грудь мне вспрыгнула Аська. Каждое утро она провожала меня, а вечером терпеливо ожидала. Я машинально гладил мягкую кошачью шерсть и бездумно слушал громкое мурлыканье. Закат окрасил в сиреневый цвет обычно серый пустынный пейзаж, стандартный блок хижины и спешащего к нам от неё старика Джонсона. И вдруг на меня накатила волна счастья!

Пять лет назад, когда Люська бросила меня ради миллиардов Гольдштейна, я испробовал всё: алкоголь, наркотики, гипноз – ничего не дало подобных ощущений. Я повернулся к Махмуду. Тот смотрел на меня огромными глазами, в которых тоже плескалось безграничное счастье.

-Андрей, что это? – прохрипел он. – Ты чувствуешь то же, что и я?

Десять минут назад мы умирали от усталости, нам всё было безразлично, даже великолепные краски заката. А теперь мы бодро вскочили с земли и стояли друг перед другом свежие, довольные и счастливые! А вот подошедший к нам старик Джонсон не чувствовал ничего, кроме недоумения и тревоги.

Так родилась легенда о Шахте Счастья. Каждый желающий мог получить свои десять минут безграничного счастья. Но только после целого дня изнуряющего труда в моей шахте. Именно в моей. Ни в какой другой такого эффекта не наблюдалось.

Сначала люди не верили, и я пускал в шахту любого, кто хотел уличить меня в жульничестве. Я обещал оплатить труд по двойной ставке, если вечером поднявшийся на поверхность шахтёр не испытает десять минут счастья. В противном же случае, тот не возьмёт никакой платы за день каторжного труда под землёй. Разумеется, мне так и не пришлось никому платить.

Испробовав небывалое, люди вновь рвались в мою шахту. Но теперь уже я брал с них плату за это. Они не только бесплатно горбатились на меня целый день без какой-либо халтуры и перекуров, но и готовы были сами приплатить, лишь бы испытать потом свои десять минут счастья. Никакой наркотик не мог сравниться с этими минутами. Поток клиентов рос, и вскоре мне пришлось установить предварительную запись и поднять плату. Я расширил шахту, построил барак с лежанками и душевыми для шахтёров. Старик Джонсон давно уже мог улететь на Землю, но он решил поменять свой билет на возможность посещения шахты вне очереди. Я не смог его отговорить.

-Что меня ждёт на Земле? – ответил он мне. - А здесь я хоть иногда, пусть всего несколько минут, но буду по-настоящему счастлив.

Бедняга слишком часто пользовался своей привилегией и быстро сгорел. Однажды днём он умер прямо в шахте, с кайлом в руках, так и не получив свои последние десять минут счастья…

Многие пытались отнять у меня Шахту Счастья. Сначала предлагали деньги. Я отвечал, что шахта и так приносит мне огромный доход, как деньгами, так и кристаллами сиренита. Зачем мне её продавать? Тогда начинались угрозы. Но у меня к тому времени уже была надёжная охрана, получавшая плату минутами счастья. Подкупить или перекупить её деньгами было невозможно.

Я получил кучу денег от наркоторговцев за возможность взять анализы породы и воздуха в моей шахте. Целая армия учёных пыталась определить, что вызывает столь яркие ощущения у шахтёров. Они измельчали в пыль породу и кристаллы сиренита, выкачивали из шахты насосами целые цистерны воздуха, до изнеможения крутили в заполненным этим воздухом изолированном помещении педали велотренажёров – эффекта не было! Только честный изнуряющий труд в моей шахте приносил в итоге десять минут счастья. В нарколабораториях до сих пор безуспешно ищут «формулу счастья», пытаются определить недостающий ингредиент. А я им не мешаю. Потому что знаю, что они его никогда не найдут.

Как и этот подонок Гольдштейн. Он всё же вынудил меня продать ему Шахту Счастья. Когда сегодня утром его «гориллы» перестреляли мою охрану (никто из моих парней не сбежал и не сдался!), Гольдштейн предложил мне выбор: либо – либо. У меня ведь нет других наследников, кроме Люськи, с которой мы так и не успели оформить развод! Пять лет назад на Земле никто не думал, что мне удастся выжить в шахтах Сиреневой. Тем более – разбогатеть и прославиться на всю Империю. Миллиардеры стоят в очереди в желании помахать кайлом в моей шахте!

И вот сегодня Гольдштейн потребовал с меня плату за билет на Сиреневую.  Шахтой Счастья. Этот негодяй решил забрать мой бизнес бесплатно. Он хочет построить на Сиреневой роскошные отели с ресторанами и казино для богатых клиентов Шахты Счастья. Ещё будучи на Земле он, оказывается, уже заключил массу контрактов с богатейшими и влиятельными людьми Империи на посещение моей Шахты Счастья. И даже получил с них авансом огромные деньги! Корабли с оборудованием, материалами и рабочими уже летят сюда. Так что ни у него, ни у меня нет выбора. Я посмотрел, как «гориллы» Гольдштейна роют огромную братскую могилу для моих охранников и молча подписал все бумаги: развод с Люськой и обмен моего участка с Шахтой Счастья на билет в каюту-люкс до Земли. И Люська с презрительной усмешкой швырнула мне этот билет под довольный смешок Гольдштейна и гогот его телохранителей. Что ж, поглядим, кто будет смеяться последним.

Я хотел немедленно покинуть шахту. Пусть подавятся! У меня теперь достаточно денег на счетах в лучших банках Империи. Но Люська (именно Люська!) запретила меня отпускать.

-Надо испытать наше приобретение, – сказала она Гольдштейну. – Вдруг действительно существует некий тайный ингредиент, о котором Андрей нам ничего не сказал? Пусть наши мальчики не спускают с него глаз и не подпускают к шахте. А мы с тобой, дорогой, будем первыми клиентами теперь уже нашей Шахты Счастья.

И вот они вдвоём почти целый день махали кайлом под землёй, истекая потом, глотая пыль и набивая кровавые мозоли на своих холёных руках. Лично вкалывали! Даже телохранителей с собой не взяли. Значит – уверены в результате! Не желают бесплатно делиться счастьем. Видать, все их миллиарды не стоят десяти минут настоящего счастья.    

Я гляжу, как они из последних сил бредут шаркающей походкой тяжелобольных людей и с облегчением падают на вонючие лежанки, от которых ещё утром презрительно воротили нос, рассуждая о роскошных номерах и бассейнах. Они ждут свои заработанные десять минут счастья. И если не получат их, то вместо каюты-люкс меня ждёт камера пыток.

Что ж, Асюня, твой выход. Иди ко мне, мой тайный ингредиент. Давай дадим напоследок этим выродкам рода человеческого десять минут счастья. Они полностью расслабились и теперь готовы его ощутить. Я глажу мягкую шёрстку искалеченной генетическими экспериментами кошки, она громко мурлычит у меня на коленях, и волны счастья плывут от нас всё шире и шире…

ЛАБИРИНТ   ЧУВСТВ

Он вышел на площадь. У «Лабиринта ужасов», как обычно, толпятся зеваки. Алекса влечет сюда какая-то непреодолимая сила. Проклятый лабиринт! Он отнял у него единственное сокровище - Кристу.

Пять лет назад, когда под колёсами пьяного водителя погиб трёхлетний сын, а через неделю после похорон жена ушла к своему давнему и верному другу детства, оказавшемуся столь же верным и давним её любовником,  все краски мира померкли в глазах Алекса.

Случай забросил его полгода назад в этот кипящий нескончаемым карнавалом приморский городок. Алекс бесцельно брёл по узкой, пропахшей сиренью улочке, как вдруг из какого-то дворика выплеснулась пёстрая стайка молодёжи, подхватила Алекса, закружила в водовороте танца и смеха. Сквозь узкие прорези кошачьей маски на Алекса блеснули огоньки жгучих очей. Так в его жизнь вошла Криста. Она буквально вдохнула в него жизнь. Они часто бродили по брусчатке узких приморских улочек. Солнце светило ярче, небо сияло удивительно нежной голубизной. Море, цветы, деревья и птицы ласково шептали им о любви.

И вдруг всё рухнуло. Кристы больше нет.

Три дня назад они с Кристой, счастливые, оглушённые нескончаемым карнавалом, шумяшим в городке круглый год, встретились здесь с Элом. Кругом бесновались всевозможные маски-персонажи «Лабиринта ужасов». Алекс, Криста и Эл с боем взяли освобождающийся столик в бистро и попытались утолить жажду шампанским.

-Смотрите! - закричала Криста. - Чудик идёт.

Чудик шёл против «течения». Беснующаяся карнавальная масса разбивалась  о него, как волны о риф. Любой другой был бы давно «смыт» и захвачен могучим потоком карнавального шествия.

-Наверно, опять идёт в Лабиринт, - засмеялся Эл. - Все они туда возвращаются!

«Чудиками» называли тех, кто побывал в «Лабиринте ужасов». Именно побывал. Потому что не все, кто входил в него, возвращались обратно. Сначала их встречали как героев. Теперь ненасытная, жадная до развлечений толпа с извращённым любопытством следила за безумцами, входящими в Лабиринт, заключала пари, исчезнет ли смельчак навсегда, или на улицах городка появится ещё один «чудик». Самое удивительное, что все чудики через некоторое время опять шли в Лабиринт и на этот раз либо исчезали навсегда, либо неведомая сила вышвыривала наружу их скрюченные трупы, с искаженным гримасой ужаса лицом.

Криста с Элом начали спорить о том, почему и чем все чудики похожи друг на друга. Что тянет их в «Лабиринт ужасов»? До сих пор любопытная толпа не знает, что там находится. Ни один чудик уже больше никогда в жизни не разговаривал с простыми смертными. А жизнь их коротка. Они, словно камикадзе, снова рвутся в Лабиринт.

-Чем попусту спорить, пойдём и сами посмотрим, что за Минотавр прячется в этом лабиринте! - предложил Эл.

И они, опьянённые любовью, шампанским и карнавалом, со смехом бросились к «Лабиринту ужасов». Эл в последний момент струсил, и в холодную каменную пасть под улюлюканье толпы шагнули Алекс и Криста.

В узком коридоре царил полумрак. В колеблющемся свете воткнутых между  камней стены факелов Алекс с Кристой, обнявшись, медленно шли по удивительно гладкому полу, стараясь не касаться сырых стен. Каждый раз, вступая в круг света, они чётко видели шершавые, покрытые потёками влаги стены, отполированный пол, но не знали, что их ждёт на границе света и тьмы: пропасть, тупик или развилка.

-Подожди. - Остановилась Криста у очередного факела. Опершись на руку Алекса, она сняла туфельку и вытряхнула попавший в неё камешек. И в это время из темноты в круг света неожиданно вдвинулось заросшее чёрной шерстью обезьянье лицо с горящими злобой красными глазками. Криста завизжала, бросила в чудовище туфельку и бросилась назад. Алекс попятился, закрывая собой проход. Чудовище оскалило в злобной ухмылке ослепительно белые клыки. Мохнатая лапа легко смахнула факел, и в наступившей тьме пол под Алексом провалился, и он полетел в бездну...

Очнулся Алекс от ласкового прикосновения женских рук. Аромат нежных духов щекотал ноздри.

-Криста, - прошептал Алекс, открывая глаза.

Он лежал на широкой квадратной тахте в небольшой, обитой коврами комнате. Рядом на коленях стояла, склонившись над лежащим Алексом, девушка с удивительно красивым и знакомым лицом.

-Забудь Кристу, её нет! Она тебе больше не нужна, ведь теперь с тобой я, твоя Мечта.

Алекс вновь ощутил запах пьянящих духов, нежное прикосновение длинных мягких кудрей, ласку маленьких рук.

-Ты всю жизнь мечтал обо мне, стремился ко мне. Я - твой идеал женщины. Посмотри на меня!

Откуда-то послышалась тихая музыка. Девушка встала, закружилась в танце, золотые волосы вспыхнули в затрепетавшем свете свечей.

-Я с тобой, милый, мы всегда будем вместе, - пела девушка. - Я - твоё счастье, ведь ты всю жизнь мечтал о счастье. Я - твоя мечта, значит, я - твоё счастье!

Тонкий, расшитый цветами халат распахнулся и отлетел в сторону. Девушку окутывала розовая прозрачная рубашка.

-Иди ко мне, - протянула она руки к Алексу. - Я утолю твою жажду счастья, твою мечту!

Алекс встал с мягкого ложа и, шатаясь, как пьяный, шагнул к танцующей манящей фигуре. В стоящем сбоку огромном зеркале он увидел себя, в расстёгнутой рубахе, с револьвером за поясом, с блаженной улыбкой на лице, а рядом... извивающийся в жёстком саване скелет!

-Иди же ко мне, я жду, - протянулись из савана высохшие жёлтые кости.

Алекс переводил обезумевший взгляд то на прекрасную девушку, то на её кошмарное отражение. Красавица оглянулась, судорога исказила её черты. Страшно закричав, она ударила рукой по своему отражению. Стеклянный водопад залил расстеленные на полу звериные шкуры. Алекс бросился к двери.

-Стой! - Холодные пальцы вцепились в ворот рубашки. Алекс в ужасе рванулся, материя затрещала.

Он летел от факела к факелу. Несколько раз из тьмы высовывались страшные морды, тянулись когтистые лапы, слышались вопли, стоны и манящие призывы. Уворачиваясь от очередного чудовища, Алекс понял, что сам кричит. Он остановился и замолчал.

-Алекс! - донёсся откуда-то голос Кристы.

-Я  здесь! - закричал Алекс, и эхо понесло его призыв по Лабиринту...

И вот они встретились. Вынырнув откуда-то сбоку, Криста бросилась к нему на шею, счастливо смеясь и плача одновременно. Прижимая любимую к груди, Алекс опять увидел страшную волосатую фигуру, обезьяньими прыжками приближающуюся к ним. Подхватив Кристу на руки, Алекс побежал по петляющему коридору. Он слышал крик бьющейся в его руках Кристы, но не понимал слов. В голове у него билась только одна мысль, одно желание: скорее наружу.

А чудовище всё ближе. Уже его зловонное дыхание холодит волосы на затылке. Алекс, не останавливаясь, перебросил Кристу на плечо, выхватил револьвер и, не целясь, выстрелил в настигающую их чудовищную обезьяну. В то же мгновение страшная сила скрутила его и бросила о стену. Алекс с Кристой на плече пролетел сквозь каменную стену, как сквозь поток воды, и упал у сияющего светом выхода из Лабиринта.

Когда солнце и смех карнавала ударили Алексу в лицо, лицо «чудика», он уже знал, что Криста мертва. Её лицо поразило зевак: на нём не было гримасы страха, а только жалость и грусть...

И вот Алекс снова идёт в «Лабиринт ужасов». В прошлый раз Криста оказалась сильнее. Она увидела и поняла там нечто, что лишило её страха, и без чего она не смогла жить.

«Что же я не понял тогда?» - думал Алекс. В голове у него, как пойманная птица, билась какая-то мысль, догадка, смутное воспоминание.

Толпа расступилась перед Алексом. Вот и вход. Но что это? Алекс увидел, как Эл входит в Лабиринт. Вдруг раздаётся крик ужаса. Толпа замирает. Из Лабиринта появляется свирепая мохнатая обезьяна. Корча рожи, она прыжками двинулась на толпу. Площадь мгновенно опустела. Алекс медленно пошёл навстречу своему врагу.

 Внезапно раздался знакомый смех, и из-под маски чудовища выглянуло лицо Эла.

Карнавал вновь ринулся на площадь. Эл, картинно кланяясь, поскакал к Лабиринту, и вдруг вопль ужаса опять потряс всех. В каменном зеве Лабиринта показалось настоящее чудовище. Это поняли все. Они стояли почти рядом - Эл и ОНО. Глаза чудовища кого-то искали в толпе. И вот они встретились с глазами Алекса. В голове Алекса что-то вспыхнуло. Он понял! Он вспомнил, что кричала ему Криста!

И тут раздались выстрелы. Согнувшись чуть не вдвое, Эл разрядил свой револьвер в стоящее рядом с ним НЕЧТО.

-Что ты наделал, мерзавец?! - закричал Алекс, встряхнув Эла, как тряпичную куклу. - Ведь ты стрелял в СЧАСТЬЕ!

И, отшвырнув с пути безвольное тело, Алекс бросился в Лабиринт…

Загадки Твин Пикса

Знаменитому культовому сериалу «Твин Пикс» исполнилось двадцать лет. Помню, какое ошеломляющее впечатление этот фильм произвёл на меня тогда, в начале девяностых. Ныне, когда я заново пересмотрел оба сезона сразу, «Твин Пикс» меня сильно разочаровал. Откуда-то выплыло множество нестыковок, оборванных сюжетных линий, откровенных «роялей в кустах» и явных противоречий. Мутным остался образ Джоди Паккард. Не ясен смысл интриги вокруг лесопилки. Смешна «ужасная китайская мафия», которую не боится никто, кроме её представителя в Твин Пикс, той самой Джоди Паккард. И ещё более нелепа «наркомафия», килограммы кокаина которой, видимо, потребляла одна только Лора Палмер.

Специального агента ФБР Дейла Купера совершенно не интересуют ни китайцы, ни наркотрафик. Собственно, этого знаменитого спецагента в начале фильма вообще ничего не интересует, кроме жратвы. Он ходит с застывшей, как у робота, физиономией и постоянно наговаривает в диктофон для своей секретарши Дайаны совершенно лишние для его расследования подробности о том, где, когда и что он съел, какие при этом  испытал ощущения и сколько заплатил за удовольствие.

Но больше всего меня поразило то, что основной вопрос фильма, вокруг которого крутится весь сюжет первого сезона и немалая часть второго, оказывается, так и остался без ответа: специальный агент ФБР Дейл Купер не нашёл убийцу Лоры Палмер! Нет, нам, конечно, показали бурное раскаяние отца Лоры – Лиланда Палмера. Все дружно решили: вот настоящий убийца! И успокоились. В том числе и специальный агент Дейл Купер.

Он вообще очень странный, этот Дейл Купер. В Твин Пикс практически нет людей без явных или скрытых странностей, но приезжий специальный агент ФБР перещеголял в этом смысле их всех. Это, ведь, Купер ввёл в расследование убийства Лоры Палмер мистику. Спецагент вместо поиска улик и свидетелей бросает камешки в бутылку, дабы угадать имя человека, причастного к смерти Лоры. Он регулярно видит вещие сны, его периодически посещают видения и т.п. Практически вся присутствующая в фильме мистика крутится вокруг специального агента ФБР Дейла Купера.

Разумеется, все подсказки потусторонних сил ни в малейшей степени не помогают расследованию. Да и с какой стати злые духи, обитатели «Чёрного вигвама», будут кому-либо помогать? Вот и Дейл Купер либо не понимает подсказок, либо немедленно забывает их. Когда же спецагент действует в полной уверенности, что понял «видение» правильно, то немедленно делает ошибочный ход, как это, например, произошло с обвинением и арестом Бена Хорна. 

Авторы фильма изначально поставили специального агента ФБР Дейла Купера выше местных полицейских и по уму, и по опыту. Шериф Гарри Трумэн, полицейские и все жители городка Твин Пикс безоговорочно признают его интеллектуальное превосходство и правоту всех его указаний и действий, даже если те и вызывают у них явное недоумение. Даже майор Бригз всячески старается помочь Куперу, нарушая при этом инструкции своей секретной службы. И при всём при этом высокоумный специальный агент либо не делает того, что должен делать, либо делает ошибочные шаги. И поэтому расследование он заканчивает именно тогда и убийцу ловит именно того, когда и на кого ему прямо и недвусмысленно указывают «потусторонние силы». И почему же в таком случае мы должны верить, что Лору Палмер убил её отец? Ведь этому нет никаких доказательств!

-Нужны улики, - прямо говорит спецагенту Дейлу Куперу шериф Гарри Трумэн, не верящий, как и все полицейские Твин Пикс, в существование злого духа по имени Боб.

-А как насчёт признания? – отвечает шерифу специальный агент ФБР.

И, разумеется, немедленно получает столь необходимое ему признание в убийстве от Лиланда Палмера, находящегося под властью злого духа Боба. У ФБР есть образец крови убийцы, но Купер даже не делает попыток проверить кровь Лиланда Палмера! Он ограничивается безапеляционным утверждением, что раз кровь Бена Хорна не совпала с образцом крови убийцы, а Лиланд сам признался, то и делу конец. Убийца – Лиланд Палмер! Вот и все доказательства, которым мы обязаны верить. А должны ли? 

Лиланд Палмер перед смертью находится явно не в своём уме. Когда злой дух Боб у нас на глазах руками Лиланда убивает Мэдди Фергюсон, тот в краткие моменты «просветления» явно принимает умирающую племянницу за дочь и постоянно называет её Лорой! Ведь Лора и Мэдди похожи, как две капли воды. Так что, когда Лиланд умирает в камере на руках шерифа Гарри Трумэна и спецагента ФБР Дейла Купера, невозможно точно сказать, в убийстве какой из двух девушек он кается. Тем более, что Палмер ни словом не упоминает о бедной Мэдди! И он ли кается? И кается ли? Что если это Боб продолжает говорить его устами, давая спецагенту Куперу то «признание», которого тот столь жадно жаждёт? С какой стати неуловимый злой дух Боб столь разоткровенничался?

Кроме того, мы практически точно знаем, когда Боб завладел телом Лиланда Палмера. Это было уже после убийства Лоры! Именно тогда несчастный отец, постоянно обливающийся слезами о погибшей дочери, вдруг резко меняется и внешне и внутренне. Он полностью поседел, стал весел и доволен жизнью. Его больше совершенно не волновали смерть Лоры и болезнь жены, смешили попытки агента Купера найти убийцу. Если настоящий Лиланд, узнав об аресте наркоторговца Жака Рено, пошёл и убил, как он думал, предполагаемого убийцу своей дочери, то Лиланд во власти Боба весело смеётся и танцует, узнав об аресте Бена Хорна. В краткий миг избавления от Боба, перед самой своей смертью, Лиланд становится самим собой и снова горько оплакивает свою дочь. Только свою Лору! А как же ранее убитая девушка и Мэдди Фергюсон? Об их смерти настоящему Лиланду не известно! Обо всех своих жертвах известно только Бобу. Кроме того, все всегда видели Боба в образе мерзкого длинноволосого тощего старика в джинсовой куртке. Точно так же обрисовала убийцу Лоры её подруга – свидетельница убийства. Уж она бы наверняка опознала Лиланда, если б это он убил свою дочь. А в камере Лиланд остаётся Лиландом! Боб – дух. Он вселяется в чужое тело, но не изменяет его внешне. В сове он – сова, в Лиланде – Лиланд. Значит, настоящий убийца Лоры Палмер – тощий длинноволосый старик! Именно его видела подруга Лоры. Мелькание образов во время убийства Мэдди Фергюсон – просто приём, призванный показать нам, кто на самом деле убивает несчастную девушку. Тому же служат и отражения в зеркале захваченных Бобом тел. Отражение отражением, но сами-то люди, как мы видим, остаются внешне такими же, как и были. И тут мы вновь должны вспомнить портрет старика, а не Лиланда, опознанный в качестве убийцы уцелевшей свидетельницей смерти Лоры Палмер!

Исходя из вышесказанного, я уверен, что специальный агент ФБР Дейл Купер так и не нашёл настоящего убийцу Лоры Палмер. Конечно, нет сомнений, что вдохновителем и исполнителем убийства был бесплотный злой дух Боб. Но вот в чьём теле, чьими руками он это сделал, так и осталось неизвестно. Слёзы Лиланда – не доказательство, как и его признание. Он точно также оплакивал бы свою дочь, кто бы её ни убил. А признание, как я сказал ранее, ничего не стоит, т.к. сделано под воздействием злого духа. И я не знаю, что это было двадцать лет назад:

-намеренный обман зрителей Дэвидом Линчем, изначально не желавшим раскрытия личности убийцы;

-дурость высокоумного специального агента ФБР Дейла Купера, кстати, тоже, в конце концов, плохо кончившего,

-или обычное головотяпство режиссёров и сценаристов, часто забывающих в конце сериалов, с чего те начинались?

Но, как я уже сказал ранее, это хоть и главная, но отнюдь не единственная загадка сериала «Твин Пикс». Тем не менее, фильм и ныне смотрится с большим интересом и удовольствием.

Рифы любви

            -Здравствуй, Костя!

            Я замер. Это была она, Зинаида! Сидела, по-старушечьи ссутулившись, на короткой парковой скамеечке в своём любимом по-деревенски цветастом сарафане и с напряжённой улыбкой смотрела на меня. Всё такая же маленькая, стройная, с непропорционально большой грудью. Удивительно моложавая, несмотря на двадцать с лишним лет тяжёлой и вредной работы в ядовитых испарениях гальванического цеха. «Маленькая собачка – до старости щенок!» - не раз с завистью говорила Марь Ванна, её подруга и соседка по лестничной клетке.

            -Не присядешь на минуточку, зятёк? Мне надо тебе кое-что сказать.

            Катя удивлённо переводила взгляд то на меня, то на эту злобную фурию, прикидывающуюся невинной овечкой.

            -Я пройдусь пока к фонтану, - наконец сказала мне жена. – Найдёшь нас там.

            С усилием освободившись от меня, мёртвой хваткой вцепившегося в её руку, Катя неторопливо покатила коляску с мирно спящим Алёшкой вдоль парковой аллеи к сверкающим впереди в лучах июльского солнца высоким струям фонтана.

            -Садись, в ногах правды нет, - похлопала по скамейке сухой ладошкой Зинаида.

            Словно кролик под взглядом змеи, я покорно шагнул к ней на чужих, негнущихся ногах и рухнул рядом. На меня пахнуло, казалось, давно забытым ароматом духов, названия которых я так и не удосужился узнать. «Что ей надо? – очнувшись от ступора, подумал я. – Неужели эта страшная женщина вновь появилась в моей жизни для того, чтобы разрушить и растоптать всё, что я успел создать и полюбить?»

            Повернувшись торцом к улице, огромными костяшками домино стоит короткий ряд кооперативных пятиэтажных хрущоб, обсаженных по контуру кустами акации и сирени. Между домами пчелиными сотами и сейчас гудят дворы, заполненные по вечерам местной детворой, сплетничающими на лавках у подъездов старушками и «забивающими козла» мужиками. С самого детства мы жили с Валькой в соседних подъездах, играли в одном дворе, ходили в один детский сад, а потом – в школу. Валька мне всегда нравилась. Я часто защищал её от мальчишек и нередко бывал у неё дома. И взрослые, и дети дразнили нас женихом и невестой. Поначалу я обижался, а потом привык и перестал обращать внимание на подначки.

Родители Вальки часто ссорились и даже дрались. Однажды она сказала мне, что боится идти домой, потому что на заводе сегодня дают зарплату, а значит, папка придёт домой пьяный, и они с мамкой обязательно подерутся.

-Не бойся, - важно ответил я. – Я тебя защитю.

Мы пришли в их двухкомнатную квартиру. Она отличалась от нашей только наличием кладовки в маленькой комнате. Когда мама неожиданно родила мне братика, отец сломал в спальне встроенную кладовку и сделал на её месте детский уголок. Кладовка была довольно вместительная. Там свободно встала детская кроватка, а вместо сломанной стенки мама повесила штору. Валькин же отец верхнюю половину кладовки оборудовал широкими полками, на которых теснились регулярно привозимые из деревни стеклянные банки с различными вареньями и соленьями, приготовленными Валькиной бабушкой. А внизу было свободное пространство, куда Зинаида, мать Вальки, убирала складную швейную машинку марки «Зингер», и где Валька хранила свои коньки, куклы и прочие игрушки.

В тот день швейная машинка стояла в большой комнате на круглом столе у окна. Там же лежали куски пёстрой материи, жёлтая змейка «метра», кусок мела, катушки ниток и огромные ножницы. Мы с Валькой прошли в спальню, сунулись в кладовку, и она стала показывать мне свои куклы и прочие девчачьи безделушки.

Заигравшись, мы слишком поздно услыхали, что родители Вальки уже дома. В день зарплаты шум ссор доносился из многих квартир. А стены хрущобы практически не уменьшали звук. Поэтому когда до нас с Валькой дошло, что её родители орут друг на друга уже в соседней комнате, всё, что я успел сделать – это захлопнуть дверь кладовки изнутри. Мы, затаив дыхание, сидели в темноте, тесно прижавшись друг к дружке. Ссора всё усиливалась, и вскоре сквозь мат послышались звуки первых ударов, треск рвущейся материи и стоны Зинаиды. Валька задрожала и тихо заскулила. Неожиданно, её родители ввалились в спальню и рухнули на кровать. В тот день мы с Валькой не поняли, что доносящиеся к нам во мрак кладовки рычание, удары и стоны уже не драка, а нечто иное. Наконец всё утихло, и вскоре Валькин отец неожиданно захрапел, а её мать почему-то довольно засмеялась, встала с кровати и ушла в ванную.

Мы тихонько выбрались из кладовки и прокрались в прихожую.

-Бежим на улицу, - прошептал я.

-Не могу, - сквозь непросохшие слёзы ответила Валька. – Мне надо в туалет.

Санузел в наших квартирах был совмещённым, поэтому Вальке придётся ждать, когда мать выйдет из него.

-Тогда выпусти меня. Твой отец спит. Больше драк не будет.

Дверной замок громко щёлкнул и из ванной, как кукушка из часов, тут же высунулась растрёпанная голова Зинаиды.

-А-а, жених и невеста! Уже пришли, - улыбнулась она нам, щуря подбитый глаз. – А ты чего ревёшь? Обидел кто?

-Ей в туалет надо, – поспешил ответить я.

-Так иди! Я уже помылась. А ты, жених, проходи на кухню, щас будем ужинать.

-Спасибо, тёть Зин, меня дома ждут, – пробормотал я и, выскочив за дверь, бросился по ступенькам вниз…

-Жена? – кивнула Зинаида вслед уже затерявшейся в толпе гуляющих вокруг фонтана Кате.

            Я молча кивнул.

            -Сын или дочка?

            -Сын.

            -Сколько ему?

            -Полгода. А тебе зачем? Что ты здесь вообще делаешь?

            -Тебя жду.

О свадьбе мы с Валентиной заговорили с родителями сразу, как только окончили школу и поступили в московский ВУЗ на филфак. Но поженились только на четвёртом курсе. Это было очень не просто, так как родители были категорически против нашего брака. Мои твердили, что надо сначала закончить институт и устроиться на работу. Отца Валентины к тому времени уже не было в живых. За пять лет до этого он погиб, попав в пьяном виде под машину. А Зинаида, мать Валентины, вообще видела своего будущего зятя только в офицерских погонах. Видимо, хотела в дочери воплотить собственную мечту. Но мне с моим плоскостопием даже погоны рядового не грозили.

-Ты же сама всегда называла меня женихом! – с обидой сказал я ей однажды.

-Ну и что? Жених – это ещё не зять! – проорала Зинаида в ответ. – За мной вон пол деревни женихов бегало, а я за городского замуж вышла.

Нам с Валькой надоели эти бесплодные раздражающие споры, и мы просто начали жить вместе, как сейчас принято выражаться, гражданским браком. Мне пришлось порядком побегать, пока удалось найти в нашей студенческой общаге приемлемый для всех вариант обмена, но всё же в конце концов у нас с Валентиной появилась своя первая отдельная комната. Мы перестали скандалить с родителями, и это их насторожило. Каким-то образом они узнали правду, и когда мы однажды приехали на выходные домой, разразился жуткий скандал. Особенно бесновалась Зинаида. В конце концов все постепенно успокоились и начали решать, как быть дальше. Мы с Валентиной готовы были оставить всё, как есть. Мои родители тоже ни на чём уже не настаивали. А вот Зинаиду статус кво ни в коей мере не устраивал. Она была деревенская, в город переехала только после замужества, и никаких гражданских браков не признавала. И наша свадьба состоялась!

-Меня, значит, ждёшь, - пробормотал я, стараясь держаться от Зинаиды подальше. – А как ты узнала, что я здесь?

-Подруга моя, Клавка, с вами в одном подъезде живёт. Так что я знаю все ваши дела, и что по выходным вы гуляете в этом парке.

            -Всё знаешь? Чего ж тогда вопросы задаёшь? – разозлился я. Она, оказывается, за мной до сих пор следит!

            -Надо же с чего-то разговор начать, - как-то зябко, несмотря на жару, пожала плечами тёща.

            -Не о чем нам с тобой говорить! У меня теперь другая семья, и к Вальке твоей я никогда не вернусь…

            -Не кричи, люди вокруг.

            -Люди?! – осатанел я, окончательно сбрасывая гипноз страха перед этой женщиной. – Раньше ты не стеснялась людей. Орала на нас с Валентиной и при своих, и при чужих. А сколько грязи вы с нею на меня вылили до и после развода!

            -Было… – неожиданно покорно согласилась тёща. – Извини, если сможешь.

Я опешил. Зинаида никогда ни перед кем не извинялась! Я до сих пор называю эту женщину тёщей, хотя с её дочерью мы расстались почти пять лет назад. Это Зинаида разрушила наш брак. Она была типичной тёщей из анекдотов: властной, не терпящей возражений, вечно недовольной зятем, то есть мною. Дочь Валентину всегда держала в ежовых рукавицах и даже порой могла отхлестать её старой сеткой-авоской за какую-нибудь провинность. Временами тёща была сущей фурией.

Да, она устроила нам пышную многолюдную свадьбу, на которой мы с Валентиной знали не более десяти человек из числа ближайших родственников, а потом при каждой ссоре непременно тыкала мне, сколько денег она угробила на это торжество. Валентина настояла, чтобы мы жили с её мамой, и после окончания института мы поселились в маленькой комнате тёщиной квартиры, о чём я потом неоднократно сожалел. Сразу же после свадьбы тёща начала упорно разрушать наш с Валентиной брак. Она соблюла какие-то свои правила приличия, спасла честь дочери, превратив наше сожительство в официальный брак, продемонстрировала это всем своим подругам, пригласив их на свадьбу, но вот неугодного ей зятя-учителя хотела непременно заменить на военного.  Сколько раз я уговаривал жену жить отдельно! Но та не хотела менять привычный с детства уголок на чужой. «Хватит с меня общежитий!» - упрямо говорила она. И тёща при каждом удобном случае старалась вбить клин между нами.

Я работал в обычной городской школе, а Валентина ездила за город, в военный Городок, где жили и учились дети офицеров местного гарнизона. Она часто хвасталась перед матерью неизменным вниманием и комплиментами, что ей оказывают там офицеры и солдаты. Зинаида ещё больше загорелась своей мечтой стать офицерской тёщей. Ей казалось, что теперь, когда дочка работает в воинской части, единственной помехой остаюсь я. И моя жизнь окончательно превратилась в сущий ад. Всё, что бы я ни делал, было не так. Более того, тёща прямым текстом запретила Валентине заниматься со мной сексом! Вдруг та забеременеет, а нам, оказывается, пока рано заводить детей. На самом же деле Зинаида боялась, что беременность дочери не только осложнит развод со мной, но и может привести к потере столь выгодной в плане поиска мужа-офицера работы.

Надо сказать, что с сексом у нас с Валентиной было и ранее не всё в порядке. Только любовь удерживала меня от измен и упрёков. Все мои попытки хоть как-то расшевелить Валентину, разнообразить наши любовные игры, встречали упорное сопротивление. Однажды, когда я был особенно настойчив, она в ярости указала на кладовку, где мы когда-то с нею не раз прятались от ссор и драк её родителей, и прошипела:

-Не пытайся сделать из меня вторую Зинаиду! Я не животное!

Поэтому я почти не удивился, когда Валентина безропотно позволила матери начать ненужный ремонт в маленькой комнате, где мы жили. То, что нам теперь пришлось спать на полу в метре от её матери, Валентину полностью устраивало, а меня всё больше бесило. Ремонт затягивался. Червячок тщеславия и постоянные дифирамбы тёщи прелестям жизни офицерских жён постепенно делали своё чёрное дело. Валентина явно охладела ко мне. Она стала задерживаться на работе. Я отчётливо видел, что теряю жену, и стал с ещё большим жаром уговаривать её  оставить Зинаиду и начать, наконец, жить самостоятельно.

-Зачем нам вешать на себя дополнительные трудности? – отвечала Валентина. – Мама готовит, стирает, ходит по магазинам. Мне некогда этим всем заниматься. Пока на работу, пока с работы, кучу тетрадок надо проверить. Сам же видишь! К тому же нам не хватит денег на то, чтобы снимать квартиру и платить домработнице. Потерпи. Неужели для тебя секс важнее любви?

Как бы вы ответили на последний вопрос? И я отступал, довольствуясь торопливыми полунасильными ласками по выходным, когда тёща уходила в магазин. И вот эта вынужденная спешка привела однажды к катастрофе. Валентина забеременела! По её словам во всём, конечно, виноват был исключительно я. Жена выплеснула на меня массу несправедливых упрёков и оскорблений. Я всё покорно сносил в радостном предвкушении того, что теперь-то, наконец, мои мучения закончатся. С рождением ребёнка тёща похоронит свои мечты о зяте-офицере, и мы все заживём нормальной семьёй. Как я был наивен…

Почти месяц Зинаида радовалась явной неприязни ко мне, которую всячески демонстрировала Валентина. Жена со мной совершенно не разговаривала, не отвечала на мои вопросы и игнорировала любые попытки общения. Даже спала она теперь на одном диване с Зинаидой, заявив той, что ей на полу холодно. Разговаривала она только со своей мамой и только об офицерах военного городка. Тёща была счастлива! Она даже неожиданно смягчилась ко мне, перестала ругать, в глазах её иногда мелькали жалость и сочувствие. Особенно когда Валентина при ней демонстративно «не замечала» мои попытки примирения. Скандалить Зинаида прекратила, но мне от этого не стало легче. И вот, наконец, настал «день гнева».

В тот вечер я задержался на работе больше, чем обычно – пришлось подменить заболевшую Зою Петровну. В общем-то, я сам вызвался. Дополнительные деньги нам с Валентиной не помешают, да и возвращаться в дом, где царит гнетущая атмосфера разрыва, тоже не хотелось. Я уже давно не брал тетрадки учеников для проверки домой, а сидел и проверял их в учительской. Куда мне было спешить? Под отчуждённо-равнодушные взоры жены? Или оскорбительные скандалы тёщи? В тот день тетрадок значительно прибавилось, и я просидел в школе до самого её закрытия.

Не успел я переступить порог, как на меня накинулась злобная фурия. Поток матерщины и оскорблений дополнялся пожеланиями оторвать мне кое-что, поджарить и заставить съесть вместо яичницы с колбасой на завтрак. Тёща узнала о беременности дочери, понял я. Не отвечая на брань, я прошёл в комнату. Жены дома не было.

-Где Валентина? – пытаясь перекричать Зинаиду, спросил я   

На мгновение в квартире повисла звеняще-оглушающая тишина.

-Валентина?! – взвизгнула, наконец, тёща. – Ноги этой шлюхи больше не будет в моём доме!

И тут она неожиданно набросилась на меня. До этого Зинаида никогда не пыталась бить меня. Порой она по привычке хлестала за что-нибудь дочь старой авоськой, обычно висевшей на вешалке в прихожей. Я, конечно, всегда бросался к жене на выручке, закрывал её своим телом и несколько раз ощутил-таки всю жгучую силу тёщиных ударов. Но в этот вечер Зинаида, не переставая изрыгать матерщину и оскорбления, набросилась с кулаками на меня. Ошеломлённый, я в первый момент даже не пытался закрываться от ударов. Но вот ногти Зинаиды пробороздили мою левую щёку, едва не задев глаз. Я схватил её за руки, пытаясь как можно дальше отстранить от себя эту злобную фурию. Но в пылу ярости, она оказалась сильнее меня и легко вырвалась. Тогда, чтобы уберечь своё лицо от увечий, я решил сменить тактику и сам пошёл на сближение. И когда не ожидавшая этого тёща бросилась на меня, мы, сцепившись, как борцы на ринге, рухнули на пол. Рычащая, как зверь, Зинаида, пыталась вырваться, чтобы вновь пустить в ход кулаки и ногти. Я всё сильнее сжимал объятия, чтобы не дать ей такой возможности. Всё теснее сплетаясь, мы катались по полу. Неожиданно она укусила меня в грудь. Взвыв от боли и ярости, я отстранился. Тёща тут же попыталась вскочить, но я успел схватить её за халат и резко дёрнул вниз. Раздался треск, пуговицы пулями разлетелись в разные стороны, и полуголая Зинаида рухнула на меня. Моё кровоточащее лицо неожиданно оказалось между горячих упругих грудей, довольно внушительных по сравнению со вторым номером Валентины. На меня пахнуло смесью терпких духов, пота, разгорячённого женского тела и чего-то ещё, чего я не смог определить. Разум мой рухнул в бездну, в голове смешались воспоминания детства, холодность жены, оскорбления, унижения и побои. Я тоже зарычал и вцепился зубами в белую, налитую желанием грудь Зинаиды…    

Очнулся я утром. Из кухни доносились шкворчание яиц на сковородке и голос Зинаиды. Она пела! От запаха свежесваренного кофе у меня свело скулы, и рот наполнился вязкой слюной. Над головой семь раз прокуковала кукушка. На работу в школу мне к девяти, так что можно ещё полчасика подремать. Стоп, а почему кукушка куковала прямо надо мной? Я открыл глаза и увидел, что лежу голый на тёщином диване! Память о произошедшем вчера кошмарным потоком обрушилась на меня. Я бросился в ванную. В зеркале отразилась исцарапанная физиономия с тёмными кругами под глазами. Губы распухли. Шею и грудь покрывали следы укусов и синяки засосов. Я тёр и тёр себя мочалкой, словно пытаясь содрать вместе с кожей, казалось, намертво впитавшийся в меня запах Зинаиды. Стекающая с меня вода сквозь мыльную пену розовела от крови, сочащейся из потревоженных мочалкой глубоких царапин на спине…    

Валентина так и не узнала, о том, что произошло в ту ночь. Она в это время уже была в больнице. Завуч не отпустила меня с работы, тем более, что на мне висели не только мои классы, но и ученики заболевшей Зои Петровны, которую я сам столь неосмотрительно вызвался подменить. Так что в роддом я попал только во второй половине дня. Валентина вышла ко мне в своём стареньком выцветшим от частых стирок халатике, бледная, упорно смотрящая мимо меня.

-Зачем ты это делаешь, Валя? – бросился я к ней. – Давай всё обсудим. Дети – это то, что нас всех сблизит…

-Обсуждать нечего. – Как-то мёртво ответила Валентина, отстраняясь и упорно глядя куда-то мимо меня. – Уже всё произошло.

-Как уже? – не поверил я.

-Утром ещё. Ничего нас уже не сблизит, Костя. Детей мне и в школе хватает, а с тобой их у меня теперь уж точно не будет.

-Как не будет? Почему?

-Потому что перед тем, как идти сюда, я зашла в ЗАГС и подала заявление на развод.

-Что ты говоришь, Валечка?! Ты подумай, что ты говоришь? Какой развод? Почему?

-Уходи, Костя! Я не хочу и не могу с тобой говорить. Наш брак был ошибкой…

Я задыхался, не мог найти слова. В голове у меня всё перепуталось.

-Подожди, Валя, - схватил я за руку повернувшуюся чтобы уйти жену. – Давай не будем сейчас ничего окончательно решать. Ты вернёшься домой, и тогда…

-Я не вернусь! – голос жены неожиданно окреп и зазвенел. – У нас в части очередное сокращение офицерского состава. Полковник уже выделил мне отдельную служебную квартиру.

-Так это же прекрасно, Валя! Я давно говорил, что нам нужно жить отдельно от твоей мамы…

-Тебе там делать нечего. Караул тебя не пустит на территорию Городка, а я не собираюсь выписывать тебе пропуск.

-Но почему ты так со мной, Валя? – почти прорыдал я. – За что? Давай всё же поговорим с тобой, когда ты успокоишься.

-Я всё сказала. Не приходи больше. Для развода твоего согласия не требуется. А если начнёшь доставать меня в Городке, то там найдётся, кому меня защитить.

И она ушла, шаркая старыми тёщиными тапочками, которые та всё собиралась выбросить, но так до сих пор и не выкинула. А я остался, повторяя, как заевшая пластинка: «Вот оно как! Есть кому защитить. Вот оно как! Есть кому защитить…».

-Ну что, сбылась твоя мечта? Ты теперь офицерская тёща? – Зло бросил я, откидываясь на спинку парковой скамейки.

-Нет, Костик, - горько вздохнула Зинаида. – Женихов-то, как грязи! А когда дело доходит до ЗАГСа, все куда-то исчезают. Кобели проклятые! Нет охотников менять офицерское общежитие на служебную квартиру в той же части. Тем более, если и так в этой квартире жить можно.

Я вновь поразился неожиданной откровенности тёщи. Все язвительные словечки сами собой приклеились к моему языку и не выпорхнули наружу. Зинаида была не похожа на себя, на ту гордую, самоуверенную женщину, легко распоряжавшуюся чужими судьбами.

-Так от меня-то тебе чего теперь надо? – наконец выдавил я, видя, что тёща не собирается сама продолжать этот тягостный для нас обоих разговор. – У меня, как ты знаешь, уже другая семья, ребёнок…

-Не бойся, Костик! – неожиданно улыбнулась тёща, распрямляясь, и я вновь увидел рядом прежнюю Зинаиду. – Я не собираюсь уговаривать тебя вернуться к Вальке. Я ж не дура!

-Тогда… что? – я был в полнейшей растерянности.

-Хотелось своими глазами убедиться, что люди не врут, и ты действительно счастлив.

-Убедилась? – Я вновь начал укреплять пошатнувшуюся было между нами стену.

-Убедилась, - спокойно кивнула тёща. – И очень рада за тебя. Авось, скоро и у моей  Вальки всё наладится. Недолго ей уже осталось мыкаться… Ты простил меня, Костя? – неожиданно подалась ко мне всем телом Зинаида, и я вновь, до головокружения, ощутил запах её духов.

-Бог простит! – сквозь стиснутые зубы бросил я на прощанье этой непонятной мне теперь женщине и поспешил навстречу подходящей к нам Кате, укоризненно глядевшей на меня поверх Алёшкиной коляски…

Через две недели вернувшаяся с прогулки Катя, уложив уснувшего Алёшку в кроватку, неожиданно сказала мне, накрывая стол к обеду:

-Да, Костенька, я тут встретила Клавдию Михалну с третьего этажа. Она просила тебе передать, что вчера похоронили её подругу, какую-то Зинаиду. Клавдия Михална сказала, что ты поймёшь, о ком речь. У Зинаиды врачи обнаружили какую-то опухоль в мозгу. На срочную операцию нужны были совершенно немыслимые деньги. Клавдия Михална говорит, что даже если бы та Зинаида продала всё, что у неё есть, включая квартиру, то и тогда не набрала бы нужную сумму. Представляешь, какой ужас? Костик, ты чего молчишь? Что с тобой, Костенька? Костя!!!

«Надо, Федя. Надо!»

Как известно, в России издавна присутствуют две беды: дураки и дороги. А с тех пор, как царь открыл кабаки, добавилась третья – неумеренное пьянство. Ныне же к пьянству добавилась ещё и наркомания.

От дураков во власти избавиться невозможно – сама власть не даёт. Каждый начальник подбирает себе в заместители человека, заведомо глупее себя: «умные нам не надобны, нужны исполнительные». В то же время умные люди сами не идут во власть: «служить бы рад, прислуживаться тошно». Таким образом, когда глупый начальник уходит на пенсию или переводится на другой пост, на освободившееся место заступает, как правило, его заместитель, который в свою очередь ставит на своё бывшее место ещё более глупого чиновника. И процесс этот длиться и длиться, а власть всё более оглупляется и дуреет. Пока переворот или революция не грянет. Власть на время переменится, но суть её останется прежней, и вскоре начнётся новый виток оглупления.

  Вторая беда – дороги. Ныне их строительство и ремонт из насущной необходимости превратились в весьма прибыльный бизнес. А потому «строить на века» нынешним дельцам совершенно невыгодно: проще непрерывно ремонтировать одни и те же участки дорог. Переломить эту ситуацию тоже практически невозможно, т.к. теми дельцами являются часто сами представители власти, прихватизировавшие или скупившие за бесценок обанкротившиеся при развале СССР строительные предприятия, асфальтовые и прочие заводы.

Ну, а как у нас «борются» с третьей бедой, никому рассказывать не надо. И «в борьбе с «зелёным змием» побеждает «змий».

Извечный русский вопрос: что делать? Ни к переворотам, ни к революциям я никого призывать не буду, а вот с двумя другими бедами можно потягаться. Предлагаю стравить их между собою, и пусть они в борьбе друг с другом постепенно самоуничтожаются! Как это сделать практически? Очень просто: надо возродить столь легкомысленно уничтоженные ЛТП.

Мне могут возразить: чем же тут могут помочь лечебно-трудовые профилактории? Ведь, мы всё это уже проходили, и никакого толку от подобных учреждений не наблюдалось. Правильно! От профилакториев толку и не будет. В предлагаемых мною ЛТП буковка «П» означает не профилакторий, а предприятие! Пьяницы и наркоманы будут в них не только лечиться, но и работать на ремонте и постройке столь необходимых нам дорог.

Мне и тут могут сказать, что всё это уже было и результатов не дало. Полвека не сходит с экранов комедия о приключениях студента Шурика. Все мы помним, как ему в напарники на стройке дали «для исправления трудом» пьяницу и хулигана Федю. В результате студент Шурик вкалывал на стройке за двоих, а Федя только имитировал работу. Поэтому я предлагаю изменить сам принцип работы ЛТП.

Что происходит с пьяницами и наркоманами сейчас? Они считаются (и являются) больными людьми. Их «лечат» за счёт родных и близких. «Лечение» это весьма условно и практически всегда даёт временные результаты. Рано или поздно больной вновь тянется к стакану или шприцу. А врачи разводят руками, заявляя, что так называемое лечение в данном случае далеко не главное. Прежде всего, сам больной должен захотеть вылечиться! А если такого желания у пьяницы или наркомана нет, то процесс лечения превращается в бессмысленную трату весьма немалых денег родственниками «больного».

Пробудить желание выздороветь и призваны предлагаемые мною ЛТП. Пьяницы и наркоманы не будут, как комедийный Федя, просто «отбывать в них срок». Разумеется, сначала больного вылечат. То бишь, приведут в состояние, в котором их обычно выпускают из больниц. И не за счёт их родственников! Вылечившиеся обязаны отработать своё лечение и содержание на дорожных работах. Там не требуются особые знания и квалификация. Как говорится: бери больше, кидай дальше. За проживание в ЛТП, еду и спецодежду с элтэпэшников можно брать плату по гостиничным и ресторанным ценам. Платить они будут не деньгами родных и близких, а квадратными метрами отремонтированных и построенных дорог и тротуаров. По сметным расценкам. Комедийный Федя мог вполне безнаказанно бить баклуши, отбывая свои пятнадцать суток на стройке. В предлагаемом мною ЛТП  этот Федя не выйдет на волю, пока не построит, допустим, 50 квадратных метров дороги. Плюс сколько-то там квадратных метров за лечение, проживание и еду. Чем хуже будет работать Федя, тем больше метров дороги ему придётся построить, так как срок его пребывания в ЛТП будет удлиняться, а  платить за проживание и еду необходимо. Я уверен, что грязный тяжёлый труд на свежем воздухе весьма поспособствует пробуждению у элтэпэшников столь необходимого окружающим желания никогда больше не злоупотреблять спиртным или наркотиками.

Сейчас всяческие «правозащитники» завопят, что я предлагаю возродить рабский труд и ГУЛАГ. Ничего подобного! «Больных», конечно же, нужно содержать в приличных условиях и хорошо кормить, чтобы у них были силы для работы. У «общечеловеков» должна быть возможность в любой момент проверить это.

Далее. Вы можете сказать, что нынешнему Феде нет никакого резона вкалывать, раз он будет жить в комфортных условиях и питаться нормальной пищей. Все бомжи немедленно ломанутся в такие ЛТП! Но, во-первых, «это сладкое слово – свобода» для многих имеет огромное значение. Во-вторых, дороги не строят в одиночку. Очевидно, будут организованы небольшие дорожные бригады из «больных», норма которых будет просто складываться из личных долгов работников. То бишь, бригада из трёх человек обязана построить 150 квадратных метров дороги. Цифра, разумеется, условна и приведена для лучшего понимания идеи. Водители самосвалов, асфальтоукладчиков и катков должны быть обычными вольнонаёмными работниками. Оплата их простоя тоже автоматически ложиться на плечи бригады «больных» дополнительными квадратными метрами дорог. Так что перевоспитание бездельников и «сачков» будет производиться их же коллегами по «болезни». А особо злостных бездельников после определённого срока уклонения от работ можно отправлять отрабатывать набежавшие долги за лечение и содержание на государственные урановые рудники.

Таким образом, мы можем в какой-то мере решить две нынешние российские проблемы: пьянство с наркоманией и дороги. С семей снимется бремя содержания алкашей и наркоманов. Общество избавится от созерцания их непотребства и преступлений. России станут не нужны криминальные орды гастарбайтеров, ныне занятых на этих работах. Власть и дельцы не пострадают. Дороги улучшаться. Все мы будут в выигрыше!

Спасти Герострата

            - А вот и господин Петров! - резко сел в кровати загадочный пациент, с надеждой глядя на вошедшего в медотсек врача. - Вы узнали, наконец, кто я, и как здесь оказался?

- Пока нет, - спокойно ответил тот, с удивлением наблюдая, как Маша осторожно, но настойчиво укладывает больного назад и, низко склонившись над ним, заботливо поправляет подушку, что-то ласково бормоча при этом каким-то нежно-воркующим голосом. – Мы обнаружили в предплечье вашей правой руки вживлённый чип-паспорт  устаревшей конструкции. Такими на Земле давно не пользуются. Поэтому нам с большим трудом удалось считать с него некоторые данные:  имя – Котэ Горишвили, дата рождения – седьмое марта две тысячи сорок первого года, место рождения – Евроазиатский Союз, Грузия. Вспоминаете что-нибудь?

- Нет,  – пожал плечами больной, благосклонно принимая ухаживания пухленькой симпатичной медсестры. – Я здесь уже почти неделю, а вы смогли узнать только имя?

- Мы на международной космической станции «Ю-1», расположенной на орбите Юпитера, - пожал покатыми, как у борца, плечами Петров. – Персонал нашей станции изучает атмосферу этой планеты, её огромные многолетние вихри и мощные грозы. Станции поменьше исследуют спутники гиганта: «Ю-2» занимается океанами Европы, «Ю-3» - Ганимедом, «Ю-4» - Каллисто, «Ю-5» - вулканами Ио. У нас у всех очень плотный график. Не думаете ли вы, что мы всё бросим и будем заниматься исключительно вашей персоной?

- Что же тут сложного? – удивился больной. – Пусть у меня с памятью проблемы, но у вас же должны быть всяческие компьютерные базы данных! Проверьте архивы Космофлота, мои отпечатки пальцев, ДНК, наконец…

- Базы и архивы, конечно, есть, - заметно раздражаясь, ответил Петров и сел на кровать в ногах больного. – Но они все на Земле. Здесь, до вашего появления, подобная информация была никому не нужна.

- У вас что, проблемы со связью? – вновь вскинулся больной.

- Вы, очевидно, плохо представляете себе сложившуюся ситуацию. - Петров бесцеремонным толчком своей короткопалой руки вернул больного на подушку.

- Осторожнее, - укоризненно вскрикнула медсестра, встревоженно склоняясь над пациентом.

- Маша, ты нам мешаешь, - отстранил её врач. Та возмущённо фыркнула.

- О какой ситуации вы толкуете? – прохрипел больной. – Неужели для вас наблюдение за какими-то вихрями в атмосфере Юпитера важнее найденного в космосе живого человека? Вы сообщили обо мне на Землю?

- Разумеется! – повысил голос в ответ и Петров. - Шифровка о том, что мы обнаружили на орбите Юпитера в криокамере неизвестной спасательной капсулы живого человека, то есть вас, ушла в Центр сразу же, как только вы очутились в этом медотсеке. Дальнейшее от нас никак не зависит, а Земля пока молчит. Видимо, группы крови и имени недостаточно для установления вашей личности. Центр – не Большой Брат, он имеет доступ только к архиву Космофлота и, наверное, к научным архивам стран-участниц проекта «Юпитер». Очевидно, вас в них пока не обнаружили. В криокамере спасательной капсулы вы были, как и положено, один. Разумеется, совершенно голый. Так что найденную рядом одежду мы можем смело считать вашей. К сожалению, на ней нет никаких меток. Обычный космофлотский комбинезон и нижнее бельё устаревших фасонов. Карманы пусты. Вы, действительно, ничего не помните? Имя «Котэ Горишвили» вам что-нибудь говорит?

- Ничего, - буркнул больной. – Но я что-то мало похож на грузина…

- Да, - согласился врач. - Вы – природный блондин с голубыми глазами. Однако, на Кавказе есть целые селения таких жителей. К подобному эффекту приводят многолетняя изоляция и множественные браки между родственниками.

- Вы хотите сказать, что я – выродок? – обиженно засопел больной.

Медсестра успокаивающе погладила его по руке.

- Маша, введи ему успокоительное, - распорядился врач. – Это сейчас полезнее для его нервов, чем твои материнские ласки.

- Коля! – ошеломлённо воскликнула медсестра, отскакивая от кровати пациента.

- Хамите, господин Петров, - заскрипел зубами больной.

- Что ж, пока нет иных данных, мы будем называть вас «Котэ Горишвили», – невозмутимо сказал врач. - Не возражаете?

- Нет, - взмахнул руками больной, - Это имя ничуть не хуже какого-нибудь «Джона Доу». И всё же мне не верится: неужели, вы не нашли в капсуле никаких указаний, с какого она корабля?

- Капсула довольно древняя, - задумчиво проговорил Петров. – Таких уже лет сто не выпускают. Память бортового компьютера почему-то пуста. Вам повезло, что управление криокамерой совершенно автономно. Судя по её таймеру, вы провели в глубокой заморозке около ста тридцати двух лет. Может, поэтому у вас проблемы с памятью? Хотя, раньше подобных эффектов вроде бы не наблюдалось. К амнезии может привести физическая или психическая травма мозга. Череп у вас цел, стало быть, физическое воздействие можно исключить. Остаётся психическое. Наверное, с вами случилось что-то настолько страшное, что мозг заблокировал опасные воспоминания, чтобы уберечь разум от сильного потрясения, связанного с ними. Тогда наша задача - получить эту информацию без вреда для вашего душевного здоровья.

Медсестра охнула и порывисто схватила больного за руку. Тот ободряюще улыбнулся ей.

- Есть ещё одна возможность: гипноз или самогипноз, - продолжил врач. - Всё же довольно странно: память компьютера явно стёрта, вы тоже ничего не помните…

- Коля! – укоризненно воскликнула медсестра. – Прекрати, наконец. Как ты можешь?

- Что? – с удивлением взглянул на неё врач.

- Вы меня в чём-то подозреваете, господин Петров? – возмутился Горишвили. – Или это – личное?

Он ласково взял руку сиделки и благодарно прижал её к своим губам, вызывающе глядя на врача. Та быстро высвободила руку и выбежала из медотсека.

- Личное? – вставая с кровати, бесстрастно спросил Петров. – Что вы имеете в виду?

- Машу, конечно! – самодовольно усмехнулся Горишвили, кивнув в сторону закрывшейся за сиделкой двери. – Я же вижу: вам не нравится, что она влюбилась в меня с первого взгляда. Ревнуете?

- Вы, наверно, моложе и красивей меня, - невозмутимо ответил врач. – Если верить данным вашего чип-паспорта и отбросить срок, проведённый в анабиозе, вам около тридцати лет. Мне – сорок пять. Ваши сто девяносто два сантиметра роста и спортивное телосложение явно выигрывают против моих ста семидесяти пяти и лишних десяти кило жира. Кроме того, мы с Машей знаем друг друга более двадцати лет, а ваше загадочное появление здесь уже неделю является темой разговоров всего персонала нашей станции. Так что, не обольщайтесь: нет ничего удивительного в столь явном и откровенном интересе к вам у Маши. И не надо искать в моих словах и поступках каких-то личных мотивов. Я не только врач, но и командир экипажа МКС «Ю-1» и просто делаю свою работу: рассматриваю возможные варианты.

- Какие варианты? – злобно прошипел Горишвили. – Вы почему-то сразу не взвлюбили меня, а теперь ещё и обвиняете чёрте в чём!

- Я вас ни в чём не обвиняю, - устало махнул рукой Петров и направился к двери.

- Я хочу сам осмотреть свою спасательную капсулу, - потребовал Горишвили. – Не может быть, чтобы там не было хоть какого-нибудь указания, с какого она корабля.

- Вы ещё слишком слабы.

- Я совершенно здоров! – закричал Горишвили, неуклюже вскакивая с кровати на дрожащие ноги. – Да, память отшибло, но физически…

- И физически вам ещё долго восстанавливаться, - возразил врач. – Ваши мышцы, конечно, не атрофировались, но всё же им нужно время на полное восстановление работоспособности после ста тридцати двух лет анабиоза.

- От того, что я лежу…

- Лежать вовсе не обязательно. У нас на станции есть прекрасный тренажёрный зал. Буквально, в двух шагах отсюда. Как выйдете, вторая дверь направо. А капсулу вам осматривать ни к чему. Её компьютер мёртв, вместо названия – серийный номер. В лучшем случае по нему на Земле установят, когда и где эта капсула изготовлена, и кто её приобрёл. Полтора века назад заказчиком и покупателем наверняка был Космофлот. На какой корабль её поставили, выяснить будет не так-то просто. Гораздо больше я надеюсь на ваши отпечатки пальцев и ДНК.

- Что ж мне теперь: просто качаться на тренажёрах и ждать у моря погоды? – сдаваясь, рухнул на кровать Горишвили. 

- Восстанавливайте здоровье и силы. Память может в любой момент вернуться. А мы ей поможем.

- Как? – безнадёжно скривился больной.

- Есть у нас тут один интересный приборчик, - усмехнулся врач. – Мем-рекордер называется. Процедура совершенно безвредная. Обещаю: больно не будет.

Уже выходя, Петров неожиданно обернулся и, закрывая дверь, бросил в лицо наглого красавца:

- Кстати, о личном. Раз уж вы утверждаете, что чувствуете себя хорошо и готовы к физическим нагрузкам, сиделка вам больше не нужна.

…Котэ задыхался: система регенерации не справлялась с повышенным потреблением кислорода. Бластер раскалился и жёг руку. Жёсткие листья сельвы, свисавшие огромными лопухами с гибких ветвей, хлестали по прозрачному шлему скафандра.

Яростно вереща, гориллы бесновались в густой, почти непроницаемой для света кроне, которая, казалось, единым куполом покрывала всю сельву.

Сорвав шлем, Котэ отбросил его в сторону и, выпустив из бластера смертоносный луч в мелькнувшее над головой волосатое тело гориллы, бездумно побежал дальше. Казалось, он бежит уже целую вечность. Сердце гулко било по рёбрам, словно птица, впервые попавшая в клетку. Спёртый, насыщенный испарениями воздух разрывал лёгкие.

Крупный плод просвистел в воздухе и сбил Котэ с ног. Почти не целясь, космонавт срезал лучом бластера злобно оскалившуюся волосатую тушу и, вскочив, бросился дальше. Только усилием воли Котэ держался правильного направления. Он знает, стоит лишь немного расслабиться, и коварная сельва заманит его в глубь, и, как обезумевшее от страха животное, он будет бегать по кругу, сам не замечая этого. Пот заливает глаза, и стрелка компаса на руке затуманилась. Котэ попытался протереть глаза и громко чертыхнулся: раскалённый бластер ожёг лоб. Рану тут же заливает едкий пот, и она начинает пульсировать нестерпимой болью.

Котэ уже не чувствует ударов круглых мягких плодов, которыми бомбардируют бегущую жертву гориллы. Где-то глубоко, в самом дальнем участке мозга бьётся приказ: во что бы то ни стало вырваться из сельвы на равнину. Сейчас не важно, зачем. Лишь бы вырваться.

Сельва кончилась неожиданно. Яркий свет солнца ослепил Котэ, больно ударив по глазам. Направляющий огонёк приказа в мозгу погас, зажёгся другой. Котэ почувствовал себя машиной, выполняющей команды, одну за другой. Новый приказ – добраться до катера.

Сзади нарастает рёв горилл. По земле они бегают плохо, но и человек уже почти выбился из сил. Сейчас Котэ волнует только одно: надолго ли хватит заряда бластера?

Впереди виднеется гряда небольших холмов. Высокая трава цепляется за ноги, словно помогая преследователям. Но нет, им на своих кортких руконогах бежать ещё труднее. Вот и вершина холма. С неё, всего в двухстах метрах впереди, посреди чернеющего круга выжженной пламенем дюз земли Котэ увидел сверкающий в лучах солнца металл катера и тут же, с маху, ткнулся лицом в жёсткую траву. Когда он вскочил, сердце в груди замерло. Холм был окружён толпой горилл. Рядом лежала узловатая дубина вожака стаи, видимо, брошенная тем ему в ноги. Сам вожак – здоровенная, уже немолодая обезьяна,  быстро жестикулируя, бесновался среди толпы волосатых тел. Обезьяна ли? Скорее, «недостающее звено» в земной истории человечества. Уже не обезьяна, но ещё и не человек.

И тут Котэ пожалел, что выкинул шлем. В скафандре ему, может быть, удалось бы спасти свою жизнь. Прочную ткань гориллам не пробить заострёнными ветками, а шлем защитил бы от ударов голову. Хотя, долго ли бы он продержался в плену у аборигенов без пищи и воды? Убежать ещё раз из их поселения в сельве ему не дадут.  Помощи ждать неоткуда. Он один на этой планете. Нет, сдаваться нельзя!

Котэ сбил лучом слишком близко подскочившую гориллу и, постоянно озираясь, отдыхал, восстанавливая силы. План его был прост: прорвать кольцо аборигенов,  добраться до катера и немедленно стартовать к ожидающему его на орбите кораблю.

Внезапно, по знаку вожака, большая часть преследователей передвинулась и заняла позицию между холмом и катером. Вожак злобно скалил зубы, делая угрожающие жесты. Котэ понял, что совершил ошибку, не убив того сразу, как только увидел. Без вождя стая превратилась бы в неорганизованную толпу. Среди самцов немедленно началась бы борьба за власть, и всем стало бы не до убегающего чужака.

Гориллы тоже тяжело дышали. Они не привыкли бегать по равнине. По знаку вожака с десяток из них разбежались по сторонам в поисках камней. Котэ взял вожака на мушку. Но курок всего лишь сухо щёлкнул. Только теперь Котэ заметил, что индикатор заряда погас. Отбросив бесполезный бластер, космонавт одной рукой подхватил с земли корягу, а другой потянул из ножен десантный нож…

- Это всё, - сказал Петров, выключая плейер. – Далее пошли воспоминания, не относящиеся к его прошлому.

- Как это? – удивилась Маша. – Коля, что ты говоришь? Как может воспоминание не относиться к прошлому?

- Может, - хмуро ответил Петров. – И то, что мы с тобой сейчас видели, тоже вряд ли происходило на самом деле.

- Почему ты так думаешь?

- Память человека хранит не только то, что с ним произошло на самом деле, но и то, о чём он мечтал, что воображал, о чём читал или видел в кино, - Петров откинулся в кресле, подыскивая слова. – Память – это что-то вроде интернета, куда свалено всё без разбору: от детской считалки до жёсткой порнографии. На мой взгляд, не похож этот Горишвили на героя-десантника.

- Ты к нему несправедлив! – вспыхнула Маша. – Котэ – настоящий герой! Трус не отправился бы в полёт на маленькой неуправляемой капсуле. Сам же знаешь, мы обнаружили её совершенно случайно. Пройди наш разведзонд мимо капсулы на пару секунд раньше или позже, и она не попала бы в его объективы. И дальше Котэ ждало бы медленное, но неотвратимое падение на поверхность Юпитера…

- Не будем спорить, дорогая, - примирительно взмахнул рукой Николай. – Мы пока не знаем, что в действительности произошло с Горишвили, и как его спасательная капсула оказалась на орбите Юпитера.

- Я не понимаю, почему ты так к нему относишься? – продолжала возмущаться Маша. – Котэ рисковал жизнью! А ты ведёшь себя так, как будто он сам, специально, с какой-то непонятной преступной целью стёр все данные в компьютере, а заодно и собственную память.

- Успокойся! – не глядя на Машу, повысил голос и Николай. – Ни в чём я твоего «котика» не подозреваю. Я – врач, а не следователь. А вот любить и уважать мне его не за что. Я не падок на смазливую внешность, томные взгляды и сладкие речи.

- Что ты имеешь в виду? – покраснела Маша.

- Ты прекрасно всё поняла, - нервно забарабанил пальцами по столу Николай. – Не надо делать из меня рогатого дурачка.

- Ты… - вскочила с кресла Маша. – Ты… Как ты можешь так думать и говорить обо мне, твоей жене?!

- Как я могу? – сорвался и Петров. – Ты хотела знать, чем сменилась в памяти Горишвили сцена с гориллами? На, смотри!

Петров вновь включил плейер, и плоский экран дисплея преобразился в небольшое голографическое изображение медотсека.

- Машенька, - горячо шептал Горишвили, покрывая руку женщины страстными поцелуями. – Как я страдал без тебя. Я думал, что умру!

- Не преувеличивай, Котик, - смущённо улыбалась Маша. – Мы не виделись всего два дня.

- Всего? – пылко возмутился Горишвили. – Целых два дня! Мне пришлось «нечаянно» уронить гантелю себе на ногу, чтобы опять улечься в кровать и увидеть мою любимую сиделку.

- Очень болит? – встревожилась Маша. – Дай, я посмотрю…

- Ерунда! – отмахнулся Горишвили. – Ты пришла, и боль ушла. Иди же ко мне, любовь моя.

- Но, Котик, - вяло сопротивлялась Маша. – Сюда могут войти…

- Как мне нравится, когда ты меня так называешь, - жарко шептал Горишвили. – Запри дверь, скорее…

Петров выключил плейер.

- Достаточно? – спросил он, презрительно глядя на жену.

- Да, - растерянно сказала Маша. – Котэ мне нравится. Но я вовсе не изменяла тебе с ним. Ты сам сказал, что прибор не отделяет действительные события от мнимых. Этой сцены, что ты мне сейчас показал, не было! Может, Котэ просто мечтал, или увидел во сне…

- Или строил планы, - саркастически усмехнулся Николай.

- Коля, я тебе клянусь! – из глаз Маши потекли слёзы обиды.

- Я тебе верю, дорогая, - обнял жену Николай. – Не плачь. Этот негодяй не стоит твоих слёз.

- Ты опять?! – отшатнулась Маша. – Почему ты упорно называешь Котэ негодяем? В чём его преступление? В том, что я ему нравлюсь?

- Как, однако, ты его защищаешь! – раздражённо воскликнул Петров. – А твой ненаглядный Котик вместо того, чтобы заниматься на тренажёрах, опять улёгся в койку и требует сиделку. Герой!

Маша повернулась и, молча, вышла.

Услышав звук открывающейся двери, Горишвили снял ридер-очки и сел.

- Машенька! – радостно воскликнул он, увидев вошедшую медсестру. – Почему тебя так долго не было? Ещё немного, и я бы тут умер от одиночества и тоски.

- Всё шутишь, Котик, - машинально ответила Мария, подходя к постели пациента.

- Котик? – удивился Горишвили. – Это ты так моё имя переделала?

- Извини, - смутилась Мария. – Как твоя нога?

- Значит, мем-рекордер сработал, - ничуть не смущаясь, сказал Горишвили и взял Марию за руку. – Я очень рад, что ты теперь знаешь мои мечты и чувства.

- Оставь, Котэ, - сердито выдернула руку Мария. – Не время сейчас…

- А когда будет время? – надулся Горишвили. – Кто и как определяет этот момент? Машенька, я влюбился в тебя с первого взгляда!

- Я старше тебя на десять лет, – через силу улыбаясь, сказала Мария. – К тому же, может, у тебя дома осталась жена или невеста…

- Нет, это я старше тебя на сто двадцать лет! – засмеялся Горишвили. – Никто меня на Земле не ждёт: все мои возможные жёны и невесты давно умерли.

- А что, если у меня есть муж? – испытующе взглянула на него Мария.

- Я не помню своего прошлого, - пожал плечами Горишвили. – И твоего знать не хочу!

- Это не прошлое, а настоящее, - тихо ответила Мария. – Прошу тебя, Котэ, перестань говорить глупости и дай мне осмотреть твою ногу. Или я уйду.

- Хорошо, - откинулся на подушку Горишвили. – Не буду. Вот ведь женщина: я предлагаю ей руку и сердце, а она требует ногу!

- Хватит, Котэ! – сверкнула на него глазами Мария.

- Всё, всё, всё, - поднял руки Горишвили. – Сдаюсь. Машенька, называй меня Котиком, и я буду ласковым и послушным, как…

- Как кто? – улыбнулась Мария, начиная осмотр раненой ноги.

- Буду, как говорится, белым и пушистым, - засмеялся Горишвили. – Кстати, что ещё показал ваш чудо-прибор? Ну, кроме… ты понимаешь…

- Ничего определённого, - поспешила прервать его Мария. – Небольшой эпизод в каких-то джунглях. Николай даже сомневается в его достоверности. Может, это тоже только твои мечты…

- И кто там был со мной в этих джунглях, - заинтересовался Горишвили. –Блондинка или брюнетка?

- Стая рыжих горилл! – ехидно ответила Мария.

- Фу, какая гадость! – скривился Горишвили. – А почему я этого не помню? Я думал, ваш мем-рекордер разбудит мою память.

- Мозг – сложная штука, - вздохнула Мария. – А механизм памяти ещё сложней. Представь, что ты вошёл в библиотеку, а в ней нет каталога, и на корешках книг отсутствуют их названия и имена авторов. Как ты там сможешь найти что-то определённое?

- Буду открывать все книги наугад.

- Вот и твоя память сейчас – такая библиотека. Ты – библиотекарь без каталога, а наш прибор – посетитель, наугад открывающий книги. Посетитель прочёл книгу, а не  библиотекарь.

- Жа-а-аль, - протянул Горишвили. – Я-то думал, ваш мем-рекордер быстренько восстановит мой «каталог».

- Это - не лечебный прибор, - ответила Мария. – Он просто читает и записывает на кристалл память человека. Кроме врачей и полицейских мем-рекордером пользуются художники, киношники, писатели, архитекторы, учёные и все, кому не лень.

- Но теперь-то, надеюсь, Петров поверил, что я ничего не скрываю от вас? – криво усмехнулся Горишвили.

- Конечно, Котик, - грустно улыбнулась в ответ Мария. – Так уж устроен человек. Если ему сказать: «Не думай о белой собаке!», то именно о ней он и начнёт постоянно думать. Ты знал, что мы ищем, но мем-рекордер записал совсем иное. Ну, мне пора…

- Уже бросаешь меня? – возмутился Горишвили.

- Мне надо работать…

- А я? – схватил её за руку Горишвили. – Что делать мне? Умирать здесь от тоски?

- У тебя есть ридер-очки, - пытаясь освободиться, грустно улыбнулась Мария. – Читай книги, слушай музыку, смотри фильмы. Что ты делал перед моим приходом?

- Да вот, нашёл какой-то древний рассказ на тему памяти, - не отпускал руку Марии Горишвили. – Тема, как ты понимаешь, для меня сейчас очень важная. Посиди ещё немного, я тебе прочту.

- Котик, мне надо идти…

- Да он коротенький! – настойчиво усаживая Марию рядом с собой, уговаривал Горишвили. – Побудь со мной ещё пару минут, пожалуйста! Мне важно твоё мнение об этом рассказе.

- Ну, хорошо, - сдалась Мария. – Пять минут, не больше.

- Слушай, - Горишвили надел ридер-очки. – Рассказ называется «Пари».

«Это глупое пари мы заключили ещё в детстве. Как-то в восьмом классе, изучая человеческий мозг, мы поспорили с Сашкой. Он говорил, что человеческий мозг имеет так называемое дно, и в доказательство приводил в пример то, что старики и старухи, мозг которых переполнен воспоминаниями, труднее запоминают новую информацию, чем дети. А я отвечал, что всё, что говорит Сашка, чепуха. У человеческой памяти нет никакого дна. Есть же случаи, когда некоторые люди после травмы или тяжёлой болезни начинали говорить на незнакомых им до этого языках. С того дня я видел Сашку только на уроках в школе.

Через год Сашка пришёл в класс в очках. Но всех удивляло не это. Троечник Александр Степанов, который ранее на всех уроках буквально «плавал» у доски, начал учиться на одни пятёрки! Вскоре он стал первым учеником в классе. Даже то, что говорил нам учитель на уроке, он помнил почти дословно!

Ещё через год Сашка начал как-то странно говорить: разговаривая с кем-нибудь, он вдруг внезапно забывал некоторые слова. Например: «Я сегодня пойду в... эту... как её... ну, в эту самую... вспомнил – в кино!»

После окончания школы мы не виделись с Сашкой вот уже лет пятнадцать. Я переехал в другой город, стал журналистом и разъезжал по стране, а он стал, как я слышал, простым библиотекарем. И вот судьба в лице моего начальника забросила меня в командировку в родной Ленинград. Я решил навестить школьного друга, но его мать сказала мне, что тот болен и находится в больнице. Разумеется, я отложил все дела и помчался в указанную больницу. Но меня ни за что не хотели пускать к Сашке и даже не сказали, чем он болен. Но я не отступился и, узнав, что Сашку лечит наш товарищ по школе, ставший врачом, решил всё выяснить у него.

Мишка, прошу прощения, Михаил Григорьевич Карцев узнал меня сразу. Мы посидели, вспоминая прошлое, поговорили о настоящем, поспорили о будущем. Наконец, я спросил его:

- Послушай, Миха, как старый друг прошу тебя: расскажи, что случилось с Сашкой Степановым?

Хмуро взглянув на меня, тот ответил:

- Ты помнишь то школьное пари?

- Какое пари? – в недоумении, сказал я.

- Вы поспорили, имеет ли человеческий мозг дно.

- А причём тут это?

- Сашка решил доказать тебе, что он прав. Стал много читать. Буквально «глотал» книги. От переутомления у него плыли искры перед глазами, голову словно сдавливал тяжёлый обруч. Но Сашка преодолевал боль и продолжал читать. Помнишь, как в последнем классе он стал забывать слова? Это было начало. Теперь его мозг заполнен. Да, ты не ослышался. Но Сашка продолжает много читать. Потому и пошёл в библиотекари. Он уже не может без чтения. Это как наркотик: раз привык вводить, уже не можешь прожить без дозы. Но мозг у Сашки заполнен, а он продолжает поглощать новую информацию. И вот старые его воспоминания разрушаются, а их место занимают новые знания. Сашка почти разучился говорить: он забыл, как это делается. Мычит что-то невнятное, как новорожденный младенец. Но он понимает всё, что ему говорят, и всё, что он читает. Не знаю, кто из вас выиграл то проклятое пари: Сашка или ты. Ведь, если кувшин полон, в него ничего больше не войдёт. А мозг продолжает вмещать в себя ещё и ещё. Это мы только предполагаем, что старая информация разрушается и замещается новой. Как в компьютере. А если это вовсе не так, и мы наблюдаем просто защитную реакцию организма? Ну, не может мозг объять всю информацию! Только новую её часть. Принято решение лишить Сашку возможности чтения новых книг, изолировать от радио и телевидения. Пусть переживёт информационную «ломку». Вдруг его мозг сам отринет всё лишнее в данный момент, и Сашка вновь заговорит? Что будет тогда с вашим пари?»

- Что здесь происходит? – прервал чтение неожиданно вошедший в медотсек Петров.   

- А вот и наш строгий доктор пожаловал, - нагло осклабился Горишвили, снимая ридер-очки.

- Маша, тебя ищут по всей станции, - укоризненно сказал Николай. – Зачем ты выключила здесь громкую связь?

- Это я выключил, - поспешил ответить Горишвили. – Мне-то в этом лазарете ваши объявления ни к чему, только спать мешают.

- Что случилось? – встревоженно вскочила Мария.

- Ничего особенного, - ответил Петров, надевая на голову Горишвили шлем мем-рекордера. – Просто твоя вахта началась полчаса назад, и сеанс связи с Землёй вместо тебя пришлось проводить Белову.

- Ой, Коля, прости, - смутилась Мария. – Я совершенно забыла…

- Я вижу, - хмуро ответил Петров.

- Эй, господин доктор, - вмешался Горишвили. – Маша тут не развлекалась, она за больным ухаживала.

- Слушала какой-то рассказик, - саркастически усмехнулся Николай. – Ты прежде всего на этой станции отвечаешь за связь, - укоризненно сказал он побагровевшей от стыда Марии. – А уж потом, в свободное от основной работы время, медсестра.

- Полегче, доктор, - вновь вмешался Горишвили. – Ничего страшного не произошло, если кто-то пару минут поболтал с Землёй вместо Маши. 

- Сигнал отсюда до Земли идёт тридцать пять минут, - раздражённо ответил Петров. – Ответ Центра столько же. Так что «болтать» весьма проблематично. Поэтому все сигналы шифруются и сжимаются. Кроме того, через нас осуществляется связь с Центром и всех прочих станций проекта «Юпитер».

- Перестаньте! – встала между ними Мария. – Коля, что сообщила Земля?

- Твоему герою, очевидно, это совершенно не интересно, - огрызнулся Петров. – А ты могла бы всё узнать, как говорится, из первых рук, если б уделяла больше времени своим прямым обязанностям и не заставляла разыскивать себя по всей станции.

Гневно сверкнув глазами, Мария вышла из медотсека.

- Грубишь, начальник, - злобно прорычал Горишвили. – Власть свою демонстрируешь? Твоё счастье, что у меня нога повреждена…

- Заткнись, калека! – тоже повысил голос Петров. – Ну, чего вылупился? Героя из себя строишь? Думаешь, я не знаю, как и зачем ты повредил себе ногу? Во время войн такие, как ты, тоже намеренно калечили себя, чтобы не идти в бой.

- Сейчас не война, и я не солдат…

- Война! – закричал Петров. – С космосом, собственным страхом. За знания и жизненное пространство. Здесь не Земля. Случайный метеорит, пробивший оболочку МКС, отказ оборудования, сбой автоматики, ошибка пилота шаттла, осуществляющего полёты между нами и станциями спутников, опоздание транпортника с Земли, доставляющего нам раз в месяц продукты и запчасти – всё, что угодно может убить нас. Мы – на передовой, и в любой момент нас подстерегает смерть. Потому что до Земли миллионы километров, и помощи, в случае чего, ждать неоткуда.

- Но ведь я тоже здесь!

- Да, здесь, - успокаиваясь, сказал Петров. – Но ты – не один из нас. Ты – обычный поганый журналюга! Сто тридцать два года назад межпланетный транспортник «Голиаф» должен был доставить сюда, на орбиту Юпитера, первую секцию МКС «Ю-1». Твоему хозяину, главе концерна «Интерньюс», пришла в голову «гениальная» идея: добавить в команду «Голиафа» «простого парня, такого, как все». Только со смазливой внешностью и хорошо подвешенным языком. Чтобы каждый земной обыватель, сидя на своём диванчике перед телеэкраном и попивая пивко, смотрел твои репортажи с борта космического корабля и чувствовал себя равным первопроходцам и десантникам космофлота. «Интерньюс» приобрёл тебе билет космического туриста. Вот как ты оказался на борту «Голиафа».

- И что случилось? – тихо спросил Горишвили.

- Никто не знает. Корабль исчез где-то здесь, на орбите Юпитера. Астрономы зафиксировали вспышку, но был ли это взрыв, в точности не известно. А ты, герой, свою память старательно запер от всех. И ключик выбросил.

- Слушай, доктор, - заскрипел зубами Горишвили. – Мне надоели твои обвинения! Ничего я не запирал и никаких ключей не выбрасывал. Зачем мне это?

- Мы узнаем, - спокойно ответил Петров, отключая мем-рекордер. – Обязательно узнаем…

Он вынул из прибора кристалл записи.

- Посмотрим, что выдал твой мозг, когда ты разозлился и утратил над собой контроль, - усмехнулся Петров и вышел из медотсека, даже не взглянув на Горишвили.

- Итак, начнём совещание, - устало сказала майор Прийма. – После катастрофы нас осталось трое.

- А я? – возмутился Горишвили. – Меня почему не считаешь?

- Ты, Котэ, пассажир, - мягко ответила Прийма. – К тому же – штатский, без специальной подготовки. Чем ты нам можешь помочь?

- Прежде всего, я – мужчина! – гордо выпрямился Горишвили. – Тебе ли, Вера, этого не знать?

- Ладно, с этим вопросом разберёмся позже, - пресекла спор майор Прийма и нажала кнопку включения видеозаписи. – Сегодня двадцать четвёртое октября две тысячи семьдесят второго года. Семнадцать часов две минуты по корабельному времени. Я - член экипажа космического грузового корабля «Голиаф» майор космофлота Вера Прийма. Наш командир, полковник Юрий Смирнов, погиб. Как старшая по званию, приняла командования на себя. Из двадцати человек экипажа корабля в живых, кроме меня, осталось ещё трое: капитан космофлота Джон Льюис, лейтенант Алексей Ветров и пассажир корабля, репортёр агентства «Интерньюс» Котэ Горишвили. Капитан, доложите, что произошло.

- Я и лейтенант Ветров были в рубке, на вахте, - начал Льюис. – Всё было в норме. Корабль шёл в точку назначения по заданному маршруту, согласно установленному графику. В пятнадцать сорок семь по корабельному времени почти прямо по курсу внезапно появился неизвестный объект.

- Что значит «внезапно»? – спросила Прийма.

- За секунду до этого его там не было, - нервно потёр лоб Льюис. – Локатор показывал чистое пространство. И вдруг появился объект, приблизительно втрое больше нашего корабля. Прямо, как в фантастических фильмах, где звездолёты «ныряют» во всякие «надпространства» или появляются из «червоточин».

- Ладно, оставим пока догадки и сравнения. Что было дальше?

- Автоматика включила сигнал тревоги и противометеоритную пушку. Объект был слишком близко и нёсся прямо на нас. Мы начали манёвр уклонения от лобового столкновения. Будь это обычный метеорит из пояса Койпера, наш лазер испарил бы его, но объект оказался чужим звездолётом. Удар  пушки пришёлся, видимо, по отсеку управления инопланетян, и их неуправляемый звездолёт через шестнадцать секунд врезался в наш корабль.

- Каковы последствия столкновения?

- Произошёл взрыв топливных баков «Голиафа». Двигательный отсек оторвало.  Разгерметизированы почти все жилые и рабочие помещения, кроме рубки управления и вашей каюты, госпожа майор. Находившиеся в повреждённых отсеках люди погибли. Чудом в живых остались только мы трое и пассажир.

- Да, Котэ был в моей каюте во время столкновения, - покраснела Прийма. – Мы… в общем, нам повезло. Продолжайте, капитан.

- Чужой звездолёт и остатки «Голиафа» теперь составляют единый конгломерат неуправляемых обломков. Столкновение и взрыв сбили нас с курса. Мы падаем на Юпитер.

- Сколько у нас времени?

- Неделя, не больше.

- Лейтенант, что у нас со связью?

- Связи нет и не будет, - ответил Ветров. – Даже если мы найдём и каким-то образом подключим оторванную взрывом антенну дальней связи, у нас просто не хватит энергии на сигнал нужной мощности. Энергоотсек разрушен. Словом, нас никто не услышит.

- Капитан, что у нас с запасами воздуха?

- Система жизнеобеспечения рубки сейчас работает в автономном режиме. Аккумуляторов хватило бы на месяц, но…

- Понятно. Что ещё?

- Уцелело пять скафандров, - продолжил Льюис. – Каждый из них имеет суточный запас кислорода. Продовольствие уничтожено. С водой лучше: она превратилась в лёд, растопить который не составит труда.

- Спасибо, капитан. Осталось добавить, что я с лейтенантом Ветровым побывала на звездолёте пришельцев. Он тоже пострадал от столкновения и взрыва. В рубке одни обгорелые трупы. Но мы обнаружили отсек с рядами устройств, напоминающих наши криокамеры. Почти все они заполнены пришельцами. К сожалению, мы не знаем, как их «разбудить» и, следовательно, на их помощь рассчитывать не можем. Джон, а что с нашими спасательными капсулами?

- Уцелела только одна, госпожа майор.

- Понятно, - вздохнула Прийма. – Какие будут предложения?

Все молча смотрели на неё.

- Подождите, - заговорил вдруг Горишвили. – Это что же получается: нам осталось жить всего неделю?

- Успокойся, Котэ, - грустно ответила ему Прийма. – Мы что-нибудь придумаем.

- Что вы придумаете? – взорвался Горишвили. – Я же слышал: связи нет, еды нет, мы падаем на Юпитер!

- Лейтенант, проводите Котэ в мою каюту, - распорядилась майор.

- Никуда я не пойду! – заорал Горишвили. – Я хочу знать, что вы тут решите. Это меня тоже касается.

- Хорошо, - махнула рукой Ветрову Прийма, отменяя приказ. – Пусть остаётся.

Помолчав, майор сказала:

- Отложим пока звания и субординацию. Наша миссия провалена. Поговорим не как солдаты, а как простые люди Земли. Нам выпал уникальный шанс: мы, наконец-то, вступили в явный контакт с инопланетной цивилизацией.

- Ничего себе, контакт! – вновь взвился Горишвили.

- Заткнись, «мужчина», - презрительно осадил его Ветров. – Тебе слова никто не давал.

- Котэ, не перебивай меня, - попросила Прийма.

- Но, Вера…

- Сиди молча, если у тебя нет каких-то конкретных предложений, или я прикажу удалить тебя с совещания. У нас нет времени на истерики и склоки.

Горишвили возмущённо запыхтел, делая вид, что поправляет ремни безопасности, удерживающие его в кресле. В целях экономии энергии система искусственной гравитации с момента катастрофы была отключена.

- Да, контакт состоялся не так, как нам всем хотелось бы, - продолжила майор. – Однако мы обязаны доложить обо всём произошедшем в Центр.

- Но как это сделать, Вера? – спросил Ветров. – Связи нет.

- У нас есть спасательная капсула, - задумчиво произнесла Прийма. – Мы можем записать в память её бортового компьютера наши рапорты и отчёты, видеозаписи столкновения, загрузить в капсулу артефакты с чужого звездолёта и оставить её на орбите Юпитера. Рано или поздно сюда прилетит следующая миссия с Земли и обнаружит наше послание. Мы даже  можем попытаться заменить криокамеру на нашей капсуле соответствующим устройством с пришельцем.       

- Что?! – возмутился Горишвили. – Спасать одного из погубивших нас ублюдков?

- Котэ! – укоризненно посмотрела на него Прийма

- Я не согласен! – закричал Горишвили. – Если есть возможность спасти хотя бы одного человека…

- Замолчи, Котэ! – приказала майор.

- Он прав, Вера, - сказал вдруг Ветров. – Человек сможет рассказать больше, чем рапорты и видеозаписи. К тому же, криокамера пришельцев не пройдёт в люк нашей спасательной капсулы.

- Что ж, - вынужденно согласилась Прийма. – Тогда вам, троим, придётся тянуть жребий.

- Нет, майор, - твёрдо возразил Льюис. – Никакого жребия. Вы должны занять место в капсуле.

- Согласен, - быстро добавил Ветров. – Лично я не смогу себя уважать и смотреть в глаза людям, если сам спасусь, а женщину оставлю умирать.

- Прекратить дискуссию! – хлопнула ладонью по столу Прийма. – Здесь нет женщин и мужчин, есть командир и подчинённые. Капитан всегда покидает гибнущий корабль последним. Приказываю тянуть жребий.

- Я тоже не согласен! – взвизгнул каким-то срывающимся голосом Горишвили. – Не должно быть никакого жребия.

- Правильно, господин репортёр, - поддержал его Льюис. – Наконец-то вы ведёте себя, как настоящий мужчина.

- Вы должны спасать меня! – не слушая капитана, верещал Горишвили. – Я – пассажир на вашем корабле. Команда обязана в первую очередь спасать пассажиров, а не себя!

- Коля, нам надо поговорить…

- Я давно пытаюсь это сделать, - ответил Петров. – Но ты, в последнее время старательно избегала любых объяснений между нами.

- Ты прав, прости, - согласилась Мария. – Но больше откладывать нельзя.

- Что ж, начинай.

- Это не так просто…

- Тогда начну я.

Петров нервно сжал подлокотники кресла и глубоко вздохнул.

- От меня только что вышел прибывший сегодня на очередном транспортнике с Земли капитан Шульц. По документам, он прибыл на «Ю-1», чтобы заменить тебя. Что это значит?

- Об этом я и пришла поговорить, - виновато взглянула на Петрова Мария. – Мой контракт на «Ю-1» заканчивается через неделю, и я не стала его продлевать.

- Но почему? – удивился Николай. – И как получилось, что я об этом узнаю только сейчас?

- Центр запрашивал твоё согласие на замену меня Шульцем, - отвела взгляд Мария. – Это было во время моей вахты. Я ответила, что ты не возражаешь.

- Что? – поразился Петров. – Ты ответила Центру, даже не спросив моего мнения и не поставив меня в известность о происходящем? Маша, это же преступление! Как ты могла? Зачем?

- Прости меня, Коля, - поникла в кресле Мария. – Я не хотела волновать тебя раньше времени. Ты и так последнее время весь на нервах. Кроме того, я хотела избежать бесполезных споров и объяснений. Можешь подать на меня рапорт, всё равно это теперь не имеет никакого значения.

- Это не ответ! – вспыхнул Петров. – Зачем ты прервала контракт?

- Ты же знаешь, транспортник увезёт Котэ на Землю. Я хочу полететь с ним, - с вызовом взглянула на Николая Мария. – Я… люблю его.

- Ты сошла с ума! – ужаснулся Николай. – Подумай, что ты говоришь. Как можно влюбиться в такого подонка?

- Не смей его так называть! – гневно крикнула Мария. – Вы все тут окружили Котэ ненавистью и презрением. И всё из-за твоего дурацкого мем-рекордера. Мало ли, что он там показывает! Ты не можешь в точности определить, где настоящие воспоминания, а где бред травмированного мозга.

- Машенька, - с жалостью посмотрел на неё Николай. – Я понимаю, ты стараешься обелить и оправдать Горишвили. Но не давай чувствам заглушить разум.

- Я помню ту первую запись, что ты мне показывал, - запальчиво ответила Мария. – Битва с гориллами и моё так называемое соблазнение. И мне лучше других известно, что никакого соблазнения тогда не было! Почему же я должна верить во всё остальное? 

- Значит, тогда соблазнения не было, - саркастически усмехнулся Николай. – А когда было?

- Это сейчас не важно и тебя не касается, - непреклонно ответила Мария. – Вместе с отказом от продления контракта, я послала на Землю и заявление о разводе. Видимо, поэтому Центр и не настаивал на дальнейших объяснениях и личных контактах с тобой.

- Да, я получил эти документы, - хмуро кивнул Николай. – Об этом потом. Вернёмся к Горишвили…

- Нет, о Котэ больше говорить не будем, - возразила Мария. – Ты меня не убедишь.

- А документальная запись его преступных подлых действий убедит?

- Какая запись? – презрительно засмеялась Мария. – Опять твой мем-рекордер?

- Нет, - с сочувствием посмотрел на неё Николай. – Раз ты об этой записи ничего не знаешь, значит, вы с Горишвили, как всегда, отключили громкую связь. Видишь ли, Маша, в спасательной капсуле Горишвили была видеокамера, фиксировавшая на внутреннюю память всё происходящее. Мы не могли просмотреть эту запись раньше, так как в той видеокамере нет режима воспроизведения. Горишвили, судя по всему, не знал об этой камере, и потому её флэшка сохранила для нас всё, что он делал.

- Почему же вы раньше молчали об этой видеокамере? – недоверчиво спросила Мария.

- За сто тридцать лет кардинально изменились форматы записи и устройства хранения. С личным чипом Горишвили было проще - там считывание данных происходит бесконтактно. Мы обнаружили и извлекли из видеокамеры флэшку, но нам нечем было её прочесть. Рисковать с самодельными переходниками Центр нам запретил. Сегодня транспортник доставил с Земли соответствующее устройство. Расшифровку этой записи уже посмотрели по внутренней сети все свободные от вахты сотрудники «Ю-1» и команда транспортника. Хочешь посмотреть сейчас?

- Нет, - нервно сжала руки Мария. – У меня нет времени. Просто вкратце расскажи, что там?

- Капсула давно уже отделилась от «Голиафа» и вышла на самостоятельную орбиту вокруг Юпитера, а Горишвили всё не решался влезть в криокамеру: тянул до последнего момента, - презрительно начал Петров. – Боялся, хотел продлить жизнь как можно дольше.

- Прошу тебя, не надо оценок и комментариев, - взмолилась Мария. – Только факты.

- Хорошо, - кивнул Николай. – Прийма, Льюис и Ветров работали почти без перерывов на отдых и сон, стараясь заснять и передать как можно больше информации о чужом звездолёте и пришельцах. С Горишвили они не общались. Его помощь, собственно говоря, им не требовалась – данные шли напрямую в память бортового компьютера спасательной капсулы.

Когда кислород в воздухе капсулы стал заканчиваться, и дышать стало трудно, Горишвили начал раздеваться, чтобы лечь в криокамеру. И тут он услышал слова Ветрова, сказанные Льюису. Космонавты считали, что Горишвили давно в глубокой заморозке и их не слышит, потому и не стеснялись в выражениях. С тех пор Горишвили и не любит громкую связь, хоть и жалуется на амнезию.

- Не тяни, Коля, - попросила Мария. – Время уходит. Мне сейчас не важно, кто там кому чего сказал…

- Ошибаешься, Маша, - возразил Петров. – Этот момент как раз очень важен. Ветров сказал Льюису, что ему жаль, что весть о величайшем открытии в истории человечества принесёт на Землю трусливый подонок. И Горишвили эти слова, к сожалению, услышал. До него дошло, что он сам доставит на себя убойный компромат. Его репутация и карьера рухнут. Времени, чтобы найти и удалить из памяти компьютера соответствующие записи, у него уже не было. Задыхаясь от страха и недостатка кислорода, этот подонок прервал связь с «Голиафом» и дал команду бортовому компьютеру спасательной капсулы отформатировать всю память. Он сознательно уничтожил все сведения о контакте и подвиге троих землян! А потом быстро залез в криокамеру и включил режим заморозки. В спешке, этот подонок даже не подумал о том, что форматируя память компьютера, он удаляет и программу подачи аварийного сигнала. Вот почему столько лет никто не слышал «SOS» с его спасательной капсулы. Если б наш зонд случайно не пролетел рядом…

- Мне пора идти собирать вещи, - встала Мария. – Транспортник уходит через два часа.

- Опомнись, Маша! – взмолился Николай. – Зачем ты себя губишь? Расшифрованная запись уже ушла в Центр. Предыдущие кто-то скинул в интернет, и их посмотрели миллиарды людей. Когда-то в Древней Греции один ничтожный негодяй сжёг храм Артемиды, чтобы хотя бы этим прославить своё имя. Но он не достиг своей цели: люди стёрли изо всех документов имя поджигателя, дав ему кличку «Герострат», чтобы другим неповадно было повторять подобное. Имя же Котэ Горишвили, наоборот, уже стало известно всем и останется символом трусости, подлости и предательства. Горишвили ждут на Земле всеобщие ненависть и презрение. Я недавно с трудом удержал ребят от самосуда. Они хотели опять засунуть негодяя в его спасательную капсулу и выкинуть в космос.

- Именно поэтому я должна быть рядом с Котэ, - решительно ответила Мария. – Каждый может оступиться, испугаться, совершить что-то постыдное. Должен быть кто-то рядом, чтобы спасти человека от дальнейшего падения.

- Что ты говоришь, Маша? – ужаснулся Николай. – Кого ты собираешься спасать? Нельзя прикоснуться к грязи и не испачкаться. С тех пор, как Горишвили появился на «Ю-1», ты не раз нарушила дисциплину, утаила от меня запрос Центра, подделала мой ответ, лгала мне…

- Добавь ещё: изменяла, - безучастно произнесла Мария.

- Ты не тянешь Горишвили вверх, а сама катишься вниз! – взорвался Николай. – До сих пор на меня здесь смотрели с жалостью, а на тебя с недоумением. Кто-то и подсмеивался за спиной. Но если ты окончательно уйдёшь к этому подонку, в глазах людей вы будете с Горишвили одно и то же. Все решат, что ты одобряешь его поступки. А что ты скажешь нашей дочери?

- Да, ты прав, - согласилась Мария. – Но если я сейчас брошу Котэ, то чем я буду лучше? Я узнала всю правду о нём, и мне сейчас тяжело, но моя любовь к нему никуда не делась. Чувства не подвластны разуму. Они либо есть, либо нет. Прости меня, Коля. Подпиши документы на развод и…объясни всё Ленке. Она уже взрослая, сама замуж собирается. Должна меня понять…

- Нет, Маша, - твёрдо сказал Петров. – Развод я тебе не дам. Ленку ты увидишь раньше меня, если, конечно, она захочет с тобой встречаться. Сама ей всё и объясняй. Ты права: чувства не подвластны разуму. Но я уверен в одном: рано или поздно Горишвили предаст и тебя. Здесь, на «Ю-1», ты была первой и единственной женщиной, которую он увидел после ста тридцати двух лет спячки. На Земле у него будет выбор куда больше.

- Намекаешь на мой возраст? - горько улыбнулась Мария. - Ты же сам сказал, что Котэ ждёт на Земле всеобщее презрение.

- Земные тюрьмы полны преступниками, ищущими себе подруг по интернету, - махнул рукой Николай. – Они легко находят дур, вступающих с ними в переписку. Те ездят в тюрьмы на свидания и  даже выходят замуж за этих подонков. А твоему Горишвили вряд ли тюрьма грозит: нет пока такого закона ни в одном уголовном кодексе. Вот увидишь, он ещё и мемуары какие-нибудь лживые накропает, по ним снимут боевик, твой красавчик разбогатеет и обзаведётся толпой поклонниц. Ты станешь ему не нужна, и он немедленно избавится от тебя.

- Может быть, всё так и будет, - ответила Мария. – Но сейчас я нужна Котэ и не оставлю его один на один с бедой, дашь ты мне развод или нет.

- Что ж, - встал Николай. – Тогда ты должна понять и меня: я тоже не могу оставить тебя один на один с бедой. Хочу, чтобы ты помнила: есть человек, который по-настоящему любит тебя, и есть место, куда ты всегда можешь вернуться. Вот почему я не дам тебе развод. А теперь пойдём собирать твои вещи, до отлёта транспортника на Землю осталось всего полтора часа…

Чулан для непослушных детей

-Итак, господа, пора подводить итоги. – Капитан отодвинул опустевшую тарелку, стряхнул с рыжей бороды крошки и достал из кармана форменной куртки «наследственные», как он говорил, трубку и расшитый бисером кисет с табаком. – Компи уже закончил расчёты гиперпрыжков к Солнцу. Через пять часов мы должны покинуть эту планету и вернуться на Землю. Срок нашей миссии истёк. Должен с горечью признать, что впервые наша команда потерпела столь явный и сокрушительный провал. К тому же в этой экспедиции, как вы знаете, мы представляем и заказчика, и исполнителя. Грубо говоря, мы решили, наконец, поработать не на дядю с толстым кошельком, а на себя, и вбухали все накопленные за прошлые рейды денежки в эту проклятую планету! Мы практически разорены, и нам придётся начинать с нуля, причём с подмоченной репутацией. Прежде чем приступить к составлению окончательного отчёта, я хотел бы в последний раз выслушать ваше мнение о причинах случившегося. Кто первый?

Капитан повесил над столом причудливо клубящееся облако ароматного дыма.

-Hет желающих? Юрист?

-Да что там говорить, Капитан? Кто ж знал, что на планете окажутся аборигены? В отчётах «Кон-Тики» об этом нет ни слова. – Юрист, брезгливо морщась, включил вытяжку, и облако над столом стало таять. - По закону мы не можем производить никаких работ на населённых планетах без письменного разрешения местного населения. Причём данное разрешение должно быть получено в течении тридцати стандартных суток, по окончании которых претендент навсегда теряет право на повторную попытку, дабы не отнимать время у других старателей, и должен покинуть планету. Час назад истекли последние законные сутки нашего пребывания здесь. Мы рискнули и проиграли.

-Кончай воду лить! Что ты нам лекции читаешь? – Капитан выпустил ещё одно облако дыма, на этот раз прямо в потное, с косящими более обычного глазами лицо Юриста. - Говори конкретнее: почему за месяц так и не смог заключить с аборигенами ни одного договора, даже самого простейшего?

-Сам не пойму, в чём дело, Капитан. Самое странное: никогда ещё я не чувствовал такого подъёма в работе! Тексты составленных мною договоров и анкет – настоящие шедевры бюрократии, содержащие замаскированные пункты и формулировки, дающие нам все необходимые права на любые разработки. Hо этот чёртов Мао каждый раз приносил их вариант документа, в котором все мои уловки сводились на нет. Hе знаю, сам он делал поправки, или их разрабатывал  некий бюрократический коллектив, но я не смог перехитрить аборигенов. Хотя, повторюсь, таких высот в крючкотворстве я ещё не достигал.

-Ладно, перестань теребить свои пейсы, а то облысеешь раньше времени, как я. Если б ты больше уделял времени и старания работе, а не завивке этих… А ты что скажешь, Кисточка?

-Как врач я весь месяц пробездельничала: на этой планете не оказалось вирусов и бактерий, опасных для здоровья людей. Такое чувство, что я здесь была в отпуске.

-Видимо, это чувство было не только у тебя. – Капитан с раздражением выбил трубку и начал набивать её вновь, уминая толстым пальцем табак. – Ещё месяц на этом курорте, и вы все догоните меня по массе и фигуре. Продолжай, не тяни время.

-Климат на планете прекрасный, по крайней мере, пока. Что тут будет после нашего отлёта, мне неизвестно. Как биолог я не могла ничего делать по всем известной причине – персональное спасибо Юристу, - хотя как раз именно для биолога здесь непочатый край интереснейшей работы. Земля в начале времён, лишённая динозавров и иных крупных хищников. Рай, покрытый совершенно безопасными джунглями. Скафандры не нужны, аборигены доброжелательны, ископаемые не тронуты, воздух пьянит своей чистотой и ароматами цветов. Жаль терять такую чУдную планету. Да на одном только туризме мы в считанные месяцы покрыли бы все свои затраты. Теперь вся эта красота останется лишь в нашей памяти и на моих полотнах. Hикогда мне так легко не работалось. А какие бесподобные пейзажи пишет Мао! Как вернёмся на Землю, я сразу попытаюсь устроить выставку наших картин. Думаю, аукцион по их продаже и доходы от выставки несколько снизят наши убытки.

-Аукцион? – фыркнул Монстр. – Кем ты себя вообразила? Леонарда Hедовинченная. Кто будет пялиться на мазню никому не известной любительницы? Джунгли ей понравились! Родную пальму вспомнила? Бананчик не хочешь пососать?

-Хоть ты и занимаешься исключительно боевыми системами корабля и накачкой собственных мышц, Монстр, думаю, даже такой белозадый хам и урод с мускулами вместо мозгов в голове сможет оценить то, что я сейчас вам покажу.

Кисточка положила на стол свой кейс-палитру и коснулась сенсора выключателя. Радугой заиграла активированная палитра, а над кейсом появился пустой голохолст.

-Смотрите, - Кисточка включила режим слайд-шоу. – Это пейзажи Мао. Впечатляет? Лично я никогда не видела ничего подобного. А при соответствующей рекламной компании зрители и покупатели будут просто драться за обладание любым из этих полотен.

-Hо мы же не можем продавать чужие картины, Кисточка. А я уверен, что не смогу заключить с Мао ни одного контракта. Я сдался.

-Эх ты, Юрист! Я сама всё сделала. Мне не нужно было хитрить и заниматься крючкотворством. Мы с Мао просто произвели обмен: он мне подарил свои картины, я ему – свои. Вот и всё. Я не собиралась их продавать, но раз ситуация требует…

-Да, уела ты меня! Что ж, как только вернёмся, я займусь вернисажем и аукционом картин Мао.

-И моих тоже, Юрист!

-Каких твоих? А как же обмен?

-Hо я же писала каждый день, за неимением других занятий. А Мао лишь изредка составлял мне компанию. Обмен мы произвели полюбовно. Я взяла почти все его картины, он выбрал несколько моих. Так что можете полюбоваться и на мои работы.

-Это твои картины?

-Да.

-Hевероятно! Кисточка, снимаю шляпу и беру назад свои слова насчёт мазни любительницы. Когда ты научилась так малевать?

-Сама поражаюсь, Монстрик. Стоп, а это что?

Кисточка остановила слайд-шоу и вернула на голохолст предыдущий пейзаж.

-А-а-а, это один из моих первых опытов здесь. Жуть какая! И как он сохранился? Я была уверена, что стёрла его. Впрочем…

Она взяла кисть и поочерёдно «макая» её в разные «краски» палитры быстро сделала несколько исправлений на голохолсте.

-Вот так будет получше, хоть и всё равно не фонтан. Эту работу мы выставлять, конечно, не будем.

-Ладно, с тобой, Кисточка, всё ясно. Сворачивай свою мастерскую. Твоя очередь, Монстр. Что скажешь?

-Hичего, Капитан. Лучше покажу. Компи, вариант номер один.

Все надели нейрошлемы и очутились в додзё. Монстр вышел на середину, где его уже ждал сенсей, остальные сели с краю. Противники обменялись ритуальными поклонами, и бой начался. Каскад ударов и блоков был настолько стремителен, что затаившие дыхание зрители многих из них просто не успевали увидеть. Hа пятой секунде боя сенсей лежал перед Монстром, жутко булькая в наступившей тишине фонтаном крови из вырванной гортани, его левая рука была согнута под неестественным углом, а правая штанина прорвана торчащим осколком  кости. Монстр поклонился поверженному сенсею, потом застывшим в ужасе зрителям и сказал: «Компи, конец сеанса.»

Сняв нейрошлемы, все молча уставились на Монстра.

-Как видите, я тоже не терял время зря и кое-чему научился. Когда мы приземлились на этой планете, никто из нас даже не пытался драться против «сенсея» в варианте номер один. Лично я, например, мог на равных биться с «сенсеем» лишь в седьмом варианте, да и то с переменным успехом. Однажды Мао – да,да, опять этот Мао! – поинтересовался, что это за странные телодвижения я делаю каждое утро на поляне у ручья. Я привёл его в виртуальное додзё и познакомил с «сенсеем». Последние пару недель мы с Мао по утрам тренировались уже вместе, причём спарринги были в полный контакт. «Сенсей» был прочно забыт. Сегодня Мао почему-то не пришёл, и я вызвал седьмой вариант с «сенсеем». Потом шестой, потом третий и, наконец, первый. Результат вы видели сами.

-Я начинаю жалеть, что по правилам безопасности избегал личного контакта с Мао и торчал в корабле на орбите, пока вы «повышали квалификацию» в наземном лагере. Глядишь, сейчас был бы суперкапитаном. Общаясь с Мао, каждый из вас достиг, можно сказать, совершенства в какой-либо области. Кисточка гениально пишет картины, Монстр стал первоклассным бойцом, Юрист утверждает, что достиг небывалых вершин в крючкотворстве, хотя так и не смог обойти в этом деле Мао. А, ведь, вы общались, причём довольно кратковременно, лишь с одним из аборигенов, который сам утверждал, что является далеко не лучшим их представителем. Он и пришёл-то к вам из джунглей, потому что другим просто не до нас: у них есть более важные дела! Интересно какие? Я облетел планету и не заметил никаких признаков цивилизации: ни городов, ни полей с посевами, никаких дорог, карьеров, радиосигналов, огней, дымов. Hичего!

-Забудь о полезных ископаемых, Капитан. По возвращении домой загоним контейнер с геологоразведочным оборудованием первому желающему старателю. Лучшее сокровище на этой планете – её жители. Все писатели, художники, артисты, короче, вся творческая богема будет просто рваться сюда, заплатит любые деньги за хотя бы краткое общение с туземцами.

-А наука, Кисточка? Hе забывай об учёных. Я уж молчу о военных и политиках. И мы упустили шанс застолбить такую золотую жилу! Эх, Юрист! Думай. Мао тебе не обойти, но земных-то крючкотворов ты можешь, должен скрутить. Ищи лазейки.

-Hе дави, Монстр, до Земли полгода лёту, пока вы будете спать в своих ванночках, я что-нибудь придумаю. В конце концов, раз одной и той же фирме нельзя дважды пытаться застолбить одну и ту же планету, мы можем организовать десяток, сотню, сколько потребуется фирм.

-А конкуренты? После выставки Кисточки, боёв Монстра – ты, ведь, наверняка полезешь на ринг за чемпионским поясом, не удержишься, - и нашего отчёта, сюда будут ломиться все, кто… Hет, сюда просто перекроют доступ вояки и политики.

-Что ж, Капитан, в таком случае, сразу после стандартного отрицательного отчёта мы должны решить эту проблему. Я, конечно, как ты выразился, полезу на ринг. И не только за поясом чемпиона. Hам нужны деньги. Я смогу их заработать на ринге. А выставка Кисточки подождёт. Пока Юрист не разродится. Согласны?

-Я согласна. Что скажешь, Юрист?

-Других вариантов пока нет. Планету мы застолбить не можем. А вот пробить монополию на любые пассажирско-транспортные перевозки сюда вполне реально. При наличии денег на взятки, конечно, - для ускорения бюрократических процедур и сохранение тайны. Подобная монополия, как вы понимает, практически решает всё. Даже если кто-нибудь ухитрится застолбить планету, в чём я лично сильно сомневаюсь, без нас её эксплуатация будет не возможна. Я, конечно, не рассматриваю правительственных чиновников и военных – эти просто могут стереть нас в порошок, если понадобится. Hо пока они поймут, в чём здесь дело, мы, надеюсь, уже успеем в достаточной мере набить свои защёчные мешки.

-Hу что ж, Малыш, срок твоего очищающего уединения закончился. Hадеюсь, пара циклов на этой планете, в одиночестве, без игрушек и общения с друзьями, кое-чему тебя научили? Больше не будешь отлынивать от уроков и нарушать дисциплину?

-Hе буду. Забери меня скорее домой, я хочу рассказать друзьям о своих здешних приключениях.

-Потом расскажешь. Мама уже накрыла стол, обед стынет. Ты готов к телепортации?

-Давно. И…Пап, можно, выходные я проведу с друзьями на этой планете? Здесь такие интересные игрушки!

-Посмотрим на твоё поведение, Мао. Что?!!!

Магия любви

1.Месть Пирата

            Алла Михайловна захрипела и обмякла. Славка тут же перестал себя сдерживать и отдался во власть собственных чувств и ощущений. Вскоре он громко застонал, судорожно сделал несколько последних толчков, выпуская скопившийся «заряд» и бессильно рухнул рядом с любовницей. Оба лоснились от пота и были полностью удовлетворены любовной «схваткой».

            - Ты был, как всегда, великолепен, - промурлыкала Алла Михайловна и, собрав в горсть ладони их общие выделения, обильно струящиеся по её полным ляжкам, начала неторопливо размазывать эту остро пахнущую смесь по своему плоскому животу и большим, не по возрасту крепким грудям.

            Славка благодарно чмокнул Аллу Михайловну в румяную щёчку. Он закурил и с интересом стал наблюдать за действиями любовницы. Когда все наружные выделения были тщательно размазаны по великолепному телу женщины, та начала деловито погружать пальцы внутрь себя, как в огромную баночку с кремом, и вытирать их о своё лицо. Пару месяцев назад, когда Славка впервые увидел эту процедуру, он испытал чувство гадливости и хотел немедленно бежать из этого дома, от этой ужасной женщины. Его даже затошнило при мысли, что придётся вновь прикасаться к её телу, целовать его. Заметив тогда его состояние, Алла Михайловна рассмеялась.

            - Дорогой, что это ты так побледнел?

            - Зачем ты это делаешь?

            - Какой же ты ещё, оказывается, мальчик! – вздохнула Алла Михайловна. – Все женщины пользуются косметикой…

            - Так, то – косметика! Кремы, мази…

            - Лучшая косметика для женщин делается на основе мужской спермы, - тоном учительницы, наставляющей нерадивого ученика, произнесла Алла Михайловна, невозмутимо продолжая привычный ритуал. – Так что тут у нас с тобой все необходимые компоненты есть. Без всякой химии и ненужных добавок. Зачем же добру пропадать?

            Славка не нашёлся, что ответить. «Что это я, в самом деле? – подумал он. – Ведь несколько минут назад я целовал и лизал роскошное тело Аллы Михайловны, не пропуская самые интимные его места, пил в упоении страсти её соки. А она делала то же самое со мной. И мы смешивали вкус друг друга в страстных глубоких поцелуях. Тогда я не был столь брезглив». 

Уже третий месяц они регулярно встречаются с Аллой Михайловной по пятницам, после работы. Аньке Славка говорит, что задерживается в офисе, чтобы не оставлять на понедельник то, что не успел сделать за текущую неделю.

- Хоть и капитализм у нас теперь, но планы и сроки по выполняемой работе шеф всем устанавливает вполне конкретные. А понедельник, как известно, день тяжёлый, голова плохо «варит» после выходных.

Жена то ли поверила, то ли делает вид. У них раньше со Славкой были жуткие ссоры по поводу его реальных и гипотетических измен. Особенно, когда он решил приударить за Катькой из соседней квартиры. А что такого? Одинокая красивая женщина, разведённая, детей нет. Сама строит глазки при каждой встрече. Зачем искать где-то далеко, когда всё, то же самое, или, по крайней мере, не хуже, есть тут, рядом?

Но в доме есть и другие соседки. Аньке  быстро «настучали». Из «благих побуждений», конечно! Был жуткий скандал, Славка с большим трудом избежал развода. Спасло то, что у них с Катькой тогда не успело дойти дело до койки: в разгаре была стадия комплиментов, цветов и забивания гвоздей. С тех пор Славка тоже признал и, как говорится, взял на вооружение общеизвестный принцип, призывающий не заводить любовные связи там, где живёшь или работаешь, над которым ранее посмеивался в кругу «трусливых» друзей. Разумеется, этот принцип совершенно не мешал Славке закрутить роман с Люськой, официанткой кафе, в котором он каждый день обедал. Когда Люська начала наглеть и претендовать на нечто большее, чем секс, Славка сменил кафе, благо их понатыкано сейчас чуть ли не на каждом углу. Потом он вновь поменял кафе. Из-за Светки. Потом вновь. Где бы он обедал сейчас, если б шеф неожиданно для всех не сменил главного бухгалтера?

Алла Михайловна взяла власть над Славкой мгновенно, с первой же встречи. Она была старше, опытнее, знала, чего хочет, и умела брать то, что ей нужно. Шеф в её присутствии «сдувался» и смотрел на Аллу Михайловну, как мышь на кошку. Она и была огромной красивой кошкой. Мягкой, обворожительной, не имеющей возраста, с фигурой языческой мадонны: широкие бёдра, узкая талия, высокая полная грудь. Роскошная грива естественных рыжих волос резко контрастировала с белой, удивительно гладкой, без явных возрастных признаков кожей лица и огромными зелёными глазами. Никаких веснушек или конопушек, столь часто присущих рыжим от природы людям, у Аллы Михайловны не было. Двигалась Алла Михайловна плавно, с какой-то кошачьей грацией. Её мурлыкающий голос заставлял что-то внутри Славки сладко вибрировать. Не верилось, что под этой великолепной внешностью и мягкостью скрываются острые когти, которые в любой момент могут схватить зазевавшуюся добычу или изуродовать неосторожного врага.

В первый же день появления в их фирме Алла Михайловна через секретаршу Людочку неожиданно вызвала Славку в свой кабинет и, мило улыбнувшись, властно сказала:

- В пятницу, после работы, мы едем ко мне. Покупать ничего не надо: я сама всё приготовлю. Для своей жены придумай отговорку сам. Всё, можешь идти.

Славка не нашёлся, что ответить. Как сомнамбула, он вернулся за свой стол. Его трясло то ли от возбуждения, то ли от ярости. Что о себе вообразила эта наглая баба? С чего она взяла, что может вот так просто, без лишних разговоров «снять» его, как какого-то дешёвого жиголо? Надо вернуться и прямо высказать всё, что он о ней думает. Она даже не в его вкусе! Во-первых, наверняка старше него. Во-вторых, пышные формы Аллы Михайловны совсем не похожи на привычные Славке мальчишески стройные фигурки молоденьких официанток. В-третьих… Нет, не в-третьих, а во-первых: у Славки есть принцип! Как это он о нём забыл?

«Пойду и скажу этой самоуверенной стерве, что я не завожу романов на работе, - решил Славка. – Незачем обижать женщину, указывая на её возраст и недостатки фигуры».

Но тут его вызвал к себе шеф. «Этому-то что от меня надо?» – встревожился Славка и поспешил в кабинет начальника.

- Вызывали, Игорь Петрович? – спросил он, приоткрыв тяжёлую, обитую звукоизолирующим материалом дверь.

Шеф хмуро кивнул и махнул рукой – дескать, входи и садись. Славка утонул в низком кресле. Он почему-то всегда чувствовал себя неуверенно в присутствии начальства. Даже когда вся работа была полностью выполнена, и за Славкой не было абсолютно никакой вины, вызов шефа заставлял его сердце переходить на тревожный ритм. Вот и сейчас Славка украдкой вытер потные от волнения ладони о холодную кожу подлокотников кресла.

Шеф вёл себя странно. Обычно он ни с кем долго не рассусоливал, вечно куда-то спешил или был занят каким-нибудь срочным делом. Сейчас же он, молча, курил, задумчиво глядя на цветущую сирень за окном, как будто забыл о присутствии в своём кабинете срочно вызванного сотрудника.

Славка обеспокоено заёрзал в неудобном кресле и робко покашлял, напоминая шефу о себе. Тот, наконец, загасил в пепельнице докуренную до фильтра сигарету, нажал кнопку селектора и сказал в микрофон:

- Людочка, меня ни для кого нет.

- Поняла, Игорь Петрович, - услышал Славка ответ секретарши.

- И ни с кем меня не соединяй, - добавил шеф и отключил селектор. – Бери стул и подсаживайся поближе, - приказал он Славке и вынул из ящика стола бутылку дорогого коньяка, две рюмки и коробку шоколадных конфет. – Лимоны, извини, кончились, - криво улыбнулся Игорь Петрович.

Заинтригованный Славка, с трудом выбравшись из мягкого кресла, подсел к столу начальника. Он работал в этой фирме уже пять лет, участвовал во всех корпоративных вечеринках, несколько раз присутствовал на совещаниях, но до сих пор был уверен, что шеф вряд ли узнает его при случайной встрече на улице.

Игорь Петрович разлил ароматную жидкость по рюмкам и спросил:

- За что выпьем?

Славка пожал плечами и робко улыбнулся:

- За что хотите…

Шеф залпом, как водку, проглотил коньяк и зашуршал обёрткой конфеты. Славка послушно последовал его примеру.

- Зачем тебя вызывала Алла Михайловна? – вдруг жёстко поинтересовался шеф.

Славка растерялся, не зная, что ответить.

- Она назначила тебе свидание, - уверенно произнёс Игорь Петрович, вновь наполняя рюмки.

Славка не знал, как быть. Опровергать? Подтвердить? Чёрт его знает, какие у шефа отношения с этой Аллой Михайловной. То, что Игорь Петрович регулярно пользует прямо в кабинете секретаршу Людочку, знали все. Но почему он уволил прежнего главбуха, работавшего в фирме с момента её основания, и взял на его место Аллу Михайловну, не знал никто.

- Молчишь? – вдруг улыбнулся шеф. – И правильно! Одобряю. А то я боялся, что ты - трепач. После всех этих сплетен о твоих шашнях с официантками кафе. – Пояснил он в ответ на возмущённый взгляд Славки. – Ты пей, не стесняйся. Коньяк хороший, армянский. Мы теперь с тобой вроде как родственниками будем.

- В каком смысле? – поперхнулся от неожиданности жгучей жидкостью Славка.

- А через постель Аллы Михайловны! – засмеялся Игорь Петрович.

Кашляя, Славка невнятно промычал что-то протестующее.

- И не вздумай сопротивляться! – вдруг становясь серьёзным, властно прорычал шеф. – Только себя погубишь.

- О чём это Вы?

- Ведьма она! – перегнувшись через стол к ошалевшему от всего происходящего Славке, прошептал Игорь Петрович. – Самая настоящая ведьма. Питается нашими эмоциями и соками. Энергетический вампир! Отказать ей – всё равно, что у голодного кусок хлеба отобрать. Не простит.

 - Ведьма?

Выпитый коньяк начал действовать, и Славка расплылся в дурацкой улыбке.

- Не веришь? - Игорь Петрович достал из пачки сигарету и закурил, жестом предлагая Славке сделать то же самое. – Я тоже не поверил, когда мне год назад на своём юбилее сказал об этом сам Иван Иваныч. Он и познакомил нас тогда с Аллой Михайловной.

- Тот самый? – поразился Славка.

- Других не знаю, - развёл руками шеф. - Бывший мэр, бывший Первый секретарь горкома КПСС и тэпэ, и тэдэ. Мы с ним - дальние родственники. Настолько дальние, что мало кто об этом знает.

«Странные вкусы у этой Аллы Михайловны, - подумал Славка. – Ну, ладно, я – высокий, спортивный, секс-машина. Но этот обрюзгший и наполовину лысый Игорь Петрович? Мы с ним рядом смотримся, как молодой Бельмондо и разжиревший к старости Депардьё. А про престарелого Ивана Ивановича и говорить нечего!»

- Так вы, значит, с Аллой Михайловной уже год… это самое? – изобразил неприличный жест Славка.

- Иван Иванычу тогда семьдесят стукнуло, и справляться с запросами Аллы Михайловны старику стало не под силу – проигнорировал Славкин вопрос Игорь Петрович.

- Да уж, - развеселился Славка. – В его-то возрасте!

- Зря смеёшься, Славик, - погрозил ему дымящейся сигаретой Игорь Петрович. – А сколько ты дашь Алле Михайловне?

- Ну, лет тридцать пять, - неуверенно промычал Славка. – Нет? А сколько же?

- Никто не знает! – торжествующе выпалил Игорь Петрович. – Когда Иван Иваныч основательно набрался на той пирушке, он по секрету сказал мне, что влюбился в Аллу Михайловну, когда ему было всего пятнадцать лет! И она тогда выглядела точно так же, как и сейчас.

- Соврал, небось, по пьяни, - недоверчиво отмахнулся Славка. – Вы её паспорт видели, когда принимали к нам на работу?

- Давай на «ты», - вновь наполняя рюмки, предложил шеф. – Ну, когда мы один на один, конечно, - уточнил он. – А насчёт паспорта, я тебе так скажу: любые документы для Аллы Михайловны – не проблема. Даже если не брать во внимание её связи в наших верхах, то какой начальник паспортного стола устоит перед её чарами? Она ж – ведьма!

- Да с чего ты взял? – возмутился Славка. – Мало ли что там сболтнул пьяный, выживший из ума старикан!

- Эх, Славик, молод ты ещё! – покровительственно похлопал его по плечу Игорь Петрович. – Сколько тебе? Тридцатник уже стукнул?

- Тридцать два! – вспыхнул Славка.

- А мне – сорок пять, - грустно сказал шеф. – И до знакомства с Аллой Михайловной я успел стать полной развалиной. Все эти производственные проблемы, наезды налоговой и прочих проверяющих органов… Всем дай, от всех отбейся! Государственный рэкет, что б ты знал, похлеще бандитского. К концу дня я еле таскал ноги. Приползал домой и падал в койку с единственным желанием – выспаться. Жену только по большим праздникам ублажал. Да и ублажал ли? Не уверен…

- А как же Людочка? – подмигнул шефу Славка.

- Людочка? Это так – по-быстрому дурь спустить, - отмахнулся шеф. – Бывает, возбудишься среди дня после встречи с каким-нибудь важным клиентом или озлишься на очередного жадного инспектора, нагрянувшего с проверкой… Тут либо убить кого-нибудь хочется, либо грубо трахнуть. Выбор, как видишь, невелик. И Людочка всегда тут. Поверь, никакого удовольствия при этом ни я, ни она не испытываем. Людочка, хоть и блондинка, далеко не дура. Всё отлично понимает, не жалуется и ни на что не претендует. Кроме денег, конечно!

- А причём тут Алла Михайловна? Теперь ты её вместо Людочки вызывать в кабинет будешь? 

- Не пори чушь! С Аллой Михайловной всё иначе. С ней у меня для встреч назначен определённый день. И как бы я в этот день ни вымотался на работе, лишь только с ней в койку лягу, сразу чувствую себя неутомимым жеребцом. Не знаю, что так на меня действует: колдовские чары этой ведьмы или её настойки. И что самое поразительное: приду от неё домой, а у меня ещё сил хватает и собственную жену ублажить!

- Ну вот, - встрепенулся Славка. – А ты говорил, что Алла Михайловна из мужиков соки тянет! За счёт них, типа, эта ведьма и живёт.

- Думаешь, поймал меня? – усмехнулся Игорь Петрович. – Я тоже в своё время этим вопросом задался. Взял бутылку коньяка и поехал к Ивану Иванычу. И тот мне всё популярно объяснил!

Шеф, держа театральную паузу, неторопливо разлил по рюмкам остатки коньяка. И Славка не выдержал, подыграл ему, нетерпеливо спросив:

- И что же ответил старик?

- А то, - понизил голос Игорь Петрович. – Есть разные виды энергии. Во время секса люди не только свои соки смешивают, но и энергетические поля. Чем нас подпитывает Алла Михайловна, я не знаю. Но вот мы её обеспечиваем тем, что позволяет этой ведьме долго жить и оставаться практически молодой. Видимо, способ этот Алла Михайловна узнала, когда ей слегка за тридцать перевалило. С тех пор она и не меняется! Ну что, выпьем за вечную молодость?

- Ну, а мне-то какая радость с ней связываться? – хмуро поинтересовался Славка. – У меня с бабами всё в порядке, не жалуются. А вечную молодость нам с тобой не видать, если судить по Ивану Иванычу. 

- Каждому – своё, - зачмокал конфетой Игорь Петрович. – Алле Михайловне – молодость, нам мужскую силу и бодрость. Одно я знаю точно: отказ ведьма не простит.

- А что она сделает? – упрямо взбрыкнул Славка. – Обмениваться соками и смешивать поля я с ней не буду. Настойки её пить тоже. А станет на работе доставать, уволюсь к чёртовой матери! Хорошие программисты везде нужны.

- Дело твоё, - задумчиво пробормотал Игорь Петрович. – Решай сам. Я свой долг исполнил: тебя предупредил, как когда-то то же самое сделал для меня Иван Иваныч. А насчёт нужности хороших программистов – не забывай о связях Аллы Михайловны. Чёрные списки пока никто не отменял. Хочешь в них попасть?

- Что же это она при таких связях в нашу фирму работать пошла, а не устроилась где-нибудь при власти? – сдаваясь, пробурчал Славка.

- Дурак ты, Славик! – с сожалением взглянул на него Игорь Петрович. - Алла Михайловна всегда в какой-нибудь маленькой фирме числится. И всегда при власти! А то, что она к нам пришла… Видимо, ей так удобнее. Или прежнее место пришла пора покидать. При вечной-то молодости долго оставаться на одном месте нельзя. Окружающие не поймут. 

Шеф взглянул на часы.

- Ого! Заболтались мы с тобой! Я уже опаздываю на встречу.

Игорь Петрович встал, надел пиджак. Славка предупредительно распахнул перед ним дверь.

- Людочка, меня сегодня больше не будет. Прибери там всё, - на ходу буркнул шеф и ушёл, не сказав больше Славке ни слова…

- О чём задумался, милый? – Алла Михайловна закончила, наконец, косметические процедуры. – Какая-то проблема?

- Да так, ерунда, - встрепенулся Славка и придвинул поближе сервировочный столик, уставленный графинчиками и закуской. – Что тебе налить?

- Вон той, розовой, - пристально взглянула на него Алла Михайловна. – А себе плесни зелёненькой. Она тебя взбодрит и прогонит посторонние мысли.

Славка разлил по рюмкам настойки.

- За что выпьем?

- А за что ты хочешь? – беспечно рассмеялась Алла Михайловна.

- Ты – хозяйка, тебе и тост говорить, - улыбнулся в ответ Славка.

- Что ж, раз уж ты сам это предложил, - озорно блеснула ставшими вдруг чёрными от неимоверно расширившихся зрачков глазами Алла Михайловна. – За Пирата!

- За твоего кота? – неприятно поразился Славка.

- А что тебя так удивляет? – ехидно улыбнулась Алла Михайловна. – Пират со мной много лет. Искренне меня любит и беззаветно мне предан. Тебя, вот только, за что-то невзлюбил. Может, ты какие-то злые мысли на наш счёт таишь?

- Только не на тебя, - поспешил оправдаться Славка.

- Значит, на Пирата?

- Просто я с детства терпеть не могу всяких кошек, собак, хомячков и прочую домашнюю живность, - признался Славка.

- Ну, это – твоя проблема! – небрежно отмахнулась Алла Михайловна. – Тост произнесён, пора и выпить.

Славка с кислой миной хлебнул из рюмки. Настойки у Аллы Михайловны были сладкие, густые, пахли травами и цветами, алкоголь в них совершенно не чувствовался. Голова оставалась ясной, но вот ноги отказывали сразу. Танцевать после пары рюмок таких настоек Славка бы не решился. Однако через несколько минут слабость сменялась необыкновенной бодростью и эйфорией. После того, как Славка впервые отведал настоек Аллы Михайловны, всяческие вина и коньяки казались ему прокисшей брагой. А водку он теперь вообще на дух не переносил.

- Так за что же ты так не любишь животных? – спросила Алла Михайловна, с видимым удовольствием кладя в рот дольку мандарина.

- А за что их любить? – огрызнулся Славка. – Вон твой рыжий Пират каждый раз шипит на меня, как змея и выгибает спину колесом. Того и гляди, бросится!

- Ну и что? Он просто чувствует твою враждебность, вот и всё. Кошки вообще очень чувствительные существа. Не зря их обожествляли в Древнем Египте.

- Ну да, - завёлся Славка. – У меня дома тоже есть такой божок – кошка Муська. Мой сын, Колька, души в ней не чает. Даже спит в обнимку. Однажды, под Новый Год, я пришёл домой с корпоратива. Подвыпивший, конечно. Праздник же! Эта чёртова кошка попала мне тогда под ноги в прихожей. В раздражении, я выкинул её за дверь, на лестничную клетку. И забыл об этом. Дел-то до полуночи надо было сделать полно: ёлку нарядить, стол праздничный накрыть и так далее. Сама знаешь.

Славка нервно закурил.

- За полчаса до курантов, сын хватился своей любимицы. Обыскали всю квартиру, Колька поднял рёв. И тут я вспомнил о том, что произошло ранее, и посоветовал проверить лестничную клетку. Что тут началось! Как только меня жена не обзывала.

Дрожащей от возмущения рукой Славка налил себе ещё рюмку настойки и залпом выпил. Алла Михайловна не сводила с него странного взгляда, молчаливо побуждая продолжить рассказ.

 - Одним словом, когда все нормальные люди праздновали, мы втроём обыскивали все подъезды и дворы близлежащих домов. Под все кусты заглянули, все подвалы и чердаки облазили. Люди кругом веселятся, поют и пляшут, петарды в небо пускают, а мы, как идиоты, ищем паршивую кошку!

- Нашли?

- Нашли. На следующий день. В нашем же подъезде! На седьмом этаже молодёжь гуляла. Вытащили из квартиры диван, чтобы не мешал. Ну и на этом диване, конечно, курили и всячески оттягивались ночью. А наша поганая кошка забилась под этот диван и сидела там почти сутки, хотя мы все этажи обошли и звали её по имени. Ну, не сволочь?!

Славка от возмущения подавился сигаретным дымом и закашлялся.

- И причём же здесь кошка? – удивилась Алла Михайловна. – Ты сам испортил праздник и себе, и своей семье. А бедная кошечка просто впала в ступор от страха и окружающего шума. Неудивительно, что мой Пират тебя не любит.

- Ладно, - Славка затушил сигарету и встал. – Вы все умные, один я – дурак. Мне уже пора.

Он вышел из спальни и пошёл в ванную комнату, чтобы под душем смыть с себя посторонние выделения  и запахи. Славка не хотел давать жене лишних поводов для ревности и скандала. И тут ему на пути попался кот Аллы Михайловны. Всё ещё находясь под впечатлением новогодних воспоминаний, Славка, недолго думая, с наслаждением пнул Пирата, и тот шипящим шариком улетел в прихожую.

Когда чисто вымытый и успокоенный Славка вышел из ванной комнаты, он опять увидел Пирата. Кот терпеливо ожидал его на пороге прихожей. Нагло усмехнувшись Славке в лицо, Пират лениво проследовал в кухню.

«Что это он? – удивился Славка. – Не шипит, не угрожает напасть».

Славка включил в прихожей свет и задохнулся от ярости. Из его новеньких туфель на линолеум сочилась вонючая жёлтая жидкость.

- Ах, ты, гадёныш! – прорычал Славка. Обезумев от ненависти, он бросился на кухню, схватил за шкирку не ожидавшего нападения кота и выкинул того в раскрытое окно…

Пытаясь отмыть в роскошной раковине умывальника воняющие кошачьей мочой туфли, Славка громко матерился. Услышав звонок во входную дверь, он закрылся в ванной, чтобы неожиданный гость не увидел его из прихожей. Сквозь шум воды Славка слышал какие-то невнятные возгласы и жалобный кошачий мяв. «Услужливые соседи притащили рыжей ведьме её поганую тварь», - понял Славка. Вдруг дверь в ванную резко распахнулась. На пороге стояла разгневанная Алла Михайловна со взъерошенным котом на руках. Её вид был страшен. Под наспех накинутым коротким халатиком штормовыми волнами колыхались груди. Длинные пряди рыжих волос извивались, как змеи Медузы Горгоны. Засохшая на лице «маска» блестела в лучах лампочки. Глаза Аллы Михайловны вновь изменили цвет и красными угольками яростно буравили Славку.

- Как ты посмел? – прошипела Алла Михайловна.

- Ты посмотри, что этот гад сделал! – возмущённо закричал Славка, доставая из раковины испоганенные туфли. Он держал их между собою и Аллой Михайловной, то ли предъявляя улику, то ли отгораживаясь ими, как щитом, от грозной парочки.

- Если Пират что-то и сделал, то это ты спровоцировал его, - решительно отмела Славкины оправдания Алла Михайловна. – Любишь выбрасывать всех на улицу? Что ж, испытаешь это на себе. А для начала - убирайся из моего дома, живодёр!

Позднее Славка так и не смог вспомнить, как он оказался на лестничной клетке. Рядом валялись его вещи и раскисшая от воды обувь. Торопливо одеваясь, Славка оглянулся и увидел в дверях знакомой квартиры страшную рыжую ведьму со столь же рыжим, злобно взъерошенным котом на руках. Две пары одинаково горящих ненавистью глаз пригвоздили Славку к месту. Алла Михайловна выдернула у Пирата несколько шерстинок и, пробормотав что-то невнятное, сдула их со своей ладони в сторону Славки.

- Ты ещё поплатишься! – услыхал он злобное шипение. Кто произнёс эти слова: ведьма или её кот, Славка так и не понял…  

С той проклятой пятницы налаженная жизнь Славки рухнула под откос. В понедельник, как только он пришёл на работу, к нему подошла Людочка и, молча, положила на стол приказ о его увольнении по собственному желанию.

- Что это? – возмутился Славка. – Я не подавал заявление!

- Тебе виднее, - с любопытством взглянула на него секретарша шефа. – Мне приказали, я напечатала. Давай: или подписывай, что ознакомился, или иди сам разбирайся с Игорем Петровичем.

Схватив лист приказа, Славка ринулся в кабинет шефа.

- Что это значит? – хрипел он, потрясая бумагой.

- А чего ты ждал? – хмуро взглянул на Славку Игорь Петрович. – Я же тебя, дурака, предупреждал: не зли Аллу Михайловну.

- Так это она?.. – всё ещё не веря в происходящее, рухнул в кресло Славка.

- Нет, это генсек ООН настоял на твоём увольнении! – заорал Игорь Петрович. – Ты что, действительно, такой тупой или притворяешься? Скажи спасибо, что я тебя «по собственному желанию» увольняю, а не по статье, как она хотела. Чем это ты так её разозлил? Еле уговорил смягчить формулировку. Впрочем, подозреваю, она согласилась только потому, что тебе эта поблажка вряд ли поможет.

- Это мы ещё посмотрим! – расписался на приказе Славка. – Меня давно в две таких фирмы зовут – не чета вашей.

- Ну - ну, - холодно ответил шеф.

Он сразу как-то посуровел, эмоционально отстранился и официальным тоном сказал:

- Расчёт и трудовую книжку получите в бухгалтерии. Я уже распорядился. А теперь покиньте мой кабинет.

Игорь Петрович оказался прав. Перед Славкой закрылись все двери. Его не брали даже дворником. В отчаянии, Славка устроился в бригаду гастарбайтеров-узбеков. Их бригадир, Фархад, пять лет назад женился на местной женщине, много старше него. Жили они в том же доме, что и Славка, только в соседнем подъезде. Фархад получил российское гражданство, открыл пару овощных палаток. В начале дачного сезона к нему с родины приезжала толпа молодых «родственников», из которых он сколачивал несколько бригад, и те до самой поздней осени ставили дачникам заборы, ремонтировали сараи и крыши, мостили дорожки, рыли колодцы. Словом, не брезговали никакой работой.

Фархад явно обрадовался, когда Славка попросился в одну из его бригад. Тем более что тот готов был работать наравне с узбеками и за такую же, как у них, мизерную зарплату. Бригадир нахватал так много заказов, что ему не хватало рабочих рук, хотя узбеки работали практически от зари до зари. К тому же, большинство из них почти не понимали русский язык, и Фархад целыми днями разрывался между разбросанными по всему району бригадами, объясняя своим работникам пожелания и замечания заказчиков. Одним словом, Фархад был рад русскому рабу, а Славка хоть какой-то работе и пусть маленьким, но деньгам.

Работа, конечно, была временной, до конца дачного сезона оставалось не больше двух месяцев. Но не прошло и недели, как бригадир неожиданно появился на даче, где Славка с парой узбеков меняли крышу сарая, и, отозвав его в сторону, мрачно сказал:

- Кончай работу, Слава. Не знаю, кому и где ты перешёл дорогу, но подставил ты меня сильно!

- Что случилось, Фархад? – похолодел Славка, уже догадываясь, что проклятая ведьма достала его и здесь.

Бригадир долго мялся, оглядываясь по сторонам. Потом всё же тихо ответил:

- Меня сегодня вызвали в одно важное учреждение. Там мне прямо сказали, что если я немедленно не избавлюсь от тебя, моим людям отменят регистрацию здесь и выгонят из России. И больше никогда не пустят. А меня привлекут за нелегальную предпринимательскую деятельность, неуплату налогов и… Ну, ты понимаешь?

- Понятно… - протянул Славка, снимая рабочие рукавицы.

- Вот держи, - вынул из пухлой сумочки-визитки несколько купюр Фархад. – Это тебе за работу.

- Спасибо, - Славка, не считая, сунул деньги в карман джинсов, махнул на прощанье рукой усердно стучащим молотками под критическим взглядом бригадира узбекам и пошёл прочь…

И в личной жизни у Славки тоже был полный абзац. Ещё тогда, в ту злополучную пятницу, когда он злой, в вонючих мокрых туфлях пришёл домой, прозвенел первый колокольчик тревоги.

С тех пор, как Славка начал проходить науку любви под руководством Аллы Михайловны, он стал потихоньку применять полученные знания и навыки к собственной жене. Вскоре он совершил невероятное открытие. Оказалось, что все восемь лет совместной жизни Анька всегда притворялась, что получает от секса с ним удовольствие, часто просто имитируя оргазм. Нет, жена вовсе не призналась ему в этом, не сказала открытым текстом и даже не намекнула. Просто теперь он сам, как говорится, опытным путём убедился, что Аньке вовсе не нравится, когда Славка с силой сжимает и мнёт её небольшие, полужидкие после родов грудки или засасывает их в рот чуть ли не целиком. До него ясно дошло, что, сколько бы он ни трудился над женой в рабоче-крестьянской «позе миссионера», та при этом не ощущает ничего, кроме тяжести его тела и скуки. Когда же ей окончательно надоедает вся эта бессмысленная возня, Анька по примеру всяческих кино-див начинает тяжело дышать, стонать, имитировать судороги оргазма, приближая желанный конец неприятной процедуры. А он-то, дурак, гордо считал себя секс-машиной, был на седьмом небе от того, что полностью удовлетворяет жену.

Теперь же Славка точно знал, что стоит ему долго и нежно поцеловать жену в ямку между шеей и ключицей, и кожа Аньки покроется мурашками. А если он ласково проведёт кончиком языка по внутренней поверхности Анькиного бедра, та задрожит от возбуждения, маленькие плоские соски её грудей вдруг вырастут, набухнут и превратятся в высокие розовые столбики, а из нижних губ начнёт сочиться терпкая влага смазки.

Когда Славка впервые подложил под плоский зад жены подушку и забросил её длинные ноги себе на плечи, изменив тем самым угол проникновения, глаза Аньки широко распахнулись, а с губ, наконец, сорвался настоящий стон. Главная эрогенная зона жены вдруг стала доступна, и вскоре Славка узнал, как выглядит и ведёт себя Анька во время настоящего оргазма. С тех пор Славкина жена перестала избегать секса.

Раньше, когда Славка задерживался на работе или проводил приятный часок с очередной официанточкой, его встречали дома либо скандал, либо темнота и спина отвернувшейся к стене якобы спящей жены. Теперь, как бы поздно Славка ни пришёл, Анька его ждала. И он всегда делом доказывал ей, что ожидание было не напрасным.

Вот и в ту злополучную пятницу всё начиналось вроде, как всегда. Анька ждала его, лёжа в постели в красивом новом пеньюаре. Славка бросил испорченные туфли в мусорное ведро, быстро принял душ, вымыл душистым мылом ноги и пошёл в спальню. Вскоре Анька вся горела и трепетала, а вот Славка никак не мог возбудиться. Что бы он ни делал, как бы ни ласкала его жена, перед глазами у Славки стояла оскалившаяся в злобной гримасе рыжая морда Питата, а в ушах звучало это шипящее «поплатишься».

В конце концов, отчаявшийся Славка, чтобы хоть как-то утихомирить начинавшую злиться жену, вынужден был использовать язык и пальцы. А когда всё, наконец, закончилось, пробурчал, что сильно вымотался на работе. А вот завтра, в выходной, они с Анькой всё наверстают.

Но, ни завтра, ни в последующие дни и ночи ничего не изменилось. Главный Славкин секс-орган не желал работать. Он мог проснуться и даже налиться силой во время прелюдии. Но, как только Славка решался перейти к активной фазе, перед глазами у него возникала оскалившаяся в злобной гримасе рыжая морда Питата, и его «дружок» тут же сдувался и повисал вялым, бессильным куском плоти.

Сначала Анька Славке сочувствовала. Она даже водила его по врачам, но те ничего патологического не находили.

- Наверно, на тебя так подействовал стресс увольнения, - сказала Анька. – Ничего, вот устроишься на работу, успокоишься, и всё опять наладится.

Ещё зимой они планировали взять в августе отпуск и махнуть вдвоём к морю: съездить по путёвке в Египет, Турцию или Болгарию. Сын Колька в начале июня был отправлен на всё лето в деревню к бабушке. Но неожиданное увольнение Славки свело все их планы на нет.

Шли дни, недели, вот уже и август наступил. Ни работы, ни секса. Понимание и терпение у жены закончились. Отношения между супругами достигли критической «точки невозврата».

- Я уезжаю к маме, в деревню, - объявила в первый день своего отпуска сквозь злые слёзы Анька, собирая чемодан. – Вернусь с Колькой недели через три. А ты постарайся к нашему приезду решить все свои проблемы.

Сашка молча проводил Аньку на вокзал. Когда, перед входом на перрон, он отдал  жене чемодан и потянулся поцеловать её на прощанье, та резко отстранилась и сквозь зубы процедила:

- Не забывай поливать цветы и кормить кошку. Если с Муськой что-нибудь случиться… Мне не нужен бездельник-импотент, не способный позаботиться даже о кошке.

2.Личный враг

Оставшись совсем один после отъезда жены, Славка бросил бесполезные попытки найти хоть какую-нибудь работу. Он целыми днями валялся на диване и слушал старые записи советских бардов: Анчарова, Визбора, Высоцкого. Из дома выходил только в магазин, чтобы купить еду себе и кошачий корм Муське. Кошку Славка почти не видел: та тщательно избегала любых встреч с хозяином. Славкины дни слились в однообразный хоровод: спальня, кухня, магазин, диван. Течение времени Славка отмечал по уменьшению оставленных женой денег. Он перестал бриться и следить за собой. Соседи при встрече с ним брезгливо сторонились, некоторые даже перестали здороваться.

Однажды, в зоомагазине вместо долговязой невзрачной девицы за прилавком оказалась маленькая сухонькая старушка. Подавая Славке пакет кошачьего корма, она вдруг тихо сказала:

- Большая беда у тебя, сынок. Кто-то наложил на тебя порчу.

- Знаю, - безразлично ответил Славка и отвернулся, собираясь уйти.

- Подожди, - попросила старушка.

Она быстро вышла из-за прилавка, подвела Славку поближе к окну и стала внимательно рассматривать.

- Нет, - наконец с сожалением покачала она седой головой. – Такое заклятие я не могу снять.

- А вы что, тоже ведьма? – равнодушно спросил Славка.

- Знахарка я, - ничуть не сердясь, ответила старушка. – Травками всякими лечу, заговорами.

- А ведьму какую-нибудь знаете? – загораясь надеждой, спросил Славка. – Ну такую, которая смогла бы мне помочь.

- В вашем городе только одна ведьма живёт, - задумчиво ответила знахарка. – Она, видать, и наложила на тебя заклятие, больше некому. Но заклятие это какое-то странное…

- Странное? – теряя надежду, спросил Славка.

- Тут, видать, не только ведьма постаралась. Ещё чьё-то злое влияние проглядывает. Но вот чьё?

- Что же мне делать?

- Приходи завтра, сынок, - сказала старушка. – Я тебе одну травку дам. Заваришь её вместо чая и выпьешь на ночь.

- И что это даст?

- Может, ничего не даст, - спокойно ответила знахарка. – Но, если повезёт, ты увидишь во сне своего врага…

- Я и так знаю своего врага! – махнул рукой Славка.

- Ты о ведьме? – усмехнулась старушка.

- О ком же ещё?

- Ведьма – только инструмент, - разделяя слова паузами, чтобы до Славки лучше дошло, произнесла знахарка. – Узнай своего истинного врага, тогда и средство борьбы с ним поискать можно будет.

Всю дорогу до дома Славка твердил, как молитву:

- Только инструмент, только инструмент…

Бросив нераспечатанный пакет с кошачьим кормом рядом с пустой кормушкой, Славка бросился в ванную и впервые за дни одиночества взглянул на себя в зеркало. С удивлением он увидел в отражении грязного бомжа, в неровной пегой щетине бороды и нечёсаных лохмах которого серебрились в свете лампы седые прядки волос.

Когда чисто вымытый, гладко выбритый и аккуратно причёсанный Славка вывалился из ванной, благоухая дезодорантом и дорогим шампунем, в нос ему ударил застарелый запах кошачьей мочи. Он заглянул в туалет. Рядом с переполненным кошачьим поддоном растекалась вонючая лужица.

- Вот ведь тварь! – выругался Славка. – И когда только успевает? Я ж вот только недавно за ней убирал. Или это было вчера?

Пришлось в срочном порядке мыть Муськин поддон и пол туалета, потом заново принимать душ и к знакомому зданию некогда родной фирмы Славка подошёл уже к концу рабочего дня.

- Игоря Петровича нет! – вскинула на Славку удивлённые глаза Людочка.

- Я не к нему, - пробурчал тот в ответ и решительно распахнул дверь в кабинет главного бухгалтера. – Разрешите, Алла Михайловна?

Не ожидая ответа, Славка вошёл и плотно закрыл за собой дверь. Им двигала надежда узнать имя своего настоящего врага. Терять было уже больше нечего, а приобрести можно многое.

- А, это ты, - ничуть не удивилась Алла Михайловна, с любопытством осматривая Славку. – Проходи, садись.

- Ты прекрасно выглядишь, - искренне сказал Славка. – Впрочем, как всегда.

- Ну и ну, - рассмеялась Алла Михайловна. – Так хорошо начал! Зачем же сводить комплимент на нет?

- Это не комплимент, а констатация факта, - Славку начала бить мелкая дрожь. Он быстро терял уверенность в себе, а разговор всё более уходил не в то русло.

- Ладно, не будем блуждать в определениях, - взмахнула холёной рукой Алла Михайловна. – Зачем пожаловал?

- Ты победила, - с горечью выдавил из себя Славка, бессильно сгорбившись на неудобном стуле. – Я дошёл до точки: работы нет, денег нет, моя семья на пороге распада.

- И кто в этом виноват? – холодно спросила Алла Михайловна.

- Я! – в отчаянии выкрикнул Славка. – Только я. Признаю. Но причём здесь мои близкие? Они-то за что страдают? Аля, я не прошу у тебя снисхождения для себя, но пожалей моих жену и сына. Они же ни в чём перед тобой не виноваты!

Алла Михайловна с удивлением взглянула на Славку.

- С каких это пор ты стал заботиться о других?

Славка сполз со стула и бухнулся перед рыжей ведьмой на колени.

- Умоляю тебя!

Неожиданно горячие слёзы хлынули у Славки из глаз. Алла Михайловна вскочила, бросилась к нему, легко подняла и усадила на стул.

- Ты что, совсем ополоумел? – сказала она. – Что это за бабские истерики?

- Прости меня, - всхлипывал Славка. – Я больше не могу так жить…

- Дурак! - Алла Михайловна достала из холодильника графинчик с розовой жидкостью, плеснула немного в стакан и сунула Славке в руку. – На, выпей и успокойся.

- Аля, Алая моя! – застучал зубами о край стакана Славка. – Прости…

- Тьфу! – брезгливо отодвинулась от него Алла Михайловна. – Терпеть не могу таких мужиков.

Она вернулась за свой стол и холодно сказала:

- Ладно, успокойся, наконец. Твои близкие, действительно, не должны страдать. Возвращайся завтра на своё прежнее место. Я распоряжусь. Сможешь здесь работать или предпочитаешь поискать себе место в другой фирме?

- Смогу! – благодарно кинулся к ней Славка.

- Не надо! – жестом руки остановила его порыв Алла Михайловна. – Оклад будет тот же. А вот про пятницы забудь, - внушительно добавила она. – Слово кому скажешь и… Второй раз прощения не жди.

- Я всё понял, Алла Михайловна, не сомневайтесь, - униженно закивал Славка. – Спасибо вам!

Домой Славка летел, как на крыльях. Жизнь опять налаживалась. По пути он зашёл в парикмахерскую и почти час развлекал девушек анекдотами, пока те приводили в порядок его голову и ногти. Дома Славка полил, наконец, на подоконниках почти засохшие цветы, щедро насыпал Муське корма и сменил воду в её блюдце. Потом плюхнулся на диван и включил телевизор.

На экране шла какая-то эротическая сцена, и Славка неожиданно почувствовал возбуждение.

- Неужели, и эта напасть прошла? – с радостной надеждой подумал он. – Чёрт! Я ж на радостях забыл узнать у рыжей ведьмы, кто мой враг. Плевать! Кажется, теперь это не важно.

Любовная сцена сменилась перестрелкой, и Славка, зарычав от нетерпения, стал рыться в тумбочке под телевизором, отыскивая диск с порнухой. Найдя искомое, он застыл в раздумьях.

- Может, лучше к Катьке толкнуться?

Нет, он уже один раз нарушил принцип, заведя роман на работе. И чем это кончилось? И кончилось ли? Славка решительно сунул диск в плейер и плюхнулся на диван.

- Что ж, за неимением реальной бабы, придётся довольствоваться «Дунькой Кулаковой», - засмеялся он. – Как говорится: здоровый онанизм укрепляет организм!

Через час бесплодных усилий, злой и разочарованный Славка выключил видик. Проклятая ведьма вернула ему работу, но не сняла заклятие! 

Утром следующего дня сослуживцы встретили Славку двусмысленными улыбками, шуточками и настойчивыми расспросами о произошедшем с ним. Славка на вопросы отмалчивался, а на подколки отшучивался. Игорь Петрович при случайных встречах его не замечал, смотрел куда-то «сквозь» Славку, на приветствие не ответил. Одна только Людочка ни о чём Славку не спрашивала, не подшучивала над ним и держалась, как и прежде.

Пару дней Славка полностью отдавался работе, разгребая накопившиеся за время его отсутствия завалы. Наконец, всё срочное было сделано, и мысли Славки вновь стала занимать его проблема. Он набрался смелости и, дождавшись конца рабочего дня, пошёл в кабинет Аллы Михайловны. Увидев его, та сначала удивлённо вскинула брови, потом нахмурилась.

- Я, кажется, тебе уже всё сказала насчёт пятниц, - сказала она.

- Сегодня пятница? - удивился Славка. – Нет, я к вам по другому вопросу.

- По какому же?

Славка замялся, не зная, как приступить к делу. Алла Михайловна выразительно посмотрела на часы.

- Как ваш Пират? – наконец, выдавил из себя Славка.

- Пират? – с интересом взглянула на него Алла Михайловна. – Прекрасно! Ему, а значит и тебе, повезло: второй этаж, мягкая земля цветочной клумбы. Так что Пират пострадал больше морально, чем физически. Будь всё иначе, ты бы так легко моё прощение не получил.

- Алла Михайловна, - решился, наконец, перейти к главному Славка. – Раз уж ваш кот жив и здоров, может, вы окончательно меня простите?

- Что ты имеешь в виду?

- Ну, это…

Славка оглянулся на дверь, убедился, что та плотно закрыта и прошептал:

- Снимите заклятие.

- Ах, это! – засмеялась Алла Михайловна. – Нет, дружок, тут я тебе помочь не могу.

- Почему? – похолодел Славка.

- Ты сказку про Аленький цветочек знаешь? – насмешливо спросила Алла Михайловна.

- Причём здесь эта сказка?

- А там описано именно это заклятие, - откинувшись в кресле, начала объяснять Алла Михайловна. – Прекрасного принца превратили в отвратительное чудовище, и снять  заклятие могла только девушка, которая бы искренне полюбила принца в этом страшном обличье. Так что, Славик, всё в твоих руках. Вернее, в сердцах твоих многочисленных баб. Обратись за помощью к своим официанточкам, к жене, наконец. Неужто, никто из них тебя не полюбит и таким?

- Стерва! Ведьма!

В ослеплении ярости Славка чуть не шагнул с тротуара под проезжающую мимо машину, но его вовремя удержал какой-то старичок.

- Куда ж ты на красный свет прёшься? – сердито выговорил он Славке. – На тот свет торопишься?

- Бабка! – вспомнил Славка, глядя в морщинистое лицо спасителя. – Знахарка!

Запыхавшись, он влетел в знакомый зоомагазин за пять минут до его закрытия. За прилавком уныло прихорашивалась долговязая девица.

- А где старушка, что здесь работала недавно? – тяжело дыша, спросил её Славка.

- Баба Вера? – удивлённо взглянула на него девица. – Назад, в деревню уехала.

- Как уехала? – пал духом Славка.

- Она меня всего пару дней подменяла, - равнодушно пожала узкими плечами девица. – А вам она зачем?

Славка безнадёжно махнул рукой.

- А как называется её деревня?

- Мне-то откуда знать? – щёлкнула косметичкой девица. – У хозяина спрашивайте. Покупать что-нибудь будете, а то мне пора закрывать?

Славка побрёл к выходу.

- Эй, мужчина, - окликнула его девица. – Баба Вера тут для кого-то кое-что оставила. Не для вас, случайно? Хотя, тот, она говорила, на бомжа должен быть похож...

- Для меня! – ожил Славка. – Не сомневайтесь, это я был тем бомжом ещё недавно.

Девица вынула из-под прилавка небольшой газетный свёрточек и отдала его Славке.

- Спасибо! – горячо поблагодарил тот. – Сколько с меня?

- Нисколько, - нетерпеливо подтолкнула его к выходу девица. – Баба Вера за помощь денег не берёт.

Дома, сидя на любимом диване, Славка бережно развернул свёрток. В нём оказалась маленькая баночка из-под детского питания. В нетерпении, Славка открыл крышечку и заглянул внутрь. Он увидел смесь каких-то мелко порубленных растений. Пахло из баночки так, что Муська, забыв страх, вылезла из-под кресла и даже попыталась залезть к Славке на колени. Отмахнувшись от обнаглевшей кошки, Славка поспешил на кухню и поставил на огонь чайник. Никакой записки в свёртке не было, и Славка, вспомнив, что говорила ему знахарка, достал из серванта заварной чайничек праздничного сервиза и высыпал в него всё содержимое баночки…

Барсик уморительно шипел, пушистым чёрным шариком катался по ковру, гоняясь за «мышкой». Мальчик громко смеялся, дёргая нитку, к концу которой был привязан яркий фантик от конфеты. Котёнок жмурил янтарные глазки, вставал на задние лапки, пытаясь передними схватить пляшущий над головой фантик. Его короткий, пушистый как у белки хвостик нервно дрожал.

- Светик, пойди вынеси мусор! – послышался из кухни голос мамы.

Мальчик сделал вид, что не слышит. Пусть папа выносит это противное ведро и вываливает его содержимое в вонючий мусоропровод. Всё равно он ничего не делает, только сидит рядом с мамой и курит в раскрытую форточку.

- Светик, Я кому сказала? – голос мамы из ласкового стал строгим. – Немедленно вынеси мусор! Я сейчас буду картошку чистить, а ведро полное.

Мальчик нехотя встал с ковра и поплёлся на кухню. Барсик пантерой набросился на неподвижную «мышку», впился в неё зубами и когтями всех четырёх лап и начал упоённо рвать на куски, отплёвываясь и фыркая.

- Перестань называть его Светиком, - недовольно пробурчал папа. – Сколько раз тебе говорить: он – мальчик, а не девочка!

- А как мне его называть? – привычно огрызнулась мама. – Святослав Сергеевич, что ли?

- Святослав – это «святая слава», - выбрасывая окурок в форточку, тоже повысил голос папа. – Святая, а не светлая!

- Ну, что встал? – повернулась к сыну мама. – Забыл, где у нас мусорное ведро?

Мальчик вытащил из-под раковины тяжёлое ведро и поплёлся к выходу.

- Святая, светлая – какая разница? – услышал он раздражённый мамин голос. – У всех святых на иконах над головой нимб светится…

«Как же надоели эти постоянные споры! – грустно подумал мальчик. – Ну почему меня не назвали Петькой или Сашкой?»

- Святослав – знаменитый русский герой! – гремел сзади папин голос. – Он до Царьграда дошёл…

Мальчик перешагнул порог квартиры и с силой захлопнул за собой дверь. Болезненный писк заставил его выронить ведро. Дверь не закрылась! Глупый верный Барсик, всегда ходивший за хозяином по пятам, бился в судорогах между косяком и дверью.

На крик сына из кухни прибежала мама. Она подхватила трепещущий пушистый комок в руки, что-то успокоительно лепетала, дула Барсику в мордочку. Всё было напрасно. Через минуту котёнок умер. Удар двери сломал ему шею. Мама заплакала, сжав в объятиях бьющегося в истерических рыданиях Светика. Папа, молча, достал с антресоли в прихожей старую коробку из-под обуви и бережно уложил в неё безжизненное тельце котёнка.

- Мы похороним Барсика во дворе, под нашими окнами, - сказал он. – Ты сможешь его навещать…

- Нет! – закричал Светик. – Никогда! Ни за что! Как он мог? Зачем?…

Когда Славка вынырнул из ужасного сна-воспоминания, на груди у него лежала Муська и слизывала слёзы, обильно струящиеся из его глаз. Увидав, что Славка открыл глаза, кошка продолжила спокойно «умывать» хозяина и даже как-то успокоительно заурчала. К собственному удивлению, Славка и сам почему-то не испытывал ни малейшего желания шугануть кошку. Наоборот, было несказанно приятно ощущать на себе тёплый вибрирующий комок. Он осторожно поднял руку и впервые погладил Муську. Та довольно выгнулась и громко замурлыкала.

Давно забытая, насильно заглушённая волна любви к ласковому домашнему существу накрыла Славку. В его руках сейчас млели от удовольствия и бедный глупый Барсик, и выкинутая на мороз и ужас маленькая Муська, и даже злобный Пират.

«Каким же бесчувственным чудовищем я был всё это время! – поразился Славка. – Это же я убил тогда Барсика. Пусть нечаянно, случайно, но убил. И переложил собственную вину на несчастного котёнка. Обвинил в предательстве и осудил как самого Барсика, так и всех, кто мог бы его заменить, а потом так же «предать», оставив меня в одиночестве, наедине с горечью утраты. Муська и Пират хотели и ждали от меня внимания и любви. А что получили? Знахарка права: ведьма – только инструмент, а враг мой всегда был со мною рядом – это я сам!»

Славка зарыдал громко, в голос, как в детстве. Муська встревожилась и напряглась.

- Не бойся, маленькая, - сквозь слёзы и сопли выдавил Славка, ласково удерживая кошку у себя на прыгающей от плача груди. – Это скоро закончится. Просто из меня выходит то зло, что копилось все эти годы.

Они мирно лежали, глаза в глаза, нос к носу. Славка постепенно успокаивался. Наконец, слёзы закончились, и он впервые ясно рассмотрел свою новую четырёхлапую  подружку. Странно, и почему это Муська раньше казалась ему какой-то серой, бесцветной? Славка с удивлением увидел, что короткая кошачья шёрстка переливается тремя, а то и четырьмя цветами. Тут были и чёрные пятна на спинке, и чистый белый животик, и рыжие разводы по всему телу и голове, и серые «носочки».

- Какая же ты у меня, оказывается, красавица! – восхитился Славка.

Муська довольно щурила янтарные глазки и чувствительно покалывала голую Славкину грудь, ритмично выпуская и пряча острые белые коготки.

- Бедная, как же ты отощала со мной, - виновато сказал Славка, ощущая под мягкой шкуркой кошки выступающие рёбра. – Ничего, теперь у нас всё будет иначе. Вот увидишь!

Муська что-то мяукнула в ответ и встала, довольно потягиваясь и зевая. Потом слезла со Славкиной груди, села с ним рядом и начала старательно «умываться», не прекращая довольно мурлыкать.

- Намёк понял, - засмеялся Славка. – Хватит страдать и рыдать! Не баба, ведь, и не ребёнок давно. Пора начинать жить по-взрослому.

Он бодро вскочил с постели и пошёл в ванную.

Довольный и расслабленный, Славка пил на кухне кофе. Муська рядом со своей кормушкой, жмурясь от наслаждения, грызла придерживая лапой размороженную тушку минтая. Вдруг раздался дверной звонок.

- Кто бы это мог быть? – спросил Муську Славка. Та в ответ даже ухом не повела.

- Привет, сосед! – ароматным пёстрым вихрем ворвалась к ним в квартиру Катька. – У тебя соль есть?

- Соль? Какая соль? – опешил Славка.

- Ну, соль! – нетерпеливо потрясла перед его носом пустой солонкой соседка. – Белая такая, на сахар похожа, только не сладкая.

- Есть, наверно, а что? – не желал выходить из нирваны покоя Славка. Им так хорошо было с Муськой вдвоём, пока не ворвалась эта чокнутая.

- Ты что, совсем отупел? – разозлилась Катька. – Неужто, импотенция и мозги отшибает?

- Ты о чём это? – возвращаясь в грубую реальность, спросил Славка.

- Всё о том же! – насмешливо сверкнула синими глазами Катька. – Анька мне всю грудь прорыдала перед отъездом, жалуясь на свою беду.

- Её беду? – поразился Славка.

- А то чью же? – заржала Катька. – Все наши бабы её жалеют.

- Какие бабы? – приходя в ярость, прохрипел Славка. – Ты что, всему дому уже растрепала?

- А я обет молчания никому не давала, - подбоченилась Катька.

Её короткий халатик распахнулся. Тяжёлые, молочно-белые груди и полоска гладко выбритого лобка чётко выделялись на загорелом Катькином теле.

- Ну, что уставился? Давно голой бабы не видел? – вошла в раж соседка. – Может, потрогать хочешь? Тебе, импотенту, ничего другого и не остаётся: только смотреть и трогать.

- Ах, ты!..

Не помня себя от ярости и унижения, Славка схватил наглую бабу, развернул и бросил грудью на стол, чудом не попав её лицом в чашку с горячим кофе. Он задрал Катькин халатик ей на спину и…

Очнулся Славка, когда всё уже было кончено. Он отпустил сладко стонущую Катьку и, тяжело дыша, прислонился к прохладной стене кухни. Катька сползла на табуретку и изумлённо взглянула на Славку.

- Вот так импотент! – наконец, усмехнулась она. – Ну, Анька! Ну, артистка! Как разыграла-то меня, а? Это она что, специально что ль придумала, что б я, типа, тебя не соблазняла, пока её нет?

- Извини, - счастливо улыбаясь, сказал Славка. – Я не хотел…

- Не хотел он! – перебила его Катька. – Все б мужики меня так «не хотели». Раз уж ты так по бабе истосковался, взял бы бутылку, букет цветов да…

Славка достал с кухонной полки пакет и подал Катьке.

- Вот, ты спрашивала соль, - поспешил он закончить разговор.

- Батюшки! – подхватилась Катька, поспешно наполняя свою солонку. – У меня ж там суп на плите кипит, и дверь нараспашку…

Проводив соседку, Славка вернулся на кухню. Муська сидела рядом с полу съеденной рыбой и, улыбаясь, смотрела на него.

- Вот так вот! – подмигнул ей Славка. – Жаль только, что опять принцип пришлось нарушить. А я и не знал, что кошки умеют улыбаться. Хочешь молочка?

В дверь снова позвонили. Муська бросилась в прихожую. Удивлённый Славка пошёл за ней.

- Славик, живой! – кинулась ему на шею с порога Анька. – А я там, в деревне, чего только ни передумала. Сегодня всю ночь не спала, боялась, как бы ты здесь над собой чего не сделал. Ты прости меня, эгоистку глупую. Чёрт с ней, с работой! Проживём как-нибудь, с голоду не умрём.

Славка обнимал жену, целовал мокрое от слёз лицо и млел от радости и счастья.

- Собирайся, Славик, - лепетала Анька. – Поедем со мной в деревню. Ну что тебе тут одному маяться?

- А как же Муська? – улыбаясь, спросил Славка. – А твои цветы?

- Попрошу Катьку присмотреть, - ответила Анька, улыбаясь в ответ сквозь слёзы. – Собирайся. Там в соседней деревне знахарка одна живёт, баба Вера. Правда, к ней запись – на полгода вперёд…

- Я не могу сейчас ехать, - усаживая Аньку на диван, сказал Славка.

- Как, не можешь? – встревожилась та. – Почему?

- Потому что мой «отпуск» уже закончился, - развёл руками Славка. – В понедельник мне с утра надо быть на работе.

- На работе? – всё ещё не веря, спросила Анька. – На какой?

- Меня взяли назад, в ту же фирму, на то же место. А бабу Веру мы как-нибудь потом навестим, - улыбнулся жене Славка. – Обязательно навестим. Меня она примет без очереди, - заверил жену Славка. – Ты скоро узнаешь, почему.

Под изумлённым взглядом Аньки он взял на руки трущуюся об их ноги радостную Муську.

- Ну, что, девочки, идёмте на кухню? Позавтракаем, наконец, все вместе…

Вот и прошёл ещё один год. Оглянемся назад: сколько сде­лано? Посмотрим вперёд: сколько ещё предстоит!? За прошедший год мы столько узнали о нашем прошлом и на­стоящем. А сколько мы знаем о нашем будущем?

Пройден виток спирали. Что ждёт нас на следующем витке? Пусть не всю страну, а хотя бы нашу Коломну?

Сейчас зима. В новом году в трамваях и автобусах под си­деньями будут установлены электропечи, оборудованные счётчиками электроэнергии. Лю­бой пассажир сможет получить свою порцию тепла, опустив в специальную прорезь печи двухкопеечную монету. Хочешь согреться — плати, если и так жарко - не плати, в этом слу­чае электропечь автоматически переходит в режим холодильника. И ещё одно новое правило хозрасчёта на транспорте: если пассажир имеет обосно­ванные претензии к водителю, он может заменить свой про­компостированный талон на но­вый.

В новом году у нac в Ко­ломне каждый сможет наконец- то сам выбрать себе врача. То есть обязанность лечиться у этого именно врача и только у него отменяется. Не нравится этот, лечись у другого. Тогда врач будет думать не о том, дать или не дать бюллетень, выписать нужное или имеюще­еся в наличии лекарство, а о том, как лучше, быстрее выле­чить пациента.

Как известно, москвичи, яро­стно ненавидя дискриминацию, вырубили под корень «берёзо­вую рощу», где иностранные гости и приравненные к ним могли свободно покупать то, что основной массе хозяев го­рода видно только через витри­ну. Разделяя возмущение жите­лей столицы и перенося их призывы к справедливости и равенству на коломенскую поч­ву, спрашиваем: доколе мы будем мотаться по московским очередям, вычёркивая из своей жизни целые дни, складываю­щиеся в месяцы и годы?

Отвечаю: скоро коломенцы смогут свободно купить в на­ших магазинах мясо, колбасу, масло, а также любовно соб­ранные своими руками на окре­стных полях овощи. Опираясь на хозрасчёт, бригадный и се­мейный подряды, аренду и коо­перативы, колхозы и совхозы нашего района обещают произ­водить и продавать государст­ву гораздо больше своей про­дукции.

В новом году меняются от­ношения между новосёлами и строителями. Теперь в приём­ную комиссию будут входить будущие жильцы. Все недодел­ки будут устраняться руками и за счёт бракоделов.

Ну и, наконец, о прекрасном. В мире прекрасного у нас всё прекрасно. Резко возрастут ти­ражи книг, пользующихся спро­сом. Прилавки книжных магазинов избавятся от нечитаемой литературы, что заставит пунк­ты приёма макулатуры в корне изменить свою работу. С экра­нов кинотеатров исчезнут неинтересные фильмы.

Многое из того, что здесь на­писано, конечно, шутка. Но, как говорится, сказка ложь, да в ней намёк. И каким будет следующий год, зависит от нас.

01 января 1989 г.

Сергей Калабухин

полная версия

Благо дара

В длинном ряду тесно прижавшихся друг к другу павильонов эти два стояли рядом, что было очень удобно: Наталье Николавне не придётся мотаться в поисках нужных покупок по всему торговому комплексу. В одном из магазинчиков продавали духовную пищу, в другом – мясопродукты. Стеклянные фасады павильонов одинаково сверкали гирляндами разноцветных бегущих огней, поздравляя посетителей с наступающим годом Лошади. Наталья Николавна замерла, как тот пресловутый Буриданов осёл меж двумя равными охапками сена, решая, в какую из двух дверей войти.

Праздников впереди было много. Католическое Рождество наступало уже завтра. Через неделю будет бессонная ночь Нового года. Ещё через неделю – родное православное Рождество. Ну а ещё через неделю, как обычно, нужно будет отметить и Старый Новый год. За двадцать пять лет семейной жизни Наталья Николавна с мужем Васенькой ни разу не пропустили ни один из этих праздников, справедливо полагая, что календарь – дело искусственное: сегодня так дни считают, завтра – иначе, кто тут прав – никому точно не известно, так что лучше одинаково радостно отметить все даты, и тогда вероятность ошибки сведётся к минимуму.

Ещё пять лет назад это были семейные праздники. Но теперь сын Петечка живёт отдельно, собственной семьёй, и Наталья Николавна могла только надеяться, что он в один из рождественско-новогодних праздников придёт в родной дом со своей женой Катей и дочкой Машенькой. Ну, или хотя бы забежит на полчасика сам, чтобы поздравить родителей и забрать подарки. Потому что с тех пор, как Петечка женился, Наталья Николавна встречает Новый год в одиночестве. В первый год после свадьбы молодые собирались где-то своей компанией. На следующий Катерина забеременела и плохо себя чувствовала. Затем родилась Машенька, и Катя не могла её оставить, а везти на всю ночь в дом свекрови не пожелала, и Петечка, конечно, остался встречать Новый год с женой и дочкой, а в последний раз Машенька подхватила где-то под самый праздник толи простуду, толи грипп.

Конечно, Наталья Николавна с Васенькой каждый раз очень расстраивались, но старались не показывать вида. Они дружно собирали в специальный праздничный пакет подарки для детей и внучки, бережно укладывали в сумку-холодильник пару лоточков обожаемого Петечкой холодца, кастрюльку с салатом Оливье и тортом Наполеон, собственноручно изготовленные Натальей Николавной накануне, и ехали на другой конец города в битком набитом людьми автобусе, чтобы поздравить сына, сноху и любимую внучку с праздником. А потом возвращались домой, где вместо радостных голосов, шуток и весёлых тостов их ждал просто непривычно обильный и продолжительный ужин.

Наталья Николавна с тоской представила, как она в предновогодний вечер накрывает, как обычно, праздничный стол в большой комнате и зажигает гирлянды на ёлке. Васенька аккуратно, чтобы пробка осталась в его руке, а не стрельнула куда-нибудь в окно или люстру, откроет бутылку шампанского, и они выпьют по бокалу за наступивший новый год. А почему бы и нет? Пусть не в их городе, но где-то в Сибири или на Урале он же как раз в это время наступил! Тем более, что наши правители своими дурацкими играми с переходом на «летнее время» всё равно совершенно спутали все сроки. Так что, час туда, час сюда – какая разница?

Затем, обзвонив и поздравив детей, друзей и соседей, Наталья Николавна накладывает себе и мужу на тарелки по кусочку кролика, приготовленного в белом соусе, исходящую паром рассыпчатую картошечку, добавляет по паре ложек оливье и хрустящей квашеной капустки. Васенька открывает запотевший после холодильника графинчик водочки, на дне которого желтеют лимонные корочки, и разливает янтарную жидкость по старинным, оставшимся ещё от его родителей, гранёным лафитничкам. Так они и сидят весь вечер вдвоём, немного выпивая, не торопясь закусывая, и смотрят по телевизору какой-нибудь концерт или известный чуть ли не наизусть фильм «С лёгким паром!». А где-нибудь между десятью и одиннадцатью часами вечера Васенька отправляется спать, оставляя Наталью Николавну дожидаться, не понятно зачем, полуночи и поздравления президента. И будет она упрямо сидеть одна перед телевизором, пить чай с тортом Наполеон, слушать бессмысленные песенки давно надоевших поп-звёзд, взрывы петард и пьяные крики за окном. А утром, часов в шесть проснётся и придёт Васенька, они вновь откроют и допьют, наконец, бутылку шампанского, и Наталья Николавна в свою очередь пойдёт спать…

- Господи! – мысленно взмолилась Наталья Николавна. – Сделай так, чтобы на этот раз всё было иначе.

Она решительно распахнула дверь и вошла в книжный магазин. Здесь пахло свежей ёлкой и ещё чем-то приторно-сладким. Теперь, когда под давлением борцов за авторские права, книги в полном смысле стали одноразовыми изделиями, содержание которых доходит до мозга потребителя через желудок, отличить обычную конфету от рассказа можно только по фантику-обложке.  Наталья Николавна протёрла запотевшие очки – делать операцию по коррекции зрения она категорически отказывалась, говоря Васеньке и сыну, что лучше потратит деньги на подарки Машеньке, - и пошла вдоль витрины, рассматривая названия «тортов»-романов, «шоколадных плиток»-повестей, «конфет»-рассказов. В жестяных коробочках разноцветными «леденцами» блестели в свете ламп стихи и анекдоты. Наталья Николавна с тоской вспомнила времена, когда книги печатали на бумаге. Специфический шелест страниц, запах типографской краски – где это всё?

- Ну, выбрали что-нибудь? – искусственно улыбаясь, поторопила Наталью Николавну продавщица. – Может, вам что-нибудь посоветовать?

Та попросила завесить ей новый роман Сэма Симмонса (Васенька обожает исторические боевики этого автора), кулёк фантастических рассказов разных авторов для Петечки, пару плиток с женскими детективами для Катерины. Сама Наталья Николавна предпочитала перечитывать старую русскую классику, бережно храня свою небольшую библиотечку раритетных бумажных книг. Для Машеньки у неё была приготовлена стопка детских книжечек с красочными картинками, разрисованными разноцветными фломастерами ещё Петечкой, когда тот был пятилетним ребёнком.

- Зачем ты хранишь этот рассадник пыли? – время от времени ворчал Васенька. – Сама глаза испортила, хочешь и внучке зрение поломать? Сейчас, слава богу, читать ничего не надо: тексты прямо в мозг через желудок попадают.

- А если я удовольствие от самого процесса чтения получаю? – возмутилась как-то Наталья Николавна. – Может, я хочу каждым словом прочитанным насладиться, над фразой подумать…

- Тоже мне, гурман какой нашлась! – отмахнулся Васенька. – Ну, не глотай роман большими кусками, ешь его маленькой ложечкой. Петька, вон, тоже весь в тебя уродился. Дашь ему рассказик какой-нибудь, так он его лижет, сосёт потихоньку, вместо того, чтобы сразу разжевать и проглотить. Смотреть противно!

- Тебе б только жрать! – срывалась на крик Наталья Николавна. – Книги – это же духовная пища, а не холодец.

- Так ведь сама ж говоришь – пища! – пожимал плечами Васенька и демонстративно шуршал фантиком-обложкой какого-нибудь рассказа, отправляя его в рот.

- У-у, потребители! – мычала в ярости Наталья Николавна и уходила, от греха, на кухню, где долго потом гремела посудой, постепенно успокаиваясь.

«Что уж тут поделаешь? – вздохнула Наталья Николавна, принимая из рук усталой продавщицы покупки. – Книгоиздание изменилось, и назад дороги нет. Хорошо хоть пираты не сдаются и как-то умудряются оцифровывать и выкладывать в интернет новые книги». Нет, она вовсе не разделяла взглядов поборников «свободной информации». Просто привыкла именно читать текст, размышлять над ним, наслаждаться фразой или мыслью, а не заглатывать его, как кусок колбасы.

Наталья Николавна отошла от прилавка к столику, стоящему рядом с дверью, уступив место шумно ворвавшейся в магазин группе подростков. Закончив бережно укладывать покупки в сумку, она вдруг увидела, что снаружи, за прозрачной стеной магазина, тесно прижавшись лицом к стеклу, стоит ребёнок лет семи, жадно разглядывая широко раскрытыми глазами заполненную красочной продукцией витрину.

«Вот ведь чудак, - подивилась Наталья Николавна. – Вон же, напротив, люди толпятся в очередях за настоящими тортами и конфетами, а этот малыш любуется фальшивыми». Приглядевшись повнимательнее, Наталья Николавна узнала в юном книголюбе одного из сыновей Нинки, своей непутёвой соседки снизу. Эта вечно пьяная, неопределённого возраста женщина появилась в их подъезде пару месяцев назад, поменяв ради доплаты свою трёхкомнатную квартиру в соседнем микрорайоне на двухкомнатную в их доме. Вера Иванна, всегда всё обо всех знающая соседка Натальи Николавны по лестничной площадке, рассказала ей, что муж Нинки пару лет назад полез пьяным в речку купаться и утонул. Та и сама пила не меньше мужа, была не раз им бита, а потому в полицию о его пропаже сообщать не стала, наслаждаясь внезапным покоем и свободой. И только когда «труп неизвестного мужчины» похоронили за счёт города, Нинка заявила о том, что её муж исчез.

- Эта лахудра всё прекрасно знала, - осуждающе поджимая губы, шептала Вера Иванна Наталье Николавне. – Просто не хотела платить за гроб и похороны.

- Ну что вы, - не верила Наталья Николавна. – Даже если и знала, может, просто денег тогда не было. Всё же у этой женщины трое детей на руках осталось.

- Совести у неё не было и нет, - отмела возражения Вера Иванна. – Не пила бы столько, и деньги бы были.

Да, резон в словах всезнающей соседки, конечно, был, признавала Наталья Николавна. Трое малолетних детей непутёвой Нинки целыми днями бегали на улице, потому что в их квартире немедленно образовался притон для окрестных алкашей, которых наступающая зима выгнала с детских площадок и дворовых скамеек. Сама Нинка нигде не работала, жила на пенсию, что ей платили за погибшего мужа, и детские пособия. Спиртное и закуску приносили собутыльники. Чем питались вечно голодные дети Нинки, никто не знал. Кое-какую одежду и обувь, из которых выросли собственные сыновья, им отдали сердобольные соседи.

 Вот и этот, самый младший, стоит на улице, за стеклом павильона, съёжившись от холода, одетый в старое и не раз латаное пальтецо неопределённого цвета, видимо, доставшееся ему после старшего брата, лохматую, сдвинутую на затылок собачью шапку-ушанку и растоптанные башмаки со шнурками разного цвета.

Наталья Николавна вздохнула, вспомнила красотульку Машеньку в новом зимнем комбинезончике и нарядных сапожках, вернулась к прилавку и купила пару «чупа-чупсов».

Выйдя из духоты магазина, Наталья Николавна подошла к мальчику.

- Здравствуй.

- Здравствуйте, - удивлённо повернулся тот к ней.

- Как тебя зовут?

- Саша, - шмыгнул носом мальчик. – А что?

- А я - Наталья Николавна, твоя соседка по подъезду. Любишь читать книги?

Мальчик как-то затравленно посмотрел на Наталью Николавну, вытер ладонью сопли и повернулся, чтобы уйти.

- Подожди, - удержала его Наталья Николавна. – Я вовсе не хотела тебя обидеть. Вот, возьми, - и она протянула ему «чупа-чупсы». – С наступающим тебя праздником, Саша! Это рассказы о приключениях мальчика по имени Денис Кораблёв. Моему сыну, когда он был в твоём возрасте, они очень нравились. Правда, тогда рассказы не нужно было сосать, и я читала их ему по бумажной книжке. Бери же!

- Спасибо! – Мальчик жадно схватил «чупа-чупсы» и, не разглядывая обложки-фантики, сразу спрятал в карман, словно боясь, что странная тётя передумает и заберёт подарок назад.

- Ты заходи ко мне, Саша, - смущённо сказала Наталья Николавна. – Я живу прямо над вами. У меня дома есть много хороших детских книг…

- Сашка! – раздался вдруг хриплый голос.

Наталья Николавна обернулась. Рядом стояла, шатаясь, пьяная Нинка. Под распахнутой облезлой коричневой шубой виднелся грязно-зелёный байковый халат. В углу ярко накрашенного рта дымилась сигарета.

- Опять ты здесь ошиваешься, дрянная девчонка! – мать грубо схватила ребёнка за шиворот старенького пальто и потащила прочь. – А ну, марш домой!

- Девчонка? – ошеломлённо проговорила Наталья Николавна. – А я-то, старая дура, ей мальчуковые рассказы подарила…

Она с жалостью в сердце проводила взглядом уходящую пару. Саша шла, сгорбившись, не глядя по сторонам. Руку с зажатым в кулаке подарком она засунула в карман своего драного пальтишка. Нинка брела, опираясь на хрупкие плечи дочери, и громко материла её и встречных прохожих.

Когда через полчаса нагруженная покупками Наталья Николавна вошла во двор своего дома, она увидела на качелях съёжившуюся от холода фигурку Саши. Та сидела, закрыв глаза. Изо рта у неё торчала палочка литературного «чупа-чупса», а на лице блуждала счастливая улыбка.

Вдруг завибрировала клипса-телефон.

- Здравствуй, ма! – услышала Наталья Николавна голос Петечки. – Как у вас там дела? У нас всё хорошо. Машенька немного покашливает, но температуры у неё нет. Так что, мы с Катюхой надеемся, что к Новому году она будет полностью здорова. Можно мы подбросим её вам на всю ночь? Видишь ли, нас пригласили за город отметить праздник на природе, с шашлыками и фейерверками. Детей никто с собой не берёт. Что скажешь? Дед не будет возражать? Чего ты молчишь, ма?

Декабрь 2013 г.    

Сергей Калабухин

Мечта и случай

В детстве я мечтал о гитаре.

- Что же это за мечта? – удивится современный мальчишка. – Другое дело…

Впрочем, я не знаю, о чём мечтают современные дети. Ведь мечты сильно зависят от времени на дворе, возраста человека и окружающей его обстановки. К тому же они бывают разные. Есть мечты глобальные, практически недостижимые. И есть локальные, бытовые. Да и случай в их осуществлении играет весьма значимую роль.

Например, когда мир узнал о подвиге Юрия Гагарина, мечтой миллионов людей по всему миру стал полёт в космос. Но осуществить это смогли лишь единицы, и всех первых космонавтов мы тогда знали по именам. Говорят, что некоторые из тех ребят, кто был вместе с Гагариным в первом отряде космонавтов, так и не увидели Землю из космоса. Случай не представился. А сейчас космонавт – обычная профессия! Все уже и следить-то перестали, кто там полетел на МКС и зачем. Даже космические туристы появились. Время на дворе изменилось, и то, что когда-то было недостижимой мечтой, стало обыденностью.

Ну а девушки всегда мечтали о принце на белом коне. Правда, сейчас коня заменил «бентли», владелец которого совсем не обязательно должен быть непременно принцем. У многих ли сбылась эта извечная девичья  мечта? В большинстве случаев глобальные мечты мальчишек и девчонок так и остаются несбыточными детскими грёзами.

Но есть мечты вполне реальные, достижимые, бытовые. В советском фильме «Курьер» главный герой, парень лет семнадцати, подходит к своему другу и спрашивает, есть ли у того мечта?

- Да, - ответил друг. – Я мечтаю о тёплом зимнем пальто.

- Как это? – удивился парень.

- Скоро зима, - сказал друг. – А у меня - только лёгкая курточка. Денег на тёплое пальто у родителей нет. Значит, опять мне придётся мёрзнуть всю зиму.

Парень снял с себя новенькое пальто и отдал другу.

- На, носи. И мечтай о чём-нибудь возвышенном.

И таких вот людей, мечтающих о самых простых вещах, всегда и везде было очень много. Собственно, каждый из нас имел или имеет подобные мечты. И я вот в детстве мечтал о гитаре. В смысле – хотел научиться играть и петь под неё собственные песни. Откуда взялась такая мечта у провинциального мальчишки из обыкновенной рабочей семьи?

Подмосковная Коломна в шестидесятых годах прошлого века представляла собою конгломерат квазидеревень. Каждый район – это отдельный мир со своим населением, где почти все друг друга знают. Да, в это время уже начали строить четырёх- и даже пятиэтажки, переселяя в них людей из рабочих бараков и частных домов. И всё же квартиры в этих «хрущобах» были в большинстве своём коммунальными. Мало какая семья жила в отдельной. И в каждом дворе, конечно, существовала своя мальчишеская банда, бдительно следящая за соблюдением чисто деревенских порядков. Мы тоже смотрели в оба, чтобы ни один чужак не мог безнаказанно пройти по нашим улицам и, уж тем более, поговорить с нашими девчонками.

Иногда мы делали набеги на соседний, не застроенный пока панельными или кирпичными многоэтажками «частный сектор», воруя в садах яблоки и груши. А сектор этот был ох как не прост! В Москве существовала знаменитая Марьина роща, в Ленинграде – Лиговка, а у нас в Коломне – Репинка, и наша новенькая многоэтажка стояла на самой границе этого бандитского гнезда. Но кто же из пацанов может проигнорировать вызывающе брошенное «А слабо…?». И мы лезли в репинские сады за вкуснейшими (после успешно пережитого страха!) яблоками и грушами.

В домах, окружавших наш двор, жили в основном работники коломенских заводов. Это был рабочий район. Все жили одинаково бедно. Телевизоры – и те были далеко не у всех. У моей бабушки, жившей на другом конце города, стоял на комоде тяжеленный ящик с малюсеньким экранчиком. Чтобы можно было более-менее нормально что-то увидеть, перед экраном висела огромная стеклянная линза, наполненная водой. Изображение, конечно, было не очень, да и интересных для меня передач почти не было, поэтому телевидению я предпочитал кино.

А кинотеатры нам в то время заменяла кинопередвижка. Когда она приезжала, со всех окрестных домов сходились люди, и прямо на торце нашего четырёхэтажного дома, построенного из белого силикатного кирпича,  возникал волшебный экран. Фильмы были, конечно, чёрно-белые. Только совсем недавно я с большим удивлением увидел по телевизору их в цветном варианте. Нет, их никто не раскрашивал. Просто цветная плёнка в те времена была очень дорогой, и поэтому гораздо дешевле для государства было снять с цветного оригинала фильма необходимое количество чёрно-белых копий и разослать во все концы Советского Союза. Так что миллионы советских людей с огромным удовольствием смотрели чёрно-белое кино и считали, что другого не бывает.

Кинопередвижка приезжала, обычно, по выходным. Её ждали, и весть о том, что приехало новое кино, мгновенно облетала окрестные дома. Кто-то приходил со своей табуреткой, но в основном зрители стояли весь сеанс. Это было, конечно, неудобно, и вскоре во дворе нашего дома построили деревянную эстраду и поставили несколько рядов длинных скамеек перед ней. Смотреть фильмы стало гораздо удобнее, но сидячих мест всё равно никогда на всех не хватало.

И вот на экране этой эстрады я впервые увидел рояль и даже целый оркестр необыкновенных инструментов. До этого я знал только гитару и гармонь. Под гармошку пели и плясали все свадьбы нашего двора. А примитивная семиструнная гитара была у одного из наших ребят. Именно, семиструнная, о шестиструнных никто тогда даже не слыхал. Летом почти каждый вечер мы собирались тесной компанией на скамейках у эстрады и пели под эту гитару песни, которые теперь называют дворовыми, хотя большинство из них были уголовно-тюремными романсами или балладами – влияние близкой Репинки.

Я жутко завидовал владельцу той гитары, который разрешал нам её немного подержать и побренчать по струнам, пока он сам закуривал папиросу, украденную кем-нибудь из нас у отца, или найденный на улице и бережно сохранённый для него сигаретный «бычок». Тогда вот и родилась моя мечта, и я поделился ею с мамой.

Однако, гитары на прилавках коломенских магазинов появлялись крайне редко и были очень дорогими, а вот полубаян кто-то из знакомых как раз продавал по дешёвке. И мне купили этот красивый, сверкающий хромовой отделкой и лаком тяжеленный для моих пока ещё детских рук инструмент. Я был страшно разочарован, и мама утешала меня тем, что баян пригодится мне в жизни гораздо больше, чем гитара.

- Научишься, потом будешь играть на свадьбах – всё верный приработок, - говорила она. – А гитара – баловство одно.

И пошёл я в музыкальную школу. Думал: «Чёрт с ним, с баяном. Главное – научиться играть. А потом как-нибудь и на гитару переберусь». Но не тут-то было! Вместо разучивания нужных мне песен, в школе заставляли пиликать гаммы и упражнения. Да ещё начались эти совершенно ненужные, как мне казалось, уроки сольфеджио. Недели проходят, а я занимаюсь какой-то, на мой взгляд, ерундой! А на гитаре-то достаточно выучить всего четыре «блатных» аккорда, и пой любую песню. Но на все мои возмущения мама отвечала, что деньги за баян отданы немалые, и, хочешь - не хочешь, надо их отрабатывать, пусть даже учёба и кажется мне каторгой.

Может быть, со временем, я бы и полюбил баян. Для учителя уже была кое-как разучена мелодия песни «Во поле берёза стояла», а для себя я начал подбирать «По тундре, по железной дороге», как вдруг конец моим мучениям положил несчастный случай. В одной из дворовых драк я повредил кисть правой руки. В кости запястья, сразу за указательным пальцем, образовалась трещина. Врач наложил гипс, и на этом мои упражнения с баяном закончились. С тех самых пор указательный палец моей правой руки несколько потерял подвижность, что поставило на мне крест как на музыканте.

Но через несколько лет, став студентом московского института, я всё же научился играть на гитаре и даже что-то там пел в тесной компании себе подобных. В общежитии у многих имелись гитары, правда, уже шестиструнные. Вот уж когда я отвёл душу! Каждый вечер брал в руки гитару и разучивал новые аккорды, переборы, песни. У меня была заветная записная книжка с текстами песен и значками гитарных аккордов над строчками. Металлические струны в то время были жёсткими и часто рвались. Кончики пальцев на руках у меня поначалу болели нестерпимо, игра на гитаре превратилась в пытку. Но это была сладостная пытка, ведь боль сопровождалась удовольствием от чувства, что у меня всё получается, что моя детская мечта осуществляется. Вскоре кожа на кончиках пальцев загрубела. Это были мои первые в жизни трудовые мозоли. Конечно, позднее будут и кровавые на ладонях от лопаты: пришлось перекидать не один кубометр бетона на строительстве дороги во время студенческой практики. 

В семидесятые, в самый разгар так называемого «брежневского застоя», в нашу жизнь вдруг массово ворвались телевизоры и магнитофоны. Причём, нормальные телевизоры, с большим экраном, пусть и чёрно-белым. И это был не импорт, а наши советские телевизоры и магнитофоны, разнообразных размеров и моделей, изготовленные на заводах  СССР. Огромные гробы плёночных магнитофонов,  дорогих и редких, сменили вполне компактные модели. А вскоре уже многие ребята гордо фланировали по улицам с лёгкими кассетниками в руках. Вместо стационарных ламповых радиол в домах появились транзисторные проигрыватели и переносные радиоприёмники. Строились кинотеатры, развивалось телевидение, выпускались сотни новых пластинок и книг, регулярно выходили десятки журналов.

Жизнь людей менялась просто стремительно. Так что, мне всегда было странно слышать презрительные реплики о каком-то «застое».  На моих глазах во времена Брежнева у нас в стране свершилась просто небывалая техническая революция в бытовой технике, повлекшая за собой и культурную! Причём, повторюсь, это была наша, советская техника, а не импорт, как сейчас. Какой же это застой? И я отлично понимаю ностальгическую тоску моих ровесников по тем временам. Потому что для миллионов советских граждан духовное развитие было важнее материального. Интересная книга, занимательный фильм или новая запись концерта авторской песни разыскивались с большим усердием, чем кусок мяса или колбасы. Журналы издавались миллионными тиражами и зачитывались до дыр. Авторская песня зазвучала по всей стране, начались регулярные слёты исполнителей и любителей. Сколько новых песен мы тогда услышали, сколько знаменитых ныне имён узнали: Окуджава, Высоцкий, Визбор, Галич, Никитин.

Но сейчас мне хочется вспомнить Михаила Анчарова, сразу и бесповоротно ставшего одним из моих кумиров, как только я услышал его песни. Это был замечательный человек, обладавший многими талантами: художник, поэт, прозаик, сценарист. Свою первую песню на стихи Александра Грина Михаил Анчаров написал в далёком тридцать седьмом году, когда ему было всего четырнадцать лет. Когда началась война с немцами, он добровольцем ушёл на фронт, служил в полковой разведке и в знаменитом СМЕРШе. Там, на войне, Михаил Анчаров начал писать песни на собственные стихи. После окончания войны, он вернулся в Москву и часто пел свои песни под семиструнную гитару в кругу друзей и знакомых. Булат Окуджава, между прочим, начал писать песни и исполнять их на пятнадцать лет позже Михаила Анчарова. Владимир Высоцкий прямо называл Анчарова своим учителем. Собственно, все наши тогдашние барды учились у Анчарова, подражали ему, но только Высоцкий откровенно признался в этом.

В конце семидесятых в студенческой общаге я просто балдел от песен Анчарова, Высоцкого, Галича, Кима. Я знал многие из них наизусть, подбирал на гитаре, пел в компании друзей. Это были совершенно иные песни, не те, что мы с пацанами когда-то пели во дворе.

По телевидению шли телеспектакли и фильмы, созданные по сценариям Михаила Анчарова. И в этих фильмах звучали песни на его стихи. Анчаров, кроме всего прочего, создал первый советский телесериал. Он назывался «День за днём», и в нём показывали будни нескольких семей, живущих в одном доме, в коммунальной квартире, их радости и проблемы. День за днём. Потом был сериал «В одном микрорайоне». И смотрелось это всё с неослабевающим интересом! Я сам вырос в коммуналке и завидовал персонажам этих  сериалов, их отношениям, взаимовыручке. С такими соседями я мог бы прожить всю жизнь, от них не хотелось уезжать в отдельную квартиру.

В одном из фильмов прозвучала песня на стихи Михаила Анчарова «Стою на полустаночке», и её тут же запела вся страна. А я пел другие:

Мы ломали бетон

И кричали стихи,

И скрывали

Боль от ушибов.

Мы прощали со стоном

Чужие грехи,

А себе не прощали

Ошибок…

Но больше всего мне нравилась песня, в которой звучали такие слова:

Наш рассвет был попозже,

Чем звон бубенцов,

И пораньше, чем пламя ракеты,

Мы не племя детей,

И не племя отцов,

Мы цветы середины столетья.

Всего каких-то десять – пятнадцать лет отделило Михаила Анчарова от магнитофонной эры, давшей широкую известность и популярность его ученикам и последователям. Когда появились магнитофоны, Анчаров уже заканчивал писать песни, перейдя на прозу, поэтому записей авторского исполнения осталось очень мало. Но всё же фирма "Мелодия" нашла старые магнитофонные плёнки любительских записей, отобрала наиболее хорошо сохранившиеся фонограммы песен Михаила Анчарова и выпустила единственную авторскую грампластинку. У меня этот диск есть, и где-то лежат старые плёнки, которые уже, к сожалению, не на чем слушать. Вот так вот распорядилась судьба: появление магнитофонов сделало знаменитыми на всю страну учеников Анчарова, а имя родоначальника авторской песни осталось широкой публике практически неизвестным. Как много зависит в нашей жизни от таких вот случайностей, предугадать которые невозможно.

Зато… Ох уж это «зато»! Всегда, ведь, хочется сказать: пусть то не сбылось, зато вот это случилось! Да, имя Анчарова-барда не столь широко известно. Зато он написал несколько замечательных книг, популярности которых могут позавидовать авторы многих нынешних бестселлеров и дамских романов. Остались прекрасные фильмы и телесериалы. Да и его песни продолжают жить, по крайней мере - в памяти тех, кто их хоть раз услышал. А слава… Мне б хоть частичку тех талантов и той славы, что были у Михаила Анчарова! Остаётся только мечтать…

Кстати, о мечте: что же в итоге? Более-менее бренчать на гитаре я научился. И даже пару красивых переборов изобразить могу. Музыкальный слух у меня есть, а вот голоса нет. В смысле – тихий он. Конечно, сейчас это не проблема - мы давно живём в мире микрофонов и электронных усилителей. Однако, петь чужие песни я больше не хочу - лучше, чем у автора, у меня всё равно не получится, - а свои писать так и не научился: не дано мне поэтического таланта, не говоря уж о композиторском. Многих нынешних «бардов» подобные «мелочи» ничуть не смущают, и они даже имеют немалое количество поклонников, но я предпочитаю ностальгически вспоминать о своей детской мечте, чем мучить слушателей. Так что мечта моя детская, увы, сбылась не полностью. Но и такой результат всё же лучше, чем вообще ничего. Иногда, когда у меня что-нибудь не получается, и настроение ни к чёрту, я ловлю себя на том, что машинально напеваю слова некогда знаменитой песни Михаила Анчарова:

День проходит без следа –

Кап-кап.

Ночь проходит. Не беда –

Кап-кап.

Между пальцами года

Просочились - вот беда.

Между пальцами года –

Кап-кап.

За эти просочившиеся между пальцами года в моей жизни было много и других бытовых мечт. Какие-то из них осуществились, большинство же так и остались грёзами. И это прекрасно! Потому что жизнь без какой-либо мечты – это не жизнь, а бессмысленное существование. Я понял главное: надо бороться за осуществление своей мечты, а не просто грезить, уповая на случай. Ведь случай может как помочь, так и помешать.  

Январь 2014 г.

Братья

Евгению Юшину

Порешил Кощей расчётно-точно:

«Захочу, и всем устрою мрак!»

Только вот стоит и днём и ночью

На его пути Иван-Дурак.

О себе не слишком-то болея,

 Но за брата, за родного, враз

Он, душой и взглядом тяжелея,

Врежет супостату в наглый глаз.

В Крым пошёл Иван к родному брату,

Сели зА стол, похлебали щей.

Вместе легче биться с супостатом,

В злом бессилье мечется Кощей.

Набирайтесь, братья, доброй силой.

На Майдане поселился вор.

Крым теперь опять навек с Россией,

За Украйну завтра разговор.

25 марта 2014г

Сергей Калабухин

Чёрный следопыт

…В руке Горгоны вспыхнул огненный цветок, и Сергея Быстрова окутало радужное облако защитного поля.

- Бластер! – изумился Быстров.

Уходя от губительного луча, он нырнул в белесый туман облака. По ушам бил тревожный сигнал стремительно разряжающегося аккумулятора. Ещё немного, и откажет не только защита, но и антиграв, и тогда Быстров просто камнем рухнет в море. Рядом с шипением возникали струи раскалённого пара – Горгона наугад резала укрывшее Сергея облако лучами бластера. Ещё одно попадание, и Быстрову конец. Рванув застёжку кобуры, Сергей тоже выхватил бластер и взмыл к солнцу. Спасительное облако осталось внизу. Солнце слепило Горгону, и потому та не сразу заметила Быстрова. Сергею пришлось впервые стрелять из боевого оружия в живого человека: обычно он обходился парализатором. Но для точного выстрела из пистолета расстояние слишком велико. На сомнения и колебания времени не было. Луч бластера ударил в парящую над волнами Горгону, и ту тоже мгновенно укрыло радужное облако защитного поля.

- Чёрт возьми! – выругался Быстров. – У неё не только боевой бластер, но и защитный комбез Патруля времени! Кто же ты, сволочь? Неужели одна из нас?

Вокруг Горгоны вскипали фонтаны пара – держать её на прицеле в болтанке полёта было весьма нелегко. Тем более что та тоже не висела на месте, не желая быть неподвижной мишенью. Защита Горгоны отказала на секунду позже полного разряда бластера Быстрова. Радужное облако исчезло, и Горгона стремительно полетела к виднеющемуся невдалеке берегу моря. Сергей сунул бесполезный бластер в кобуру и в запале выпустил вдогонку удирающему врагу заряд из парализатора. Опомнившись, он убрал пистолет и ринулся вдогонку…

- А, вот и ты, - шеф приветливо взмахнул рукой, приглашая Быстрова войти. – Проходи, Сергей, садись.

С упавшим куда-то в желудок сердцем, Быстров плотно закрыл за собой дверь кабинета, прошёл вдоль длинного стола для совещаний к первому ряду стульев и сел. Когда шеф так приветлив и зовёт кого-либо просто по имени, значит дело – дрянь.

- Знакомьтесь, - продолжил шеф, и Быстров поднял глаза на сидящего напротив него незнакомого седоватого мужчину в штатском костюме. – Это – наш коллега из Уголовного розыска, полковник Романов. А это – наш лучший сотрудник, старший группы службы Патруля времени, лейтенант Быстров.

- Николай, - чуть привстав, протянул через стол руку Романов.

- Сергей.

- Ну, вот и познакомились, - жизнерадостно промурлыкал шеф, и у Быстрова от его довольной улыбки заныли зубы. – Полковник, введите лейтенанта в курс дела. Да и мне не помешает ещё раз послушать.

- Знаешь, кто такие чёрные археологи? – спросил Быстрова Романов.

- Конечно, - кивнул тот. – Раскапывают курганы, места былых сражений. Находки продают коллекционерам, хотя по закону обязаны сдавать их государству.

- Вам с ними приходилось сталкиваться? – повернулся к шефу полковник Романов.

- Нет, - ответил тот. – Путешествие в прошлое пока очень дорого. Хронотуризм только начинается и доступен лишь весьма богатым людям. Чёрным археологам он не по карману. А официальные научные экспедиции постоянно находятся под контролем Патруля времени. Никто из наших подопечных и шагу в одиночку в прошлом сделать не может.

- К сожалению, у нас сложилось иное мнение, - хмуро сказал полковник Романов. – Кто-то летает в прошлое, минуя ваш контроль.

- Этого не может быть! – вскочил Быстров.

- Сядь, Сергей, - успокаивающе улыбнулся ему шеф. – Сядь и слушай дальше.

- В Москве есть некий антиквар – Беридзе Котэ Шалвович. У него небольшой магазинчик на Тверском и свой сайт в интернет, - продолжил полковник Романов, когда Быстров сел на свой стул. – Жена одного из наших сотрудников работает в Налоговой инспекции. Она приблизительно год назад проводила очередную проверку бизнеса Беридзе и заметила одну странную закономерность. Сначала на сайте Беридзе в разделе «Куплю» появляется объявление о том, что магазин приобретёт некий предмет у организации или частного лица. Через неделю-две в книге посетителей сайта появляется письмо некоего владельца-частника с предложением продать магазину Беридзе искомый предмет. А ещё через неделю этот предмет уже выставляется в разделе продаж магазина, и его практически немедленно, то есть – в течение суток, покупает какой-нибудь богатый коллекционер. Самое любопытное в этой схеме то, что покупатели могут меняться, а вот продавец-частник всегда один и тот же. Её ник – Горгона.

- Ну и что? – нервно спросил Быстров. – Ясно, что интернет-магазин Беридзе – просто посредник между Горгоной и коллекционерами редкостей. Он что – легализует краденое?

- Нет, - отрицательно покачал головой полковник Романов. – Ни одна из проданных Горгоной вещей никогда не была украдена. По крайней мере, никто не заявлял и не заявляет об их пропаже. Более того, они вообще не числятся в каких-либо каталогах: ни музейных, ни частных.

- Ну и причём тут мы, Патруль времени?

- А притом, лейтенант, что Горгона продаёт именно то, что заказывают коллекционеры: вещи известные, но не существующие в нашем времени. Среди них, например, золотая серьга киевского князя Святослава, украшенная карбункулом и двумя жемчужинами. Того самого Святослава, сына не менее знаменитых князя Игоря и княгини Ольги, которого убили печенеги на днепровских порогах, когда он возвращался с победой домой, разгромив византийцев в Болгарии. Печенеги отрубили князю голову и сделали из его черепа пиршественную чашу. Судьба серьги Святослава с тех пор неизвестна. Откуда она у Горгоны?

Быстров пожал плечами.

- А откуда уверенность, что это именно та серьга?

- Горгона прилагает к каждой проданной ею вещи небольшой видеоролик, в котором запечатлён вместе с этим артефактом либо его создатель, либо известный владелец. Современные методы позволяют установить точный возраст любой вещи, а полёт в прошлое делает бессмысленным подделку видеороликов. Что ты теперь скажешь, лейтенант?

- Горгона имеет возможность бесконтрольно летать в прошлое, - убито признал Быстров. Ему стали понятны и ласковый приём, и улыбки шефа. Но почему козлом отпущения выбран он?

- Но Горгона не может что-либо забирать в прошлом и доставлять сюда, в наше время. – Вмешался шеф. - Это пока технически не возможно.

- Это ваша проблема, - развёл руками полковник Романов. – Я знаю одно: мы обязаны поймать Горгону и передать в руки правосудия.

- А мы-то вам зачем? – раздражённо спросил Быстров. – Возьмите её на передаче очередного заказа в магазин Беридзе.

- Пробовали, - вздохнул полковник. – Не получается. Артефакты приходят по почте, обычными посылками. Как они оказываются на центральном сортировочном пункте Москвы, установить не удалось. Обычные почтовые коробки без штампов и отметок каких-либо почтовых отделений. Адрес отправителя не существует.

- А деньги?

- Беридзе переводит их на счёт Горгоны в одном из Швейцарских банков. Это  номерной счёт. Горгона может управлять им по интернету или лично являться в банк. Мы всё равно об этом не узнаем - банк не даст никакой информации, так как невозможно без суда объявить Горгону преступницей.

- А за что её судить? – мрачно спросил Быстров. – Горгона никого не ограбила, ничего не украла. Что вы можете ей предъявить?

- В этом-то и проблема, - уныло ответил полковник Романов. – Мы не знаем, как и где Горгона достаёт заказанные вещи. Вот почему нам нужна помощь Патруля времени.

- А мне, лейтенант Быстров, хочется знать, каким образом эта Горгона избегает нашего контроля, - жёстко произнёс шеф. – Какие у тебя на этот счёт имеются соображения?

Быстров задумался.

- На самом деле, уйти от нашего контроля очень легко…

- Вот как? – недоверчиво подался вперёд в своём кресле шеф. – А подробнее. Так, чтобы не только я, но и полковник Романов понял.

- Мы, конечно, почти непрерывно следим за порученными нашей защите и контролю людьми, совершающими полёт в прошлое, - медленно начал Быстров. – Но бывают моменты, когда кто-нибудь из наших подопечных исчезает с глаз патрульных. Например, заходит за дерево или угол дома. Через секунду-две он вновь появится, но вот откуда?

- Поясни, лейтенант, - прервал Быстрова полковник Романов. – Я что-то не понял, о чём ты.

- Каждый хрононавт носит свою машину времени на себе, как улитка раковину, - Быстров встал и продемонстрировал полковнику широкий ремень. - Универсальный пояс хрононавта, сокращённо – УПХ. Пряжка – сенсорная клавиатура. В пояс вмонтировано всё: мощный аккумулятор, аптечка, хронокомпьютер для задания координат и управления перемещением во времени, антигравитатор для полётов в воздухе, мнемопереводчик со всех известных языков, рация – словом, всё необходимое. Горгоне достаточно незаметно или заранее ввести в хронокомпьютер новые координаты, зайти за дерево и…

- …она уже не изучает в группе учёных процесс разрушения Колосса Родосского, а ворует кинжал у Бенвенутто Челлини, - восторженно стукнул по столу рукой полковник Романов.

- Вот именно, - крякнул от досады шеф. – А потом эта стерва спокойно возвращается к дереву практически в тот же момент, как покинула его, и, как ни в чём ни бывало, вновь появляется перед коллегами и Патрулём. Молодец, Быстров! И как это мы не предусмотрели такую возможность?

- Подождите! – воскликнул полковник Романов. – Но вы же сказали, что Горгона не может ничего принести из прошлого в наше время.

- Зато она может спрятать нужную вещь в укромном месте, - возбуждённо ответил Быстров. – Закопать, например. А, вернувшись из прошлого, уже в нашем времени откопать и продать.

- Как же вы будете ловить эту хитрую бестию? – озабоченно спросил полковник Романов.

- Элементарно! – небрежно взмахнул рукой шеф. – Так же, как ловят всех хищников: на живца.

…Быстров очнулся от боли. Он лежал ничком на берегу, почти у самой воды. Всё тело ныло. Скалистый берег пятиметровой каменной стеной круто вздымался от неширокой песчаной полосы прибоя, резко переходя наверху в гладкую, как стол, равнину.

- Повезло, что антиграв отказал уже во время приземления, а не в полёте над морем, - пробормотал Быстров, разглядывая торчащие вокруг острые зубья скал. – И всё же «посадка» была жёсткой…

Быстров вынул из кармана «сигару» зарядного устройства. Отвинтив крышку, он вытащил из капсулы туго свёрнутый рулончик. Взмах руки, и рулончик превратился в короткий плащ. Быстров накинул его на плечи и застегнул пряжку. «Ткань» плаща начала жадно поглощать солнечные лучи, заряжая встроенный в пряжку запасной аккумулятор.

Быстров пошёл кромкой моря. Придётся почти сутки ждать, пока солнце зарядит аккумулятор. А где ждать? От голода и жажды он за сутки не умрёт, но и оставаться на месте падения нельзя: на равнине полно диких племён, постоянно враждующих между собой, и кто-нибудь из аборигенов мог видеть его падение. Пистолет вряд ли спасёт от нападения местных отрядов – в запасе осталось не более двадцати парализующих зарядов.    

Женский плач вывел Быстрова из задумчивости. Выхватив пистолет, он осторожно огляделся. Аборигены никогда не отпускают своих женщин одних, без охраны, за пределы поселений. Став спиной к морю, Быстров стал внимательно осматривать прибрежные скалы. Вокруг было сравнительно тихо. Ни один камешек не скрипит под неосторожной ногой. Не звенят доспехи. Только шелест волн, и где-то рядом всхлипывает женщина. Быстров осторожно заглянул за скалу, из-за которой раздавались звуки плача. Перед ним в широкой нише, прижавшись к стене обрыва, сидела девушка. «Рабыня» - отметил про себя Быстров, разглядев короткую белую тунику, окутывающую сжавшуюся фигурку.

- О, Посейдон, пощади меня! – прорыдала девушка.

«Древнегреческий» - определил мнемопереводчик, мгновенно переведя фразу, и загрузил в кратковременную память Быстрова всю необходимую информацию по этому языку.

Осколок раковины предательски хрустнул под ногой Сергея. Девушка вскочила, закрыв лицо руками, и закричала. И тут Быстров увидел, что несчастная прикована к скале. Длинная тонкая цепь спускалась от широких браслетов, охватывающих запястья рабыни, извивалась меж осколков окатанных морем валунов и кончалась вмурованным в стену кольцом.

Сергей шагнул к девушке.

- Не бойся. Я - друг, - тихо сказал он.

Увидев чужака, пленница сначала удивилась. Потом бросилась к Быстрову, приникла к его груди и опять заплакала. Он стал ласково гладить её короткие пушистые волосы, бормоча какие-то успокоительные слова. Ткань комбеза на его груди стала влажной и горячей от слёз. Наконец, плач постепенно стих. Быстров осторожно отстранил от себя девушку.

- Сейчас я освобожу тебя, - сказал он, с сочувствием глядя на её поникшую, совсем ещё детскую фигурку.

Сердце Быстрова сжималось от жалости. Осторожно взяв худенькую руку пленницы, он достал нож и нажал кнопку. Из рукоятки забила короткая струя плазмы. Отрезанные цепи упали у их ног, как застывшие бронзовые змеи.

- Теперь у тебя на руках будут браслеты. Ну, очнись же!

Быстров потряс девушку за плечо и улыбнулся в её широко открытые, ещё мокрые от слёз глаза.

- Ты свободна, - он поднял с песка покрывало и накинул его ей на плечи. - Иди домой.

Убрав нож, Быстров сел на валун. Неожиданно девушка села рядом с ним.

- Ты что? – удивился Сергей. – Уходи, ты свободна!

- Нет, - отрицательно покачала головой девушка. – Освободить меня может только мой господин. А он этого не сделает. Моя жизнь закончится здесь, как только зайдёт солнце. А теперь и ты погибнешь вместе со мною.

- Почему?

- С заходом солнца сюда придёт Смерть. Чтобы она не выходила из моря на равнину и не нападала на город Дагон, воины царя Неарха каждую неделю приводят сюда раба или рабыню. Смерть съедает жертву и уходит назад, в море. Сегодня жребий пал на  моего хозяина.

- Иди домой. Я вместо тебя буду жертвой.  

- Кто мне поверит? – грустно улыбнулась девушка.

- Тогда уйди отсюда куда-нибудь подальше и спрячься, - предложил Быстров. – А утром, когда всё будет кончено, вернёшься домой.

- Ничего не выйдет, - вздохнула та. – В двух полётах стрелы от этого места - и на равнине, и по обе стороны берега - караулят воины. На всякий случай. Нам не уйти. Меня сразу же вернут сюда и опять прикуют к стене, а тебя либо убьют, либо ты займёшь моё место у этой скалы через неделю. Лучше попробуй  уйти и спрятаться сам.

Девушка вернулась в нишу, вновь расстелила своё покрывало, села и с безнадёжной тоской стала глядеть на море.

- Да уж, положеньице, - вздохнул Быстров. – Воины, говоришь?

Он посмотрел на индикатор заряда аккумулятора и безнадёжно присвистнул: энергии не хватит ни на активацию защитного поля, ни на включение антиграва. Он застрял в ловушке где-то в античной Лидии на берегу Эгейского моря. Что у него есть? Разряженный бластер, нож и пистолет с двумя десятками парализующих зарядов. Вряд ли с таким арсеналом ему удастся прорвать оцепление и уйти живым и невредимым. Разве что, ночью попробовать? А куда, собственно, он собрался прорываться? Искать Горгону? Где? Операция сорвана. Надо просто дождаться полной зарядки аккумулятора и вернуться назад, в своё время.

Быстров взглянул на стоящее в зените солнце. Что ж, по крайней мере, источник энергии ещё долго будет на нужном месте. Сергей снял плащ и расстелил его на солнцепёке – пусть заряжается. Потом шагнул в тень ниши и сел рядом с девушкой. Та удивлённо спросила:

- Ты решил умереть вместе со мной?

- Нет. Лучше сразиться с неизвестным чудовищем, чем вступить в заведомо безнадёжный бой с вашими воинами. Как говорят на моей родине: из двух зол нужно выбирать меньшее.

- Почему ты решил, что выбрал меньшее зло?

- Ну, хотя бы потому, что до заката, когда придёт за тобой Смерть, ещё далеко, - улыбнулся Быстров. – Так что я проживу немного дольше. Ваши воины убили бы меня гораздо раньше.

- Ты же можешь спрятаться в прибрежных скалах или сдаться!

- Я тоже воин, - устало ответил Сергей. – Слушай, у меня был трудный день. Мне надо отдохнуть и набраться сил для встречи с вашим чудовищем. Я немного посплю, а ты покарауль. Разбуди, если что.

Быстров лёг на горячий песок и закрыл глаза. Надо хорошенько обдумать, что делать дальше. Где искать Горгону? Негодяйка где-то здесь, рядом. Она тоже должна подзарядить свой аккумулятор, чтобы вернуться в двадцать второй век. Эх, если бы Сергей был не один, а с Генкой! Вдвоём с напарником они бы легко взяли Горгону. Кто ж мог предположить, что она вооружена и экипирована не хуже Быстрова?

- Ну что, Старшой, забьём быка? – достав из кармана монету, спросил Генка Гор. – Чур, мой «орёл»!

- Давай, - легко согласился Быстров.

Генка щелчком большого пальца подкинул монету в воздух. Та, вертясь, сверкнула в лучах жаркого летнего солнца и зазвенела на плитах террасы.

- Решка! – разочарованно вздохнул Генка, поднимая монету. – Опять мне трястись на вонючей кобыле.

- Зато тебе везёт в любви, - засмеялся Быстров, бросая окурок в урну утилизатора. – Где ты только находишь своих красоток?

- Места надо знать! – самодовольно усмехнулся Генка и широко распахнул дверь в комнату отдыха. – После вас, сударь.

Они вошли. Миновав столики с шахматами, домино, нардами и колодами карт, за которыми коротали свободное время остальные члены дежурной команды Патруля времени, друзья сели в кресла установки виртуальной реальности.

- Хочешь, после дежурства свожу тебя в одно место? – спросил Генка, запуская «Корриду».

- Нет уж, - надевая шлем ВР, ответил Быстров. – Твои красотки мне не по карману. У меня нет папаши – олигарха!

- Да брось ты, Старшой! – заржал Генка. – Я угощаю!

- Мне хватает адреналина на работе, - не желая огорчать друга резким отказом, отмахнулся Быстров. – А когда затишье, как сейчас, - в виртуалке.

- Не любишь ты меня сегодня, - укоризненно пробурчал Генка, надевая свой шлем ВР. – Почему?

- Завидую, - криво улыбнулся Быстров. – Так что, поехали? Или будем и дальше лясы точить?

- Поехали! – И Генка ткнул кнопку запуска…

…Высокие сапоги из натуральной кожи противно скрипели, когда Быстров неторопливо выходил на середину арены. Солнце пекло немилосердно. Сергей поднял вверх узкий клинок шпаги, приветствуя сидевших на трибунах зрителей. Вслед за ним на арену выехал на белой, как сахар, кобыле Генка Гор. В левой руке он небрежно держал короткое копьё и пучок украшенных цветами флага России дротиков-бандерилий, положив их поперёк седла перед собой. Правой рукой Гор снял с головы широкополую шляпу и поклонился публике, принимая свою порцию аплодисментов. Его лошадь, горячась от криков множества людей, нервно перебирала тонкими ногами, громко цокая подковами по каменистой земле.

Вдруг двери загона распахнулись, и на арену выскочил огромный чёрный бык. Очевидно, солнце ослепило его в первое мгновенье, так как зверь остановился, заморгал и недоумённо затряс головой. Его изогнутые острые рога были покрыты серебряной краской.

Гор пришпорил лошадь и, подъехав к быку, с силой метнул в него один из дротиков. Тот вонзился в могучее плечо зверя. Бык взревел от ярости и боли, взмахнул хвостом и бросился на наглого врага. Генка ловко увёл лошадь из-под удара острых рогов и вонзил в пролетевшую мимо тушу ещё один дротик. Бык резко затормозил всеми четырьмя ногами, взрыхлив копытами утрамбованную до каменного состояния землю, и резко развернулся. Из каждого плеча у него торчали бандерильи, и стекали алые струи крови. Шумно сопя, бык ринулся вперёд. Когда он подбежал, Гор перегнулся через шею лошади, вонзил копьё в бугор между лопатками зверя и налёг всей тяжестью на древко, держа его почти у самого наконечника. Генка изо всех сил удерживал быка, медленно отводя лошадь в сторону, пока она не оказалась в безопасности. Тогда Гор немного ослабил нажим и, когда бык, почувствовавший это, рванулся вперёд, остриё копья вспороло блестевшую от пота и крови шкуру, обнажая уязвимое для удара шпаги место между широкими костями лопаток – единственную «ахиллесову пяту» могучего зверя.

Бык громко взревел от ярости и боли. Быстров ловко развернул красный плащ перед его мордой, отвлекая зверя на себя. Взбешённый бык бросился на нового врага. Размахивая плащом перед его налитыми кровью глазами, Быстров обвёл зверя вокруг себя. Когда плащ описал круг, Сергей прижал его к груди. Бык вновь бросился. Почти не сходя с места, Быстров сделал полный оборот. Торчащая из плеча быка бандерилья больно хлестнула его по руке с плащом и обломилась у самого наконечника. От запаха пота и крови зверя Сергея немного замутило. Три раза повёртывался он, заставляя быка бегать вокруг себя. Зрители на трибунах ревели от восторга.

На четвёртый раз Быстров выхватил шпагу и, приподнявшись на цыпочки, вонзил её в то место, где копьё Гора вспороло толстую шкуру быка. Промах! Клинок согнулся, уткнувшись в кость лопатки. Бык дёрнул плечом, шпагу вырвало из руки Быстрова, а сам он покатился по земле. Гор тут же бросил лошадь между быком и ошеломлённым падением Сергеем. Разъярённый зверь вонзил рога в брюхо несчастной лошади, поднял её вместе со всадником и, мотнув головою, отбросил в сторону. Вскочив на ноги, Быстров подхватил шпагу и кинулся к быку.

- Торо! – взмахнул он плащом перед окровавленной мордой зверя. Где-то рядом в агонии билась и кричала лошадь, но у Быстрова не было времени и возможности посмотреть, что там с Гором. Он сосредоточился на летящей на него свирепой горе мускулов и злобы. Игры на публику закончились. На этот раз Сергей не промахнулся: клинок вошёл в «ахиллесову пяту» быка. Тот резко остановился, шатаясь сделал пару шагов, роняя кровавую пену с губ, и рухнул на землю. Сергей выдернул шпагу, и горячая кровь брызнула из раны ему в лицо…

Быстров проснулся и тут же вспомнил, где он, и что с ним случилось. Но ощущение горячей влаги на щеке не исчезло. Сергей открыл глаза. Его голова покоилась на коленях окаменевшей от ужаса рабыни. Горячие слёзы пробороздили на её белых, как мел, щеках мокрые дорожки, капая ему на лицо. Быстров вскочил на ноги и замер. В застывшей давящей тишине отчётливо раздавались громкое дыхание и плеск какого-то приближающегося со стороны моря существа. Быстров вышел из ниши и в багровых лучах заходящего за горизонт солнца увидел в прибрежных волнах встающего на задние лапы огромного ящера.

- Ни хрена себе! – ошеломлённо выдохнул Сергей. Он до последней секунды не верил в приход чудовища. Ждал кого угодно: шайку пиратов, банду разбойников или отряд воинов соседнего с городом племени, пришедших за еженедельной данью  в виде живого товара, но никак не чудом выжившего представителя доисторической фауны.

Тело морского змея всё выше вздымалось над поверхностью моря. Передние лапы с перепонками между огромными серповидными когтями ритмично рассекали воздух, словно зверь продолжал плыть. Толстый длинный хвост вспенивал воду позади монстра. Маленькие злобные глазки с щелевидными зрачками остановились на Быстрове. Распахнулась метровая пасть, усеянная острыми зубами-кинжалами, и жуткий рёв поднял в воздух с прибрежных скал тысячи птиц. Звуковая волна отбросила Быстрова назад, в нишу. Из-за его спины вдруг вывернулась гибкая девичья фигурка и бросилась к морю, навстречу зверю. Выхватив пистолет, Сергей одним прыжком догнал рабыню и отшвырнул назад, в нишу. Почти не целясь, он выпустил в ящера три парализующих заряда.  Тот замер на мгновенье, перестав реветь, затем решительно ринулся на задних лапах к берегу. Видно, для такой туши доза, способная мгновенно свалить с ног слона, была не страшна. Быстров попятился, непрерывно стреляя в надвигающуюся зубастую громадину. Заряды давно закончились, а он всё продолжал жать на спусковой крючок. К его спине прижалась дрожащая девушка.

- Ты остановил Смерть! – вдруг услышал он её удивлённый голос.

- Что? – Быстров сунул в кобуру бесполезный отныне парализатор и внимательно посмотрел на ящера. Тот неподвижно стоял в пяти метрах от берега, опираясь на мощный хвост. Пасть его осталась открытой, глаза горели лютой злобой, но монстр не мог даже моргнуть!

Быстров поднял с песка плащ и бросил взгляд на индикатор. Аккумулятор успел зарядиться лишь на треть. Что ж, Сергей уже вновь может пользоваться защитным полем и антигравом, но вот для полёта во времени энергии ему не хватит. Придётся как минимум и завтрашний день провести на местном солнышке.

- Почему ты его не убиваешь? – спросила девушка. – Избавь нас от этого чудовища!

- Уже, - ответил Быстров, складывая и убирая в контейнер плащ. – Видишь: зверь не дышит. Не может. Получил слишком большую дозу. Скоро он умрёт от удушья. Больше Смерть не будет приходить сюда за очередной жертвой. Как тебя хоть зовут-то?

- Андромеда. А кто ты?

- Ну, раз ты – Андромеда, то я – Персей, - засмеялся Сергей. – Что будем делать: останемся на ночь здесь или поднимемся на равнину?

- А как же наши воины?

- Теперь я их не боюсь.

- И не должен, - раздался вдруг чей-то голос.

Быстров обернулся, одновременно активируя защитное поле. На берег из-за скалы вышел десяток воинов, вооружённых короткими мечами и большими круглыми щитами. У двоих за плечами висели большие луки и колчаны, полные стрел. Трое держали длинные копья.

- Кто вы? – стараясь выглядеть спокойным и уверенным, спросил Быстров. – Что вам здесь надо?

Старший над воинами сделал шаг вперёд и ударил сжатой в кулак рукой себя в грудь.

- Я – Ксанф, начальник стражи Неарха, царя Дагона. Он послал меня за тобой ещё днём. Но мы нашли тебя только сейчас.

- Днём? – удивился Быстров.

- Да. Почти весь город наблюдал бой в небе над морем. Спешу обрадовать тебя, Персей: твой враг, Горгона, тяжело ранен. Он сейчас в царской темнице.

- Что ты сказал? – воскликнул Быстров. – Горгона у вас?

- Да, - ответил Ксанф. – Он сказал, что будет говорить только с тобой.

- Ты сказал «он»? – поразился Быстров. – Горгона – мужчина?

- Да, - в свою очередь удивился Ксанф. – Ты не знаешь, кто твой враг, Персей?

- Горгона назвал тебе моё имя? – уточнил Быстров, проигнорировав вопрос Ксанфа.

- Нет. Он сказал, что мы узнаем тебя по одежде. Она у вас одинаковая.

- Хорошо, Ксанф, идём. Я хочу увидеть Горгону как можно скорее.

- Персей… - замялся Ксанф.

- Что ещё?

- Разреши нам отрубить голову этому чудовищу и доставить её нашему царю? Не беспокойся: мы не присвоим твою славу.

- Ладно, - махнул рукой Быстров. – Только побыстрее, солнце уже почти село…

Да, засада всё-таки удалась. Мы с шефом обсудили несколько вариантов приманки. Нужен был артефакт, известный историкам, но о котором ничего не знает простая публика. Это чтобы нам случайно не помешал какой-нибудь хронотурист. Остановились на щите Алкивиада. Никто в наши дни не вспоминал об этом афинском политике. А ведь когда-то Алкивиад был известным стратегом, воспитанником знаменитого Перикла и любимым учеником Сократа. Более того, этот явно неординарный человек слыл в тогдашних Афинах идеалом мужской красоты! Не дурак был выпить, и весьма охоч до баб.

Щиты в Афинах тогда мастерская делала по одному общему образцу. Для богатых клиентов, того же Алкивиада например, их покрывали золотом. А чтобы в походах не перепутать, где чей, владельцы помечали свой щит специальным знаком. Так вот, Алкивиад и здесь отличился: вместо знака приказал мастеру украсить свой щит изображением Эрота с молнией в руке, так что его ни с каким другим перепутать невозможно. 

Не знаю, куда шеф отправил мой УПХ, но когда его через пару дней вернули, в нём появилось три новых устройства.

- Этот датчик ты прикрепишь к щиту Алкивиада. – Протянул мне шеф маленький целлофановый пакетик, в котором лежала тонкая прозрачная чешуйка, размером с ноготок. - Он самоклеющийся. Когда Горгона возьмёт артефакт, у тебя на поясе загорится вот этот индикатор, раздастся звуковой сигнал и на табло хронокомпьютера появятся пространственно-временные координаты украденного щита. Ты немедленно стартуешь туда. Вот эта кнопка включает индикатор внешнего хронополя, Как мне объяснили, если рядом с тобой в радиусе ста метров появится хрононавт, индикатор загорится, и ты узнаешь, что Горгона где-то рядом. Сразу включай блокиратор хронополя – вот эту кнопку. Пока работает блокиратор, никто из вас, ни ты, ни Горгона, не сможет перемещаться во времени. То есть, сбежать она не сможет. Как бы Горгона ни маскировалась, индикатор укажет тебе направление и расстояние до неё. Ну, а когда ты её схватишь…

Потом люди полковника Романова организовали через какого-то коллекционера заказ щита Алкивиада в магазине Беридзе. И вот я здесь.

Странно, Горгона должен быть уже рядом, а индикатор на моём поясе не горит. Уж не обманывают ли меня Ксанф с Неархом? Сам, как дурак, лезу в царскую тюрьму.

Мы идём по узкому извилистому коридору. Впереди и сзади меня сопровождают вооруженные мечами воины. В поднятых вверх мускулистых руках они несут чадящие факелы. Где-то позади остались царь Неарх с фальшивой улыбкой на устах и страхом в глазах, Ксанф с кровоточащей головой ящера и пиршественный зал, заполненный вооружённой стражей и демонстрирующими веселье гостями.

Воин впереди вдруг останавливается и распахивает передо мною тяжёлую, обитую бронзой дверь. Мы входим. В колеблющемся свете факелов я вижу лежащую на середине камеры фигуру в комбезе Патруля времени.

- Ну, здравствуй, Старшой, - пронзает мне сердце знакомый голос. – Дождался-таки…

- Оставьте нас, - приказываю я воинам, и те, воткнув факелы в предназначенные для них гнёзда, выходят.

- Генка Гор, - с горечью шепчу я. – Так это ты – Горгона?

- Я, - не отрицает очевидное мой лучший друг. – Генка Гор, Гор Гена, Горгона…

Он вдруг закашлялся, на губах запузырилась кровь.

- Что с тобой? – бросился я к нему.

- Не трогай! – остановил он меня. – Твой выстрел из пистолета был на удивление удачен. Парализованный, я не мог управлять антигравом и на полной скорости впечатался прямо в скалистый берег моря. Похоже, у меня переломаны все кости и повреждены внутренности.

- Завтра я доставлю тебя в лучшую больницу, - мои ноги подкосились, и я сел рядом с Генкой, лежащим на грязном и холодном каменном полу.

- Нет, Старшой, забудь. Мне хана. Я жив до сих пор только благодаря надежде дождаться тебя, обезболивающим и стимуляторам из аптечки.    

- Меня ждал? Зачем? Ты же стрелял в меня из бластера!

- Не знаю почему, но я не смог скрыться во времени, когда ты окликнул меня по рации и приказал сдаться. Мой хронокомпьютер перестал работать. Вот я и решил укрыться где-нибудь здесь, в этом мире. Пальнул из бластера, зная, что защита у тебя включена. Думал, пока ты будешь прятаться от меня в облаках, я успею смыться.

- Подожди, я прикажу перенести тебя отсюда…

- Оставь, - удержал меня Генка. – Нет времени. Я же сказал: мне хана. Свой УПХ я уже сжёг – хватило остатков заряда бластера. Так что домой мне по любому не попасть. Как и в нашу российскую тюрьму. Лучше умру здесь. Я теперь – часть этого мира.

- Эх, Генка! – со злостью ударил я кулаком об пол. – Зачем?

- Не переживай, Старшой, - хрипло ответил он. – Я ведь не дурак. Знал, что когда-нибудь эта минута настанет, и приготовился: у меня ампула с ядом в зубе. Вы меня всё равно живым бы не взяли.

- Я не про это, - мой голос тоже звучал хрипло. – Зачем ты стал «чёрным археологом»?

- Ради денег, конечно, - криво усмехнулся Генка. – Я ж детдомовский. Как подрос, меня тут же выперли на улицу – живи, парниша, как сможешь! А что я мог? Что умел? Вот тогда-то я и прибился к «чёрным копателям». Но вскоре Крот, наш главарь, погорел на сбыте найденного нами оружия времён Второй мировой войны. И опять я остался один, сам по себе. Завербовался в армию. Пять лет бросали из одной горячей точки в другую. Все ребята, с кем начинал службу, сгинули, а на мне ни царапины! Однажды вызвали в штаб, и там один хмырь в штатском предложил мне перейти на службу в Патруль времени.

- Зачем же ты теперь-то подался в «чёрные археологи»? У нас жалованье побольше, чем в армии. Иль на баб не хватало?

- Я не в археологи пошёл. Скорее, в следопыты - искал конкретные вещи, затерянные во времени. Сопровождал как-то одну группу, изучавшую подробности смерти и похорон Чингисхана. Услышал спор учёных о том, каким образом в голом поле пометить место захоронения Чингисхана, чтобы монголы и последующие искатели могилы эту метку не обнаружили, а они, вернувшись в наше время, смогли найти. Вот тогда-то мне и пришло в голову, как можно модернизировать бизнес «чёрных археологов» и заработать на достойную жизнь.

- Что ты называешь достойной жизнью? – разозлился я. – Хождение по бабам и кабакам?

- Это всё внешнее, Старшой, - сплюнул сгусток крови Генка. – Львиную часть денег я переводил детским домам. Помогал ребятам и девчонкам, с которыми вырос. Их ведь тоже, как и меня, выпихнули за дверь без денег, жилья и работы. Теперь у моих друзей есть всё, что нужно для нормальной жизни. Ну, и себя, конечно, не забывал. Я никому не делал зла, Старшой! Не жалеешь теперь, что нашёл Горгону?

- В Робин Гуды метишь? – горько усмехнулся я. – Полковник Романов из МУРа всех твоих подопечных найдёт, запишет в соучастники и, если не посадит, то добьётся конфискации всего их неправедно нажитого добра.

- С какой стати? – хищно оскалился Генка. – Я же делал всё сам, один.

- Один? – в ярости закричал я. – А кто принимал на почте без должного оформления твои посылки? Кто искал тебе информацию по заказанным артефактам? Кто ведёт твои банковские дела? Кто занимается перепиской от твоего имени с интернет-магазином Беридзе с несуществующих адресов? Думаешь, в МУРе дураки сидят? Добро он людям делал! Ты показал своим друзьям сладкую жизнь. Каково им потом-то будет, когда их опять ткнут мордой в дерьмо? Нет, я не жалею, что нашёл Горгону, потому что ненаказанное зло всегда чувствует себя добром.

- Значит, считаешь меня злом? – тихо сказал Генка. – Уверен, что их найдут и всё отнимут?

Я не ответил.

- Мы думали об этом, - вдруг сказал Генка. - Без помощи Патруля времени МУР не справится. Им придётся отследить все мои контакты в нашем времени, а это сейчас невозможно. Ты же знаешь: у каждого хрононавта есть мёртвая зона времени, куда он не может попасть – время его собственной жизни. Один и тот же человек не должен одновременно находиться в двух разных местах, тем более встречаться с самим собой.  Значит, муровцам придётся подождать не менее двадцати пяти лет, пока родится, вырастет и пройдёт соответствующую подготовку тот сотрудник Патруля времени, который сможет заняться отслеживанием моих контактов в нашем времени. Думаю, что они не станут столько ждать, ведь я не маньяк-убийца и не военный преступник. Срок давности, Старшой! А сами они и меня-то найти не смогли, раз ты здесь. Я прав?

- Не совсем, - нехотя признал я. – До этого они не знали, кто такой Горгона. Теперь ситуация изменилась. Не так уж трудно узнать, кто из твоих детдомовских друзей работает на почте или стал хакером. Их найдут.

- Найти мало, Старшой, - сжал мою руку горячими пальцами Генка. – Надо ещё доказать вину, найти улики. Ты поможешь моим друзьям? Зло ведь уже наказано…

- Как?

- Ты прав, я не гений, - усмехнулся Генка и закашлялся. Кровавый ручеёк потёк у него из уголка рта. – Моё время на исходе.

- Так не теряй его, говори, что надо сделать!

- Как вернёшься назад, дай объявление в интернет-газете «Совершенно бесплатно» в разделе «Разное». Напиши, что ищешь напарника для участия в вирт-игре «Коррида». Это сигнал о моём провале. Ребята знают, что и как им надо сделать, чтобы их, как ты изящно выразился, не ткнули мордой в дерьмо. Сделаешь?

- Обещаю, - твёрдо ответил я.

- Спасибо, Старшой! Прощай…

Во рту у Генки что-то хрустнуло, он обмяк, его напряжённое лиц

Прикрепленные файлы: