Форум

                  ПОДЗЕМНЫЙ    ГОРОД

        В  город   приехал театр.  Португизер, из  села Балаково,  уже  и не упомнит,  когда  он  бывал  в театре,  а тут  -  нате  вам –  такая  редкая  радость:  приехал  театр.

      Радость -  она  и  есть  радость,  но  как  это  часто  бывает,  она  скоротечна. Весьма  скоротечна!  Вот  и сейчас она вспыхнула  и потухла, словно  метеорит  в  небе, - в  просьбе родительницы:

            - Портик, (так  обычно кратко и ласково обращалась  она к сыну)  спустись  в  подвал и принеси  на стол солёных  помидор.

     Португизер  хотел  сказать:

               «Мне бы   побыть  на представлении  театра». Но  отказать  маме  в  такой  пустяковой  просьбе,  это было, просто, неприлично.  Просит  мама!   

    Тем  более побыть  в  подвале,  где    ещё  с детства было  интересно, совсем  кстати.

    … Подвал  ему казался   подземным театром. Можно было  послушать подвальную, особую тишину,  помечтать, представить  будто  ты - капитан Немо.  Немо потому  что ещё  живы  и не  угасли  подводные  картины  путешествия  в океане.  Подвал, конечно, не океан, но  всё  таки что-то , вроде   капитанского, театрального  кубрика.

         Да мало ли  чего  можно  было  в нём  напридумать?   Там зимой    тепло, а летом  прохладно.  Чем  не театр подземелья? 

                                            ***

      …  А история  его возникновения довольно проста. Подвал  соорудил, в бытность,      дед,  в свои  молодые, далёкие   годы. Место, по его  рассказам, он  долго  подбирал. Мечтая,  в своё  время быть  геологом и зная туф, он принялся за дело таким образом.     Вырубил  яму  в   туфе,  так  как   их поместье,  в  конце  участка,  располагалась  на  бывшем  извержении  вулкана. Это  то  и стало  главным  в выборе  места  подвала.

     Дед  иногда  обычно  хвалился ,  по случаю:   

             « Я – богач: у  меня собственное туфовое поместье!» - и, при этом  он  улыбался.

    Но  как - то странно тогда казалась внуку  его  улыбка. Она  что  - то явно  означала. Но  что? Португизер, при  этом  иногда,  спрашивал  деда:

            «Дедусь, отчего  улыбаешься? Что  там,  в  подвале  интересного? Там кроме  картошки, кроме  закатки не на что  смотреть.  Или  что там  лук  с

морковкой артисты?     Я вот, там  люблю, особенно  в жару,  сидеть  и мечтать,  но  теперь  там  почти  пусто ».

      Дед,  как обычно,  улыбался  и молчал. И вот теперь,  сейчас, внуку  лезть  в подвал.

               «  А что  пусть,-  думал  он,  опускаясь  по дробине в подвал, - театралы  едут  в  город, а я  в  свой  «театр».  Быть может,  наконец- то, рассмотрю стены,  потолок,  да  прослушаю  стены  и пойму,  отчего  деда  улыбался,  всегда  таинственно».

        Португизер  до того  доразмышлялся, что чуть  не  соскользнул  с планки  лестницы.  Благо  до  уровня пола оставалось  три  поперечины,  ладно  прибитые  дедом. И  это спасло его  от  падения. Ступил  на  пол. Осмотрелся.  Распрямил  спину.  Поднял  голову.      Над  головой  зиял  лаз - квадрат  света.   Квадрат  света  из  подземелья.     Включил   лампочку,  потом  выключил.

            «Пещера  с единственным  выходом  наружу к свету, к людям».

  Снова  осветил  подвал. Стал  рассматривать  стены,  потолок,  как и планировал,  сюда  влезая.

             «А  что чем  не сцена? пол -  подмостки. Я – артист! Картофелины -  зрители! А  что если…» - и он приложил двухлитровую  кружку,  взятую  для  солёных огурцов,  по  наряду  от мамы, к туфовой  стене.

        Ко дну кружки,  прислонил  ухо.  Обратился  вслух,  затаив  дыхание.   Подержав  так пару  минут  ухо,  при  кружке, или  того  больше,  он  услышал  отдалённый  глухой  стук. 

            «Показалось!» - пришлась  первая мысль.

  Но глухой стук  возобновился. Португизер  кружкой  постучал  об  стенку. За  стенкой  отозвались тоже  стуком, но  почему – то  тройным  стуком.

            «Что  за  театр»?- заговорил  внутренний  страх  самосохранения.  « Да  не  может  быть  этого? Чудится»!

    Вновь  троекратный  стук.   На  стенке обозначились  линии  квадрата и … тут  же  они образовали  лаз  в  туннель.

     Затрепетала   душа. Неизвестный  лаз  пугал  и манил. Но,  переборов  страх,  Португизер пополз дальше,  внутрь. Почему- то  дышалось  легко,  чувствовалось, что  под  землёй  туннель  вентилируется,  но  кем и откуда,  было  неизвестно. 

     Это  ещё  больше  завораживало  и  манило  неизвестность.  Сбывается: он  капитан Немо  в океане  неизвестностей.  Пусть  в подземелье,  какое 

это значение. Вперёд  туда,   где  таинственность  окажется  чем -  то  явным и необычным!

   Но  удивляло  Португизер  ещё то,  что,  издали лаз осветился.  С каждым  метром  ползания  ярче  и ярче. Вскоре  - вспыхнул  ослепительный  луч.

   Португизер закрыл  глаза, а когда  открыл,  то  он увидел  перед  собою …карлика, в обличии человека,   молочно - белого  цвета.  Тот  сидел  на 

выдолбленном  каменном   ложе из  туфа.    Внимательно  осматривал  пришельца. Осматривал  и молчал.  Молчал  и  Португизер,  еле  сдерживая  волнение  души. 

             «Вы,… оттуда  сверху? - поднял  вверх  тоненький  пальчик  человек -  карлик».

            - Да,-  тихо  ответил Португизер.

             – Откуда вам  известно. А Вы кто?   

             «Подземные жители  планеты!- гордо  произнёс  человек-  карлик. Вся  моя семья живёт  тут.  Я пока  один.  Дети  в  церкви  на  пятом  уровне  города»       

               - Города!  - удивился  Португизер,- значит  я  в подземном  городе.      

                « Да, город  наш  многоуровневый. Уходит  спиралью  вниз.  Пока  что  на  глубину  80  метров.    Есть  церковь,  школа, площадь  танцев. Светлый  рай  правителя. Тут  живём,  размножаемся. Тут  жили предки. Много  веков  назад. Они, как  и мы   содержим  лошадей,  коров.  Есть  колодцы,  есть  склады  продовольствия.  Входы  в этажи закрыты каменными дверьми от врагов»

                - А  что есть  и враги? – вновь удивился Португизер.

              «Да! наши  враги -  люди!  Те, что  наверху!  Но  ты не враг – ты  наш  сосед  через  стенку.  Твоё   жилище  рядом! Только  ты  другой: очень  высокий и   цвет  кожи  не белый, как у  нас  тут  у  всех.  Хорошо,   что тоже  имеешь  подземное  стойло»

                - Я там  не  живу. То -  подвал!..  Потолок  высокий! 

                «О, так  вы правитель! – и  человек – карлик  склонил  голову. У  вас  много в подчинении  людей?

                - Нет!  Я - сын отца  и матери. Нас  в семье трое!

                « Ваше  племя  выродилось? Сожалею! Чем  помочь!  Завтра  пойдём  к царю  нашему.   Его  жильё  -  светлый  рай. Там  ярко  пылают  факелы.  Лишь внизу слышится  журчание  воды,  да  ощущается  приток  свежего  воздуха.   Приходи  завтра», -  сказал карлик- человек и хлопнул  туфофой   пластиной  по стене.    Стена   отозвалась  глухим  звуком.

                             ****

  «Люди – враги  карликам?  По какой  причине?  Есть  ли этому  вопросу  ответ?  Уйти  под  землю и  жить! Конечно,  понятно : органический  мир

изменялся. Запад  с востоком  тоже  менялись  своими местами  четыре  раза.

          И экватор был  по линии: город  Грозный – город  Якутск.  И люди  были  4 метра  росту.  Много  чего  было  на  планете  Земля.

      Можно  предположить такое.  В  результате   повышенного  фона  земли, очень  быстро  расплодились  гиганты животного  мира  и потеснили  людей  того  мира.  Погибли  или  были  съедены  миллионы.  Остались  лишь  те, кто  был  лилипутского  роста.  А  выживали они  в  пещерах. Постепенно переселились в  Подземелья разломов  земли. Так  возникла  новая  раса  карликовых  людей.

     А,  быть  может,  ввиду  внутриплеменного  «опыления»,  т. е инцухта, гиганты вырождались  и превратились  в карликов.

   Или,   быть  может, это  поселяне  иных  цивилизаций  вытесняли  людей  планеты,  по  подобию  искоренения  североамериканских  индейцев  пришлыми  воителями  огня.

    Быть  может!  Тем  более что  люди – карлики  расселены  по планете  в разных  её  точках.    

     Предположу  рискнуть и высказать  такое  мнение.  Всего  лишь  мнение.  Во  времена  великих  и необходимых  расселений  народов,  аборигены,  тёплых  и благодатных  мест  выживания, жестоко  истреблялись,  когда переселенцы  оседали  в этих  местах. А  местные  люди уходили  под  землю.  

     Известили же  нас  недавно о том, что был  зафиксирован  гул планеты: в Ростовской  области,  в Канаде и других  местах  одновременно. Не это  ли  « плач  Духа»,  ушедших  в  подземелье   планеты,  живущих  там  поныне? А?

     …Люди  и  сейчас    век  захвата  рынков  сбыта  товаров,  в  «век мести»  цивилизации  человеку,  в  век новых  болезней  и отношений  меж  людьми, уже не братья,  а   враги.         

     Исчезли  лавочки  в  станицах, капитал  правит  своё  дело  даже  в туалете, а у врача  тем  более.  Галстучников  множатся  ряды  и бездомных, бомжей  тоже. 

       Уходят  люди  не  под землю, а в землю по миллиону  в год  и более. Свирепствует  вражда: военная, экономическая, психологическая и весь  сказ  моего  несюжетного отступа.

      Помилуй, Боже,  аборигена  Земли!»

                                               ***    

            Тартак -  человек карлик,  свесил  ноги с каменной  лежанки. Короткие,  но  довольно  развитые. Он  намеривался  встать  на гладкий  пол,  отшлифованный  ногами,  за много  лет. Глядя  на  пол,  он  прищурился,  по  привычке,  потому  что  в помещении пылал  факел. 

     Свет  факела обозначил  рельефное  пространство  стен.  На  них  были  видны  фигуры: подобие  коров, извилистых  растений, фигур, кругов  и  выпуклостей .

     На  потолке  был  огромный круг – подобие  Солнца. Этот  круг,  по  всей  вероятности, о памятном  дне,  взволновавшем  Душу  подземного  жителя.

    Он, Тартак,  только  раз, за  свою  30  летнюю  жизнь  под  землёй, выходил  на  поверхность. И  то  благодаря  милости  правителя.

    Тот наружный, ослепительный  свет был  удивительно  тёплым.   Над  головой  горел  яркий  факел  большой, пребольшой.  Мир природы был сочен  и  разнообразен.  Вот  он что  запомнил. И  эта  память,  от  наружного  мира,  грела  его  сердце, почти  старика. Это было давно.

              « Увидеть бы сей  факел ещё раз.  Жизнь  закончиться  в  35  лет.  Тогда  я буду  уже  глубоким  стариком»,- вздохнул  он  и прослезился. Как  горько  осознавать!»

     Опустил  ноги  на прохладный,  каменистый пол, и неспешно  прошёл  к  каменной,  округлой  запорной  двери. Поднатужился  и приставил её к  стене.

    Хлынул  поток  воздуха,  поколебав  пламя  факела. 

    Спустился  ниже.   Вглубь этажа.

  Вскоре подошёл  к  подземному  ручью. Омыл  руки,  шею.  Вода  взбодрила  мысли.

     Он  вспомнил о том, что  надо  уже  встречать  вчерашнего  гостя,  живущего  через стенку.  Так  он  предполагал.      Иначе  откуда  бы  ему догадаться о том что, Португизер  явился  из подвала.  

        Вспомнил и решительно  начал двигаться  к  месту  встречи.

                 «Интересно  как  долго  живут  его  родичи, в том подземном   городе.  Что  - то  там,  в городе,  непорядок:   всего  несколько  человек живут.    Что  означают  слова:  мать, отец,  сын?  Надо  гостя встречать!    Провести  его  по  тропам  своего  подземного  города,  сам  город  показать».

                                             ****

         …Каменные,  второстепенные тропы  от одного жилища  к другому. Главные же тропы    широкие.  Потолки  выше  роста карликов:  в полтора  метра.  Жилища  ярусные, но  можно  пройти: от одного  к другому.

Главные  тропы  ведут  к  местам  подземного ручья,  молельне,  к  площади  танцев  и  игр.  Воздух  подаётся  по  вертикальным  шахтам.  В  особых  местах, в те времена,  содержались  карликовые  животные: лошади , коровы.

     Этилированные  растения служили  пищей.

                                                ****

    …  Знакомый  лаз    осмотрен,  благодаря  яркому  лучу  фонаря.

                « Лаз  как лаз,  ничего  особенного, кроме вьющихся  выбитых   двух линий по  низу  лаза.  Они, эти  линии,  указывали  путь вглубь. Это понятно, но  кем  и когда проделан этот  штрек ? Кем  очерчены  линии на стенах»?   – думал  так  и полз,  и полз в  город  познания, в город другого  мира  человек  наружного  мира .

      Когда  световое  «бревно» его  фонаря «схватило  и прижало»     силуэт  на  стене и ослепило карлика, тот,  закрыл  глаза,  истошна  закричал:

         « Огненный  шар закатился  в  город! Спасайтесь!».

         - Тартак,- понимаешь,-  выключил  фонарик  Португизер,- это  прибор- фонарик, не шар  солнца.  Не   бойся, он  не обожжёт.

   Успокаивая  карлика,  он  протянул  руку  с фонарём  Тартаку. Тот попятился от  него  на  шаг,  остановился.  Не  отрывая  взгляд  от  руки с  фонарём,  замахал  ладонью,  защищаясь  от  протянутой  руки:   

           «Шар  спрятался!  Он  « пробежал  по  глазам». Им  больно!    А я  и так плохо  вижу  из-за постоянного  сумрака. Он  заразит  моё  тело,  а  оно  уже  старое, дряхлое. Шар надо  бросить  в  подземную  реку!»

     Вокруг  них  стали  собираться  карлики.    На их лицах, даже  при  свете  настенных  факелов, «жил»  испуг  от крика  Тартака.  Португизер,  подбирая  слова, добросердечно успокаивал   собравшихся карликов:

              - Этот  свет  вас не заразит.  Это  не  огненный  шар. Его свет  холодный.  Он  просто  освещает  темноту.  Он лучше,  чем  факел.  Он  не дымит. Запаха  не издаёт.  Понятно? Он  полезный тут , у вас.  Он  помощник  человеку.     

    Карлики, слушая  спокойную  речь,  тихо шептались  о чём - то  своём. Видно,  что  они  поверили  «лекции»  Португизера.

      Успокоил  свой  испуг  и  Тартак.

 Португизер  предложил  убедиться  в безопасности  шара.  Включил  фонарик.  Округлый  зайчик  света выскочил  и  прилип  к стене. Он  погладил  пятно  ладонью  и затем  поднёс  её  для  осмотра  Тартаку. 

               - Смотри,  Тартак,  ожога  нет, а от  солнца,  там,  на поверхности   тело  человека  обжигает. Это  правда!

  Тартак  коснулся ладошкою светового пятна.

                «Да! - громко  подтвердил  его  слова  Тартак,- свет  прибора  не обжёг!  Значит  он  безвредный  для  всех нас».

     Гномы  закивали  головами  в знак  согласия.   

 А  тут послышался гуд. Это  было  оповещение  ко  сну  в  подземном  городе,   которому надо  было  немедля  действовать.  Группа  карликов  спешно  стала уходить  вверх по каменной лестнице.  Португизер   смотрел  на  ступеньки  каменной тропинки  до  тех  пор,  пока  не  исчезли   карлики.

                  « Вернуться  в  подвал?

  И  тут…его шаг остановило   свечение то,  которое  видел  в  первое  посещение.

    Появилось,  словно,  из стены. И   плыло к  нему.  Плыло и пульсировало,  а когда  оно приблизилось  на  уровне  глаз  Португизера,  остановилось.  И, к его удивлению,  заговорило:

               «Я -  информационное  поле  Земли.  У  вас,  там  наверху,  обо  мне  не оповещены в такой  степени  известности  как  тут, на глубине  80  метров.  Тебе  повезло .  А  посему  можешь  задать  мне любой вопрос,-  и 

свечение  заколебалось, и  внутри  обозначились  точки - пуговицы:  красная,  чёрная, белая.

               «Это  что услуги  в подземном  городе?»  

    При этой  мысли вновь подала  звук поле,  уже  более  требовательный,  чем  несколько  минут  назад.

                «Оно  что  сердится  на  меня за  моё  непонимание  возможности  узнать  новое  о  подземном  мире?»

     Последовал густой,  встревоженный  гуд.

                « Явно  сердится». 

                -  Хорошо, Поле  Земли,  объясни:  зачем  прятаться  карликам  от  людей? Кто  и когда тут  вырыл  глубокие  колодцы? Кто выдолбил туннели,  по которым  можно  протащить  даже слона?  Есть  и другие  вопросы. Узнать  бы  ответ  об одном  вопросе.  

               « Понятно»,- послышался  голос сверху.

 Португизер  вверх голову,  а  там  только глаза  потолка.

                  «Чудеса!»

 А  голос :

                «Человек Земли, слушай  ответ.  Материки  планеты движутся. Я  так  говорю, потому  что  знаю:  Вы студент  физфака. У  вас  каникулы.  Так  вот  Вам уже, думаю  известно  об этом  движении  материков. И о  платформах  Земли, думаю,  имеете  понятия.  Они  ни на минуту не останавливались  в своём  движении. Они и в эту  минуту  в движении.  Так  вот,  давно  - давно были  Времена карликовых  рас. «Подземные  горожане»,  с которыми  Вы  сегодня  встречались, имеют  странную  свою  родословную:  среди  их  особей  были  гиганты со стальной  силой мускул. 

Они  могли  трансформироваться  в  текучее  состояние,  как  вода,  потом  проникали  в глуби  Земли. И там  расщепляли  любую  породу. Рыли  колодцы, каналы, реки,  которые  есть  в этом  городе. Обустраивали  помпезные  залы  для  торжественных  встреч,  склады.  Да,  вы уже  о многом, узнали  об этом  у  Тартака».

               - Да,  это правда! 

               «Это  была  великая  цивилизация. Можете  обозреть  только их  следы.  А вы, Студент,    случайно бы,  поинтересовались  бы  о «книге   Ксенофона» (римская летопись  4  века  до н. э.).   Раса,  не  похожая  на вас, как  вам  уже известно, никогда  не  поднималась  на  поверхность  Земли».

               - При случае, в Москве  зайду  в главную библиотеку  страны!- согласился  Португизер.    

               « Уважаемый,  может  быть,  помните,    была  жестокая личность -  император  Нерон.  Так    вот  в этом  городе, где  сейчас  беседуем,  со  времён  императора  Нерона  скрывались  христиане,  преследуемые 

римлянами. ..   Прощайте,  я  в  пространство Времени…погружаюсь.  Время прогулок  зовёт  на  предмет  совершенствования разговора с  хомосапиесами    этой  эпохи».

                                                                    ****        

    …  На лежанке  досматривал   необыкновенный  сон  Тартак.  Умостившись  в  своей   каменной  кровати, похожий  на топчан,  Тартак так  погряз  в  видениях, что  совсем  позабыл  о  встрече.  Он, конечно,  не 

запьянцовский.  Просто  обуянил  сон.

     Приснился огромный - преогромный  шар,     из  которого  оробело,  смотрели  глаза  земного  человека. Они  двигались  туда-  сюда,  будто  бы что заметили,  а  сказать  не  могут.

             «Бр-р!»  - вздрогнул Тартак и  проснулся.

   Протёр  пальчиками  глаза. Недалеко от  каменной кровати пылал  костерок.  На  железных  рогатках  котелок. В нём  булькала  съестное. Помещение  заполнял  запах  снеди.   Его вторая  половина  улыбалась,  расчёсывая  густые  волосы. Она советовал:

             -  Торопись  умыться,  скоро  появится  гость.

    И  надо  же в каменную  дверь,  похожую  на  плоский  камень,  постучали.

   Тартак  откатил  «дверь»  и увидел  пред  собою  гостя.  Это  был Португизер.

              -  До  вас, Тартак, пока  доползёшь,  голову  расшибёшь. Хорошо  что, сразу,  как  кончилась  туннель, можно  было  распрямить  ноги  и 

идти.  И, ещё  вот  что. Если бы  не  нарисовал  мне  маршрут  дороги,  то я бы  заплутал бы в  другой  ярус  вашего  поселения.

     Он, как  полагается, поприветствовал  обитателей. Хозяйку  Киренну,  сына  Анпила.  Семейство собиралась  кушать.  Пригласили  гостя.  Он   сказал:

                  -  Спасибо!

  Но  чтоб  не  обидеть,  взял    лопаточку,  похожую  на  нашу,  земную,  чайную  ложечку.

                  – Отменная  каша,-  улыбнулся   Португизер,  облизывая  ложечку.  Киренна  кивнула  головою,  в  знак  согласия  его  словам.

    Сын  Анпил  глаз  не сводил  с гостя. Жался  к маме.  Слегка  дрожал.

                 -  Это  наш  гость,  - сказал Тартак.  Я с ним -  согласно    разрешению правителя -  выйду  на  поверхность.  Посмотрю  что  над  нами.  Ночью, сверху слышал  гул. 

                 - Ой,  как  интересно,  качнул  головой  Анпил,  и  потупил  взор,  глядя  на  отца. 

      Ему  тоже  хотелось  выбраться  на  пов

**** 

    …  На лежанке  досматривал   необыкновенный  сон  Тартак.  Умостившись  в  своей   каменной  кровати, похожий  на топчан,  Тартак так  погряз  в  видениях, что  совсем  позабыл  о  встрече.  Он, конечно,  не 

запьянцовский.  Просто  обуянил  сон.

     Приснился огромный - преогромный  шар,     из  которого  оробело,  смотрели  глаза  земного  человека. Они  двигались  туда-  сюда,  будто  бы что заметили,  а  сказать  не  могут.

             «Бр-р!»  - вздрогнул Тартак и  проснулся.

   Протёр  пальчиками  глаза. Недалеко от  каменной кровати пылал  костерок.  На  железных  рогатках  котелок. В нём  булькала  съестное. Помещение  заполнял  запах  снеди.   Его вторая  половина  улыбалась,  расчёсывая  густые  волосы. Она советовал:

             -  Торопись  умыться,  скоро  появится  гость.

    И  надо  же в каменную  дверь,  похожую  на  плоский  камень,  постучали.

   Тартак  откатил  «дверь»  и увидел  пред  собою  гостя.  Это  был Португизер.

              -  До  вас, Тартак, пока  доползёшь,  голову  расшибёшь. Хорошо  что, сразу,  как  кончилась  туннель, можно  было  распрямить  ноги  и 

идти.  И, ещё  вот  что. Если бы  не  нарисовал  мне  маршрут  дороги,  то я бы  заплутал бы в  другой  ярус  вашего  поселения.

     Он, как  полагается, поприветствовал  обитателей. Хозяйку  Киренну,  сына  Анпила.  Семейство собиралась  кушать.  Пригласили  гостя.  Он   сказал:

                  -  Спасибо!

  Но  чтоб  не  обидеть,  взял    лопаточку,  похожую  на  нашу,  земную,  чайную  ложечку.

                  – Отменная  каша,-  улыбнулся   Португизер,  облизывая  ложечку.  Киренна  кивнула  головою,  в  знак  согласия  его  словам.

    Сын  Анпил  глаз  не сводил  с гостя. Жался  к маме.  Слегка  дрожал.

                 -  Это  наш  гость,  - сказал Тартак.  Я с ним -  согласно    разрешению правителя -  выйду  на  поверхность.  Посмотрю  что  над  нами.  Ночью, сверху слышал  гул. 

                 - Ой,  как  интересно,  качнул  головой  Анпил,  и  потупил  взор,  глядя  на  отца. 

      Ему  тоже  хотелось  выбраться  на  поверхность. И  мало  ли  что     желал бы,  чтобы  взглянуть  на  неизвестный  мир  снаружи. Разрешения  от  правителя  города  было  только  одному.  И  то  досталась  в благодарность     особого  расположения  правителя  к Тартаку.

                 - Выходим наружу,- сказал  гость и встал  из-за  каменного  столика. Спасибо   вам,- поклонился  хозяйке.

    Пропустив  вперёд  хозяина  жилища,  двинулись  к  выходу  на  поверхность.

    Тут следует  заметить,  что  выхода  было только  два.

  Двигались   к  №1.

    Отодвинув  тяжёлую  выходную  «дверь», выползли   и ступили  на   поляну,  на  которой  росли  какие- то  кустарники.  Отряхнулись.  И  тут  заартачился  Тартак:

                   - Боюсь!    Хочу вниз! Ой, вон  твои  соплеменники,  вдали!  Убьют!  Боюсь!  Сказал и  дрожит.

                   – Хорошо, хорошо, -  спокойно  и дружелюбно сказал  Португизер,  и  взял  карлика  за  руку.

   Тартак  успокоился,  озираясь на кусты. Почувствовав  некоторую  защиту, стал  осматриваться,  задавать  вопросы: 

                  - Это что,-  он присел на  корточки,- провёл по  траве пальцами.

                   - Ой! живые!  У  нас  там,  внизу,-  и он ткнул  палец в  траву, этого  нет.

                     – Правильно, там  у  вас  полумрак,  траве  нужно  солнце,-  и  Тартак  взглянул  в  небо.  -  Что  - то  оно  нас  не приветствует.

  Не отпуская  ладонь  Португизера,  Тартак   с  осторожностью  и  недоверием  к своим  ощущениям,  касался то  побега,  то дерева.  Проходя  мимо  кряжистого  тополя,  он  прижался  к спутнику.  Он  поспешил умиротворить  карлика:

                    -  Это  дерево!  Оно  не  упадёт  на  нас.  Оно  держится  корнями  за  землю.    – Тронь  рукой – не собака оно.

Тартак коснулся до  коры. Руку  не  отдёрнул -  совладал  с  собой.

 Улыбнулся:   

                      - Оно  меня  приняло  за   земного жителя. 

   Посигналила    машина. Тартак – за  спину  Португизера. Дрожит,  как осиновый  лист. Закрыл  глаза. Вцепился  в штанину  и  ни  с места. Пришлось  Португизеру  объяснять  о том, что  эта  машина  и  почему  она  

сигналит и  что  она  не опасна  на  тротуаре.  Он внимательно  слушал,  кивал  головою. Португизера  это  внутренне смешило, но  он   улыбку,  усилием  воли  прятал  за  складками  губ  рта. 

     Карлик  молчал.  Ему  явно  уже  хотелось  к  себе – под  землю. Вокруг  кипела,  гудела,  разговаривала жизнь  поверхности  земли,  по сути,  ему  неизвестная,  непонятная,  шумная.  Он  машинально  переступал  ногами,  жмурясь  от  солнца.

 Вскоре  солнце  выпросталась  из  объятий  серых  туч  и  ослепила  мир  природы. Тартака  ослепительные  лучи  раздражали,  даже  злили.

                      «Как  Португизер  их  терпит?»   

                     - Хочу  домой! – простонал  карлик и  потянул  спутника  к  ближайшему  пеньку.  Сел.  Потом  вздохнул:

                      - Веди  меня  домой!  Трудно  тут  жить! 

   Подошли  к  подземному  лазу.  Постучали.  Им отодвинули  камень -  крышку.  Карлик  Тартак  влез  в внутрь  подземелья. 

 Португизер  направился  домой.

                                            **** 

        … Над  карликом, зависло  бледно-  белое  облачко. Оно  приподняло  его,  и   увлекло в  сторону каменной  двери.

        Оттуда  слышалась  тихая,  ласкающая  слух  музыка.  Её    мелодия,  словно  тёплая  морская  волна,  удаляясь,  тянула  его в  щель,  между  каменной  дверью  и  стеной  его обители.  Затем   облачко  приподняло каменную  задвижку,  и  через  неё вынесло Тартака наружу.  И   ему  предстала   бездна  ночи. Из её  глубины    мерцали  искры звёзд.  Таким образом, Тёмная  Даль  приветствовала  выходца  подземелья.      Это  был,  своего  рода  ритуал.    Мерцание  прекратилось.  Вспыхнула    облако,  полукруглой  формы.  В  её  центре  светилось   оранжевое  пламя. И  сразу  навстречу,  ввысь,  понеслось  облако.   Тартака  оно  несло   с  такой  скоростью,  что  окружающий  ночной  мир  был  похож  чёрное  полотно.   Он  попытался  пошевелиться,  но  не смог. Хотел спросить: «куда  мчит  его неведомая,  властная  сила».  Но  язык  не  слушался.  Внутри  тела  пробудился  испуг.  И, вдруг,  движение  прекратилось,  и его,  на  мгновение,  ослепил  шар,  похожий  на  солнце,  которое  видел  наружи,  когда  они были  на  прогулке  с       Португизер.  Но  это  солнце-шар только  ослепил,  но  не грел, а  даже  пригасился,  будто  о  чём - то  сообщал  Тартаку.   Но  о чём?  Житель  подземелья  понять  не  мог.    И  тут  вновь  ослепил  карлика  Тартака, на  какие – то доли  секунд, и  исчез.  Но,  что  это? По,   светлеющему,  полотну  неба  пронеслось  великое  множество  воинов на  лошадях,  и, просто,  пеших  со щитами,  копьями.  Вся  эта  картина  длилась  довольно  долго.   Они  идут и идут,  а  вместе   с  ними движется  топот  тысячи  ног.  Несметные  полчища  воинов.     Шествие   неожиданно исчезло»

    Тартак  проснулся. Огляделся.

     Над  потолком  висело  облачко  пара.  Рядом  горел  костёр.

 День  был  на  земле, или  ночь  никто  не знал.  Ни  Тартак, ни  жена,  ни  сын.  Шли  энные  сутки  подземной  жизни.

                                             ***

            « Если  Земля - тёмный  уголок  Вселенной  между Луной  и Планетами  то,  что такое  Земля?  Из книг,  которые  прочёл   известно, что я и растения живём в нескольких мирах, а мы  - органическая  жизнь на Земле. Хорошо, понятно  пока…   А  вот  уже  стало  известно о том, что Луна  отходит  от  планеты  Земля.  Когда удалится то, что  будет  со мной?  Оледенение  покорит живой  мир? Трудно  представить! А  улететь  на  другие планеты не можем. И нужны ли мы им там, и в качестве  кого будем  там?     Вот,  недавно на днях,  стал известен такой  факт.  В одном, из районов  Кубани,  были  примяты  посевы  в форме  часов. Стрелки  часов  показывали  пол - седьмого утра. Кто  послал  эту  нам  информацию  с точным  указанием  время?    О чём предупреждение?   Никто  не может объяснить. И возможно  ли  приблизится  к этой  загадке ни  на пол -  миллиметра?   Пока что нет  и нет!»

        От длительного  размышления  устала  голова.    Организм погрузился  в иное  состояние, состояние второго   сна. Увидел  себя  в  горизонтальном  положении, движущемся к ярко  светящемуся  образу  Абсолют.

       Мозг   напрягся, философически  оповещая  все    клетки,   о входе новой  информации. Вначале  послышался  запрос  о  том, каким  водородом, в данный  момент  бодрствования,  он, мозг,  питается.  Оказалось что земным, самым  низким, обычным для  нас  всех  землян. 

     Но  что  бы вдыхать  водород  Абсолюта, то надо  человеческому  телу с его духом пролететь  все  планеты, ныне обозримой,  Галактики.  Оказалось,  совершить полёт  дело   абсолютно  невозможное.

     Тогда  голос Абсолюта  стал  снижать  уровень  информации, и оповестил  о том, что  несколько  дней с планеты  земля  будет  видна  Луна, необычного  жёлтого  цвета. Намекнул  о том,  что  там намечается  передел её аэродромной  территории.

      ….Португизер  увидел  жёлтую   Луну.    Поразился  тому, что на ней ни одного  чёрного  пятна.  И  тут он понял смысл информации  в форме  часов.    Однако, почему  часы  показывали  пол - седьмого  утра.  Стал  размышлять  далее о самой цифре  семь.

        «В самом  деле,  если отключить  логику;   затем  включить  воображение, то можно  её  представить,  как  виселицу.  На,  накренившем,  столбе. А это    жуткий  её  вид!   А  вот самое   слово  семь, с мягким  знаком, тоже читается» любопытно!  Слова с мягким знаком это:  тьма, ночь, тень. Плетень  имеет  тень.  Боль  - тьма  мучений! И так далее!  Всё  это суммируя,  можно  предположить, что  живому  миру предстоит  что-то испытать,  довольно  невероятное, а что – время  покажет».  

                                  ***

    …От жёлтой   Луны  отделилось облако и стало  наплывать   на лицо   Португизер. Её странная  сущность, захватив  взгляд,  двигалось  и двигалось .  И в вот его  оно, облако,  щекочет лицо.

      Португизер распахнул  глаза. Увидел  поседевшего майора.

       - Пора  заступать на  пульт  управления, товарищ капитан. Капитан  Португизер присел  на кровать и майору    Грекову:

        -Я  такое  видел, такое!  Такой город подземный …чудеса.  Люди  там - карлики. Подвал, наш видел, мама что-то говорила и  многое другое.            

       - Вот, вот не то приснится, если  на  ночь  читать разные  приключения.  Мы, с тобою где? Тоже  в подземном, электронном  подвале  товарищ  капитан.

                                               « МИНА – ТРОЙНИК»

                                                  рассказ  

На  участке  у  Петрова  уродился  чеснок.  Головки  почти  в  кулак. Правда,  чесночинам  еще  надо  дозреть. Потом  их  загрузить  в  чечёнку и поставить  на  горище.  Так  думалось     хозяину  ридной  постати.  Но,  c  вчерашнего  дня,   стал  замечать  селянин: то  в  одном  месте  огорода   выдернута  чесночина,  то  в другом. И  уже  не  одна там,  а  появились  кружки  пустот, как  следы воровства, без малейшего  зазрения    совести. Погуторил  с  супругой,  дескать,  надо  принять  меры.

   - Что  же,-  она  говорит,  - так   Вань,  разумею:  надобно  туда  собаку  привязать.  Место участка, что  проходной  двор.  Головки  нынче  завидные!     -  А  что  дельное  слово!  -  поддержал  её  совет  Иван.      И тут  же  вошёл  в  сарай. Прихватил  плоскогубцы,  два  железных  прута,  проволоку.  На  участке  обустроил  проволоку  по длине  участка  меж  вбитых  прутов. Привел пса.  Трезор   стал, на  верёвке  равной  половине  постати,  караулить  урожай. Подойти к  любой стороне участка не  возможно:  порвёт  штаны,  а то  чего -  ещё   пуще.    Прошло  три  ночи без  воровства. Вечером,  в разное  время, Иван  приходил  к  «охраннику» поил, сытно  кормил,  беседовал,  давал  наказ  быть  начеку.    Если  слышался  тревожный  лай, спешил  Иван  на  участок.  Так  длилось  почти  неделю.  Супруга  Ивана  Рая, как-то  за ужином,  говорит ему: -  Да  кто  там  ночью  в  темь  такую будет воровать.  Да,  к  тому же  там  собака. Она  «посигналит»!   - Хорошо, – согласен!   Сегодня схожу  в последний  раз,  так  как  полная  луна.  Уж  очень  светло: «хоть  иголки  собирай!» Сходил  к собаке.   Вернулся  Иван -. и на  боковую.  Лежит  и  слушает  ночь.  Ни  лая. Обычно,  если  что, то  лай  слышался  явственно.  И уснул в добром  спокойствии.  Наступило  утро. Иван  - весь  вслух.  Ни  сигнала  с  поля. Однако,  от  греха  подальше – ноги  в руки - и к «сторожу»  Ещё  издали   он увидел  кучку  обрезанных побегов чеснока. Задрожало  сердце,  не веря  глазам.Так  и есть!  около  собачьей  будки   солидный  оберемок  обрезанных  побегов.  Вот  так  воры:  усыпили  собаку  и тут  же  обрезали  чесночины.  В  насмешку:  дескать  - вот  мы,  мол,  какие  гении!   «Ладно,  товарищи гении,  будем  кумекать,  чем  отвадить. Вдруг «понравилась   вылазка»:  могеть  повторят?»  Купил  Иван  рыболовных  тройников.  На вбитые колышки, заподлицо  с грунтом, приторочил тройники  на  дебёлой  леске (можно  сомов  ловить).  Снял  с охраны  пса  Трезор.   Стал  ждать – поджидать. Через  некоторое  время объявился  результат: кое-где вновь  обозначились  проплешины  без  чеснока. Однако, в  последующие  дни, бог  миловал  участок, а, быть  может  совесть «заговорила».  Шло  время. Иван  успокоился.  А тут  вскорости случилось  вот  что.   Один  из  местных , забухал  и, в компании своих  братков,  проговорился  о  тройниках  с  показом  следов  на  ногах.  И  это, случайно  узнал Иван.  Обратился  к  другу:  участковому.

Участковый предложил  открыть  дело. Иван  отказался.  А  вор  огородный  оплатил  убыток Ивану.    …Так  неадекватно  сработала  в  поимке  вора  «мина – тройник». 

УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ

1.Поцелуй  - микроб

2.Самлёт – не пёрышко,

 а гениальности зёрнышко.

3. Питался  до уровня  кадыка у общественного корыта.

4. Остановка -  незамужняя  женщина.

5. Цена бананов предельно  загнутая. 

6. Счастья  росток – лучик Восток.

7.Язык в чехле рта грозит остриём.

8.Судьба  не темна. Темень судьба.

9. «Авось» - трос надежды.

10.Воздух – наживка крючку Жизнь.

11. Извечное «ля»- в моторе такси - от рубля.

12. Любое  колесо не катится – по  щеке дороги ластится.

13 На поле неба ночь дискобол

14. Годы – верстовые столбы Жизни.

Владимир Конарев

ЗАПИСКИ  ФАНТАЗЁРА        

  «ЦЕПОЧКА»  ИЗ КОЛЕЦ

                       ПРУЖИНА  И ВРЕМЯ.  

         Второй час ночи. Прямоугольное  окошко  мобильника высветило цифру один.  За  окном что-то  неправдоподобно тихо.  Только  на столе   говор   клавиш компьютера.  На плоскости ноутбука  красуется  важное  слово: Заголовок.   Вообразите, что оно, это слово,  одушевлённое существо. Представили?  Напротив  Вас, на табуретке  смастерённой  вашими руками.  Смотрит на  буквы, которые  вскакивают  в строки, ниже заголовка, и благодушно  гордится  (попутно щеголяет розмыслами)  тем,  что о ней повествуется во втором  часу ночи:   « А что  неплох, неплох!  Особенно симпатична  заглавная. Хорошо, что она  не  иностранная. Ох! Как  они  надоели, просто жуть! Куда не глянь – «ослепляют зрачки»!  Хоть  глаза  закрывай!  Ладно,  потерпим! К делу!   Первое - наперво нужно попытаться   осмыслить  совместимость  слов: пружина и время».  Ему,   Заголовку,  возникшая,  гордость приятна. Ещё  бы оно, существо.   Не с прописной буквою.  В данную минуту  хотело  рассказать  Вам   о  том, что такое  заголовок.  Да  вспомнило  что это сообщение  давно известная  аксиома.    … Пружина  в часах  крутила,  колёсики  времени.  Мостились  «рельсы»-  строки в текст. Попеременно   одна - за одной, об кость  головы  стучали  новые мысли, явно  просясь  поведать о том, почему в её  слове ( заголовок)  девять  букв и четыре слога, приятно перекатывающееся в горле, если их  не торопясь произнести.    И тут не к месту…  … Слышится  писк внутри компьютера.  По истечении минуты, микрочип его сердца  одумался, и выдал краткое,   любимое словечко:  «Совместимы!  русские слова:  пружина  и время. Не парься, писака, лягай спаточки. Сидишь, паришься,  о какой - то пружине  мозги людям  сушишь!»  - Хорошо  принято,- согласился с ним  полусонный, пишущий  Иван,- углубляемся, насколько возможно, в  понятия  слов. Слова, сами  по  себе, обыкновенные, русские. И всё же, всё же что их «роднит»?  Всматриваюсь в их «лица».    Оказывается, что общее у них по одной букве  «И» и  «Р».  И всё!   А в чём их различие?  Тут тоже  понятно: пружина – термин технического склада, а  время  можно притулить к формулам  по физике

 Не обидится, даже  если бы  могла обижаться.    «А если бы  могла?»- призадумался  Иван.  Обхватил  голову  натруженными   ладонями.  Сжал  область  висков.  Погрузился  вглубь  розмысла.  Да  так  глубоко, что в  черепе   щёлкнуло.    И  нате, вам! Отключилась  логика.   Включилась  приблуда, именуемое  клавишами …  Воображение.  И поплыли  брассом  волны предложений. И  затащили, почти за уши, абзацы. И  поплыли  перед глазами  картины, запечатлённые  в годы юности.  Почему?  Нагрелись  в полуночи  провода мыслей? В какой-то степени с этим вопросом  согласился  Иван, а на вечер дня  запланировал вновь включить правое  полушарие.  И вот  что оно  рассказало.  Думаю, что тут  «вина» близости  моря, однако… 

                      БРАССОМ   ВОЛНЫ    ПРЕДЛОЖЕНИЙ

      … Иван  шёл  вблизи заборов.  В палисадниках родной, до кровинки,  станицы  благоухали  весенние цветы и  сады.   Блестящие  почки любимых   вишен, похожие  на пульки патронов  для  пистолета Макарова, разместившись  на  веточках, своим  «лбом» целились в  небо.  Иван представил:    «Наступит  время и из них брызнут  лепестки,  станут  антеннами. Они впитают  информацию  из бездонного  неба.  Пружина  информации  своим  винтом обособит  зачатие  плода и подарит его человеку. Но не сразу! А согласуясь  со  временем».

                               КАСАНИЕ  ГРАВИТАЦИОННЫХ      ВОЛН

     Иван  нажал  клавишу пауза  и   почувствовал  касание  гравитационных волн. ( Совершалось  слияние  чёрных  дыр!).   Закопошились  мысли.  Конечно, они  не куры. Но всё таки заметим:  как- то, вроде бы совсем не к месту. Но  давление  волн усиливалось.  Пришлось, не по  своей  воле,  поднимать  пальцы над клавишами компы  и, они  ведомые  ими, начали  выводить  следующие  строки.  Привожу.   Вот  так   отпечатались на  обыкновенном  белом листе  формата А-4. Любезно  прошу: вчитайтесь. Возможно  Вы, дорогой читатель,  вклинитесь  в резонанс моих фантазий. Строки  ещё  не огранёны, потому  не бриллианты. И всё же, всё же…

      Живу меж  строчек   в падеже.   Каким?  О, сам не знаю!  Но  понимаю, что уже  привит я им. Страдаю!  И жизнь  тех строчек   длится  там, и  в море дум  впадает. Когда я «в люди»  их отдам – посредственность   не знает!  Пока  торопливо  бежали  к Вам строки, воображение унесло ум в межгалактическое  пространство.  Приблизившись  к одной из чёрных дыр, он,  фантазийный ум, почувствовал шестым чувством что, Время в новой (обнаруженной  случайно)  чёрной  дыре  сжалось.  Всплески  гравитационных  волн усилились.  А когда  воображение ума вернули мою Душу  на землю, то клавиши компьютера вновь «ударились» о поэтическую модель мысли. И пошло-поехало! А «приехало» вот это. Стишок- малышок.

… Я придумал  себе  ореол, исходящий  из зависти блуда, но одно, но одно не учёл, что я  грешник ваш, милые  люди! Он не греет ни сердце, ни душу – сам  себя  согревает  в усладу.  Всё ж однажды, не медля, разрушу, и пошлю ореол…куда  надо!

   … Иван  выглянул  в окно. Заклубилась  пыль  у  края соседского огорода.       «Это к буре!»   Когда  обвалился  водяной  поток, он вышел  на улицу, умыл   тело, и в голове  проросла  мысль:

   «Зайду в комнату  и остановлю  компьютер. Достаточно  хлопать пальцам  по уставшим  клавишам. Содержание  есть. А оно, содержание, и есть сюжет  фэнтези.  Конечно, кто-то не согласится. Тогда – прям -  ищи тему в компе, он подтвердит мысль».     Извините, это не читателю. Это  себе для взрыхления  памятки.  Теперь всё!    

                                         С ВЫСОТЫ  РАССУЖДЕНИЙ

  Я  опять за своё. Пробую виртуально  представить  пружину  времени.   Она  упоминалась  ранее.  Я пробую её  ставить  перед  глазами.  Видите? Нет? Но она  перед  вашими глазами.  Увидели?  Понятно: Вам тоже  необходим  посыл её образа, то есть его  обрамление.   Хорошо.  Творим  образ.

     Приглядитесь. Конечно, сей образ - не женщина.    Пружина стальная с добавкою хрома. Жёсткая. Сверху  придавите. Придавили? Э! не на ту  напали!  Без ног, без рук, а ударишь  об пол -  подпрыгнет. Обидеть  себя не даст. Да это Выи без   фентезийного  глаголивания  знаете. И всё же -далее.

      Читал  где-то  в СМИ о том, что  некоторые  её пружинные «расы» живут до ста лет!  И что там  за  добавки? Быть может, был внесён в состав висьмут или купрум   эс о четыре. Не знаю! Однако  подумал: вот бы мне укусить  вместо  десерта,  что-нибудь  из периодической системы, да потом, не «парься»  живи  свои законные сто или паче более годков.  Но, увы!  Увы ! «Увыкай»,   да не прельщайся элементами. И всё таки 100 годков, это сто колец, а жизнь – пружина, а она,  как всем известна,  жёсткая.

     Это как  у пня  спиленного дерева. Приглядитесь! Сколь колец, столько  ему лет. Если промежутки  между кольцами неширокие, то  не завидуйте жизни  дереву. Нелёгкой была! А если промежутки    шире, тех,  которые рядом, то  сядьте, поразмыслите  о жизни дерева и, в довесок  своей.  Так что крути - не крути  пальцем  по кольцам пня, а размышляй.

      Размышляя – вспомни о спирали ДНК. Она запрограммирована. Кем! Позвольте  мне сказать.  Фентезиору.   Быть может  орбитой вращения земли? Или пружиной  времени из Вселенной?

 Или  ещё, позвольте добавить такой «пирожок» для  розмыслов. Начинка такова.    Кто они приходящие к живым  призраки?  Не отошедшие ли из души  её кольца, потом укутанные  в свои одеяния с прорисовкой определённого образа человека? Жуткие, жёсткие, я говорю, видения в кругу иного времени жизни.

ПРУЖИНА  ДЕТСТВА

  … Пружина, как таковая,  состоит  из  набора  колец:  одна  над другой. Но они, обрисуем  виртуально, свободны друг  от друга.  В противовес  в пружине Детства, назовём их  кольца -дни, свободны. 

 … Помните   себя? Скажем - вам  пять лет. У себя, во дворе, ты  сам  по себе  свободен. Свобода  везде.  Можешь  погладить  щенка. Можешь  крикнуть  на кочета: «Эй, Петька, зёрен хочешь?».  Он  вскинет  резной, красный гребешок и заторопится  за  угол  хаты, подумав:  «Приставала! Брысь!»   

…Сколько  свободы в мыслях!  На небо  запрокинешь вихри и подолгу  и пристально любуешься облаками. Ты  ещё  не знаешь  ещё  о том, что за ними  есть чёрныё  дыры. Не знаешь что, существуют  гравитационные  волны, о слиянии которых сто лет назад предсказал гений  Эншнтейна, а я узнал  об этом  15 июня  2016 года, после  обеда.  … Кольца  моей  свободы эх-хе?!  Где вы? Вы – дым, рассеянный  в пространстве  жизни!

..Пружина  Детства  очень ограничена количеством  колец. Об этом  понимаешь позже. И всё -таки…

   Если  взять одно  кольцо пружины  времени, то  можно  вспомнить о том, что было обидно тогда, когда тою свободу ограничивали: «туда не лезь!», «о том  не спрашивай!», «взрослым  поймёшь!»  Обида ускользала, потому  что во времена СССР была  светлою.

  Сейчас на  почернела. Стала жесткою. Везде вроде ей, обиде, свобода, но  если только у неё есть мешок денег и власть.  А виновата  в этом,  как я полагаю, по -дилетантски, виновна  Пружина  Времени.

Вначале она разжималась  и сжималась по указке  КПСС, сверху. Детству от такого действа перепадало (позавидуйте  дети свободы!)  детские ясли, без протекции и «подмазки деньгами», отдых в пионерских  дачах  и лагерях, хождение с родителями на первомайские праздники, дешёвые  конфеты  «лампасейки» в жестяной  коробочке.

     Эх-ма! всё это за горами, за долами перестроечных времён  и идейных  потрясений… чего  уж там живите, не ропщите!   На пружину  прибабахнутого  Времени.

  … Но  Небо голубое, а оно  куда  мудрее нас!

Отредактированная    для  сборника  прозы.       На 2017год

                           Владимир  Конарев                                        

                          ТРОПЫ СУДЬБЫ

                                 повесть

  Портрет деда

         У меня  на  столе -  портрет казака, моего дедушки  Василия  Романовича  Смыкова. Старинный портрет с подписью  фотографа -   оригинал  в  твёрдом  картоне. Есть  и  рисованный  потрет. Оба они - память.  Оба   дороги мне. Однако в рисованном  портрете  нет  двух  серебряных  Георгиевских  крестов,  медали,  знаков  отличия,  нет  за поясом  кинжала.  А  это  всё -   главное для меня было и есть! 

         Рисованный портрет во  времена моего  детства  хранился   около  зеркала.  Висел он  на  гвозде, вбитом в  дощатую  стену. 

     Всякий раз, когда я оглядывал  себя  в зеркало,  дедуля  смотрел  на  меня,  а  я  на него. Строгий,  серьёзный  взгляд  остерегал меня от  многих  необдуманных  поступков. Особенно  вспоминался  взгляд. Когда  же меня  подстригали  «под Котовского», я обязательно     оценивал  стрижку  в зеркале.   И, казалось,  дедушка  вот - вот откроет  рот,  подкрутит   «будёновские»  усы, и одобрит мой  новый вид: « Любо,  внучёк,  любо!».  Но дед на портрете  невозмутимо   молчал  и по-прежнему  лучил  взгляд.

         Из далёкого  детства припоминаю  тот вечер, когда  мамуля, смахивая  пыль, осевшую  на стекло  рамки, сказала: « Ты  просил  однажды о том, что  вот было бы  хорошо,  если бы  дед  хоть словечко  вымолвил.  А  так, мол, смотрит  и смотрит молча».  Сказала  так,  а  сама  вытерла  нахлынувшие  слёзы. Давно это  было, а, надо  же,  припоминается…      

          Настоящий    портрет  на твёрдом  картоне появился неожиданно  и случайно,  в  тот  отрезок  времени, когда   была  жива  мамуля, а у меня не было семьи. Приехала  из грузинского  города  Зугдиди  Нелли , моя  двоюродная  сестра.  Её  мама  Александра -  старшая из  трёх дочерей  Смыкова.

     Распаковала  сестричка  багаж.  Загадочно  подмигнула  нам  с мамулей и -  хлоп  на  мамину  ладонь портрет  дедули. Мы   почти разом  ахнули.  Мама тут  же - в слезы.  Взяла  дорогой  портрет,  гладит  любимое  лицо, а  слёзы, слёзы…слова  сказать  не  дают, и всё же выдохнула:

            - Я знала, знала, что  портрет  объявится.  И  вот он! - а  сама вновь  в слёзы. - И  где же он  хранился, Неля?

           - На  потолке, в старом  сундучке.  Мама  перед  смертью  просила    поискать  там, «если  не обгрызли  мыши», -  ответила  Нелли.         

      Вечером  я  рассматривал   драгоценный  портрет: обмундирование, награды, кубанку,  кинжал.    Расспрашивал  о наградах,  о подвигах деда. Словом, о том, что  помнит  мама  и что  ей  рассказывала бабушка  Анна  Ефимовна.  То, что тогда  узнал,  сейчас  с трепетом  вспоминается.      

       «Папа  слыл  отчаянным  и смышленым. Суди  сам. Приписав    два  года,  ушёл  на  первую  мировую  войну, где  и отличился. За какой  подвиг,  не знаю. Только  фото тех  лет как бы само  говорит: « Видишь  на  груди     медаль?  Боевая!  Гордись, сынок! Кресты - серебряные».

Давно  это  было. Многое  позабылось. Осталось  фото.

Оно  и  сейчас  немногословно. Язык его краток.  Память  вечна,  пока течёт  река  времени.   А   время,  как  река  Чамлык, течёт по  сей  день,  только  реке  неведомо , что уже иное  поколение  купается  в её  воде. Припоминается такой  эпизод.

         Анна Ефимовна  рассказывала  о  том,  как  в старину  жили  казаки, какие  строили  хаты, что  выращивали  на  своих  наделах в поле.

      Сидя на  скамеечке под  любимой  яблоней  мужа Скороспелкой, Ефимовна   пела  мелодичные  казацкие  песни.  Их   мелодия  и слова  сердечно ложились  на  дно  души,  согревали  её.  Ночные  шорохи  кроны не пугали ,  когда  звучали  грустные  ноты  о гибели  казака  на войне.

Сколько  минуло  лет,  а  нет-нет да припомнятся  те  минуты  у яблони.

Продолжение следует

                                             Отец

   …Время  беспрерывно  катит  своё  колесо.   Вот раскатило и отрезок ленты  повести, покатилось… дальше -  к  советскому  периоду моей  жизни.  А тут и школа,  и работа в поле рядом,  на сиденье трактора.

  Минула одна  война,  другая.  Сколько  станичников  она  поглотила, толком-то  никто  не  знает  и, пожалуй,  никто  и не расскажет, разве что вспомнятся  общие  слова  на  памятниках  и  захоронениях.

Вернулись  немногие из миллионов. Вернулся  с фронта и мой отец. Бывший  политрук  роты  сел  за рычаги  трактора. Пахарь он  был  знатный. О таковых  говорят  в  народе: днём  с огнём  не найдёшь. И не потому, что был  плечист  и силён, а  потому что был  немногословен и за  любую  работу  брался  с охоткой.  Да и «коня железного» изучил  до винтика, что  тоже  имело  значение.

         Кроме  всего этого, отец быстро сходился  людьми. Умел  убедить в нужности  дела  и решения  свыше.  Словом,  он и  в мирное  время  был  политруком  по  своей воле, по  характеру  поведению.

     А  что касаемо качества  пахоты, то следует  добавить, что, оно,  качество,  тоже было  в  зачёте  знатному  станичнику.

    Возьмём такой пример.

   Являлась  в станицу  Петропавловскую  какая -  нибудь  знаменитость и пыталась  соревноваться  на  вспашке  чернозёма  с местными. Но   уж  тут,  не обессудь,  было тяжко тягаться, в том  числе  и  с моим папкой.

     О, да! Сколько   времени после этих гонок  горел на загоне  костёр  спора -  о глубине  захвата   лемехом, об  огрехах  между  борозд, о  распашке  концов  загонки. Каждому было по  сердцу стать  признанным  пахарем, вырасти  в глазах  бывалых  пахарей – дедов, да и всех зрителей. Многие  и сегодня знают  толк в  качестве вспашки.

       И главное: нередко бывало, когда  кто-то из  приезжих, погостив  день -другой   у земляка, оставался    в станице  насовсем. Лучшего  места для   души   с крестьянской закваскою было  не найти. И новый станичник ни о  чём  впоследствии  не  сожалел, а благодарил  случай  и Бога.

      И тогда  улыбался   папа «приписанному»  к  казакам  и  гуторил:

      -  Принимаем!  Любо,  дорогой!  Любо! Вживайся  в  нашенское  дело! Чем  сможем, поможем: и делом, и  советом.

  А  отцу опыта в крестьянском деле было  не  занимать, думалось,   нажитый  кому бы  передать.  Не  одна - сотни загонок  распахано.  Послушный  плуг  знал  почерк его руки. Прямолинейности  борозды  завидовали  многие   пахари.  Учились у него росписи  плугом  при   каждом  удобном  случае.

        - Наш  Корнев, - говорили  станичники,-  пахарь  из  пахарей,  да  плюс  рекордсмен    по  сменной  вспашке.    Угнаться     за  его    усидчивостью в седле  трактора  не каждому  по  плечу.  Послушны  рычаги   на  поворотах!  

      В  разгар  весенних, а  чаще  осенних, полевых  забот, он брал в  поле  меня.  Конечно,  не  всю  рабочую  смену я  высиживал  рядом,  но все же достаточное  время .   Приходя  со  стана  бригады в загонки  поля, подолгу  смотрел  на трактора,  на  растения,  вдоль  которых  полз  культиватор  или  тянулась  сцепа  борон. Подсаживался слушать  беседы  пахарей  в обеденный  перерыв.   

        - Пап,- просил, пользуясь,  случаем  краткого  отдыха, - дай  порулить! Иногда  перепадало. Сидя  рядом с отцом в кабине, учился  рулить.  Но  это  было  не  просто,  зато  восторгов – через  край!  

         -  А  рычаги,  пап,  как  вожжи  коню?  Да?

         -  Почти.   Только  они  из  металла. 

   Но   чаще,  сидя  в тени лесополосы,    любовался действом  агрегатов.  Когда  трактор,  урча,  вползал  на макушку  склона,  то  мне казалось,  что  трактор  въедет  в  небо  и  вспашет  тучи. Тучи  тогда  представлялись  квадратами  полей.    

     Текли  минуты  мечтаний  и  воображения:  то   сам сижу  за рычагами,  то   трактор без  человека  пашет  поля  неба.

     Мечта,  как  полноводная  река, текла  и текла. А говор  мотора   был  песней. Как- то  спросил:

     -  А  почему  один  мотор  урчит  тяжело,  другой  -  легко?

     -  Они,   как  люди,  тоже   разные,-  отвечал  отец.

       - Или  как  друзья?

       - Можно  и  так  сравнить.

 Хорошо помню те дни,  когда  отец  дневал  и ночевал  в поле  и не было              никакой  возможности  взять меня  в  поле, я, придя  из  школы  и приготовив  уроки,  усаживался  за  калиткой  на  лавочку  и  ждал  отца.  Ждал  из-за  угла  улицы   автомашину,  которая  развозила  пахарей  по домам. А  то  и просто бродил  по двору,  томясь  в  ожидании.

      - Ма-а..,  скоро  папка  вернётся?

       - Видишь, смеркается, скоро  зафырчит  грузовик.

   Получив  ответ, брёл вновь к лавочке   и  погружался   в  полевые  мечты.

    Грузовик, как всегда,  задерживался. Кончалось  терпение  ждать.   

         - Ма-а,   а  папка  обещал,  как  приедет,  в  гости  сходим  к  соседу.  К  нему  друг  приехал.  Знаменитый.  Комбайнёр.  Награды  у него  есть. 

        - Пообещал,  значит  сходите.   Наш  отец -  человек  слова.  Жди. 

     Слушал ответ,  а  ухо обрабатывало  звуки шоссе.   Наконец-то    ловило  звук мотора, и   грузовик  выныривал  из-за  угла.

        -  Ура!  Папка  приехал! - и со  всех  ног  встречать.

Когда  повечеряли,  отец  напомнил:

      - Собирайся.  Идём. Нас  ждут. 

   Знатный  комбайнер дядя Ваня Сергеев  увлекательно  и  детально  рассказывал  о  комбайне  новой  марки. Я  внимательно  слушал.  Запоминал.  Оказалось,  что  комбайн, как  и трактор,  любит  и смазку  и  ласку, не  отказывается  и 

от запчастей.  А на жатве  трудится больше  человека.  

      - Любит  руки одного  хозяина, -  утверждал  Сергеев в  процессе рассказа.

       - Да, - соглашался  отец, - вы,  Иван,-  истинный  знаток  техники.  Не  за  красивые  слова  в  поле  награждают,  а за дела.

     - А что  может   ваш  сын? -  поинтересовался  Иван  Сергеев,  глядя мне в лицо. 

   – Володя,-  отец  чуть  призадумался,  оформляя   мысль.  – Да  многое:  самостоятельно  запустит « пускач»,  переключит,  чтобы  получить  устойчивые  обороты    движка,  ну, и  у  рычагов  не  растеряется,  тронется, опустив  плуг,   начнёт пахать.  Конечно,  под  моим  присмотром. 

       -  Правильно,    Васильевич,  учи   нам  смену. Я  вот в  его  годы такого  ещё  не  умел.  Некому  было  учить.  Учила   жизнь.

     Слова    Сергеева,  наверное,    крепко  запали    в душу  отца.  Он  с той  поры  не  переставал  думать о  сказанном и  часто повторял:

          - Ладно, я  -  пахарь.  И  умру  пахарем.  А  что  с  тобой?    Мечтаешь  быть  агрономом.    С  одной-то  стороны,  верно,  а  с другой - не очень…  Твои   сверстники  стремятся   в  город: кто  учиться,  кто  работать.  В поле  не  заманишь калачом, а  ты  твердишь  своё:   « Люблю  жить  в станице!»

          Я  знал, что отцу    рисовалось иное  моё будущее.  Папка   любил  скрипку,  хотя и  не играл. Ни  на  чём!  Любил  слушать  мелодии  скрипача -  станичника   Подобряя. Тот к тому  же был  дока  по  колёсному    делу.      Мог  одеть  в деревянные  колёса   любую  бричку,  линейку,  бедарку.  А   в обеденный  час выдать  мелодию.

     Слушая  Подобряя,  отец    видел  меня   знаменитым  скрипачом  на  сцене.   

        - А  почему  бы  и  нет? -  говорил,  вслушиваясь  в чудесные  мелодии   Вивальди. 

       Но  это были   его мечты.

    - Володя, -  спрашивал,  когда  я  нехотя  вставал  с  сидения  трактора,  - хочешь быть агрономом или  трактористом?

      Я понимал:  отец  лелеет   мечту. А с сидения  просит  сойти лишь  потому,  что план смены  надо  выполнить.  Время поджимает, на  носу  другие  срочные  работы.  Дела  полевые  не  отодвинешь.

      При    обсуждении  вопроса, кем  быть, моё  сердце всякий раз  замирало. 

             - Пап,  ты почему  спрашиваешь? Ты же знаешь, о чем я  давно  мечтаю. Сергеев -  комбайнер, ты – механизатор, а я буду  агрономом!  

             - Да  знаю, это  я  так, для верности   хотел  узнать. 

            - А  я знаю,  ты  хотел,  чтобы я  стал  скрипачом?

             -  Думал.  Теперь  не думаю.  Своё  твердишь.  Будь  по-твоему!

    После  такой  душевной  беседы я отходил  от трактора  в  поле, к растениям.  А  в  период  жатвы любил заходить  в  средину  поля.  Колосья  то  ли  от  лёгкого  дуновения  ветерка,  то ли  от  того,  что я  зашёл к ним  в  гости  на  поклон,  слегка  наклонялись,  и  шептали: «Приходи,  ждём! Приходи  чаще!»   Мир,  в  котором я  жил,  с детских  лет  был  полон  запахов,  звуков, красок,  впечатлений  и вопросов.

    - Пап,  а  почему  у  нас  розы  разные:  одни  пахнут,  другие  нет?

   - А тебе,  сынок,  какие  любы?

    -  Вот  эти,  один  раз  цветущие, около  забора,  -  и я  подавал отцу  срезанный  перочинным  ножичком  стебелёк. 

   -  Да-а…  - втягивал    запах  отец,-   пахнет  приятно.  Сорт  старинный.  Любим  в народе  давно.  

          - Понятно,- и мой взор  изучал  уже  листья.  Осмотрю  куст розы  и   вновь  к отцу:

            -Пап, а  почему внизу  на  побеге  семь  листьев,  а у этого, что  выше, всего  пять?

              - Нижний  побег -  поросль  шиповника  - подвой.   Выше -  привой,  у него  пять листьев.  Запоминай!

     Удивляли  не  только  краски  мира растений.  Удивляли капли  росы,  мерцание  звёзд.  Они  притягивали  в свою  далёкую, потаённую  глубь,  несли    над  степью.  Вводили  в  наивысшую  степень  отрешённости,  такую  степень, что забывалась  игра,  поход  на  речку,   даже   ложку за столом мог  пронести  мимо  рта, чем  поражал  родителей.

     И  всё же,  оставаясь  один  на один с полем,  моим любимым  местом,   мог долго  слушать  шёпот  колосьев,  пробовать  их зёрнышки  на вкус.

    Возникали   серьёзные,  недетские  вопросы.

          - Пап,-  почему  стебли  вот этой  травы оплели липучки?   – Они   -  паразиты, питаются чужим  соком? 

      Отец  отвечал  подробно  и на этот  вопрос.    Слушал его,  пытался  понять:  почему  так, но  не  верилось,  что  так  можно. Казалось, что это - большое  горе. Так,  день  за  днём,  незаметно    впитывал   знания. Всякие.

    Постигал  новые  истории  мира  растений. Не  менее  интересны  были  рассказы  папы  об  агрономах,  которых он  знал  лично или  читал  о  них  в книгах.  Они  представлялись мне  чародеями,  кудесниками.   Особенно  нравилась  история о  том,  как  Иван  Переверзев  прославился  выращиванием  кавунов.

         - Иван,  - начиналось  повествование, -  жил  на  окраине  станицы.  Поселился     там,  как  он  раньше  рассказывал мне,  лишь  потому,  что  любил  степные  просторы. Их  необъятность,  говор, запах, их  цвет.  

    Его  отец,  Матвей   Галактионович в  своё  время  слыл   в  кругу  казаков  прирождённым  кудесником.

          - Кудесником? Вот  здорово! - ликовал  я

          - Овощ какой - нибудь  некубанский  вырастить или  фруктовое  дерево  заморское – всё у него  получалось,  выхаживал.    И,  по  всей  вероятности,  Иван,  сын  его,  унаследовал  отцовы  задатки  кудесника.   Понимаешь,  сын,  посеет, он, бывало,  кукурузу,  так  урожая  не  оберёшься.  Подсолнечника  - тоже,  хвались - не  зарвись,  выше  других.

      О,  он умел  растить  кавуны!  Да  столько,  что,  возят- возят  с поля, а  их   не  убывает . Будто  кто   ночами  накатывает.   Диво!

         - Это  да -а!  Наверное,  правда,  кудесник!?   Настоящий  агроном!      

  Отец  на  минуту  смолкал  и потом добавлял:

       - Участковым    числился  агрономом,  на  два  района.   Курсы  окончил  в 1936  году. Словом,  грамотным  был  в своём  деле - полевом.

          -  Мелкие  семена кавуна, -  показывал Матвей Галактионович  на ладони,-  сорт -  «Огонёк».  Мал  золотник,  да дорог:  сладкий,  пальцы  откусишь!

         - Пап, -  прошу,-  расскажи  ещё  о  ком- нибудь.

        -  Хорошо.  Слушай.     Знавал я  в  свою  бытность  Алексея  Кочеткова.    Слыл он  в станице и  гармонистом,  и  агрономом.  В  то  время в  станице  было  четыре  колхоза.  Он  трудился  в  колхозе  «Венцы  зари»,  славился  выращиванием  кукурузы  на  зерно.

   Алексей  гуторил,  что, дескать, « срок  сева  надо  приурочивать  к  началу  цветения    тёрна  или  чуток  обождать,  вот тогда  и  гони  сеялки  в поле». 

  И  ещё  простой, но  важный  момент.

       - Какой?

       -Агрономический   момент!  - И на лице  отца  раскрывалась  улыбка.-  Бороны  знаешь?

     - Ну,  знаю!

   - Так  вот,  составлял  сцепами  и  боронил   до  того  срока,   пока   они  не клонили  растенья.  Посевы,  на удивление,  были чисты  от  сорняков,  росли,  как  на  дрожжах,  получал  урожай  из урожаев. Вот  так,  сын!

Награды  имеет.  Депутатом  избирался.     Много  в  стране  агрономов,   но  таких  преданных  земле,  как  раньше,  заметно  поубавилось.

        - Это -  на  мой  взгляд, - подчёркивал  папка.     

         – А  знаменитым стать -  так  это  положить    своё  умение  и свою  душу  в  поле.  Учиться  надо,  не  останавливаться  на  том,  что  умеешь.  И  тогда, быть  может, будут  успехи,  сын,  а,  может,  и награды  найдут  тебя.  Кто  знает?

    Стучало  сердце  от  таких  слов,   роились  мысли,  наползая  друг  на друга.  Сами  рассказы  поражали  не  столько  цифрами, а трудолюбием  тех,  кто  растил  урожаи.

     Зная,  сколько  надо  вложить  труда  в  эти  цифры, отец  гутарил  о  том,   что  часто  приходилось  спать  в  поле,  о  том,  что  поле -  цех  под  открытым  небом.

     Слушая, я  сожалел  о  том,  что  не  застал тех знаменитостей  в живых.  Мечтал  быть  похожими  на  них,  на  отца. Я   им  гордился.

                                Садовод Харченко

  … Многие  станичные   улицы  на Кубани  представляют собой  не  узенькие  ленточки,   как  в   некоторых  городах,  а  широкой,  зелёной  рекой  вытекают  в  просторы  полей. Обычно  от  двора  одной  стороны улицы  до  другой  бывает  до 50 метров простора,  а то  и  шире.   Да  и название  иной улицы  вызывает  удивление  у  гостюющих  горожан.    Улице  Западной,  расположенной  на  восточной  окраине  станицы, тоже  удивлялись:

        - Западная -   на  востоке?  Могли  бы  назвать  Окраинной.

Но  это  не в духе  казачьем: слово « запад» звучнее,  значимее.

   Но  что бы  там    ни  говорили,  а  она  есть.  Восточным  концом,  более  широким,  обнимает  начало   степного  простора и  протягивает  ему  ленту дороги  в глубь бескрайних  полей. По  сути,  от двора  до  двора  не  улица,  а  лужок  для  выпасов  гусей,  для  привязи  коз,  телят.  Травою  лужок  не  обделит,  хватит   травы для всякой  живности.

      На этом - то  просторе  лужка, при  своём  огороде  завёл  садок  хозяин. Посадил  разные  плодовые  деревья.  И это  не  по  случаю,  как  обзаводились  садками  у  заборов  другие.    Садок  был  заведён  по  любви,  потому что  хозяином его  был  не  просто  любитель - садовод,  а  агроном- плодовод. 

     У  кого  столько  сортов  плодовых?   У Харченко!  У  кого  убористей  и слаще  груши?  У  Харченко! Один сорт  Бере - это  «ржавое  чудо»,  мёд  мёдом,  когда  выспеет.  Бере -  королева  груш , издавна в почёте.  А ранние  яблочки Белого  налива - тоже  пальчики  оближешь!

   Такая,  именно  такая  жила  и распространялась  молва  о  золотых  руках Сергея  Ивановича.

    «Ходячая  энциклопедия» -  чуть  что  неясно, -  к  нему  на  совет, за практикой,  за  новинками  сортовыми,  или  чем  другим.

     И поэтому,  пожалуй,  по  велению  не случая,  а по  велению  свыше,  вела  дорожка  судьбы  к  нему,  именно  к  его  двору,  к  его  садку  уличному  и  саду  в  огороде.

      А это  было так.

  Друг   Толик   Удовцов,  ещё  тот заядлый  рыбак, соблазнил  меня  на  рыбалку.  На  велосипеды  и - в  путь.  А  он пролегал  по  улице  Западной.   Харченко  не   минёшь.      Мимо  сада,  на  лужку,  просто  так  не  проскочишь,  нажмёшь  на тормоза – яблоки  манят.

    Садок  словно  вышел и предлагает:   «Остановись,  съешь  яблочко.  Что  там -  в  сумке?  Картошка? Сало?  Мать  тебе  завернула?  Неплохо!  А  яблочком  моим  не  побрезгуй,  человек,  закуси!»

    Сработал  тормоз    велосипеда. Сработало  и  желание – яблоки  манят.   Стоим. Глазеем.Попросить  или  самим  за  пазуху  и  тёку? Залаяла  собака.  Развернули  «коней»  – отъехать.  Окликнул  Харченко:

 -  Эй,  казаки -  рыбаки,  обождите! -  и  раскрыл  калитку.

  - Яблок  желаете?  

           Ему, мы  после  узнали,  доставляло  удовольствие  угощать  детвору,  приезжих, а тут  доморощенные   казачки засмотрелись,  остановились.  Как  не  угостить?

        - Не  откажемся.  Хлеба   мамка  положила. А  мы  же  не  на  час,  проголодаемся.  Яблочки не  порвут  сумку,- поддержал  агронома  словоохотливый  Толик.

         -  Рвите  спелые   яблоки!  Успеете  удить…рыбаки -  казаки.  Ишь,   команда  ранком   «нарунжилась» по полной  выкладке. Что же,  дело  молодое.   

     - А  желаете груш?-  заманивал хозяин  в сад.

Мы   глянули  друг  другу  в  глаза  и  согласились.  Не  часто  так  сходу  приглашают,  да ещё на груши! Зашли  в  огород- сад.  Увидели  и  ахнули!  Ветки  гнулись  на   подпорках.  Меня  заинтересовала  яблоня.  На  ней  было привито  несколько  сортов.  На  алыче  росла слива.  Что  тут  говорить,    пригодились  некоторые  познания,    спросил: 

          -Какие  у  Вас сорта  яблонь?

          - По  делу  вопрос. Отвечаю,  раз  интерес  возник.  Слушай. Вот этот  сорт –  Пепинка  литовская,  далее - Ранет  ландсбергский,  те  вон, что  у  забора, из  группы  кандиль  синапов.

         - А  груши?

      -  Есть Лесная  красавица,  Киффер и Бере -  два сорта. Яблони  привиты  на  подвоях  группы  парадизки  и дусенах.

         - А  нас  вы,  меня  и Толика,  прививать  научите?

         - А  что, ботаника  нехитрая,  навык  придёт.  Есть  желание?  Заходите – калитка  открыта! Есть  разные  способы…

           - Читал,- вступил  в беседу  я,- что есть  прививка расщеп…

         -  Точнее  сказать:  в расщеп,  Володя.

           -  Наверное,-  согласился я.

    Когда мы  то,  что нас  интересовало,   высмотрели и обо всем   расспросили , весело загрузили  сумки подаренными плодами и   уехали  рыбачить,  сказав  хозяину спасибо.

    На  реке,  у  берега, когда я следил  за  поведением  поплавка, мой     ум    занимал  не  он, поплавок,  а  величие  и  многообразие увиденного  сада,  ряды  деревьев  на проволоке  меж  столбов,  согнутые почти  до  земли  ветви  груш и  яблонь. Был  весь  там,  в  саду. Сожалел  о  том, что  не  умею  рисовать,  чтобы  запечатлеть  образ  сада  в  красках,  что  не  умею  ещё  прививать. 

 Рыбачить  расхотелось.  Наудив  несколько  сазанов,  крупной  плотвы, мы   раскрыли  сумки  и  начали  уплетать  фрукты. Дергались  поплавки, но  за едой мы  не  успевали их  подсечь.  Расстроились. Скисло  настроение. Смотали  удочки.  Ещё  определили  в рот  груши.  Протёрли  велосипеды,  где  надо  было,  закрутили  гайки и - на  педали! 

 Нажимая  то  на  одну  педаль, то  на  другую, я  ехал  неторопливо и все думал и  думал  об  удивительном  агрономе  Харченко. Бывают  же  люди:  до  всякой  мелочи  докопаются, значит, любят  свое  дело,  объяснят  мелочь  так,  что  уразумеет  каждый.  Харченко  так  ловко  прививает и  показал,   в  чём  секрет  «точки приложения»  прививочного  ножа. А  сколько  знает!   Мамочки мои, если бы я столько знал!  Ну,  ничего, я ещё    к  нему  вернусь,  поучусь.  А вот у отца и толики  нет  интереса к саду.  Он -   «железятник». Велик  отладить – вот  это  его  дело.

Продолжение следует

                                         Годы-птицы

         Годы  учёбы  -  птицы!   Прилетели,  обустроились  средь  книг,  конспектов,  научили  уму-разуму   и…лети,  выпускник- студент,   к  месту  распределения, в хозяйство.  Воркуй  в полях. 

           Обустроился я  в  колхозе. В  полях  Кубани  властвовала  щедрая  и  требовательная  красавица-осень.  Лесополосы  роняли  цветные  платья,  расстилая  и распушив  их  у  низа  комлей.  За  поредевшей  ширмой  лесополос,  куда  ни  глянь, -  подсинённая  ткань  неба. На  просторах  хлопочут  трактора.   Их  бас  гутарит  о  том,  что сеялочные  агрегаты загружены  под  верхи  крышек  сеялок.      Семяпроводы,  как  руки,  тянут  зерновые  нити  в  ложбинки  нарезанных  спаренными  дисками ходов.       Опёршись  плечом  о  ствол  ясеня,   наблюдаю за  ходом  сеялок.  Это - моя  первая  посевная. Хорошо  «пишут» трактора,  грамотно,  только  дым  из  труб,  да  сбавление  скорости  на  поворотах  в обратную  сторону.   Мне  радостно.  Душа  ликует:  мечта  сбылась! Она   тут,  под  сердцем,  стучала,  просилась  в  поле.  И  теперь  она -   хозяйка  в  необъятных  полях!

Думая  о  завтрашних  делах, я переехал  на  другое,  смежное  поле  проверить,  как  по  маслу  ли   сев.   Мотоцикл -  к жердёлке.  И  к стоящему  агрегату -  спешно.

      -  Добрый  день!  -  Давно  стоим  да курим?  А, Фёдор…,- глянул  в блокнот,-  Кириллович? 

      -  Да  час,  как и  есть. Не  более!  Зерновоз  застрял  в  пути.

      - Ясно!  Тогда   на  стан,  к рации. Выяснить.

   «Что  там за  причина, -  беспокоила  мысль, - не  в  руку сей  простой».  

  Вдали  заметил  зерновоз.  Сблизились. Машина  притормозила.

         -  Данилович,  в  чем  дело?  График  подвоза  нарушаем.  Стоят  «железные»  кони.

        -  Вы  правы.  Тут  ток  «зашился». Мой  же  конь  мигом  туда  прискочил,  правда  же? -  И  он  ладошкой   похлопал  руль.  

         -  Верю!  Гони! Ждут! Зашились,  а мы  тут …

Из-за  лесополосы  вынырнул  второй  зерновоз.

           - Во!  То  не одной машины,  то сразу две!  «Расшились»! –  Мысленно  благодарил я зерновоз.

       Тормозить    не стал.  Шофёр  посигналил,  и  мимо - по направлению  взмаха  руки.

     Близилось  время  вечерней планёрки .  На  стан  подошёл механик  бригады Владимир Гисцев ,  опытный  технарь,  беспокойная  душа, спросил:

             - От  агрегатов?  Как они  там?

          -  Нормально,-   ответил  я.  -  Есть  вопрос,  Владимир  Петрович,  по   вашей  части . - Когда  пустим  в  поле  третий  агрегат?  Что-то  с деталями?  Или… 

            - Да. Третьи  сутки  помощник  колесит  по  совхозам. Не  вернулся ещё.       

- Прошу  Вас,  очень  прошу - сами  подключитесь.  Чтоб  нам подогнать  площади  сева,  главный  агроном  просил.

         -Понимаю. Стараемся , -  ответил  механик.  

 После  планёрки    зашёл  в  столовую.

           -  Мария  Сергеевна,  добрый  день!   Объясните, почему  вчера  поздно  подвезли  обед  к  агрегатам?

                - Ездовой  замешкался.  Лошадь  плохо  запрягалась.  На  непогоду  что ль?  Исправится.  Стараемся. 

          Все  стараются,  а  у меня в  поле  сто  вопросов.  Ну, ладно, понимаю,  тоже  запыхались.

        Оказалось, что не зря    лошадь  капризничала  у  ездового. Надвинулись  облака.  Нудно  задождило.  Дождит  и  дождит!    Сроки  оптимального  сева  подруливают  к  графику:  тю-тю!   Кран  на  небе  не  выключается!   Налило  так - хоть  корабли  пускай.  Сели  совещаться:  что  предпринять?  Головы ломали  долго…  туда  да  сюда  рядили. Я  предложил    выход - запредельный  и самый  будто бы  несуразный.

       -  А  давайте  к  трактору  Т-4   приладим  сеялку.  Отвинтим  сошники -  всё  равно  толку  от  них  ноль. Семена  в кузов и - айда! -  поехали!! 

                 -  Да  ты  что,  агроном?  Нас  посадят  в клетку!

                 -  Хорошо,  -  не сдавался  я, -  что мы  имеем?  На  улице  дождь- раз,  план  сева насмарку - два,  а  на  календаре - 20  декабря.   Капут,  ребята!

   … Отслезился   день,  а утром - депеша:  сеять  любым  путём!    С самолёта  ли,  да  хоть  с  лукошками  в  поле…   все  ходячие!  Горит  план  сева   района!

         А дождь нещадно, струями-кнутами  стегает и  стегает  поле,  и не думает  отдохнуть. И пришлась к случаю мое  предложение, воплотилось  в   действо!  В  поле  выполз  трактор.  Посевщик  в  брезентовом  плаще  и  сапогах  заправил  агрегат, встал  на  доску  сеялки,  и  мотор  выбросил  кольца  дыма.    Тяжело-тяжело  пополз  по чернозёму.

         Через два дня  неожиданно  прекратился  дождь.    Ветер, тоже  молодец,   выпорхнул  с  неба и  стал  расслаивать  остатки  туч,   продувать  просторы  полей.  Они  постепенно, час за часом , подсыхали.  И площадь сева, сотка  к сотке, подвигалась. Трактор,  надрываясь,  тащил  одну  сеялку,  оставляя  позади  себя  колею глубиной  до  20  сантиметров.   Семяпроводы потряхивали   «рукавами», разбрасывая  семена в стороны. С  зонтика  срываются  капли  на брезентовый  башлык и успокаивают:   «Володя,  погода  налаживается, не горюй, казак»!     Считываю  проходы  сеялки,  остановки, чтоб знать,  когда  очищать  колёса  от  налипшей  грязи.И  не  замечаю  райкомовской «Волги».    Обернулся, когда   тронули  за  плечо.  Рядом,  в резиновых  новых  сапогах,    первый  секретарь  райкома. 

       -  Сеем,   Владимир  Иванович? -  а сам  -  глаза  в  сторону  хода  сеялки.  

       -  Да!

       -  Правильно! -  и он выдал  цифру  невыполненного  плана  сева  по  району.

        - Это – беда,-  тихо  сказал  я.

       -  Беда!  Вы  уж   закрывайте  план сева таким  способом.  Хорошо,  что  вы  молодой  специалист,  а ситуацию  разрулили.

Стал  вновь  накрапывать дождь. 

       -  Продолжайте.  Спасибо.-   И пожал мою  руку.

         - Я - по  району. До свидания!

    Так  закончился   один эпизод   осенней   посевной. Самый  поучительный. Кстати,  урожай  тогда  был вполне  удовлетворительный -  на  удивление  бывалым  хлеборобам.

          Солнечное   колесо  -  то в зенит, то  к закату.  Катилось  и  катилось.  Мелькали  дни-спицы. Осень  не  успела  сказать:  «Гуд бай!» – зима  на  саночках  явилась,  погостевала,  посвистела,  да  весне и уступила  дорогу.  А  весной,  глядь- поглядь,  в  суете  посевной  вновь  замелькали спицы солнца. И снова мелькнуло лето. Упала осень.  Призывно, как всегда, запела  труба  уборки.  Тут  уж  держись, крестьянин,  поворачивайся! Некстати   сообщили  о  дождях.    Задумался.     Сообщение  о  погоде   не  радовало. Солома  там, где  планируется  сев  пожнивной  кукурузы  на  силос,  не  стащена. Что  же  предпринять?  Техника  вся  загружена.   Не  будешь  же  снимать  трактор  с уборки. Уборка -  дело  святое!  Так  как же быть?  Думай,  думай,  молодой  агроном!  Спрос  с  тебя, технолога. Эврика!    К  бригадиру.  Пообщаемся!

       – Василий  Поликарпович,  есть  одна  нестандартная  идея  по  поводу  сева  пожнивной  зея  маюс, - и присел   к столу.

      – Иванович,  если предложение  с  латынью,  то  точно  кукуруза  доняла  тебя,- потёр  рука  об  руку  бригадир.  -  Не   турнут  нас  с должностей?

         – Не  позволим! 

  Медлил  озвучить  идею.  Давал  командиру собраться   с мыслями.

 Его,   бригадира- коммуниста, если что не так пойдет,  расчехвостят  в  первую очередь.  Меня, беспартийного,  -  потом.

         - Так  что  там  у тебя  за  идея?

        -  Слушайте,  сделаем  так.  Но  сразу  скажу, что такого  никто  не  делал.  Так  вот, к  ДТ- 75 прицепим дисковую  тяжёлую  борону.  Продискуем  землю.  Затем  на  Т-4  цепляем  сеялку  с  анкерными  сошниками.  Одну!  И  вперёд,  милая!

            – Так  она,  зерновая,  для  сева  озимых?

             -  А  мы  туда  - кукурузное  зерно!   Представляете,  дыбится  стеной  кукуруза  вместе  с бурьяном!   Зачем  культивировать  посевы?  Нам  масса  нужна! Ферма  рядом! Дождики  обещают! – Не  прогорим!  Ещё  позавидуют,-  я «оформлял»  и «оформлял» пришедшую в голову идею    восторгами.    Когда  умолк,  Поликарпович  приложил  ко  лбу  ладони лодочкой,   упёрся  взглядом  в  пол,  задумался.  « Сплошной  настил  пола похож  на  сплошное  поле!» - подумал я. А бригадир, наверное, мысленно  представил море кукурузы. Убрал  ладонь  со лба, выпрямился и выдохнул:

          - Красивая  идея!    Продвигаем  её.  А  что,  мы  не таковские,  что  ли? – и добавил: - Ну, и агроном  у  меня!  Что- нибудь  да  выдумает!  Да! А  что  с  соломой?

            - Составим  акт  о заражении  поля  гессенской  мухой.  Прочтут  и разрешат  спалить. 

    Солому  сожгли  быстро, в  три счёта.  Успели  до    дождя  закрыть  семенами  два  поля. И    хлынул  дождь.  Не  долгий,  но обильный. Как  раз  для  пробуждения  и  роста семян кукурузы.

      На  диво бойко росли  посевы.  Вставали   стеной.  Зелёной  непролазной  стеной.  Вместе  с сорняками:  брицею,  лебедою, осотом,  пыреем,  щирицей. Эти  массивы  требовали  косилок  немедленно,  так  как  вытянувшиеся   тонкие  стебли  кукурузы  начинали  стлаться, как  только  выйдет  ветер порезвиться  в степном просторе, а  это  грозило  недобором    силосной  массы. А  её нынче  требовалось  больше,  так как на  ферму  добавили  поголовья.

            – Срочно    все  косилки  -  на  кукурузу, - потребовал я    на  вечерней  планёрке,  предварительно  рассказав  о  состоянии  посевов.

       Косилки дружно  и  сноровисто взялись  за дело. Через  пару  часов  косовицы  оказалось,  что  мало  машин  на  отвозе. Стали  простаивать косилочные  агрегаты.  По  рации  со  стана попросил  добавить  транспорт.  Просьбу  удовлетворили.

    Пожаловал  на  косовицу  главный  агроном.  Походил  по  полю,  осмотрел  море зелени,  удивился  обилию  массы,  распорядился  дослать  ещё  одну  косилку  КИР-1,5.  Вынул    блокнот, и мы  отошли   в лесополосу  подсчитывать  рейсы  и  тоннаж.  Оказалось, что  с  одного  гектара  имеем  450  центнеров  массы.

     – Рекордный  урожай,  -  похвалил  главный .-    Поздравляю!

Я   снял  фуражку,  вытер  вспотевший  от  прилива  крови  лоб.  Виной тому -   слова  поздравления.   Засмущался,  глядя  в   глаза  главного.  А  он,  понимая моё    состояние,  сказал:

        - Есть    старание,  есть  и  урожай,  не зря ты предложил    необычный способ сплошного   сева.     

  Опыт тот,  правда,  никто  не  внедрил. Но  то, что  так  было, льстило,  и,  как  ни  странно.  Вдохновляло на то , чтобы ещё что-то внедрить  новое  в   агрономическое  дело.  Втайне  я  гордился. Значит,   ещё  могу  быть  полезным.    Хорошо,  что  задумку    поняли.  Да  и главный – мужик, что надо.  Сразу    одобрил моё предложение  на планёрке  у  председателя  колхоза, сказав:

    - Идея  дельная,  поддерживаю!   Так  что  есть  поддержка .

       Выросло  новое  восприятие     общности  коллектива.  От  этого  возникали  в  душе  новые  мысли,  новые  понятия о труде  и призвании.

         Осень.   Слетают  с  деревьев разноцветные, листвяные  письма.  В  каждом -   своя  история,  своя  жалоба на  зной солнечного  ветра, своё  описание  прелести  дождевых струй,  доклад  о  сантиметрах  прироста однолетних  побегов.  Много листвяных  писем. Некоторые  трепещут  на  верхушках крон.  Но  и они  скоро спланируют   на землю, которая  занята посевной.  Её сроки  озвучены  отлётом  птичьих  стай,  освещены  поздними  рассветами.

         А  поля звенят  колоколами посевной страды  по  всей  матушке  Кубани. Звенят  колокола.   Под  их  звон  идёт - гудёт  соревнование   меж  бригадами    на лучший  посевной  агрегат.  Условия  расписаны.  Приз  объявлен - холодильник «Минск»  и денежные  премии. 

    Команду  собирали   по  опыту,  по  многолетнему  навыку.   

Механик  Гисцев предложил заранее  отремонтировать  сеялку  СУБ-24:  семена  разбрасывает в борозду  в два  спаренных  рядка  из одного  сошника. О  качествах этой сеялки  мы  с механиком  давно   пошептались ,  узнав  о том, что создадут  комиссию  в  районе  по  оценке  качества  сева.   Будут отмечать,  что  нового  применили  на  севе.   

       На бригадном  совете  я,  механик и  команда  сеяльщиков решили:  в  день  засевать по 80  гектаров.  Одним  агрегатом - в сцепе  из  трёх  сеялок.

         -  Осилим!- заверил   старший  звена   Владимир  Петрович Зайцев,  -  успевали бы  только  агрегаты с  предпосевной  культивацией.

       Днём  за  днём  вертелась машина посевной  страды.   С  азартом.  С  постоянным  требованием  извещать  о  ходе   соревнования.

 Рано в поле -  попозднее  с  поля,  и – «на гора»  в день  по  80  гектаров!  Столько  не  выдавал    ни  один  агрегат  колхоза.  Первое  место … у  флага (!)   было  наше.

Как  говорят  в  народе,  разохотились казачки, просят:

             -  Иванович,  гони,  гони  культиваторы,  чтобы  сев  не  остыл.    

        Просьба  ежедневно  выполнялась.  Культиваторщики   дымили  и дымили трубами  железных  коней  неустанно!  Культиваторы от  трения  в  почве  накалялись.  Их  стрельчатые  отполированные  лапки  резали и резали    под  корешки все  сорняки.  

    Пустили  второй  посевной  агрегат.   И  тут,  словно  по заговору,   одновременно  у двух  культиваторов  срезались  по  колесу.   Плюс  к тому же  забарахлили  оба  трактора  ДТ- 75.  Пришлось  срочно начать  ремонт. 

А время  на  севе – золото!

        «Каков  выход?» - задавал я себе  вопрос.    Завтра  встанут  на  прикол  оба  агрегата.  А  это  может означать, что  уплывёт желанное первое  место.  Разладится   слаженный  настрой  команд. Остынет  азарт  соревнования.   Да,  это  беда!!!      Конечно,  можно  сеять,  не  культивируя  падалицу  подсолнечника.   Всё  равно  её  морозы  поморозят.  Да  вот ещё  беда:  по колхозам  блукает  комиссия.  А  там  есть один « принципиальный»  карьерист.  Дров  ему  наломать,    что  плюнуть  за  ветер!..  Ну,  фиг с  ними,  агрономическими  аксиомами, -  рискну!

      Выехал  в  поле  и дал  команду - завтра  ранком  въехать  в  поле  второго  севооборота.

     -   Не  волнуйтесь, - успокоил мужиков, -  кое-где  падалица  подсолнуха.   Осота там  нет. Если      нагрянут   товарищи  проверяющие,  валите      грехи  на  меня.  А  сейчас - вперёд  и  вперёд! Иначе  ваше  первое  место  повезёт  черепаха -   вон  из  той  заводи за бугром.

      – Ясно!  Понимаю, - согласился с  моими  доводами   Зайцев и -  к  сеялке. Время -  золото!

       …Рассветало. Полевой  стан. Заглушив  мотоцикл,  я  поспешил к  механику:

        -  Команда Зайцева  в  поле?

        - Уже  сеют!

           -  Я – к ним!-  и  мотоцикл -  в  дорогу.

  Вдали,  на  поле, разворачивался  агрегат. Я    присел у  края  поля.  Стал  поджидать. 

            -  Доброе  утро,  крестьяне! 

             – Доброе  утро, командир,  - отозвался  Зайцев.  -  Всё  в  норме -  пашем!

             - Добро!  Спасибо  за  ранний  выезд. 

Понравилось

Вскорости,  когда  половина  этого  некультивированного  поля  была  засеяна,  откуда  ни возьмись -   комиссия.

     Увидев  посевной  агрегат,   трое   райкомовских   начальников остановили свою машину,    прошлись  по  полю. « Принципиальный  карьерист»  в одном  месте нагнулся,  выдернул  стебель подсолнечника  (падалицу),  скривил  губы (это  подметил и  рассказал    Зайцев,  шедший  рядом  с ним) и заорал:

        - Это  что  за  безобразие?   Агронома  сюда! Немедленно!!

       - Он  только что от  нас  отъехал!-   ответствовал  Зайцев. 

 Пока  начальник  из  райкома  кипятился  по  поводу  нарушения  агротехники,  на  бригадном  стане  случилось  вот  что.

  Подрулил  председатель  на  стан.  Стоит, беседует с  механиком и  мной.

    И тут  тормозит  райкомовская   «Волга». Начальство   поручковалось . С  председателем, механиком. Со мной  - нет.     

    Контролёр сева, назовём  его Пудиков,  предложил  зайти  в комнату.

             - Есть  претензии  к  агроному,  -  и он  изучающее глянул на меня.

Только  расселись,  Пудиков вскипел:

              - Вы,  товарищ  агроном,  изучали  азы  агротехники?

              - Да! – ответил  я.

              - Тогда  скажите,  в каком  учебнике  сказано  о  том, что  сеют  пшеницу  по  сорному  полю. 

                -  Ни  в  каком!

                 -  А в том  поле, откуда  мы  приехали ?-  И  он  развернул  газету.

                 -  Так  разве  это  сорняк?  Это  падалица  подсолнуха, -   позволил я  себе  улыбку.

            -  Надо  же,- Пудиков  обернулся  к  председателю,-  он  ещё  и улыбается!

                   - Надо  наказать  за  нарушение  агротехники,-  и он назвал  председателя  колхоза  по  имени  и  отчеству  особенно  тепло  и  в  то же  время  с  подтекстом  приказа.

И тут  слово  взял  я:

                     -  Подсолнечника там -  раз-два, и  обчёлся.  Зато  к  вечеру  80  га  закрою.  Так  решил.  Тем  более сводки  погоды  не  радуют.  Это -  раз!  Падалица  вымерзнет  - это  два!  А,  в-третьих,  -  техника  забарахлила.  Подтвердит  механик  Гисцев. И,  четвёртое, -    урожай  меня  не  обидит.  Сроки  оптимальные.               

                      -  Ещё  что  дальше?-  возмутился  Пудиков.

                       - А   дальше  -  к  агрегату!- И я  улыбнулся    Пудикову.

   К  утру   задождило.  Ехал  я на  стан  бригады  и  возмущался про себя: «Накажут,  ироды!  Конечно,  70  рублей  с оклада  в 140  рублей -  это  половина.  Лучше бы закатили  строгача.  Ладно,  посмотрим  летом,  чья прорастёт  правда!  Хотя  райкомовским…  она  не нужна.  Рейд  проверки  исполнен - и  порядок.  Прессой  освещён? Освещён!  А  ты сей,  торопись.  Ещё  впереди - о-го-го!  проверок!  Такая  у  власти  работа.  А  снять  с должности – слабо,  не  посмеют.  Снять  в посевную  страду  даже  карьеристу  Пудикову…  не  с  руки.  Он  это  понимает.  Пропесочил  и доволен.  Да  видел, видел  довольство  на лице,  чего  уж там - не скрывал бы.    В принципе,  я    прав!   Но  принципом  сыт  не будешь!»  

      Посигналили. Оглянулся. Механик   Гисцев.  Он  сообщил  о  том что,  болен  бригадир,  но  на  словах  он  передал:   «Наказали  рублём  зря,  не волнуйся.  Это  меня,  коммуниста,  чехвостили  и в  хвост,  и в гриву,  а  ты -  беспартийный,  хотя  копейкой  зря  учат ».

    Сев  бригада  закрыла  в сроки.   Холодильник   «Минск» посевщикам  не  вручили. Мол, есть  упущение  в  агротехнике…

  Однако  вручили  команде Зайцева  премию  за  второе  место.  Зайцева- коммуниста  тоже  попесочили -  за  недогляд   на  севе, и потому -  лишь  деньги.

      Весной  той  подсолнечное  поле  благоухало.  Выглядело  по  мощи  всходов  даже  лучше,  чем  другие. Забегая  вперёд ,  обмолвлюсь,  что  по  работе  случились и  другие  нелады  с  её  величеством  Агротехникою. 

Вызрела   в  сезонные  сроки  кубанская  зима.  На  Кубани  она иногда бывает   снежной.  Но  это  скорее  для  жителей  подарок.  Много  снега -  много  хлеба, гуторят  в  таких  случаях   казаки. Зима  оказалась  не  только  снежной,  а  и  морозной. Мороз  сковал  гладь  речек.   Снег  пригнул  кроны  лесополос.  В  такую  пору  всегда  с  поля  вырезаются  пробы  озимых.  Потом  в  комнатных  условиях  отращиваются.  По  мощи  отрастающих  стеблей  судят  о степени  перезимовки . Обычно  это -  обязанность  агронома  бригады.

          - Что,  Владимир  Иванович,  запрягаем  лошадок  и в  поле  за  образцами? – Побеспокоил  меня   Сергей  Павлович,  ездовой  бригады.

        -  Пожалуй,  пора.  Погодка   сопутствует   намерениям.      Ветер  стих.  Морозец  терпимый.  Санки  быстры! -  философствовал  я,  складывая  в  сани  штыковую  лопату,  ящики  для  образцов.  –  Сначала   в  поле  «Ажера»  (озимый  ячмень),  а  потом  на «Безостую» ( озимая  пшеница).  

    Санки  скользили  ловко  и  легко,  оставляя  позади  приутюженные  полосы  снега.

        – В  какие  времена  ещё  так  прокатимся,  Иванович?! –  Радостно  и  возбуждённо  молвил  Сергей  Павлович,  но – о – о,  залётные!  Разомнёмся,    дорогие  лошадки!  Давай,  давай!   Красота- то  сказочная!

     Зашли на  середину  поля. Вырезали почвенные образцы.  Затем   переехали  на  пшеничное  поле.   Стали  разворачиваться  на  стан  бригады.

           – Ох, -  вырвалось  сожаление  у  Павловича,-  уезжать  не  хочется!   Красота!  Безбрежное  белое   море  снега!   Сколь  живу,  а  впервые   столь  навалило  снежка  нам.  Это  радостно,  а,  агроном?  Молчите?  Вас  тоже  заворожили  просторы?

          -  Ага,  тоже!

   Дома,    на  окне,    одну  часть  образцов отращивал.  Другая  часть -  в  правлении   колхоза,  в  кабинете  главного  агронома   Григория  Ивановича   Климова.    Когда  в половину  высоты  отросли  стебли, мы с Григорием  Ивановичем   внимательно  осмотрели их.   

           - Мне  думается,-   сказал Григорий  Иванович,-  что нам всё-таки придётся  озимый  ячмень  пересевать  яровым.  Побеги «Ажера»  слабоваты,  узел  кущения   отпустил  слабые  корешки ,  смотрите  вот  сами.

            - Поживём,  увидим!  У  меня  дома,  на  пробах,  гуще    кущение.  Вторичные  корешки  мощнее!  Растает  снег,  увидим  воочию  картину  перезимовки,- рассуждал я,  делая  свои  выкладки  супротив сомнений    главного.

          Проснулась  весна. Обогрела, озеленила  поля. Распрямила  кроны  лесополос.  Напоила  звуками  просторы.   Набрала  обороты. И только  поля  озимого  ячменя закрыты  жёлтыми  простынями,  под  которыми  кое-где  пропущены  зелёные  иголочки. В  одном  из  наиболее  жёлтых полей  стоят  двое.    

        - Так  что,  тут  …  пересевать  или  оставлять?    Хотя  слово «оставлять»,  думаю,  неуместно, -  сомневается Григорий  Иванович.

      -  Уместно! – Возражаю. -  Во-первых,  корни у  проб дома  убеждают  в    надёжности.  Во-вторых, -  подкормим.   Книга  «Поле  зовёт»  академика  Лукъяненко  кое - чему  научила . 

        – Уверен,  Григорий  Иванович, поле  оживёт,  порадует.   Надеюсь  на  мощь   верхних  корешков  от узла  кущения.  – А что  касаемо  отчёта  о  пересеве, отчитаемся  вместе  с вами. Обсею  только  края!

    Главный    технолог  колхоза  походил  по  полю  то  сюда, то  туда,  раздумывая.  Потом  сказал:

      - Вот  что,  все  поля  пересеять!  Это  решено!  Вы  ещё  молоды. Набедокурите,  накажут   крепко  рублём.  А  это  вам  надо?  У  вас семья!

        - Да  причём  тут  семья? - возмутился  я.    Читал  Лукъяненко!  Он  что,  не  прав?  Сами  прочтите.  Дам  книгу.

         -  Хватит!  Пересевать!

  Распрощался,  и -  по  газам!

И  вновь я  утром -  в  поле.    Решил  побеседовать  с  растениями.

      - Как  самочувствие?-  Погладил  пожелтевшие   листочки  ячменя.-  Молчите?  Понимаю:  зябко  было.  А  не  надо  ничего  и  говорить,  вид  ваш  аховский,  а,  с другой  стороны,   верю    в  вашу  силу, в вашу  способность,  товарищ  ячмень.   Верхним  ярусом  корней  закрепитесь  в  почве.  И мало-помалу   вырастут  стебли.  Не  правда ли, «Ажер»? Зимы  бывали более лютые,  как  мне  говорили  старожилы, а ты урожай  давал. Хорошо,  пока.  Через  два дня  заеду!

     И всё - таки  вернулся я  на  стан  бригады  с  тревогой  в душе. А  прав ли?  Хорошо,  завозим  яровой  ячмень  только на  два  поля.  Дальше - по  обстановке.  Собственно,  агрегаты  на  мази.   Начинаю  обсев  краёв  полей.  А там -  где  наша  не  пропадала?

    Поля, все 240  га, были  обсеяны.  В  сводку  полетели другие данные:  пересеяны  яровым  ячменём.  Это  был  риск,  основанный  на выводах  академика   Лукъяненко.  Попозже  семеновод  колхоза  «секрет  о  пересеве» узнал, узнал  и  главный  агроном, и  председатель,  но  было  поздно:  сводка  в  районе,  семена  в  поле.  

      Стал я наблюдать  за  полями  с  особым  напряжением. Когда  ячмень  выбросил  колос,  в  душе  подрос  островок  правоты.  Он   радовал    атласным  блеском  листочков  на стеблях.  Когда  же  колос  затвердел,  оформился,  то  каждую  ячмённую  зерновку я готов был    осыпать  поцелуями. Ура!  Получилось!  Получилось!   Похвастался  на  правлении  главному агроному.  Он  сказал,  что тоже  наблюдал,  смотрел,  как отрастает,  радовался.   Пожал  руку. 

          - Не  забудь  дать  почитать  книгу.     

    Перед  жатвой  на  полях  ячмени  прошли  апробацию. Семеновод, обследовав  все  поля,  два  из  них записала  как  семенные. Самые  лучшие  семенные  участки!   Края  полей  до  уборки  были  обкошены  на  зелёный  корм.   

    Приказом  по  колхозу   мне  выдали  премию  15  рублей,  почти  десятую  часть  месячного  оклада.   Заседание колхозного   правления завершалось.  Шел  11-тый час ночи. Я дремал и особо не  вникал  в суть  обсуждения,   только  ждал,  когда  завершатся  прения. Думал: « Дочь  спит,  а  папка  на работе.   Уехал  рано -  спала,  приеду - заснула.  И некогда  увидеть ребенка  за такой  работою. Сегодня -  воскресенье, придумали же  правление  собрать.  Пора  к дому!»

            - Корнев,-  слышу   голос  председателя Кудинова,-  у  нас    предложение -  перевести  вас  в  новую  бригаду.  Мы расформировали  поля  4-ой  бригады.  Вы уже  достаточно  опытны, хотя  и молоды,  поэтому доверяем,  в паре  с  коммунистом  Иваном  Николаевичем   Серговым, нужно организовать  новую  бригаду  номер  семь.  Члены  правления  не  возражают.  А  как  вы,  Владимир  Иванович? 

        -   Согласен!- выкрикнул я, а сам подумал: « Скорей  бы  до дому до хаты.  Глаза слипаются».

овым  назначеньем  по  -  своему.  Завела  мотоцикл.  Вывела  на шоссейную  дорогу .  И  покатила   мимо  церкви в  сторону  здания  новой  бригады.  В  душе  ворочались противоречивые  чувства. Сработаюсь  ли?  Доверие  оправдаю?  Или…?  Бригада  новая,  сборная.    Ничего,   всё  будет чин - чином.  Чего  сомневаться: агротехника  одинакова,  разве  что  люди  другие.  Стоп!  По-моему, въехал   в  ворота?  Сюда? Да, - сюда!   

                         Бригадир Сергов

    А теперь  воспользуемся  волей  случая памятью.  Она  сохранила ту  встречу,  как  подарок  судьбы.   И  вот  о чём   память поведала мне.

  «   Хорошо,  Владимир,  слушай,  как   было.   Едешь  ты  на  своём  коне. Минск -  его  кличка.  Глушишь мотор. Около  шелковицы  стоит  среднего  роста    мужчина. Наверное,  бригадир? Да,  так  и есть!  Двор  пуст:  ни  техники,  ни  людей.  Ничего  себе…  бригада…  новая!? Всматриваешься в загорелое  лицо.  Так  это  он  оглянулся  на  тебя,  когда  назначали  в  бригаду,  когда  ты  сказал  своё  «да» на  правлении. 

Помнишь его крепкие  ладони.  Цепкие.   Когда  ты упомянул  имя своего  отца, он снял  вельветовую  фуражку.  Распались  густые  волосы. Помнишь его доброе  лицо?  Оно  не  вызывало  сомнения в его  порядочности.   Глаза  приветливо  смотрели  на  тебя.    Показалось,  что  это  глаза  твоего  отца.  Я  даже  непроизвольно  вздрогнула…

         Тебе  явно  везло.  Это    потом ты  осознал,  поработав  с ним  год. Во-первых,  понял,  почему  именно  ему  поручили  бригадирство. Знает  каждый  поворот  участков.  Ещё  подростком работал землемером  в  этих  местах.  Во-вторых, так трепетно  и  любовно называть  пашню пашенкой - я  не  слышала такого  ни  от  кого. Даже  те  курганы,  что  были  в  полях  севооборота,  были  его  друзьями,  когда он   определял  на  глазок  расстояние  до  них. Не  один  раз  с их высоты он  любовался  разливом  пшеничных  колосьев.

  У меня  всё.  Далее  пиши сам - от  своего  имени».

        - Место  наше  не  новое, - Сергов    напряг брови,  слегка  касаясь их ладонью, - что-то детское было в этом движении.  Тут,  во время  болезни  твоего  батьки,  была  кладовая.    Ещё  помню:  масло  за  трудодни  получал в этой  кладовой.

          –Да? -  удивился  я.

          – Представь,  Владимир  Иванович,  именно  так  и  было.

          -  Так  вот,- продолжил  бригадир,- технику  нам  не  передали.   Завтра - послезавтра  прибудет.   Дальше – механизаторов    дадут  тех,  кто  ближе  к  бригаде.  Понимаю, нам  будет  накладно, но будем  налаживать  дело  вместе.  

       … Подкатило  время  со  своими  объёмистыми  ладонями  и  спрашивает:

         «А  чего  это  вы,  товарищ агроном,  «чухаетесь»?   Шкворни  у  тракторов  смазали?    Ждёте,  кто  бы   соединил  с  сеялками?  Непорядок,  непорядок! Ан -  пора,  пора  уж!..»

   Услышал я сетование времени,  сидя  под  лапасом,  похлопал    по  крышке  сеялки   CПЧ   (её в  то  время поставляла  одна  из  стран СЭВ) и  решил: «Пора!»

         Подошёл  бригадир:

     -  Изучаем?

        - Завтра  отрегулируем,  чтобы  на погонный  метр  укладывала  3-4  семянки  подсолнуха. Не  так ли,   Иван  Николаевич?

        -  Совершенно  так.   Тогда  трём  растениям  хватит  и простора,  и  питания.  Завозите  семена, и, согласно спелости  пашенки,   посеем.  Побеседуйте  с  трактористами,  а я  -  в  поле.  Проверю  предпосевную  культивацию.  Пахарь там  у  нас  особый:  глаз  да  глаз  нужен,- и,  протерев  ладонью   бровь,  пошел  к  мотоциклу. 

       Когда  зафырчал  железный  «конь», он  сел  и пригласил  меня: 

               -  Махнём   в поля,  проведаем  их,  заждались  нас. 

            – Ага!

            - Значит,  покатили.

Объехали   поля,  а  когда  возвратились  во  двор  бригады и убедились  в  готовности сеялки,  бригадир  дал  добро  на  сев.       Приехали.  Подождали   сеялочный  агрегат.

          -Заруливай,- попросил   Сергов  тракториста,- и этак метров  с пяток  протяни  сеялку.  Проверим  с агрономом глубину  высева  семян  и их  количество  на  погонном  метре.  Тракторист  исполнил  просьбу.

       - Смотри,  Иванович,- бригадир шёл  вдоль  рядка, и, нагибаясь,  в  разных  местах   брал  в  ладонь  землю  и мял  её,  - ещё  пашенка  сыровата, мажется.  Глубину  сева  и  расстояние  между  семянками подсолнуха  не выдержим.  А  семена-то -   элитные! Загубим  - позор нам с тобой.  А нам  он  нужен? – и  посмотрел  на шагавшего  рядом  тракториста. 

       -  Значит,  торопиться  не будем,- я  присел   у рядка  и  тоже  помял  землю. 

Когда  тракторист  отъехал,  Иван  Николаевич  снял  любимую  вельветовую  фуражку,  пригладил  волосы,  посмотрел  на  небо , улыбнулся:

        - А  погодка  шепчет  нам  тоже:   «Не торопитесь!»   Ветерок  низовой подсушит  маленько  пашенку, вот  мы  в  неё  и высеем  семена  как положено. А? А,  вы,  Иванович,  махните  на  Минске  к  соседям. Посмотрите  их  сев.  Будто   мимоходом  проезжали.

     - Всегда,- подсказывал  бригадир, - надо  знать, что  да как  соседи делают. Такую  же  работу.  И, если что  хорошего  или   нового увидишь у них, то примени и  у  себя. Это  важно  для  повышения  знаний  по  специальности.  Запомните.  Пригодится.  Не  первый  десяток  живу  на земле.  Меня  тоже  учили  старшие.

        - Понял, спасибо.  Учту.

        – Садись,  заброшу  в  бригаду,  да  смотаюсь  на  обед  до дому. Не  забудь заскочить пообедать  и сам,  а то  исхудаем  с тобою.

    Поля  соседней,  четвёртой,  бригады были  рядом. Поставив  мотоцикл  в  ряд  лесополосы,  к ясеню, я   вышел  в поле.   Навстречу  катил сеялочный  агрегат.

     Не  отвлекая разговором  тракториста ( узнал   соседа  по улице),  зашёл  подальше,  где  уже были высеяны  семена  подсолнечника. Проверил  глубину  заделки  семян и  их  количество  на  погонном  метре.

    Возвратившись с поля соседней бригады,    рассказал  о качестве  сева. 

      - Не  по уму  сев: семена ложатся в твёрдое  ложе  борозды,  сама  пашня  толком  не  подсохла.  Тоже  мне -  передовики  сева,- горячился  я.

     Слушая    внимательно (это  было видно  по лицу),  бригадир тоже выглядел возмущённым.

     -  Да это – преступление! - Сказал  Сергов  в  сердцах  и даже  закурил.-   Ладно,  у них  своя  голова, а у нас -  своя. Мы  повременим  с  заделкою  семян. Пусть  пашенка  наша  дозреет. Конечно,   на  планёрке  попилят за  нерасторопность.  Но, Владимир,    ты не  дрейфь,  прорвёмся.  Скажи,  если  прижмут,  что  нам  виднее состояние почвы, что  губить  элитные  семена нельзя.

Бригадир  как  в воду  глядел.

    -  В  четвёртой, в  шестой сеют,  а вы ещё  ни  сотки не  удосужились  посеять! -  Разносил в  пух  и прах  отговорки  бригадира  главный  агроном колхоза. - Вы,  Корнев, -  молодой  специалист. А , Сергов,  Сергов, вы-то что  не  торопитесь?

     Исподволь гляжу  в лицо   Сергова,  а тот мне моргает - так  условились : мол,  молчи, пусть выговорится. 

     Понятно, молчу. Молчит  и Сергов.

      - Я  Вас  спрашиваю, Сергов,- выходит  из  себя  главный  знаток полей.

     - Мы  работаем по  велению  пашенки,  пока  она  доспевает,-  спокойно,  с достоинством  отвечает Сергов

    - Хорошо,-  стихает  жар  разноса у главного,-  посмотрим.  И  даже  соглашается  с доводом  бригадира, -  доспеет, так доспеет…

Когда   земля  упрела, Сергов,  разминая её  на  пальцах, сказал:    «Пушок,  милая,  пушок.  Просит  семян».

       Прямолинейщик сева  Криволапов  опустил  сеялку  СПЧ на  пашню. Она  сама  под  своей  тяжестью с семенами опустилась  на  заданную  глубину  заделки семян,  к тому ж в рыхлую,  пряную  землицу  и – пошла, милая,  вперёд, пошла! 

         - Ну, с Богом, -  молвил  бригадир, перекрестив сеялку, удаляющуюся  в сторону  благоухающей  ленты  лесополосы.

В этот и в другие дни  сеяли вплоть  до темноты, потом  включали  фары и… сеяли, сеяли. 

    Так  что  отсеялись  в лучшие  сроки.  А когда  на  планёрке удивились,  то  один  из  бригадиров,    с  завистью,  сказал:

          «Сергов  и Корнев  - колдуны!»

         -  Всё так,-  довольно  улыбнулся  главный  технолог,  план  сева  закрыт.

       После,  когда  возвращались  с планёрки,  Сергов,  кивая  головой,  в такт тряски  мотоцикла по-отечески поучал:

        -   Не  торопись  дело  делать,  но  и  не  медли. По  опыту  знаю:  и выговор  схлопочешь,  и  других  шишек,  но  знай  своё  дело крепко!

              … Август.  Поля в  золотисто-янтарном  цвете. Несмолкаемый  гуд  пчёлок.  Трепетно  и радостно  душе, приволье  мыслям. По  полям  колхоза -   комиссия.  Осматривает  их состояние .  Вечером,  почти  на закате, члены комиссии зарулили  и к нам.  И сразу - восторженные  речи:

           - Ваши  поля  удивили   одинаково роскошным  цветением.   Будто кто  сверху  равномерно  опрыснул  золотом.  Самые  лучшие  поля  колхоза! Молодцы!

           - Зато нас с агрономом  долго  склоняли, записывали  в отстающие, -  как всегда,  не вытерпев, сказал,  как выдохнул,  бригадир.

    Один из  проверяющих  понимающе улыбнулся.  

      … Подоспела  незаметно  уборка.  Равномерно и полновесно  выспели  корзинки  растений.  Склонили  головы  в ожидании  комбайнов.  Они  сделали  своё  дело. Урожай  в тот  год  был  у  многих  бригад  до 17 центнеров    масличных  семян  с  гектара.  Наши же  поля выдали   за  наши  труды и беспокойство  30  центнеров  с гектара! Приезжали,  проверяли, думали, что  у нас  лишние  гектары  приплюсованы, и  потому  такой  рекорд.  Но…походили,  поокали,  а факт  был  налицо.  Интересовались  нашими  цифрами и учёные.

  … Время  - вода. Я вбирал чужой  опыт ,  копил свой. Наград  не  заработал. Прочили  в главные агрономы  в  одно  хозяйство   края.  Переехать  не  решился.

               Несостоявшийся дебют

     Как-то в  обеденный  перерыв  позвали  к  телефону.  

          - Алло!  Владимир   Иванович,  вас беспокоит  сотрудник  районной  газеты Борис  Петрович.

        – Добрый, день.  Слушаю.   Вы  по поводу  заметки  в  номер?

        -  Нет, нет!  Ваши  заметки  печатаем  с удовольствием.  У  нас  предложение. Оно  такого  порядка.    Есть возможность отшлифовать   способности  в  редакции в качестве  литературного  сотрудника   сельскохозяйственного  отдела.

     От неожиданного  предложения  не  нашлось  сразу  ответа.

        - Алло,  Владимир  Иванович, ваш  ответ,-  просьба  из трубки. - Почему  молчите?

        -   Не молчу.  Думаю.

Из  трубки подсказка:

         - Пока, на  первых  порах,   будете  приезжать в редакцию    автобусом, а  там  будет  видно.

     Мне  показалось, что   подсказка уговаривает.

       «Явно  кого-то  заинтересовал. Есть  свободное  место. Там  меня  знают  по  публикациям  на  агрономические  темы. И - намёк  на  жильё  в перспективе…»

          - Хорошо,  согласен!

          - Тогда  несколько  вопросов  для  редактора.  Остальное  после  приезда .

           -  Слушаю.

            - Вы  женаты, дети есть?     

             -Да.   Дочь  и сын.  Жена - агроном.

              -  Это  хорошо.  Найдётся  и ей  место.  Значит - согласны, хорошо. С  председателем  Кудиновым  вопрос  обговорили.    Не возражает. Сказал: «Выдвиженец  достойный!»

Так   нежданно- негаданно я  стал    литературным  сотрудником  районной  газеты. Ещё  со  школьной  скамьи   увлекала  журналистика.  Надо  сказать,  что  курсов  тогда  при  редакции  не было.   Это   осуществилась  позже, в  период  учёбы  в  институте.

      Писать  в газету    было  скорее  хобби. Увлечённость  не  проходила,  а скорее  укреплялась.  И вот   -  сотрудник  газеты.  На  первых  порах   практиковался   на  местных  темах.

         Один  факт  запомнился   в таком  виде. Редактор  дала  задание:

      – Рядом  -  райком  партии,  через  дорогу. Сходите  и возьмите  соцобязательства  соревнующихся  совхозов.  Один  лист хозяйства у меня,  второй - у заведующего  сельхозотделом  райкома  партии.

     Задание -  одна  нога  тут, в редакции,  другая – там: то есть дело максимум  десяти  минут.

    Возвратился    не  через  десять минут,  не через  полчаса, а через  час. В кабинете  редактора с  лёту, ещё  не закрыв дверь, услышал  вопрос:

        - Владимир  Иванович,  Вы,  что  там,  чаи  распивали  для  знакомства?  Жду с минуты на минуту.  Теперь  срочно  готовьте  материал. Всё - таки  что  задержало вас?

      – Понимаете,  Ирина  Сергеевна, заведующий   долго  рылся  в  своих  бумагах то  там,  то сям.  Сижу,  наблюдаю.   Смешно  стало.  Нигде  не  найдёт.  Как  будто  мыши  съели!  Она  улыбнулась:

       - Хорошо.  Готовьте  материал.

 Так я,  начинающий  сотрудник газеты,  познавал «довольно трудную» работу райкомовца. Его  бы   на  расстановку  растений  свеклы  в  колхоз.  На  неделю.

 Новое  задание  было  таковым.

        – Поезжайте в станицу  Константиновскую,  на  ферму колхоза.  Там  организована  трёхсменка  на дойке. 

    Добрался  до  фермы,  представился  бригадиру.  Походил  по территории,  побеседовал  с доярками, с  трактористом,  заглянул    в «красный  уголок».

       То,  что  увидел,  что  узнал  из бесед,  правдиво  описал  в статье.    Писал   о  том, что  доярки носят  коровам в ясли  силос  корзинами:   транспортёр по  вывозу  навоза не работает.  В  «красном  уголке»  запылён  даже  портрет В.И.Ленина. Знамя тоже  в толстом  слое  пыли. Упомянул  о том, что около  здания, в зерновых сеялках,  ещё  со времён  царя  Гороха  семена. Они  проросли. Не очищены    высевающие  катушки,   поржавели  от   остатков  удобрений.

   Прочла  редактор материал  и  «зарубила»:

            - В таком  виде  не пойдёт!  Тут  такое  написано:  про  знамя,  портрет.  Конечно,  всё  верно,  но  нас  не  поймут, особенно  меня.

   Вновь  переработал  материал. Представил. Вновь  заставили  переработать  так, «как надо!»    Не  выдержал:

           - Ирина  Сергеевна,  душа не лежит  врать  напропалую!

         -  Хорошо,  понимаю.  Положите  на  стол. Идите.

         Испортилось  настроение,  подумалось : «Вот  тебе, бабушка,  и  Юрьев  день.  Не  в свои  сани влез, то-то  ещё  будет».

        Сижу - хандрю. Зашел  заведующий  сельхозотделом  редакции  газеты «Светлый  путь»,  успокаивает:

          - Хватит хандрить!  Давайте   подкрепимся.    Тут недалеко    столовая.

  Пошли  в столовую  около храма.

     -  Перекрестись  и забудь  хандру! – Посоветовал  он.  -  Храм  этот, кстати,  редкая  историческая    ценность.

   За столом  состоялся  мужской праведный  разговор.

       -  Владимир,  не  тушуйся.  Не  переживай!  Такие  времена!  Правда  -  особо  не уместна.  Да и сам  подумай: когда  её  благотворили?  Самому  иногда  противно.

       Я    хлебал  борщ, а он, мой  начальник  отдела,  говорил, говорил,  будто  исповедовался батюшке, винясь за  порядки, за гонения на  правду. Я  слушал, мотал  на  ус.

           - На  пенсию  выхожу, поэтому  сочли нужным  тебя  пригласить.  Передам должность.  Пока  учись,  как  надо  писать.

               -  Да  противно  врать, - выпалил  я.

                -  Да тише, меня  тут знают: что   за птица  и из  какого  гнезда. Пойми   правильно.

Допили  компот,   глянул на  часы, подсказал:

                -  Редакторша  не  любит  опозданий.

По  пути в редакцию Иван  Петрович,  на  правах  опытного  газетчика,  пережившего  не  одного  редактора и первого  секретаря  райкома партии,  учил  уму- разуму.

                -  Если  есть    в портфеле  наработки  материалов  недельного плана  редакции, то  опоздания не  в счёт.  Его   на стол – и свободен,  ищи  новый, или  кати  по заданию.  Вот  так!

         Рассказывая    премудрости  газетного дела, мой непосредственный  шеф, как я  потом  заметил, был  внимательным   человеком,  откровенным  в суждениях.    Он оглядел моё одеяние и, как  бы  ненароком, заметил: 

      - Владимир   Иванович,    советую  заказать   новые  брюки.  Есть,- он  улыбнулся, -  толковый  портной.  Тут, недалече.  Сходи  к нему.   Позвоню из редакции.  Сам в клиентах.  Давно.  Нет-нет,  да  заскочу.  Прими  к сведению:  захаживаем  в кабинеты райкомовского  начальства.

         Портной   встретил  радушно,  будто  давнего  знакомого. Снял  нужные  размеры для  пошива  брюк, особо  уговорил  прибавить  сантиметры  в талии:

           – Понимаете,  в перспективе при   вашей  работе  пригодится,  посолиднеете. Я обшиваю  райкомовских  товарищей и то же самое им советую. Они,  улыбаясь  мне,  не  возражают,  понимаете?

     Я согласился,  мысленно  видя  себя в  достойном  обществе. Записывая размеры  для  пошива брюк,  портной то  и  дело  спрашивал,  откуда я   родом,  где  работаю, в качестве  кого.

         Брюки он   сшил из  материала, который    сам  и выбрал. 

     Заметил,  что  приём,  потом  примерка   были  важны.  Конечно,  я  понимал,  он  не просто  мастер  своего  дела,  а  давний  знакомый    Ивана  Петровича. 

     …Скрипела ось  земного  шара,  скрипело  и мое перо, перо  штатного  работника  редакции.  Врабатывание  в специальность  протекало  с  переменным  успехом. Хотелось  видеть  перспективу  с  квартирой. Но  эта мечта  была  маяком  перспективы.  Ясности     не  было. 

 Неожиданно, как снег  на голову,  редакторша извещает, что мне  надо  явиться  в отдел  райкома  партии,  а точнее,  в отдел  кадров.

     «По  какому такому  поводу?»  -  недоумевал я,  подходя  к  кабинету начальства. Вошёл. Навстречу  поднялся солидный мужчина  пенсионного  возраста.

        - Садитесь, -  предложил,-  побеседуем. Суть  вызова такова.  Ухожу  на  пенсию.  Нужна  замена.  Вас рекомендовала  редактор.  Мы тут, в свою  очередь, о вас  навели  справки. Вы  нам  подходите: отец - политрук бывший,  мама  ваша в колхозе  с  14  лет. Образование  высшее,  агрономическое,  плюс  на сегодня  вы литературный сотрудник   газеты.   Постажируетесь,  войдёте  в курс дела.   Работа  с партийными документами, которые  приходят к нам, -  важная. Кроме  всего прочего,  будете  посылать  руководителей  на курсы переподготовки  и так далее. Разговор  перешёл  на другие  темы. Я  сидел  и внимательно  слушал.     И тут   вопрос: 

         - Вы с  какого года  в партии?

         -  А я  беспартийный!

Кадровик  озадачился:

          - Вон какое дело,  а  жаль!  Жаль, жаль! А отзывы  о вас положительные.  Он задал  ещё  несколько  вопросов,  и мы  расстались.

         Поездки в редакцию за 25  км  стали  не с руки.  Квартирный  вопрос  завис.  Попросился  в  бригаду  агрономом.  Председатель  не  возражал.

    Не легла  на душу  работа  газетчика.

           -  Земля зовёт, - пояснил   редакторше при  подаче  заявления.  

          -  Не  неволю!- И  Ирина Сергеевна  черкнула  роспись, добавив: -  Надеюсь,  нам  будете  писать. Это  важно. 

         - Хорошо  постараюсь.

         В этот же день я отбыл  в  колхоз. О не состоявшемся дебюте партийной работы   не сожалел. Видно,  карьеристской  жилки так и   не  приобрёл.

     Прежде,  чем  оформиться  агрономом   в колхоз,    попытался    устроиться на  работу  в другие  места. Главное -  жена бы не  протестовала в случае  переезда.  Наметил  в  районе, где  проживали    родственники,  заехать  в  плодосовхоз, попытать  счастье.    Через  брата  жены   стало известно, что  там  имеется  вакансия на должность  агронома.  Об  этом  и пойдёт  речь .

« Кубаньвино»

         В  Выселковском  районе  организовался  плодосовхоз.  К тому  времени, когда я  решил  туда  приехать, в  совхозе были  высажены плодовые  культуры  на нескольких  гектарах.   Предстояло  площадь   сада  расширять. Требовались  специалисты.  Вначале  решил  осмотреться. Зашёл  в отдел  кадров.  Выяснилось, что директор  в отъезде,  и потому  все  вопросы по специалистам  решает  только  он. С разрешения  бригадира, он  исполнял  обязанности  агронома,  ознакомился  с посадками в поле.   Потом  уехал  к  родственникам  жены. Благо,  что  недалеко. 

Я стал ждать  возвращения  директора  из  командировки.  Периодически  звонил  в  отдел  кадров  плодосовхоза. Когда  прибыл  в совхоз директор, договорились  о встрече.     Рассказал   о себе.  Показал  документы об образовании.  Нашлась  и общая  тема  разговора: о  сортах яблонь,  груш.  В основном  тех,   растущих  на  постоянном  месте, в поле.  Прошлись беседой  по  перспективе  сада. За  беседой  заметили,  что,  оказывается,     есть  у нас обоюдные  интересы и  по  плодоводству.  Договорились  о  новой  встрече  на  природе, на берегу  речушки   Кирпили.

         Родственник  жены  забрал  на своём «бобике»  директора из города  Выселки,  и мы  причалили  к берегу  реки «улаштовать»     детали  работы.

         Недалече  шелестели  камыши. Спокойное  течение  реки  и  беседы   под  водочку  с колбаской  вошли  в своё  русло.  Незаметно  летело  время.  По одной, по  одной, а    почти не  хмелели.  Пришлось  почать  вторую, холодненькую,  из  глуби  дна  речушки.

     Недалеко в камышах  пела  песенку  птичка  камышинка.    Разговор  по душам  тёк   полным  ходом.

   Обсудив  вопросы,  рассказав столько,  сколько  упомнил каждый,  анекдотов,  принялись  собираться  отъезжать. Оказалось,  что  директор  удивлён  тем, что  я  не  прочь приголубить бутылку  водочки.  Я   и сам  удивился  этому.  В жизни  обычно  ни  грамма!  А тут, нате  вам: на  пару  с директором  «уговорили»  две  бутылки. Позже я узнал и причину удивления директора. Оказалось родственник  жены сказал ему :

        - Да  Владимир вообще  не пьёт! Даже  в гостях! 

         Трудоустройство  не  состоялось.  Директор  ждал  месяц,  а потом  принял  агронома. Прочил меня  в управляющие  отделением,  а когда узнал, что я  беспартийный, принял  решение   не ждать меня.

      Я    не  унимался,   продолжал  искать  место.  Правдами  и  неправдами  отыскал  телефон  одногруппника.  Он  работал  парторгом в одном из хозяйств  Краснодарского  края. Приехал  к нему  домой.  Стали  обсуждать  как по-умному   встрять  в  совхоз. Оказалось,  что  все  кадры  на  местах.  Выгнать,  грубо  говоря,  некого и не за что.

          И Василий, итожа  застольную беседу,  сказал  напрямую, как казак казаку:     

         - Володя,  крепись  и жди.  Вытурю  тут  одного  кандидата  на увольнение, тогда  сразу  дуй  ко  мне.   А  пока давай ещё  по    рюмочке,  закусим  за успех,  а по коням, конечно, завтра.   Посмотри тут   кино,  а я -  по  делам  партии к одному  партийцу. 

   Ждал  месяц.  Получаю  письмо.

      «Извини,  не  получится. Переводят в другой  совхоз - по блату. Нахамил  руководству, дошло до  кулаков,  я был  того… и чуть  не врезал одному. Знаешь, бываю  иногда  горячим.  Не обессудь,  Володя.  Привет  жене».

   Неожиданно   на  семейном  совете  зашёл разговор  о  том,  что,  имея  определённые и ещё   не применённые знания  в  виноградарстве, я мог бы   попытаться устроиться  в  виноградарский  совхоз.  Предположили,  что    и жену,  тоже  агронома- виноградаря,  примут  на  работу  с  превеликим   радушием. Одна  квартира и два  специалиста -  неплохой  вариант для начальства   совхоза. В  те незабвенные советские  времена в крае было  объединение  «Кубаньвино» .  Оно  располагалась  в  Краснодаре.  В  него входили  ряд  совхозов  Северного  Кавказа.  Оно,  и только  оно имело  информацию  о  потребностях  кадров в  совхозах.  К  тому  времени  организовывались  и новые  совхозы.

 Я прибыл  в Краснодар. Предложили  должность  главного  агронома  в только  что  организованном  совхозе,  недалеко  от  города  Нальчика, на  землях  овцесовхоза.       

     -  Поезжайте,  осмотритесь.  Туда  на  днях назначен  директором  опытный  бригадир  виноградарской  бригады из  одного передового  совхоза, -  благожелательно  посоветовал   кадровик «Кубаньвино».

  Это-то  заманчивое  предложение я   принял,  не  раздумывая. Главный,  так  главный.  Поедем  туда да  разведаем,  что там  за  места  и  как  там живут  люди  Кавказа.

     Добрался  на  перекладных до    автовокзала   Нальчика.  Спросил  в кассе:

        - Каким транспортом  доехать  в совхоз?

 Ответили,  что удобнее  выйти  на  дорогу,  за  угол  квартала.  Там  часто едут  машины  в сторону  овцесовхоза  и  как  раз мимо  конторы  нового  совхоза.  На удачу  поднял  руку, и тут же  притормозила  грузовая автомашина.  Шофер  открыл  дверцу, пригласил  сесть и только  потом  спросил,  куда мне нужно.  Разговорились. Он  расспрашивал, откуда я  и  по какому  делу  в совхоз. Узнав, что  рекомендуют  главным агрономом,  оживился. Поведал  о местах,  куда  едем,  о нравах жителей, об их гостеприимстве.

      – Русских  уважают.  Народностей здесь много.  Я  по  национальности  балкарец.

   Приехали.

    - Вам   туда,- и он  указал на здание,-  там контора, и директор там.

  Я   подал  ему в руку  деньги  за  проезд.

         – Что вы!  Уберите в карман!  Вы -  наш  гость,  а с гостей  брать  деньги  у нас   не принято.

 Пожали друг  другу  руки.   В  приподнятом от  приятного  знакомства духе  направился  в  контору. Доживающее  свой  век  здание  конторы  походило  на  казацкий  лапас .

           -  Можно  зайти ?-  Бодро  спросил  я  мужчину,  сидящего  на  венском  стуле. 

           -  Конечно, можно,- и он протянул  крепкую  ладонь. -   Вы – агроном?  Мне  звонили  по поводу Вас.  Я – тот самый  директор.  Недавно принял  дела.  Бумаги  разбираю.  

    Просмотрел  документы:трудовую книжку, диплом, паспорт.

         -  Значит,    коллеги,  Владимир Иванович.  Из  одного  гнезда -  плодфака  КСХИ. Отлично!  Совхоз, - улыбнулся  он, -  вот  этот  сейф,  шкаф,  стол, стул и карта  совхоза  на  стене.  Есть  ещё полгектара  саженцев в школке.  Несколько  бульдозеров  пригнали,  скрепер  для  выравнивания  участков.  Планируется  вся площадь  виноградника под  полив.  

     Установка  сверху  такова. Директор,  главные:  агроном и инженер – русские,  зам  по хозяйству -  из  местных. Я пока  один. Вы -  второй.    Можно  начинать,  деньги  выделены. Будем  осваивать. Так, что  ещё?  Ах, да!  Квартирный вопрос!  Поживёте,  как  и   я  на  первых  порах, на  квартире.   Начинается  стройка.  Первый дом -  мой,  второй,  естественно,  – ваш,  и  так  далее. Школа в овцесовхозе,  где-то  семь километров. Будут  возить.  Кроме  русского языка, второй в школе - местный.  По  правде, моя  половина, жена,  бастует  по  этому  поводу.  Ничего,  всё  наладится. 

  Я   спросил:

      -  Вы  сразу  из  бригадиров  да  в директора.  Не  страшно  ответственности, а?

Помедлив с ответом,  директор  сказал:

     - Пока  виноградник  заплодоносит…через  четыре  года,  мы  с вами  будем уже  опытные  специалисты. А  с опытом  жить  не страшно,-  улыбнулся директор. - Так  что  поехали  смотреть  технику,  поля.

  Он  потянулся,  привстал  на  носки :

     - Засиделся!  Пора  на  вольный  простор,  товарищи  агрономы. 

  Вышли  к полям. Когда  обозрели   все,  договорились о том, что   для  принятия  решения  мне дается месяц, после  чего он  оформит  на  эту должность другого  человека.

    Но жена    категорически  отказалась  переезжать  « в такую  даль, на Кавказ».   И вторая   причина для отказа  нашлась   - необходимость для и  дочери изучать  неродной  язык.  Поэтому  послал  я   письмо директору   с отказом  от должности  главного  агронома.  Ради  справедливости  надо сказать:   об этом  сожалел.

                 СТРАНИЦЫ ИЗ  ДНЕВНИКА

         …Покойная  мама  всегда ,  при  любом  удобном  случае   говорила ,   что польза  от дела только  тогда бывает,  когда  ум  уподобляется  светлячку: виден  в темноте. А   еда  полезна  тогда, когда её  «просит» желудок.  А не тогда, когда  она обворожила  взгляд  и,  по  его велению, ты руку   протянул  к ложке.     

         Памятуя о маминых  словах,   приступаю  доверить  свои мысли   бумажным  листам. 

          Слова   души  вспорхнут,  потом  присядут  на клавиши  компьютера, и он,  компьютер,  всезнающий  маг двадцать  первого  века,  выпустит их в свет,  образуя  текст.  А  там, быть  может,  окажется случай,  и мои строки увидят  глаза  спонсора,  мои мысли проникнут  в  его  сердце. Текст, а точнее, слова  души  сложатся  в книгу.  И  её  узнает  другая  душа. Быть может!         А пока  суть да  дело, присягаю  своей  совести  выдавать на гора  лишь  то, что действительно тревожит, то, что именно  в данный  миг  жизни  стучится  в фибры  моего  сердца.  И соблюсти  эту, считайте, присягу -  дело   моей  чести.

     Возможно и то, что  написанное мной никто  и  никогда  не  прочтёт. Сие  вполне  допускаю.  Однако  этот  факт  ни на  йоту  не заставит  меня  усомниться в моём  искреннем  желании писать. Главное  -  это  нужно  мне.

     Итак,  сегодня   3 января  2015  года. 

            День  чуден.  Малооблачный.  Безморозный. Поселковая  публика  -  праздная.  Каникулы взрослым  и детям. Плюс  рождественские  дни на  носу.  Надо бы  на  масло  и хлеб подзаработать к пенсии. Потому -   базарую! 

 Выношу на «базар»  бочковые  огурцы,  квашеную  капусту,  тёртый  хрен с   томатным  соком.   Многое  из  этого  ассортимента  готовила «министр  сельского  хозяйства» , заботушка - жена. Я  же, к слову, был   в  должности  подсобника. И вдобавок к этой земной пище выкладываю пищу духовную – свои книги.  

         За  прилавком стою  один - одинёшенек.  Позади,  за  спиною,  шуршат  шины  машин.  Шуршание  беспрерывное:  торопятся  по  своим  делам,  точнее, по  своей  личной  орбите- суете.

   Я весь -   в облаке  ожидания,  поэтому  взор поднимаю    в небо.    Озерки  неба  ласкают  душу,   звёзд  не видно,  но знаю:  смотрят  на  меня,  на безлистные  тополя,  на  крышу  школы,  на  лужи  вчерашнего  дождя.  И  им  всё  равно,  купят  что- либо  у меня  или  нет! А  мне  не  всё  равно.  На месячную   социальную  пенсию в  7250 рубликов  не  выжить.  Её, пенсию,  обгрызает  коммуналка,  праздник,  лекарства.  Такие  времена,  и потому  хочется  сшибить копеечку. Я  не  один  такой  «базаровой».  Таким путем приспосабливаются  к  «эпохе  свободы»  многие  пенсионеры- селяне.

     Ладно, хватит,  Вова, хныкать. Вчера мимо моего  прилавка проехал  катафалк.  Тому, кто  там,    уже  всё  равно,  какова  у меня  пенсия и какая  причиталась  покойному. Радуйся: небо  дарит  миг  жизни!  Посочувствуй  всем, кто  сегодня  в  траурном  одеянии. Посочувствовал?   Молодец!  Жизнь  продолжается!!!

   …Никто ничего  не  покупает.  Идут  мимо, изредка  бросая  взгляды на  товар.  И  ни  слова,  ни полслова! Совершаю  променад . Встаю с  доски, которая  вместо  стула у насквозь  продуваемого  пенсионерского  прилавка. Мимо идет  с сыном  знакомый  армянин.  Приветствую:

       - Бареф! ( То есть «добрый  день»).

Он  ответствует   улыбкой.  Листает, возможно, ради  приличия,  книги:  «Вдоль  по  жизни», «Тяга  земли».  Я,  на  всякий  случай предлагаю:

          - Купите  сыну! 

 Он сообщает  сыну:

          -Так  вот  чем  Володя  занимается.!

Я  советую:

        - Пусть  ваш  сын тоже учится  сочинять. 

Он в ответ :

    - Сын  будет  по  другой  специальности  учиться!  

  Предполагаю про себя:  «На  торговца».

    …А минут за десять до этого  подходил  знакомый  пенсионер.  Смотрел,  смотрел  на книги  и  говорит:

       - Это   божественная  литература?

 Я улыбнулся :

 - Нет!   

            Он  пошаркал  обувью   у  еле  живого  прилавка.  И,  опираясь  на  посох,  удалился,    тяжело  передвигая  ноги.Согбенная  его  фигура  говорила  о  нём  всё:  о  преклонном  возрасте,  о  здоровье, и о том, как  мало  у него  лет впереди . «Ах,  ты  жизнь- зазнобушка!» - Подумалось мне тогда.

Не  смолкает  шорох  колёс  на  главной  улице  посёлка  Садовой.К  месту  сказать:  садовых деревьев - с гулькин  нос.  Фрукты  едим  египетские,  а груши…аж   аргентинские!   Да,  братцы- казаки! Вырубили  в  Кубани  сады.  Есть малая  толика  деревьев,  но даже  не на  всех улицах.        На   главной улице Садовой  -  привоз  по  субботам  и вторникам.  Машин в  дни  привоза – считай,  химзавод  работает.  Успевай, селянин, дыши выхлопными газами!

      Ну, что же, это -  плата    за  прогресс!   Не тот  климат когда-то   был  в  посёлке  колхоза  имени  Ворошилова .  По  гравийной  улице  шествовали   быки да  лошади, запряженные в телеги.    Было, да сокрылось  временем, поставив  в  метриках памяти    запятую. Многое  бывало. Не  терзай  сердце  о прошлом,  Вова,  базаруй.  Смотри -ка,  движется  толпа,  авось -  без -  небось, остановятся. Приманят  банки их взгляды, глядишь, купят  что- либо. Но -  мимо, мимо – к автобусной  остановке. Н  -  да!  Пролёт, милая  надежда, пролёт. Копошится  мысль: пора  собирать  хабари.    Стоп, стоп!  Валит  молодёжь!

     - Читать любите?

Смущены.

   - В каком  классе?

     -В пятом.

      - Купите вот эту   книгу.  Там  мини-поэма «Про  деда  Смыка,   хлебопашца    и  казака».  Пригодится на  уроке  кубановедения.    Там    портрет с наградами.  Медаль, два  Георгиевских  креста.

Помялись, помялись.  Плечами  поводили. 

         - А  зачем она  нам? Учебник  есть! Интернет!

Немного погодя, к прилавку  подошёл  мужчина лет  пятидесяти.

     – Здравствуйте!- И  руки  повисли  над  банками  с  закаткой.

Не  совсем  ещё отмытые  от  мазута руки подсказали ,  что мужчина    недавно имел  дело  с ремонтом  машины.

      Размышляет,  что  купить, а я  тем  временем  «читаю»  его  образ. Довольно  стройную  фигуру  плотно  облегает  спецовка. Глаза лучат   добро. Хорошо  развитые  руки.  Ладони, можно  предположить, спортивные.

           – Можно  сюда, на  прилавок,  положу  пакет?

          - Конечно.

В пакете   бананы, яблоки, кусок  мяса,  бутылка  газировки.

           – О, - вспомнил,-  мне  баночку   хрена  в свой  пакет.  Огурчики  бочковые?

           – Да.

          – Тогда  с  кило.

Купил и  поспешил  к машине,  стоящей  на  дороге.

  … Нависли  рваные  тучи.  Заметно  похолодало.  Усилился  ветер. По  телу  поползли  мурашки. Я запихнул   всё с прилавка  в  две  сумки и,  подвесив  их на  велик; покатил   домой, раздобыв  немного  деньжат -  довесок  к пенсии на хлеб  и  масло.

         Пока  катил своё  авто, наползла  на  тело дрожь,  ноги   захолонули.  Холод тем  временем крепчал и крепчал.  Дома  жена - заботушка   молвила:

       - Не  надо  было в такой  день  выходить. Люди-то перед  праздниками  запаслись  всем.  

… Брезжит рассвет. Голову  тревожат  мысли.  Они  возбуждены.   Вспомнилось, как покупал шариковую ручку  с подорожавшей   пастой. Надо  же: в два раза!..  Стоил  стержень  5  рубликов, стал -  10  рублей. Подорожание  объяснили   повышением  доллара. Крепись,  Россия,  жмут тебя  баксами.    Ещё  не будет!  Ладно,  господа  заморские,  приворожили  свободою.  Пригвоздили - так  точнее!

  …Взгляд  пробежал  по  окошечку в мобильнике,  отметил  время.  Утро.       06.27.  14.02.2015. Минуту  назад я был  моложе! Цифры,  что ж вы   так безжалостно   «выпиваете» моё  лицо?!  Морщин  добавилось. Веки  набрякли.  Понимаю: такое  случается  со всеми людьми, нечего в зеркало-время   пялиться. Оно же  Вас  не  беспокоит, вопросы не задаёт.

 И  сам  себе говорю: « Пиши;  пиши,  пока повествовательный  запал  не иссяк, пиши, торопись, писака  заревый.  Ведай  всё дневнику, авось,  прочтут  да  подскажут : «Надо было лучше высыпаться,   писака,  а не письмоводителем  по утрам быть!»  Или  ещё  пуще:  «Собирался  бы  на свой  базар да  базаровал».

Да,  можно торговать,  если  есть  товар да место  не заняли  ранние  продавцы.

    …Однако  пишу.  Побудили  писать  не  только  бодрые  мысли.Основательно  горланили  петухи.  В три  ночи - во всю  ивановскую .  Около  шести  утра – во всю мощь горла.  Разве  уснёшь?  Глаза - на  часы. Секунды,  как блохи, прыг  да  прыг! Н -  да, дополнительно  ко  всему   заверещал  чайник, пуще  будильника   старался.    Не до сна.  Некогда, да и не время  вылёживаться.    Утро - божественное  утро! – это  как  раз  время  прогулки для ума. 

  … Проснулись  мысли  и  бродят  по строчкам сверху  вниз  по  белому  полю  листа, сверху - вниз, сверху -  вниз. Строчки  им что?   Да  просто  барьерные  планки. Не  более.Логика  их  не сдерживает.  Хоть  ходи  по  строчкам,   хоть прыгай. Логика  не вожжи им!  Голова  им  - тарантас!

     …Утренние  мысли,  как  ни  крути ,   говорливые.  Могут  такое  рассказать,  что  ахнет товарищ  Ум! … Всё- таки прекрасно  Душе  от того,  что  жизнь дарит  институт памяти во  владение  человеку.  Я  бы  сказал, что  мы,  люди,  у неё  -  студенты:  то туда запасаем мысли,  то оттуда  их извлекаем.

         Подсознательно  или  нет, читатель  этих  строк  их  оценит, подправит  логически,  а, быть может,  ни  на   йоту не  согласится.  И это  будет  справедливо.  Может  они, мои мысли, выстроенные в строчки,  лишнюю  рюмку  опрокинули  за  воротник,  да и глаголют,  что попало,  не похмелившись  с утречка.

    Быть  может,  тут  вина  стресса?  Скажем, автора  строк  не упомянули  на  презентации  журнала.  Как бы то  ни было, автор  расстроился.  А  надо бы, наоборот,  взбодриться. Хотя бы  ради  того, чтобы замахнуться  на  роман  с плавающим в  мозгу сюжетом. Эвон,  как можно  выздороветь!!!  

 …Из  уличных просторов доносится  тявканье собачонки , уверенное в  своём  превосходстве: «Гав! Гав!» Зато угомонилось  петушье  племя, небось,  крикуны завтракают,  как  порядочные  господа  перед  отъездом в офис. Небо, к моей  радости, подсинили. Светлые  заводи  в небе ширятся.  Искрящий свет  лампочек  Ильича на уличных  столбах дрожит.

Всё явственней  очертания  домов. У  форточки  любимая  сосна Палласа помахивает зелёной  умытой  игольчатой ладошкою.

         …Тикают размерено  часы: тик- так, тик-так!И  я  уже  в  новой мысленной  обновке. Побоку  вчерашний  стресс!  Несварение слов - это уже  история.   Меня   оттуда  выпроваживает  память.  Вова,  живи!

…Густеет  синька  в  небесном полотне.  Некоторые петухи  вскрыли  голос. Слушали  новости  да  подзабыли  о  пении,  а,  может,  их  завтрак взбодрил, и они  надумали  обнародовать новые  песни  о  прелести  утренней  погоды.…Мои мысли уже  не мои, а ваши.Люди, как я вас люблю!!!

                        15 февраля   2015  года.

 Около девяти вечера. Побудила  и пригласила к  клавишам компьютера  мысль- непоседа. Подчиняюсь тебе, госпожа Мысль. А  вы, господа- читатели,   соизвольте     далее  читать мою   маленькую  повесть. Снисхождения за её качество  не  вымаливаю. Толково  покритикуете - буду  благодарен.

 А  речь вот  о чём.  К  вечеру я  устал  основательно  -  на огороде.  «Проснулись»  кое-какие  болячки; потребовались   процедуры  у рефлексотерапевта  Евгения. Он оказался мастером своего дела.   Даже  врачевал группу  альпинистов  в Гималаях.     Впервые пришёл я к нему, стал  жаловаться: глаз  краснеет,  поясница  ноет,  рука  не действует, то  да сё.   Словом ,  просил помочь.Пока  он  настраивал  аппарат, я набросал  мысленно пять- шесть  штрихов  к портрету доктора.  Невысокого  роста.  Худощав. Тело  спортивного  склада. Сильные  руки (оказалось, он ещё  и классный  массажист).   Добрый  взгляд.  Неторопливая, логически  выверенная  речь. Движения сосредоточено продуманы. Вот  всё, что схватил глаз.  Сев на стул,  я замер в ожидании.

            - Ну-ка,  как там глазки? 

 Осмотрел.

            - Есть  проблемка! Надо  показаться  врачу - глазнику,  а пока  подлечим  аппаратом ДЭНС.  Слышал  о нём?

             - Нет!  Откуда?  Я агроном.

Приладив  аппарат  к моему глазу, он стал  рассказывать  о себе.  Я  вслушался  в рассказ.

       - Я,-  он  улыбнулся  загадочно,-   родился  32 –го  мая  75  лет  назад на  золотых  приисках.

        - 32-го  мая?- удивился  я  и дёрнулся  телом.

       - Не  дёргайся,  держи  аппарат  на  одном  месте!  Не сдвигай! -  Он подправил аппарат  на  глазу.

      - Жень,  не  смеши посёлок  Ольховку. Нет  в календаре  32-го   мая!

Он,  не улыбаясь,  вполне  серьёзно произнёс :

        - Говорю,  есть -  значит  есть!

Я не  выдержал:

           -Покажи  паспорт!

Он  спокойно ответил:

               - На  прописке  он.  Потом покажу!

Я - за своё:

               - Рассмешил  Ольховку, так  не  смеши Европу! Нет  32-го  мая!

       - Есть! - Слушай  далее.    -  Тайга  кругом,  сто  вёрст  в округе -  тайга.  Бабка  приняла  меня.  Когда  мать  брала  метрики,  регистратором  записей  ведал  мужик.  Мама  говорила, что  это  было 3-го мая.  Был мужик пьяненький.  Записал  в  документе дату моего  рождения  -  3-е  мая,  а   сидящий  рядом «коллега  по   штопарику»  буркнул ему:

- Очнись, второе  мая!

-  Да,- кивнул  регистратор, – и к тройке приписал  двойку. Потом  ахнул, но  времена  были  сталинские,  не  дай  бог, какие  строгие. Решил, что  бумагу  уж  не исправить.  Дрожал заведующий  метриками и трезвел,  по  глазам было  видать.

- Пусть!-  и шлёп  печать! И странно  пошутил,  глядя на маму:

 - У вашего  сына  будет  самый  длинный  год.

     - Вот  так было!   32 –го  мая в этом 2015 году мне исполнится  75  лет.  Это,- и лицо   Евгения   вновь  озарилось  улыбкою,-   где-то  между  31-го  мая и  1-го  июня. Как  раз  в середине!

     Я шёл   к дому,  переосмысливал  рассказ  Евгения  и  вспомнил такой  факт из  армейской службы.  В  нашей  роте служил  азербайджанец.  В  солдатской  столовке  сидели  рядом. Оказалось,  парень  с  юга страны   армейские  20  граммов  сливочного  масла, положенные  на  завтрак, не  употреблял. Почему? Объяснять  не стал. Положил на  кусок хлеба мне: «Ешь!». Кроме того, он был  мастер рассказов  о природе своей  малой родины, о людях, друзьях. Незаметно мы сдружились. Как- то в разговоре он упомянул  о  том, что в паспорте,  который    сдал при  призыве  на службу, не значится  месяц  его  рождения. Просто указан  год  и  всё!  Конечно, я не  поверил тогда.&nb