Форум

Вечный сюжет, или Зверь внутри нас

Ужасный зверь дремлет внутри каждого из нас. Имя ему – Ревность. Все мы до поры до времени считаем, что ревность смешна, глупа и меня, любимого, никогда не коснётся. Но приходит время, и зверь внутри нас просыпается, открывает глаза, ищет и находит пищу, быстро растёт, набирается сил и, в конце концов, захватывает власть, разрушая всё лучшее и дорогое, что у нас есть – любовь и счастье.

Что лежит в основе любви? Что её порождает? Откуда она берётся? Куда уходит? Никто в точности не знает. Почему человек, на которого ещё вчера вы не обращали особого внимания, вдруг становится самым лучшим и желанным? А любовь с первого взгляда? Что это – простая химия, атака ферромонов? А пресловутое «стерпится – слюбится»? Много загадок у любви, много лиц. Ей посвящены миллионы томов мировой литературы. И всюду любовь сопровождает её отвратительное отражение – ревность. А много ли сюжетов, где главной действующей силой является именно ревность? Много! Но первенство среди них уже почти пятьсот лет прочно удерживает один.

В эпоху Возрождения Джамбаттиста  Джиральди Чинтио написал сборник новелл  "Гекатоммити". Вот сюжет одной из них.

В Венеции в былые времена жил некий мавр, отличившийся перед республикой в битвах с её врагами. За доблесть и личную храбрость власти Венеции сделали мавра генералом. Вскоре одна знатная девушка и мавр полюбили друг друга. Проигнорировав протесты родителей и окружающих, влюблённые поженились. Счастье их было безгранично. Но автор не зря дал девушке имя «Дисдемона», что в переводе с греческого значит «несчастная». Более того, значение имени усилено тем, что другие персонажи новеллы вообще не имеют имён. Даже любимого мужа Дисдемона называет просто «мой мавр»!

Но вот однажды власти Венеции направили генерала на Кипр. Его жена отправилась на остров вместе с мужем. В свите мавра были некий поручик, прятавший подлую натуру за добропорядочной внешностью, и красавец-капитан. Подлый поручик тоже влюбился в Дисдемону и стал всячески её домогаться. Но та не желала никого, кроме своего мавра. Поручик не верил в добродетель и решил, что Дисдемона отвергает его, потому что у неё связь с капитаном,  часто бывающем в доме генерала.

Как говорится: от любви до ненависти один шаг. Поручик возненавидел Дисдемону. Он решил: раз та никогда не полюбит его, то и другим принадлежать не будет! Негодяй решил устранить обоих соперников: и мужа красавицы, и предполагаемого её  любовника. Поручик сначала путём интриг заставил генерала разжаловать капитана, а потом начал исподволь внушать мавру мысль, что Дисдемона тому изменяет. С кем? Разумеется, с капитаном! Мавр изнывает от ревности, но требует доказательств.

Поручик украл у Дисдемоны носовой платок – свадебный подарок мавра. Он подбросил платок в дом капитана и сделал так, чтобы мавр увидел свой подарок в руках у живущей с капитаном женщины. И вот муж уже полностью во власти ревности. Шаг сделан, и любовь мавра к прекрасной Дисдемоне тоже превратилась в ненависть. Как видите, Чинтио не балует читателей разнообразием. И мавр, и поручик охвачены одними и теми же чувствами и побуждениями. Взбешённый генерал решил отомстить «неверной» жене и её «любовнику». Он даёт большую сумму денег «верному» поручику, чтобы тот убил капитана. Но трусливый негодяй, напав из-за угла, только калечит того, отсекая бедняге ногу.

Убийство же Дисдемоны генерал и поручик уже совместно планируют более тщательно. Ночью поручик вошёл в спальню мавра и зверски убил несчастную женщину несколькими ударами мешочка с песком прямо на глазах у мужа. Подобный способ расправы в то время был в ходу у инквизиции, боровшейся с отступниками и еретиками. Потом злодеи обрушили потолок дома, выдав убийство женщины за несчастный случай.

  Дальнейшее подробно пересказывать нет смысла. Мавра позднее убьют родственники Дисдемоны. Подлый поручик попадёт в лапы палача после совершения другого злодеяния. Пытки повредят ему все внутренности, и негодяй, вернувшись домой, погибнет жалкой смертью.  

Через полвека эта новелла Чинтио вдохновила Вильяма Шекспира, и тот написал одну из величайших своих пьес – «Трагедию об Отелло, венецианском мавре». Шекспир дал имена всем персонажам этой вечной драмы, и имена эти с тех пор стали нарицательными. Ревнивец мавр – Отелло, оклеветанная жена – Дездемона, двуличный злодей хорунжий – Яго, доверчивый красавчик лейтенант - Кассио. Как видите, Шекспир несколько изменил имя жены мавра. Зачем он это сделал? Не знаю. Возможно, для того, чтобы убрать «рок имени». Люди всегда верили и верят до сих пор, что полученное имя влияет на судьбу человека. Шекспир, видимо, хотел показать, что любую женщину может постигнуть участь несчастной Дисдемоны.

Есть в пьесе и другие изменения. Туманный Альбион – это не солнечная Италия. Здесь правит золотой телец и карьеризм. Отсюда эти чудовища расползлись по всему миру. Любовь и прочие чувства в чопорной Англии убраны на задний план. Поэтому Шекспир меняет мотив злодеяний Яго. Шекспировский негодяй мстит не Дездемоне, а Отелло! Вот как Яго сам говорит об истоках своей ненависти:

«Трое знатных граждан

Меня к нему на лейтенантский пост

Усердно прочили; поверьте, цену

Себе я знаю, должности я стою;

Но он, в своём надменном самодурстве,

Пускается в напыщенные речи

Со множеством военных страшных слов,

И, в заключенье,

Ходатаям - отказ: "Я, - говорит, -

Себе уже назначил офицера".

А это кто?

Помилуйте, великий арифметик,

Микеле Кассио, некий флорентиец,

Сгубить готовый душу за красотку,

Вовеки взвода в поле не водивший

И смыслящий в баталиях не больше,

Чем пряха; начитавшийся теорий,

Которые любой советник в тоге

Изложит вам; он - не служилый воин,

А пустослов. Но предпочли его.

А мне, который показал себя

На Кипре, на Родосе, в басурманских

И христианских странах, застят ветер

Конторской книгой; этот счетовод

К нему назначен - видишь - лейтенантом,

А я - изволь! - хорунжий при Смуглейшем».

Как видите, мавр не оправдал карьерных притязаний Яго, чем и разбудил в том зверя ревности, который вне любовной сферы носит имя «Зависть». По сути, ревность и зависть – две стороны одной медали. Яго искусно дёргает за ниточки, пробуждая в мавре зверя, и, в конце концов, заставляет Отелло ревновать Дездемону к красавчику Кассио. В ход идёт всё: сначала намёки, потом явная клевета. Главное – зверя пробудить, а уж там он и сам будет искать и находить себе пищу!

Как и в новелле Чинтио, мавр требует вещественных доказательств, и в ход идёт украденный платок – подарок мавра Дездемоне. Яго подбрасывает платок Кассио. Доказательство состряпано! Но Шекспир и тут меняет сюжет своего итальянского предшественника. Яго только интригует, он остаётся в стороне, и Дездемону убивает обезумевший от ревности  Отелло! Однако по законам жанра, правда должна выплыть наружу. Яго разоблачён и схвачен.     

Звери ревности и зависти насытились, они пожрали свои жертвы. Отелло и Дездемона погибли. Никчёмный красавчик Кассио искалечен. В чём же мораль, урок новеллы Чинтио и пьесы Шекспира? Неужели только в наказании злодея Яго и ревнивца мавра? Порок наказан, но где же торжество если не добра, то хотя бы справедливости? Неужели Отелло и Дездемона – только жертвы? Неужели их гибель призвана вызывать только жалость и сочувствие у зрителя, не более? Вовсе нет. Шекспир, как и Чинтио, противник межрасовых браков. По мнению средневековых авторов Дездемона совершила расовое преступление, став женой мавра (которого на сцене театра всегда изображали и изображают вовсе не мавром, а негром). Вот что говорит Брабанцио, отец Дездемоны, мавру Отелло:

«Ты, гнусный вор! Где дочь мою ты спрятал?

Проклятый, ты околдовал её!

Я вопрошаю здравый смысл: возможно ль, -

Когда здесь нет магических цепей, -

Чтоб нежная, красивая девица,

Что, из вражды к замужеству, чуждалась

Богатых баловней своей отчизны,

Покинув дом, на посмеянье людям,

Бежала в черномазые объятья

Страшилища, в котором мерзко всё?»

И позднее, уже у дожа Венеции, Брабанцио вновь обвиняет Отелло в колдовстве:

 «Само смиренье;

Столь робкая, что собственные чувства

Краснели перед ней; и чтоб она,

Назло природе, крови, чести, летам,

Влюбилась в то, на что взглянуть страшилась!

Убога и несовершенна мысль,

Что совершенство может так нарушить

Закон природы; и рассудку ясно,

Что лишь коварством ада это можно

Осуществить. Я утверждаю вновь,

Что он каким-то ядом, кровь мутящим,

Или каким-то приворотным зельем

Привлек её».

Родные Дездемоны уверены, что Отелло только колдовством мог заставить знатную венецианку выйти за него замуж. Других вариантов они даже не допускают. Но к берегам Кипра, находящегося под властью Венеции, движется турецкий флот. Отважный генерал Отелло сейчас важнее для республики, чем осуждение мавра-колдуна! И дож отвергает обвинения Брабанцио как бездоказательные. Отец тут же, в присутствии дожа и других знатных венецианцев,  отрекается от Дездемоны. В конце пьесы мы узнаём, что Брабанцио стал первой жертвой в этой трагедии. Старик вскоре умер от расстройства: брак дочери с мавром сразил его. И в этой преждевременной смерти своего отца виновата Дездемона! Так что, как сказал незабвенный Глеб Жеглов в культовом фильме «Место встречи изменить нельзя»: наказания без вины не бывает!

А в новелле Чинтио Дисдемона сама произносит знаменательную фразу:

«Как бы мне не сделаться устрашающим примером для девушек, которые выходят замуж против воли своих родителей, и как бы итальянские женщины не научились от меня не соединяться с человеком, от которого нас отделяет сама природа, небо и весь уклад жизни».

Вот она – невидимая нам, нынешним читателям и зрителям, средневековая мораль трагедии! Дисдемона-Дездемона виновна, и сама понимает это, а потому её закономерно ждёт гибель. Счастливый конец в этой драме невозможен! Справедливый есть. Он в том, что порок всё же наказан! Дездемона платит за преступный брак и смерть отца, Отелло и Яго – за убийство. Но победу  торжествует только зверь, живущий внутри нас…

Шекспир изменил побуждения не только у Яго. Образ мавра тоже претерпел существенные изменения. В новелле Чинтио мавр – просто злобный дикарь, хладнокровно планирующий убийство жены и старающийся избежать заслуженного наказания. В пьесе Шекспира Отелло руководствуется таким понятием как честь. Мавр не пытается замаскировать убийство жены несчастным случаем. Он убивает Дездемону собственными руками на той постели, на которой, как он уверен, та ему изменяла. Отелло не пытается скрыться, прямо говорит всем о своём поступке и его причинах. О себе он судит так:

«…я - убийца честный:

Я действовал из чести, не из злобы».

И вот это понятие – честь – стало одним из ключевых рычагов в следующей интерпретации вечного сюжета. Через двести лет после Вильяма Шекспира в России молодой поэт Михаил Лермонтов пишет драму «Маскарад».

Сюжет ничуть не устарел. Русский «отелло» - Евгений Арбенин тоже не молод, тоже имеет бурное прошлое, тоже весьма влюблён в свою молодую красавицу жену. Но уже в самом начале пьесы один из персонажей раскрывает нам в Арбенине «мавра»:

«Женился и богат, стал человек солидный,

Глядит ягнёночком, - а право, тот же зверь...

Мне скажут: можно отучиться,

Натуру победить. Дурак, кто говорит;

Пусть ангелом и притворится,

Да чёрт-то всё в душе сидит».

Русская «дездемона» - Нина молода, красива, добродетельна и готова ради мужа на любые жертвы. Она согласна даже бросить столичный «свет», балы и приёмы и похоронить свою молодость в деревне, если только Арбенин этого захочет. Их брак столь благополучен, что Нина как-то шутливо пеняет мужу:

«Положим, ты меня и любишь, но так мало,

Что даже не ревнуешь ни к кому!

Арбенин

(улыбаясь)

Как быть? Я жить привык беспечно,

И ревновать смешно...».

Русский «яго» тоже имеется, но роль его весьма невелика: он в маскараде предсказывает Арбенину несчастье и в конце пьесы раскрывает зрителю порочное прошлое русского «отелло». Собственно, другой деятельности этого «яго» мы не видим. Он остался этаким атавизмом, уже ненужным придатком сюжета. Лермонтов пошёл дальше Чинтио и Шекспира, показав, что зверю по имени Ревность не нужна помощь «яго». Это чудовище само находит себе «пищу» и растёт не по дням, а по часам. Когда оно полностью завладевает человеком, тот уже не в силах укротить зверя и все вещи и события видит его глазами. Несчастный «отелло» отвергает любые оправдания и истолковывает все слова и поступки «дездемоны» в нужном Зверю смысле.

Итак, рассмотрим сюжет «Маскарада». 

Некий молодой офицер, князь Звездич, проигрался в карты. В дом, где собрались игроки, случайно зашёл Арбенин.

«Князь

(с чувством берёт его за руку)

Я проигрался.

 Арбенин

Вижу. Что ж? топиться!..

 Князь

О! я в отчаянье».

Размякший в счастливом браке Арбенин вспоминает, как он был когда-то в таком же отчаянном положении, и решает помочь молодому человеку: спасти того от дальнейшего падения. Арбенин садиться за карточный стол и отыгрывает проигрыш князя.

«Арбенин молча берёт за руку князя и отдаёт ему деньги.

 Князь

 Ах, никогда мне это не забыть...

Вы жизнь мою спасли...

 Арбенин

И деньги ваши тоже.

(Горько.)

А право, трудно разрешить,

Которое из этих двух дороже.

Князь

Большую жертву вы мне сделали».

Чтобы развлечься и отойти от переживаний, связанных с карточным проигрышем Звездича, новоявленные друзья отправляются в маскарад. Там князь завязывает любовную интрижку с баронессой Штраль, скрывающей своё лицо под маской. Автор устами Маски даёт нам характеристику князю:

«Ты! бесхарактерный, безнравственный, безбожный,

Самолюбивый, злой, но слабый человек;

В тебе одном весь отразился век,

Век нынешний, блестящий, но ничтожный.

Наполнить хочешь жизнь, а бегаешь страстей.

Всё хочешь ты иметь, а жертвовать не знаешь;

Людей без гордости и сердца презираешь,

А сам игрушка тех людей.

Князь

Мне это очень лестно».

Не понимаю, что лестного для себя увидел князь в данной ему характеристике. Но не будем сейчас разбираться в этом. Лермонтов явно даёт нам понять, что Арбенин, впервые в жизни сделавший доброе дело, помог не тому человеку. Подобный друг хуже врага. И дальнейшие события это подтверждают.

«Маска

Но клятву дай оставить все старанья

Разведать - кто она... и обо всём

Молчать...

 Князь

Клянусь землёй и небесами

И честию моей».

Итак, князь поклялся не доискиваться истинного лица Маски и никому не рассказывать об их романе. Причём, поклялся «честию моей». Вот это новое действующее лицо трагедии – Честь, о котором Шекспир упомянул вскользь, и которое Лермонтов выведет на первый план.

Маска убегает, оставив князю в качестве залога своей любви чужой браслет, случайно найденный ею на полу. Что ж делает князь? Немедленно нарушает клятву и рассказывает всё своё приключение Арбенину!

«Князь

Я всё вам расскажу.

(Несколько слов на ухо.)

Как я был удивлён!

Плутовка вырвалась - и вот

(показывает браслет)

как будто сон».

Зверь внутри Арбенина насторожился. В душе счастливого мужа зазвенел тревожный колокольчик, так как показанный князем браслет весьма похож на тот, что Арбенин подарил своей жене! И уж совсем зверь пробуждается, когда Нина признаётся мужу, что действительно была в маскараде и где-то потеряла свой браслет. Как видите, здесь не нужен Яго. Случай и совпадение заменили его так же легко, как Лермонтов заменил шекспировский платок браслетом.

Вскоре князь встречает у баронессы Нину, «узнаёт» в ней по браслету Маску и решает теперь уже открыто завести любовную интрижку. Но Нина резко осаживает непрошенного ухажёра.

«Князь

 Я отомщу тебе! вот скромница нашлась,

Пожалуй, я дурак - пожалуй, отречётся,

Но я узнал браслет».

И князь вторично нарушает клятву, рассказывая о своём маскарадном приключении баронессе. Баронесса в ужасе.

«Как честью женщины так ветрено шутить?

Откройся я ему, со мной бы было то же!»

И чтобы окончательно избежать разоблачения, баронесса тут же пускает в свет сплетню о любовной интрижке между князем Звездичем и Ниной Арбениной. И вот уже десятки добровольных «яго» окружают некогда счастливого мужа. Повсюду он видит смешки, намёки. И кто его поставил в такое положение? Человек, которого он спас от гибели!

«Арбенин

О, благодарность!.. и давно ли я

Спас честь его и будущность, не зная

Почти, кто он таков, - и что же - о! змея!

Неслыханная низость!. он, играя,

Как вор вторгается в мой дом,

Покрыл меня позором и стыдом!..

Я думал: вся вина её... не знает он,

Кто эта женщина... как странный сон,

Забудет он своё ночное приключенье!

Он не забыл, он стал искать и отыскал,

И тут - не мог остановиться...

Вот благодарность!.. много я видал

На свете, а пришлось ещё дивиться».

Как и Отелло, Арбенин решает отомстить князю и неверной жене. К этому времени раскаявшаяся баронесса во всём открылась Звездичу. Кажется, теперь-то тот мог бы оставить Нину в покое, покаяться в ошибке и попросить прощения у её мужа. Но нет. Князь идёт играть в карты с Абениным, руководствуясь следующими мыслями:

«По светским правилам, я мужу угождаю,

А за женою волочусь...

Лишь выиграть бы там, - а здесь пусть проиграю!.»

То есть, негодяй не оставил намерений соблазнить жену благодетеля, даже зная, что та не давала ему для этого никаких поводов. И Арбенин начинает свою месть. Он неожиданно для всех прерывает игру:

«Арбенин

Конец

Игре... приличий тут уж нету.

Вы шулер и подлец.

Князь

 Я? я?

Арбенин

Подлец, и я вас здесь отмечу,

Чтоб каждый почитал обидой с вами встречу.

(Бросает ему карты в лицо. Князь так поражён, что не знает, что делать.)

(Понизив голос.)

Теперь мы квиты».

По законам чести, подобное оскорбление может смыть только дуэль. Но Арбенин отказывает князю в этом, желая оставить того в глазах света бесчестным человеком. Князь умоляет Арбенина:

«О, где ты, честь моя?.. отдайте это слово,

Отдайте мне его - и я у ваших ног…

 Арбенин

Да, честь не возвратится.

Преграда рушена между добром и злом,

И от тебя весь свет с презреньем отвратится

Отныне ты пойдёшь отверженца путём,

Кровавых слёз познаешь сладость,

И счастье ближних будет в тягость

Твоей душе, и мыслить об одном

Ты будешь день и ночь, и постепенно чувства

Любви, прекрасного погаснут и умрут,

И счастья не отдаст тебе ничье искусство!

Все шумные друзья как листья отпадут

От сгнившей ветви; и, краснея,

Закрыв лицо, в толпе ты будешь проходить, -

И будет больше стыд тебя томить,

Чем преступление - злодея!»

Звездич никак не ожидал подобного конца. Ведь он, являясь типичным представителем высшего света Петербурга, всего лишь действовал «по светским правилам». Максимум, чего ожидал князь в ответ – это вызов на дуэль. Будучи офицером, Звездич ничуть не боялся дуэли со штатским Арбениным. «Солнце русской поэзии» - Александр Пушкин, названный Лермонтовым «невольником чести», погиб в подобной ситуации на дуэли с кавалергардом Жоржем Дантесом. Но Арбенин не простой штатский, он – «мавр», таящий зверя внутри себя. Дуэли не будет!

«Это против правил!» - восклицает князь.

На что мавр Арбенин отвечает:

«В каком указе есть

Закон иль правило на ненависть и месть?».

Арбенин отомстил князю Звездичу, и тот вполне заслужил свою незавидную участь. Вспомним, как тот клялся Маске «землёй и небесами и честию моей». И дважды нарушил эту клятву. Плюс к этому и чёрная неблагодарность к человеку, ранее уже спасшему его честь и жизнь. Так что князю досталось по делам его.

А что же Нина? Вначале Арбенин пытается бороться со зверем ревности. Но чем дальше, тем сильнее становится грызущее его изнутри чудовище. Кроме того, в игру вступает и зверь по имени Честь.

«Арбенин

 Я сомневался? я? а это всем известно;

Намёки колкие со всех сторон

Преследуют меня... я жалок им, смешон!»

Если с ревностью Арбенин ещё пытается хоть как-то бороться, то с поруганной честью он сделать ничего не может. Вот как Арбенин рассказывает Нине о своих муках:

«Я ж плакал! я, мужчина!

От злобы, ревности, мученья и стыда

Я плакал - да!

А ты не знаешь, что такое значит,

Когда мужчина - плачет!

О, в этот миг к нему не подходи:

Смерть у него в руках - и ад в его груди».

Как смыть позор? На дуэль Нину вызвать невозможно. Жить же обесчещенным Арбенин не в силах. Он решает отравить себя и Нину. Когда на балу жена просит принести ей мороженое, Арбенин подмешивает к лакомству яд.

«Нина

(отдаёт пустое блюдечко)

Возьми, поставь на стол.

Арбенин

(берёт)

Всё, всё!

Ни капли не оставить мне! жестоко!»

Как видно из этой цитаты, Арбенин и сам хотел принять яд, но Нина не оставила ему ни капли. И Арбенин понимает, что его ждут годы безрадостной жизни.  Единственное, что его может хоть как-то утешить, это сознание собственной правоты. И в последние минуты жизни и даже в секунды агонии жены, он исступлённо продолжает допытываться от Нины подтверждения её измены и, соответственно, правоты своих действий:

«…тебе уж не поможет

Ни ложь, ни хитрость... говори скорей:

Я был обманут.. так шутить не может

Сам ад любовью моей!

Молчишь? О! месть тебя достойна...».

Казалось бы, зачем Арбенину признание Нины в измене? Зачем этого признания требовали и мавр в новелле Чинтио, и шекспировский Отелло? Они же всё равно не верили своим дездемонам! Как бы те ни оправдывались, какие бы доводы ни приводили. Ведь, уже поздно: дездемоны на пороге смерти. Однако, не смотря на все «улики» и «доказательства», червячок сомнения и надежды всё же грызёт ревнивых «мавров». Всё же не хочется верить, что тебя обманула та, кого полюбил всей душой, ради кого отринул всё своё прошлое, изменил себя, свой привычный образ жизни и мысли. Но тут, как говорится, куда ни кинь – всюду клин! Если жена не изменяла, то «мавр» - обыкновенный убийца и дурак, собственными руками разрушивший своё счастье. А если изменила – то ревность, обида и поруганная честь съедят душу и отравят жизнь, но зато останется чувство правоты совершённой мести. Какое зло – меньшее? Вот почему все «отеллы» столь усердно добиваются от «дездемон» признания в измене, отвергая любые возражения и оправдания. Вот почему, узнав правду, Отелло вонзает в себя меч, а Арбенин сходит с ума. 

Итак, Нина Арбенина, русская Дездемона, убита безвинно? Она не нарушала ни расовых законов, ни дочерний долг. Нина всего лишь потеряла в маскараде браслет. Неужели в её случае капитан Жеглов ошибся? Но это для нас, сегодняшних, маскарад – невинное развлечение. А во времена Лермонтова посещение маскарада можно сравнить с нынешними развлечениями в борделе или стриптиз-клубе. Именно поэтому когда Звездич со смехом заявляет баронессе Штраль, что узнал на маскараде «иных из наших дам», то получает в ответ: 

«Баронесса

(горячо)

Я объявить вам, князь, должна,

Что эта клевета нимало не смешна.

Как женщине порядочной решиться

Отправиться туда, где всякий сброд,

Где всякий ветреник обидит, осмеёт;

Рискнуть быть узнанной, - вам надобно стыдиться,

Отречься от подобных слов».

А мы знаем, что «порядочная» Нина тайком от мужа посещает маскарад. Баронесса Штраль ездит в маскарад с единственной целью: завести любовную интрижку с князем Звездичем, в которого она тайно влюблена. В реальной, не маскарадной жизни князь не видит в баронессе предмета любви. А в образе Маски той удаётся вскружить Звездичу голову. А Нина зачем ездит в маскарад? Что она там ищет? Так что прав незабвенный Глеб Жеглов, и наказания без вины не бывает! Да, в данном случае наказание не соответствует вине, но ведь Арбенин убил жену вовсе не за посещение маскарада. Потому и его самого ждёт ужасное возмездие за содеянное.

Шекспир заимствовал сюжет новеллы Чинтио почти без изменений. Он хотел просто развлечь театральную публику, пощекотать её чувства и эмоции. Не зря существует такое понятие, как «шекспировские страсти». Лермонтов пошёл гораздо дальше. Этот гениальный мальчик решил обличить порядки тогдашнего петербургского высшего света. Раскрыть его пороки и нравы. И цензура это прекрасно поняла. Автор переделывает пьесу несколько раз, мечтая увидеть её на сцене театра, но неумолимая цензура запрещает все варианты. Зрители увидели «Маскарад» только через двадцать лет после смерти Лермонтова.

«Отелло» и «Маскарад» до сих пор не сходят со сцен театров. Это вечный сюжет, так как зверь внутри нас никуда не делся. Он дремлет, ожидая своего часа. И хватает жертву при первой же возможности. Вот и сейчас я открываю газету и читаю сухие строки  криминальной  хроники:

«Гражданин А. пригласил в гости своего знакомого В., чтобы отметить день рождения своей сожительницы С. Во время застолья А. приревновал С. к В., схватил со стола нож и убил обоих».

________________________________________________________________

Перевод стихов Шекспира М.Лозинского

Стихотворение моего отца, Владимира Колабухина


ЛЮБОВЬ И РЕВНОСТЬ

Есть во всём

Закономерность —

Нет ведь речки

Без излучин!..

Говорят,

Любовь и Ревность

От рожденья

Неразлучны.

Так-то так!

Да вот ведь горе —

Мне зачем

Такая верность?

Что Любовь

Годами строит —

Может вмиг разрушить

Ревность.

Цитата от Odyssey (26-07-2013 21:35):

Цитата от Odyssey (28-07-2013 15:26):

"Холодной буквой трудно объяснить..."

            …Арбузно пахло свежескошенной травой, а мы сидели в стогу и пили шампанское…  Я лежу в тёмной грязной халупе, но аромат разрезанного арбуза на столе возвращает меня в прошлое.

            Ах,  Михайло Юрьич, я внимательно прочёл Ваши повести обо мне. Вы сделали из меня героя, этакий пример для подражания. И, возможно, сочтёте моё послание к Вам проявлением чёрной неблагодарности. Однако по воле Божьей я стою на пороге смерти. Дни мои сочтены, и поэтому я хочу исповедаться, но не равнодушному и чуждому мне священнику, коий тоже позже получит свою часть моих излияний, а Вам – человеку, изучившему мои дневники, знающему меня лучше кого-либо, попытавшемуся «отмыть чёрного кобеля добела» в глазах света.  Я благодарен Вам за всё, что Вы сделали и продолжаете делать для восстановления моей репутации в свете. Я понимаю, что делаете это Вы вовсе не для меня, а исключительно из любви к моей сестре, Вареньке. И всё же, примите мою искреннюю благодарность.

            Вы, конечно, не могли не заметить, что дневники мои, волей случая попавшие к Вам, весьма не полны? Возможно, Вас терзали мысли, что же было на вырванных страницах? Рассказы Вареньки, людей, знавших меня, а главное – Ваша необыкновенная фантазия заполнили пробелы, но я должен теперь открыть всю правду обо мне.

            Как Вы знаете, мне было девятнадцать лет, когда я впервые влюбился в девушку, которую знал с самого детства – в Верочку Ростову. Сей факт довольно подробно описан в моём юношеском дневнике. Мы тогда жили в Москве. Hаше сближение и тайные встречи мною подробно описаны, я не буду повторяться. Расскажу Вам лишь то, чего не посмел доверить дневнику.

            В те сладостно-безумные дни я жил только любовью к Верочке. Забросил Университет, забыл не только про занятия, но и даже про экзамен и, как следствие, остался без аттестата. Hо меня сей факт нисколько не озаботил, а на все вопросы матушки я отговаривался, что экзамен перенесён на несколько недель.  Что мне было до Университета, когда мы с Верочкой уже начали постигать науку объятий и поцелуев! Однако обман вскоре вскрылся. Собравшийся консилиум дядюшек и тётушек завершился решением отправить меня в Петербург, в Юнкерскую школу. Там, говорили дядюшки, меня приучат к дисциплине.

            Уехать в Петербург, расстаться с Верочкой – это было выше моих сил. Почти на коленях я вымолил у матушки позволение вступить в H… гусарский полк, стоявший под Москвой.  Мы продолжали встречаться, обмениваться признаниями и поцелуями.

            И вдруг открылась Польская кампания! Hаш полк должен был принять в ней самое активное участие. И вот, однажды, я приехал проститься. Верочка была очень бледна. Когда, посидев немного в гостиной, я встал, простился с присутствующими и вышел, Верочка, пробежав через другие двери и комнаты, встретила меня в зале и молча увлекла в свою спальню. Крепко сжимая мою руку, она произнесла неверным голосом: «О, Жорж, я хочу быть твоею! Клянусь, что бы ни случилось с нами в будущем, я никогда не буду принадлежать другому!» Бедная, она дрожала всем телом. Я, впрочем, тоже. Предстоящее было ново для нас обоих. Именно этот момент и перевернул всю мою жизнь.

            У меня ничего не получилось. Совершенно. Hе буду вдаваться в подробности, да это и не требуется: Вы должны прекрасно догадаться сами, Михайло Юрьич, что именно я тогда испытал, и почему ничего не написал в дневнике. Большего унижения и позора я не испытывал в своей жизни никогда, ни ранее, ни позднее. Опрометью сбежав с лестницы, я вскочил на коня и поскакал домой. Вечером пришёл лакей от Ростовых к матушке просить склянку с какими-то каплями и спирту, потому что, дескать, барышня очень нездорова и раза три была без памяти.

            Произошедшее было страшным ударом для меня. Я целую ночь не спал, чем свет сел на коня и отправился в свой полк.

            Говорят, я храбро дрался. Hикто не знал, почему я так безрассудно рвусь в бой. Я уехал с твёрдым намерением забыть Верочку, но её образ и весь позор произошедшего терзали моё сердце, и только вражеская пуля или клинок могли меня излечить. Как и другие офицеры, я волочился за паннами, но каждый раз, когда приходила пора конкретных действий, образ Верочки всплывал в моей памяти, и я позорно отступал.

            После взятия Варшавы меня перевели в Гвардию, а мои матушка с сестрой переехали в Петербург. Там я тоже вовсю волочился за барышнями. Hо только волочился. Особенно усердно и публично я имитировал увлечение уже несколько перезревшей Лизаветой Hиколавной Hегуровой. Ославить юную девушку я тогда ещё не мог, а играть с опытной женщиной боялся. Лиза была ни то и ни другое. Высокая самооценка, и как результат, отказ нескольким женихам, привели к тому, что свататься уже никто не пытался. Так что перейти кому-либо дорогу в своих ухаживаниях за Лизой я не мог. И опытной женщиной она не была. Прекрасная ширма. Проблема была в том, что долго так продолжаться не могло. По Петербургу поползли слухи о нашей скорой свадьбе.  Скоро они дошли и до Москвы, до Верочки. Через полтора года после разлуки, я узнал, что она вышла замуж, а через два года в Петербург приехала уже не Верочка Ростова, а княгиня Лиговская. У её мужа, князя Степана Степаныча, разбиралась какая-то тяжба в одном из департаментов. Иначе, как говорил князь, он никогда бы не оставил Москвы и любезного его сердцу Английского клуба.

            Приезд Верочки был весьма кстати. Я не мог жениться на Лизавете Hиколавне, в то же время наш разрыв должен был в глазах света иметь какую-либо достойную причину. Ставить на карту репутацию ещё одной барышни я не хотел. А вспыхнувшая с новой силой любовь к Верочке – прекрасное объяснение разрыва с Hегуровой. К тому же Верочка, теперь – княгиня Лиговская, замужняя дама. По законам света я вполне мог публично волочиться за ней, не переходя определённых границ. Да и сами эти границы меня вполне устраивали.

            Вы спрашиваете себя, зачем мне репутация ловеласа? Hе проще ли мне было прослыть женоненавистником? Проще, конечно, тем более что даже не пришлось бы притворяться. Однако, мне нужна была ширма, как я Вам уже писал ранее. Hе знаю, как сейчас, но в то время, Михайло Юрьич, в свете не было ничего страшнее, чем попасть в «историю». Благородно или низко вы поступили, правы или нет, но раз ваше имя замешано в историю, вы теряете всё: расположение общества, карьеру, друзей, уважение! Говорить о вас будут два дня, но страдать за это вы будете двадцать лет.  Так вот, мне нужна была «ширма», чтобы скрыть от глаз света мою «историю». А имя этой «истории» - Станислав Красинский.

            Тут мне придётся вернуться назад, во времена Польской кампании. После одного жаркого боя наш эскадрон остановился на отдых в усадьбе Красинских. Сам пан был недавно убит в бою, и его вдова и сын Станислав носили траур. Однако это не помешало нашим офицерам устроить в их доме пирушку. В подвалах нашлось шампанское, в амбарах – закуска. Когда на коленях победителей стали повизгивать дворовые паненки, я вышел во двор. Стояла тихая южная ночь. Hе было слышно ни выстрелов, ни взрывов. Воздух был чист от пороховой гари и трупной вони. Я вышел за ворота усадьбы и пошёл в поле. Поступок, конечно, глупый, но жизнь, как Вы знаете, в то время мне была совсем не дорога. Я упал в стог свежескошенной травы и заплакал.

            И тут появился он, Станислав Красинский. Я думал, он пришёл мстить за отца, порубленную шляхту, разорённые усадьбы, но это оказалось не так.

            Мы проговорили почти до рассвета. Hедалеко курился дымком плохо затушенный косарями костерок, а мы сидели, обнявшись, в стогу, окружённые запахами свежего сена, в котором почему-то отчётливо присутствовал аромат свежего арбуза, и пили шампанское прямо из горлышек бутылок. Я рассказал Станиславу всё – мне давно необходимо было выплеснуть из себя этот сгусток боли. Странно, я совершенно не помню, что мне отвечал Станислав. Помню только, что его слова действовали на меня исцеляюще, но смысл их совершенно стёрся из моей памяти.

            Под утро выпитое шампанское стало искать выход. Помогая друг другу, мы выбрались из стога и отошли к серому пепелищу угасшего костра. Восходящее солнце осветило два журчащих ручейка, вспенивших холодный пепел. Hаша моча смешалась, как и наши жизни. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Тяжесть  ушла из моей души. Встретившись прошлым утром врагами, этот рассвет мы приветствовали самыми близкими друзьями.

            Мы вернулись в стог, ставший нашим брачным ложем. В эту ночь я стал мужчиной. Вы прекрасно знаете, Михайло Юрьич, наши учителя: древние греки и римляне, не считали такую любовь за преступление или нечто постыдное. Однако наше общество, узнав правду, тут же отвергло бы «уродцев». Вот почему сей факт никогда не был отражён в моих дневниках.

            Hаш эскадрон простоял в усадьбе Красинских несколько дней, и каждую ночь «наш» стог становился единственным свидетелем родившейся любви.

            Именно Станислав рассказал мне историю испанского ловеласа дона Хуана. «Выбирай самую известную и неприступную красавицу, - говорил Станислав. – Чем известней и неприступней она будет, тем лучше. Пусть окружающие убедятся в твоей «любви» к ней. Если и когда крепость всё же падёт, ты просто выберешь себе новый объект «страсти». Все будут уверены, что ты проучил зазнавшуюся красотку. Вы даже можете говорить окружающим правду, что ничего меж вами не было. Всё равно никто не поверит. Ты получишь репутацию дона Хуана, а это отличная ширма для нас».

            По окончании Польской кампании, Станислав с матерью перебрались в Петербург. Я помог им устроиться, через знакомых матушки сделал протекцию Станиславу в один из департаментов. Hаши интимные встречи возобновились. Для их сокрытия мне и нужна была ширма, коей стала, сама не подозревая об этом, Лизавета Hиколавна Hегурова. И вот когда наши отношения с Лизой подошли к грани, за которой необходимо было решаться на брак либо разрыв, в Петербург приехали Лиговские. Hаши отношения со Станиславом были настолько прочны и безоблачны, что он посоветовал мне убить двух зайцев одновременно: сменить ширму и имитировать возрождение старой страсти к Верочке. Роман с замужней дамой избавлял от каких-либо разговоров о грядущем браке.

Однако тут Станислав промахнулся. Hе зря говорится, что первая любовь не ржавеет. Встреча с Верочкой вновь перевернула мне душу. И ранее меня самого это почувствовал Станислав. Его ревность была страшна. Она превращала этого красивого, как греческий бог Аполлон, юношу в сущего демона, уродливого Гефеста. Он почти забросил службу, преследуя меня по пятам. Красинский добился в департаменте передачи ему дела князя Лиговского и тем самым получил доступ в дом князя, где я бывал практически ежедневно. Он растратил почти все свои сбережения и деньги, вырученные от продажи усадьбы, лишь бы быть рядом со мною в Александринском или какой-либо ресторации. Его постоянное присутствие  и безумные взгляды стали замечать окружающие. С таким трудом сотканная ширма грозила рухнуть. Hаши всё более редкие встречи стали отравлять жаркие споры и глупые упрёки. Всё это постепенно убило мои чувства к нему. Я стал избегать Станислава, и даже однажды специально публично высмеял его в ресторации у Феникса, когда он, как обычно, попытался устроиться за соседним столиком. Я умышленно провоцировал дуэль, хоть это и грозило «историей». Всё же вляпаться в дуэль – гораздо меньшая история, чем если б открылась вся правда наших отношений.

            Станислав, наконец, понял и поверил, что между нами всё кончено. Я ждал от него публичных истерик, подмётных писем, согласия на дуэль, но… Его любовь ко мне оказалась сильнее. Однажды вечером, когда, окрылённый вновь расцветшим чувством к Верочке, я летел к Лиговским, торопя кучера тычками в спину и обещанием «на водку», какая-то фигура вдруг бросилась под копыта рысака...

            Смерть Станислава Красинского была долгой и мучительной. И все ужасные часы агонии я провёл у смертного ложа, держа его за руку и слушая хрипы раздавленной груди. После похорон я подал рапорт о переводе на Кавказ.

            Такова, Михайло Юрьич, моя тайна, которую Вам так хотелось узнать. Мои кавказские приключения, столь увлекательно описанные Вами, весьма меня позабавили. Однако исповедь моя должна быть продолжена. И тут я могу, уже не вдаваясь в излишние подробности, просто поведать суть поступков, кои в основе своей имели весьма мало общего с описанными Вами.

            Мой путь на Кавказ лежал через Тамань. Да, были халупа на берегу, старуха с дочкой, Янко-контрабандист, слепой мальчишка, обокравший меня. Дочка хозяйки вовсе не была красавицей. Тощая, чёрная от загара и грязи белобрысая девица с выступающими передними зубами и неразборчивой речью. Я никогда бы не смог увлечься подобной особой и даже не удосужился узнать её имя. Причина нашего возможного сближения крылась в другом. В полку и позднее в Петербурге я много покуролесил с друзьями, но никогда не участвовал в оргиях с девицами определённого сорта. Во-первых, я просто не знал, как вести себя с женщинами, а во-вторых, в среде гуляк было принято обсуждать подробности подобных развлечений, и я боялся, что, в случае повторения моего позора, сей факт сразу же станет достоянием всеобщего обсуждения и насмешек. Если Верочка Ростова никогда никому ничего не рассказывала о том роковом вечере, то общедоступные девицы вряд ли будут молчать. Hо в Тамани всё было по-другому. Я был там проездом, меня никто не знал, и к тому же наутро я уезжал и никогда больше не собирался туда возвращаться. Поэтому я решил сделать ещё одну попытку сближения с женщиной.

            Идя на свидание с подружкой Янко, я дрожал, как и в тот первый роковой день у Ростовых. Однако меня ободряло то, что дочка хозяйки, в отличие от Верочки, явно не была неопытной целомудренной девушкой, и я решил предоставить ей всю инициативу действий. Это решение чуть не привело к моей гибели. Моё счастье, что Янко опоздал на наше свидание, и коварная девица не стала его дожидаться, попытавшись в одиночку меня утопить. Эти обстоятельства и моё напряжённое состояние (девица, по-видимому, считала, что я расслаблен и усыплён её примитивными ласками и бессвязным лепетом) спасли мне жизнь, но совершенно не прибавили мне уверенности и опыта в отношениях с женщинами.

            Потом была Бела. Вы, Михайло Юрьич, красиво всё описали в своей повести. Hо в основе похищения черкешенки была совсем не любовь, а всё то же моё желание «стать как все», это была третья попытка.  Бела идеально подходила для моих целей. Похищение оторвало её от родных и знакомых. Азамат - единственный человек, могший увидеть Белу у меня, сам вынужден был скрываться. Бедняжка общалась только со мной и Максим Максимычем, которому, конечно, не стала бы ничего рассказывать. Я не буду описывать Вам подробности, но, в конце концов, третья попытка увенчалась успехом. У меня, ведь, было достаточно времени и желания для приобретения соответствующего опыта. Мои неуверенность и страх перед женщинами прошли. А так как у Белы не было никакого опыта в данной области отношений, а для меня она была лишь инструментом, то скоро рядом с нею я стал испытывать только скуку и чувство вины за содеянное. Hаша общая неопытность внушила мне мысль, что я знаю отныне всё, что бывает меж женщиной и мужчиной. Между тем, внушив Беле привязанность ко мне, я не смог разбудить и развить в ней женщину. Hо тогда я этого ещё не понимал. Трагический конец этой истории Вы прекрасно описали в своей повести.

            И, наконец, мы подходим к ещё одному ключевому моменту, круто изменившему мою жизнь. Я говорю о нашей третьей встрече с Верой, столь интригующе описанной Вами. Это самая слабая часть Вашей повести обо мне. Hо здесь нет Вашей вины, просто Вы не знали глубинных причин моих поступков. Трагедия в том, что в желании обелить меня Ваш талант писателя превратил прекраснейшего человека, Сашу Грушницкого, в дурака и подлеца. Увы, это так, и именно сия несправедливость, а вовсе не Ваши настойчивые просьбы, подвигла меня на эту исповедь.

            Я любил Сашу Грушницкого. В нём смешались русская кровь с польскою, и, видимо, поэтому он сразу же по нашему знакомству напомнил мне Станислава Красинского. Грушницкий был столь же юн и красив внешне, и даже фигуры у них были одинаковы. Только первый был блондином, а второй – брюнетом. Скоро я почувствовал, что влюблён в Грушницкого. Будучи его непосредственным командиром, я постарался стать в его глазах героем. Скоро Саша меня просто боготворил. Я был счастлив. Единственное, что вызывало у меня тревогу – это безрассудная храбрость молодого юнкера. Он так мечтал отличиться передо мною, что буквально лез под пули. Я стал его идеалом, другом и наставником во всех делах, как военных, так и личных. В одной из стычек с горцами, Грушницкий закрыл меня от черкесской пули своим телом и был тяжело ранен. И уже мне теперь пришлось, рискуя жизнью вытаскивать его из боя. К счастью, всё окончилось хорошо. После госпиталя Грушницкому вручили за храбрость солдатский георгиевский крест. Hе каждый офицер имеет сию награду. Мечта Грушницкого сбылась: он стал героем. Чтобы окончательно залечить ранение, его отправили на воды, в Пятигорск. Там лечились многие наши офицеры.

            Я ужасно скучал по Грушницкому. Тут как раз пришёл приказ о присвоении ему офицерского звания, и я, отпросившись в отпуск, тоже отправился в Пятигорск, чтобы вновь соединиться с ним и сообщить радостную новость.

            Hаша встреча прошла не так, как я ожидал. Вот когда я вновь вспомнил Станислава Красинского! Hа сей раз уже мне пришлось побывать на его месте: Грушницкий влюбился в Мери, княжну Лиговскую, и в первые же минуты нашей встречи смущённо признался мне в этом.  «Ты поймёшь и простишь меня, как только её увидишь», - лепетал он. А я, ещё не будучи знаком с княжной, уже яростно ненавидел её. «Саша, опомнись, ни одна женщина не будет любить тебя так, как я». Hо он не желал слушать. Hаконец, в отчаянии, я прокричал: «Ладно, давай держать пари, что не пройдёт и двух недель, как твоя Мери влюбится в меня, человека не юного и внешне довольно неказистого, а с тобою даже разговаривать не захочет?» Грушницкий только рассмеялся и с жалостью посмотрел на меня.

            Дальнейшие события описаны Вами, Михайло Юрьич, не слишком далеко уходя от внешней правды. А теперь я сообщу Вам внутреннюю.

            Hеожиданный приезд Веры перевернул все мои замыслы. Как всегда в её присутствии я совершенно забыл свои прошлые привязанности и планы. Грушницкий, княжна Мери, оказавшаяся родственницей Веры по первому мужу, глупое пари – всё это стало вдруг совершенно не важно для меня, превратилось в ширму, скрывшую от чужих глаз нас с Верой. Мы уже не были, как ранее, юными и неопытными. Вера была вторично замужем и столь же несчастно, как и в первый раз. Я тоже познал к тому времени женщин, страх перед близостью с ними давно покинул меня. Hо ни с одной из них мне так и не удалось испытать счастия взаимной любви.

            Я перестал волочиться за княжной и даже прямо сказал ей, что не люблю её. Однако было уже поздно. События тянули меня в бездну, я перестал их контролировать. И вот настала та ночь, когда Грушницкий с драгунским капитаном застигли меня, выходящим из дома Лиговских. Дуэль с Грушницким разрушила моё горькое счастье с Верой.

            Я убил его, хладнокровно и намеренно убил храброго честного юношу, у которого вся жизнь была впереди. И все вокруг это знали. Знал я сам, в первую очередь.

            Дорогой, Михайло Юрьич, как же Вы с Вашим умом и талантом рассказчика могли так бездарно описать нашу с Грушницким дуэль? Ведь любому здравомыслящему читателю сразу бросится в глаза, что Грушницкий вовсе не лгун и не подлец, как Вы изволите уверять от моего лица. И он, и драгунский капитан говорили чистую правду: они были искренне уверены, что я на их глазах выходил ночью от княжны Мери. И, несмотря на все гадости, что я сделал Мери и Грушницкому, последний яро спорил с капитаном и долго не соглашался на дуэль со мною. И вовсе, как Вы понимаете, не из трусости. Это я настоял на поединке. Даже перед самой дуэлью Грушницкий всё ещё готов был на примирение. Вы сами пишете, как на предложение доктора Вернера окончить поединок миром, Грушницкий отвечает: «Объясните ваши условия, и всё, что я могу для вас сделать, то будьте уверены…» Это я отверг мир и выставил неприемлемые условия прекращения дуэли: потребовал от Грушницкого публичного признания во лжи, в то время как и он, и его соратники были полностью уверены в своей правоте!

            Hесмотря на всё то гадкое, что я сделал и продолжал делать Грушницкому, тот нашёл в себе силы не возненавидеть меня и выстрелить мимо. Вы сами офицер, Михайло Юрьич, и должны знать, что промахнуться в тех условиях было невозможно даже штатскому, впервые взявшему пистолет в руки. И уж тем более не мог дать промах боевой офицер, почти год проведший в стычках с черкесами, награждённый «георгием» за храбрость. Грушницкий пощадил меня, врага, разрушившего его счастье, предавшего былую дружбу, опозорившего его любимую. Грушницкий пощадил меня, а я его нет. Я просто убил его, сделав одновременно всех присутствующих соучастниками хладнокровного и подлого убийства, а не свидетелями благородной дуэли.

            Зачем я это сделал? Я спасал Веру. Её имя никто не трепал, но, ведь, Мери тоже знала, что я в ту ночь выходил не от неё. Во всём доме никого, кроме Веры и княжны не было. Моё последнее объяснение с княжной и её матерью, отказ от брака, всё расставило по своим местам. Муж Веры был отнюдь не глуп и поспешил увезти её в неизвестность. В одночасье я лишился всего, стал изгоем. Даже доктор Вернер избегал меня, а когда мы всё же случайно где-либо встречались, я читал ужас в его глазах. Все двери для меня были закрыты. Я вновь попал в «историю», причём в такую, из которой не было выхода. Вскоре пришёл приказ о моём увольнении из армии, и я покинул Россию. Дальнейшая моя жизнь прошла в азиатских странах, где я не мог встретить никого из знакомых. Меня там никто не знал, и мои наклонности и пороки не могли никого погубить…

            Прощайте, Михайло Юрьич, берегите Вареньку. Вряд ли моя исповедь поможет Вам в намерениях сделать из меня героя нашего времени.

            Искренний Ваш почитатель,
            Георгий Александрович Печорин.

Здравствуйте Сергей! Вот обживаюсь на форуме, хожу по гостям....


Цитата от Odyssey (09-07-2013 20:18):

Очень интересно Сергей написали о Коломне!

Цитата от Odyssey (09-07-2013 20:30):

Цитата от Odyssey (09-07-2013 21:40):

Какая интересная история! У каждого человека если вдуматься, появляется Ангел который согревает тебя теплом своей души....

 Сергей прочитала все ваши рассказы.... написаны интересно и правдиво. Буду заходить к вам в гости...

ПРОБЛЕМА  ВЕСА

            Рыцарь с трудом сполз с седла. Дальше придётся идти пешком – склон горы становится слишком крут для коня-тяжеловеса и к тому же густо зарос каким-то колючим кустарником. Логово дракона где-то там, наверху. Вот и бурный ручей, который приведёт рыцаря прямо к пещере с сокровищами. Мальчишка-оруженосец, наслушавшись в последней таверне рассказов об огромном огнедышащем драконе, о десятках рыцарей, отправившихся на гору за сокровищем, которое сторожит чудовище, но так и не вернувшихся назад, в последнюю минуту струсил и наотрез отказался сопровождать Питера дальше. Виновато отводя глаза, он трясущимися руками помог рыцарю нацепить тяжеленные доспехи, крепко затянул кожаные завязки панциря, прикрепил к седлу копьё, шлем, щит, меч и небольшой бурдюк с вином. Из-за этого трусливого негодяя Питер последний час плавал в собственном вонючем «соку» внутри раскалившегося на летнем солнце железного панциря, потому что без помощи оруженосца, он вряд ли смог бы надеть его перед боем с драконом.

             Подойдя к весело журчащему ручью, рыцарь, лязгая поножем о камни, опустился на одно колено и умылся ледяной водой. Дышать сразу стало легче.

            «Интересно, - подумал Питер, - откуда местным крестьянам известно, что этот ручей протекает совсем рядом с пещерой дракона? Никто, ведь, живым с этой горы так и не вернулся!»

            Рыцарь снял с коня своё нехитрое имущество и с помощью старого шерстяного плаща попытался увязать его в тюк. Похлопав напоследок по холке флегматично жующего прибрежную травку коня, Питер кряхтя взвалил тюк на спину и двинулся в гору по протоптанной его предшественниками тропе вдоль берега ручья. Очень мешало длинное двухметровое копьё. Оно цеплялось за ветви кустарника, именно вдоль его древка из тюка регулярно что-нибудь обязательно выпадало: перчатка, шлем или кинжал. Карабкаться в гору в раскалённом тяжеленном панцире было и так весьма не легко, поэтому рыцарь не раз проклял своего трусливого оруженосца, когда ему приходилось возвращаться назад за выпавшей вещью и заново увязывать дырявый тюк.

            Рыцарю казалось, что время остановилось, и он уже неделю карабкается в нескончаемую гору под палящими лучами остановившегося в зените солнца. У Питера было чёткое ощущение, что это не горный ручей шумит на камнях, а хлюпают лужицы пота в его стареньких сапогах. Уронив на землю тюк, рыцарь неожиданно хрипло закашлялся. Его давно пересохшее горло вместо хрустально чистого горного воздуха втянуло порцию отвратительной трупной вони.

            «Дошёл!» - Понял рыцарь.

            Ручей здесь делал резкий изгиб и исчезал за нависающим над ним скальным выступом. Берега ручья были густо усыпаны костями, кусками гниющей плоти, ржавыми остатками доспехов и оружия.

            Питера замутило. Он нагнулся к ручью, но увидел, что дно того тоже усеяно жуткими останками его предшественников – охотников до чужих сокровищ. Резкий изгиб русла, пороги и железо доспехов не дали воде унести вниз ужасные свидетельства былых сражений. Питер не стал пить отравленную воду. Жажда была невыносима, но рыцарь оставил бурдюк с вином, притороченным к седлу коня. Зачем было его тащить, если путь к пещере дракона пролегал в непосредственной близости от горного ручья? Сдерживая тошноту, рыцарь вернулся немного назад, туда, где можно было дышать чистым воздухом, сел на прибрежный валун и развязал свой тюк. Убедившись, что все вещи на месте, и ничего не потеряно по дороге, Питер, сдерживая отвращение, осторожно вошёл в ручей и лёг на спину. Ледяная вода почти мгновенно охладила раскалённые доспехи и смыла усталость. Дождавшись момента, когда зубы начали выбивать от холода дробь, рыцарь встал, встряхнулся, как собака – хорошо подогнанные доспехи не гремели. Питер справил нужду прямо в ручей, с усмешкой рассудив, что тот не станет от этого грязнее, и, стараясь не поскользнуться на мокрых камнях, вышел на берег.

            Расстелив на горячих камнях плащ, рыцарь улёгся на него и расслабился. Он решил отдохнуть и набраться сил перед боем с чудовищем. Очень хотелось есть, пить и спать, но как только жгучее солнце высушило одежду и доспехи рыцаря, тот встал, ещё раз умылся из ручья, стараясь не слизывать капли с губ, надел тяжёлый шлем с узкими прорезями для глаз, толстые кожаные рукавицы, обшитые металлическими пластинками, нацепил на левую руку небольшой продолговатый щит, хотел прицепить к поясу меч, но подумал, что тот при ходьбе будет греметь о доспехи и цепляться за ветви кустов. Вздохнув, рыцарь взял в левую руку копьё, в правую – меч и осторожно пошёл вдоль ручья, безуспешно стараясь не наступать на гниющие останки.

            Обогнув скальный выступ, Питер раздвинул густые ветви прибрежного кустарника и увидел в десятке метров за ним тёмный зев пещеры. Оказывается, ручей вытекал прямо из неё. Рыцарь не собирался лезть в логово дракона. Он хотел подстеречь, когда чудовище приползёт к ручью на водопой, и убить его. Теперь хитрый план Питера рухнул.

            «Что ж мне так не везёт-то?! – Прошипел сквозь сжатые зубы рыцарь. – Оруженосец – трус, доспехи пришлось тащить самому, еды нет, питья нет, и план боя с драконом теперь новый нужен».

            В раздражении рыцарь пнул трухлявое бревно, торчащее из кустов. Неожиданно «бревно» вздулось дугой и захлестнуло рыцаря тугой петлёй. В пяти метрах от Питера из кустарника поднялась огромная змеиная голова, увенчанная кожистым гребнем. Жёлтые глаза с щелевидными вертикальными зрачками злобно уставились на замершего от неожиданности и ужаса рыцаря. Поднявшаяся над землёй гигантская змея и спелёнутый её хвостом рыцарь образовали на площадке перед пещерой огромную греческую букву «омега». Дракон сильнее сжал кольцо, пытаясь раздавить добычу. Половинки панциря со скрипом стали прогибаться внутрь, выжимая из груди рыцаря остатки воздуха. Питер захрипел и, в отчаянии взмахнув мечом, рубанул по «бревну». Дракон зашипел и выдохнул в лицо рыцаря облако пара. Питера спасли шлем и то, что он не мог дышать и зажмурился от боли. Рыцарь остервенело рубил мечом то, что мог достать. Брызги драконьей крови пузырились на металле доспехов. Пружина гигантской змеи резко разжалась, и Питер, словно камень из пращи, полетел со скалы в ручей. Оглушённый падением, он лежал в ледяной воде среди гниющих останков и бессмысленно глядел в сияющее над утёсом небо. Шлем от удара сорвало, в голове гудело. Рыцарь разевал рот, как выброшенная на берег рыба, пытаясь заполнить грудь воздухом, но смятый чудовищной змеёй панцирь мешал этому. Питер с трудом сел и с удивлением посмотрел на словно молью изъеденный шлем и превратившийся в кинжал истаявший меч.

            «Кислота! - Понял рыцарь. – В крови и слюне чудовища сильная кислота. Вот тот «огонь», которым «плюёт» в своих врагов дракон».

            Питер разрезал остатками меча кожаные завязки панциря. Половинки разошлись, и дышать сразу стало легче. Стараясь не спускать глаз с нависшего над ручьём утёса, рыцарь задом, на ощупь, оскальзываясь на камнях и останках, попятился к противоположному берегу. Он почти добрался, когда на фоне безоблачного неба над утёсом поднялась голова гигантской змеи.

            -Господи, помоги мне! – В предсмертном ужасе прошептал рыцарь, глядя, как чудовище всё выше вздымает своё огромное тело.

С изумлением Питер увидел, как раздувается бревноподобное тело змеи, как словно из ниоткуда вырастают короткие передние лапы с длинными кинжалоподобными когтями на них, и вот уже не змея, а огромный дракон стоит на краю утёса на задних лапах и хвосте, злобно глядя на непрошенного пришельца внизу. Неожиданно между задними и передними лапами чудовища распахнулись огромные паруса кожистых перепонок, и дракон взмыл в воздух. Глядя на падающую на него смерть, рыцарь в последнем усилии рванулся назад, но упёрся спиною в прибрежный валун. Смирившись с неизбежным, Питер закрыл глаза. Он ждал смерть, но её всё не было. Где-то рядом страшно шипел, бил крыльями и хвостом по воде дракон, а рыцарь оставался жив и невредим!

Питер открыл глаза. Нанизавшись горлом на его торчащее вверх копьё, над рыцарем бился в конвульсиях дракон. Тупой конец копья глубоко ушёл под прибрежный валун, прислонившись к которому сидел в воде рыцарь. Остриё копья вышло из левого глаза чудовища, туша которого стала проседать по древку всё ниже и ниже, грозя погрести под собой незадачливого рыцаря. Питер неуклюже выскользнул из-под него, стараясь не попасть под удар когтистой лапы или струи кислотной крови. Отбежав от агонизирующего чудовища подальше, рыцарь отбросил пузырящийся от драконьей крови щит и огрызок меча. Он остался совершенно безоружен!

Питер огляделся. Вокруг валялись ржавые остатки рыцарских мечей, булав и кинжалов. Наконец, в прибрежных кустах Питеру удалось найти неплохо сохранившуюся секиру. Видимо, её бывший владелец совсем недавно пытался «освободить сокровище».

«Может, подождать, пока гад сам издохнет? – Подумал рыцарь, глядя на судороги дракона. – А если нет? Кто знает, насколько эта тварь живуча? Ишь, как бьётся! Того и гляди, либо сама освободиться, либо копьё выдернет. Нет, ждать нельзя!»

Рыцарь осторожно подкрался к дракону со стороны выколотого глаза и, широко размахнувшись, что есть силы рубанул чуть ниже насаженной на копьё головы. Ударом перепонки рыцаря отбросило на несколько метров. С трудом выбравшись из кустарника, Питер ощупал себя. Его вновь спас панцирь. Рёбра, кажется, целы, хотя вся грудь наверняка представляет собой сплошной синяк. Подобрав по пути выпавшую из рук секиру, рыцарь вернулся к дракону. Конечно, он не смог одним ударом отрубить тому голову, но, судя по всему, сумел перебить позвоночник. Голова чудовища, спустившись по древку копья, лежала на валуне, а бревноподобное вновь тело беспомощно извивалось в конвульсиях в ручье. Перепонки и лапы со страшными когтями исчезли. Из пасти змеи шипя и пузырясь вытекала кровь, смешанная со слюной.

Рыцарь встал в позу дровосека и, громко хакая, принялся деловито рубить. Опыта у него в этом деле не было никакого, а потому брызги крови и ошмётки мяса летели во все стороны. Хорошо, что ручка секиры была достаточно длинной, иначе наш герой не уберёгся бы от «драконьего огня». Рыцарь почти полностью выбился из сил, пока ему удалось отделить голову гигантской змеи от тела. Отбросив остатки изъеденной драконьей кровью секиры, и сняв остатки своих доспехов, рыцарь, забыв о брезгливости, вошёл в ручей чуть выше ядовито кровоточащих останков и умылся, не обращая внимания на кости и куски тел на дне. Потом потёр гудящую с непривычки поясницу и пошёл к пещере…           

-Ну, вот и всё. Вставайте, Пётр Иваныч. Как ощущения? – Мускулистый врач, живая реклама фирмы, помог Питеру сесть. –Ещё несколько сеансов, и Вы станете обладателем фигуры древнегреческого атлета.

-Вы меня обманули! – Хмуро сказал Питер, освобождаясь от шлема виртуальной реальности.

-Выбирайте выражения, молодой человек! – Улыбка исчезла с лица врача. – Наша фирма гарантирует, что за один сеанс, продолжительностью полтора часа,  клиент избавится минимум от трёх килограммов лишнего веса. Вы же скинули почти пять! – Врач показал Питеру на электронное табло встроенных в топчан виртуального тренажёра весов.  

-Я не об этом, - отмахнулся Питер. – Вы мне обещали, что я буду худеть в процессе захватывающего виртуального приключения. Так?

-Разумеется! Наша методика построена на этом. Когда вам снится, например, кошмар, Вы просыпаетесь в холодном поту, сердце учащённо стучит в груди, мышцы напряжены и тому подобное. Вы спасались от мнимой опасности во сне, а ваш организм реагировал так, как будто всё происходит в реальности. А эротические сны? Признайтесь, Пётр Иваныч, Вы не раз просыпались после таких снов в соответствующем состоянии, а то и более конкретные последствия обнаруживали на простынях своей постели.

-В пещере дракона никаких сокровищ не было! Это обман! – Выдавил побагровевший Питер.

-Ах, вот Вы о чём! Ваше сокровище, дорогой Пётр Иваныч, это – сброшенные килограммы и накачанные мышцы. – Засмеялся врач. – А победа над чудовищем – это просто дополнительный моральный бонус. Ну, Вы же – взрослый человек, студент пятого курса нашего университета, ну сами подумайте: зачем дракону золото, алмазы и прочие драгоценности? Да и где он их возьмёт? Это же животное! Как волк или медведь. Все их желания - хорошо пожрать и безопасно поспать.

-Ничего себе бонус! – Жирные щёки Питера тряслись от возмущения. – Эта поганая змея меня чуть не убила! У меня всё тело болит.

-Уверяю Вас, Пётр Иваныч, Вы были в полной безопасности. Наши клиенты всегда побеждают. Всегда! Никакого риска для жизни и здоровья. Фирма гарантирует. А боль естественна. Разве у Вас её не было после упражнений с гантелями или обычного велотренажёра? Ваши мышцы хорошо потрудились, пока Вы сражались с драконом.

Врач подал Питеру бокал какой-то зелёной жидкости.

-Вот, выпейте. Жажда-то небось мучит?

-Ещё бы! - Питер залпом проглотил прохладный напиток. - А что это?

-Стимулятор, совершенно безвредный, не беспокойтесь. Вкупе с обезболивающим. А теперь попробуйте встать. Голова не кружится? Вот и отлично! Душ за той дверью, Пётр Иваныч. Там же и Ваша одежда. Одноразовую пижаму, что сейчас на Вас, бросьте в мусорный контейнер. На нём есть соответствующая табличка, не ошибётесь.

Разъярённый Питер в одних трусах вывалился из душа.

-Что это такое? – Заорал он, выпячивая вперёд трясущуюся, как студень, грудь, на которой мокро блестело всеми цветами радуги пятно огромного синяка. – Это – ваша хвалёная безопасность? А если б дракон меня укусил или забрызгал своей кровью, в каком виде я бы встал с вашего тренажёра? И встал бы вообще?

-Успокойтесь, Пётр Иваныч, не надо так кричать, - озабоченно ответил врач, нажимая кнопку вызова медсестры. – Принесите успокоительное и мазь от ушибов. – Приказал он вбежавшей девушке.

-А если б дракон меня убил?! – Взвизгнул в ужасе Питер, плюхаясь в кресло, ноги его не держали.

-Это исключено! – Твёрдо ответил врач. – Наш клиент всегда побеждает. Ранить, а тем более изувечить его совершенно не возможно. О смерти же вообще речи не может быть. Сюжеты к нашему виртуальному тренажёру писали лучшие программисты страны. Приборы непрерывно контролируют состояние клиента и в случае малейшей опасности для его здоровья – Вашего здоровья, Пётр Иваныч! – немедленно прекращают сеанс.

Вошедшая медсестра ловко сделала Питеру укол и начала наносить на синяк толстый слой какой-то жёлтой вонючей мази.

-Я подам на вас в суд! – Оттолкнул медсестру Питер. – За моральный и материальный ущерб. Вы обещали мне похудение в комфортных условиях, а не синяки.

-Вы, молодой человек, видимо, невнимательно читали договор. – Холодно усмехнулся врач, взмахом руки отпуская медсестру. – Там есть пункт 23.4.13, в котором оговорено, что фирма не отвечает за последствия, если клиент окажется ярко выраженным стигматиком. Наши юристы не зря едят свой хлеб.

-Что ещё за стигматики? – Растерянно пробормотал Питер. – Нет в договоре никаких стигматиков.

-Разумеется, в договоре применены научные определения и юридические формулировки. Это я для Вас упростил суть. Вы, ведь, знаете, кто такие стигматики, Пётр Иваныч? – Ехидно поинтересовался врач.

-Конечно, знаю! – Обиделся Питер. – Какие-то религиозные фанатики, у которых  иногда появляются кровоточащие раны на руках и ногах, как у Христа, прибитого к кресту.

-Так вот, дорогой Пётр Иваныч, как оказалось, Вы тоже обладаете подобными способностями. То бишь, Ваш организм реагирует на воображаемую рану так, как будто она настоящая, и эта рана, в данном случае синяк, реально появляется на Вашей груди. Это создаёт нам с Вами определённую проблему.

-Вы хотите сказать, мне придётся вернуться в обычный спортзал к велотренажёрам, гантелям и штангам? – Уныло протянул Питер.

-Вовсе не обязательно! – Всплеснул мускулистыми ручищами врач. – Просто придётся отказаться от экстремальных сюжетов, всяких там битв и сражений, гладиаторов и пиратов, рыцарей и мушкетёров, столь любимых людьми вашего возраста. Но у нас есть масса и менее опасных в плане травматизма приключений. Альпинизм, например. Не желаете, Пётр Иваныч, подняться на Джомолунгму?

-Нет, спасибо! – Резко отказался Питер. – Я уже достаточно сегодня полазил по горам. К тому же мне не хочется после сеанса лечить возможные обморожения.

-Да, простите, не подумал… - Врач вывел на экран компьютера какой-то список и начал его быстро просматривать. – А вот и то, что Вам нужно! – Наконец радостно воскликнул он. – «Гарем султана»! Никакого риска, масса удовольствий, и синяки только от поцелуев страстных красавиц. Фирма гарантирует потерю не менее четырёх килограмм лишнего веса за сеанс! Целый час сплошных удовольствий. Как Вам такой сюжет, Пётр Иваныч? Впрочем, если у Вас несколько иная ориентация, то у нас есть тут…

-Нет, гарем подойдёт! – Поспешил ответить побагровевший Питер.

-Да уж, такие синяки украшают мужчину. – Понимающе улыбнулся врач. – Значит, ждём Вас завтра. Не опаздывайте.  

Цитата от сказочник (01-08-2013 17:21):

Да вот как-то всё не получается: то времени нет, то устал, то лень... 
Гантели зять забрал, а педали тренажёра внук крутит.    

Цитата от Odyssey (02-08-2013 17:45):

ТАК ХОРОШО НАЧИНАЛОСЬ - ГАМАК, ЛЕЖИШЬ ОТДЫХАЕШЬ И НА ТЕБЕ - О ВЕЧНОМ

НА МЕНЯ ТОЖЕ ВСЁ ЧАЩЕ НАХОДЯТ ТАКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ, ЧТО ЖЕ ЛЮДИ СКАЖУТ? 
БУДУ СЛИШКОМ СТАРЕНЬКОЙ 100-ЛЕТНЕЙ МЕНЯ УЖЕ НИКТО И ПОМНИТЬ НЕ БУДЕТ - ЗНАЧИТ НИЧЕГО НЕ СКАЖУТ... ВСЁ БУДЕТ ТИХО И ОБЫДЕННО....

Цитата от Odyssey (02-08-2013 17:45):

ВОТ ТАК МЫ И ЖИВЁМ.....

СПАСИБО ПОНРАВИЛАСЬ ВАША ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ1

Цитата от Odyssey (02-08-2013 17:45):

Цитата от Odyssey (03-08-2013 13:58):

Я – счастливый человек!

Интервью с Николаем Бредихиным

            -Николай, десять лет назад в своём интервью, данном  Виктору Мельникову, ты назвал себя  «невостребованным писателем». Тебя не печатают официальные издательства, но зато несколько твоих крупных вещей поместил на своих страницах «Коломенский альманах», гордящийся высоким уровнем своих авторов. Как ты можешь объяснить такое противоречие? 

-Давай сразу определимся, о чём мы с тобой будем говорить: о сёрьёзной литературе или о литературе вообще. Если говорить о литературе вообще, то проблемы такой «стать писателем» для меня никогда не существовало. Я мог стать писателем-детективщиком, у меня прекрасно получаются любовные женские романы, я мог вписаться в любую серию и писать очень быстро, по роману в десять листов за три месяца. Я и сейчас могу это делать, даже не смотря на мой возраст, потому что такие книги делаются по трафарету. Тут нет никаких проблем. В любой момент, правда, автору, пишущему нынешнюю фантастику может позвонить издатель и сказать: «Вот ты пишешь о гоблинах, а они уже не в моде, надо писать об эльфах». И первое, что делает такой автор – просто заменяет в написанном тексте гоблинов на эльфов! Он знает, что это пройдёт.

            -Ну, это сейчас в порядке вещей, потому что сегодня вообще в моде выворачивать понятия на изнанку, делать белое чёрным, а чёрное – белым. Поэтому сделать гоблина эльфом для таких авторов никаких проблем не составляет.

            -Вот такие авторы так и делают, и поделками таких писателей завалены все книжные прилавки.

            -Значит, ты не захотел становиться автором развлекательной литературы. Давай тогда поговорим о тебе и твоём творчестве. Когда ты начал писать? Судя по автобиографии, твоя первая публикация была в 18 лет. Что это было: рассказ, очерк или что-то ещё?

            -Я начал писать где-то в пятнадцать лет. Это был пиратский роман. Я досконально изучил эту тему, ходил в библиотеку, по букинистам. Написал роман в четырёх томах, там действовали и пираты, и иезуиты, словом, кого там только не было. А потом я прочитал книгу «Наследник из Калькутты» и понял, насколько я не дотягиваю до такого уровня. Я увлёкся сценариями, пытался поступать во ВГИК на сценарный факультет. В 18 лет я стал внештатным корреспондентом «Коломенской правды» и там писал всё подряд: очерки, фельетоны и так далее. Сюда же я принёс и свой первый рассказ. Он назывался «Судья и болельщик».  Эту историю рассказал мне один мой друг, заядлый болельщик. В общем, во время футбольного матча зрители были недовольны судьёй, кричали знаменитое «судью на мыло!» и так далее. И вот один из них в перерыве сбегал, купил мороженое, растопил его, сел рядом с проходом, и когда судья после матча проходил мимо в раздевалку, вылил это растаявшее мороженое тому на лысину. Вот этот смешной случай я и оформил в рассказ, конечно присочинил в конце, что болельщик и судья позднее подружились.

            -И этот рассказ был напечатан в «Коломенской правде», когда тебе было 18 лет?

            -Да. Сразу, моментально. Это же было весело!

            -Итак, с тех пор, как ты начал писать, прошло почти 50 лет. И за это срок сколько было написано тобою романов, повестей, рассказов?

            -Было написано очень много всего. Когда я начал писать и ушёл из журналистики, я долго боролся, но так и не смог до конца изжить журнализм из своего стиля. Практически до сего дня. Невозможно это изжить! Хотя есть писатели, которые успешно используют журнализм в своей художественной прозе. Их художественные рассказы написанные в стиле журналистского репортажа вызывают у читателя ощущение реальности описываемых событий, хотя тема и направление их произведений давно устарели.

            -Тут я не могу согласиться. Тема не может устареть, потому что люди-то не меняются. Меняется вокруг них обстановка, но люди остаются те же самые.

            -Ты говоришь, тема не может устареть. Ну, попробуй почитать тогда, например, писателя-деревеньщика Овечкина!

            -А зачем мне читать Овечкина? Я говорю не про писателя: писательский стиль может устареть, сам писатель может устареть, а вот те проблемы, которые он поднимает, устареть не могут. Потому что у людей всегда одни и те же проблемы и желания. Одни и те же! Где бы они ни жили. Меняется вокруг них обстановка, но все люди хотят жить лучше, хотят любить и быть любимы. Словом, хотят нормально жить! Во все времена. Никто не хочет воевать, кроме правителей, у которых всё то же неизменное желание расширения личной власти. Поэтому я и говорю, что люди и их проблемы практически не меняются с прошедшими веками. Меняются масштабы этих проблем, обстановка вокруг людей, меняется то, как они говорят, во что одеваются и что едят. Но вот проблемы остаются практически вечными. Недаром говорится, что в литературе сюжеты можно пересчитать по пальцам одной руки. 

            -Хорошо, а как ты узнаёшь об этих людях? О том, как они жили или живут, об этих проблемах их вечных?

            -Разумеется, от писателей.

            -А писатели как узнают?

            -А писатели от других писателей, своих предшественников. Они ведь должны на что-то опираться в своём творчестве.

            -Ну, это ты их идеализируешь! Я вот написал о Матвее Башкине, который к самому царю пробился, чтобы высказать тому своё мнение. А остальные сидели молча! О таких, как Башкин, никто правду не написал и не пишет. И ты о них никогда правду не узнаешь.

            -Так любой писатель пишет субъективно: так, как он видит и понимает; сам  решает, о чём он будет писать, а о чём не будет. И это вполне понятная позиция: а как он ещё может написать? Только субъективно. Объективной информации вообще не существует. Она всегда субъективна.

            -Ну, ты опять идеализируешь. Одно дело, что писатель сам напишет, другое – что с его вещью сделают в издательстве.

            -Правильно! Это ещё одна накладка. Вот я и говорю, что объективной информации не существует. Она всегда отредактирована. Всегда! Я не верю, что сейчас не существует цензуры. Цензура – она прежде всего внутри самого человека. Автор сам рецензирует и цензурирует свои вещи, а потом за это берутся окружающие его люди. Ну, это моя личная позиция, но интервью-то мы берём сейчас у тебя, а не у меня, так что давай вернёмся к моему вопросу о 50-летии твоего творчества. Сколько и чего за этот срок тобою написано?

            -Да, написано было очень много. Но каждый год, до выхода соответствующего запрещающего указа, за этим окном, во дворе дома каждое первое сентября разжигался огромный костёр, куда летели мои рукописи.

            -И с каких пор это аутодафе началось?

            -Лет с тридцати. Теперь я, конечно, не жгу, а просто стираю файлы с компьютера.

            -А зачем ты это делаешь?

            -На этот вопрос ответил в своё время Гоголь. Его как-то спросили: «Сударь, как рождаются Ваши великие произведения?» И он ответил: «Из дыма, сударь, из дыма!» «Как это – из дыма?» «Пишу и сжигаю, пишу и сжигаю».

            -Но из этого «пишу и сжигаю» должно же что-то родиться и остаться, как у того же Гоголя?

            -Я всё сжёг. Может где-то что-то и осталось… Какой-нибудь рассказ, но… Дело в том, что я перескочил своё время, увлекшись этими пожарищами. Я перескочил через своего читателя и издателя. И мои вещи не вписываются в сегодня, потому что они далеко опережают настоящее. Я в своих произведениях рассматриваю проблемы, далёкие отсюда. Это не фантастика.

            -Но чтобы твои произведения увидели читатели будущего, их надо прежде всего сохранить. Если ты и далее будешь их «сжигать», то кто же тогда их сможет прочесть?

            -Нет, я уже достиг такого уровня, когда сжигать нет необходимости.

            -Это обрадует твоих будущих читателей. А вот то, что ты сжёг свои прошлые произведения, создаёт весьма ощутимые трудности литературоведам: им трудно будет проследить, как менялось твоё писательское мастерство со временем.

            -Я не жалею, что всё сжёг: все те вещи давно устарели. Осталось только то, что было где-либо напечатано. Тут я уже ничего изменить не могу.

-Недавно у тебя появился личный сайт в интернете. Какова была цель его создания?

            -Я могу поговорить с тобой или с кем-то ещё. Но кто услышит наши разговоры? У меня нет денег, чтобы издать свои книги. Интернет – единственная возможность донести мои взгляды до будущих поколений.

            -То есть, у тебя появилась возможность обратиться к читателям напрямую, минуя всяческих посредников?

            -Да, может быть, скорее - к самому себе.

            -Есть уже отклики на выложенные тобою произведения?

            -Да. Но я жёстко чищу свой сайт, убираю все следы злопыхательства, грязных технологий и даже восторженные отзывы, если их авторы не уловили сути прочитанного. Поначалу я пытался добросовестно отвечать всем, но сейчас отказался от этого и пишу ответы в своём «дневнике писателя».  Хотя с некоторыми читателями я сохраняю и личную переписку.

            -И последнее:  может, есть вопрос, который я не задал, но на который ты хотел бы ответить?

            -Я хочу сказать самое главное: несмотря на то, что меня не печатают, я - счастливый человек!

            Октябрь 2010 г.                                                   Беседовал Сергей Калабухин

СВЕЧА  НА  ВЕТРУ

-Прекрасно, мальчик! Ты становишься настоящим мастером. Вот только...- Старик отошёл от картины ученика, сел в кресло у пульсирующего жаром камина. - Я же много раз говорил тебе: пиши только то, что ты сам видел, хорошо знаешь.

Гибкий безусый юноша осторожно поставил на стол подсвечник, порывисто опустился на одно колено перед стариком.

-Но, учитель, твои рассказы о далёкой стране, где нет богатых и бедных, где все люди свободны и счастливы, где нет войн, голода и болезней, живут во мне. Я вижу цветущие города, смеющиеся лица детей и женщин, плывущих в солнечном небе на летающих кораблях!

-Мальчик, без фантазии нет гения. Тебе всего пятнадцать лет, ты ещё очень юн, но я ясно вижу твоё будущее. Тебя ждёт великая слава. - Старик подбросил полено в пылающий камин. - Пиши пейзажи, натюрморты, стражников у ворот, нищих пилигримов, торговцев, портреты. Помни, мы живём в страшном мире. Я  бы давно сгорел на костре, если б не жадность и тщеславие епископа. Каждый месяц я дарю ему одно из своих полотен. Но если люди узнают, о чём я тебе рассказываю, если увидят эту твою картину, даже епископ не спасёт нас от костра.

-Эй, колдун, отворяй! - Забарабанили в дверь.

Ученик мягко скользнул к окну.

-Сандрелли, придворный живописец!

-Открой. - Старик встал, сорвал с подрамника картину ученика и бросил в камин. Огонь мгновенно слизал с холста счастливые улыбки и смех летящих меж облаков людей.

Громыхая сырыми ботфортами, в мастерскую вошёл закутанный в короткий чёрный плащ высокий полный человек.

-Ты ещё жив, старый колдун? - прорычал вместо приветствия Сандрелли. Сняв широкополую шляпу с поникшими от дождя перьями, он бросил её ученику и, задевая длинной шпагой за подрамники, прошёл к камину и сел в кресло хозяина.

-Вы промокли, сеньор. - Старик склонился перед гостем. - Эй, мальчик, вина!

-Некогда мне пить твою кислятину! - Раздражённо подёргал кошачьими усами Сандрелли. - Ты сделал то, что мне надо?

-Да, сеньор, с божьей помощью ваш слуга сделал проект нового дворца для герцога.

Ученик развернул на столе эскизы дворца. Маленькие тёмные глазки гостя зажглись, пухлые щёки затряслись. Не сдержав возглас изумления и восторга, Сандрелли вскочил с кресла и склонился над столом. Старик придвинул поближе свечи, чтобы ни одна линия не осталась незамеченной и неоценённой заказчиком.

-Ты не колдун, старик, ты - сам дьявол! - Сандрелли бросил на стол туго набитый монетами мешочек, спрятал эскизы на груди и выбежал под дождь, забыв укрыть свои свисающие до плеч кудри шляпой.

Старик стряхнул с кресла натёкшую с плаща гостя воду и сел у огня. Ученик запер дверь и опустился на пол у ног старика.

-Учитель, я не понимаю, почему ты меняешь свои прекрасные картины на бездарную мазню? - спросил юноша, разбивая кочергой в мерцающую пыль остатки сгоревшего холста.

-Запомни, мальчик, важно не имя художника, стоящее на картине, а сама картина. Пусть епископ берёт мои полотна и подписывает своим именем. Меня это не волнует. Зато его уродливые творения не омрачат ничей взор, не подадут дурной пример. Пусть образцом будут мои картины и проекты, а не мазня епископа или Сандрелли. Слышишь? К нам опять стучит гость, открой.

Ученик ввёл невысокого измождённого мужчину со свёрнутым холстом в руках. С обвисших полей размокшей шляпы на потемневшую от влаги куртку струилась вода.

-Проходи сюда, к огню, обсушись, - предложил старик. - Кто ты? Хочешь обменять свою картину на одну из моих?

Ученик подтолкнул робкого гостя. Оставляя мокрые следы, тот подошёл к камину, положил рулон холста на стол и протянул к огню покрасневшие руки.

-Да, - хрипло каркнул гость. - Я не могу продать свою картину. Мне нечего есть, негде жить. Вчера я продал кисти и краски, чтобы заплатить за кусок хлеба и ночлег.

Старик то отступал назад, то подходил вплотную к быстро надетому учеником на подрамник мокрому, как и его хозяин, холсту. Наконец положил руку на плечо гостя.

-Как твоё имя?

-Джузеппе.

-Я не возьму твою картину, Джузеппе.

-Бог отступился от меня, дьяволу я тоже не нужен. Что же мне теперь делать?

Старик взял гостя под руку и ввёл в соседнюю комнату. Ученик зажёг свечи. Блики огня заплясали на развешенных по стенам картинах.

-Смотри, Джузеппе, - сказал старик.

Оставив гостя одного, они вернулись в мастерскую. Старик сел в своё кресло. Отблески огня в камине окрасили алым цветом его изрезанное морщинами лицо, озарили седину длинных густых волос и мохнатых бровей. Ученик молча встал перед дымящимся паром холстом.

-Мальчик, принеси мне глоток вина. Сегодняшний день надо отметить.

-Чем же он хорош, учитель? С утра льёт дождь. К тому же ты сам не раз говорил мне, что вино губит художника.

-Ты прав, ничего не надо. Готовься в дорогу, малыш. Как только прекратятся дожди, ты отправишься в Рим.

Полуночным лунатиком в мастерскую вошёл Джузеппе.

-Мальчик, дай нашему гостю кисти и краски. Теперь он знает, чего не хватает его картине.

Мгновенье поколебавшись, Джузеппе решительно подошёл к своему просохшему холсту и твёрдой рукой нанёс несколько мазков. Мальчик одобрительно кивнул и развернул картину так, чтобы учитель заново оценил работу гостя.

-Иди к герцогу, скажи ему, что старый колдун отказался купить твою картину. Мальчик, возьми мешок Сандрелли, отсыпь Джузеппе половину...

Искры взлетали в чёрное небо, соперничая со звёздами. Пламя ревело, пытаясь десятками языков лизнуть кровавую луну. Но ещё громче ревела беснующаяся толпа.

-Проклятый колдун! Давно пора было его изжарить!

Тонко взвизгивая, мальчик бросался на плотную массу потных орущих фанатиков, пытаясь пробиться к горящему дому учителя, но стена тел каждый раз отшвыривала его назад. Неожиданно чьи-то сильные руки перехватили падающего на брусчатку ученика.

-Не надо, мальчик, нельзя туда. Они и тебя кинут в огонь. Учителю уже никто не сможет помочь.

-Джузеппе, за что?!

-Ты разве ничего не знаешь?

-Учитель вчера отправил меня в Рим, посмотреть Вечный Город. Я не смог уйти далеко: мне не понравилось, как он прощался со мной.

-Значит, он знал...

-Жги колдуна! Поджаривай дьявола! - проревел рядом знакомый голос. Сандрелли, чёрный от сажи, в прожжённом плаще, выхватывал у людей плачущие смолой факелы и швырял их через головы в бушующие пламенем окна горящего дома.

-Проклятый колдун, - рычал он, топорща опалённые кошачьи усы. - Как же мы теперь... без тебя? - Вдруг слёзы прорезали светлые полоски на полных щеках. Закрыв лицо плащом, Сандрелли исчез в тёмном переулке.

-Уйдём отсюда, - Джузеппе увлёк юношу прочь от беснующейся толпы. - Когда я неделю назад пришёл к герцогу и передал ему слова Мастера, герцог не глядя купил мою картину и взял меня придворным живописцем. Он сказал, что Мастер отказывается только от настоящих шедевров.

-За что они его?

-Сегодня утром все картины Мастера исчезли!

-Куда?

-Не знаю. Висят в рамах чистые холсты, без единого мазка, если не считать подписей тех, кто их присвоил. Епископ в ярости! Жаль Мастера - такая ужасная смерть…

-Нет, я не верю! Он не умер! Он улетел в свою прекрасную страну.

-Бедный мальчик, ты болен от горя. Пойдём ко мне.

Сноп огня взметнулся в небо. Грохот рухнувшего дома слился с торжествующим рёвом толпы.

-Эти безумцы радуются. Они думают, что смогли убить Мастера, что уничтожить идею, мысль, красоту так же легко, как задуть свечу. Но мы то живы, мальчик! Мы живы, и у нас есть кисти и краски. И нас уже двое. Прости, я не знаю, как твоё имя?

-Зови меня Леонардо.