Форум

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ

Роман

Продолжение романа

«Бумажные слезы»

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СНЕЖАНА

ГЛАВА 1

Андрей с тоской смотрел на моросивший за окном дождь. Вот точно так же, облокотившись на парапет набережной, смотрела на реку Светлана полгода назад, в монашеском одеянии, каким-то чудом миновав охрану и сбежав из наркотической клиники. Она пришла к двери своей квартиры, но ключей у нее не оказалось, и она пошла к набережной. Кто знает, зачем? Там они и нашли ее: он, Василина, «братишка Ватсон» и Владлен Игоревич Корозин. Полгода, показавшиеся Горячеву вечностью, никогда он в столь тягостном состоянии не пребывал.

Трудно сказать, почему, уже будучи замужем, Светлана перекупила эту квартиру у матери, но жила у Грачева, как бы сохраняя за собой спасительную нору. Владлен Игоревич лишь с усмешкой покачал головой, когда Андрей предложил вызвать слесаря, чтобы не просить ключи у Валерия, и показал на Василину: зачем, если у нас есть человек, который и так знает, где Светлана могла бы их хранить. На что Василина лишь пожала плечами: «Где же еще? На работе». Они съездили в офис и, действительно, ключи висели на самом видном месте, за настенным календарем.

Потом, уже в квартире, Владлен Игоревич сразу перевел разговор на деловую основу: Андрей присматривает за Светланой, находится при ней неотлучно, на Ватсона возлагается медобслуживание, Василина должна исчезнуть, ну да ей не привыкать. На что Светлана, дотоле безучастно смотревшая в стену, как только что она смотрела на реку, резко отрицательно покачала головой: пусть остается. Ну, остается так остается. Владлен Игоревич положил всем троим хорошее жалование, дал денег на расходы, с тем и отбыл.

Первым не выдержал Лев, он сбежал уже через месяц, еще до того, как Светлане сделали операцию…

Горячев отошел от окна и, оглядевшись по сторонам – не наблюдают ли Светлана или Василина за ним, сел в кресло. Он продолжал размышлять. Да, пожалуй, до этого момента все было правильно. Он проконсультировался у специалиста и врач подтвердил то, что он и так хорошо знал:

–  Ну, дорогой, это еще не наркомания, настоящей-то наркомании вы не знаете, да и не дай Бог вам ее узнать. Просто глубокая депрессия, с чем только не перемешанная. Как бы то ни было, я здесь бессилен. Все, что здесь  необходимо - хороший, опытный психотерапевт, но вы ведь сказали, что она не разговаривает? И от этого можно было бы полечить.  Однако что важнее всего – следите за ней, да как можно внимательнее, такие вещи слишком часто заканчиваются, сами понимаете чем. Тем более что одна попытка у нее уже была.

Андрей скептически улыбнулся:

–  Ну, одно дело любовь, а вообще, в таком возрасте…

–  Да-да, именно в таком возрасте, – горячо прервал его врач. – Как раз совсем недавно я сподобился консультировать итог одного очень интересного исследования (правительственный заказ, между прочим) по изучению творчества студентов-филологов в одном педагогическом вузе. Так вот - в стихах, рассказах их куда чаще говорится о…  смерти, чем о любви.

Нет-нет, такого исхода Горячев бы себе не простил никогда. Он с самого начала был настроен на долгую битву, хотя не мог и предположить, какой она примет затяжной, изматывающий характер.

Чего больше всего Андрей опасался, так это того, что после операции Светлана, в силу своей зловредности, откажется ходить, продолжив высиживание несуществующих птенцов в столь подходящей для подобного случая коляске. Однако, к счастью, этого не произошло. Ни в «психиатричке», ни в наркологической клинике Вольнова-младшая, несмотря на всю свою отрешенность, не сдавалась, при малейшей возможности вставала и тренировала, разминала мышцы, действуя, как автомат. Каким-то подспудным чувством, инстинктом самосохранения, она понимала, что в той среде, в которой она очутилась, нельзя показывать слабость, иначе хищники со всех сторон накинутся на нее, надругаются, на части разорвут. Оказавшись же дома, она коляску уже не покидала, организм слишком долго находился в режиме перенапряжения, а тут впал в другую крайность.

Однако боль, кровь, стоны, слезы, уже в хирургии, как бы вновь заставили Светлану сгруппироваться. Она с невероятным упорством занималась фитнесом, изучала методички, прислушивалась к любым, мало-мальски заслуживающим внимания, советам. Однажды Андрей даже решил организовать для нее экскурсию в институт для, нет-нет, не инвалидов, так давно уже не говорят – просто людей с ограниченными возможностями. Здесь готовили редакторов, переводчиков, мир слова, литературы был как сам воздух, без которого чем же дышать?

Парни, девушки передвигались в колясках, на костылях, просто по стеночкам, царила обычная студенческая атмосфера, на уныние, хандру ни у кого здесь не было времени, ну а общага, она везде общага, что про нее говорить?

Ну и любовь, конечно, даже культ любви. На старших курсах уже составлялись семейные пары, молодые ребята упорно, всерьез готовили себя к взрослой жизни. Беда только, что жизнь потом слишком часто опрокидывала их планы. У нас не Америка!

Светлана была буквально ошарашена увиденным. Пожалуй, еще больше, чем сам Андрей. День растянулся почти на неделю. Сама она так и не заговорила, однако Василина, находившаяся при ней неотлучно, служила ей великолепным переводчиком. Но неделя прошла, и Вольнова-Грачева, дотоле вникавшая буквально во все детали, наотрез отказалась учиться в этом вузе.

–  Понимаешь, Света, без «вышки» нельзя сейчас, все равно рано или поздно… – мямлил Андрей, но его даже не захотели слушать.

«Я не инвалидка», – тут же перевела ему Василина, добавив, уже от себя, – и, ради Бога, никогда не упоминай при ней этого словосочетания: «ограниченные возможности». Она никогда не согласится с ним, во всяком случае, так она просила тебе передать.

–  Ты что, телепатка? – иронически поинтересовался Андрей, намекая на неожиданно открывшиеся у Василины способности во время поисков беглянки и эпизода с ключом. – Может, лучше наймем кого-нибудь, кто бы научил ее разговаривать на пальцах, чтобы я знал ее мнение напрямую, а не с твоих слов?

–  Ну что вы, каспадин, какая моя теле-тили. Просто я такой примитивный существ, что понимайт самый элементарный вещи, которые до интеллектуальных жирафа почему-то не доходят, – в тон ему зло ответила Василина.

–  Это что, пиджн рашн, ну, вроде как пиджн инглиш, который когда-то  в английских колониях был в ходу? – поинтересовался Андрей. – Уважаемый каспаша, скажите, пожалуйста, на каком языке мне вам теперь отвечайт?

И вот сейчас Васька сидела в соседней комнате и ревела белугой, как делала это часто и помногу в последнее время. Андрей счел, что пора ему вмешаться и приоткрыл дверь.

–  Ну что на сей раз? – холодно спросил он.

–  Она щиплется, – с трудом, между всхлипами, вставила Василина.

–  Как щиплется? – не понял Андрей. – Она что, играет в игру «Хозяин – горничная»? Ну так подыграй ей: надень белый передник, перейди на свой ломаный русский, у тебя неплохо получается. Что поделаешь, бедная девочка почти год без секса, так и озвереть недолго.

Василина посмотрела на него с ненавистью и разревелась пуще прежнего.

–  Она лесбиянку из себя разыгрывает, гадость какая! Ты не представляешь, какое у нее богатое воображение, какие жесты, мимика! Андрюш, я не выдерживаю, зачем ты нас двоих так мучаешь? Ты вздумал ее ревностью лечить? А обо мне ты подумал? Шокотерапия… Я по ночам, когда бываю с тобой, даже пискнуть боюсь, все мне кажется, что эта кобра за дверью стоит, подслушивает нас. Я так скоро совсем холодной стану или в дурдом, к Левке опять, не дай Бог, попаду. Отпусти меня, а?

–  Понятно, – рассеянно пробормотал Андрей, – а кто меня отпустит? Ты не знаешь? Ладно, я тебе больше скажу: то, что происходит сейчас – еще не самое страшное. Настоящий кошмар начнется, когда она заговорит. Такого поганого языка я в своей жизни еще не встречал. Так что: хочешь бросить, бросай, не медли, отпускаю. Что до меня, то мне бежать некуда.

Василина вытерла слезы и проговорила устало:

–  То, чем ты занимаешься – чистейшей воды мазохизм. А бежать всегда есть куда. Да, я тебе главного не сказала…

Звонок в дверь не дал ей возможности продолжить разговор.

Андрей глянул в глазок и так застыл в весьма двусмысленной позе.

–  Открывай, открывай, – услышал он насмешливый голос. – Хозяин пришел.

Валерия было не узнать: со вкусом одет, надушен, в одной руке букет роз, в другой – бутылка шампанского. Он даже не стал переобуваться - окинув Андрея невидящим взглядом, прямиком направился в комнату Светланы. Василина вошла вслед за ним и тут же перевела для себя властный взгляд своей «каспаши»: цветы в вазу, шампанское в холодильник.

–  Так ты об этом хотела сказать? – мрачно спросил Андрей, когда Василина выполнила все приказы и встала с ним рядом, машинально теребя передник своей униформы.

–  Да, – кивнула та. – Знал бы ты, как они в прошлый раз орали. Думаю, в этот раз будет еще жарче. Может, я все-таки пойду, а?

Но Андрей молчал. Так они и сидели в ступоре, как слуги, наготове. Звуки действительно были из репертуара мартовских котов. Наконец Валерий вышел совершенно голый и, ничуть не стесняясь своей наготы, прошел в ванную.

–  Пора шампанское подавать, – тихо прошептала Василина, когда он вышел.

Но концерт еще только начинался. Через полчаса Валерий вынес из комнаты тоже совершенно голую Светлану, и крики продолжились уже в ванной.

–  Не понимаю, и это ты стерпишь? – жалобно пробормотала Василина. – Давай уйдем вместе, сейчас как раз самый подходящий момент. Решайся, Андрюша!

Но Андрей промолчал, хотя был на грани. После ухода Грачева он долго раздумывал, прежде чем набрать знакомый номер, затем все же решился.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ

Роман

Продолжение романа

«Бумажные слезы»

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СНЕЖАНА

ГЛАВА 2

Владлен Игоревич внимательно, оценивающе посмотрел на Горячева.

–  Я не случайно настоял, чтобы наш разговор происходил с глазу на глаз. И не оттого, что боюсь подслушивания. Просто хотелось поговорить без спешки, так сказать, расставить все точки над «i». Обстоятельства несколько изменились, Андрей…

–  Борисович, – подсказал Горячев.

Владлен Игоревич кивком поблагодарил.

–  …Борисович. Все течет, все меняется. Силы, связи мои уже не те, уходит старая гвардия. Приходится перегруппировываться. Но дело даже не в этом, все гораздо сложнее: Белла беременна. Наука со времен моей молодости далеко ушла, так что мы уже знаем – будет девочка, я неисправимый бракодел. Светлана взрослая, я перевел на ее счет довольно приличную сумму денег, однако впредь она должна сама решать свою судьбу.

Он вздохнул.

–  Да, да, я понимаю, это не совсем то, что вы хотели узнать от меня, когда звонили. Но тут контекст, без него основного смысла не понять. Грачев, вот кто вас сейчас интересует. Что ж, действительно, я вынужден был вслед за Беллой уступить Валерию свою часть акций, слава богу, ничего не потеряв при этом. Но что Грачев? У вас есть доказательства, что именно он вовлек Светлану в наркоманию? Нет, только предположения. Светлана выправилась, ее полное излечение лишь вопрос времени. Она помирилась с мужем. За что мы можем ее осуждать? Я знаю, что она вас любит, и вы ее любите, так женитесь на ней, и я буду полностью спокоен. Я даже вам помогу, договорюсь с этим монстром. Но это будет последняя моя помощь. Подумайте, у вас есть еще время. Во всех случаях, как бы вам ни было тяжело, я хочу попросить вас довести до конца процесс выздоровления. Если хотите, могу увеличить вашу оплату…

–  Нет-нет, не надо, – поспешил ответить Андрей. – Я просто хотел узнать. Но разговор наш очень к месту пришелся. По крайней мере, во всем теперь полная ясность.

Владлен Игоревич развел руками и тяжело поднялся с кресла.

–  Ладно, пойду-ка зайду к Светланке.

Андрей и Василина долго молчали после ухода Корозина, пока вновь не раздался звонок в дверь.

–  Ну, Валера просто носом чует, что о нем разговор, – вздохнула Василина.

Однако в дверях Андрей увидел не Грачева, а Беллу Иннокентьевну. Та погрузнела и даже несколько подурнела, но по-прежнему старалась сохранить не только женственный, но и деловой вид.

Она внимательным взглядом окинула комнату, как бы даже принюхиваясь. Особо выделила Василину, которую видела впервые, ехидно улыбнулась уголком рта. Затем демонстративно показала на нее пальцем.

–  Я бы хотела поговорить с вами наедине, Андрей Борисович.

Горячев хотел было возразить, но Василина сама не выдержала, вспыхнула и ретировалась.

Белла Иннокентьевна помялась немного, видимо ей был очень неприятен предстоявший разговор, затем сложила пальцы в замок и кисло улыбнулась.

–  Я не хотела подниматься. Собственно, зачем: вы все знаете, дело решенное. Но подумала: жизнь по-разному складывается. Обо мне вы, наверное, уже наслышаны: времена настали тяжелые, мне пришлось продать все свои магазинчики – «грязные» деньги совсем работать не дают, теснят со всех сторон. Собственно, мы с Владленом уже выбрали другую сферу – телевидение. Один его знакомый решил уйти на заслуженный отдых, продал нам свой пакет акций. Но я не о том совсем, я не хочу, чтобы между нами оставались какие-то недоразумения, Андрюша. Я понимаю, вы сейчас скажете, что со мной и не ссорились, но я, именно я, пришла мириться. И от всего сердца готова принять вас в любом качестве: просто хорошего знакомого, друга дома или даже… зятя.

Она понизила голос до шепота.

–  Можно, я не пойду к Светуне? Не хотелось бы показываться ей на глаза в таком виде. Надеюсь, вы понимаете меня? Но Владлену не говорите, что я у нее не была, я ему потом, если понадобится, все объясню.

«Сучка, змея! – Андрея трясло от ярости. – Как она приспособилась, быстро сориентировалась. Только человек выскользнул было из-под ее власти, и вдруг вновь так увяз. Еще завещание вымолит написать в пользу младшенькой. «Она такая крохотная, беззащитная!» И здесь подстраховала себя на многие лета».

–  Это правда?

Светлана стояла в дверях бледная, но с яростно сжатыми кулачками.

–  Что именно? – не понял Андрей.

–  Это правда? Я не все смогла расслышать. У меня будет сестренка? За моей спиной сговорились, предали меня?

Андрей не стал возражать.

–  А что ты хотела? – пожал он плечами устало. – Валяешься целыми днями, как бревно, на кровати, молчишь, только пальцем указываешь, а жизнь продолжается. По своим законам. Твоя мать захотела подстраховаться.

–  Да как она сможет родить, в ее-то возрасте! Неужели она не понимает? Сдохнет на больничной койке.

–  Могла бы и умереть, – согласился Андрей. – Если бы у нее были первые роды. А так, почему бы и не родить, она ведь еще не настолько старая. Однако странное дело – ты заговорила, где это записать?

Светлана зло фыркнула.

–  Кретин, рано обрадовался. Ладно, завтра я иду на работу. Посмотрю, что там и как. Позови эту недоделанную.

–  Кого? – изумился Горячев.

–  Да ладно, не прикидывайся, кого-кого, придурочную эту. И привыкай к моей новой лексике. Раз уж мы теперь муж и жена, пусть и неофициальные, будем ругаться, ссориться, мириться – одним словом, тешиться.

Андрей с ошалелым видом открыл дверь и позвал Косточки.

–  Ты, – указала на нее пальцем Вольнова-младшая. – завтра разбудишь меня в девять утра, приготовишь ванну, завтрак. Созвонишься с издательством, с моей секретаршей, скажешь, чтобы за мной прислали машину. Он теперь, – она перевела указующий перст на Андрея, – спать будет со мной. Но если хочешь, присоединяйся, будешь третьей. Пышечка…

Василина, у которой от «пышечки» были только кожа да кости, сжала маленькие кулачки так, что чуть не пронзила насквозь ладони ногтями.

–  Да, ты был прав, – сквозь зубы тихо сказала она Андрею. – Она заговорила, и это действительно страшно, страшнее некуда.

–  Молчи, – так же тихо осадил ее Андрей.

–  Что за шепот? Бунт на корабле? – взъярилась Светлана.

–  Нет, – с самым серьезным видом ответила, потупив глаза, Василина, – я просто спросила Андрея Борисовича: сообразим на троих?

–  И что он? – спросила, с трудом сдерживая смех, Светлана.

–  Не против.

–  Ага, значит и ты не против. Что ж, жди, готовься, когда понадобится, мы тебя пригласим.

«Ну, сучка!..», – однако дальше Василина, даже мысленно, так и не решилась развить свою мысль.

ГЛАВА 3

Андрей и предположить не мог, что его жизнь может так резко перемениться. Больше всего он удивился поведению Грачева. Собственно, «гномы» дали баснословные отступные, какие-то непонятные силы надавили на Валерия со всех сторон, Светлана весьма недвусмысленно выразила свою волю, да и перспективы для «парня, который может все» открылись вдруг поистине головокружительные: он понял, что деньги – это еще полдела, а связи может дать только новая, куда более удачная, женитьба. Он вернул обратно все выкупленные акции, после чего Светлана сказала своему новоиспеченному жениху:

-  Сделай от моего имени предложение Гринину: второе лицо в издательстве плюс совладелец на то количество акций, на которое деньги найдет.

Крокодил посоветовался со своими «гномами», те дали полное «добро» на его переход и даже выдали ему неплохое выходное пособие.

Еще тогда, после клиники, Корозин сказал Андрею: «С Грачевым сам решай. В конце концов, ты мужчина. Тем более, Мастер, воображение богатейшее. Как бы ты ни поступил, я не буду вмешиваться». Но Андрей в тот момент уже перегорел и не поддался чувству мести. «Жизнь сама решит этот вопрос». Как там Белла Иннокентьевна про китайцев сказала: «Сядь у реки и жди, когда мимо проплывет труп твоего врага»? Нет, со счетов он Валерия не сбрасывал, с такими негодяями всегда нужно держать ухо востро, но неожиданный, установившийся нейтралитет его вполне устраивал.

–  Я понимаю, тебе нужно время, – сказала Светлана, когда все формальности с разводом были утрясены. – Но я человек в подобных вопросах старомодный, мне необходимы надежность, защита. Так что год мы живем в гражданском браке, затем расписываемся. Однако знай: притворяться ни до, ни после я не собираюсь. Если ты решишься, то тебе придется согласиться на такую меня, какая я есть.

«Такая, какая я есть!» Но какая же она все-таки? Казалось бы, столько копий Андрей поломал, добиваясь своей мечты, столько потерь перенес, а сейчас никак не мог привыкнуть, что они теперь муж и жена. Светлана вела обычную жизнь российской бизнес-леди: возвращалась с работы поздно, порой под утро, но и появлялась в издательстве не раньше полудня. Большинство вопросов как раз и решалось после рабочего дня, на всякого рода междусобойчиках.

Согласившись работать под началом Светланы, Крокодил впрягся на полную катушку, тем более, что Грачев во время своего правления потешился всласть, оставив после себя буквально пепелище.

Впрочем, завалы им пришлось разгребать вместе с Горячевым, хотя встречаться они и не встречались, все делалось через Светлану. Доходило до того, что Андрей расписывал рабочий день жены чуть ли не по минутам, заставляя ее отчитываться потом о каждом сделанном шаге. К счастью, ученица оказалась способной, росла на глазах. Удалось погасить самые срочные долги, разгрузить большую часть неликвидов. Ох уж эти неликвиды! Менеджеры подобрались не просто молодые, а почти юные, но из тех, что самому черту воз свечек всучат и даже не перекрестятся. Сложнее оказалось с авторами: кто сбежал, кто продолжал выдавать на гора чистейшей воды халтуру. Геннадий запустил свои щупальца в глубинку и принялся скупать там за бесценок все, более или менее заслуживавшее внимания, с полным бесправием последующим отцов к их чадам. Неожиданно плодотворным оказался союз Светланы с четой Корозиных: то, что в литературном бизнесе казалось безнадежной непропеченкой, на телевидении, в сериалах, находило прекрасный сбыт.

Самым нелегким, конечно, было остановиться на той грани, за которой издательство стало бы бульварным, то бишь, с душком. Но тут уже появились деньги на такого класса редакторов, которые могли из любого дерьма сделать конфетку. Дальше Андрею делать было уже нечего, Светлана достаточно освоилась в существе вопроса, а в тандеме с Геннадием и вообще стала непотопляемой.

–  Неужели нельзя было сделать это раньше, когда я пыталась  вытащить тебя из Коктебеля? Почему нужно было протаскивать меня через весь этот ад? – с горечью поинтересовалась она как-то у своего новоиспеченного супруга. – Или тебе просто надо было нагуляться?

–  Ты и сейчас ничего не поняла, – неохотно ответил Андрей. – В любой момент можешь вновь нос задрать так, что элементарной канавы под ногами не увидишь. А уж тогда в тебе гонору было столько, что на десятерых хватило бы.

Светлана холодно кивнула, затем развела руками.

–  Что ж, лучше поздно, чем никогда. Однако что дальше? Не пора ли тебе самому определяться? Могу предложить возглавить любой отдел у нас, с полной самостоятельностью. Или еще в какой-нибудь сфере себя попробовать. Со стартовым капиталом я тебе помогу, так и быть. Но так, как сейчас, не может дальше продолжаться: мы с тобой как бы поменялись ролями – ты сидишь здесь, как пень, безвылазно, а я в поте лица пашу, дома почти не появляюсь.

Андрей вспыхнул. Он хотел было принять вызов, завязнув в банальной семейной ссоре, но понял, что проиграет. Да, получается, что он сидит на иждивении жены, но он же сам виноват, что не оформил свои отношения как консультанта.

–  Нет, ты пойми меня правильно, – поняв, что перегнула палку, отступила на шажок Светлана, – просто так принято – муж в семье добытчик. И я даже хочу пойти тебе навстречу: вот осуществилась одна твоя мечта – ты получил то, что желал больше всего на свете, то есть, меня. Но я могу пойти и дальше: осуществить другую твою мечту – ты хотел писать, так, пожалуйста, пиши, сколько угодно. В конце концов, мы можем какое-то время прожить и на одну мою зарплату. Как тебе подобная мысль?

–  Хорошая, просто замечательная, – тут же сориентировался Андрей, – но под договор. Если не с твоим, то с каким-нибудь другим издательством. Полагаю, что с подобным, изменившимся, моим статусом, меня уже не будут так отфутболивать, как раньше. Кто-нибудь да заинтересуется теперь моей особой. И даже запоют, что у меня вроде как талант.

В глазах Светланы, загоревшихся азартом, огонечек не потух даже при упоминании о «другом издательстве».

–  Ну, зачем же другое? – Она была полностью в своей стихии. – Мы тебе и сами можем предложить вполне нормальные условия. Только, естественно, никакой политики. «Любовь-морковь», как ты любишь говорить, или что-нибудь в этом роде. Но и не халтура. Халтуру и так можно сейчас любую купить. Что-то под десятитысячный тираж, но только чтобы все до единого экземпляра были распроданы. Как тебе для начала? Подойдет?

Андрей приуныл.

–  Светунчик, ты еще больший мечтатель, чем я! Десять тысяч, с ума сойти! Да где мы найдем в России столько ценителей? Тут чем страшней, тем верней, как мы говорили о девушках в молодости. Чем дебильнее текст, тем легче его впарить. Ты что, предлагаешь мне вновь вернуться к той серии о придурках? Или что-нибудь еще в подобном роде изобразить? Тогда зачем весь этот разговор? Он не имеет никакого смысла.

–  А что «придурки»? – скривила губы Светлана. – Чем плохи твои «придурки»? Пока что это все та же золотая жила. Люди заработали на тебе неплохие деньги и до сих пор гребут их лопатой. Кстати, если бы ты оказался умнее и согласился участвовать с Анютой в совместном иске издательству, то вполне мог бы разжиться на весьма кругленькую сумму. Анна твоя ведь до сих пор с ними сотрудничает, доводит до ума поставляемые ей болванки-заготовки и, заметь, процветает.

Андрей поморщился.

–  А может, изберем другой вариант: те же десять тысяч, но продадим тираж за границей? Прибыли в итоге получится гораздо больше.

–  Опробованный трюк, – кисло улыбнулась Вольнова, – но, может быть, позже? Нужны каналы, связи, да и раскрутить тебя недешево обойдется. Так что, я не убедила тебя?

–  Ладно, – вздохнул Андрей, – только если не понравится моя продукция, сам я исправлять ничего не буду, натравишь редактора.

–  Понятное дело, – обрадовалась своей победе Светлана, – но тема, сюжет, объем – все должно быть утрясено, и чтобы никаких отклонений, в случае чего аванс не стану требовать обратно, но больше не получишь ничего.

Странное дело, если в рабочих вопросах они находили все-таки общий язык, то во всем остальном отношения их были просто невыносимы. Сцены, скандалы, ссоры – иной семейной формы общения Светлана просто не знала. Дикая, совершенно необоснованная, ревность: уже через неделю Василина подошла к Горячеву и объявила:

–  Прощай, Андрей! Я ухожу. Спасибо тебе за все, что у нас было. Ты знаешь, я, наконец, поняла, что у вас со Светланой Владленовной. Просто любовь. Мы ведь о ней так рассуждаем – в идеале, а она может быть любой. Поздравь и меня заодно, я тоже замуж выхожу. Без любви, конечно, но так, может быть, даже и лучше. Главное – есть единственный человек во всем мире, который любит меня. Логично, что и я когда-нибудь начну отвечать ему взаимностью, не пропащая же я душа?

–  «Братишка Ватсон»? – уточнил Андрей то, что и так было очевидно.

–  Да, мы уже поступили вместе учится. На заочное отделение. Не бог весть какой вуз, но главное – первый диплом, хорошую специальность можно будет потом где угодно, хоть в МГУ, за два года получить. Были бы деньги, а денег, полагаю, накопим.

Вместо Василины Вольнова наняла такую старую уродливую домработницу, что Горячев частенько поглядывал в зеркало на свой нос, суеверно опасаясь, как бы не стать в такой компании персонажем небезызвестной сказки Вильгельма Гауфа.

Именно тогда Светлана и начала выстраивать свой собственный мир: некий культ небезызвестного Виктора. Развесила по стенам его фотографии, снимки своих бывших сокурсников, не поленилась даже встретиться с некоторыми из них. Выпросила у матери своего погибшего жениха кое-какие его личные вещи. Причем делала все это демонстративно, разместив свой «алтарь» прямо в их  спальне.

Было от чего сойти с ума. Разве этого ожидал Андрей, разве этого добивался? Сначала он пытался убедить себя, что нужно просто набраться терпения, что Светлана по инерции продолжает его испытывать, чтобы, в конце концов, воссоединиться с ним навсегда. Однако при ближайшем рассмотрении Андрей вынужден был признать, что Вольнова не притворяется. И даже наоборот, вполне довольна такими сложившимися их семейными отношениями. Как муж, Горячев вполне и во всем устраивал ее. Кроме, пожалуй, одного – он был на редкость плохим «добытчиком». Однако любовь способна на чудеса, полагала она: рано или поздно Андрей переменится, переменился же его друг Геннадий, да еще как.

«За что боролся, на то и напоролся» – такого развития событий Андрей никак не предполагал. Он перебирал в памяти каждый мельчайший эпизод их отношений за все годы знакомства и пытался понять, что двигало всякий раз его поступками? Жалость? Чувство самопожертвования? Любовь? Любил ли он когда-нибудь Светлану и любит ли ее сейчас? На что он надеется? Что силой своего чувства сможет ее переменить, растопить? Или она, воспылав к нему ответно, унесет его на облако? А может, просто причиной всему два чуждых мира, конфликт поколений? Что-то неистребимое, передавшееся по наследству его «нареченной» от ее матери?

Хотя со стороны все выглядело совсем иначе. Вольнова–младшая расцвела, округлилась, похорошела. Вовсю пользовалась своим обаянием. Даже смягчилась характером - стала тактичнее, добрее.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ

Роман

Продолжение романа

«Бумажные слезы»

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СНЕЖАНА

ГЛАВА 4

–  Здравствуйте, Андрей Борисович. Это я, Снежана.

–  Снежана… – Что за Снежана? Андрею это имя ничего не говорило. И вообще, звонок был как нельзя более некстати. Новый роман, начавшись вполне сносно, вдруг застрял, не набрав и полсотни страниц, и Горячев никак не мог понять, что происходит. Сегодня его как раз озарило: надо выбирать – «или-или». Либо он пишет серьезную вещь, и тогда меняет все, уже созданное, вплоть до названия, либо… просто выполняет заказ, не отступая ни на йоту от того, что хотела от него Светлана и подо что, собственно, и был составлен договор. Надо только… Господи, да это так просто! «Сердце олигарха». Вот она, ниша! Любовь президента, диктатора, бандита – сколько угодно, можно еще десять раз перепеть, а олигарх, тут фигура непростая, совсем недавно открывшаяся. Собственно, о самих этих загадочных особях и книги, и фильмы появились уже, газеты – те так вообще, не упускают ни единой возможности лишний раз их боднуть, но вот любовь… Скажем, что такое миллиардер в Америке? О, это не олигарх! Это просто миллиардер, и представить себе, чтобы он заинтересовался какой-нибудь дурочкой… Ну, купит он эту дурочку быстренько, вот и все, так в чем сюжет? Ну а в России! Если взять историю, то всех богатеньких, когда они слишком уж обрастали жирком, ждала одна только участь – секир-башка, все цари-государи, вплоть до самых слабоумных, зорко за этим следили. Что ж, и сейчас тенденция готова продолжиться. Господи, как это вообще можно объяснить – ума хватило такие деньжищи загрести, а элементарных вещей не понимают: жадность губит. Чтобы денежки свои закрепить, сохранить, нужно новый пантеон возвести, наверху которого они потом и сидели бы как боги, спасители отечества. Но, коли нет ума, то он и не появится. Даже на то, чтобы простым, универсальным, «капиталистическим», слоганом ограничиться: «Мы пришли к готовым ценностям, мы их не изобретали». Нет, они важничают, жмутся, а в итоге теряют все: деньги, влияние, садятся в тюрьму, скрываются за границей. И вот в такого жадюгу, скупердяя вонючего, бедную, прекрасную, чистую девушку и угораздило влюбиться.

Пожалуй, самая-то интересная часть – первая, когда герой миллиарды свои загребать начинает. И не беда, что он их буквально из дерьма вылавливает, по головам, по трупам идет. К большим деньгам нет равнодушных, все, все ему в том сочувствовать будут. Все читатели (зрители) без колебаний встали бы на его место или, по меньшей мере, втерлись бы в его ближайшее окружение, если бы такая возможность им вдруг представилась, и им даже трудно поверить после этой первой части, оторвав глаза от текста (телевизора), что у них холодильник пустой, шлепанцы стоптанные. Зато потом, когда этого змея, ворюгу проклятого, лупцевать начнут, в тюрьму загонят, деньги отберут, все, все как один, станут злорадствовать, насмехаться, и уже и на холодильник-голодильник, и на шлепанцы дырявые им будет наплевать. Но тут, естественно, все внимание, чтобы от негодяя гнев отвести, переключится на девочку-невидимочку (Золушку, Красную Шапочку, Леди Бомж, Мою Прекрасную Леди). Буржуин-то тот, когда был в фаворе, надругался над ней, поматросил да бросил, а вот она ему очень в несчастье пригодилась. И передачи в «Бутырку» носила, а главное – любовью, душой голубиной своей, раны ему врачевала. Да и потом, как «жена декабриста», поехала за ним не просто в Сибирь – в тундру. Ну, тут вообще сплошные слезы: холод, голод, полярная ночь.

И что бы вы подумали? Этот хмырь, когда освободился (а он очень скоро освободился), естественно о девочке тут же забыл. Денег у него осталось все равно немерено. И лишь в конце книги (фильма) шевельнется у него в душе: вроде живу я, как кум королю, а чего-й-то мне все-таки не хватает. Надо бы, конечно, правду-матку тут рубануть, но как же без хэппи-энда? Нет, «он» помнит о «ней», разыскивает «ее», а у нее там уже и наследничек готовый. Кроха совсем, но тоже – тот еще змей! Во всяком случае,  взгляд точно не детский, олигархический. Вот не приветил, не признал бы его «папашка», он бы его потом прирезал, когда вырос, другую стезю, бандитскую, выбрал бы.

–  Ну, Снежана, я убиралась у вас. Вспомнили, наконец? Обед вам готовила, на цыпочках ходила, чтобы вам не мешать. Бабушка у меня старенькая, не всегда управлялась. За себя присылала.

Бабушка, старенькая. Внучка у нее. Красная Шапочка, стало быть. Серый волк-буржуин. Она у него убирается, готовит ему ням-ням, рано или поздно он на нее набросится. Андрей никак не мог «выйти из образа». Ну да, конечно, страхолюдная старуха, ее внучка, которая тут частенько совсем некстати вертелась со своим, ревущим, как забуксовавший автомобиль, пылесосом. Снежана, нет, имени ее он точно не знал. Помнил только, что из-за нее у него был очередной и очень шумный скандал со Светланой.

–  Вы не обиделись на меня за то, что так получилось? Я потому и звоню, чтобы попросить у вас прощения. Я у вас больше никогда не появлюсь, вы не бойтесь. Ведь из-за меня вам так в прошлый раз досталось! Нам с бабушкой, конечно, очень жаль, что мы потеряли такую работу, но я не о том, чтобы вы попросили жену взять ее обратно, это как раз наоборот, только еще больше навредило бы делу, но сами вы точно на меня не злитесь?

–  Нет. Нет, конечно. Наоборот, Снежана, милая, вы уж не обижайтесь на мою жену. Она после долгой болезни. Да и любит меня, хотя ревность в данном случае была совершенно необоснованная. В последнее время мне неважно работается, вот и привиделось ей, наверное, что я здесь, вместо того, чтобы делом заниматься, с девочками по вызову развлекаюсь. А тут как раз вы под горячую руку попались. Она ведь не знала, что бабушка иногда посылала вас вместо себя…

Помнил, он, конечно, все помнил. Что там гул пылесоса, а этот противный свист-скрежет газеты по оконному стеклу? А совершенно безвкусная еда по каким-то забубенно-книжным рецептам. Наверное, в ее представлении он действительно был каким-то высшим существом. Богачом. Писателем. Ну как с тем олигархом, только в ином ключе, да и вообще, навыворот. Девочки по вызову! Бог ты мой, да у него уже месяц как десятки не было на карманные расходы. Не заработал! А то, что он вытащил издательство буквально со дна пропасти, это не в счет!

И этот случай, совершенно дурацкий! Он в минуту отдохновения, попивая чаек, похвалил Золушку, какая она добросовестная и старательная, очень тонко намекая, что совсем не обязательно так гореть на работе, а лучше  поменьше мешать ему, а та вдруг сбегала за ученической тетрадкой и попросила: «Можно, я вам свои стихи почитаю? Мне хотелось бы услышать о них мнение профессионала». Напрасно Андрей уверял новоиспеченную Анну Ахматову, что он чистый прозаик и ничего в стихах не смыслит, да и вообще не любитель поэзии, ее было уже не остановить. Вот как раз в разгар этого действа Светлана и явилась. Никогда не заглядывала днем с работы, а тут черти принесли. Дикая сцена, но к такому Андрею было не привыкать. Самое страшное было в том, что Ахматова-Золушка вдруг забилась в припадке эпилепсии. Горячев вызвал скорую и, как мог, старался сдержать девушку, успокоить ее. Хотя успокаивать скорее надо было Вольнову-младшую. Она зашлась в еще большей истерике, истошно вопя: «Уберите ее! Откуда она? Выбросите за дверь это насекомое!» Ну а после того, как Жану увезли, Светлана впервые полезла на Андрея с кулаками. И ни тогда, ни потом ничего он не мог ей доказать, не было ему оправдания.

–  Опять провал, – огорчилась Снежка, не понимая, что Горячев просто не отвечает ей, думает о своем. – Совершенно дурацкий телефон, съел у меня уже кучу денег. Может, вы подождете, я сейчас из другого автомата позвоню?

–  Нет-нет, – успокоил ее Андрей. – Ничего не нужно. Это просто я немного рассеян сегодня. Я не злюсь на вас, Жана. Вы вообще прекрасная девушка, я за вами все время незаметно наблюдал (господи, и зачем он врет-то?) и даже решил написать с вас портрет, но не тот, как обычно… не как художник. Просто сделать вас прототипом героини моего нового романа. Вы так похожи: такая же красивая, нежная, возвышенная.

–  Ну, вы придумали, – кисло усмехнулась Жана, – красивая, нежная… Ваша жена назвала меня, помнится, куда точнее: «насекомое».

Андрей понял, что он действительно переборщил, хотя с прототипом… почему бы и нет? Все в его силах: где прибавить, где убавить. Конечно, не может быть любимая олигарха эпилептичкой. Это уже нонсенс. И тем не менее…

–  А знаете что, Снежана, у меня сегодня праздник, я сделал прорыв по своему новому роману. Как у вас со временем?

–   Ну, приблизительно, как у Пятачка из известного мультфильма про Винни-Пуха: до пятницы я совершенно свободна. Так что, учитывая, что сегодня среда…

–   Нет-нет, нам нужно всего только два-три часа. Я сейчас узнаю, на месте ли мои друзья, вы мне перезвоните буквально через десять минут, скажете, где вы находитесь, и я к вам тут же подъеду. Хорошо?

-  Даже прекрасно. Меня такой расклад более чем устраивает.

ГЛАВА 5

К счастью, Аля и Демид как всегда были дома, «висели» в Интернете. И уже через полчаса все четверо примостились на кухне, пили чай с вареньем. Родители были на работе, так что их разговору никто не мешал. Правда, он с самого начала ушел не в ту сторону, которой хотелось Андрею и его протеже.

Горячев, что называется, «наступил на любимую мозоль», вежливо поинтересовавшись, как ребята устроились после окончания института. (Он и познакомился с ними, когда возил туда Светлану на экскурсию, и, конечно, друзья – тут слишком громко сказано).

–  Да никак, – мрачно ответил Демид. – Вот сидим на шее у Алиных предков. Ворчат, соответственно. Но что делать? Где мы только ни пытали счастья, везде одна и та же история - от ворот поворот. Нет опыта работы – главная причина, а уж когда узнают, что ты инвалид, так вообще голос скучнеет до безобразия.

–  Нет, конечно, – продолжила тему Аля, – можно отдать куда-нибудь паспорт, просто числиться и получать сущие гроши, но получать хоть что-то: вообще, любому предприятию это выгодно – большие льготы при налогообложении, но опять же, как попадешь – наши ребята так с этими паспортами уже залетали, что еле выпутывались. Но я не о том сейчас. Спрашивается, зачем, собственно, нас было учить? Мы такие планы в институте строили. А здесь – вообще жульничество сплошное. Я, например, столько заказов на первых порах набрала в Сети, а деньги в итоге так ни за один перевод и не получила.

Андрей слушал эти жалобы с пониманием, но чем его тут можно было удивить? Он работал уже много лет, как вол, не разгибая спины, не мог позволить себе даже день отдыха, а есть ли она у него до сих пор, работа? Сейчас особенно непонятно его положение. Кто он, где он? Зачем в этой клетке сидит? Раб, да и только. До такого состояния он еще ни разу не докатывался.

Снежана казалась расстроенной, разочарованной. Действительно, ничего себе, олигарх! Вот уж никак она не могла ожидать, что профессия уборщицы куда надежнее, а порой и прибыльнее, чем Богом, в наказание ли, в поощрение ли, подаренный талант.

–  Они даже не захотели меня послушать, – неожиданно проговорила она, совершенно убитая.

«О, Господи, и ты туда же! Ты-то хоть где эту заразу подцепила?» – подумал Горячев, но вслух попытался поддержать девушку:

–  Ну зачем ты так, Снежка! Это общий порядок. Твои стихи обязательно прочитают, уверяю тебя. Хотя бы из уважения ко мне. Если они действительно хороши, то ребята возьмут их для своего журнала. Они хоть и ноют, но родители у Али богатенькие, работают в банковской системе, оплачивают им Интернет, компьютер дорогущий купили. У других вообще ничего нет.

«Например, у меня», – Андрею пришлось «занять» у «любимой», пошарив в секретере, на такси. Он и сейчас предложил Жане отвезти ее обратно, но та отказалась. Хорошо хоть согласилась зайти с ним в кафе, где они сейчас и беседовали, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Андрей не знал, чем помочь девушке, хотя настолько ли он был ей обязан? А уж тем более не хотелось ее разочаровывать – стихи ее были на редкость бездарные. Это даже он в состоянии был определить.

–  Ладно, а если устроить тебя в банк уборщицей? Зна-а-ешь сколько они там получают?

–   Не хочу быть уборщицей, – тихо, но твердо ответила Жана.

–   Понятно, хочешь быть столбовою дворянкой? – кивнул Андрей.

–  И дворянкой быть тоже не хочу.

–  Тогда… тогда… поступай в институт. Ребята не зря тебе посоветовали. Ты же «опорница»? Там хорошую специальность можно получить. Олег вот редактор, Аля – переводчица, двумя языками владеет: немецким и английским.

–   Да. Но на что я там буду жить? Что вы знаете обо мне? Знаете, к примеру, что родная мать отказалась от меня, и меня с малых лет воспитывала бабушка? Которая сама уже дряхлее некуда. Ей бы отдохнуть, мне бы ее содержать, а не наоборот, да не всегда получается. Кем я могу работать? Курьером? Запросто! Но все до первого припадка, а там сразу на вылет. Что ж, все правильно: несу я какой-нибудь важный документ, и вдруг – бац! – свалилась! Где потом этот документ искать? Да ладно, крутимся помаленьку!

–  Ну и что, с матерью ты совсем не видишься?

–  Почему не вижусь, поддерживаю отношения. Звоню, захожу к ней на работу. У нее новый муж, давно уже. Естественно, что она перед ним меня не афиширует. Там своих детей двое: мальчик и девочка. А настоящий мой папочка запойный был, так и умер, во сне, «захлебнувшись рвотными массами». На всю жизнь запомнила: на животе надо спать в пьяном виде, на спине очень опасно. Такая вот я: «красивая», «нежная». Еще как вы там выразились? Уже не помню.

–   «Возвышенная», – напомнил Андрей. – Неужели тебе так часто делают комплименты, что ты их моментально забываешь? Я не отказываюсь от своих слов. И если бы ты согласились мне попозировать, ну не как художнику, а как писателю, я бы тебе заплатил. То есть, не надо раздеваться, наоборот, даже иногда переодеваться для какой-нибудь сцены.

–  Вы смеетесь надо мной, – констатировала Жана. – Или просто хотите мне помочь, да возможностей у вас нет таких. Чем, интересно, вы будете со мной расплачиваться? Бабушка рассказывала, что вам денег совсем не дают. Даже пирожок не на что купить. А деньги на такси сейчас вы, наверное, у жены просто украли? Но я могла бы и без денег. Вот только это действительно не издевательство?

Андрей был уязвлен. За всю жизнь ни разу никто так не унижал его, как эта долговязая, «возвышенная», девчонка. Конечно, не со зла. Но как он сам себя довел до того, что любой, даже самый немощный и ничего не представляющий из себя человек может его так унизить?

–  Ладно, хорошо, – ответил он жестко. – Правда, так правда. Деньги я действительно украл. Даже не у жены, мы со Светланой еще не расписаны…

–   Она плохая, очень плохая, – неожиданно прервала его Снежана. –  Андрей Борисович, это не мое дело, конечно. Но со стороны подчас видно то, чего ни за что не разглядеть вблизи. Вы живете с вампиром. Именно с вампиром, потому что ничего женского в вашей Светлане нет. Она могла родиться в любом обличье, в любой стране, в любой среде, суть ее от этого не изменилась бы ни на йоту. Может быть, она была другая когда-нибудь, просто спала, не подозревая еще о своей сути, но сейчас все – пощады не ждите от нее. Она не успокоится до тех пор, пока всю кровь из вас не высосет. А потом отбросит в сторону за ненадобностью и будет новую жертву искать. И найдет, точно найдет, и снова отбросит. И так бесконечно. Бегите, бегите от нее скорее, сломя голову, зачем вам этот ряд начинать?

«Куда она вмешивается? Действительно, насекомое! Зачем лезет не в свои дела? Не понимает, что ли, что даже самым добрым людям нельзя говорить в глаза правду. Тем более такую правду.  Вернее, такую ложь!»

–  Так, и откуда же, интересно, в нас такие способности? – ехидно поинтересовался Андрей, не в силах скрыть прорывавшуюся сквозь слова ярость. – Ты ясновидящая, или просто обладаешь удивительными логическими способностями ума?

     Снежана лишь грустно покачала головой.

–  Нет, нисколько. Я просто ее, вашу жену, чувствую. Поверьте мне, просто поверьте. Есть вещи, которые и так ясно видны, в них не надо вдумываться.

Андрей, как ни пытался сдержать себя, все-таки не смог не ответить болью на боль.

–  Хорошо, я смотрю, ты не так уж и проста. Поэтому буду тебе тоже, по возможности, говорить правду. Демид, как ты видела, пролистал твою тетрадку, но промолчал. Можешь себе представить, что он шепнул мне о твоих стихах, когда провожал меня в коридоре и твою тетрадку обратно отдал?

–   Что я полная бездарь?

–   Точно так.

–   Что ж, бездарь, так бездарь. Мне и хотелось правду узнать, – с горечью ответила Жана. – Вот только не думала, что все будет обставлено настолько драматично.

Они помолчали немного. Андрей постепенно успокоился, взял себя в руки. Но разум не унимался, по привычке искал решение. «Коллизии и конфликты» – сюжетная элементарщина. Какой, интересно, здесь может быть выход?

–  Ладно, поехали, – сказал он, наконец, вставая.

–  Куда? – испугалась Снежана.

–  Да я и сам не пойму: то ли к моему самому большому врагу, то ли, наоборот – к лучшему другу.

Снежка отрицательно покачала головой.

–  Мне домой пора.

–  Нет уж, ловлю на слове – до пятницы еще целых два дня, – решительно сказал Горячев. – Как ни крути, придется потерпеть.

ГЛАВА 6

Гринин удрученно покачал головой. Затем сказал, не обращая никакого внимания на сидевшую в углу Снежану.

–  Да, Андрюша, у тебя редкий дар: то ли на свет, то ли на дерьмо, но на тебя слетается все, что есть в мире необыкновенного. Однако замену Василинке моей ты явно неудачную выбрал. Не промахнись!

Он взял кусочек бумаги из коробочки на столе и что-то нацарапал на нем. Затем протянул его Жане.

–  Позвоните по этому телефону, скажете, что от меня, возьмете с собой все, что успели накропать за свою молодую жизнь, ну а дальше – удачи вам, если откажут, я больше ничем вам не смогу помочь. Счастлив был с вами познакомиться. Дверь, надеюсь, найдете?

–  Найду, – хмуро ответила Снежка. – Это окончательный приговор?

–  Там, – многозначительно указал на бумажку Геннадий, – приговор. А окончательный? Это уж от вас зависит.

Снежана поколебалась, но в итоге ей ничего не оставалось, как ретироваться.

–  Ну и что за приговор? – полюбопытствовал Андрей, когда они, наконец, остались одни.

–  Приговор? Ну, это скорее диагноз, – пожал плечами Крокодил. – Полная бездарь. Бездарнее некуда. Но в этом как раз ее счастье. У меня есть знакомая, она уже третий ансамбль раскручивает. Так вот - такие стишки там просто на вес золота. Где ты ее раскопал-то? Так и не сказал.

–  Внучка моей домработницы.

–  А, понятно, значит, я не даром время потерял. Обедом хорошим угостят когда-нибудь при случае.

Андрей поморщился:

–  Не приведи Господь!

Геннадий вздохнул.

–  Ладно. Ничего не поделаешь. Спишем на благотворительность. Может, в основной части больше порадуешь? Говори, с чем пришел.

–  Понятно, – махнул Крокодил рукой, едва только Горячев начал ему рассказывать сюжет нового романа. – Хит. Перчик. Но, боюсь, с романом тут ничего не получится. Могут обскакать. Составляй заявку и бегом на телевидение.

Андрей помялся.

–  Может, по старой памяти, возьмешься меня подтолкнуть?

Геннадий рассмеялся.

–  Андрюха, очнись, что тут проталкивать? Говорят тебе, хит. Иди и договор составляй. Впрочем, я понял. Ты без гроша, тебе деньги нужны. Может, даже на эту дылду. Ладно, но двадцать процентов. Исключительно из-за непредсказуемости твоего характера. Вот тебе пара тысчонок, остальное завтра, после того, как твою подпись рядом со своей увижу под договором. Еще вопросы есть?

–  Да, – больше из вежливости кивнул Андрей. – Что там, в издательстве новенького?

–  Ну, вот директорша наша мужика своего с молодухой застукала, очень жаловалась на него. Грозилась, что выгонит к чертовой матери. Что еще? Готовим к выпуску неплохую книжонку женской прозы про одну уникальную стерву, настоящий бестселлер, надеемся мир удивить. «После долгого перерыва новый хит молодой, но очень талантливой писательницы Светланы Вольновой, прозванной критиками «русской Франсуазой Саган». Вроде и все! Чем ты меня порадуешь? Не поделишься ли подробностями, так сказать, из первых уст, своих феноменальных успехов на любовном фронте?

Андрей промычал в ответ что-то невразумительное и поспешил сбежать. Деньги жгли ему карман – надо было до прихода Светланы возместить недостачу в секретере.

К сожалению, автор лишен возможности выложить текст романа полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада http://epressario.com/ 

Оферта: любые разовые бумажные издания (с согласия автора).

     Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ОТЕЦ И СЫН ПИШУТ ВМЕСТЕ

Аннотация

Жанр нового романа писателя Николая Бредихина «ПЕРЬЯ» – юмористическая семейная драма с тремя основными персонажами – отец, мать и сын.

Повествование идет вроде бы от лица сына, однако главный герой здесь все-таки - отец, человек вовсе не легкомысленный и не авантюрный, как может показаться вначале, а просто не желающий примириться с тем местом, которое отвела ему судьба в жизни – быть ординарной и ничем не примечательной личностью. Он непрерывно что-то ищет, меняет места работы, соответственно, семью от этого постоянно лихорадит. Безденежье, бесперспективность… Что остается сыну? Он лишь ворчит и, как может, латает семейный бюджет.

И вот однажды отец поддается очередной завиральной идее – он пишет сценарий реалити-шоу «Перья», герои которого потенциальные сценаристы, писатели – любые «воображалы», и решает попытаться продать его на телевидение. Сын сначала отделывается ехидными замечаниями, затем, незаметно для себя, увязает в трясине.

Как ни странно, их «продуктом» всерьез заинтересовывается один из ведущих «телебоссов», однако он готов взять только основную идею, да и то не за деньги, а лишь за участие в конкурсе. Герои, понимая, что их безжалостно обманывают, долго колеблются, но в конце концов соглашаются.

Ну а дальше следует целый каскад приключений двух незадачливых авторов, явно взявшихся не за свое дело.

Однако упрямства им не занимать…

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

       ГЛАВА 1

Отец и сын, одна маленькая деталь.

«Учитесь торговать!»

ОЦУ (Очень Ценные Указания).

«Марсельеза» на французском.

–  У меня все готово. Надо пошевеливаться, иначе нас могут обскакать. Одна маленькая деталь… хотелось бы уточнить. Есть время поговорить?

Фильмы катастроф не принято начинать с самой катастрофы, куда коварнее и изощреннее бывает показать сначала предшествующий ей, идиллический, безмятежный, период. Ну а потом уже окунуть зрителя по полной программе. В то, во что вы собираетесь его окунуть. Вот только со мной такого не получилось бы при всем желании – сколько я себя помню, у меня подобного периода в жизни просто не бывало. Дни, недели, даже месяцы затишья, но чтобы идиллия! Ха-ха! Только не с моим Па!

Впрочем, я не подал виду, что трепещу, прикинулся покорной, блеющей овечкой.

–  Конечно, па! Разумеется, па!

–  Вопрос в том, чье имя должно стоять на титульном листе первым. Я думаю, что твое. Это было бы по справедливости.

–  Почему же? Почему ты так считаешь, па? – потупил я взор, образец скромности и послушания, насторожив в то же время ушки.

–  Ну, ты моложе, – великодушно рассудил отец, – тебе дольше пожинать плоды. И потом, ты придумал название. А говорят, что удачное название – это шестьдесят процентов успеха.

–  Я слышал – сорок.

–  Нет, шестьдесят. Я точно знаю. У меня прекрасная память, как тебе известно.

–  Ладно, пусть будет шестьдесят, – не менее великодушно согласился я, – но название, на мой взгляд, не главное. Название могут и переменить. Что тогда? Нет уж, если по справедливости, то надо признать, что главнее всего идея – а она целиком и полностью здесь твоя, да и в разработку ее ты гораздо больше меня труда вложил. Я уже не говорю об алфавите, ты и здесь впереди меня. Так что вопрос этот не стоит и выеденного яйца. Где-то, в чем-то я всегда готов тебе уступить, но тут ни о каких других вариантах не может быть и речи.

Отец развел руками, как бы говоря: ну и упрямый же ты, хотя по всему было видно, что он доволен таким исходом дела.

Я понимал, что впрямую его не отговорить и попытался зацепить хотя бы с краешку.

–  Но ты уверен, что все готово? Когда ты собираешься туда идти?

–  В пятницу, конец недели. Но я пойду не один. Два автора, им и идти вместе.

–  Я не смогу, это точно, – предпринял я последнюю попытку увернуться. – Не отпустят с работы. Там полный завал. В отпуска люди пошли, с больничных не вылезают.

Отец небрежно отмахнулся: тоже мне, нашлось препятствие!

–  Ничего, отпустят. Я позвоню.

Он позвонит. С ума можно сойти! Я что, еще в школе учусь? Конечно, я врал – отпроситься мне не составило бы большого труда, не так уж часто я поблажками пользуюсь, если быть точным – вообще ни разу, но что у меня,  других дел нет?

–  Не стоит, уж лучше я сам.

–  Вот и договорились. Папка со сценарием на столе в Кабинете, если будут какие-нибудь предложения по существу, еще не поздно переделать. Последний, так сказать – завершающий, взгляд.

Я ухмыльнулся: уж я постараюсь, это будет не просто взгляд, а терминальный, можно сказать – киллер-взгляд. Я вообще от всего этого идиотского «проекта» камня на камне не оставлю.

Не знаю, с какой стати мне так повезло в жизни, и мне досталась катастрофа из катастроф вместо отца. До какого-то возраста я просто смеялся, потом стал посмеиваться, сейчас иногда хочется плакать горючими слезами. Хотя человек мой па, безусловно, неплохой. Но порой мне кажется – уж лучше бы он был плохим.

Было время, когда я поддался соблазну считать отца неудачником. В этом были свои преимущества: я даже мог его жалеть, как-то оправдывать, ну а главное – просто понимать. К сожалению, этот период длился недолго, я даже не успел, как следует им насладиться.

Потому что, скорее всего неудачником был я сам. Вообще, иногда я кажусь себе страшным занудой, и очень боюсь, что останусь таким на всю жизнь. Буду постоянно брюзжать на жену, детей, если они у меня когда-нибудь появятся. Ворчун, скептик – это в моем-то возрасте! В противовес отцу – другая крайность. Вполне, впрочем, достаточная, чтобы отравить навсегда жизнь близких мне людей. Но как могло быть иначе? Надо было каким-то образом возвращать этих двух мечтателей на грешную землю, с которой они постоянно улетали. Если бы не я… с ужасом представляю, что могло бы быть, если бы не та личина, поверьте, совершенно мне чуждая, которую я вынужден был постоянно натягивать на себя.

Я даже не в состоянии перечислить все те «проекты», которыми переболел мой отец. Когда я был совсем несмышленышем, я искренне восхищался ими, посматривал на своих одноклассников свысока, ни секунды не сомневаясь в том, что скоро, очень скоро, мы станем знаменитыми, богатыми и счастливыми; пусть не самыми богатыми, и не самыми знаменитыми, но нам и половины хватит. Затем я пришел к выводу, что мой отец – непризнанный гений, точнее, не гений, но как личность и как работник он явно недооценен. Пока наконец не нашел очень удачное определение, которого придерживаюсь до сих пор, охарактеризовав его, как человека увлекающегося.

Первая идея, которую я помню: «Учитесь торговать!» Вся страна тогда вышла на улицы, тряся, чем только можно, мы трое (я был на подхвате) тоже включились в процесс. Кончилось тем, что нас прижали рэкетиры, так мы остались и без товара, и без денег, но с вполне осознанным впечатлением, что хозяевами жизни нам не стать. Дальше отец сообразил, что стране нужны экономисты, два года он грыз науку, чтобы получить второе высшее образование. А когда диплом был у него в кармане, выяснилось, что стране уже не требуется столько экономистов. Еще мы как-то решили разбогатеть на рассаде: взяли в аренду дачный участок, построили там теплицу, не выпускали из рук лопат. Естественно, нас самым подлым образом обокрали, да и теплицу развалили. Потом мы были компаньонами какого-то проходимца, предложившего нам открыть цех по производству  картошки «хруп-хруп», да и смывшегося с деньгами, которые мы взяли как ссуду в банке; так что из «хруп-хруп» получился «хруп-труп». Участвовали во всех «панамах» с акциями и облигациями. Чуть было не уехали на постоянное местожительство в Канаду, там, оказывается, трудоголики просто позарез нужны! Нам осталось только продать домашний скарб и квартиру, отдав деньги той фирме, которая нам отправиться за рубеж помогала, а они там, в Канаде, уже в валюте, должны были эти деньги вернуть. Тут, слава богу, Ма не выдержала, взмолилась, иначе количество московских бомжей на три человека точно увеличилось бы.

Но апофеоз был, когда в стране разразился кризис, а отец в это время, вместо того, что держать нас на плаву, решил разработать проект по спасению державы (как могло быть иначе, он же дипломированный экономист!). Затем, когда «проект» был отослан, мы всей семьей ждали, что вот сейчас нам позвонят прямо из Кремля, быть может, сам президент, или хотя бы его секретарь. Что остановится возле нашего подъезда черный лимузин и нас в этот самый Кремль отвезут. Но нам даже никто не ответил. Ну, с голоду мы, конечно, не помирали, так как в перерывах между своими «проектами» отец устраивался работать. Как правило, на работе его ценили, мы постепенно обрастали жирком, а затем снова спускали все до последнего.

Ясно, что в школу я ходил в дешевом китайском барахле и неизменно дырявых ботинках или кроссовках. С досадой вспоминаю свой выпускной, когда я один из всего класса щеголял в свитере и рубашке, так как деньги, на которые можно было купить костюм, мы решили использовать на модернизацию нашего компьютера (!). Я согласился, чего уж там, мне ведь надо было в институт поступать.

Кстати, вы, наверное, догадались, что в институт я так и не попал. Целый год готовился, подобрал себе вариант попроще, но отец уговорил поставить на мечту. МГУ! Только МГУ! Какие еще могут быть сомнения?! В результате я и загремел в армию.  Ну а после армии очередные идеи, очередные долги, нужно было хоть как-то семью поддерживать, стоит ли продолжать?

Итак, я торжественно прошествовал в Кабинет. История этого дворца, храма тоже в своем роде уникальна. Разработка «проектов» требует сосредоточенности, и я как-то предложил отцу перегородить большую комнату в нашей квартире надвое. Мы сколотили стеллажи из досок, заставили их книгами, перетащили в образовавшуюся каморку письменный стол, кушетку, получилось довольно уютно. Здесь как раз отец и священнодействовал, вынашивая свои замыслы. Мы долго думали, как назвать это логово: Янтарная комната, Башня из слоновой кости, Замок мудрости, но остановились, в конце концов, на самом простом варианте: Кабинет. Только будучи допущен к самому наисвежайшему проекту, я по достоинству оценил все прелести узкой, но вполне удобной кушетки, и частенько подремывал там, в то время, как мать и отец на цыпочках ходили по квартире, чтобы не спугнуть якобы вот-вот готовое осенить меня не вдохновение даже, а (бери выше!) откровение.

Но на этот раз я подавил в себе желание хотя бы на полчаса провалиться в дрему, чтобы переварить приготовленный Ма плотный обед. Сел за стол и уставился осовелым взглядом на папку. С чего все началось? С довольно безобидной моей фразы в адрес телевизионщиков:

-  Такой примитив! Неужто нельзя придумать что-нибудь действительно интересное? Называется реалити-шоу, столько денег вбухивается, а тоска смертная!

Отец согласился со мной:

-   Да, кошмар какой-то!

Ну откуда мне было знать тогда, что этот маленький камешек может вызвать такую лавину? Обыкновенная, затертая фраза. Ни к чему не обязывающее общее рассуждение. Пустое место. Ну как барабан. Но с моим отцом надо быть предельно осторожным, выбирать выражения.

Я был в шоке, когда отец дня через три подмигнул мне:

-   Знаешь, ты был прав с этими телешоу!

Что, так поздно до него дошло?

–  А не попробовать ли нам с тобой придумать что-нибудь действительно стоящее? Полагаю, немного встряхнуть этот затхлый мирок на предмет новых идей никому не помешает!

Слово за слово, идея начала обрастать подробностями. С моей стороны это выглядело достаточно примитивно: я лишь вставлял ехидные замечания, пытаясь разбить в пух и прах все, что отец придумывал. Хотя до сих пор я часто говорил о «проектах» в применении к «увлечениям» своего отца, скорее, раньше они были просто прожектами, а вот такой вариант появился впервые именно в этот раз, как и то, что мы стали «работать вместе». Помнится, первым делом я сказал Па о том, что сами идеи мало чего стоят, пора мыслить масштабно, «проектами», в которых все было бы тщательно обсчитано и обосновано: сроки, финансовое обеспечение, перспектива, реклама, сбыт готовой продукции. Отец каждый раз выслушивал мою очередную ахинею с вниманием и уважением, затем торжественно удалялся в Кабинет, чтобы записать мои ОЦУ (Очень Ценные Указания) и как следует поразмышлять над ними.

«Перья» – естественно, кошмар, а не название, я предложил его как крайнюю степень издевки, но оно как прилипло. «Воображалы», «Полет фантазии», «Тринадцатая муза», «Пегас для вас», каких только вариантов не предлагалось, но все они блекли перед этим незамысловатым словечком. Особенно, когда я набросал дизайн: три заостренных пера, продолжавших буквы вниз, в начале, середине и конце слова. Затем мы пытались вживить какой-нибудь эпитет: «Быстрые перья», «Золотые перья», «Удачливые перья», но все это сидело как на корове седло. Просто «Перья» и все, в конце концов, отец вынужден был с этим смириться.

Я слишком поздно понял тогда, что выбрал неверную тактику: проволочки, изматывания, подтрунивание – попытки на максимально возможный срок оттянуть начало катастрофы, привели к совершенно обратному результату: то, что казалось едва различимой точкой на горизонте, разрослось в итоге до размеров цунами. Самого страшного стихийного бедствия из тех, что нам довелось до сих пор пережить.

Как бы то ни было, я оторвался, наконец, от названия и начал вгрызаться бульдозером в текст дальше, но все мои попытки оказались тщетными, придраться было совершенно не к чему, мой запас скепсиса полностью иссяк. Что мне оставалось? Только выйти из Храма вдохновения и торжественно объявить буквально взмокшему от волнения отцу о том, что «продукт» готов и, что называется, ни слова в нем уже ни добавить, ни убавить.

Трудно передать, как отец был счастлив, но он недолго купался в эмоциях, тут же переведя разговор во вполне конкретную реальность.

–  Так значит в пятницу? А, сынок?

На радостях он тут же предложил мне спеть «Марсельезу» на французском, достав откуда-то пожелтевший от времени, вырезанный из газеты, текст. Я, конечно, предпочел бы «Интернационал» на русском, но, тем не менее, не стал возражать, присоединился к отцу. Ма, соответственно, тоже внесла свою лепту – накормила нас таким ужином, что мы даже телевизор не стали смотреть, завалились спать пораньше.

Впрочем, я успел все-таки выбрать минутку и объяснить матери в самых мрачных тонах, что нас в ближайшее время ожидает. Она переменилась в лице, долго молчала, затем вздохнула:

–  Надо бы продуктами запастись. Поможешь, а?

И это все, что я от нее услышал. Моя последняя надежда испарилась «словно лед под мартовским лучом солнца». «Господи, ну и дурдом!», подумал я, уже засыпая.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

ГЛАВА 2

Не та передача.

Путаясь в соплях.

Немецкий город Бремен.

Голубой воришка.

Я не знаю, о чем думают в ЧОПах, набирая таких придурков. Росточка в этом кретине было в лучшем случае метр шестьдесят пять. Маленький, щупленький, на него дунь – и улетит на другой конец земного шара. Такому не телевидение охранять, а в огороде пугалом стоять. Но рост его в данном случае не имел никакого значения. «Щуплик-зяблик» особо даже и не заинтересовался нашими личностями, просто процедил сквозь зубы:

-   Оставляйте папку, через месяц зайдете за ответом.

Я хотел было поговорить с этим салагой, по возрасту даже моложе меня, как видно, только что демобилизовавшимся из армии, но отец оттащил меня в сторону.

–   Брось! Чего ты ершишься, все равно этим мы ничего не добьемся.

–  Пусть старшего вызовет, со старшим поговорим, – не унимался я. – Чего ты так рано сдался? Надеюсь, ты понимаешь, что папку нам оставлять нельзя, нашу идею тут же слямзят?

Отец кивнул: в таком исходе он и сам не сомневался, но показал мне глазами на толпу, собравшуюся в другом углу вестибюля. Мне дальше ничего не надо было объяснять: набирают массовку для какого-то шоу. Ну да нам как-нибудь внутрь проникнуть, а там – рыбке только хвостиком вильнуть. Пусть даже и не вдвоем, какая разница? Мне даже стало интересно на какой-то момент: кому из нас двоих повезет? И я протянул руку отцу.

–  На что спорим? – тут же, без слов, понял он меня.

–  Как обычно, плитка шоколада, – пожал плечами я.

Именно плитка, а не какой-нибудь там «энергетический батончик», именно «горького», а не какой-нибудь размазни, но дело не только в этом - уговор обязательно должен быть. Я так один раз уже отца провел: в итоге договаривающиеся стороны пришли к общему мнению, что коли «приз» в споре не был оговорен, результаты спора считаются недействительными. Так мы иногда с отцом подкалывали друг друга.

Особого ажиотажа в очереди заметно не было, люди ждали спокойно, терпеливо. Потом я узнал, что денег нам никаких за такой «труд» положено не было, хотя в кино за массовку платят, ну а те, кто очень хотел попасть на экран, чаще всего своего в итоге добивались: передач было множество, на какую-нибудь всегда можно было проникнуть. Наконец, минут через десять, вышла ассистентка, выбрала несколько человек наметанным взглядом, причем нас обоих с отцом одними из первых, забрала у «счастливчиков» паспорта, куда-то унесла их – как я, опять же потом, узнал, проверила на компьютере, не примелькались ли наши физиономии в каких-либо других передачах или, не дай бог, криминальной хронике – затем некоторым паспорта вернула, а наши передала на проходную, чтобы выписать пропуска.

Хорошо, что я догадался спрятать папку на спине под рубашкой, охранник тут же впился в нас с отцом подозрительным взглядом, но промолчал. Однако внутри нас ждал сюрприз. На помощь ассистентке прибежали еще две молодые кобылки, так что – «шаг вправо, шаг влево» – осуществить наше намерение у нас не было ни единого шанса. Уже перед входом непосредственно в студию отец тихо спросил меня: «А нам это надо?», на что я тут же отрицательно покачал головой: перспектива второй раз отпрашиваться с работы меня совершенно не привлекала.

–  Не та передача, не та передача, – затараторил тут же отец. – Мы попали не на ту передачу.

Ассистентка посмотрела на нас с лютой ненавистью, но все-таки сдержалась, не стала высказывать, что она думает о нас и о «другой передаче», лишь холодно поинтересовалась:

–  А что, это так важно?

Мы тут же дружно закивали: да, да, конечно, как она не понимает? Важнее некуда.

Кто спорит? Она лишь пожала плечами и повела нас обратно к выходу. Так что и здесь наши расчеты не оправдались: хоть на террористов-смертников мы никак не смахивали, какой-то порядок здесь все-таки был.

Замена нам нашлась моментально, однако охранник окинул нас уже таким разъяренным взглядом, что отец тут же потащил меня к входной двери как нашкодившего котенка, причитая:

-   Ну, я тебе говорил, что это не здесь, говорил?

Однако на улице он приуныл.

–  Что будем делать? Может, по почте наш опус перешлем?

–  Ну да, и как потом доказывать будем, что конкретно мы с тобой пересылали? – мрачно поинтересовался я. – Нужно сначала зарегистрировать нашу идею. Есть же какое-нибудь бюро патентов. В Интернете можно узнать.

–  Да узнавал я уже, – нехотя ответил отец. – Во-первых, сама регистрация стоит недешево, а во-вторых, у нас ведь Россия, идеи у нас авторскими правами не защищаются, а начинку потом можно так переделать, что родная мама (то есть, в данном случае, родные папы - мы с тобой) не узнает. Ну что, первая атака отбита, отчаливаем? Дома обмозгуем, перестроим ряды, может, что-нибудь и придет в голову?

Я кивнул, хотя идея уползти обратно с побитым видом совершенно меня не привлекала.

–  Ладно, – сказал я, «закипая от ярости». – Интернет так Интернет.

Я позвонил на работу своему дружку Витьке Козлову, разъяснил, что нам нужно, и уже через двадцать минут все необходимые номера телефонов были у нас на руках…

–  Говорить сам будешь, – сказал я внимательно вслушивавшемуся в наши переговоры, но ничего не понимавшему в них, отцу. – У тебя голос солиднее, да и манеры пообходительнее.

Нигде наше предложение не вызывало особого энтузиазма (точнее, вообще никакого), лишь под конец зацепило.

–  Ну, па, выложись на полную катушку, – умоляюще прошипел я отцу на ухо. – «Это есть наш последний и решительный шанс».

Отец ничего не ответил, лишь показал мне кулак, чтобы я не отвлекал его.

Все остальное я пересказываю исключительно с его слов, думаю, что я вряд ли упустил хоть какую-нибудь деталюшечку, поскольку не один раз допрашивал его о том разговоре с пристрастием, буквально как на детекторе лжи.

–  Вы хоть знаете, сколько я подобных предложений в день получаю?

Голос на другом конце трубки был не чванный – с вальяжной ленцой, но в чем-то даже дружелюбный. Человек этот, несомненно, обладал недюжинным чувством юмора, это его и подводило, завлекая в своеобразную западню. Впрочем, может, и наоборот, он завлекал в ловушку других подобным образом.

–  Могу себе представить, но у нас «нечто особенного», как говорят в Одессе.

–  Вы из Одессы?

Тоже шутка.

–  Нет, мы коренные москвичи.

–  Откуда же у вас «нечто особенного»? Насколько мне известно, у нас, русских, своего юмора нет. Только три варианта, на выбор: либо еврейский, либо украинский, либо помесь того и другого, это как раз и есть Одесса.

–  Вам лучше знать. Но у нас не юмористическая передача. Просто развлекательная.

Голос на другом конце провода помолчал, но, видимо, мы оказались на высоте.

–  Ладно, ну и в чем же она, ваша идея? Развлеките меня!

–  Нет, – отец, довольный, хохотнул. – Вот так, по телефону? Мы не совсем дураки. Точнее, совсем не дураки. Потом, у нас ведь не просто идея, у нас проект, до мельчайших деталей разработанный. И вы первый, кому мы его предлагаем. Ну, решайтесь, «повезите новичкам», так в Одессе, может, и не говорят, но это не важно. Что вам стоит? Развлечетесь немного, отдохнете от своих дел и дум. А уж как нам будет хорошо!

Тут я толкнул отца в бок: господи, лишь бы ему не пришло в голову упомянуть об охраннике или о первом блине – «попытке незаконного проникновения» на территорию студии. Вроде как мы самые что ни на есть валенки, ничего в таких делах не смыслим, не ведаем. Но отец и сам догадался, о чем можно говорить, а о чем лучше умолчать.

–  Ладно, позвоните как-нибудь, – сановно согласился, наконец, голос. – Договоримся о встрече.

–  Да мы тут совсем рядом, у метро. Может, сейчас и примете? – Отец вложил в эту просьбу всю свою душу.

После некоторого колебания «вельможа» все-таки сдался.

–  Хорошо, диктуйте свои данные, я позвоню на проходную. Только учтите, времени у меня в обрез. Знаете хоть, где мы находимся?

Конечно, нет. Мой тычок не пропал даром. Отец сосредоточенно кивал, записывал и даже уточнял детали.

Я пропущу, пожалуй, описание «морды лица» (не помню, кто сказал, сам был бы не прочь узнать имя автора!),  охранника, в третий раз удостоившегося чести  лицезреть наши ну наинаглейшие физиономии. Хочу предоставить волю вашему воображению. Вот ассистентка, та просто рот разинула, да так и замерла секунд на пять, совершенно убитая хилой папочкой у отца под мышкой, пропусками в наших руках и каким-то неземным благолепием, как у двух на редкость прохиндеистых попиков, исходившим от наших умильных физиономий.

У двери отец немного помедлил, затем глубоко вдохнул и задержал дыхание, как обычно делают перед тем, как «остопориться», затем пропустил меня вперед, сунув мне под нос злополучную папку.

–  Ладно, поехали, ты Ильф, я Петров.

–  Это в том смысле, что «путаясь в соплях, вошел мальчик?» – успел пробормотать я и, не дожидаясь ответа на свой стук, мужественно открыл дверь.

Человек, сидевший в кресле за письменным столом, так и представлялся  мне: с полной, румяной, масляной рожей, в очках, ну и как же такому мужичку быть без животика?

–  Здравствуйте, – бодро представился отец. – Это мы, которые не из Одессы. Как сказал один умный человек: Бог прислал нас к вам, чтобы вы дали нам работу.

–  «Ну, я не Христос», – отпарировал «чинуша», дав нам понять, что в его лице мы, знавшие пятитомник Ильфа и Петрова чуть ли не наизусть, нашли достойного противника. – Ладно, присаживайтесь. Представляться не буду, фамилия, имя, отчество мои, и так вам известны. Не буду даже спрашивать откуда. Интернет вездесущ, я уже не говорю о всякого рода пиратских базах данных. В вашем распоряжении десять минут, так что не тяните, давайте сразу перейдем к тому, что вы называете «нечто», а я пока подразумеваю – «ничто».

Я лишний раз смог убедиться, насколько тщательно подготовился к нашему походу отец, он не поленился снабдить сценарий краткой сопроводительной запиской – синопсисом («Всего лишь две с половиной странички, высший пилотаж!»), и сейчас я буквально впился глазами в лицо Владлена Игоревича (а именно так его звали), нашего визави, тщетно пытаясь прочесть на нем реакцию на наш опус. Но мужик был кремень, ничто на его благодушном лице прочесть было невозможно. И тогда я загадал, как его поймать: если заглянет после записки в сценарий хоть одним глазком, значит, попался на крючок, не заглянет, можно со спокойной душой убираться восвояси.

Сработало! Владлен И. выхватил из середины наугад десяток строк, но и этого ему оказалось вполне достаточно. Победа! Впрочем, победа ли?

–  Да, интересно, – констатировал он. – Поздравляю! Но, к сожалению, нам это не подходит. Слишком дорогой и громоздкий проект. Я понимаю, у вас впечатление, что вы принесли совершенно готовую вещь, но вы даже не представляете себе, сколько времени может понадобиться для ее доводки. Вы просто не знаете нашей специфики. Но попытайте счастья на какой-нибудь другой «кнопке», может, вам там больше повезет?

По нашим вытянувшимся лицам он сразу понял, что мы обзвонили уже все, что только можно.

–  Мы уже пытались, – честно признался отец, – но там даже не поинтересовались, как наш проект называется.

–  Увы, к сожалению, ничем не могу вам помочь, мы просто перегружены подобными предложениями.

 В доказательство Владлен Игоревич показал рукой на полки, уставленные какими-то разномастными папками, вполне возможно, что и в самом деле всевозможнейшими плодами умов народных умельцев.

–  Но, как бы то ни было, у вас ведь это только первый блин. Дерзайте, мы всегда будем рады видеть вас с новыми идеями.

–  То есть, если перевести с русского на русский, – грустно проговорил отец, – вы советуете нам «пойти в немецкий город Бремен и стать там уличными музыкантами»?

«Чинуша» расхохотался. Да, да, не было никаких сомнений, он ценил шутку.

–  Ну почему на русский? Как раз типично одесский говорок!

–  Так может, есть все-таки какой-нибудь другой вариант? – Я был потрясен неожиданной смелостью моего отца. На моих глазах он предлагал взятку. Такого с ним никогда еще не бывало. – Вы не Христос, мы понимаем, конечно, но вы могли бы дать нам дельный совет. Как любитель юмора любителям юмора.

«Чинуша» некоторое время внимательно изучал наши совсем уже ставшие барсучьими физиономии, хотя больше для вида, потому что давно уже нас раскусил.

–   Ну, только если уж какую-нибудь совсем смешную модификацию…

– … для горячих поклонников божественного Иехиэля-Лейба Файнзильберга и братьев Катаевых.

Из всего этого диалога меня больше всего поразило, как отец смог без запинки выговорить столь трудно произносимые настоящие имя и фамилию Ильи Ильфа, автора знаменитых «Записных книжек».

–  Ну, к примеру, если бы вас очень интересовали деньги, вы могли бы это продать. В таком вот сыром виде, но с полной потерей авторства.

Наверное, это и подразумевалось еще с фразы: «Алло!» нашего звонка на телестудию.

–  Деньги нас не интересуют, – вклинился в разговор я.

«Ох, молодежь!» Двое старших осуждающе уставились на меня. Затем Владлен Игоревич пожал плечами.

–  Тогда вам действительно ничего не остается, как торжественно удалиться и отправиться в «немецкий город Бремен». Хотя, собственно, если у вас есть музыкальные способности, то зачем вам Германия? Я мог бы и здесь вам посодействовать. У нас полно конкурсов подобного рода.

Мы с отцом переглянулись. Нет, музыкальных способностей у нас отроду не наблюдалось, а условленные десять минут истекли. Нам и в самом деле ничего не оставалось, как испариться: исчезнуть в пучине, увязнуть в трясине, сгинуть - с глаз долой, а из сердца вон. Но я медлил до последней минуты, не веря, чтобы этот человек так просто нас отпустил.

Так и произошло, интуиция не подвела меня. Когда я уже готов был закрыть за собой дверь, неожиданно послышался мурлыкающий, задумчивый глас с небес.

–  Впрочем, есть еще одна мыслишка, совсем завалящая, не знаю, заинтересует ли она вас…

Мы с отцом больно столкнулись лбами, так торопились вернуться обратно в кабинет.

–  Мы готовы рассмотреть любое предложение, – с готовностью проговорил отец, умильно заглядывая в глазки Чинуше Игоревичу.

Тот не стал долго тянуть с ответом.

–  Я мог бы пообещать вам участие в этом проекте и даже гарантировать то, что вы дойдете в нем до финала. Это хорошая раскрутка, стартовая площадка для взлета. Но, повторяю, никаких прав на авторство, полная безымянность.

Он поднялся, вышел из-за стола и протянул нам для пожатия руку. Ладошка была пухлой и немного влажной. Подразумевалось, наверное, что мы должны были ее поцеловать. Но мы ее просто пожали. «Альхен, – невольно подумал я, – ясно теперь, кого он мне напоминает. «Голубой воришка». Не исключено, что и в самом деле «голубой».

–  Не спешите, подумайте, времени у вас сколько угодно. Вот только если вы куда-нибудь еще обратитесь с этим «нечто», наш уговор силу утрачивает. – Тут он шутливо погрозил пальчиком и заговорщицки понизил голос: – Он возможен только при условии строжайшей конфиденциальности.

Дальше он буквально выдавил нас из кабинета своим огромным пузом, прежде чем мы успели опомниться.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

ГЛАВА 3

С оттенком праздничности.

Суслик и Мышка.

Защита Каро-Канн.

Эфир, кефир, Гвадалквивир!

Я еле дождался момента, когда мы оказались на улице, чтобы дать волю накопившемуся возмущению. Но едва я открыл рот, как отец многозначительно поднял палец как на знаменитом плакате «Болтун – находка для шпиона!» Я поостыл: во-первых, конечно, соображения конспирации, во-вторых, мы не имели сейчас права вдвоем обмениваться впечатлениями – вопрос был настолько важен, что подлежал рассмотрению на семейном совете.

–  «Голубой воришка»! – не удержался я все-таки от гневной реплики уже на эскалаторе метро.

–  Не исключено, что действительно «голубой», – глубокомысленно поддержал мою тираду отец.

Этого нам хватило, чтобы продержаться до дома. Но и там Ма не дала нам слова сказать, пока не накормила хорошим, с оттенком праздничности (у нас подобные тонкости всегда и во всем соблюдались), обедом. И лишь потом мы собрались все вместе в крохотном помещении Кабинета (именно в Кабинете, где же еще могло подобное совещание проходить?), что было особенно проблематично, учитывая довольно обширные габариты моей ма. Достаточно сказать, что все трое мы там ни разу не собирались. Впрочем, и повода для этого раньше не было.

Перо мое бессильно описать, как это выглядело. Горящие, полные божественного вдохновения глаза Ма – я всегда ею восхищался и любовался, но такой красивой я ее никогда еще в жизни не видел. Улыбка отца, буквально упивавшегося своей победой – никогда еще я не лицезрел его победителем, и ради такого зрелища можно было простить ему все его эксперименты над нами и неудачи. Я, как новобранец, которому довелось поучаствовать в знаменитом сражении (ну чем не Бородино?)…

Наверное, к концу мы просто выдохлись, а может, просто сказались последствия «оттенка праздничности» съеденного обеда, но так или иначе, шум затих. Я первый начал приходить в себя и попытался вернуть на грешную землю своих драгоценных родителей.

–  Так что – подводя итог – нас пытаются бессовестно обмануть, и мы даже не знаем, есть ли у нас какой-нибудь выход?

–  И все-таки, главное – мы доказали, что работали не зря, и действительно чего-то стоим, – подправил меня отец, воздев по привычке вверх указательный палец.

Да, наверное, он был прав, и мы действительно что-то там, кому-то доказали. Но что толку с этого? Я уже хотел было завести свою обычную шарманку, но до матери дошло, наконец, то, что для нее было самым важным в этой истории:

–   И что, вас действительно могут показать по телевизору?

–  Шутишь? – рассмеялся отец. – Да нас будут «крутить» по «ящику» каждый вечер в течение двух-трех месяцев, мы прославимся на всю страну. Тебя и то отобразят. Даже представят всем: это ведь такая классная фишка – папа и сын участвуют в еженедельной схватке, а жена (мама) болеет за них.

Ну, это уже превосходило все возможности воображения моей ма. Чтобы ее показали по ее любимому «телеку» – в такое она точно не могла поверить.

После этого мне уже неудобно было заводить разговор о деньгах, и мы разбрелись по своим привычным местам обитания. Надо сказать, что при всей гармонии, которая царила в нашей семье, трудно было представить себе более разных людей, собравшихся по какой-то неведомой воле вместе.

Ма вся была в домашнем хозяйстве, а ее духовная жизнь не простиралась дальше мерцающего экрана телевизора. Когда она пребывала на кухне, он у нее не выключался ни на минуту. Я всегда был бессилен разгадать систему, по которой она переключалась с канала на канал, но главной ее слабостью были, конечно, сериалы. Когда я ее спросил однажды, что она находит во всей этой муре, она мне ответила: детали. Сам сюжет не имеет особого значения, он может быть любой, но вот детали: внешность какого-либо персонажа или героини, костюмы, в которые они одеты, косметика, наложенная у них на лице, какие-то поступки, взгляды, а уж диалоги – это вообще писк. Вот здесь как раз и есть правда, и есть жизнь. Ну а еще, конечно, характеры, жизненные конфликты, ситуации. В обычном фильме это теряется, там все играет на главную идею, а здесь идея – не главное, главное – мечта или жизнь, что, в сущности, одно и то же для человека, волею судеб зажатого в своем крохотном мирке и находящего своеобразную отдушину во всякого рода «мыльниках».

 Естественно, я передаю вам этот ответ своими словами, не так, как говорила мне Ма. Естественно, что как раз в силу этого вы ничего из моих объяснений не уяснили. Как многое в них не улавливал и я сам. Что же получается, иногда задавал я себе вопрос – что моя ма до сих пор мечтает о каком-то чуде, о несбыточном счастье, о принце, будучи влюблена в моего па? Видимо, чем-то он ее все-таки не устраивает? И она находит своеобразный компромисс между мечтой и реальностью? Но почему же она тогда говорит, что сериалы помогают ей осознавать, что жизнь и мечта – одно и то же?

Лишь в одном я хорошо понимал ее: сериалы помогали ей великолепно общаться с коллегами по работе. Они обгладывали там каждую порцию буквально до костей, и это во всех случаях лучше, чем говорить о взбесившихся ценах, о непомерном росте преступности, о несправедливости, проевшей все и вся вокруг или еще о чем-то подобном из конкретной, повседневной жизни.

Отец любил кино и великолепно разбирался в нем, все тома нашего справочника Видеогид были затрепаны до умопомрачения, естественно, не без моего участия – он каким-то образом сумел заразить этой любовью и меня, хотя вкусы у нас были здесь совершенно разными, порой даже диаметрально противоположными. Тем более было здорово, когда в оценке каких-то фильмов мы сходились во мнениях. Ту же «Игрушку» с Пьером Ришаром мы готовы были смотреть каждый раз, когда ее показывали по телевизору. Но когда отец пытался убедить меня, что лучшие сценарии, которые он знает – к фильмам «Принцип домино» с Джином Хэкменом и «Обманщикам» Марселя Карне, то я готов был привести ему сотню примеров («Воскрешая мертвецов» Мартина Скорцезе, «Достучаться до небес» с Тилем Швайгером, «Джулия» с Тильдой Свинтон, не говорю уже о «Танце ангела» с Джеймсом Беллуши), где сценарий был выписан и покруче. Ну и в последнее время, как я уже говорил, Па помешался на всяческих шоу, из чего, собственно, и возник сюжет, о котором я сейчас вам рассказываю.

Что касается меня, то больше всего на свете я мечтал вырваться из той клетки, которой стал для меня наш дом, точнее, наша квартира. Клянусь, я не знал ничего более ужасного, чем жизнь моего па и моей ма, но знал совершенно точно, чего я хочу и чего не хочу. Я не помню, где я вычитал или услышал эту фразу, но она буквально потрясла меня, врезалась как корабельный якорь в память: «Главное в жизни, – поучал там один герой (естественно, тот, кто постарше) другого (естественно, того, кто моложе), твердо знать, что ты хочешь. Дальше – уже нюансы». Может быть, я кажусь слишком самоуверенным, но я вполне мог, несмотря на свой недостаточно зрелый еще возраст, их обоих поучить, тех героев: очень важно знать еще, причем твердо знать, чего ты не хочешь.

Мне хотелось путешествовать, но даже в армии я служил в Москве, в двадцати минутах езды на метро от своего дома. Возможно, отец постарался, чтобы хоть как-то загладить промах с институтом, возможно – просто везение. Я хотел получить хорошее образование, но – не судьба. Я хотел бы найти девчонку, которая понимала бы, любила меня, но где она? Да и вообще: я мог бы перечислять свои мечты до посинения, но что в том толку? А уж если бы я начал перечислять то, чего я не хочу, то к этой книжке понадобилось бы издать отдельное приложение в двух-трех томах, хотя все это можно было охватить одной только фразой: то, что у меня на тот момент было.

Как я проводил свое время? Ничего интересного. Читал книги, смотрел телек, медленно, но неуклонно уподобляясь своим «предкам». В частности, сравнительно недавно я начал понимать свою ма. «Как это нет ничего по телевизору, – любила повторять она. – Не ленись, переключай почаще каналы, всегда можно найти что-то интересное». Действительно, как это может быть, чтобы не было ничего достойного внимания по телевизору? Одна «бегущая строка» чего стоит! «Суслик, вернись! Я вся твоя!!! Мышка». «Привет всему Братску! Олег». Привет, и Магадану тоже. А Президент? Представьте только, что вы беседуете с ним с глазу на глаз! Что бы вы ему высказали? Или попробуйте хоть недельку прожить по его ЦУ и чтобы при этом вам «не набили лицо», как говорят все в той же незабвенной Одессе. Окно в мир! Кем бы мы все были без «ящика»?

Частенько также, особенно по субботам и воскресеньям, я отправлялся прошвырнуться, и всякий раз при этом (как им только не надоедало), мои отец и мать многозначительно переглядывались между собой – ну вот сегодня обязательно произойдет Встреча. А может быть, она давно уже есть у него – симпатичная девчушка с кудряшками или без, наивная, улыбчивая, почтительная к старшим, начитанная (готовить – научим, в кино не разбирается – увлечем), а он просто скрывает от нас ее, сюрприз готовит? Я знал, они мечтали о внуках, их совершенно не смущала  мысль, что им придется потесниться и жить уже не втроем, а вчетвером, впятером, вшестером в нашей двухкомнатной конурке. Больше всего на свете они жалели о том, что я у них один, что не удалось им подарить мне братика или сестренку – просто время было такое, что обыкновенная детская коляска вдруг стала стоить столько, сколько раньше стоил  автомобиль, тут одного-то ребенка сложно было прокормить.

Да, девчонку хорошую я мечтал встретить, но где? На дискотеке? В Интернете на сайте знакомств? Я друзей-то всех, как-то незаметно растерял: какое общение сейчас без водки, как минимум, да и о чем с ними вообще говорить? Армию, школу вспоминать? Ну а девчонки сейчас пьют, курят, матерятся похлеще парней и, попробуй им хоть слово скажи, посылают вас вовсе не в далекий немецкий город Бремен, а сразу в очень близкие, вполне конкретные места. Ма и Па и тут ухитрились испортить меня: у нас даже в «немецкий город Бремен» никто никогда не посылал никого, достаточно было просто употребить это название в разговоре, чтобы показать, что тебя «достали». Понятно, что «доставали» чаще всего меня, или мне казалось, что меня «доставали». Ну и таких «примочек» у нас был миллион, вот только за пределами нашей квартиры этот язык был чем-то вроде китайского или зулусского. Поняли, надеюсь, теперь мою жизнь?

Естественно, без продолжения разговора нам никак нельзя было обойтись. Только собрались мы на сей раз на кухне. Я первый начал. Конечно, я был бы не я, если бы в очередной, тем более в столь ответственный, раз, не попытался вернуть моих мечтателей-«родаков» на грешную землю.

–  Ладно, допустим, – сказал я, – что нам действительно впервые в жизни повезло, и мы поймали золотую рыбку. Но, подумав, вы, надеюсь, согласны теперь со мной, что нас бессовестно пытаются обмануть? Причем довольно умело, я бы даже сказал, профессионально. Наш милый Альхен вовсе не воришка, а матерый вор, могу представить себе, сколько он загребет на том, что нам, именно нам, бог послал. Да, да, папа, мое участие в этом проекте было мизерным, ничтожным, я прекрасно сознаю это. Больше скажу тебе: я никогда не верил в него. Когда ты уточнял какие-то детали с важным видом, я просто говорил тебе первое, что мне приходило в голову, посмеивался над тобой. Сейчас я хочу в этом перед тобой повиниться. Я не понимал тебя, теперь изменил свое мнение. Ты всю жизнь шел к одной цели, ставил на одну карту, и ты выиграл. Никто в тебя не верил, а тебе повезло.

–  Ну почему, я всегда верила, – вмешалась в разговор Ма. Ей, как и отцу, показалось слишком нудным и затянутым мое предисловие. Намекая тем, что пора бы и к сути поближе перейти. Но я сегодня во время прогулки тщательно обдумал свою речь, и меня было не запутать.

–  Это хорошо, – ответил я. – Но суть в том, что вряд ли когда-нибудь еще нам такой случай представится. А здесь слава, деньги, крутое изменение судьбы. Надеюсь, вы понимаете?

–  Конечно! Естественно! – эхом отозвались оба родителя.

–  Ну, стало быть, и ладушки. Отвергнем соблазны, запатентуем наш сценарий, как положено и выставим его на аукцион. А там принцип известен: кто больше даст, тому и достанется. Вот пусть и попробуют «дать».

Ма и Па переглянулись, затем замолчали, всем своим видом выражая несогласие. Мол, ты еще молод, молоко на губах не обсохло, а жизнь есть жизнь.

–  Нам не пробить эту стену, – вздохнул Па, нарушив, наконец, молчание. – Ты молод, горяч, многого не понимаешь.

–  Нет, па, но неужели мы стерпим такое? Ты посмотри только, как он нагло вел себя. Ведь если записать его разговор на пленку, где его потом искать?

–  Ладно, запишем, разоблачим, что дальше? – спокойно спросил Па. – Что это даст нашей семье конкретно? Тебе, мне, матери. Медаль Президент пришлет или Бог на небе зачтет? А вел он себя не нагло, просто мы быстро нашли общий язык. Мерси, причем гран мерси, Ильфу и Петрову. Другим бы, может, и не предложил. Это как шахматы, главное здесь – уметь жертвовать. Помнишь, я тебе рассказывал, как чуть было не стал чемпионом школы по шахматам?

Господи, да этот рассказ я слышал, наверное, раз десять, не меньше. В шахматах мой па никакой науки не признает, играет хаотично, наобум, что ему, к примеру, какая-то защита Каро-Канн? Как бы то ни было, но на чемпионате школы он неожиданно дуриком пробился в финал. Противник у него был достойный, какой-то перворазрядник, но отец так ему зубы заговорил (это он умеет, до сих пор навыков не потерял), что тот проморгал пару хороших фигур. И вот тут «разрядничек» собрался и буквально задавил моего отца жертвами. Отец поддался, естественно, на приманку, утратил преимущество в позиции и неожиданно получил мат. Этот урок он усвоил на всю жизнь, хотя играть продолжает до сих пор в том же духе. На себе проверял – главное, не дать ему заболтать тебя.

Я знал, что если поставлю вопрос на голосование, моя карта будет бита. Ох уж эти большевики, сколько я от них натерпелся! Зачем вообще по какому-то вопросу советоваться со мной, если счет всегда неизменен: 2: 1, понятно, в чью пользу? Поэтому попытался сделать хорошую мину при плохой игре.

–  Ладно, согласен. Ваша взяла. Но вместе нам участвовать не получится. Никто мне на работе такой большой отпуск не даст, а вы прекрасно знаете, что другого чего-либо подобного, мне, без образования, не найти: программистов сейчас дипломированных пруд пруди, а если диплома нет, только в дворники или курьеры – куда мне еще идти потом прикажете?

Конечно, насчет «дворника или курьера» я сильно преувеличивал, однако в зарплате я точно резко скатился бы. К нам на фирму я устроился исключительно благодаря Витьке Козлу, он за меня поручился перед начальством. Хотя работал я на совесть и даже кое-каких выпускников Бауманки или МГУ мог заткнуть за пояс. Ма промолчала, но она знала, как никто другой, что наш семейный бюджет во многом именно на мне в последнее время держался. Достаточно сказать, что впервые в жизни у нас появился счет в банке.

Отец расстроился, но тут же вновь воспрял.

–  Одному не интересно. А что, если попробовать такой вариант: попроситься у нашего Альхена на какое-нибудь другое шоу, вроде «Как стать миллионером», но только вдвоем, что мы – хуже тех недоумков, которых обычно по телевизору показывают? Миллион не выиграем, конечно, но какой-нибудь лакомый кусочек уж точно сможем ухватить.

–  Нет, па, – проговорил я как можно мягче. – Тут я с тобой никак не соглашусь. Во-первых, откуда нам знать, как на этих шоу люди в самом деле что-то выигрывают? Во-вторых, один раз, одна игра, или три месяца кряду – есть разница? В-третьих, ты тут в родной стихии, кто может знать правила лучше тебя, раз ты их сам составлял? Ты выиграешь, обязательно выиграешь.

–  Что ж, ты прав, несомненно, прав, – невнятно пробормотал отец. – И все-таки жаль, очень жаль.

–  Согласен, жаль, конечно, просто отчаянно жаль, но ничего не поделаешь. Победитель во всех случаях может быть только один. Мое участие было бы чисто формальным. Ни второй, ни даже третий приз мне бы точно не дали, а зачем тогда подобные жертвы?

Против такого сокрушительного довода отец ничего не смог возразить, и я вдруг почувствовал, что мыслями он уже там, по другую сторону экрана. Ему, как полководцу, рисовались в воображении батальные сцены, или, как претенденту на премию «Оскар», церемония награждения…  Я был счастлив, но счастливее всех казалась наша Ма. Я представлял себе, какого труда ей будет стоить, не проговориться раньше времени о нашем семейном триумфе своим коллегам по работе, подружкам, соседям. Зато сколько потом будет гордости, звонков по телефону – чего еще можно желать?

В конце вечера отец пригласил меня на кухню и показал на два хрустальных бокала, которыми мы чокались с ним по любому удобному поводу, даже для того, чтобы просто в жару попить минералки.

–  Извини, есть только кефир, – улыбнулся он. – Но ведь это не принципиально важно, я думаю?

В принципе, какое-то значение это имело: характерного, столь милого сердцу, хрустального звона на сей раз не получилось. Но кефир был вкусным, это я хорошо помню.

Па какое-то время никак не мог успокоиться, склоняя на разные лады «бессмертные строки» «аса»  (А. С.) (асса!) Пушкина:

Ночной зефир

Струит эфир

Шумит,

Бежит

Гвадалквивир.

 Я понял, что у него заклинило, так что мне ничего не оставалось, как только к нему присоединиться. Через минуту мы уже торжественно декламировали Ма:

Струит эфир Гвадалквивир,

Окунем перья мы в кефир.

В общем, вечер удался на славу.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

ГЛАВА 4

 Реальности «реалити».

«Автора!»  «Монгол тудей».

Американщина.

Оливер Твист.

–  Что с тобой сегодня, ты совсем как вареный! – Витька прошел мимо и столкнул мой локоть со стола, думая, что я дремлю. Но я уже привык к его шуточкам и ухитрился не потерять равновесие.

–   Так, неважно себя чувствую, – отделался я дежурной фразой.

–  Понятно, а я уж думал – влюбился, или на дискотеке вчера оторвался по полной программе.

Он то ли что-то рассказывал мне, то ли о чем-то выспрашивал, однако у меня не было никакого желания вслушиваться в его болтовню. Я просто хорошо знал, что Витька, как ни много он для меня сделал, свою фамилию оправдывал, и интересы фирмы блюл как никто другой. Попробуй пачку бумаги стащить или прийти утром с похмелья, тут же настучит начальству. Натура такая. Специалист он был высочайшего класса, так что за место свое мог не бояться, его и так постоянно пытались переманить всякого рода «хэдхантеры» – охотники за головами. Он с удовольствием ходил на встречи с ними, обедал за их счет в ресторане, разыгрывал колебания, сомнения, потом, в итоге, прикрываясь малодушием, отказывался.

Впрочем, козел он и есть козел, мне-то что за дело? У нас вообще на работе типчики те еще подобрались – пальца в рот не клади. Так что посоветоваться мне было не с кем. Да и что толку советоваться? Самое мудрое было просто подождать до последнего, а потом с самым невинным видом попросить «творческий отпуск», объяснив ситуацию. Потому что если сделать это заранее, они меня выпрут на следующий же день, а это вовсе не входило в мои планы.

Как вы, наверное, уже догадались, Альхен отверг с порога наш вариант и поставил непременным условием сделки то, чтобы мы участвовали в шоу вместе. А если уж сказано «а», то нужно говорить и «б». Хотя идти на такую авантюру у меня не было никакого желания.

Надо сказать, что вообще колесо завертелось неожиданно быстро. Необходимо было срочно заменить какое-то, совсем уже потерявшее рейтинг, шоу, и мы тут вписались в самый раз. Конечно, сценарий пришлось подгонять, причем долго и нудно. Иногда требования были самые идиотские, а еще того хуже – после недели переработок какого-то куска, вдруг неожиданно все возвращалось к прежнему варианту, но затем начальство вдруг отстало от нас, дело перешло в руки профессионалов: директора, режиссера, продюсера, и все стало складываться настолько стремительно, и выглядело настолько здорово, что нам с отцом даже удивительно было –  неужели мы могли придумать такое?

Нас никто не знал из команды, готовившей шоу, контактировали мы только с Альхеном, вот почему наше участие в предварительном конкурсе, или, как его принято сейчас называть, кастинге, было не желательным, а обязательным. Хотя наши имена, несомненно, были занесены в какой-то особый список. Как бы то ни было, мы с моим па с самого начала так решили: не требовать  для себя никаких поблажек, хотели пройти на равных с другими весь путь от начала и до конца.

Я не знаю, зачем дирекции понадобилось в тот знаменательный день так долго держать нас возле двери концертной студии Останкино. Но, наверное, какой-то смысл в этом был, потому что самые неожиданные люди, всех возрастов и социальных категорий, полюбопытствовав: «За чем стоим?», как в незабвенные времена социализма, сами вдруг решали поучаствовать. Особенно это привлекало приезжих. Какая удача! Приехали посмотреть Москву, а тут конкурс. Ну а дальше, как у Цезаря: «Veni, vidi, vici» - «Пришел, увидел, победил».

Я вообще удивлялся: подумать только, такая массированная реклама шла целых полтора месяца в прессе, по телевидению, люди прилетели из Улан-Удэ, Барнаула, Владивостока, даже с Камчатки, были и иностранцы, в основном из так называемого ближнего зарубежья, а тут люди становились в очередь как в жаркий летний день за мороженым, толком даже не зная, что им придется делать.

Шоу тогда еще носило название: «Автора!» Да, собственно, это было и не название, как таковое, а анонс к рекламе. «Автора!» Приглашаем всех людей, обладающих творческими способностями в самых разнообразных литературных жанрах, принять участие в нашем конкурсе». И так далее, в том же духе.

Ну а пока нашим единственным развлечением были подъезжавшие на машинах телезнаменитости, из которых я, признаться, к стыду своему, никого не знал. Вот бы сейчас Ма сюда, она тотчас бы все объяснила. Кто визжал от восторга, кто кидался за автографом, кто просто наблюдал эти сцены со снисходительной улыбкой. Ничего, мол, скоро на равных будем общаться.

В толпе сновали журналисты с блокнотами и диктофонами, фоторепортеры, операторы с видеокамерами. Вопросы задавали, на мой взгляд, самые, что ни на есть, идиотские, в конце концов, порядком всем надоели. Некоторые от них даже стали прятаться.

Несколько ребят незамедлительно воспользовались возможностью немного поразвлечься. Лопоча что-то, кто по-английски, кто по-итальянски, кто по-французски и безбожно коверкая русский, проводили блиц-интервью с заранее составленными вопросами. Впрочем, я обратил внимание, приставали они преимущественно к красивым девчонкам и разговор, как это обычно бывает в подобных случаях, неизбежно заканчивался просьбой дать номер мобильного телефона.

Был даже один парень, который работал под монгола. Газета у него называлась как-то странно: «Монгол тудей». Хотя вполне могло быть, что он действительно был монголом, и действительно есть в Монголии такая газета.

На этих ребят, кстати, никто не обижался. Двухчасовое стояние в очереди было настолько утомительным, что любое развлечение было и в самом деле как манна небесная.

Как раз там, в очереди, мы с отцом впервые и увидели их: Девушку в черном и Ужастика. Вокруг них, кстати, больше всех терлась пишуще-снимающая братия. К каждому из них во время такого ажиотажа мы подобрались поближе, и оба раза в весьма угнетенном состоянии духа вернулись обратно.

–  Первое место, – показал отец на Ужастика, – и второе, – вздохнул он уже в адрес Девушки в черном. Мы только третьи. Но и это было бы неплохим результатом – вдруг мы кого-нибудь просмотрели.

–  Ничего, подождем второго тура, – ответил я скептически, хотя и сам нежданно-негаданно ощутил мандраж в коленках.

–  Главное – не победа, главное – участие, мы ведь с самого начала так решили, – попытался подбодрить меня Па.

Решили-то, решили, но как же без азарта, без надежды на чудо, без «А вдруг?»! Что, бороться совсем без стимула? А какой смысл?

Только сейчас вдруг эта мысль дошла до моего сознания. Отца она почему-то не угнетала. Ничего, мы просто так не сдадимся.

Наконец нас всех скопом запустили внутрь, и мы очутились сначала в холле, а затем на знаменитой сцене, знакомой по многочисленным передачам, наверное, каждому человеку в России. Впрочем, со сцены нас тут же отправили в зал, на ней остались только пять человек, которые сидели за столиками на достаточно большом расстоянии друг от друга. К каждому столику была прикреплена табличка с фамилией, сидевшего за ним члена жюри, так чтобы можно было как-то ориентироваться, к кому, с чем подходить.

Еще в очереди я поразился разномастности стоявшей публики. Здесь, в зале, была возможность присмотреться внимательнее. Никогда еще в жизни я не видел разом столько красивых девчонок. Просто живые модели, киноактрисы. Патлатые ребята с расчехленными, готовыми к бою, гитарами. Какой-то парень, забравшись на самый верхний ряд, что-то репетировал на пастушеской свирели. Еще запомнился один тип, обвешанный с головы до пят всякого рода инструментами и побрякушками, своего рода Человек-оркестр.

Шум вообще стоял невообразимый. Девицы трещали без умолку, кто-то тихо протренькивал на своей шестиструнке заветные аккорды, кто-то обменивался адресами. Совсем незнакомые между собой люди представлялись друг другу, рассказывали о себе, делились любой, мало-мальски заслуживающей внимания, информацией.

Но были и такие, которые, наоборот, сохраняли полную невозмутимость. Отгородившись от всего происходящего, они молча сидели, не снимая наушников, лишь изредка переключая плеер.

Я сбегал в холл для интереса и не пожалел об этом. Кто-то распевался, кто-то читал юморески, басни, отчаянно при этом жестикулируя. Некоторые приехали парами, и даже целыми группами. Ужастик подпирал стену, ни с кем в контакт не вступая, Девушка в черном невозмутимо курила сигарету, вставленную в длиннющий мундштук, как раз под надписью со строжайшим на сей счет предупреждением-запрещением от администрации.

Я все-таки не удержался от соблазна подойти к Ужастику, который, к моему счастью, оказался весьма общительным и обаятельным парнем.

–  Ты кто? – спросил я. – И почему такое странное одеяние?

–  Я первый российский ужастик, – торжественным тоном преподнес он мне леденящий душу набор фраз, который потом нам всем ужасно надоел в нашем скученном совместном житии, – я люблю кровь, я люблю вселять ужас. По ночам я разрываю могилы и поедаю трупы…

И тут я вспомнил, кого этот парень копирует. Какой-то фильм, название которого совершенно вылетело у меня из головы. Из того, что в ней все-таки осталось, могу сказать только, что там был молодой тинейджер в стадии ломки характера, который, шокируя своих родителей, а в особенности, гостей, постоянно ходил дома в черном плаще, с накладными огромными клыками во рту, жутко страдая от того, что ему не с кем было поделиться своими вампирскими проблемами. Спал он, соответственно, в гробу, дальше вы, наверное, сами все вспомнили. Ну а этот чудик был не только вампиром, но еще и некрофилом-людоедом. Полный дурдом!

Я решился все-таки спросить:

–  Слушай, все помню, кроме того, как фильм назывался. Какая-то американщина. Не подскажешь, случайно?

–  Нет, это профессиональная тайна, – свистящим шепотом ответил парень. Впрочем, на вид трудно было определить его возраст, так как на лице у него, как у всякого уважающего себя вампира, а тем более людоеда-некрофила, была маска.

–  Он не вампир, он Ужастик! – сказал я отцу, когда вернулся в зал.

–  Ужастик! Кто такой Ужастик? – в полном недоумении спросил Па.

–  Ну, тот парень, которому ты напророчил первое место! Кстати, не помнишь, как называется тот фильм, из которого он свой персонаж слямзил?

Но и отец это название так и не смог вспомнить. Хотя сам персонаж-тинейджер тоже глубоко ему в память врезался.

Наконец на сцену вышла директор конкурса, Римма Кошебянц, маленькая подвижная армянка, чистый колобок. Но я как-то слышал, как этот «колобок» на редкость виртуозно ругался матом, а уж курила она просто как паровоз.

–  Внимание, – проговорила Римма Аракеловна своим низким грудным голосом. – Мы начинаем. То, в чем вам предстоит принять сегодня участие, называется кастинг. Надеюсь, что тут в зале нет случайных людей, и все вы знаете условия нашего конкурса. Тем не менее, напоминаю: речь идет не об исполнителях, а об авторах. Басни Крылова, юморески Зощенко, песни с текстами Михаила Шафутинского или, тут она сделала реверанс в сторону сцены, Игоря Николаенко вы можете приберечь для каких-нибудь творческих вузов. Здесь принимается только то, что вы написали сами, качество исполнения в расчет не идет. Порядок прост: вы, когда подойдет ваша очередь, выходите на сцену, подходите к столикам, за которыми члены жюри с вами будут проводить собеседование. Помимо того, что вы сейчас сочтете нужным рассказать или исполнить, вы можете предъявить также любые материалы, которые вы принесли с собой: диски CD, DVD, рукописи рассказов, романов, сценарии клипов, фильмов, в общем, все, на что вы способны. Если вас отметили, вы получаете специальную карточку, таких карточек вы, соответственно, максимально можете набрать пять. Уходя, вы отдаете эти карточки секретарю нашей комиссии, который сидит сейчас в холле, затем ждете вызова на второй тур. Естественно, тем, кто не получил ни одной карточки, вызов не светит. Чудес на свете не бывает. Удачи вам всем!

Тотчас захлопали сиденья стульев. Те, кто попал сюда по чистой случайности, решили не терять дальше времени даром. Однако большинство из этих «случайных», как я понял, предпочли остаться. Зрелище предстояло весьма небезынтересное, да и обстановка располагала. Не говоря уже о том, что была прекрасная возможность засветиться: все репортеры и операторы тут же, вслед за нами, переместились с улицы внутрь здания. Была и специальная бригада уже нашего телешоу, но она целиком находилась на сцене, сфокусировав свое внимание на выступлениях участников, лишь изредка выхватывая какие-то кадры из зрительного зала.

Несмотря на предупреждение Риммы Кошебянц, нашлось немало желающих продемонстрировать свои актерские или музыкальные способности. Их, естественно, с позором выгоняли. Я без труда разгадал, что этими людьми руководило: воспоминание о том, как им довелось однажды выступать на самой знаменитой концертной площадке страны, будет греть им душу потом всю жизнь. Особенно, если друзья успели их снять на фото или видео. Хотя, конечно, часть людей, находясь в холле и усиленно репетируя, действительно не слышала предупреждений директора шоу.

В общем, все обстояло далеко не так просто, как виделось устроителям. Тем более что и сами члены жюри, народ весьма разномастный, не совсем хорошо представляли себе, чего им требовать от конкурсантов.

Мы с отцом сознавали, что мы были единственные, кто имел возможность, как следует к конкурсу подготовиться, так как никто лучше нас не знал его условий. Конечно, нам неведомо было, кто конкретно будет сидеть в жюри, но вот их профессии были достаточно хорошо известны.

«Юмор. Пародии». Здесь нас ожидал сам Ефим Бухтин, мы довольно сносно с ним похохмили и отдали на просмотр рукопись рассказа, который мы в спешном порядке, буквально за два вечера, состряпали. В нем мы использовали богатый опыт нашей Ма. «Ха, как это нет ничего по телевизору? По телевизору всегда есть, что посмотреть!»

Рассказ назывался «Не надо о грустном». Герою там, много времени проводящему перед телевизором, неожиданно начинает казаться, что популярная певица с ее супершлягером «Не надо о грустном!», поет с некоторых пор только для него, постоянно делает ему какие-то таинственные знаки, посылает признания, мечтает с ним познакомиться, даже встретиться. Он старательно вникает в смысл ее загадочных посланий, не уставая мурлыкать себе под нос: «Не надо о грустном, не надо!», и обнаруживает, что его догадки подтвердились: он действительно любим.

Сначала общение с певичкой льстит самолюбию героя, затем начинает его раздражать («Не надо, не надо, не надо!»): он грязно ругается в своих ответных посланиях и даже делает попытки к рукоприкладству. Однако певичке это даже нравится, во всяком случае, она не подает вида.

В итоге выясняется, что герой – заурядный пациент психушки. В частности, «сеструха», о которой он постоянно по ходу повествования упоминает («Сеструха говорит: «Нет там ничего, по телеку, я смотрела программу». Она ничего не понимает: зачем программа? Как это нет ничего по «ящику»? В нем всегда есть что посмотреть. Одна «бегущая строка» чего стоит!» «Сеструха говорит: «Что ты все время пялишься на эту «строчку»? Ты что, надеешься, что тебе самому кто-нибудь какое-нибудь послание передаст?» «Конечно! А чем я хуже других?», отвечаю), на самом деле сестра медицинская.

Ему каждый день дают много таблеток, которые он утаивает, а затем выпивает сразу, в лошадиных дозах, составляя немыслимые коктейли (большая, маленькая, зелененькая, красненькая, оранжевая). («Я удивляюсь врачам, за кого они нас здесь принимают? С этими таблеточками и обезьяна сообразила бы. Тем более, если посадить ее в клетку. Мы что, по их мнению, глупее обезьян?»).

Видения ему, соответственно, предстают самые разные, совершенно фантастические, а вот тут как заклинило: какое сочетание ни придумай, опять она, всегда она, всюду она! Поразмыслив, этому «клину» он находит только одно объяснение: его разгадали, пора выписываться.

Каюсь, не бог весть что, но Ефиму понравилось. Больше всего он хохотал над выражением, которым герой характеризует самого себя: «Особенно, если учесть, что у тебя в голове кукушка наср…».

Еще он нас, понизив голос, спросил: «А певица эта, Калерия, да? А «Шрэка» вы не боитесь?» Мы поняли, кого он имел в виду – мужа Калерии, Иосифа Перегудина.

Па тут же нашелся и рассмеялся в ответ:

–  Не-а, не боимся, – он показал ладонью сначала совсем рядом с полом, затем задрал ее вверх, насколько рука позволяла: – Кто мы, и кто они!

Я не случайно так обстоятельно рассказал об этом случае – это был наш маленький триумф. Ма онемела, когда мы предъявили ей в качестве доказательства фотографию (Ефим принес ее одну, чтобы подарить только самому лучшему) с автографом одного из самых любимых ее актеров-юмористов. А уж рассказ о том, как мы проходили собеседование с ним, она заставляла нас повторять чуть ли не с десяток раз.

На следующем конкурсе: «Поэты. Поэты-песенники», (подразумевалось также, что в нем могут участвовать сценаристы различных мероприятий, музыкальных клипов и пр.), мы решили пойти на чистейшей воды дурь по бессмертному рецепту небезызвестного Ниагарова Валентина Катаева. Там, «мой друг Ниагаров», на каких только поприщах не перепробовавший себя и подвизавшийся на сей раз в журналистике, в каждой газете, куда он, перебегая с этажа на этаж в одном и том же здании, предлагал свои опусы, менял только профессию своего героя, величая его везде одинаково – Митрий («Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах и весело крикнул: «Кубрик!» «Старый химический волк Митя закурил коротенькую реторту и, подбросив в камин немного нитроглицерину, сказал: «Так что, ребята, дело азот». «Старый железнодорожный волк открыл семафор и вошел в тендер, где ютилась его честная, несмотря на ее многочисленность, семья... …Умаялся я, Октябрина», - сказал Митрий жене»).

В данном случае из нашего опуса о пациенте психушки мы оставили только идею шлягера, который так досаждал ему, срочно сочинив для него «забойный» текст («Не надо о грустном, не надо!»). Можете себе представить, какая это была белиберда, не говоря о совсем уж примитивном мотивчике, на который мы ее проблеяли. Николаенко с большим трудом выслушал нас до конца и вздохнул с большим облегчением, когда мы переместились от него к другому столику.

–  Ничего, ребята, может вам в другом месте больше повезет, – с натужной любезностью проговорил он. Я искренне надеялся, что в жюри самого телешоу он не войдет, наверняка мы ему запомнились. Наше место тут же занял какой-то блондинистый патлатый бард, и уже с первого аккорда на гитаре между ним и популярным певцом-композитором установилось полное взаимопонимание.

Самому кассовому нашему кинорежиссеру, успешно подвизавшемуся даже в Голливуде, мы всучили заявку под названием «Вся рать земная». Сюжет там был прост, как апельсин: при нашествии инопланетян погибают все люди, и тогда в сражение с галактическими завоевателями вступают языческие духи (эльфы, лешии, домовые и пр., и пр.) со всех сторон света, перед лицом смертельной опасности решившие объединиться.

Их постоянные споры между собой, раздоры, амбиции – все как у людей. В конце концов, они побеждают и вытесняют захватчиков за пределы Земли. Амбиции столь сильны, что духи по инерции продолжают сражаться дальше уже между собой, но, к счастью, вовремя прекращают братоубийственную войну.

Завершается этот эпос тем, что какой-то не то эльф, не то гном сидит под деревом со всякой снедью, разложенной на траве, и пытается приручить обезьяну, заставить ее слезть с дерева, чтобы выдрессировать ее на человека. А упрямая обезьяна, соответственно, никак не желает поддаваться дрессировке.

По заявке, тщательно расписанной и составленной по всем правилам (мы сумели достать образчик), мы предусматривали несколько вариантов воплощения этой бредовой «саги»: киноблокбастер, телесериал и многосерийный мультик.

Проект был мощный, но в исполнении совершенно нереальный, однако режиссеру, не буду приводить его фамилию, она и так достаточно хорошо известна, крыть было нечем, и ему ничего не оставалось, как только, почесав затылок, выдать нам вожделенную карточку.

Так же легко мы вырвали карточку и у представителя известного издательского дома. Сюжет нам подсказала Ма, это была действительная история одной ее знакомой. Мы на действительность, естественно, начхали, и все переврали, как только смогли, однако варево, как ни странно, получилось вполне съедобным.

Роман мы назвали «Нежная». Героиня – молодая девчонка, бежавшая в Москву из провинции, и не поднявшаяся здесь выше уровня бомжихи с площади Трех вокзалов. Она – член банды, просит милостыню у людей с одной только целью – высмотреть, есть ли у них какие-нибудь деньги, а после дать знак своим подельникам, чтобы они их ограбили.

Так ей попадается на пути одна старуха, которая решает немного поддержать и даже приютить ее. То, что ей удалось пробраться к старухе домой, «героиня» считает необыкновенной удачей, и, общаясь со своей благодетельницей, делает вид, что терпеливо выслушивает все ее воспоминания и наставления, в то же время выжидая момент, как связаться со своими друзьями и осуществить свое преступное намерение. («Да это же "Оливер Твист»! Чистейшей воды! Плагиатом попахивает», – прервал меня на этом месте отец, затем махнул рукой – черт с ним, сойдет вполне для собеседования).

Однако, тщательно обшарив в отсутствие старухи квартиру, девчонка не обнаруживает в ней ничего ценного. Тогда у нее возникает мысль отторгнуть у старухи жилплощадь (тут уж мы открестились, как могли от знаменитого Чарльза Диккенса), однако та делает неожиданный ход, который вновь ставит героиню в тупик: выправляет ей паспорт, удочеряет и прописывает у себя.

Теперь героине нет смысла обращаться к бандитам, а сама убить старуху она не решается. Намерения оттягиваются и оттягиваются, а между тем старуха умирает. Сын тут же является, чтобы предъявить свои права на наследство, героиня уговаривает его дать ей пожить в этой квартире полгода, после чего она полностью откажется от всех прав на нее.

В общем, чепуха чепухой, но дальше мы начали усложнять сюжет. Героиня предстает вначале совершенно размытой личностью. У нее нет своей жизни, она живет жизнью, личностями, мечтами, устремлениями других людей.

Сначала это ее подруга Люська, погибшая, став жертвой насильников, но с самых детских лет мечтавшая о нормальной, человеческой жизни. Чтобы не повторить ее судьбу, героиня и уезжает в Москву, однако поначалу ее (Люськины) мечты терпят крах. Затем она живет жизнью банды, в которую даже и не входит, а так, вроде как стажируется. Потом наступает очередь старухи, и так далее.

В конце концов, героиня выпрямляется и находит свой собственный путь. Ну и, естественно, обретает, наконец, долгожданное счастье.

Вообще мы были потрясены, как просто замысливать что-то, зная, что не нам это исполнять.

Владимиру Позднякову, сидевшему за столиком «Журналистика. ПиаР», мы хотели всучить юмористическое интервью (опять «Мой друг Ниагаров»), нет-нет, не с Калерией, конечно, а с неким знаменитым киноартистом, коснувшись, преимущественно, его участия в телесериалах.

Главной хохмой, естественно, было содержание этих сериалов, однако мэтр не оценил нашего юмора, он внимательно посмотрел на нас поверх очков (уж он-то точно запомнит, причем на всю жизнь, наши физиономии) и прервал в самом начале наше выступление.

Кстати, он был единственным, кто поднял вопрос о том, почему мы проходим кастинг не по отдельности, а именно дуэтом. Как ни странно, он оказался прав, в условиях конкурса такой вариант не был предусмотрен. Мы с отцом застыли в ужасе, ожидая, что будет дальше. Как же мы могли столь важный момент упустить? Тоже мне «авторы»!

Впрочем, Римма Аракеловна тут же созвонилась с Владленом, и он решил этот вопрос в нашу пользу: условия были дополнены. Но поволноваться нам пришлось изрядно.

Кроме того, только сейчас мы оценили сообразительность тех ребят, которые вроде как у красивых девчонок в очереди номера мобильных телефонов выспрашивали: они совсем не дурачились, как мы опрометчиво полагали, они работали, и их труд не пропал даром: материалы, ими добытые, имели у Позднякова большой успех.

И как только мы сами до такого простого варианта не додумались, позволили себя обскакать? Что ж, хороший урок на будущее: никогда нельзя недооценивать своих соперников.

Как бы то ни было, мы возвращались домой окрыленные, поздравляя друг друга с заслуженной победой: все-таки три карточки из пяти! По пути мы зашли в магазин и долго решали, какую минералку нам выбрать. В конце концов, остановились на пузатой бутылочке «Перье». Знай наших, полку миллионеров прибыло. Конечно, в принципе-то, мы бы предпочли «Боржоми», но название на редкость подходило к нашему случаю!

В довершение всего Ма показала нам диск DVD с записью двух наших засветок в теленовостях. Одно блицинтервью мы даже сами воочию на исходе вечера увидели. Но, естественно, доминировали там Ужастик и ребята с гитарами. Я полагаю, что и не все тележурналисты еще хорошо знали суть шоу, которое им потом три месяца предстояло освещать. Разумеется, я имею в виду не на нашу, а другие «пипочки».

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

ГЛАВА 5

 Реальности «реалити» – 2.

Ободранные обои.

Кофе со «слипками».

Любовь слепа.

Мудрена Матрена. 

Конечно, нам, москвичам, было легче. С иногородними доходило до смешного: едва они успевали добраться домой, как в тот же вечер им звонили с просьбой явиться на второй тур. Некоторых же родные заворачивали прямо с порога: мол, знаем, знаем, поздравляем; не раздевайся – поешь, перепакуй чемодан, и обратно – ты прошел.

Мы с отцом тоже не избежали сюрприза: по инерции (в данном случае, «инерции мышления» – сообразительности не хватило) мы предполагали, что второй тур будет проходить приблизительно так же, как и первый, только с меньшим количеством участников. Однако действительность превзошла наши ожидания.

Представьте себе довольно большую комнату, одна половина которой была отделана и даже декорирована атрибутикой нашего конкурса, а вот на второй валялись доски, куски штукатурки, был сложен какой-то запылившийся хлам, на стенах висели ободранные обои. Я до сих пор понять не могу, каким образом телеоператорам удавалось так проводить съемки, что эта незавершенка не попадала в кадр.

По компьютеру у членов жюри, один у директора, и три десятка непосредственно в зале. Участников набралось не больше ста. Выход после испытания был предусмотрен так, чтобы не было никакой возможности обменяться впечатлениями с теми, кто еще только ожидал своей очереди. Мобильники у нас предусмотрительно отобрали.

В общем, получилось нечто среднее между выпускными школьными экзаменами и творческим конкурсом в вузе.

Жюри тоже поменялось, за исключением Игоря Николаенко. Ефима Бухтина заменил Михаил Задорожный, Позднякова – Марина Майская, хорошо известная нам с отцом по публикациям в «МК»,  еще добавились скандальная писательница Юлия Шипова и до сих пор непревзойденный еще со времен социализма, лучший, на наш взгляд, киносценарист в России, Эдуард Володин. Это уже была часть той команды, которой и предстояло делать шоу от начала и до конца.

Самым нудным было ожидание. Поначалу мы с отцом, чтобы чем-то занять себя, решили путем наблюдения составить хоть какое-то представление о правилах игры, в которой нам предстояло участвовать, затем поняли, что можем так перегореть раньше времени и стали просто глазеть на остальных претендентов.

 Как раз здесь и всплыло название «Перья». Смеялись над этим вариантом все, кому не  лень, но никому так и не удалось придумать ничего более подходящего. Хотя как только они не изощрялись! Были тут и: «Ни пуха, ни перья!» с ударением на последнем слоге, и «Чернильные крысы», но самую лучшую пародию придумал все-таки мой отец – «Перья». Он сказал, что так один его знакомый алкоголик это слово выговаривал. (Никогда бы не подумал, что у моего па могут быть такие знакомые!).

Умением работать на компьютере сейчас никого не удивишь, но я все-таки был профессионалом и, усевшись перед монитором, уже ничего не боялся, чувствовал себя как рыба в воде.

Когда мы ввели наши данные, на экране тут же зависла цифра 60. Я заглянул в «Мастер-подсказчик», где мультяшный бородатый мужичок, весьма похожий на того, который сидел сейчас за директорским дисплеем, радостно сообщил нам, что за три карточки, нами полученные, мы получили по максимуму, а вот Николаенко с Поздняковым оценили наши способности как совершенно нулевые. Ладно, Николаенко, мы не спорили, а вот Поздняков мог бы и не выпендриваться со своим жирным «колом», а хотя бы хиленькую двоечку поставить. В общем, с Ниагаровым не получилось, у Ильфа и Петрова есть похожий персонаж, гораздо более колоритный, не спорю – Никифор Ляпис-Трубецкой, которого они с Ниагарова без зазрения совести передрали, лучше бы мы на него поставили. Все-таки, Гаврила – не Митрий, «Гаврилиаду»  («Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег…». «Служил Гаврила за прилавком. Гаврила флейтой торговал…». «Гаврила шел кудрявым лесом, Бамбук Гаврила прорубал…») все знают, хотя, на мой взгляд, «поковырял бушпритом в зубах» – гораздо смешнее.

Задания были на редкость простыми.

«Курьезы, которые вы видели, слышали или самим их выдумать».

Господи, да этого добра у нас! Фантазия наша была просто неиссякаема. Тут и «генерал в останках» (вместо «в отставке») и «кофе со слипками». В общем, не будите в кошке зверя! Хотя за то, что это именно наши хохмы, а не заимствованные, с полной уверенностью мы бы не поручились. Подобной чепухи столько носится в воздухе! Просто выше головы.

«Прописать в художественной форме эпизод на основе короткой заметки в криминальной хронике».

Плевое дело! Опять же - не нам читать!

«Сочинить текст песни, отталкиваясь от первой строчки: «Любовь слепа».

Оттолкнулись! Правда, дальше второй строчки дело не пошло: «Но сердце мудро!»

 Мудрена Матрена! Мы особо и не огорчались. После первого блина у нас и второго не получилось – мы уже поняли, что Николаенко нам не перемудрить.

«Неуловимые мстители» возвращаются. Ваш вариант»!

 Да, загнул дядя Эдуард! Куда они могли бы еще пойти со своими «способностями»? Только в бизнес!

«Подготовьтесь к интервью со знаменитым человеком».

Ну, тут нам представилась полная возможность реабилитировать себя в журналистике. Двухтомник «Москва театральная» мы всей семьей до дыр зачитали, знали, чем Марине Родионовне угодить.

На выходе мы столкнулись с Ужастиком. Я воспользовался возможностью познакомить с ним своего отца. К психологу мы пошли сразу втроем, похохотали из последних сил.

И лишь на пути к дому мы с отцом одновременно вспомнили,  переглянувшись: Девушка в черном! Как же так получилось, что ее на втором туре не было? Собрала все пять карточек и пошла дальше вне конкурса?

Что ж, настал момент рассказать о Девушке поподробнее. Хотя, как это возможно описать, я просто не представляю себе. Небольшая шляпа с полями, стилизованная под ковбойскую, легкие летние сапожки, заправленные в них элегантные брючки. Курточка такого же типа, блузка, расшитая бисером, не доходящая до пупка. Естественно, пирсинг на этом пупке, серебряные кольца-сережки, мундштук, о котором я уже упоминал и маленькая, чисто символическая, дамская сумочка на цепочке. Что это? Просто одежда, аксессуары. Но как передать образ, витавший в воздухе? В котором сосредоточились все киношные дивы, все персонажи кино– и теле- грез? Мечта, которую невозможно было даже желать, до того она была прекрасна. Я ничего не понимаю в макияже, но он был какой-то особенный, театрализованный. А как она двигалась, каким взглядом на всех смотрела!

Кстати, понять не могу, почему именно к нам она подошла с вопросом:

-   Простите, не подскажите, что здесь происходит?

-   Конкурс на предмет наличия литературных способностей.

-   И что, может участвовать каждый, любой?

Каждый, любая, эк отмочила! Она-то любая! Голос у нее был нежный, с хрипотцой. У нас с отцом просто поджилки тряслись от него. А еще от ласковой, с лукавинкой, усмешки.

-   А что, может, и мне попробовать?

Этак задумчиво, но без всякого напряжения. Разумеется, пока мы разевали рот, ее тут же перехватили. Через пару минут она уже стояла в первом десятке, окруженная толпой таких же, как мы, буратин с разинутыми ртами, причем там были не только парни, у женщин от нее крыша отъезжала с не меньшей скоростью.

Мы еще раз переглянулись с отцом: кто, какой гад, мог ее «зарезать», из членов жюри? Неужели все вместе? Не может быть такого! Наверное, просто набрала пять карточек, посмеялась своему успеху и исчезла так же нежданно, как и появилась. Какое будущее могло ожидать такое неземное видение? Какой-нибудь сверхбогач, «новый русский», заточит ее в неприступном тереме, сосредоточит всю на воспитании детей? Нет, такая женщина не могла принадлежать одному человеку, ей должны были поклоняться все, как Марлен Дитрих, Мэрилин Монро, Софи Лорен.

–   Тут ты был не прав, па, – с усмешкой покачал головой я, – что она могла быть второй. Только первой. Ужастик ей и в подметки не годится.

–  Ничего, – бодро ответил мой па. – Зато теперь мы – вторые.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

ГЛАВА 5

 Реальности «реалити» – 2.

Ободранные обои.

Кофе со «слипками».

Любовь слепа.

Мудрена Матрена. 

Конечно, нам, москвичам, было легче. С иногородними доходило до смешного: едва они успевали добраться домой, как в тот же вечер им звонили с просьбой явиться на второй тур. Некоторых же родные заворачивали прямо с порога: мол, знаем, знаем, поздравляем; не раздевайся – поешь, перепакуй чемодан, и обратно – ты прошел.

Мы с отцом тоже не избежали сюрприза: по инерции (в данном случае, «инерции мышления» – сообразительности не хватило) мы предполагали, что второй тур будет проходить приблизительно так же, как и первый, только с меньшим количеством участников. Однако действительность превзошла наши ожидания.

Представьте себе довольно большую комнату, одна половина которой была отделана и даже декорирована атрибутикой нашего конкурса, а вот на второй валялись доски, куски штукатурки, был сложен какой-то запылившийся хлам, на стенах висели ободранные обои. Я до сих пор понять не могу, каким образом телеоператорам удавалось так проводить съемки, что эта незавершенка не попадала в кадр.

По компьютеру у членов жюри, один у директора, и три десятка непосредственно в зале. Участников набралось не больше ста. Выход после испытания был предусмотрен так, чтобы не было никакой возможности обменяться впечатлениями с теми, кто еще только ожидал своей очереди. Мобильники у нас предусмотрительно отобрали.

В общем, получилось нечто среднее между выпускными школьными экзаменами и творческим конкурсом в вузе.

Жюри тоже поменялось, за исключением Игоря Николаенко. Ефима Бухтина заменил Михаил Задорожный, Позднякова – Марина Майская, хорошо известная нам с отцом по публикациям в «МК»,  еще добавились скандальная писательница Юлия Шипова и до сих пор непревзойденный еще со времен социализма, лучший, на наш взгляд, киносценарист в России, Эдуард Володин. Это уже была часть той команды, которой и предстояло делать шоу от начала и до конца.

Самым нудным было ожидание. Поначалу мы с отцом, чтобы чем-то занять себя, решили путем наблюдения составить хоть какое-то представление о правилах игры, в которой нам предстояло участвовать, затем поняли, что можем так перегореть раньше времени и стали просто глазеть на остальных претендентов.

 Как раз здесь и всплыло название «Перья». Смеялись над этим вариантом все, кому не  лень, но никому так и не удалось придумать ничего более подходящего. Хотя как только они не изощрялись! Были тут и: «Ни пуха, ни перья!» с ударением на последнем слоге, и «Чернильные крысы», но самую лучшую пародию придумал все-таки мой отец – «Перья». Он сказал, что так один его знакомый алкоголик это слово выговаривал. (Никогда бы не подумал, что у моего па могут быть такие знакомые!).

Умением работать на компьютере сейчас никого не удивишь, но я все-таки был профессионалом и, усевшись перед монитором, уже ничего не боялся, чувствовал себя как рыба в воде.

Когда мы ввели наши данные, на экране тут же зависла цифра 60. Я заглянул в «Мастер-подсказчик», где мультяшный бородатый мужичок, весьма похожий на того, который сидел сейчас за директорским дисплеем, радостно сообщил нам, что за три карточки, нами полученные, мы получили по максимуму, а вот Николаенко с Поздняковым оценили наши способности как совершенно нулевые. Ладно, Николаенко, мы не спорили, а вот Поздняков мог бы и не выпендриваться со своим жирным «колом», а хотя бы хиленькую двоечку поставить. В общем, с Ниагаровым не получилось, у Ильфа и Петрова есть похожий персонаж, гораздо более колоритный, не спорю – Никифор Ляпис-Трубецкой, которого они с Ниагарова без зазрения совести передрали, лучше бы мы на него поставили. Все-таки, Гаврила – не Митрий, «Гаврилиаду»  («Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег…». «Служил Гаврила за прилавком. Гаврила флейтой торговал…». «Гаврила шел кудрявым лесом, Бамбук Гаврила прорубал…») все знают, хотя, на мой взгляд, «поковырял бушпритом в зубах» – гораздо смешнее.

Задания были на редкость простыми.

«Курьезы, которые вы видели, слышали или самим их выдумать».

Господи, да этого добра у нас! Фантазия наша была просто неиссякаема. Тут и «генерал в останках» (вместо «в отставке») и «кофе со слипками». В общем, не будите в кошке зверя! Хотя за то, что это именно наши хохмы, а не заимствованные, с полной уверенностью мы бы не поручились. Подобной чепухи столько носится в воздухе! Просто выше головы.

«Прописать в художественной форме эпизод на основе короткой заметки в криминальной хронике».

Плевое дело! Опять же - не нам читать!

«Сочинить текст песни, отталкиваясь от первой строчки: «Любовь слепа».

Оттолкнулись! Правда, дальше второй строчки дело не пошло: «Но сердце мудро!»

 Мудрена Матрена! Мы особо и не огорчались. После первого блина у нас и второго не получилось – мы уже поняли, что Николаенко нам не перемудрить.

«Неуловимые мстители» возвращаются. Ваш вариант»!

 Да, загнул дядя Эдуард! Куда они могли бы еще пойти со своими «способностями»? Только в бизнес!

«Подготовьтесь к интервью со знаменитым человеком».

Ну, тут нам представилась полная возможность реабилитировать себя в журналистике. Двухтомник «Москва театральная» мы всей семьей до дыр зачитали, знали, чем Марине Родионовне угодить.

На выходе мы столкнулись с Ужастиком. Я воспользовался возможностью познакомить с ним своего отца. К психологу мы пошли сразу втроем, похохотали из последних сил.

И лишь на пути к дому мы с отцом одновременно вспомнили,  переглянувшись: Девушка в черном! Как же так получилось, что ее на втором туре не было? Собрала все пять карточек и пошла дальше вне конкурса?

Что ж, настал момент рассказать о Девушке поподробнее. Хотя, как это возможно описать, я просто не представляю себе. Небольшая шляпа с полями, стилизованная под ковбойскую, легкие летние сапожки, заправленные в них элегантные брючки. Курточка такого же типа, блузка, расшитая бисером, не доходящая до пупка. Естественно, пирсинг на этом пупке, серебряные кольца-сережки, мундштук, о котором я уже упоминал и маленькая, чисто символическая, дамская сумочка на цепочке. Что это? Просто одежда, аксессуары. Но как передать образ, витавший в воздухе? В котором сосредоточились все киношные дивы, все персонажи кино– и теле- грез? Мечта, которую невозможно было даже желать, до того она была прекрасна. Я ничего не понимаю в макияже, но он был какой-то особенный, театрализованный. А как она двигалась, каким взглядом на всех смотрела!

Кстати, понять не могу, почему именно к нам она подошла с вопросом:

-   Простите, не подскажите, что здесь происходит?

-   Конкурс на предмет наличия литературных способностей.

-   И что, может участвовать каждый, любой?

Каждый, любая, эк отмочила! Она-то любая! Голос у нее был нежный, с хрипотцой. У нас с отцом просто поджилки тряслись от него. А еще от ласковой, с лукавинкой, усмешки.

-   А что, может, и мне попробовать?

Этак задумчиво, но без всякого напряжения. Разумеется, пока мы разевали рот, ее тут же перехватили. Через пару минут она уже стояла в первом десятке, окруженная толпой таких же, как мы, буратин с разинутыми ртами, причем там были не только парни, у женщин от нее крыша отъезжала с не меньшей скоростью.

Мы еще раз переглянулись с отцом: кто, какой гад, мог ее «зарезать», из членов жюри? Неужели все вместе? Не может быть такого! Наверное, просто набрала пять карточек, посмеялась своему успеху и исчезла так же нежданно, как и появилась. Какое будущее могло ожидать такое неземное видение? Какой-нибудь сверхбогач, «новый русский», заточит ее в неприступном тереме, сосредоточит всю на воспитании детей? Нет, такая женщина не могла принадлежать одному человеку, ей должны были поклоняться все, как Марлен Дитрих, Мэрилин Монро, Софи Лорен.

–   Тут ты был не прав, па, – с усмешкой покачал головой я, – что она могла быть второй. Только первой. Ужастик ей и в подметки не годится.

–  Ничего, – бодро ответил мой па. – Зато теперь мы – вторые.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ШОУ НАЧИНАЕТСЯ

ГЛАВА 1

Как кур в ощип

Перья и перлы

Беспредел-кино

«Отдамся!»

Естественно, моя просьба о трехмесячном отпуске была без всякой видимости раздумья отклонена на работе, просто перед тем, как подписать мне заявление на расчет, шеф чисто формально спросил меня: «Ты хорошо подумал?», а узнав, что хорошо, пожал плечами, подмахнул бумаженцию и тут же стер меня в памяти, как совершенно ненужную информацию.

Что я мог сделать? Даже когда нам дали почитать наиграбительский договор, по которому жалования нам было положено 100 (!) евро в месяц (это при всем при том, что камера нас должна была наблюдать 24 часа в сутки, то есть, и во сне мы, получается, должны были работать на родную «кнопку»), я только идиотски ухмыльнулся, а отец – тот вообще ничего даже не заметил. Еще, по этому же договору, все права на продажу наших будущих произведений на три года принадлежали дирекции опять же нашей «пипочки», как отец ее называл; она могла распоряжаться и нашими судьбами, привлекая нас на любые мероприятия, вот только там уже по другим, таким же, как и у всех прочих, расценкам.

Я не пытался поговорить с отцом на эту тему, хотя сам сознавал, несмотря на свою молодость, насколько велика плата: нас могли потом сорвать с любой, вполне благополучной, работы, а затем вновь отбросить в сторону; мы не могли напрямую продать ничегошеньки из того, что нам потом удалось бы накропать, не согласовав этот вопрос с дирекцией. И так далее, и тому подобное.

Ма в такие тонкости не вникала, однако исключительно низкая зарплата и ее проняла, хотя, что она могла сделать? Посетовала-посетовала и, в конце концов, смирилась:

-   Но ведь вас там наверняка будут кормить, – рассудила она, – а я уж здесь как-нибудь одна прокантуюсь. Запасов на три месяца, конечно, не хватит, но, слава богу, меня-то с работы никто увольнять не собирается.

Главное, все молчали, даже пресловутый «родительский комитет», состоявший из двух мамаш и одного папаши, так как среди нас были три малолетки. Всем хотелось участвовать. А судиться потом можно сколько угодно, был бы только повод.

«Сбылась «мечта идиота», мы уже не претенденты, а участники. Еще очередной раз засветились в теленовостях. Я был очень удивлен своим поведением: не говорил в микрофон, а просто что-то мычал и блеял. Хорошо, отец выручил. Но Ма все равно на седьмом небе от счастья. Пообещала и дальше записывать на видео все сюжеты с нашим участием».

Я стал вести дневник, по-другому справиться с внезапно хлынувшим на нас потоком информации было совершенно невозможно.

«Нас расселили в огромной студии, которую назвали Новое Переделкино, кто-то, уже не помню, кто именно, тут же переиначил это название в Беспредел-кино. Как бы то ни было, звучало это не в пример лучше. А главное – гораздо больше соответствовало содержанию.

Ничего нового в сравнении с другими реалити-шоу. Две спальни: соответственно, мальчики и девочки раздельно. Кухня похлеще, чем в коммуналке с той лишь разницей, что еще только предстоит закрепить места, установить очередность. Холодильники в ряд, битком набитые продуктами, причем у большей части упаковок заклеены названия фирм-производителей (как нам сказали, иначе пойдет как реклама, а за рекламу надо платить). Общий зал, где установлены компьютеры и соответствующее оборудование. Тут же уголок для отдыха, еще уголок для фитнеса. Словом, обыкновенная общага, только с гораздо большей скученностью.

И еще: правила, правила, правила. Ну и конечно, у каждого свой характер, свои привычки, свои «фенечки» и «стервозности». Динамик, который постоянно изрекает какие-нибудь объявления. Персональные обращения на экранах дисплеев никогда не выключающихся компьютеров. Невидимый программный диспетчер постоянно запрашивает, есть ли у нас какие-нибудь замечания, пожелания, но на большую часть из них просто не реагирует».

Впрочем, времени на то, чтобы расслабиться, или даже просто сориентироваться, нам никто давать не собирался. Сразу было поставлено задание: объединиться в команды, поодиночке выступать нельзя. Кто останется за бортом, за борт и вылетит. Что-то вроде той игры, когда участники бегают вокруг стульев, а потом, по знаку ведущего, должны занять один из них. На кого стула не хватило, естественно, из игры выбывает. Слава богу, мы уже были готовы к такому повороту событий и название для своего тандема давно придумали: «Отец и сын». Компьютер тотчас выдал нам ехидное: «Не слишком ли амбициозно?», но мы на полном серьезе ответили: «Нисколько. Мы очень скромные. Наш девиз вообще: «Простенько и со вкусом». Так что теперь мы могли с иронией наблюдать за остальными. Но только наблюдать. Все переговоры шли через компьютеры, это было словно немое кино. Группы то составлялись, то распадались. Кто-то с кем-то шептался, лишь Ужастик сидел особняком и читал какую-то книжку.

На правах «старого знакомого» я подошел к нему и поинтересовался:

–  Ну как, ты уже определился?

–  А что мне определятся? – усмехнулся он, не упустив возможность лишний раз продемонстрировать свои великолепные клыки. – Я здесь один такой. Сам по себе.

–  Но ведь сказали – если не войдешь в команду, отчислят.

–  Пусть отчисляют, – равнодушно пожал он плечами.

Я сразу понял, что команд уже, по меньшей мере, две. Кто ж его отчислит! Это уже само по себе явление, человек-шоу.

Чтобы было не так скучно ждать, Ужастик пригласил меня сыграть с ним в настольный футбол.

–  А на что играем? – по привычке поинтересовался я.

–  На что же еще? – пожал тот плечами. – Конечно, на пинту крови. Ха-ха-ха!

Ничего себе перспективка! Непонятно только: своей или чужой (в смысле любой). Когда споришь, как я уже говорил, все вопросы надо утрясать досконально.

Через некоторое время мы с удивлением обнаружили, что за нами наблюдает весь зал. Зрелище было действительно впечатляющим. Жаль, что я тут был совершенно ни при чем – темпераменту этого человека можно было только позавидовать. Один плащ чего стоил! Развевался из стороны в сторону при каждом его прыжке, как огромные черные крылья. Ну а главное – никто не мог понять, что нас связывает, почему мы объединились в одну команду. Хотя мы и не думали объединяться.

Ужастик прошел первым. Во всяком случае, его первым позвали к стилисту. Точнее было, наверное, сказать: имиджмейкеру, но в данном случае речь ведь шла не о разработке образа, а лишь соответствия ему. Как бы то ни было, Ужастик давно уже сделался для меня образцом для подражания, уж больно уверенно он себя чувствовал и был совершенно неподражаем по части изобретательности. Во всяком случае, язык общий со стилистом он нашел моментально. Тот дотошно просил объяснить ему смысл каждой детали его одеяния, на что Ужастик достаточно подробно отвечал, внимательно отмечая в записной книжке все замечания, которые ему делали.

Тут только до меня дошло, что мы с отцом впустую теряем драгоценное время. Ясно, что мы вторые, но кого мы будем изображать, под кого косить?

Я огляделся в поисках моего Па, чем, интересно, он занимается? Вызов Ужастика как бы подстегнул происходившее вокруг нас «броуновское движение», претенденты задвигались гораздо быстрее. Хотя некоторые уже поддались панике и перебегали от одной группы к другой, буквально умоляя взять их в команду, не зная при этом ни смысла ее, ни названия. Особенно меня поразили две девчонки: одна из них просто сидела, тупо уставясь глазами в пол и ни на кого не обращала внимания. Сдалась, как я понял. Вторая, наоборот, нарисовала на картоне надпись и держала ее перед собой, подпирая стену. «Отдамся!» Никого, почему-то, этот ее призыв не воодушевил. Ну и где же был мой Па? Сидел и тоже рисовал какое-то объявление. Затем показал его той девчонке: «Отдаться мало!» Илья Ильф»

Нет, я, конечно, понял правильно, что он хотел сказать. «Ты теряешь время. Это не выход. Придумай что-нибудь еще! Быстрее!» Но только я так понял, ответом ему был такой, полный ненависти, взгляд, что я ожидал найти на его месте пепел. Что бы мне осталось потом? Таскать как Тилю Уленшпигелю мешочек с этим пеплом на шее, периодически ударяя себя в грудь: «Пепел Клааса (Па) бьется в моем сердце!» «Господи, ну зачем, зачем наживать себе врагов? Здесь у нас и так ни одного друга, только конкуренты».

Тут вызвали нас. Мы, естественно, оказались не подготовленными. Приятно было, конечно, сознавать, что мы прошли пусть не первыми, но вторыми, но Ужастик уже отправился дальше по кругу, а Стилист (совершенно не помню его имени, но ясно, что не Юдашкин и не Зверев, так зачем же запоминать?) был настроен очень жестко после того, как первый претендент столь легко выскользнул из его рук, и поблажек нам никаких делать не собирался.

–   Итак, вас двое и вы назвали себя Отец и сын? – уточнил он.

Дальше должно было последовать: «Не слишком ли амбициозно?» или: «Не слишком ли претенциозно?», но Па счел своим долгом исключить этот, уже порядком поднадоевший нам, вариант.

–   Это не мы придумали, так нас назвали журналисты, публика, которую они на улицах опрашивали. Было бы глупо разбивать столь хрупкий, но все-таки контакт.

Стилист был хоть и не Зверев и не Юдашкин, но точно не дурак.

–   Ага! – кивнул он многозначительно. – Вот так значит?

–   Ага! – в тон ему кивнул Па. – Значит так.

–   И что же мы будем изображать с вами? «Божественную комедию»? Архаичного Бога-отца и навороченного, наисовременнейшего Бога-сына? Не поймут!

–   Точно, не поймут! – поспешил со вздохом согласиться Па.

Они с минуту многозначительно смотрели друг на друга, как бы в патовой ситуации. Я совсем был выключен из разговора, ну и поделом мне, нечего было так долго вертеться вокруг Ужастика.

–  А если взять Александра Дюма? – высказал я вслух то, что имел в виду мой Па.

Стилист перевел взгляд на меня, словно увидел впервые, хотя в данном случае он смотрел сквозь меня, обдумывая предложенный вариант нашего образа.

–   Да, – крякнул он, наконец, – губа у вас точно не дура.

–   Ну, все-таки лучше, чем вы о нас первоначально подумали, я имею в виду «Божественную комедию» – ехидно отозвался Па. – Тем более что на самом деле мы еще гораздо скромнее.

–   Нам нравится юмор, – поспешил расшифровать я его высказывание.

–   А лучшие в мире юмористы – Ильф и Петров, – закончил свою мысль Па. – Вы так не считаете?

–   Да, – вздохнул Стилист, изо всех сил пытаясь «въехать» в нашу концепцию, – но ведь Ильф и Петров даже не были братьями.

–   Но они просто кумиры для нас, тут нет никаких аналогий, мы сами по себе.

Стилист совершенно обалдел от наших рассуждений, в конце концов, терпение его иссякло.

–  Так, ну и что же вы хотите от меня?

Тут Па решил отдать инициативу в мои руки и многозначительно кашлянул, как бы приглашая меня торжественно огласить наши на редкость удачные домашние заготовки. Которых, само собой, и в помине не было. Я закрутился, как уж.

–  Думаю, нам подошел бы стиль ретро. Скажем, начало 20-ых годов прошлого века. Я не знаю, были ли тогда в моде клетчатые костюмы и такого же фасона кепочки, но, считаю, мы неплохо смотрелись бы в подобном наряде. Еще бриджи, либо брюки со специальными пинцетами, чтобы можно было ездить на велосипеде. Впрочем, машина тоже подошла бы.

–  На сцене? Велосипеды? Или того хлеще – какой-нибудь старенький «хорх»?

–  Нет-нет, совершенно не обязательно, – торопливо перебил его Па. – Просто стиль такой.

Имиджмейкер, постоянно чертивший что-то на бумаге, предъявил нам рисунок. Мы просто ахнули, это было как раз то, что нам было необходимо.

–  Ладно, – усмехнулся он снисходительно, – я вам еще что-нибудь придумаю. Не ходить же вам в одном и том же наряде все три месяца.

Дальше наш путь пролегал к директору: Римме Аракеловне. Мне было страшно интересно узнать, как там поживают наши конкуренты, но за те четверть часа, что мы провели со стилистом, в общем зале мало что изменилось: «броуновское движение» еще сильней закрутилось. Девчонка,  совсем недавно в ступоре сидевшая на полу, переместилась к ближайшему свободному дисплею и что-то ожесточенно пыталась доказать компьютеру, «Отдамся!» полностью вошла в свою роль, строила всем глазки, демонстрировала свою фигуру, то и дело поправляла прическу, помахивала сумочкой, даже нам улыбнулась.

Римма Аракеловна взглянула на нас немного устало. Покопалась в компьютерной распечатке, долго вглядывалась в рисунок, который нам сделал стилист.

–  Что ж, в принципе, все у вас неплохо, ребята. Нужно срочно составлять профайл. Знаете, что это такое?

Нет, к стыду своему, мы не знали, что такое профайл, знали только слово «профан»: мы уже поняли, что все наши преимущества давно закончились, и мы вступали на совершенно незнакомую территорию. Зато преимущества появлялись теперь у других. Наверняка многие из наших конкурентов разбирались гораздо больше нас во всякого рода шоу-тонкостях.

–   Ну, это ролик-представление о вас. Чтобы зрителям разобраться. У вас есть какие-нибудь мысли на сей счет?

–   Одесса, – тихо прошептал я. – Столица советского юмора.

–   Понятно, – оживилась Римма Аракеловна. – Небольшое путешествие, все остальное в процессе.

–   Не просто путешествие, а поездка с кем-нибудь из знаменитостей, кто сам коренной одессит и нам представил бы Одессу.

Кошебянц на секунду задумалась, затем улыбнулась.

–   Роман Карский, например. Все, ребята, считайте, что поездка у вас в кармане, собирайте чемоданы.

Мы были на седьмом небе от счастья. Но мы еще не знали тогда, что Ужастик уже на шаг нас опередил. А дальше у него…

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ШОУ НАЧИНАЕТСЯ

ГЛАВА 2

Первый тур

 «В кустах сверкали брильянты»

«Интимная стрижка»

«Поднимите мне веки!»

Триумф Ужастика

Мы сидели на скамье участников и боялись смотреть в зал.

–  Ну как ты? – тихо спросил Па, хотя мог бы и не спрашивать.

–  Могу употребить только непечатные выражения. Что-нибудь из армейского опыта.

–  Не надо, – поспешил предупредить в зародыше мои излияния отец, хотя знал, конечно, что я так, больше для красного словца, выразился.

Собственно, мы вчера уже были втоптаны в грязь – на генеральной репетиции, прогоне первого тура. Профессионалы называют это – тракт. Однако сегодняшний антураж вообще не давал нам подняться. Думаю, такое настроение было не у нас одних, но все старательно делали вид, что ничего экстраординарного не произошло.

Публика. То, чего вчера не было, и что мы определенно недооценили. Мы ожидали, что придут «попки», которых обычно всегда для подобных мероприятий набирают, но сюда люди сами прорывались. Чтобы поболеть за своих любимчиков, насладиться воочию великолепным зрелищем, оторваться по полной программе. Они преодолевали все препятствия.

Откуда? У нас не было «обратной связи». К примеру, мы не знали тогда, что передачи-вставки о нас ежедневно дают по телевидению. Конечно, не в «прайм-тайме», но достаточно, чтобы собрать аудиторию потенциальных фанатов. Нам разрешалось раз в день общаться по полчаса с родными и близкими, но разговоры тщательно прослушивались, и как только возникала какая-нибудь из запрещенных тем, связь тут же прерывалась, и потом долго приходилось объясняться с дирекцией, чтобы ее возобновить. Запрещалось столько, что и не перечислишь: в первую очередь подсказки, еще - любые упоминания о рейтингах, освещении конкурса по «ящику», в прессе, какие-то личные оценки наших «достижений». Даже иносказательный, «эзоповский», язык здесь не проходил. Невидимый цензор был постоянно начеку.

Однако у некоторых такая связь была. И даже нечто поценнее связи – поддержка. Причем на самых разных уровнях. Уже вернувшись из Одессы, мы обратили внимание, насколько все обособлены, замкнуты в своих группах, хотя внешне шел вполне удобоваримый спектакль самого что ни на есть заурядного реалити-шоу со всеми его атрибутами: подначками, стычками, демонстрацией каких-то негативных черт характера, влюбленностями, откровенными разговорами с матерком и молодежным сленгом. Но только игра, информации, даже в виде сплетен, уже не было никакой.

Приходилось напрягать память и тщательно вспоминать те слухи, которые переходили из уст в уста нескончаемой чередой во время отборочных туров и в первые день-два после заселения. Как только началось формирование команд, все тотчас же прекратилось. Например, праправнучка известного артиста, которому повезло сняться в фильме, на который в свое время устраивались культпоходы целыми трудовыми коллективами. Дети каких-то сановных чиновников, отпрыски «новых русских». Наверное, не только мы одни были «с улицы», но нас таких определенно здесь было ничтожное меньшинство.

Одесса нам здорово «подкузьмила», эти три дня (включая день прилета, день отлета) нас отбросили далеко назад. Да и к чему вообще были эти жертвы? Вчера, когда нас представляли пока еще несуществующей публике, из всего отснятого материала вошло в прогон не больше десятка кадров. А наши соперники время даром не теряли. Тем более что по нашему сценарию первым туром шел конкурс на лучшую рекламу, тут мы и расслабились: что толку готовиться, если мы не знаем, что будем рекламировать, ну а если антирекламу разрешат, то тут сориентироваться очень быстро можно. Однако дали то, что шло у нас вторым: сценарий на лучший клип. Опять же, к чему? Ну знать бы точно, мы бы все равно что-нибудь придумали. Могли ведь позвонить нам по телефону, предупредить. Но, как я уже сказал, в число привилегированных персон мы тут определенно не входили. А лишнюю подлянку-подножку сделать, такой возможности никто не упустит. Что называется, «помоги себе сам».

У нас не было ни желания, ни времени заниматься тем, чтобы узнать, какие команды сформировались, кто в них участвует. Надо было срочно выкручиваться из практически безнадежной ситуации. Тем более что в Одессе мы неплохо «оттянулись», русское телевидение там многие смотрят, и у нас даже нашлось немало поклонников. А здесь на нас словно вылили ушат холодной воды. Хорошо, хоть не грязи.

Мы были настолько наивны, что ожидали, что нам дадут что-нибудь сверстанное, хотя бы заготовку и были страшно разочарованы, когда нас спросили: «Ребята, у вас есть какие-нибудь собственные наработки?» «Да, конечно», – кивнул мой отец. Я был в шоке. Что называется, «В кустах сверкали брильянты» (опять цитата, из того же источника). Может, там он «наработки» свои и нашел? Но самый главный прокол – я не смог скрыть свое изумление перед устроителями. Конечно, мы постоянно с отцом друг над другом подшучивали, это давно уже стало нормой нашего с ним общения, да и со стороны Ма я порой будь здоров какие «примочки» получал, но здесь был слишком серьезный вопрос, буквально жизни и смерти, чтобы со мной не посоветоваться. Впрочем, потом я понял, что если бы мы моментально не сориентировались тогда, нам тут же предложили бы что-нибудь и в самом деле готовенькое, но совершенно неудобоваримое. Мы были пришлыми, чужаками, и никто бы не упустил возможности нас утопить. А Альхен, он должен был прийти на помощь, как я понял, только в самом крайнем варианте, как «бог из машины» в античных трагедиях.

Отец очень коротко изложил свою идею: старая-престарая чешская песенка про бабушку, знававшую времена чарльстона и внучку, умоляющую ее этому танцу научить, потому что он снова неожиданно вошел в моду. Ее исполняла в свое время знаменитая певица, которая недавно снова начала мелькать по «ящику», несмотря на преклонный возраст. Разумеется, стиль ретро и прочее, прочее.

–  Чарльстон? – поднял вверх брови Стилист. – А почему не «шимми».

На наше счастье при этом разговоре присутствовал главный продюсер проекта – один из знаменитых «гардемаринов», в последнее время удачно пожинавший лавры русского Люка Бессона.

–  Пойдет, – коротко сказал он.

Но Па не был бы Па, если бы остановился на достигнутом. Мы дождались «люка-гардемарина» в коридоре и отец задал мучивший его вопрос:

–  Простите, вы так хорошо отнеслись к нам на собеседовании, не могли бы вы еще, в продолжение своей душевной щедрости, сориентировать нас, кто будет исполнять сей немного запылившийся шлягер: его традиционная исполнительница или, быть может, мы будем иметь удовольствие лицезреть ремейк с представительницей молодого поколения?

Продюсер намек уловил сразу же: тот, кто владеет информацией – вот истинный бог. Даже если он «бог из машины». Мы давали «богу» далеко не лишнюю возможность посодействовать какой-нибудь из его бесчисленных протеже.

–  Трудно ответить сразу на такой сложный вопрос. Надо посоветоваться, все обдумать. Но мне лично больше по душе второй вариант.

Я оставил на потом выяснение отношений с отцом за его поступок. Времени было в обрез, дорога была каждая секунда. Мы начали сосредоточенно вникать в ситуацию.

Впрочем, работа пошла как по маслу. Мы, в своих клетчатых костюмчиках, в которых, кстати, великолепно засветились в Одессе, на машине времени возвращаемся откуда-то домой, но по ошибке попадаем в современность. Я (сын) пеняю отцу (па) на то, что он опять промахнулся, но вскоре оказываюсь совершенно очарованным открывшейся нам панорамой. Мы бродим по Москве, забредаем в какой-то ночной клуб, хорошо проводим там время, с завистью наблюдая за посетителями, отрывающимися на танцполе. Певичка, проходя мимо, интересуется, почему мы не принимаем участие в общем веселье. Узнав, что мы из другого времени и не знаем современных танцев, она спрашивает, а что же мы умеем? Мы отвечаем: «Ну, например, чарльстон!» Она пожимает плечами: нет проблем, сейчас изобразим. Однако музыканты лишь недоуменно качают головами в ответ на ее просьбу. В конце концов, находится один, который говорит: «Я знаю!» Он подзывает нас и начинает наигрывать мелодию песенки «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон!» Мы в растерянности: такую песенку мы вроде как первый раз слышим, однако ритм вполне подходящий. Музыкант быстренько расписывает ноты своим товарищам, текст певичке. И тут она как бы с экрана сходит на сцену и начинает петь. Мы, соответственно, от души отрываемся в подтанцовке. В финале мы снова летим на машине времени и вновь забредаем не туда: в какое-то совсем уж безбашенное будущее. Но ничего, ухмыляемся мы, они здесь много чего знают и умеют, но вот про чарльстон наверняка даже и не слышали.

Я не скажу, что мы были лучшими, однако и вчерашний прогон, и сегодняшнее выступление были вполне на уровне, наш одесский профайл удивительно гармонично сочетался с придуманным нами клипом (как хорошо, что я не стал сразу пенять отцу за его «самодеятельность»! - он в который раз оказался прав), так что вылететь, по крайней мере, сегодня, уже в первом туре, мы никак не должны были. Тем более что с нами был инструментальный квартет из Праги, музыканты от Бога, особенно контрабасист. Еще шел один куплет на чешском языке, который тамошний гитарист исполнял в унисон с нашей певичкой. А певичка была что надо, хоть и из молодых, выпускница какой-то, не помню по счету, «Фабрики звезд».

Петь мы с отцом совершенно не умели, даже в бэк-вокале, это очень быстро выяснилось, но вот танцевать были обязаны, хоть умри. Иначе, с какой стати вообще весь этот наш номер? Мы тренировались все свободное время, даже небольшое место с чечеткой и то выучили, и думали сейчас только об одном: если воспользоваться языком музыкантов – как бы не облажаться.

За нами выступали «Кошки». Я в них еще по приезде без труда узнал ту девчонку, которая сидела на полу, обхватив голову руками, а потом что-то пыталась доказать компьютеру, ну и, разумеется, «Отдамся!» Видимо, они все-таки решили объединиться, чтобы успеть вскочить в уходящий поезд. Одна кошка была черная – лощеная, породистая, другая – серая, причем больше даже не в смысле цвета, а просто бродячая, помоечная, она не играла самостоятельной роли, а была как бы тенью той главной, черной, кошки, но никак не хотела мириться с навязанным ей положением, постоянно стремилась выделиться, во всем свою соперницу превзойти. Черной кошкой, как ни странно, была «Отдамся!» Видимо, она последовала совету моего отца, и идея исходила от нее. Естественно, клип был на тему знаменитого мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера, и устроители пригласили для антуража балет «Модус». Клип, на наш взгляд, был так себе, но вот пели и танцевали наши «киски» на очень высоком уровне. Зрителей, во всяком случае, проняло. Я нисколько не сомневался, что поклонников у этих двух девиц после их дебюта изрядно прибавится. Не думаю, что у них до этого был очень хороший рейтинг: в общении, как между собой, так и с другими участниками, они были совершенно невыносимы: таких амбициозных, и в то же время занудных, «королев Шантеклера» я вообще еще не встречал.

Да, действительно, мы вернулись как будто в совершенно другой мир. Одно слово, которого не было вначале, но которое звучало теперь постоянно, хотя и произносилось с опаской-оглядкой, либо вообще шепотом: «жесть». Полагаю, что оно как нельзя лучше характеризовало суть произошедших перемен. Времена, когда с нами сюсюкались, остались в далеком прошлом, борьба обещала быть предельно жесткой и бескомпромиссной. К примеру, нам обещали, что первый тур будет пристрелочным, никто после него с проекта не вылетит, но уже под конец вчерашнего тракта объявили: вы, вы и вы.

«Никто больше с нами не пестался, не гладил по головке, даже больше того – нас просто бросили как слепых котят в воду, не спрашивая, умеем или не умеем мы плавать. Выплывите – хорошо, нет – ваша вина. Наши предложения выслушивались, затем где-то обсуждались, калькулировались, потом по ним принимались решения, и если они были отрицательными, потерянного времени уже было не вернуть. При всем при том это сопровождалось на редкость благожелательным, даже сердечным отношением. Улыбочки, шуточки. Семинары, занятия, дополнительные занятия, если вам казалось, что вам нужно подтянуться. При работе с режиссером полная самостоятельность: вы могли прислушиваться к его советам, пожеланиям, а могли и наплевать на них, оставить все так, как вам хотелось. Однако последнее слово все равно было за продюсерами: они могли, что угодно вырезать, заставить переснять, доснять.

Особенно нас всех поразило то, как поступили с Ужастиком. Ему пообещали, что он будет не только сценаристом клипа, но даже и примет участие в выступлении знаменитой группы «Монстры», когда-то победившей на международном музыкальном конкурсе и с тех пор напрочь утвердившейся в  памяти любителей жесткого рока, как в нашей стране, так и далеко за ее пределами. Однако кукиш – ничего подобного на тракте не было. Переговоры по каким-то непонятным причинам затянулись, а потом и вообще сошли на нет: то ли по части гонорара нескладуха вышла, то ли сработало, как в столь памятные «застойно-отстойные» времена, телефонное право: «Ребята, вы там что, с ума все посходили? Что за бред вы пропагандируете? Подумайте о детях, молодом поколении». Как бы то ни было, Ужастик на тракте так ни разу и не оторвал зад от скамейки запасных, да и сегодня весь день его с нами не было, хотя и в кандидаты на вылет (у нас это втихую называлось: «интимная стрижка») он каким-то образом не попал. Сейчас он сидел вместе с нами, только чуть поодаль от других, непривычно серьезный, сосредоточенный.

Еще мне запомнилось вступительное слово ведущих, почти целиком списанное с того предисловия, которое написал к проекту отец. И о незавидной роли сценариста в кино, на телевидении, и даже писателя в литературе, где сплошь и рядом настоящий автор скрывается за безликим псевдонимом. Так было всегда, но сейчас привилось особенно, лишь немногим удается через эту безликость прорваться. Жаль, конечно, но у нас, мол, все как в жизни, не будем и мы нарушать эту печальную, но все же традицию. Лишь в самом конце конкурса будут объявлены имена и фамилии победителей, пока же все они будут скрываться за названиями команд, в которых участвуют. Впрочем, кое-какое послабление все-таки будет сделано: некоторые, самые активные, участники, будут удостоены чести выступать под прозвищами, которые им дадут либо их товарищи по команде, либо противники (тут уж, какое из них окажется удачнее)».

Что было дальше? Дальше вообще все вышло из-под контроля. Теперь, когда мы «отстрелялись» и постепенно, медленно приходили в себя после своего выступления, мы уже могли объективно оценивать происходящее. А в воздухе пахло не просто скандалом – полным провалом. Это нас ошеломило. Никому: ни нам, ни тем, кто выступал до и после нас, так и не удалось раскачать публику. Сначала многое держалось на энтузиазме: бодрости двух прекрасно подобранных ведущих (звезде телесериалов и не менее популярном ви-джее с МУЗ ТВ); великолепных спецэффектах – к примеру, действие на экране шло то само по себе, но неожиданно полностью сливалось с происходящим на сцене; а чего стоили костюмы, реквизит, группы, занятые в подтанцовке! Вот именно: чего стоили. Ясно было, что денег в наш проект было закачено немерено, а вот отдача… я уже только что об этом говорил. Конечно, группы поддержки старались вовсю со своими красочными плакатами и воинственной, боевой, раскраской, но все больше сникали. Клакеры уже отбили свои ладоши и порой не могли сдержать откровенные зевки. Нам с отцом хотелось раствориться, исчезнуть, на худой случай хотя бы спрятаться, залезть под скамейку. Что было, конечно, глупо – никому бы и в голову не пришло именно нас во всем обвинять.

Постепенно все: ведущие, зрители, жюри, устроители, все чаще стали посматривать на Ужастика. Дело было, конечно, не в нем самом: просто слухи о том, что ожидается выступление «Монстров», что называется, «поставили на уши» всю Москву. Как мы теперь понимали, многие только за этим сюда и явились. Мы с отцом молча переглянулись. Можно было без труда представить себе, какой скандал вот-вот должен был разразиться. Какой дурак, интересно, разрешил сегодня прямой эфир? Понадеялись, что большинство участников будут петь под фонограммы, а вот такую ситуацию, не хотите ли?

Вообще, надо отметить, что Ужастик даром время не терял во время нашей подготовки в Беспредел-кино. Ничто в его наряде больше не напоминало ни тот американский фильм, о котором я в свое время упоминал, ни, тем более, тинейджера-героя из него. Созданный им с помощью Стилиста образ был поистине уникален, да и все манеры, движения, ужимки нашего «друга» были отточены до блеска, филигранны. Любые обвинения в плагиате, просто подражании даже, были устранены в зародыше. Однако что с того? Он же первый и попадет под раздачу. Свист, насмешки, прежде всего ему достанутся, а не тем, кто, потратив кучу денег, превратил теперь их  буквально в труху своим нелепым скупердяйством.

Впрочем… тут мы с отцом, на этот раз с радостными улыбками, даже скорее – ухмылками, снова переглянулись. Будут, будут «Монстры», их просто не может не быть. И это будет такой сенсацией! Как мы могли усомниться в подобном исходе?

«Я не завидовал ни «Школе магии», ни какой-либо из других команд: как бы они ни изощрялись, как бы не лезли вон из шкуры, все их усилия были бесполезны. Такой остроты ожидания им было не преодолеть.

Видели это и устроители конкурса, в такой ситуации было наплевать и на телефонные права и на любые амбиции, нужно было обращать поражение в победу, и такая возможность еще пока слабо теплилась. Сценарий тут же был скорректирован, бледные как смерть ведущие, то появлялись, то исчезали из поля зрения. Хотя, конечно, из зала ничего подобного заподозрить было невозможно. Все было чинно, благолепно.

Ужастика не стали представлять, как другие команды. Просто внезапно воцарился полумрак, который разорвала тяжелая громкая музыка. Одно и то же (так называемые квадраты, из сленга музыкантов: «играть по квадрату», просто бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, и так далее). Затем стало вдруг чуть светлее, и зал ахнул от изумления. Хотя никто не ушел, даже не двинулся с места. Кто такие «Монстры»? Просто миф, неожиданно возникшее любопытство. А тут «Совьет Юньен», легендарный «Совьет Юньен», вершина российского «металла», ребята, которых никогда на центральные каналы до сих пор не допускали из-за их вызывающих нарядов, хулиганского поведения на сцене и репертуара, на добрую треть замешанного на ненормативной лексике. Только четыре аккорда, всего только четыре аккорда, но уже через минуту весь зал действительно «стоял на ушах». Лишь потом внимание зрителей переключилось на танцевальную группу, которая отрывалась по полной программе в самых экзотических нарядах. В конце концов, на сцену высыпали мы все, конкурсанты -  и какую только нечисть не изображали, какие только па не вытворяли. Но такое не могло продолжаться вечно, настал момент, когда ожидание достигло предела,  все вдруг смолкло и на сцену вывезли актера в гриме гоголевского Вия из одноименного фильма. И эта знаменитая фраза, знакомая каждому россиянину, произнесенная замогильным (подземным) голосом: «Поднимите мне веки: не вижу!» А как только веки были подняты, железный перст указующий вонзился в глубину сцены. «Вот он!», закричали все на сцене и в зале, от мала до велика.

Ну, мы, естественно, в едином порыве бросились на Ужастика, неожиданно высвеченного прожектором. Однако он как бы разбросал нас всех в стороны несколькими движениями рук, и прошествовал медленно, торжественно к авансцене.

Вот тут как раз и возник профайл на экране. Ужастик на улице, в окружении своих поклонников, он же (нарезкой) в репортажах из Беспредел-кино. Он же в Румынии, в Замке Дракулы. В Сигишоаре, родном городе Влада Цепеша («Колосажателя»).

И вдруг песня. Ужастик запел!! Не скажу, чтобы у него был какой-то особенный, чарующий голос, однако, тем не менее, он хорошо гармонировал и с мелодией, и с текстом. Что там было? Да ничего особенного, самая что ни на есть обыкновенная песенка о любви. Но любви вампира к молоденькой невинной девушке. Когда та вдруг появилась, босая, с распущенными волосами, в каком-то балахоне, зал ахнул от восхищения. Наверное, она одна только не слышала обращенные к ней слова.

Как по волшебству в зале вдруг возникли фанаты Ужас-с-са. И их оказалось немало. А уж как они были разодеты да размалеваны, как отвязно вели себя, это надо было видеть.

Снова тонкий хрипловатый голос, снова грубые тяжелые «квадраты». Несколько раз Ужастик поворачивался спиной к залу, и видно было нарисованного у него на спине симпатичного молоденького паренька, простоватого, улыбающегося, совершенно обалдевшего от своей любви. Зал не выдержал: танцевал, подпевал, бесновался. Все очки были отыграны, все!

Наконец номер был завершен и Ужастик, заканчивая песню, грустно стал удаляться в глубину сцены. Девушка, наконец заметившая его и внимательно слушавшая, после некоторого колебания повернулась и, крадучись, поплелась за ним, чтобы по мере сил и возможностей срочно удовлетворить его чувства.

Тут зал буквально взорвался от хохота. Мы сначала не поняли, почему, потому что с того места, где мы работали на подтанцовке, ничего не было видно. И лишь когда девушка поравнялась с нами, нам все стало ясно: на спине у нее была нарисована такая отвязная вампиресса, с такими клычищами, куда Ужастику было до нее!

«Ужас-с-с! Ужас-с-с! Осторожнее, Ужас-с-с!», – завопили из зала.

Ужастик обернулся, и нос к носу столкнулся с предметом своей любви. В такой позе он и замер.

Таких аплодисментов я никогда еще не слышал! Это был полный триумф!

Ну а дальше вообще началось невообразимое: публика повскакала с мест и, без труда сломив охрану, рванулась на сцену: кто с цветами, кто с любимыми игрушками-сувенирами, ну а большинство – для того, чтобы хоть несколько секунд побыть рядом с любимыми артистами, а если удастся, то и автографом разжиться. Поскольку к Ужастику и знаменитым рокерам пробиться очень скоро стало невозможно: выстроились огромные очереди, автографы стали брать у всех подряд участников, в том числе и у нас с отцом.

С большим трудом дирекции и ведущим удалось навести порядок на сцене и довести представление до конца. Номинантов было трое. О «Кошках» я уже рассказывал. Еще были пять девчонок, назвавшиеся «Крестные сестры» и обыгрывавшие столь модную криминальную тему. Их клип на песенку «Трефовая любовь», слова к которой они написали сами, а композитора им дирекция нашла, сплошь состоял из драк, погонь, выстрелов. Надо сказать, что девчонки проявили еще и недюжинный артистизм, они так классно дрались, почти как Клаудия Кардинале и Бриджит Бардо в фильме «Нефтедобытчицы», ими, по всей вероятности, и воодушевлялись. «Рассеяне» очень удачно, на мой взгляд, обыгрывали всем известное стихотворение Корнея Чуковского о Рассеянном с улицы Бассейной. «Вместо шапки на ходу он надел сковороду» и т. д. Клип был на песню в исполнении Сюткина о модном парне, который обожает твист и рок-н-рол. Надо признать, что ребята отработали на самом высоком уровне, чего они только ни вытворяли! Просто ситуация была такая, что их не в состоянии были оценить по достоинству. Правда теперь телезрители исправили свою ошибку и проголосовали за Корнея Чуковского отменно.

Зал затаил дыхание. Кто же теперь должен вылететь: «Крестные сестры» или «Кошки»? Мы с отцом даже спорить не стали: против такой выигрышной темы, как криминал, не попрешь. Однако впервые за последнее время мы оказались не правы. «Кошки! Кошки! Кошки!» Жюри проголосовало за «Кошек». Вот уж сюрприз так сюрприз!»

«Любовь будоражит кровь». Сидя в своем бункере, мы даже и не подозревали о том, какой успех там, «на воле», имел хит Ужастика. Газеты писали даже, что на основе этой песенки мог бы получиться прекрасный мюзикл, жаль, что таковые в России не прижились – слишком дорогое в постановке  удовольствие.

Ходили слухи, что «Монстры» просили разрешения включить эту песенку в свой репертуар («утка», безусловно, «утка»!), и даже о том, что «чудища» заморские приглашали Ужастика в свою группу (в принципе, тоже «утка», но откуда мне точно знать? Конечно, можно было бы уточнить у самого Ужас-с-са, но, опять же, если бы знать).

Во всяком случае, в рекламе нашему другу довелось поучаствовать порядочно. Потом, просматривая записи, я хохотал до упаду, слушая, как он терпеливо разъяснял детворе, что вампиры бывают разные, есть много таких, которые пьют кровь только у злых людей, а добрых, обычных людей не трогают. И прочую белиберду.

Несколько раз на экране появлялась его напарница. К примеру, она рассказывала, как ее нашли для этой роли. Шла, мол, по улице, хе-хе, не босиком, конечно, в туфлях, и вдруг меня спрашивают: «Девушка, вы вампиров не боитесь?» Отвечаю: «Нет, нисколечко, каждое утро на завтрак съедаю по парочке, хотя не очень люблю – уж больно костистые».

Ну и всякий другой треп в подобном же роде. В моду вошли накладные клыки у детворы, вампирские поцелуи (не в губы, а в шею!) у подростков. Всего и не перескажешь. Потом этот сюжет стали потихоньку зажимать. Хотя песенка, к примеру, никакого отношения к какого-либо кровососам не имела, просто она была так обыграна, а уж сцена из «Вия» и вообще исключала многие вопросы: как-никак классика, причем даже отечественная.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ШОУ НАЧИНАЕТСЯ

ГЛАВА 3

Самый низкий рейтинг

«Читай по губам!»

Влад Самописец

«Фильтруй базар!»

–  Почему мы так поступили? Хотите знать? – с большой долей злости, что для него было необычно с его-то постоянным юморком и отменной выдержанностью, спросил Олег Валяев, один из двух продюсеров проекта.

По нашему варианту сценария главную роль на шоу должен был играть директор, но получилось не совсем так, как мы задумывали. Директор был не более чем распорядителем, основные решения выносили именно продюсеры. Один из них, Олег Валяев, был директором одного из самых крупных в Москве книгоиздательств, не буду говорить какого именно (правило, усвоенное еще с проекта – реклама в любой, даже самой скрытой, завуалированной, форме не поощряется); другой - Леонид Червоненко, бессменный ведущий уже полтора десятка лет идущего (уникальный случай!) и смертельно надоевшего всем шоу на одной из главных кнопок.

Да, почему? Не только мы, номинанты («бараны» и «баранессы»), все уставились в оба глаза на двух «усатиков-полосатиков», как мы их втихомолку, между собой, называли.

Обычно «усатики» редко что-либо нам объясняли. Информация просачивалась потом либо через директора, либо через других устроителей конкурса. В этот раз, как говорят в подобных случаях – где-то кто-то сдох: «боги» спустились с небес, снизошли до нас.

–  Мы решили действовать по контрасту: самый низкий рейтинг, – тут Валяев небрежно кивнул в нашу с отцом сторону, – и самый высокий, – естественно, поклон в сторону Ужастика. – И это сочетание мы подкрепляем одной из самых удачных групп на нашем проекте: Школой магии. Есть вопросы?

Разумеется, никаких вопросов ни у кого не было. Дальше последовал «разбор полетов». Нас с отцом склоняли при каждом удобном случае, приводя в пример, как нельзя работать, Ужастика хвалили, наоборот, всякий раз, когда удавалось нас боднуть. В остальном суждения были вполне конструктивными: каждого немного приободрили, и в то же время многим досталось «на орехи».

Для нас с Па ничего больше не существовало с тех пор, как прозвучали эти злополучные слова о номинации и самом низком рейтинге. Это было как гром среди ясного неба. «Голубой воришка», неужели он нас подвел? Почему? За что?

Естественно, первым делом мы подкатились к Римме Аракеловне. Она ожидала нашего визита.

–  Ребята, не обижайтесь, решение самое что ни на есть объективное. Вы осознанно несовременны, у вас совершенно нет своей аудитории. А уж молодежи – основному контингенту наших зрителей – вы вообще поперек горла. Поймите правильно: юмор сейчас не в чести. Это несколько лет назад люди смеялись всему, только палец покажи. Сейчас мы вынуждены снимать с телеэфира одну за другой большинство наших самых удачных еще в недалеком прошлом юмористических передач. Известнейшие юмористы, популярность которых совсем недавно зашкаливала под небеса, сейчас подумывают, а не переквалифицироваться ли им в управдомы (ну приблизительно как ваш любимый «товарищ О. Бендер»). Стиль «ретро» тоже отжил свое, если и осталась еще какая-то ностальгия в массах, то только по временам социализма. Да и это скоро себя исчерпает. Подумайте, придумайте что-нибудь, вы ведь неглупые ребята. Только помните – времени у вас в обрез.

После такого исчерпывающего ответа бесполезно было куда-то идти, даже к Стилисту.

Мы долго молчали, забившись в угол.

–  Ну что, первая подсказка? – спросил, наконец, отец.

У нас был уговор с Альхеном, что трижды, в самых крайних случаях, мы могли попросить у него помощи либо совета. Не было никакого сомнения, что сейчас как раз приспел такой случай.

–  Пожалуй! – удрученно кивнул я и нащупал в кармане утаенный от всех и вся мобильник. Затем сделал всего только пять, часами нарабатывавшихся еще до заселения в Беспредел-кино движений: кнопка включения, затем вызов меню, в котором имя Альхена красовалось на первом месте под псевдонимом Алина, потом кнопка вызова, который я почти сразу же и отменил. Достаточно для того, чтобы там, на другом конце связи, поняли. Ну и, конечно, снова привести в состояние полного безмолвия мобильник. Теперь оставалось только ждать, когда Альхен найдет удобный предлог для того, чтобы нас к себе вызвать.

Вызов, к нашему безмерному удивлению, последовал незамедлительно. Альхен, едва завидев наши физиономии, скривился как от зубной боли и, даже не дав нам слова сказать, молча швырнул на стол номер самой популярной в России газеты. Собственно, это была единственная на свете газета, которую мы много лет постоянно выписывали и прочитывали всей семьей от корки до корки, поэтому и найти себя там большого труда нам не составило: сразу на первой странице небольшой анонс о проекте, в котором мы участвовали, с указанием, где можно о нем почитать, затем страница последняя, которую мы вообще никогда даже не просматривали, за исключением анекдотов и колонки происшествий – так она нам не нравилась. Не знаю, что за лопухам ее столь опрометчиво доверили, хотелось бы посмотреть им в глаза. Но, во-первых, писать они совершенно не умели, было такое впечатление, будто они инопланетяне, а во-вторых, для этих пацанов не было ничего святого, они могли любую знаменитость вывалять в грязи, что при каждом удобном случае с наслаждением и делали. Особенно усердствовал среди них некий Влад Самописец (псевдоним, по всей видимости). Вот он-то как раз нас и поддел. В принципе, можно было особенно и не расстраиваться, облили помоями – ну и ладно, оставалось только утереться, времена дуэлей безвозвратно прошли, но было и другое, после чего нам сразу стало все ясно в той обструкции, которой мы только что удостоились.

Наш разговор с Ужастиком, о котором могли знать только трое: я, он и Па. С него-то как раз статья и начиналась. Причем содержание приводилось дословно.

«- Не знаю, – сетовал я, – зачем нужно было устраивать все это представление - три дня таскать нас по «городу у моря», если в профайл потом вошло всего несколько кадров? Это что, какая-нибудь интрига? Специально сделано, чтобы у нас не было времени, как следует подготовиться к первому туру?

-  Ну, мы неплохо отдохнули, – пытался утешить меня отец. – Может, они просто приберегают материал, потом что-нибудь  покажут все-таки?

-  О, это вряд ли, – мрачно усмехнулся Ужастик, не упустив, и на сей раз, возможность продемонстрировать «городу и миру» свои знаменитые клыки. – Зря вы паритесь, ребята. Тут просто политика. Одесса – иностранный курорт, и ни у кого нет желания его рекламировать. У меня, кстати, практически один в один так же получилось с группой «Монстры», которая должна была стать главной героиней моего клипа. Как вы прекрасно знаете, ребят запланировали пригласить в Москву, я должен был петь вместе с ними, но в самый последний момент это решение отменили, и пришлось выкручиваться буквально ужом. Дело было даже не в гонораре, ребята запросили достаточно скромную сумму, просто обыкновенная зависть: своих победителей мы обычно превозносим до небес, а других замалчиваем, как будто их вообще на свете нет. Так же и с поездкой в Румынию: устроители узнали, что один российский олигарх хочет купить знаменитый Замок Дракулы в свое владение и рассчитывали слупить с него хорошенькую сумму за рекламу, однако из этого опять же ничего не выгорело. Никто не захотел проплачивать этот материал: ни владельцы «Замка», ни турагентства, так что съемочную группу на середине работы отозвали. А вы говорите, потом покажут. Покажут, когда рак на горе свистнет! Хорошо хоть какую-то нарезку сделали, просто выхода другого не было. А я ведь с «Монстрами» встречался. Отличные ребята! Мы с ними так хорошо поговорили!

-  Да, но ты все-таки выкрутился, не то, что мы, – с некоторой долей зависти вздохнул Па.

-  Чистая случайность! – покачал головой Ужастик. – Песенка выручила, которую мне перегнали по электронной почте. Ну да вы ее слышали! Парень, кстати, неплохо заработал, и вообще – из грязи да в князи: то никому не нужен был, а сейчас нарасхват.

-  Полагаю, ты не чужому человеку помог, – сыронизировал Па.

- Естественно, другу, – довольно хохотнул Ужас-с-с. – Но, в принципе, выбирать не приходилось, принял бы помощь от любого».

Я отложил газету в сторону и непонимающе переглянулся с отцом. Обыкновенный треп, с чего они так на него взъелись? А то они не знают, как их костерят другие участники при каждом удобном случае? Зачем же тогда камеры наблюдения?

Отец молча покачал головой, удивляясь моей несообразительности, затем зло ткнул пальцем в конец статьи: там тоже без купюр, но на сей раз, с матерком через каждые два слова и неприкрытым цинизмом, следовали выдержки из обсуждений выступлений участников устроителями конкурса и членами жюри.

-  Понятно! - пробормотал я.

Куда уж яснее! Удар именно сюда был нацелен, а нас просто использовали.

Мы долго молчали.

–  Можете объяснить? – спросил, наконец, Альхен.

–  Бенаквиста, – со вздохом проронил Па.

–  Кто, кто? – впился в него недоуменным взглядом Владлен Игоревич.

«Господи, – подумал я, – у этих «теленебожителей» после интриг на работе да ежевечерних посиделок, а то и еженощных полежалок с длинноногими девицами, ни на что другое времени уже не остается. Посмотреть, почитать что-нибудь, когда это было?» Я-то сразу все понял.

–  Тонино Бенаквиста: «Читай по губам», прекрасный детектив, и не менее замечательный фильм по нему с Венсаном Касселем.

Дальше Альхену ничего не надо было объяснять.

–  Вы уверены? – переспросил он на всякий случай Па, уточняя.

–  Зуб даю! – даже в такой, определенно не мажорной, ситуации не удержался все-таки от юмора отец, подкрепив свои слова широко известным жестом, как все мы, в том числе и вы, быть может, клялись когда-то в детстве.

–  Ладно! – кивнул Владлен и тут же набрал по селектору номер нашего Юриста, одновременно дав нам знак подождать за дверью.

Наш Юрист был как бы Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд в одном лице. Чернявенький, маленький, толстенький, с кривыми, туго обтянутыми джинсами цвета «индиго блю», ножками, он обладал неукротимой энергией и невероятной подвижностью. Надо отметить, что ничуть не менее стремительно протекал и его мыслительный процесс. Когда мы потом вошли к нему в кабинет, он уже беседовал с Ужастиком. Нас он распотрошил буквально за две минуты.

–  Что ж, похоже на истину, – наконец мрачно протянул он, дав нам знак удалиться и поблагодарив на прощанье.

Мы ни секунды не сомневались, что колесо завертелось теперь с максимально возможной скоростью, и Владу Самописцу против четверых кинов и одного кинда не устоять. Вопрос был только в том, насколько развито в нашем местного разлива Плевако чувство благодарности. Жаль, конечно, что он не знал одной маленькой, но крайне важной, деталюшечки: должностью своей он целиком и полностью был обязан нам, именно мы настояли, чтобы в составе команды устроителей шоу обязательно был специалист по авторским правам. Кстати, нашу подсказку о том, чтобы участники имели возможность переговариваться между собой через микрофоны и наушники, он выдал за свою, так что о благодарности здесь, скорее всего, не стоило и мечтать.

–  Ребята, да не расстраивайтесь вы так, – как мог, утешал нас Ужастик. – Прорвемся, не пропадем.

–  Да уж, тебе то что, – вздохнул Па. – Если учесть, чем ты питаешься, с голоду ты, ни при каких обстоятельствах, не помрешь. Кровищи сейчас повсюду – пруд пруди. Ну, на худой случай пару детективчиков от Олега Валяева и его компании схрумкаешь – на неделю хватит отрыгиваться. Не говоря уже о том, что тебе и на одежку тратиться особо нет необходимости: в одном плаще можешь всю жизнь проходить. Разве что зубы сотрутся.

Ужастику шутка отца очень понравилась, и он с большим удовольствием, бог знает, в какой раз, но уж точно не в последний, продемонстрировал нам свои клычищи.

–  Нашли, чем испугать! Сотрутся, новые, платиновые, вставлю. Надеюсь к тому времени разбогатеть. «Ха-ха-ха! И бутылка… крови!» Ром не жалую.

Не знаю, что бы я делал без моего па. Уже к вечеру нас вызвали в дирекцию шоу, и Олег Валяев принес нам что-то вроде публичного извинения. На свой манер, естественно.

–  Ладно, ребята, за догадку вам многое прощается. Однако впредь прошу быть осторожнее. Илья Аронович (Пасман, он же Юрист, он же Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд в одном лице) побывал в редакции, провел там переговоры. Однако там тоже профи – палец в рот не клади. Они нисколько не отрицают, что использовали текст, присланный им читателем-специалистом по сурдопереводу, но оставляют за собой право пользоваться и дальше подобными лазейками. Защита информации – наше дело, их дело – ее раздобыть. Мы внимательно проанализировали содержание вашего разговора, и, в общем-то, не в обиде на вас, но и ваши претензии удовлетворять, каким бы то ни было образом, не собираемся. У нас своя кухня, нужно побывать в нашей шкуре, чтобы в ней разобраться. Вам лучше в эту сферу не вникать. Все остальное остается в силе: и номинация – она уже объявлена, отменить невозможно, и самый низкий рейтинг, и те пожелания, которые были уже в ваш адрес высказаны.

Мы уже собрались торжественно удалиться, когда Леонид Червоненко вступил в разговор вслед за своим коллегой.

–   Мы еще не решили, как нам довести до участников, чтобы они были осмотрительнее в своей трескотне. Поэтому просим, чтобы наша беседа осталась в секрете. Впрочем, – неожиданно добавил он, когда мы с отцом уже встали. – Может, у вас есть какие-нибудь соображения на сей счет?

Я плюхнулся обратно на стул. «Не дразните в кошке зверя!» Естественно, как могло быть иначе – чтобы у моего Па не было каких-либо соображений в загашнике на любой счет?!

–  «Фильтруй базар!» – неожиданно сказал он.

Это прозвучало настолько грубо, что оба продюсера даже побагровели от ярости. Однако Па остановил их рвущиеся наружу эмоции одним мановением руки.

–  Шоу есть шоу, – продолжил Па, так и не дав своим оппонентам прийти в себя (мол, я и так вас слушал предостаточно). – Если мы начнем вводить цензуру сверх тех правил, которыми уже обозначили наш проект с самого начала, мы не остановимся, и публика будет совершенно права, когда в итоге утратит к нам всякий интерес. Все, что в данном случае требуется, посадить профессионала-сурдопереводчика за пульт управления камерами. Как только чьи-либо высказывания будут выходить за рамки, он тут же вправе будет переключать выход в эфир с одной камеры на другую. И никого ни о чем не надо предупреждать, даже просто ставить в известность, кроме устроителей конкурса.

–  А как же с членами жюри? – с усмешкой поинтересовался Олег Валяев, хотя прекрасно знал, каким будет ответ.

–  Тем более нет смысла информировать о подобном решении членов жюри, – пожал плечами Па. – Калачи тертые, пусть сами и выкручиваются. Думаю, ни у кого нет желания их подставлять, но и учить их, как себя продвигать, как свой имидж выстраивать, было бы неэтично, по меньшей мере.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ШОУ НАЧИНАЕТСЯ

ГЛАВА 4

Проколы и приколы

«О-сы»

 Дайдайтехнологии

«Ожившая в морге»

Вернувшись к себе, мы вздохнули с облегчением: кажется, выкрутились. Но надолго ли? Во всяком случае, получили передышку, прессинг, хоть и впервые, был очень мощный. Самый низкий рейтинг – именно самый, а не один из самых, можно было бы обойтись и без эвфемизмов: ни одного заказа на нас со стороны рекламодателей, буквально ничтожная поддержка зрителей. Римма Аракеловна была права: мы просто не вписывались в общий фон, оттого и «пролетали».

Немного погоревав, мы решили понаблюдать за остальными участниками, как они этот самый свой рейтинг нарабатывают. Ничего особенного, обычный набор из того, что можно встретить практически в любом реалити-шоу. Придуманные романы с поцелуйчиками, душещипательными разговорами, объятиями, утешениями, какой-то поддержкой, помощью. Намеки на секс в самых укромных уголках нашей «хижины». Зарождающиеся романы, но не вспыхивающие сразу, а вялотекущие (несомненно, влияние телесериалов), так чтобы невозможно было понять, чем все в итоге может закончиться. Мужская дружба. Женская солидарность. Какая-нибудь стервоза, помешанная на порядке и чистоте, бесконечно из-за этого со всем остальным коллективом конфликтующая. Продолжать можно до бесконечности, но, несмотря на кажущуюся эту бесконечность, все выигрышные роли давно уже были распределены, все вакантные места заняты. При всем желании никак нельзя было вписаться в этот замкнутый реалити-клуб. Можно было, конечно, скопировать кого-нибудь, а потом попытаться превзойти. Например, разбить чей-нибудь роман, выступив соперником. Но мой Па и какая-нибудь нимфетка, представить себе такое… Нет, Ма точно не поймет!

Только здесь, на конкурсе, я понял, насколько раньше я недооценивал своего па. Настолько, что не попади мы сюда, я так никогда бы и не узнал его по-настоящему. Но тут он настолько порой поражал меня, что у меня чуть ли не начал развиваться перед ним комплекс неполноценности. Вот и сейчас именно Па, а не я, оказался на высоте.

–  Думаю, у нас остается только один выход, – сказал он, наконец, после нашего совместного долгого молчания. – Проколы разменять на приколы. Ладно, пусть юмор сейчас не в чести, пусть основные наши телезрители – молодежь. Но совсем без юмора ни один человек в мире не может существовать. Значит, сейчас просто форма такая в моде: придуриваться. Тот же юмор, только выглядит немножко по-другому.

Процесс пошел. Закипела работа. Тут и я включился на полную мощность. Раз «Читай по губам!», значит, мы больше не говорим, общаемся исключительно с помощью рук и плакатов с надписями. Не просто уроем, но закопаем на десять метров вглубь этого злополучного Влада, пусть вся страна узнает, в конце концов, как он работает, какими методами добывает свой материал. Но вот стиль «ретро» - за него мы еще поборемся.

Мы тут же побежали к Стилисту и заказали у него два полосатых купальника образца начала ХХ века. Расчесали волосы на прямой пробор, чуть завили их, набриолинили, обзавелись огромными приклеенными усами (еще круче, чем у наших продюсеров), ну а дальше пошла череда аксессуаров. Поначалу это было каноэ, с которым мы бесцеремонно таскались из угла в угол по комнате, затем усаживались в него и как бы гребли, оживленно жестикулируя – обсуждали великолепные виды, открывавшиеся вокруг. То мы выбирали самые ухоженные, самые аккуратно застеленные постели и бросались на них, старательно делая вид, что плаваем, рассекаем волны. То принимались играть в волейбол, будто мы на пляже. Или садились с удочками и начинали вылавливать отовсюду, где только возможно, трусики, лифчики и прочие детали женского туалета. Недоуменно пожимали плечами, рассматривая их, затем «отпускали обратно в воду» – пусть поплавают, подрастут.

И таких приколов в нашем ассортименте было великое множество. Естественно, реакция на такие перемены в нашем поведении со стороны других участников была весьма жесткая. Нам вскоре дали прозвище О-сы (О-тец и сы-н) и поступали с нами соответственно: кляли нас, на чем свет стоит, гонялись за нами с подушками. Естественно, пожаловались дирекции, но та лишь с любопытством следила за нашими потугами, гадая, как, впрочем, и вся страна, чем же все это может в результате закончиться. В конце концов, до участников дошло, что, столь ярко выражая свой негатив, они лишь подыгрывают нам, забросив на какое-то (слишком драгоценное!) время занятия своим собственным имиджем. Первым это понял Ужастик, который сразу же после того, как прозвучало это прозвище – О-сы, тут же обзавелся огромным сачком и гонялся за нами без устали, с огромным воодушевлением демонстрируя свой наряд и сопутствующие ему прибамбасы.

Победа! Мы не могли утверждать это с полной уверенностью, так как (повторюсь) обратной связи с телезрителями у нас не было, но по улыбкам дирекции и тому, что нами заинтересовался один крупный производитель моющих средств (не зря, видно, нам шею намылили!), мы уже не сомневались, что падение прекратилось, и рейтинг у нас теперь на достаточно сносном уровне.

Теперь было самое время заняться подготовкой к очередному конкурсу: «Пилотный выпуск». То есть, пробник к какому-нибудь телесериалу. И вот тут везение наше кончилось. Нас как заклинило. С одной стороны надо было выдерживать до конца найденный имидж, не бросая начатое дело на полпути, с другой – мы вдруг поняли, что вообще-то с самых истоков проекта занимаемся не своим делом. Какие-либо, пусть даже самые зачаточные, способности к творчеству в нас совершенно отсутствовали. И никаким имиджем, никакими обезьяньими прыжками и ужимками этот голый зад нельзя было прикрыть. Чего мы только ни делали, чтобы выжать из себя хоть какой-нибудь мало-мальски достойный сюжетец. Наконец я понял, что негоже отцу бесконечно выручать нас обоих, пора мне и самому мозги поднапрячь.

Я подошел к Ужастику и, наплевав на все клятвы, которые незадолго перед тем давал дирекции о неразглашении тайны, все ему рассказал.

Ужас-с-с долго молчал, затем вздохнул:

–  Да, обидно, и что вы конкретно предлагаете?

–  Уж если нас, и только нас, всех троих и троих из всех, протащили, почему бы нам не объединиться?

–  Интересно. Но каким, конкретно, образом?

–  Ты участвуешь в нашем проекте, а мы в твоем.

Надо сказать, что Ужас-с-с не раздумывал ни минуты.

–  Согласен. По рукам! Когда начнем?

–  Хоть завтра.

На том и порешили.

Я ожидал взбучки от отца, но Па промолчал. В конце концов, он столько мне преподносил сюрпризов, почему бы и ему голову не поломать над моей примочкой? Хотя в чем суть примочки я пока и сам толком не знал.

–  Ты только что выступил с любопытной инициативой… У тебя есть что-то конкретное на уме или ты так просто, блефуешь? – наконец осторожно спросил Па.

–  Надо двигаться, у нас совсем нет времени в запасе, – попытался я отделаться общими словами.

–  Не знаю, не знаю, – вздохнул отец. – У тебя и есть всего только один друг на всем этом проекте, ты хочешь потерять его?

–  Нет, конечно, – поспешил ответить я и начал дальше нести уже полную околесицу. – Понимаешь, раз Ужастик, значит, мы должны исполнить его мечту: сделать хороший фильм ужасов. Ну, например, студент-медик подрабатывает по ночам дежурствами в морге. Ужас?

–  Ужас! Бедный студент! Аудитория как раз подходящая – самая что ни на есть мо-ло-деж-ная, – согласился Па. – Ну и что дальше?

–  Студента буду играть я, – такое решение почему-то меня очень воодушевило. – Ты будешь играть врача-патологоанатома, который очень любит выпить и при любом удобном случае дрыхнет без просыпу. Сможешь?

–  Легко! – продемонстрировал Па знание молодежного сленга. – Считай, что я уже сплю. Но что я увижу, если хоть один глаз чуточку приоткрою?

–  Студент – он не просто «ботаник», – вдохновенно врал я. – Он сделал открытие. Прямо как лауреат Нобелевской премии. Благодаря нехитрому устройству, что-то из дайдайтехнологий. Ну, которые еще меньше, чем нана. Частицы, одним словом. Извлек он их как «пи» (полезную информацию), скажем, из космического мусора.

–  Постой, постой, – засомневался Па. – А где же он взял этот мусор-то? Ведь при падении на Землю, при всех вариантах, любая «пи» должна была бы сгореть?

–  Ну не сгорела, – начал уже раздражаться я. – Была внутри метеорита, как в капсуле.

Отец передернулся всем телом.

–  Бр-р-р! Ну и чушь! Только это ведь не ужас – фантастика.

–  Да ты сам меня в эту фантастику и увел! – не выдержал, взорвался я. – Раз ужас, значит важно не как, а что. Так вот, студент-медик изобрел сканер, позволяющий считывать у мертвецов их уникальные способности, естественно, если таковые имеются, и переносить их в свой мозг. Катит?

–  Ну, вообще-то… не слишком ли ты переборщил? – Отец, вроде бы привычный ко всему, на этот раз был в шоке.

–  Не слишком, – с досадой отозвался я. – Это ведь пародия, не оригинальное произведение. Между делом герой оживляет девушку, которая и не умирала вовсе, а просто была либо в коме, либо в каком-нибудь лунатическом или летаргическом сне. Дальше драки, погони, любовь. Только уже не одного героя, а двоих («он» плюс «она»).

–  Ладно, – кивнул отец. – Считай, что название уже имеется – «Ожившая в морге», ну а причем тут Ужастик?

–  Ну его студент оживил еще раньше, нечаянно, – выкручивался я, как мог. – Ужастик и прижился. Тут, в морге, ему полное раздолье, кровищи – море разливанное, зачем ему куда-то уходить? Они даже подружились, в конце концов, все трое. А у героини дело – она должна кому-то за что-то отомстить. Ребята, естественно, но сначала крайне неохотно, соглашаются ей помочь, применяя все, скачанные из трупов способности. Как я говорил уже: драки, стрельба, кровь льется рекой (все вампиры и вампирессы, без балды, в полном восторге), справедливость, само собой, торжествует. Просто не может не восторжествовать. Как тебе?

–  А у нас есть выбор? – вопросом на вопрос ответил Па. – Вот только где ты возьмешь актрису, которая сыграла бы такую, весьма и весьма непростую, роль?

–  А, – беззаботно махнул я рукой. – А дирекция на что? Что, нельзя пригласить какую-нибудь звезду или хотя бы самую что ни на есть маленькую звездочку? Скажем, из начинающих. Пусть у них голова и болит.

На том мы и порешили. Но, как говорится, «не болит голова у дятла», ну а нам с Па этой головной боли с лихвой хватило.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ШОУ НАЧИНАЕТСЯ

ГЛАВА 5

«Дружба дружбой….»

Свежачок-трупачок.

Влад не дремлет.

«Читай по губам – 2»

-  Ну как, ты не передумал? - решил я все-таки уточнить, помня предостережения отца насчет «единственного друга».

Ужастик почесал затылок, затем, стараясь не встречаться со мной взглядом, медленно  проговорил:

-  Не знаю, что и ответить. Поймите меня правильно, ребята: по большому счету мне совершенно наплевать на то дерьмо, в которое мы влипли. Хотя положение у нас сейчас хуже некуда. Для меня куда важнее другое: по тем сведениям, которыми я располагаю, вы влезли на мою территорию. Поверьте, мне очень не хотелось бы терять нашу дружбу, вы оба мне очень симпатичны, но, как говорится, своя рубашка ближе к телу. Я и так балансирую на грани: в любой момент тема, которую я разрабатываю, может надоесть зрителям, наступит пресыщение, а тогда мне хана – я вылечу со свистом из проекта. Чего мне, естественно, очень не хотелось бы. Ну а то, что вы предлагаете – вообще, край: два «пилота» на одну и ту же тему – никто этого не выдержит, да и дирекция, исходя из тех соображений, что я вам сейчас высказал, зарубит кого-нибудь из нас на корню. Кого именно – вам и так, должно быть, ясно. И этот кто-то (опять не расшифровываю) сразу вытащит черную метку, потому что времени на переподготовку у него уже не останется.

Я пожал плечами. Конечно, в чем-то Ужас-с был прав, и все-таки его доводы не показались мне убедительными.

-   Ладно, но, может, ты все-таки посмотришь, что мы наработали?

Я подозвал отца, тот молча протянул Ужас-су наш ноутбук. Нервы у нас были на пределе, и мы предпочли отойти в сторону – наблюдать за реакцией нашего друга, а может быть, и будущего партнера, было выше наших сил…

Почти все время, пока мы томились в ожидании, отец молчал, затем все-таки не выдержал, с досадой покачал головой.

-  Жаль, но все произошло в точности так, как я и говорил. Теперь необходимо срочно искать выход из тупика, в который мы сами себя и завели. Мое мнение: мы должны подарить Ужас-су  наш сюжет, а самим срочно переключиться на что-нибудь другое. Дружба важнее, тем более что мы действительно залезли в чужой огород. Сколько у нас осталось времени?

-  Вообще не осталось, - с грустью вздохнул я. – Мы слишком увлеклись разработкой сценария этой «мертвецкой» истории и, соответственно, увязли по уши. Может, у тебя есть какие-нибудь запасные варианты? Всегда полезно иметь что-нибудь в загашнике.

-  Знать бы, где упасть… - отец  вдохнул и с шумом выдохнул обратно воздух, в попытке заставить пошустрее работать мозги. – Короче, соломки нет. Предлагаю разойтись в противоположные стороны минут на пятнадцать, затем снова встретиться. Если у кого-то появится что-то стоящее, сразу включаемся в процесс.

-  Годится, - кивнул я.

Однако сколько я ни слонялся по нашему «дому», в голове у меня так ничего и не прояснилось. Я вообще не могу так быстро переключаться, надо сначала дать улечься эмоциям. А справиться с ними у меня пока никак не получалось.

-  Мало. Мало времени, - пробурчал я, когда мы с Па вновь встретились. Ты же знаешь, я – тугодум.

Отец кивнул.

-   Есть идея.

-  Идея? – удивился я.

Неужели выход? У меня даже дух захватило.

-  Ну, если говорить точнее, - поморщился отец, - не идея, а скорее – решение.

-  Ого, даже решение! Это вообще супер! И что конкретно? – вяло поинтересовался я, боясь обольщаться надеждой.

Какие решения? О чем он говорит? Тут хотя бы чуть-чуть чем-нибудь воодушевиться. Нет, пора снова расходиться. Но не на пятнадцать минут, на час, не меньше.

-  Все очень просто. То, к чему мы, собственно, уже пришли с тобой. На один только данный конкурс мы, разумеется, с согласия дирекции, объединяемся с Ужастиком. Две команды в одном флаконе.

-  Нереально, - покачал головой я, - условиями конкурса ничего подобного не предусмотрено.

-  Не предусмотрено, но и не запрещено. Давай лучше поговорим с твоим другом.

Ужастика нам долго разыскивать не пришлось. Чувствовалось, что ему очень скучно. Никто с ним не заговаривал, вообще не обращал на него внимания. Все были заняты делом. Буквально по горло. И только ему все было по барабану.

-  Ну и как? – спросил я, когда мы столкнулись с ним нос к носу.

-  Нормально, вполне нормально, - ответил Ужас-с, возвращая нам ноутбук, но особого энтузиазма в его словах я не обнаружил.

-  Нравится – бери, - пыжась от щедрости, предложил я. – Как заготовку. Можешь переделать ее как угодно.

Ужас-с задумался на какое-то время, затем отрицательно покачал головой.

-  Нет, это мне не подходит. Кого я там буду изображать? Санитара-вампира?

-  Почему бы и нет, - попытался подыграть я. – Ты удобно устроился, а тут эта девчонка, которая оказывается вовсе  не свежачком-трупачком, а просто Спящей (в летаргии) красавицей. Ну а потом еще одиннадцать серий она сражается с тобой и, в конце концов, выводит тебя на чистую воду.

Отцу надоело слушать мои россказни, и он прервал меня, задав Ужастику один-единственный вопрос:

-  У тебя уже есть собственная заготовка?

-  Нет, но с этим проблем не будет, - спокойно ответил наш «друг».

-  Ладно, - махнул рукой я, - не будем ходить вокруг да около. Мы тут посоветовались с Па и решили предложить тебе объединиться. Всего на один конкурс. Как ты на это смотришь? Вместе влипли в историю, вместе будем из нее и выкарабкиваться.  То есть, вместо двух проектов будет один, только и всего.

Ужастик не задумался и на секунду.

-  Это запрещено.

-  Не запрещено, а не предусмотрено, - мягко поправил его Па, как совсем недавно меня. – А что не запрещено, то не возбраняется. Могу даже больше сказать: я уже предложил эту идею Валяеву, и он согласился. Сказал: почему бы и нет, сценарий надо постоянно оживлять, обновлять. Хотя на самом деле может быть просто хотел одним махом от всех нас троих, «возмутителей спокойствия», избавиться. Так что препятствий никаких нет.

Мы выжидающе уставились на нашего Кровососа.

-   Мне надо подумать, - ответил он. – Вернусь через пять минут.

-   Где ты успел встретить Валяева? – с удивлением спросил я отца.

-    А я его и не видел, - спокойно ответил он.

-  Ну и зачем же мы обманываем нашего «друга»? – в недоумении развел руками я. – Это ведь все равно раскроется.

Отец посерьезнел.

-  Считай, что у нас осталась еще только одна поддержка, вторую я уже использовал. Альхен дал «добро», сказал, что сам все устроит.

Ужастик вернулся радостный, сияющий, совсем другим человеком. Видимо, он очень тяготился тем конфликтом, который произошел между нами, и у него не было никакого желания терять с нами дружбу.

-  Ладно, я с вами. Думаю, у нас все получится.

-  Мы тоже так думаем. Осталась одна загвоздка: кого нам выпросить на роль героини? Хотелось бы заполучить какую-нибудь, пусть самую маленькую, «мыльную» звездочку. Но мы в сериалах ни бум-бум. Может, ты что-нибудь посоветуешь?

Ужастик задумался, но лишь для видимости, ненадолго.

-  Хорошо, - кивнул он великодушно, - вы и так львиную долю работы проделали, так что решение этого вопроса я, так и быть, беру на себя.

Дальше складывалось все, как по волшебству. Для меня, пожалуй, это самое замечательное воспоминание из всего проекта. Нас отвезли на «Мосфильм», выделили реквизитора, гримера, оператора – все было самое что ни на есть всамделишное. И оттянулись мы, конечно, на славу.

Не подвел и Ужас-с, актриса, которую он нам нашел, была просто великолепна.

Но нет бочки меда, на которую не нашлось бы ложки дегтя. Так мы узнали, что на этот тур конкурса в жюри, в порядке исключения, приглашен помимо всех прочих и наш лучший друг Влад Самописец.

Это нас просто убило.

-  Да, «Влад не дремлет», - с грустью проговорил Па. – Пожалуй, наша песенка спета.

-  Ну, свет белый на одном только писарчуке клином не сошелся, - попытался приободрить его я. – Жюри большое.

-  Кто знает, все может быть, - с тревогой  в голосе произнес Ужастик.

Мы с отцом недоумевающее переглянулись. Еще совсем недавно мы удивлялись олимпийскому спокойствию этого парня, а тут вдруг паника. Сразу после нашего последнего разговора мы с отцом пришли к выводу, что Ужас-с, при всей его наигранной простоватости и открытости, себе на уме, и здесь, в Беспредел-кино, уж точно не сам по себе. Кто-то его толкает, причем фигура за ним стоит достаточно значительная. Он не испытывал никаких переживаний относительно сценария своего «пилота», это могло означать только одно: кто-то за него этот сценарий должен написать. Он уходил не подумать, а с кем-то проконсультироваться по мобильнику, и поступил так, как ему было сказано, ему наплевать было, как поступить. И вдруг сейчас…

-  Есть вариант, - неожиданно сказал Па.

Мы тут же воззрились на него с недоумением и надеждой.

-  И что за вариант? – первым не выдержал его загадочного молчания я.

-  Бог из машины, - ответил Па. Мы, соответственно, ничего не поняли. Хотя я, безусловно, знал, что такое «бог из машины». Отец мне этим выражением всю плешь проел.

-  Нельзя ли поподробнее? – нервно поинтересовался Ужастик.

-  Ну, в античных пьесах, когда сюжет совсем заходил в тупик, появлялся бог, как бы на небе, в специальной конструкции (Deus ex machina), и все зрителям объяснял. Так вот и здесь, бог решил сделать нам подарочек. Скажите, как мы смогли бы иначе наказать наглеца? Самописца этого. Статью написать в опровержение? Просто набить ему морду? Нет, бог сажает его в жюри, и этим отдает нам его на полное растерзание.

Естественно, только я смог позволить себе такую вольность: многозначительно постучать пальцем себе по лбу, как бы комментируя высказывание Па. Ужастику неудобно было ко мне присоединиться, но мысленно он был со мной солидарен.

-  «Читай по губам», - снизошел, наконец, до нас Па, прокомментировав свои мысли.

Каюсь, первым догадался Ужастик, а не я.

-  Понятно, на словах нам нельзя с ним пикироваться, а вот жесты, как говорится, к делу не пришьешь.

-  Но мы ведь не знаем языка глухонемых, как же мы сделаем это? – продолжал недоумевать я.

-  Вот и хорошо, что не знаем, - расплылся в лукавой улыбке Па. – Мы его сами изобретем. Такой, какой нам захочется. И к делу его, как выразился наш досточтимый со-участник, никоим местом не пришьешь. А в остальном, какая наша забота? Умный поймет, а дурак не догадается. Нам интересно о чем, и, главное, чем, думают дураки?

ГЛАВА 6

Фарс-мажор

«Отжившая в морге»

Козлы отпущения

Голубой воришка и добрейшие из самаритян

-   Но у нас же был уговор, - несмело возразил отец.

Владлен Игоревич тяжело вздохнул и развел руками.

-  Да, и обычно я своих договоров не нарушаю. Но есть такое понятие: форс-мажор - обстоятельства, которые невозможно предусмотреть, еще их называют: непредвиденные обстоятельства. Рок какой-то, - пробормотал он в некотором даже смущении, - не пойму, с какой стати этот идиот к вам так привязался. Почему именно к вам? И почему в редакции это так легко пропустили?

Я пожал плечами, не понимая, о чем идет речь, но, на всякий случай, поддержал разговор в том же, пустопорожнем, духе. 

-  Трудно сказать, просто какие-нибудь интриги, вовсе не на нас нацеленные, кому мы сами нужны? Так сложилось, попали под раздачу. Однако вы уверены, точно знаете, что с нашим уходом все вдруг наладится?

 Чинуша Игоревич поколебался немного, затем кинул на стол передо мной газету. Опять ту, самую нашу любимую.

Мне не пришлось долго искать, заголовок был набран аршинными буквами:

«ОТЖИВШАЯ В МОРГЕ»,

или «Бабушка, что бы нам испечь «ужасненького» на обед?»

Судари и сударыни! Мы уже знакомили вас с новым реалити-шоу на одной из ведущих кнопок нашего замечательного российского телевидения…»

Ну, естественно, дальше следовал полный разнос нашего выступления. Однако это было не главное, главное было в конце. Неведомый сурдорасшифровщик на сей раз постарался на славу и не пожалел никого. Материалы о деньгах, вкладываемых в участников шоу, как представителями рекламы, так и родственниками, спонсорами конкурсантов. Как на эти деньги нанимались и нанимаются известные артисты для участия в тех или иных конкурсах шоу на стороне отдельных команд, подкупаются представители окололитературных кругов, заказываются статьи в прессе. Черный «нал», серый «нал». В частности, Влад не побоялся привести обвинения даже в свой адрес: в его якобы необъективности по отношению к «некоторым участникам конкурса», подозрения в том, что первая его статья вроде как носила заказной характер и была преподнесена в стиле «черного пиара». Что он, естественно, категорически отрицал и опровергал.

-   Так, ну и что? Какие будут мнения на сей счет, – со вздохом спросил Владлен Игоревич. -  Откуда, по-вашему, ветер дует?

-  Ну, это задачка для первого класса, - холодно ответил Па. - Могли бы придумать что-нибудь и посложнее. Дело вообще белыми нитками шито, работали питекантропы, иначе не назовешь. Хотя, как я понимаю, в их времена ниток, ни белых, ни каких-либо других, еще не было. След вам нужен? Ищите и обрящете. Только не увлекайтесь слишком долгими поисками – все концы в окружении того шоу, место которого мы заняли в эфире. Спонсоры, руководители программы, да не знаем мы кто конкретно, и знать не хотим. Это целиком ваши проблемы, вы их и решайте. Нам непонятно другое: почему вы так легко и бескомпромиссно позволили сделать именно нас козлами отпущения?

Он помолчал немного, затем, так и не дождавшись ответа, проговорил со вздохом:

-  Ладно, что после драки кулаками махать. Партия проиграна. Но мы надеемся, что вы не забыли свой должок? И поможете нам, когда мы снова решим к вам обратиться?

Альхена словно подменили. Он вновь сделался таким, каким мы его увидели во время нашей первой встречи – вальяжным барином. Он больше нас не боялся! А ведь в принципе, если очень захотеть, мы могли бы раздуть большой скандал. Пусть даже всего только в «желтой» прессе.

-  Годится, - великодушно махнул рукой он.

-  И через год не забудете? – с иронией поинтересовался отец.

-  Да, вас забудешь! – покачал головой Альхен и искренне расхохотался. -  Пилите дальше, ребятки, пилите!

Он оглядел нас с хитринкой в глазах: всегда приятно иметь дело с джентльменами. Которые умеют, как выигрывать, так и проигрывать. Не афишируя при этом своих чувств.

Было грустно, ей-богу, очень грустно. Куда проще, конечно, было уйти тихо, без объяснений - по-английски. Но, наверное, какой-то смысл в нашей последней встрече с Альхеном все-таки был. Возможно, так и куется житейский или жизненный, не знаю, как точнее назвать, опыт. И в какой-то нужный  момент потом вдруг  всплывает  что-то  из испытанного сегодня: унижения, злости, отчаяния и вытаскивает  вас  из  какой-то,  казавшейся  совсем  уж безвыходной,  жизненной  ситуации. Не мне судить о таких вещах.

Нам объявили всего за несколько часов до выступления, что решение о нашем объединении с Ужастиком отменяется. Что-либо узнать у него самого было бесполезно – он исчез еще с вечера. Мы с отцом быстро перестроились, никакой паники не испытывали. Главное – что осталась актриса, игравшая роль главной героини, вот без нее бы точно все развалилось. В монтажной мы показали, какие куски нужно изъять из видеоролика. Собственно, с самого начала они были совершенно лишними. Ни хоррора, ни фантастики, осталась лишь забавная комедия, вдвойне уморительная тем, что параллельно с действием мы еще вволю поиздевались над сидевшим в жюри Владом «Колосажателем». Однако нам было не превозмочь ни Ужастика, ни «Школу магии»: то, что мы преподнесли, было лишь началом, авансом, хоть и выглядело великолепно, у двух других наших конкурентов сложилась уже устойчивая репутация, масса фанатов и просто поклонников.

Выступление всех трех участников происходило по единой схеме: частью на сцене, частью на экране, такова была задумка режиссера. Разница была лишь в том, что у нас, и у «магов» действие чередовалось, а вот у Ужас-са оно было параллельным. Современный фильм про вампира: на экране сюжет разворачивался вокруг частного детектива и его поисков злодея. На сцене «вампир» свирепствовал в полной мере, настигая и приканчивая своих жертв. Обе роли исполнял один и тот же человек, только загримированный по-разному. Кто конкретно, наверное, нетрудно догадаться. Поражал профессионализм, как съемок, так и актерской игры, мы смотрели, разинув рты. Даже потом нам сказать было нечего. Что касается «потных харь», как их иногда называли злопыхатели, то только кажется, что «поттериана» уже отгремела свое. Эпопея, созданная воображением писательницы Джоан Роулинг и блестяще сыгранная и поставленная в лучших голливудских традициях, стала классикой, вот почему любые аллюзии, применявшиеся «магами» по ходу их выступления, неизменно вызывали бурю аплодисментов.

Все было так неожиданно и так закономерно. Мы покидали наше Беспредел-кино, как побитые собаки, но все-таки гордые тем, что вообще здесь побывали.

К сожалению, автор лишён возможности разместить текст романа полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина. http://epressario.com/ 

Издательская оферта: любые разовые бумажные издания (с согласия автора).

     Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

РАСПЯТАЯ

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РЕКА, МОРЕ

I

УБЕГАЯ, УБЕГАЙ

ГЛАВА 8

Мне с большим трудом удалось преодолеть барьер в виде секретарши-куколки Барби. Она никак не хотела записывать меня на прием. Ведь за прием надо было заплатить, а денег у меня уже не было. Мне пришлось сослаться на наш уговор с Леонардом, в конце концов, после долгих переговоров между ним и «куколкой», «сын льва» все-таки согласился меня принять.

–  Вы пришли за своими деньгами? – спросил меня Леонард, заставив перед тем всласть насидеться в приемной.

–  Нет, – смиренно ответила я.

Я рассказала ему о разговоре с Игорем Карловичем, о том, что по его словам, только он, великий Леонардо (ну, может, чуть-чуть недовинченный) теперь – единственная моя надежда. Что я обещаю отныне быть феноменально послушной, заткну всех за пояс, утру всем нос, стану лучшей его пациенткой, короче, сделаю все, возможное и невозможное, лишь бы он не отказался от меня.

–  Беда одна, – вздохнула я в конце своего долгого монолога, – в настоящий момент у меня совершенно нет денег. Но они в скором времени у меня обязательно появятся. Речь не идет о благотворительности, просто не могли бы вы провести несколько сеансов со мной, как бы это сказать, в кредит?

Ответ был бескомпромиссен. Глаза Леонардика остекленели, и он, с видом крайнего сочувствия, печально покачал головой.

–  К сожалению, Анечка, я вынужден вам отказать. Знаете, налоги, аренда, конкуренция – я уже не раз подумывал о том, чтобы вообще прикрыть нашу лавочку. Мы никак не можем свести концы с концами, работаем практически только за идею. Не могли бы вы пройти к Инночке? Она вам подробно все объяснит. Что касается Игоря Карловича, то он, конечно, преувеличивает, его познания в нашей области бесконечно превосходят мои скромные таланты. Обязательно при встрече передайте ему привет и невыразимую благодарность за то, что он такого обо мне мнения.

Все указывало на то, что я должна немедленно освободить помещение, но я еще при первом визите поняла, что Леонардик – скупердяй, каких мало, и на благотворительность особенно не рассчитывала.

–  Ну а если… – тут я многозначительно посмотрела на Леонарда, ожидая, что у него появится блеск в глазах, ушки полезут на макушку, но его взгляд так и остался стеклянным. Он уже понял, что я имею в виду.

Но я, тем не менее, все-таки договорила. Этот тип настолько раздражал меня, что я, без всякого стеснения, могла сказать ему что угодно.

–  Помните, вы хотели в прошлый раз посмотреть? Даже очки на нос водрузили. Мы вполне могли бы пойти на натуральный обмен.

Он сделал вид, что колеблется, даже взялся за очки, затем все-таки отложил их в сторону и сокрушенно произнес:

–   Что ж, ваше предложение очень заманчиво, крайне интересно, но… Как жаль, что у меня совсем нет свободного времени!

И так застыл с видом полного безнадежного отчаяния на лице. Чувствовалось, что он и полчаса, и час мог просидеть в такой позе.

–  Как жаль, что у меня нет денег, – тихо прошелестела я в ответ.

Как вы сами понимаете, мне не оставалось ничего другого, как только удалиться.

Но я не ушла сразу, задержалась в приемной у Инночки, принялась лебезить перед нею, говорить какие-то несуразные комплименты, которые «куколка» со скучным видом выслушивала, хотя обычно никогда не бывала к ним равнодушна. Я попросила записать меня на какое-нибудь, пусть самое неудобное, время, пусть только на пять минут. «Мы ведем переговоры с Леонардом Львовичем», «Нет никаких сомнений, что мы с ним обязательно договоримся».

Я и так упрямая, а здесь у меня просто не было выхода. Поэтому я стала играть роль привидения. Появлялась чуть ли не каждый день, готовая сносить любые оскорбления. Но никаких оскорблений, даже тени раздражения ни со стороны Леонарда, а уж, тем более, со стороны Инночки я не увидела и не услышала. Они мило мне улыбались, хотя внутри, наверное, полыхали  лютой злобой.

Наши диалоги с Леонардом неизменно сводились к одним и тем же фразам:

-  Как жаль, что у вас нет денег!

-  Как жаль, что у вас нет времени!

-  Как все-таки жаль, что у меня совсем нет свободного времени!

     -  Как все-таки жаль, что у меня совсем нет денег!

Мы так церемонно обставляли наши диалоги, что даже кланялись друг другу, как японцы. В перерывах между этими сожалениями я ухитрялась все-таки вставлять какие-то вопросы и даже иногда получала на них ответы.

Куда успешнее продвигались мои дела с Иннусей. Она оказалась вовсе не дурой, а уж тем более не бессердечной стервой. Сразу же во всем поверила мне, записала в свои приятельницы, от души сочувствовала, но к моим попыткам пронять Леонарда отнеслась весьма скептически.

-  Ну, Леонард, он как мужчина имя свое не оправдывает. Совсем не лев, и даже не сын льва. Ты зря стараешься. Проще вот этот письменный стол обольстить, охмурить, чем его.

-  Деньги? Да он дерет такие гонорары, что в обморок упасть можно. И люди платят. Причем вовсе не потому, что они круглые дураки. Просто он, действительно, лучший, тут уж ничего не поделаешь.

-  Он не скупердяй, нет, просто под каблуком у жены, она отбирает у него все до последнего гроша, выжимает из него последние соки, а взамен еще и наставляет рога с кем ни попадя. Постоянно шантажирует его разводом, прекращением поддержки со стороны своего папочки, его тестя. Я не представляю, как можно так замордовать человека? Ведь у него совершенно нет будущего. Докторская на нуле, а те популярные книжонки, которыми зачитывается вся Москва, в научном мире ему никакого авторитета не прибавляют, скорее наоборот. Я уж не говорю о его теще. Отдельная тема. Собственно, а как с ним иначе? Я сама из него выгрызаю буквально с кровью прибавки к зарплате. Вот уйду, что он без меня будет делать?

Жену Чупилина я один раз сподобилась-таки лицезреть. Фурия! Влетела, окинула приемную взглядом, без стука ворвалась в кабинет, выгребла все деньги из сейфа, и тут же умчалась.

«Как жаль, что у меня нет времени!»...

-  Господи, да она его даже полы дома заставляет мыть!

Инночка никак не могла понять, зачем я столь бездарно теряю время. Предлагала познакомить меня с каким-нибудь «папиком». Сразу, мол, и деньги появятся, и Леонард заскачет передо мной на задних лапках. Своеобразно учила меня жизни:

-  Вот, смотри, – сказала она однажды, вывалив на стол из сумочки какую-то дорогущую косметику. – Чего здесь, по-твоему, не хватает?

-  Наверное, помады, – сообразила я, внимательно осмотрев сокровища новоявленной «Али-бабки».

-  Точно, соображаешь, – благожелательно ответила та. – Прикид у меня есть, аксессуары тоже подобраны. Как только я смогу достать эту помаду, я поднимусь еще на одну ступенечку выше. Не думай, что мужики не обращают внимания на такие вещи. Если хочешь, чтобы с тобой обращались, как с ровней, то и выгляди соответственно. Как тебе, кстати, мои новые духи?

Я ответила, что у меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение.

-  Видишь, дело не только в деньгах, которые я здесь получаю, никаких моих денег не хватило бы, чтобы купить те подарки, которые мне иногда эти дурочки Леонардовы делают. Учись, студентка! Жила бы ты на Рублевке, никакие насильники не были бы тебе страшны.

Я как-то рассказала Инночке о «золотых рыбках» и страшно ее этим заинтересовала.

-  Эх, дуреха ты, ну просто на всю голову больная, в такой круг могла  войти. Мне бы так повезло, уж я бы подобную возможность не упустила!

К сожалению, не могу сказать точно, что она имела в виду. Может, тот подвал, в котором я провела почти полгода?

ГЛАВА 9

 Как раз к тому времени я осталась совсем без денег. Все мои сбережения растаяли, все, что было накоплено на свадьбу – тоже. Я постоянно занимала, у кого только могла и, естественно, подошел момент, когда никто уже не захотел давать мне в долг. Между тем, через три недели мне предстояло оплатить аренду квартиры, причем сразу за полгода вперед. Это был полный крах. Что мне оставалось? Вернуться к родителям? Они и так уже меня затерроризировали. Это на расстоянии, а что будет, если находиться с ними постоянно, бок о бок? Я всерьез подумывала о том, чтобы переселиться к Фомичу на любых условиях, но чтобы у такого мужика зазнобы не было, как-то не верилось.

 Выход был один – устроиться куда-нибудь на работу, на что я и переключила временно свои усилия. «Судовой журнал», так я называла свою любимую папку в компьютере, моментально был забыт, и я засучила рукава. Отпечатала целую кипу резюме, часть из них разослала по почте, часть разнесла сама, но результат везде был один и тот же: что-то наклевывалось, даже обещалось, а потом, в последний момент, срывалось. И я никак не могла объяснить себе, почему? Заполняла тесты, умильно заглядывала в глаза кадровику или топ-менеджеру, прилежно отвечала на все задаваемые вопросы, но уже к концу собеседования знала результат. Что это было? Обыкновенное невезение? Очередная жизненная гадючесть?

Гораздо лучше дело обстояло в области подработок: студенческий опыт выручал, тем более что я ни от чего не отказывалась: ни офис отдраить, ни всякого рода рекламную ерунду по почтовым ящикам рассовать. У меня было две цели: накопить сто долларов на очередной визит к Леонарду и заплатить своей квартирной хозяйке, но последнее я могла сделать, только устроившись на работу и взяв в банке небольшой заем.

Прошло две недели, пока я поняла, почему меня отовсюду отфутболивают. Да очень просто - после собеседования, а то и во время его, наводят справки по моему прежнему месту работы, ну а там и происходит сбой. Разъяренная, словно целый пчелиный рой, я не стала звонить нашему кадровику, он наверняка стал бы все отрицать, так уж у них принято – двуликих Янусов, а вышла сразу на нашего начальника, Глеба Евгеньевича. К счастью, секретарша меня еще помнила и, после коротких переговоров с «Глебушкой», меня с ним все-таки соединила.

–  Да, Красников. Анюта? Что там у тебя стряслось? Слушаю!

Тут я ему выдала все по полной программе, удивляюсь только, почему он сразу трубку не положил. Наверное, просто оторопел от моей наглости. Мужик он был суровый, надменный, нас, своих сотрудников, за людей не считал. Не участвовал в наших предпраздничных пирушках, даже с днем рождения кого-то поздравить и то сам ни разу не удосужился. Все за него делала секретарша, и хотя никто не бывал внакладе, было немножко обидно, что он такой сухарь. И тут вдруг Леднева, собственной персоной!

–  Хорошо, я разберусь, – холодно ответил он, когда мой запас обвинений, наконец, был исчерпан. – Хотя, признаться, я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне.

–  Простите, у меня просто не было другого выхода, – смиренно - буквально само покаяние, быстро сориентировалась я.

–  Минут через десять перезвони мне, – буквально через губу переплюнул мой бывший шеф эти слова.

Ну и Бог с ним, главного я все-таки достигла. Глеб был крутой мужик, и откладывать что-либо на потом было не в его правилах. Возмездие обычно следовало неотвратимо.

Я перезвонила, как мы и договаривались.

–  Знаешь, вопрос сложный, – неохотно признался он в трубку, как видно первая волна его цунами завершилась пшиком. – Приходи лучше сегодня или завтра на работу, на месте и разберемся.

Как я поняла, кадровик в самой категоричной форме отрицал свою причастность к тому, в чем я его обвиняла.

–  Я не могу прийти на работу? – хмуро ответила я.

–  Почему?

–  По той же причине, по которой с нее уволилась. Вы, наверное, моего отсутствия так до сих пор и не заметили? В самом деле, кто я для вас? А уж причина… Это, действительно, надо, чтобы гора двинулась к Магомету.

Он помолчал немного, затем вздохнул.

–  Ладно, давай встретимся на нейтральной территории, после работы. Говори, где тебе удобнее.

ГЛАВА 10

Нет, определенно где-то что-то стряслось: кто-то сдох, или что-нибудь в этом роде. Зацепка. Я достучалась до небес. Чтобы Глебушка заинтересовался чьей-то судьбой, а уж тем паче – согласился встретиться с кем-то из своих сотрудников в нерабочее время, такое и во сне не могло присниться. Я лихорадочно соображала, как мне использовать этот Богом посланный шанс, какие доводы привести в свою пользу: может, в нем, действительно, осталось что-то человеческое?

Глеб не заставил себя ждать, был сам за рулем, хотя обычно пользовался услугами шофера. Припарковался поблизости, остановил машину, открыл дверцу, приглашая сесть рядом с ним, закурил, не спрашивая «у дамы» разрешения.

–  Ну, теперь я знаю достаточно, Анюта, чтобы вести предметный разговор. Честно говоря, никак в толк не возьму, какие у тебя к нам претензии? С тобой случилось несчастье, все это понимают. Вадим женился на другой девушке, но ведь это его право. Твое увольнение вообще ни в какие ворота не лезет. Без работы, без денег, тебе что, нравится трудности преодолевать? Так и преодолевай. Кадровику я верю, твои обвинения в его адрес считаю голословными, необоснованными. У нас прекрасный микроклимат на фирме, я, во всяком случае, за этим слежу. Но помочь тебе…

Я пыталась остановить себя, но это было бесполезно. «Прекрасный микроклимат», «слежу»… лучше бы он не говорил таких слов. В течение четверти часа я буквально растерла в порошок этого надутого индюка, начав с его личной жизни – красавицы-жены, которая изменяла ему направо и налево; разодетая в пух и прах, с утра до вечера, и с вечера до утра только тем и занята была, что разоряла его, транжирила его деньги. Шлялась по модным бутикам, ночным клубам и казино, не желала иметь детей, поскольку за ними надо ухаживать, да и фигура будет потом безнадежно испорчена, а ее буквально каждый прыщик на лице, сломанный ноготь выводили из себя – как, мол, это может быть со мной?! О том, что он такой пентюх, что не только не может постоять за себя, но даже любовницу завести, прыгает перед своей «Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, Эммануэль!» на задних лапках. О том, что весь коллектив давно потешается над ним и его унижениями. Что никто «на фирме» его не любит, только изображает подобострастие. А сама фирма давно уже на краю пропасти, из пионеров-лидеров в компьютерном бизнесе скатилась в третий сорт: скупает в Юго-Восточной Азии некондицию, а наши русские умельцы из дерьма делают конфетку; потом эту конфетку (действительно, конфетку!), наши же менеджеры (вот уж, полная оторва!) реализуют где-нибудь на пока еще бескрайних просторах СНГ-овии) и процветает, как ни странно, поскольку дураков вокруг пруд пруди. Но ведь такое не вечно.

Глеб слушал меня с прохладцей, но не перебивал. Очнувшись, я поняла: все, конец, теперь мне вообще никуда не устроиться. Господи, с чего меня вдруг понесло-то? Кто мне казахи или узбеки – родные братья? А жена его? Чего я к ней прицепилась?

–  Ну, насчет наших дел… – задумчиво, почему-то с большим запозданием, ответил вдруг Глеб, – ты просто в этом ничего смыслишь. Основной закон бизнеса гласит: занимайся тем, что тебе на данный момент всего выгоднее. То, чем я занимаюсь, и вы вместе со мной, очень выгодно. Но это большой секрет. Я надеюсь, ты о нем будешь молчать, как аквариумная рыбка. Пусть лучше я и дальше буду выглядеть со стороны хоть и не дураком, но, по меньшей мере, не слишком башковитым человеком. Пойми, Анюта, я мог бы платить вам зарплату вдвое-втрое больше, чем плачу сейчас, но чем это закончится? Начнете болтать, «крыша» плату за свои услуги повысит, а может, и вообще, устранив меня, к своим рукам столь лакомый кусочек приберет… Элементарщина! Смекаешь теперь? Ну а вот все остальное, что ты сейчас изложила, и в самом деле, небезынтересно. Пример навскидку: я должен извиниться перед тобой, но я основательно проголодался. Дома, как ты понимаешь, хорошего меня ничего не ждет в этом плане, так не могли бы мы продолжить наш разговор где-нибудь за трапезой? Тут неподалеку есть небольшой ресторанчик, очень уютный. Если ты, конечно, никуда не спешишь.

Ну, насчет «спешишь», он загнул, конечно. Более того, я была так голодна, что даже боялась смотреть на еду, которую нам принесли. Поглощала ее молча, с закрытыми глазами. Совершенно не заморачиваясь тем, что обо мне думают Глеб, другие посетители, официанты. Затем, когда я немного (!) насытилась, на меня нашел другой стих: словоизвержение. Постоянно перескакивая с одного на другое, я, казалось, пересказала Глебу всю свою жизнь: пристрастия, взгляды, мысли, особенно смакуя последние злоключения. Я даже обрисовала ему тот сон с распятием.

Нельзя сказать, чтобы Глеб был потрясен. Хотя слушал достаточно терпеливо, иногда даже что-то уточнял, задавал наводящие вопросы. В общем, индюк - он индюком и остался.

–  Не знаю, что с тобой делать, – проговорил он, наконец, задумчиво. – При таких нервах никто тебя на работу не возьмет, а если возьмут, то через неделю выгонят. Я имею в виду порядочную, то есть, нормально оплачиваемую, работу. Я даже не могу рекомендовать тебя своим друзьям, как я им в глаза буду смотреть после? Я, вообще-то, планировал тебя оформить в какой-нибудь из филиалов нашей фирмы, восстановить в должности не ниже прежней, но это совершенно невозможно, ты сама это понимаешь.

Да, все было на редкость логично, безжалостный киллер-взгляд со стороны. Именно такой я себя вместе с ним увидела, и поняла, что он прав, прав, трижды прав, четырежды объективен. Все тот же замкнутый круг, из которого я не могла вырваться. Ничего нового. И что толку дергаться дальше? Пожалуй, психушка, если выбирать, и в самом деле лучший исход.

Красников не торопил меня, думал о чем-то своем. Наконец, прервал мои грустные размышления.

–  Послушай, небольшая консультация. Если бы я вдруг обзавелся любовницей, как ты считаешь, повысило бы это мой статус на фирме, улучшило мои отношения с женой?

Вопрос на засыпку. Голова у меня плохо соображала, я ответила первое, что пришло в голову.

–  Статус? Безусловно. Что до жены… Не та она женщина, чтобы взяться за голову или испугаться. Просто будет вести себя еще более вызывающе.

–   Ты уверена?

–   Конечно. У нее появится оправдание! Свободная любовь. Не думаю, чтобы в вашем кругу этим кого-нибудь можно было бы удивить.

Красников опять задумался. Мне это не мешало, так как подоспело время десерта, и уж тут я смогла оторваться по полной программе. Деньги на еду у меня были, конечно, поэтому голод тут был другой. Приготовить себе что-то вкусненькое в последнее время у меня не было ни сил, ни желания, а чтобы совсем вот так, не буду скрывать, и умения. Поэтому я наслаждалась, как только могла.

Наконец Глебушка соизволил вновь отверзнуть свои уста.

–  Хорошо, Анюта, у меня к тебе деловое предложение. Надеюсь, ты понимаешь значение слова «виртуальный»?

–  Да, безусловно. Это вроде как что-то возможное, но вместе с тем абсолютно нереальное. То, чего в жизни не бывает, но в мозгах почему-то застревает, – тотчас сморозила я какую-то залипуху, совершенно не представляя себе, даже не предполагая, что конкретно имеется в виду.

Глеб несколько брезгливо поморщился моим словам, но, тем не менее, продолжил.

–   Так вот, не согласилась бы ты, Анечка, за определенные - не деньги, нет, скорее, удобства, стать моей виртуальной любовницей?

Это было еще менее понятно, у меня просто челюсть отвисла.

–  Что вы имеете в виду под словом «удобства»? – спросила я, наконец. – Надеюсь, они не «во дворе» и не «в конце коридора»?

Красников усмехнулся. Тоже было что-то выдающееся для него.

–  Нет, конечно. Во-первых, квартира. Во-вторых, иногда, посещение ресторанов и других увеселительных заведений. В-третьих, работа хоть в основном офисе, хоть в каком-нибудь из филиалов нашей фирмы, сама выберешь. Теперь, с таким статусом, тебя будут терпеть в любом качестве, хотя я, почему-то, уверен, что ты будешь работать, как и работала – то есть, прекрасно. Зарплата повыше, чем раньше, соответственно. В-четвертых, расходы на твою реабилитацию до победного ее завершения. Вот и все с моей стороны. С твоей – никакого интима…

–   Ну, при таких условиях можно и с интимом, я от чистого сердца, – без малейшей тени иронии проблеяла я.

–  Прости, – поморщился Глеб, стараясь преподнести свою мысль как можно мягче. – Я не могу. Не оттого, что там что-то произошло с тобой. Просто, не хочу тебя обидеть, но ты не в моем вкусе. Видела мою жену?

Еще бы не видела! Ноги от ушей, а походка такая – никакой виагры не надо, мертвый встанет… из гроба вслед посмотреть.

–  Ну так как, попробуем? Не сложится, в любой момент можем это дело прекратить.

Что мне еще оставалось, как не ответить: «Да, разумеется!»? У вас как, хватило бы духу отказаться?

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

РАСПЯТАЯ

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РЕКА, МОРЕ

II

«МОЯ ДОБЫЧА!»

ГЛАВА 1

Я никак не могла осознать, что со мной произошло. Что называется, из грязи да в князи, из Замарашек в Царевны. В принципе, это не решало полностью ни одной моей проблемы, но с другой стороны, я определенно зацепилась, обрела твердую почву под ногами.

Надолго? Вряд ли. Начну с того, что Глеб оказался не так уж и щедр. Все, что я получила от него – мою же квартиру с оплатой вперед на полгода и никаких перемен к лучшему в обстановке; прежнюю работу с видами на дальнейшее продвижение по службе, которого можно было ждать до морковкиного заговения; прежний оклад, но с какой-то дополнительной нагрузкой, так что еще процентов десять набегало; насчет увеселительных заведений обещание было рассчитано, как видно, на очень далекую перспективу; ну и еще некоторая сумма на мою реабилитацию, за которую я должна была постоянно отчитываться.

Забегая вперед, скажу, что узнав, какие деньги я плачу Леонарду, Глеб записался к нему на прием и попытался сбить расценки. Это ему не удалось, конечно, Леонардик просто посмеялся над новоявленным Гобсеком, но узнал в тот раз Красников обо мне предостаточно, вытягивал каждую подробность, смаковал каждую деталь, пытался даже ознакомиться с моей, так называемой, историей болезни.

Да и плевать на него. С сексом ко мне он не лез, только ночевал иногда, где-то в среднем раз в неделю. Кроме того часто вызывал к себе в кабинет на беседу, опять же о денежках своих беспокоясь, гарпагон несчастный. То есть, мои сады Семирамиды в любой момент могли рухнуть, но что я теряла?

Как я уже говорила, я восстановилась на прежнем месте, девочку, которая меня заменяла, как раз и перевели с повышением в один из филиалов. Вела я себя спокойно, скромно, но сотрудников держала на расстоянии, две попытки поехидничать надо мной, закончились для их зачинщиц печально, после чего никто уже больше меня не трогал, да и в душу не лез. Особенно трясся Вадим, но я делала вид, что не держу на него зла. И это дало результат: через какое-то время он даже стал поглядывать на меня с любопытством, как видно, не очень-то ладилось у него с молодой супругой.

У меня появились деньги, но все они уходили на то, чтобы расплатиться с долгами. Я могла бы не делать этого, во всяком случае, не спешить с отдачей. Но не такой я человек.

И все же, то, что со мной произошло, нельзя было назвать иначе, как чудом. Я никак не могла понять, как такое случилось. Конечно, если бы я была фанатично верующей, я бы просто все объяснила: в моей жизни с самых малых лет слишком удачно все складывалось, но я не оценила милости Божией, слишком возгордилась, возомнила о себе, о людях и о Нем забыла, и тогда Он послал мне испытание. Теперь, когда я это испытание вынесла, выстрадала, Бог меня помиловал.

Если по первой части этого рассуждения, то оно не мое. Так мне пытался втолковать священник в Реабилитационном центре (впрочем, никакой он был не священник, как оказалось при первом же разговоре, а простой монах, сам весьма странный и обуреваемый страстями, он даже в глаза мне почему-то боялся смотреть). Но я не слишком разбираюсь в вопросах веры, и комплекс вины, который он пытался мне внушить, вызвал у меня тогда резкое чувство отторжения. Может, я совсем дура, думала я после первого нашего разговора, но я никак не могу понять, зачем Богу наказывать человека кроткого, доброго, наивного, когда вокруг столько злых людей? Тогда, отчаявшись убедить меня и считая, что я ввожу его «во искушение» своими доводами, монах Иларион, так его звали, дал мне карманного формата библию и предложил найти в ней себя.

Это было еще до того момента, когда я ушла в Интернет, поэтому я уцепилась за его предложение, как за спасительный круг. Каково же было изумление Илариона, когда я заявила ему, что нашла себя в книге Иова. Он проговорился, что ожидал совсем другой вариант, более подходящий мне - образ Марии Магдалины. Но ведь я не была проституткой, падшей женщиной, в чем же мне было каяться, за что себя распинать?

-  Да, но роптать на Бога! – пробормотал тогда Иларион.

-  Почему же Иову было можно, а мне нельзя роптать?

Этим вопросом я добила его, с тех пор он старательно избегал со мной дальнейших встреч. А мне очень хотелось поговорить с кем-нибудь на эту тему.

Мой возраст… Я и сейчас многого не понимаю в том, что читаю, а тогда была совсем уж простушкой. В «11 минутах» Пауло Коэльо меня насмешило то, что героиня, хоть и была проституткой, все свое свободное время проводила в библиотеке, именно этим, в конце концов, в корне изменив свою судьбу. И тем не менее, вопросы, которые жизнь постоянно ставила передо мной, требовали ответа, и я с головой погрузилась в Интернет. Скачанные оттуда материалы я распределяла по степеням сложности, исходя из того, что то, что недоступно мне сейчас, станет ясно потом, когда я наберусь ума, образованности и, главным образом, жизненного опыта. Но в данном случае я и сама сообразила, когда Иларион произнес загадочную фразу: «Надо упасть, чтобы возвыситься!» То есть, то мое падение было недостаточным, оно должно было стать более глубоким, осознанным. Если бы… если бы я пошла по другой дорожке, стала проституткой, путь Марии Магдалины открывал мне многое.

Как бы то ни было, Бог, или может, Судьба пришли мне на помощь как раз в самый подходящий момент: когда я исчерпала статус жертвы. Нельзя было ожидать, что я смогу им пользоваться до бесконечности: удостоверений подобных не дают, и льгот никаких таким, как я, не положено. Для меня сделали все, что возможно, а дальше уж сама, детка. Ножками, ножками…

Как бы то ни было, я не пошла по традиционному пути, предложенному мне Иларионом: не стала «плечевой» или массажисткой салона интимных услуг, отвергла участь Марии Магдалины, а уж тем паче - Жюстины, выбрав для себя путь Жюльетты, хотя до графини Лорзанж, как и до аристократки вообще, мне было так же далеко, как до планеты Марс.

Конечно, я не обольщалась в отношении Глеба, я слишком хорошо знала характер своего бывшего и нынешнего начальника, чтобы понимать, что он никогда не смирится с тем, что хоть наши отношения и носили вроде как чисто деловой характер, при таких затратах он ничего не получает взамен. Непременно попросит конфетку. И я даже ждала этого. Не в моих правилах оставаться в долгу перед кем-либо, ну а кроме того мне и в этом отношении хотелось реабилитироваться, почувствовать себя женщиной.

ГЛАВА 2

Я смотрела во все глаза на Леонардика и не знала, как поступить. Проще всего было бы разузнать что-то предварительно у Иннуси, и только потом идти на прием, но я, как всегда, поддалась эмоциям.

–   Вы повысили плату, причем сразу в пять раз, – проговорила я в запальчивости, – вы что, специально так издеваетесь надо мной? Или завлекали сначала иезуитской видимостью милосердия, а теперь решили раскрутить по полной программе?

«Сын Льва и сам Лев» сокрушенно развел руками.

–  Благодарите своего умненького-разумненького начальничка. Он был настолько возмущен моими «сверхдоходами», что я вынужден был уравнять вас с остальными своими клиентами. Поймите меня правильно, что мне  оставалось делать? Действительно, по доброте душевной я могу позволить себе иногда некоторую благотворительность, но вы уже не та бедная девочка, которая пришла ко мне в начале нашего знакомства. Теперь у вас богатый, как бы это сказать поделикатнее… спонсор, и с чего, простите, я должен делать вам какие-то послабления? Налоговая инспекция меня не поймет. Кстати, вы хоть знаете, что ваш толстосум навещал меня?

Я мысленно послала тысячу СМС-проклятий Глебушке, но что это могло изменить?

–   У меня нет таких денег, – сухо ответила я. – Вы, наверное, поняли уже, какой он скупердяй?

Леонардик привычно скорбно покачал головой и развел руками. Обычный наш ритуал.

–   Как жаль, что у вас нет денег, – тихо прошептал он с истинно китайской обходительностью.

–   Как жаль, что у меня нет таких денег, – в тон ему прошептала я в неимоверном отчаянии. – Но мы не можем столь нелепо расстаться!

–   Вы даже не представляете себе, как трудно мне будет обходиться без вашего общества, – совсем уж, чуть ли не разрыдавшись, сбавил тон (почти до шепота), Сам Лев и сын Льва.

Я понимала, что если я сейчас уйду ни с чем, эти двери могут уже закрыться для меня навсегда, и никакая Иннуся больше мне не поможет. Я не имею в виду «дверь» в прямом смысле этого слова.

–   Хорошо, – сказала я. – Вы отказываетесь меня лечить, но не могли бы вы оказать мне посредничество в одном деле?

Я изложила суть своего похода к Фомичу.

Чупилин весело рассмеялся.

–  Но ведь это уголовно наказуемое деяние. Вы хотите засадить меня за решетку? Не слишком ли вы себя переоцениваете? Зачем мне такие приключения? Денег у меня и так больше, чем нужно, любовницы, как я уже вам сказал, мне пока не требуется.

Я оперлась локтями о стол, и с предельной загадочностью посмотрела ему в глаза.

–   Вы внимательно читали те материалы, которые я вам давала в нашу первую встречу? Там есть то, что могло бы очень, о-чень вас заинтересовать. И вы получите это буквально за гроши. Я ведь уже не та простушка-пастушка, которую вы имели честь созерцать в нашу первую встречу, я давно вызубрила чуть ли не наизусть все ваши книги. Так вот, что меня безмерно удивляет: среди них нет одной, самой скандальной, самой успешной, настоящего бестселлера, который мог бы конкурировать даже с художественной литературой: книги о психологии сексуального маньяка. И, ради Бога, только не говорите мне о том, что на эту тему написаны тысячи томов, поставлены сотни тысяч фильмов. Вы могли бы здесь превзойти самого Зигмунда Фрейда. Вы поняли теперь, что я имею в виду? «Дневник падшего».

Леонардик больше не улыбался, он побарабанил пальцами по столу, весь уйдя в себя, затем осторожно высунулся наружу, как черепаха из панциря, искоса поглядев на меня.

–  Неплохое название. Сами придумали?

–  Нет. Зачем мне врать? Просто был роман об одной плохой женщине, очень плохой, которая вроде как под конец жизни решила рассказать о себе правду. Книга побила все рекорды в начале прошлого века (общий тираж более миллиона экземпляров), но на века не прогремела. Я просто читаю сейчас все подряд, вот и наткнулась случайно.

–   Ну а тот дневник… вы держали его в руках?

–   Да, – кивнула я, – в начале следствия эта распечатка фигурировала в деле и меня, естественно, с ней ознакомили, потом обвинение пришло к выводу, что как доказательство она никак не может быть использована. Происхождение ее туманно, а стало быть, и несущественно, защита тут же утопила бы ее, а с нею всех нас заодно. Надеюсь, что ее не уничтожили. Для меня она тоже очень важна.

Леонардик сделал вид, что еще колеблется, он никак не хотел признаваться самому себе, что уже прочно сидит на крючке. И у кого? У какой-то сопливой девчонки.

–  Хорошо, – наконец, кивнул он. – Я выступлю посредником. Но только в том случае, если игра, действительно, стоит свеч. Сначала ознакомлюсь с материалами. Но как мы поделим Дневник, если он на самом деле существует и, действительно, заслуживает внимания?

Я пожала плечами.

–  Очень просто. Нам не нужны оригиналы. Вы просто перекинете скачанные материалы со своей флешки на мою.

–   Да, резонно, – вздохнул Леонард, что, по всей видимости, означало его полное согласие.

Чему я больше всего удивилась, так это тому, что такое продолжительное время видела Львенка серьезным, чем и не преминула воспользоваться.

–   Так вы оставите прежнюю цену? Спонсоры тут ни при чем, вы должны защитить бедную девочку. В этом как раз и состоит в данном случае благотворительность. Вы ведь понимаете теперь, отчего мое внутреннее Я так противится всякой попытке вылечить меня. Я не могу быть добренькой, зная, какая опасность мне угрожает.

Леонард усмехнулся.

–   Да, вы очень интересный экземпляр. Я вот думаю, что было бы, если бы жизнь и дальше шла для вас своим чередом? Вы остались бы обыкновенной наивной девчонкой и за хорошим мужем так, глядишь, спокойно и счастливо прожили весь отпущенный вам век: работа, детишки, любимый человек рядом. Будни, праздники, радости, горести, незаметно подкравшаяся старость. Но не судьба. И какая теперь судьба?

Я разозлилась.

–   Вы пожелали бы такое своей дочери? Такую «мудрость»?

–   Ну, во-первых, у меня нет детей, пока не сподобился, а во-вторых, я, конечно, сделал бы все возможное, чтобы свою дочь от чего-то подобного оградить. Однако суть тут не в дочери. Просто вы уникальны. Большинство людей после такого стресса не выправляются никогда. Не выправитесь и вы, но инстинкт самосохранения у вас такой, что ради того, чтобы выжить, вы способны пойти на саморазрушение, согласившись на любые изменения в своей личности. Как я мог бы пожелать кому-нибудь такое? Плата в данном случае непомерно велика.

«Интересная мысль! – подумала я, – а еще интереснее, что думает человек, видя перед собой водоворот? В таком моем положении наверняка лучше быть от меня подальше. Эх, сын Льва, подведет тебя когда-нибудь твое любопытство! Хотя… в тридцать два года такая знаменитость – это, быть может, как раз благодаря подобной безоглядности».

Но я не стала рисковать, высказывать свои мысли вслух, поспешила замаскировать ловушку, переменив тему.

–   Странно, а что, ноги от ушей не позволяют иметь детей? – наивно поинтересовалась я, старательно делая вид, что никаких моих бесед с Иннусей не было, и я ничего не знаю о личной жизни Леонарда.

–  Ну, знаете, роды портят фигуру. Жена считает, что с детьми пока можно подождать.

–  Она у вас актриса, манекенщица? – продолжала я разыгрывать из себя полную идиотку.

–   Нет, – отрицательно покачал головой Леонард уже с подозрением, стараясь сообразить, куда я клоню.

–   Понятно, – вздохнула я, решив не играть дальше с огнем и не подвергать риску хоть чуть-чуть подпортить неожиданно установившиеся у нас с «психом» доверительные отношения. – Значит, всего только обыкновенная стерва,  прожигательница жизни. Вот видите, как вы не правы, рассуждая о моем «прорыве»: я как была, так и осталась полнейшей дурой. Уж я бы, будь вы моим мужем, первым делом нарожала бы вам кучу очаровательных карапузиков.

Что ж, крыть ему было нечем. Победа осталась за мной. Хотя я понимала, насколько я несправедлива к этому человеку. Чисто женская черта – обязательно отомстить, причем несоизмеримо с обидой – если уж ударить, то по самому больному месту. Как я уже упоминала, весь феномен взлета, именно взлета, а не способностей, Леонардика, возник исключительно благодаря связям родителей его жены. Разведись он с ней и останется от знаменитого доктора (кстати, совсем не доктора и не профессора, а всего лишь доцента, кандидата наук) лишь пустое место. Ах, Иннуся, Иннуся, и не перечесть, стольким я тебе обязана, «дурочка-блондиночка»!