Форум

Нет, не скифы мы!

Да, русский я.

Ища татарина,

Не скреби меня, 

Утри испарину.

Прадед, подытожу,

Кабардинец был,

И ещё, быть может,

Кто-то кровь мне влил.

Не в крови ведь дело,

Не в разрезе глаз.

Не в размерах тела,

Рыж иль русовлас.

Мироощущенье –

Вот критерий наш:

Не обогащенье,

А родной пейзаж.

Мягкость и жестокость,

Гонор и беспечность,

Низость и высокость,

Злая бессердечность,

Доброты отрадность -

Всё перемешалось.

Часто аккуратность

Нам ремнём внушалась.

"Добрый царь» - наш идол.

Молим его страстно,

Чтоб он нас не выдал

Барам самовластным.

Меж собою часто мы

Родину ругаем;

Ни тюрьмы, ни сумы

Порой не избегаем.

Если ж вдруг при мне

Какой-то иностранец

Иль вещающий извне

Эмигрант-поганец

Про страну мою начнёт

Гадости болтать,

Я как истый патриот

В морду могу дать.

Потому как я ругаю

Родину - любя.

Справедливости желаю,

Власти теребя.

А враги лишь злобятся,

Клевету плодят.

Их цель – междоусобица

И Запада диктат.

Я хочу, чтоб Русь моя

Лучше прежней стала,

Что б её небытия.

Нечисть ждать устала.

И пускай свои мечты

Запад позабудет -

Время смоет их следы,

А Россия будет!

Ноябрь 2015 г.

Цитата от Odyssey (2015-11-18 11:13):

Браво!!!

Мои личные итоги Года Литературы (2015):

Газетные публикации:

1. «Злая любовь», рассказ, «Грань», №2 (1231), Московская обл., г.Раменское, 20 января 2015г.

2. «Иван да Анна», очерк, «Грань», №8 (1237), Московская обл., г.Раменское, 03 марта 2015г.

3. «Иван да Анна», очерк, «Угол зрения», №17 (746), 06 мая 2015г. Московская обл., г.Коломна.

4. «Почему дельцы в провинциальных альманахах печатают одних московских графоманов», статья, «Литературная Россия», №36, 16 октября 2015г. Москва.

5. «Портрет Лажечникова», статья, «Вопрос – ответ» №88 (1366), 25 ноября 2015г. Московская обл., г.Коломна.

6. «Благо дара», рассказ, «Вопрос – ответ» №96 (1374), 23 декабря 2015г. Московская обл., г.Коломна.

7. «Махмудыч», рассказ, «Вопрос – ответ» №98 (1376), 30 декабря 2015г. Московская обл., г.Коломна.

Сетевые публикации:

1.  «Махмудыч», рассказ, сетевой журнал «Великороссъ», №69 (январь) 2015 г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_31/article_1461/

2.  «Портрет Лажечникова», эссе, сетевой журнал «Великороссъ», №70 (февраль) 2015 г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_32/article_1485/

3.  «Иван да Анна», очерк, сетевой журнал «Клаузура», (февраль), 2015г. http://klauzura.ru/2015/02/sergei-kalabuhin-ivan-da-anna-ocherk-k-dnyu-pobedy/

4.  «Мой Лермонтов», монография, сетевой журнал «Клаузура», (март), 2015г. http://klauzura.ru/2015/03/sergei-kalabuhin-moi-lermontov/

5.  «Благо дара», рассказ, сетевой журнал «Великороссъ», №72 (апрель) 2015 г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_34/article_1653/

6.  «Иван да Анна», очерк, сетевой журнал «Молоко», №4 (апрель), 2015г. http://moloko.ruspole.info/node/6250

7.  «Иван да Анна», очерк, сетевой журнал «Великороссъ», №73 (май) 2015 г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_35/article_1754/

8.  «Любовь плотская», эссе, сетевой журнал «Великороссъ», №77 (сентябрь) 2015 г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_39/article_2073/

9.  «Гетман Мазепа – герой России»,  эссе, сетевой журнал «Осиянная Русь», 18.09.2015г. http://www.osrussia.ru/free/getman-mazepa-geroy-rossii

10.  «Сезам, откройся!», рассказ, сетевой журнал «Великороссъ», №78 (октябрь) 2015 г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_40/article_2143/

11. «Коломенский ли «Коломенский альманах?», статья, Общественное специализированное Информационное Агентство Афиша «ПроАртИнфо», 02.10.2015 г. http://proartinfo.ru/article/1015385-kolomenskii-li-kolomenskii-almanakh

12.  «Сезам, откройся!»,  рассказ, сетевой журнал «Осиянная Русь», 11.10.2015г. http://www.osrussia.ru/free/sezam-otkroysya

13.  «Нет, не скифы мы!», стихотворение, сетевой журнал «Великороссъ», №79 (ноябрь) 2015г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_41/article_2261/

14.  «Вечный сюжет, или Зверь внутри нас», эссе, сетевой журнал «Великороссъ», №80 (декабрь) 2015г. http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_42/article_2288/

Журналы и сборники:

1. «Портрет Лажечникова», эссе, альманах «Серебряный дождь», №4, ИД "Серебро слов", Московская обл., г.Коломна, 2015г.

2. «Посмертный раб», рассказ, «Коломенский альманах» №19, «Инлайт», Московская обл., г.Коломна, 2015г.

3. «Иван да Анна», очерк, сборник «Не меркнет золото победы», ИД "Серебро слов", Московская обл., г.Коломна, 2015г.

4. «Махмудыч», рассказ, журнал «Великороссъ», №4 (18), 2015г, ООО «Издательский дом ВЕЛИКОРОССЪ», Московская обл., г.Лобня.

Электронные журналы и сборники:

1.  «Трагедия Дона Руматы, или Слон в посудной лавке», «Демоны московских интеллигентов», «По прозвищу «Классик», статьи, журнал «Клаузура», №2’15, ISBN: 978-5-4474-2930-0, «Ridero.ru», 2015г.

2.  «Загадки Твин Пикса», статья, журнал «Клаузура», №3’15, ISBN: 978-5-4474-2971-3, «Ridero.ru», 2015г.

Книги:

1.  «МойЛермонтов», монография, ISBN: 978-1-329-16002-6, «Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.», Huntsville, Ontario, Канада, 2015г.

2.  «Мысли по поводу…», сборник эссе, ISBN: 978-5-906800-14-5, ИД "Серебро слов", Московская обл., г.Коломна, 2015г.

3.  «Мой Лермонтов», монография, «Бёркхаус», г.Пятигорск, 2015г.

Переводы с болгарского:

1. Илиана Димитрова «Впечатления от одного путешествия», очерк; Благовеста Касабова «Болезнь любви», миниатюра; Антология писателей Болгарии и России «Созвучие – 3», ISBN: 978-5-906438-50-8, ИД "Серебро слов", Московская обл., г.Коломна, 2015г.

В этом году я стал Дипломантом Пятого Всероссийского фестиваля "Господин Ветер" в номинации "Проза" (2015г), членом МОО Союза писателей России. Мне вручили от СП России медаль Ивана Бунина.

На мой взгяд – год удался!

Цитата от sovetnik014 (2016-03-19 16:22):

Разумеется!   :)
Это сделано намеренно - ведь речь идёт от лица реального (по моей версии) прототипа, а не литературного персонажа.  Поздравляю - Вы первый, кто заметил подмену имени.  :)

Цитата от sovetnik014 (2016-03-19 16:36):

Булгаков в МиМ реальную квартиру описывал, и что? Чем Протопопово хуже?    :)

Цитата от Odyssey (2015-11-18 11:13):

Вы правы, Сергей, в том, что свою Родину мы должны любить! Трудный был путь России, но теперь мы уже не стоим на коленях перед западом, а стоим в полный рост и демонстрируем всем свом недругам на западе, что с нами теперь надо считаться. Конечно, очень жаль, что до сих пор не решены многие социальные проблемы населения. Тут и маленькие пенсии, и постоянный рост цен, и практические отсутствие социальной (бесплатной) помощи при сложных хирургических операциях. Но будем всё же надееться, что наступят времена и мы заживём так же славно и в полном достатке как, скажем, в Швеции...

Карьера Марка Жабского

В каждом человеке Природа всходит

либо злаками, либо сорной травой.

Ф.Бэкон

В конце пятидесятых годов двадцатого века в уважаемой в Коломне семье Жабских родился ребёнок. Мальчика назвали Марком. Стален Иосифович Жабский был убеждённым коммунистом, доктором исторических наук, профессором Коломенского педагогического института, где преподавал студентам историю КПСС и научный коммунизм. Он имел огромное влияние в Горкоме партии и Горсовете. Его жена, Инна Марковна Жабская, возглавляла Гороно Коломны. Марк был поздним и к тому же единственным ребёнком, и поэтому родители смотрели на него сквозь розовые очки, прощая и оправдывая все его шалости. В результате мальчик рос в ложном убеждении собственной исключительности. В школе он неожиданно столкнулся с реальностью: одноклассники издевались над его неказистой внешностью и тупостью, девочки либо презирали, либо вообще не замечали. Учителя с трудом терпели ленивого, нерадивого ученика, но из уважения к его родителям вместо двоек ставили тройки. Четвёрок, а тем более пятёрок у Марка до девятого класса вообще не было. Контраст между любовью родителей и презрением одноклассников превратил Марка Жабского в мрачного, нелюдимого и мстительного карлика. Нет, он не был уродом - просто, как говорится, ростом не вышел.

- Ничего, - утешала сына Инна Марковна. – Гигантов тела всегда хватало, а вот гигантов мысли во все времена был дефицит. Владимир Ильич Ленин, Иосиф Виссарионович Сталин и Наполеон Бонапарт тоже не отличались высоким ростом, а кто с ними может сравниться?

То, что Марк вырастет в гиганта мысли, для Жабских и их отпрыска было аксиомой. Поэтому, когда Марк окончил восьмой класс, у его родителей не было никаких сомнений в том, что он должен продолжить образование и перейти в девятый. Сам Марк учёбу, а тем более школу, ненавидел. Но какая у него была альтернатива? Техникум или ПТУ? Стать простым рабочим на одном из коломенских заводов? Сыну Сталена Жабского пойти работать на станке или класть кирпичи на стройке? Ни сам Марк, ни его родители ничего подобного категорически не хотели. Но тут папа впервые в подробностях рассмотрел аттестат сына о восьмилетнем образовании. Столбик однообразных «удовлетворительно» привёл его в ярость.

- Что это такое? – вопил Жабский-старший, размахивая «корочкой». – И это мой сын? А ты куда смотрела? Мать, называется! Как ты можешь руководить городским отделом народного образования, если твой собственный сын в лучшей школе Коломны не может подняться выше тройки?

Буря бушевала долго и закончилась сердечными каплями и мокрым полотенцем на голове обессиленного отца. Однако её следствием стало прозрение Марка. Он был ленив, но не глуп, а потому отчётливо понял, что ещё два года протянуть на троечках вполне сможет, но вот что делать потом? Безработных в СССР нет, а бездельники получают рабочие специальности, как говорится, в местах не столь отдалённых, а соответственно и не столь комфортных, как родной город. Оставался один путь – поступать по окончании школы в коломенский пединститут, под крылышко к папе. Однако с тройками в аттестате это было нереально, даже если Марк сдаст все вступительные экзамены на одни пятёрки. Жабский-старший сообщил сыну средний проходной балл в институт и тем самым задал ориентир, к которому тот должен стремиться. Мать тоже пообещала провести по своей линии соответствующие беседы с учителями в школе Марка. Но основное, всё же, Жабский-младший должен сделать сам.

И чудо произошло: Марк закончил школу почти без троек и поступил на исторический факультет коломенского пединститута. Как он там учился, абсолютно не важно. Единственным его достижением в этот период является женитьба на Сонечке Мицкевич, студентке с филологического факультета, дочке директора коломенской канатной фабрики. Это не был брак по любви – всё решили родители жениха и невесты, связанные давней дружбой. В ЗАГСе молодые смотрелись комично: макушка низенького толстенького жениха едва доставала до острого подбородка тощей и плоской невесты. По окончании института Жабского-младшего и его жену, разумеется, направили на работу в одну из школ Коломны, а не заслали по распределению к чёрту на Кулички в какое-нибудь село.   

Но оказалось, что Марк Жабский не только не любит учиться сам, но и не может учить других. В отличие от его жены, с упоением погрузившейся в работу. С трудом отработав три положенных по закону года, Марк подал заявление об уходе, а директор школы не стал его удерживать. Папа вновь подсуетился и устроил сына в местный Краеведческий музей, располагавшийся в то время в бывшей церкви Архангела Михаила.

Эта церковь была построена примерно в середине XIV века и находится буквально через дорогу от кремлёвской стены. К XVI веку сложился комплекс из двух храмов: Чуда Архангела Михаила в Хонех и Собора Архистратига Михаила. В 1828-1833 годах на средства коломенских купцов Романа, Авксентия и Якова Колесниковых и братьев Вавилы и Василия Константиновых церковь капитально перестроили. В холодной части храма был освящён главный престол в честь Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, в трапезной - престолы в честь Казанской иконы Божией Матери и Трёх Святителей, а также мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.

В 1906 году на средства церковного старосты и благотворителя Иоанна Постникова в трапезной был устроен придел преподобного Серафима Саровского. Так, к началу ХХ века сложился комплекс пятипрестольного храма. Три престола: центральный - собора сил Архистратига Михаила - и два боковых: Казанской иконы Божией Матери и Трёх святителей - находились в летнем храме. Ещё два занимали тёплую трапезную: преподобного Серафима Саровского и мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Это был самый большой храм в Коломне.

В 1930-е годы церковь закрыли. В здании сначала размещался склад, потом контора. В 1936 году его передали Краеведческому музею. И теперь, в начале лета 1983 года, в это огромное древнее здание, робко ступая по белокаменному полу, вошёл младший научный сотрудник Марк Жабский.   

Директор музея был уже не молод, часто и подолгу болел, и Марк вскоре официально стал его заместителем. Это была явная синекура, хоть и мало оплачиваемая. Но выбирать не приходилось.

Коломна – древний русский город, имеющий большую и славную историю, в нём сохранилось около пятидесяти церквей и часовен, четыре монастыря, остатки кремля, в одной из башен которого по преданию провела последние свои дни Марина Мнишек. Но в советские времена Коломну не стали включать в Золотое Кольцо. Здесь находились важные оборонные предприятия, а потому город был закрыт для туристов и тем более иностранцев. Так что посетителей в музее было мало, работники сами справлялись с любыми неожиданностями, и Марк от нечего делать стал почитывать на рабочем месте книжки, благо городская библиотека имени Ивана Лажечникова находилась в пяти минутах неспешной хотьбы от места его работы.

Директор музея, когда появлялся на работе после очередного больничного, с головой окунался в какие-то исследования и постоянно возился с различными документами, неустанно пополняя созданный им архив фактов, легенд и мифов из истории Коломны и её окрестностей. Материалами его снабжали даже студенты филологического факультета коломенского пединститута. Они разъезжали по окрестным деревням и сёлам, записывая у местных старожилов частушки, сказки, были и небылицы. Старик часто встречался и подолгу беседовал с краеведами и местными художниками, стараясь убедить последних больше рисовать исчезающие под новостройками пейзажи и Старую Коломну. На Марка он не обращал никакого внимания, не пытаясь привлечь того к своим делам и не спрашивая с него отчёта. По-видимому, не хотел тратить время и здоровье. Обоих сложившееся положение вполне устраивало. 

Но вот наступил год, в котором случилось сразу несколько событий, кардинально изменивших жизнь и судьбу Марка Жабского. В январе у него родилась дочь Снежана. В феврале во время очередного приступа болезни умер директор музея, и Марка назначили на его место. В марте Генеральным секретарём ЦК КПСС стал Михаил Горбачёв, в результате чего, не выдержав новых веяний, в октябре внезапно скончался от инфаркта Стален Иосифович Жабский, и безутешную Инну Марковну, переставшую уделять работе должное внимание и усердие, вскоре с почётом отправили на пенсию.

Так закончилась беззаботная жизнь Марка Жабского. На работе на него свалились всяческие квартальные отчёты и планы, дрязги и проблемы работников, отопление, освещение, сохранность экспонатов, школьные экскурсии и прочие организационные дела. Не привыкший к какой-либо ответственности Марк растерялся. А дома его ждали замотанная жена, плач ребёнка, запах мокрых пелёнок и подгоревшего молока. Инна Марковна из статной властной женщины без возраста превратилась в слезливую неопрятную старуху не от мира сего, живущую воспоминаниями. Проблемы росли, как снежный ком, а Марку никогда до сих пор не приходилось преодолевать какие либо трудности. Даже от службы в армии он был освобождён по причине плоскостопия. И вот тут-то, когда Марка охватила паника, его и поймали в свои сети «утешители».

О религии выросший в семье убеждённых коммунистов Марк Жабский знал только то, что успел прочесть в «Справочнике атеиста». Но в зарубежных фильмах он видел, как отчаявшиеся люди приходят в церковь и находят там утешение и поддержку. И Марк решился. Опыт оказался неудачным. В церкви было людно и душно. Не было никаких укромных исповедален, знакомых Марку по фильмам. Поп стоял прямо посреди церкви, и к нему выстроилась длинная очередь желающих исповедаться. Всё происходило явно, на глазах у всех. Ни о какой тайне исповеди в таких условиях и речи быть не могло. Да и об утешении тоже. Конвейер!

Марк выскочил из церкви, его душили слёзы обиды на всё и всех. И здесь его ожидания обманули!

- Что, сынок, не понравилось тут?

Рядом стояла и сочувственно смотрела на Марка маленькая тощая старушка, одетая во всё чёрное, как монашка.

- Да, не в тот храм ты пришёл, - продолжила она. – Тебе бы надо с нашим отцом Серафимом встретиться…

- Зачем это?

- Вот он – истинный утешитель горя людского, не то, что здешний. У отца Серафима для каждого страждущего и время, и слова найдутся. И службы он ведёт на обычном языке, каждое слово понятно и прямо в душу ложиться.

Так Марк Жабский попал в секту неообновленцев. Собирались в каком-то старом бревенчатом доме на окраине Коломны. Комната была явно мала для подобных сборищ. И когда речь зашла о том, что пора бы Марку совершить обряд крещения, тот предложил отцу Серафиму совершить это действо в Краеведческом музее. Вернее, в …, отданной советскими властями под музей. Место это было намоленное, хоть и осквернено ныне. Но всё же музей – это не склад и, тем более, не конюшня!

Каким-то образом властям стало известно о сборищах сектантов в помещении Краеведческого музея. В память о Сталене Иосифовиче Жабском скандал замяли, но Марка выгнали с работы и больше нигде не хотели принимать. Под «нигде» следует понимать библиотеки, музеи, дворцы и дома культуры, школы и институты. Двери отделов кадров заводов и фабрик были открыты для всех, но Марк Жабский ничего не умел и не хотел делать своими короткими пухлыми, как у ребёнка, руками. Он никогда в жизни не поднимал ничего тяжелее авторучки. Всесильного папы рядом больше не было, а мать, узнав о позоре сына, слегла с инсультом и через несколько дней воссоединилась с мужем в общей могиле.

Так как скандал замяли, увольнялся Марк Жабский «по собственному желанию». Отработал положенный по закону срок, сдал дела новому директору и освободил кабинет от личных вещей. А через пару недель один из краеведов по привычке пришёл в музей, чтобы поработать с архивом. И тут выяснилось, что все папки исчезли! Новый директор только разводил руками – он принимал вещи по описи, архив же ни в каких официальных бумагах не числился. Доказать вину Марка было невозможно, а сам он, конечно, признаваться в краже не собирался.    

Безуспешно помыкавшись в поисках непыльной работы, Жабский ещё больше озлобился на весь белый свет. Особенную ненависть у него теперь вызывали коммунисты и советская власть. И он обратился за помощью к их естественному, как ему казалось, врагу – Русской православной церкви. Марк покаялся, заново крестился и начал работать ночным сторожем в Тихвинском соборе. Первое время ему было на новой работе не по себе и даже страшно, вспоминался жуткий Вий из повести Гоголя. Но вскоре Марк привык к одиночеству, потрескиванию свечного огня перед иконами и душному запаху ладана. Чтение книг нагоняло на него сон, и тогда Марк попробовал писать сам. Начал он со стихов, так как поиск рифм и математический подсчёт слогов в строках прогоняли сонливость и ускоряли время. Долгие ранее ночи теперь пролетали незаметно.

Однако городские газеты почему-то не желали печатать на своих страницах поэтические шедевры Марка Жабского. «Это поганые коммуняки мстят мне!» – решил он и послал свои стихи в московские журналы. Но и те отделались вежливо-издевательскими отписками в стиле «пиши ещё». Между тем семья Жабских стремительно нищала. Заработок Марка был чисто символическим, зарплата жены-учительницы не могла покрыть всех расходов – дочь Снежана росла, и ей постоянно требовались новые обувь и одежда.  

И тогда Марк перешёл на прозу. То, что он считал местью городу, вдруг стало источником дохода. В коломенских газетах появились статьи некоего нового краеведа по имени Роман Всеславный об истории и тайнах Коломны. Вскоре обнаружилось, что Марк Жабский и Роман Всеславный – один человек. Вновь всплыла и стала активно муссироваться история пропавшего из Краеведческого музея архива, но доказать ничего было нельзя, тем более, что были ещё живы и оставались во власти друзья и соратники Сталена Жабского, жёстко пресекавшие любые «инсинуации» в адрес его сына. Гонорары несколько облегчили материальное положение Жабских, но кардинально ничего не изменили. Сонечке пришлось подрабатывать репетитором.

Развал СССР и запрет КПСС привели к резкому взлёту влияния Русской православной церкви. Государственная поддержка на самом высоком уровне и массы уверовавших и воцерковленных ощутимо повысили церковные доходы. Марку предложили  «на общественных началах» возглавить отдел церковного краеведения и беллетристики в новой православной газете «Благо». Тот, подумав, согласился. Правда,  оказалось, что других сотрудников в этом отделе нет, и вряд ли они в ближайшее время появятся. Марку пришлось самому под разными псевдонимами заполнять свой раздел газеты материалами. Это отнимало массу времени и сил. Пришлось уйти из сторожей и довольствоваться одними гонорарами. Зато Марк обзавёлся новым социальным статусом и вскоре получил ещё более важный бонус – заказ на написание статей и книг о коломенских православных храмах и монастырях. Причём, ему даже не надо было искать материалы – церковные архивы сами предоставили их в необходимых объёмах. Этот лакомый кусок не только материально обеспечил на несколько лет семью Жабских, но и имел важные последствия как для самого Марка, так и для Коломны - Роман Всеславный стал обязательным гостем всех культурных мероприятий города. Без тени сомнения он всегда садился в первом ряду, предназначенном для VIP-персон. Сначала ни у кого не хватило духа согнать наглеца с престижного места, а потом уже подобное поведение Марка стало восприниматься как должное. Роман Всеславный стал активно выступать на всех городских мероприятиях, и вскоре его представляли публике не иначе как «известного коломенского историка, литератора и краеведа».

На одном из таких мероприятий и произошло знакомство Романа Всеславного с Эдгаром Мыльниковым. Как это ни удивительно, но обычно нелюдимый Марк быстро сошёлся и даже, можно сказать, подружился с Эдгаром. У них были общая любовь (графомания) и общая беда - их «нетленки» не желали печатать толстые московские журналы. Кстати, вскоре выяснилось, что подобная проблема в полный рост стоит и перед многими другими коломенскими поэтами и прозаиками. В ходе нескольких жарких дискуссий были выделены две основные причины подобного положения: субъективная и объективная. Первую – собственное литературное бессилие – Марк с Эдгаром отвергли сразу, хоть и не исключили её для прочих коломенских литераторов. А вот вторая стояла перед ними несокрушимой стеной.

Ещё в советские времена главные редакторы «толстяков» нашли выход, чтобы без очереди проталкивать свои рукописи в печать. Они использовали знаменитый принцип «ты – мне, я – тебе». То бишь, «журнал А» публиковал стихи главного редактора «журнала Б», а «журнал Б» в свою очередь печатал повесть главного редактора «журнала А». А так как главными редакторами советских «толстяков» были, как правило, знаменитые писатели, то в выигрыше оказались все: и авторы и читатели.

Но сейчас, когда ликвидированы всяческие ограничения, в том числе и нравственные, главные редакторы без малейшего стеснения печатают свои «нетленки» как в собственных журналах, так и во всех прочих, продолжая активно использовать принцип «ты – мне, я – тебе». Более того, к редакционному начальству присоединились и подчинённые, а также их друзья, фавориты и протеже. О качестве публикуемых текстов при такой системе говорить вообще смешно! Развеялись дымом репутации и тиражи. Кому интересно годами читать одних и тех же авторов, тексты которых, к тому же, дублируются в различных журналах?   

И всё же авторитет «толстяков» пока был достаточно высок, и не было ни одного провинциального автора, не мечтающего попасть на их страницы. Но пробиться в этот отныне почти замкнутый на себя «кружок» стало неимоверно трудно! Один из способов для человека со стороны – создать свой журнал и включиться в «систему». Мыльников и Жабский, конечно, быстро нашли этот выход. Дело было за малым – претворить его в жизнь. Однако начальник управления по культуре Коломны отвергла идею создания городского альманаха сразу: «В Коломне нет прозаиков, а поэты и так издают свои книжки».

- Что ж, придётся действовать своими силами, - сказал Мыльников Жабскому. – Надо поскорее определиться с авторами и спонсорами.

Марк скептически кивнул. Он не привык, да и не был способен к решительным действиям. Эдгар же был лёгок на подъём, и вскоре первый сборник альманаха «Коломенское слово» был составлен, и что самое невероятное - найдены спонсоры! Разумеется, вёрстку и издание альманаха было решено доверить редакции московского «толстяка», тем более, что журнал «Москва» имел и собственное издательство с одноимённым названием. Так одновременно убивалось несколько зайцев: обеспечивалось высокое качество печати, завязывались необходимые связи, и новый провинциальный альманах сразу же выходил на столичный уровень.

Расчёт себя оправдал. Конечно, в альманах пришлось включить рассказ главного редактора журнала «Москва», но зато и рассказ Мыльникова в ответ был, наконец, опубликован в толстом московском журнале.

- Не переживай, - утешал Эдгар Марка. – Вот выпустим второй номер альманаха и протолкнём твою подборку стихов в московский журнал.

Но шло время, выходили номера коломенского ежегодника, уже со второго номера всё же взятого под крыло городской Администрацией вместе с его Главным редактором Эдгаром Мыльниковым, а стихи Романа Всеславного по-прежнему отвергались редакциями московских «толстяков» и печатались только в «Коломенском слове». Зато Эдгар Мыльников заматерел и даже немного поверил в собственный литературный гений. Его рассказы стали регулярно печатать московские журналы. Конечно, с текстами предварительно серьёзно работали редакторы и корректоры, но на то она и Москва!

Мыльников, ставший штатным работником управления по культуре, начал приглашать в Коломну московских писателей и художников, устраивать им творческие вечера, а вот коломенские литераторы перестали его интересовать. Он сделал Марка своим заместителем в редакции альманаха и свалил на него всю работу с местными поэтами и прозаиками. Пользуясь тем, что никто - ни Администрация Коломны, ни спонсоры - не проверяет, как расходуются деньги, данные на подготовку и издание альманаха «Коломенское слово», Мыльников в том же московском издательстве выпустил несколько небольших книжечек со своими рассказами и повестями и вступил в Союз писателей России.    

А Жабского, конечно, душили злоба и зависть. И он отводил душу, «редактируя» стихи и прозу коломенцев, желающих опубликоваться в городском альманахе. Из подборок присланных стихов он отбирал самые слабые. Если же таковых не находилось, Марк доводил форму чужого стихотворения до формального канонического совершенства, одновременно вытравляя из содержания авторские мысли и чувства, в результате чего получалась холодная пустышка, никак не трогающая читателя. Собственно, и стихи самого Марка были таковыми, но лишь потому, что у их автора не было ни оригинальных мыслей, ни чувств, которые тот мог бы вложить в свои тексты. Наглядное же доказательство того, что ему, Марку, недоступно то, что легко получается у других поэтов, ещё больше разжигало злобу и зависть Жабского.

С прозой было чуть сложнее, но и тут Марк находил способы испохабить чужой текст так, чтобы тот не возвышался над уровнем рассказов Мыльникова, делая тем самым главного редактора коломенского ежегодника ещё более обязанным и зависимым от него. Кроме того, Мыльникову теперь приходилось и своим авторитетом поддерживать тот редакторский беспредел, что устроил Жабский коломенским прозаикам и поэтам.  

Мало кто из коломенских литераторов пытался протестовать против столь наглой и убийственной «редакторской правки», а если таковой смельчак находился, перед ним ставился простой выбор: либо его текст будет напечатан в альманахе в отредактированном виде, либо автор может обращаться в другие журналы. И вскоре все смирились с подобным положением дел.  

Вскоре и у Романа Всеславного появились спонсоры, и местное издательство выпустило несколько тоненьких сборников его стихотворений. Марк получил, наконец, и презентации, и поздравления, и награды. Но хотя с помощью Эдгара Мыльникова он и вступил в Союз писателей России, московские «толстяки» остались для него недоступной мечтой. Хотя несколько стишков Романа Всеславного Мыльникову удалось-таки пристроить в пару московских газет, за что пришлось сделать ответную любезность в коломенском альманахе их главным редакторам.

И вот сейчас ежегодник «Коломенское слово» уверенно подходил к «совершеннолетию». За восемнадцать лет его существования Марк Жабский достиг нескольких целей: во-первых, он показал собственную значимость в глазах окружающих и тем самым стал для них непререкаемым авторитетом в области поэзии и прозы; во-вторых, Эдгар Мыльников и Роман Всеславный были признаны в культурных кругах города и района ведущими писателями Коломны; в-третьих, Роман Всеславный стал для Эдгара Мыльникова незаменимым другом и помощником, а все возможные конкуренты были заранее отсечены или дискредитированы. Никто в Коломне не осмеливался оспаривать мнение Мыльникова или Всеславного, когда те кого-либо из местных литераторов хвалили или ругали, и уж тем более было немыслимым критиковать тексты самих «ведущих писателей»!

Но если Эдгар Мыльников всё же в глубине души знал истинную цену своим литературным успехам, то Марк Жабский всерьёз уверовал в собственный поэтический гений. А раз он, то бишь – Роман Всеславный, является величиной №1 в поэтической иерархии Коломны, то почему его семья в материальном плане еле сводит концы с концами? Искренне возмущённый подобным положением дел, Марк написал письмо в Администрацию города, в котором поставил вопрос ребром: почему лучший поэт Коломны влачит нищенское существование? Ведь это унизительно не только для самого Романа Всеславного, но и для одного из старейших городов России! Уже сейчас признанный гений поэзии, а в будущем наверняка классик российской литературы вынужден буквально каждодневно тратить время и силы на добывание хлеба насущного вместо того, чтобы творить нетленку. В конце своего длинного и весьма эмоционального письма Марк Жабский категорически потребовал, чтобы Администрация Коломны немедленно назначила ему соответствующее ежемесячное денежное содержание за счёт городского бюджета.

Конечно, в любое другое время власти города в лучшем случае просто проигнорировали бы подобную наглость, но тут вмешались в дело два важных фактора. Во-первых, письмо Романа Всеславного завизировал лично митрополит Крутицкий и  Коломенский, попросивший Администрацию Коломны отнестись со вниманием к человеку, столь много сделавшего и делающего для прославления Церкви и города на ниве краеведения. Во-вторых, через несколько месяцев должны будут состояться очередные выборы депутатов городской думы. Никто в Администрации не хотел в такой момент ссориться с Церковью в лице митрополита и тем самым потерять поддержку соответствующего и весьма многочисленного электората.

- У кого какие будут предложения? – мрачно задал вопрос мэр, срочно собрав на закрытое совещание начальников управлений и отделов Администрации.

- А мы-то тут причём? – послышался в ответ общий возмущённый ропот. – Пусть управление по культуре думает, это по их части.

- С какой это стати? – взвилась Ольга Петровна Маркова, начальник управлении по культуре. – Из нашего бюджета и так немалый кусок вырван на издание ежегодника «Коломенское слово» и зарплату его Главного редактора. Давайте вызовем сюда Эдгара Ивановича, и пусть он решает: либо мы сократим затраты на альманах, уменьшив его объём и тираж, либо Мыльников и Жабский поделят между собой ставку Главного редактора. Других денег у нашего отдела нет!

- Нет, - отрицательно покачал головой Иван Петрович Шуйский. – Альманах и Мыльникова, пока я мэр, трогать не разрешаю. Ищите другой вариант.

- Но, Иван Петрович, это просто неслыханно! – возмущённо всплеснула руками Маркова. – Нигде в России не платят зарплату писателям только потому, что они -  писатели. Такого даже при советской власти не было! Этот Всеславный-Жабский за свои статьи и книги получает гонорары. За что ему ещё зарплату платить?

- Ольга Петровна, - откинулся на спинку кресла мэр. – Мы все тут прекрасно знаем, что этого поганца Жабского город содержать не обязан. И если бы не просьба митрополита, мы бы сейчас тут не сидели и не ломали головы в поисках решения. Давайте не будем терять время на эмоции и неконструктивные высказывания.

- А ведь в словах Ольги есть рациональное зерно, - неожиданно сказал Михаил Иосифович Миркин, начальник управления по экономике.

- Вот как? – удивился Шуйский. – И какое же?

- Как в подобной ситуации поступали при советской власти? – усмехнулся Миркин. – Взять хотя бы спортсменов – официально все они числились где-нибудь рабочими или офицерами, хотя ничем, кроме спорта, не занимались!

- Вот! – с удовлетворением обвёл всех присутствующих взглядом мэр. – Наконец-то конструктивное предложение. И так, господа и дамы, у кого какие на данный момент вакансии имеются?

Общая тишина была ему ответом.

- Мне что, в кадры звонить? – вновь нахмурился мэр, и все с укором посмотрели на Маркову.

- Так ведь никакого толку от этого Жабского на работе не будет! – с отчаянием воскликнула та.

- От советских спортсменов на местах, где они официально числились работниками и получали зарплату, тоже никакого толку не было, - твёрдо ответил Шуйский.

- Так ведь и вреда не было! – парировала Маркова. – А этот негодяй, Жабский, помните, что в Краеведческом музее наворотил?

- Ну, пока он там числился в замах, вреда от него не было, - буркнул Миркин.

- У кого из твоих зама сейчас нет? – спросил мэр Маркову.

- У всех есть, - уныло ответила та. – Вот разве только в клубе посёлка имени Кирова…

- Ну, вот! – с облегчением улыбнулся мэр.

- Но там только пол ставки свободно…

- Тем лучше! – развёл руками Шуйский. – Мы тогда сразу несколько зайцев убьём: и на просьбу митрополита положительно отреагируем, и гадёнышу этому, Жабскому, не столь уж большой кусок кинем, и работе клуба не повредим, раз там нормальный зам имеется. Пусть только выборы спокойно пройдут, а потом мы эту синекуру прикроем, найдём способ – никакой митрополит не придерётся…

Вот так Марк Жабский вновь стал государственным чиновником и отныне присутствовал на всех городских мероприятиях в качестве штатного сотрудника управления по культуре Коломны, вполне законно занимая место среди VIP-персон. Его мнением по различным вопросам в областях истории, литературы и краеведения стали интересоваться представители культурной богемы города и репортёры местных СМИ. Он выступал на коломенском телевидении, читал лекции школьникам и жёстко «критиковал» и «редактировал», не утруждая себя какой-либо аргументацией, теперь не только чужие рукописи, отобранные им или Мыльниковым для публикации в альманахе «Коломенское слово», но и авторские сборники коломенских поэтов, которые те собирались напечатать за свой счёт в местном издательстве. И то, что никто не пытался оспаривать слова и поступки Романа Всеславного и, тем более, критиковать его собственные тексты, окончательно утвердило его в собственной исключительности и гениальности. И что самое удивительное и печальное, в исключительность и гениальность Романа Всеславного вскоре стали верить и окружающие! Давно прошли выборы мэра и депутатов городской Думы, но о лишении Марка Жабского синекуры в управлении по культуре Коломны никто даже не заикается, хотя тот в клубе посёлка имени Кирова появляется только на официальных мероприятиях и в дни выдачи зарплаты.          

В Коломне ходят слухи, что Марк написал ещё одно письмо в Администрацию и сейчас собирает подписи коломенских литераторов в поддержку его нового требования: присвоить имя Романа Всеславного одной из библиотек города. В различных литературных тусовках имена тех, кто поставил свою подпись под заявлением Жабского, разнятся. А вот имени того храбреца, кто посмел твёрдо отказать, пока нигде не слышно…

 2016 г.

Опубликовано - http://www.topos.ru/article/proza/karera-marka-zhabskogo

Сергей Калабухин

Взятка

В помещении почты было душно. Воняло потом и злобой. Из трёх окошек работало всего одно, и к нему выстроился длинный скандалящий хвост крикливых пенсионерок, сжимающих в руках ворохи квитанций оплаты жилья, газа, электроэнергии и прочего. 

Заняв очередь, я двинулся вдоль витрин, разглядывая содержимое их полок. Чего тут только не было! Рулоны туалетной бумаги всех цветов радуги, постельное бельё, стиральный порошок, детские игрушки, дамские романы, фантастика и детективы, красочные детские книги, диски с фильмами и музыкой, альбомы, батарейки и рамки к фотографиям. И только в самом тёмном углу, в последней секции, я увидел полки, на которых лежали истинно почтовые товары: конверты всех сортов и размеров, открытки, пакеты бандеролей, марки…          

А ведь я в детстве собирал марки. Поначалу жадно хватал всё, что мог. Зарубежные марки в нашем захолустье были, разумеется, редкостью, зато выбор советских был не плох. Но вот денег-то у меня и моих товарищей в карманах не было! Поэтому мы не покупали марки, а больше менялись ими. Клянчили у соседей и знакомых конверты пришедших им писем и потом аккуратно отклеивали над паром кипящего чайника с них марки. Пусть они были «гашёные», со следами почтовых штемпелей, всё равно каждое приобретение было праздником. Почтальонку караулили у дома каждый день, чтобы узнать, кому пришли письма. Альбомов, а тем более кляссеров, у нас ни у кого не было. Мы хранили свои коллекции в обычных конвертах. В конвертах и приносили их на обменные встречи. Собирались в каком-нибудь подъезде, раскладывали марки на ступеньках лестницы. Хвастались приобретениями, обменивались.

Однако вскоре я перестал собирать марки, потому что попал с ними в довольно неприятную историю. Все мы когда-нибудь делаем подлость или поступок, которого позднее стыдимся. Стараемся как можно быстрее забыть об этом и не вспоминать никогда, как будто ничего и не было. Кому нравятся муки совести? Но ведь если забыть, то можно и повторить! Ничто не остановит. Поэтому я храню свою коллекцию марок, она не даёт мне забыть…

Это было в классе шестом или седьмом. У нас была обычная для тех, застойно-брежневских, времён рабочая школа. Рабочая - не в смысле для рабочих, а просто в ней учились дети рабочих нашего завода. Все практически жили в одном районе сталинских бараков и хрущовских коммуналок. Все мы были, как сейчас вновь принято выражаться, одного круга. И вот когда начался очередной учебный год, в сентябре, в наш класс вошла новенькая.

- Знакомьтесь, это - Оля Жупанова, - представила её Кувшинка, наша классная руководительница. – Дочь нового главного инженера Коломзавода. Она будет учиться в вашем классе. Лидин, - неожиданно обратилась класснуха ко мне, - пересядь пока на заднюю парту. Оля недавно вернулась с родителями из Монголии, ей надо как можно быстрее влиться в наш учебный процесс.

Я не был отличником, но учился довольно ровно по всем предметам, без двоек и почти без троек. А вот мой сосед по парте, Толян, был отпетым хулиганом и двоечником. Поэтому Кувшинка посадила нас за первую парту, прямо перед учительским столом. Типа, я должен помогать Толяну в учёбе, разъяснять ему непонятое на уроке, а бдительное око учителя пресечёт любые попытки хулиганства и отлынивания от учебного процесса. И вчерашний хулиган волей-неволей перекуётся в «хорошиста».

Разумеется, эта идея была чистой утопией. Да, у Толяна на первой парте стало меньше возможностей для проделок, но и учиться он отнюдь не собирался. А каверзы по его приказу стали делать другие ребята. Кулаки Толяна были лучшими стимулами для не согласных и колеблющихся. Зато я неожиданно превратился, так сказать, в «особу, приближенную к императору». Меня перестали задирать и сам Толян, и его хулиганистое окружение. У нас сложился некий симбиоз: я давал Толяну списывать у меня домашние задания, решал за него контрольные, а он стал, как говорят ныне, моей «крышей».

Кстати, я помогал Толяну вовсе не из страха перед его кулаками. Нет! Толян был моим кумиром. Мы жили с ним в одном дворе, и он и там был всеобщим заводилой и атаманом нашей мальчишеской стаи. Только Толян крутил «солнышко» на дворовых качелях. Никто не мог этого повторить. Я не раз пытался, но как только мои ноги начинали отрываться от опоры в близкой к зениту точке, мои руки, на которых повисало почти вниз головой тело, слабели и я, судорожно вцепившись ими в железные стойки, на которых крепилось сиденье, прекращал раскачиваться, стараясь прочнее утвердиться на ватных ногах. И, видимо, то же самое происходило и с другими ребятами нашего двора. И все мы с восхищением следили за тем, как Толян «крутит солнце», замирая на секунду в высшей точке оборота вниз головой.

Так же я никак не мог заставить себя до конца пройти «усыпление». Была в нашем дворе и такая забава. Несколько ребят хватали кого-нибудь за руки, за ноги, зажимали рот и нос, перекрывая дыхание, и с силой сдавливали живот и грудь. От недостатка кислорода парень терял сознание. Его сразу отпускали и клали на землю. Через несколько минут тот приходил в себя. Главное в этой забаве было не струсить и дойти до конца. Преодолеть страх смерти. Дело это было добровольное, и испытуемый в любой момент мог остановить процедуру просто постучав кистью своей руки по себе или по кому-либо из державших его ребят, как это делают, сдаваясь при болевом приёме, борцы на ринге. Я несколько раз пытался, но так и не смог дойти до конца. А Толян и в этом испытании всегда был на высоте.

Так что он не был банальным тупым хулиганом с большими кулаками и маленьким интеллектом. Думаю, Толян был умнее и способнее меня. Он просто не желал «быть как все», не хотел зубрить уроки «от сих до сих» и тем зарабатывать отметки и авторитет. Он уже тогда знал, что его удел – завод, станок и водка. Всё, как у отца, деда, прадеда… К чему зубрить школьные предметы? И когда нас неожиданно посадили за одну парту, я был только счастлив и горд таким соседством. А уж то, что я в чём-то превосхожу своего кумира и могу ему помочь…

Списывать у меня, даже сидя на первой парте, для Толяна не составляло никакого особого труда. Я думаю, сами учителя всячески старались предоставить ему такую возможность. Они не сидели за своим столом, а ходили по классу или долго стояли у окна, глядя на улицу.

И вот теперь неожиданно Кувшинка нарушила сложившееся равновесие. Конечно, новенькая сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Это была красочная бабочка среди муравьёв. Даже её школьная форма была сшита из какой-то невиданной у нас, явно дорогой материи.  Оля вовсе не была красавицей, нет. Это была пухленькая приземистая девочка, без талии и груди, с короткими и жидкими прямыми волосами неопределённого серо-каштанового цвета, тусклыми маленькими глазками на грушевидном лице и брезгливыми губами. Но вела себя она, как принцесса, случайно зашедшая в свинарник. Девчонки вились вокруг неё стаей, и некоторые из них тоже стали поглядывать на нас, ребят, свысока. Не походили мы на тех «принцев», что ранее окружали «принцессу». Девочки жадно, с завистью разглядывали фотографии Оли в небывалых нарядах в окружении столь же изысканно одетых мальчиков на фоне экзотических пейзажей. «Это мы в Африке, это – Вьетнам, а это – в Монголии»… - небрежно комментировала «принцесса».

Оля приносила в класс иностранные красочные журналы, и девчонки на переменах с ахами и охами разглядывали фотографии зарубежных див, пытались подражать их манерным позам, взглядам, лицам. Нам, мальчишкам, всё это было и смешно, и обидно. Конечно, сейчас мы знаем, что Монголия – это нищая страна, большую часть которой занимает пустыня. Но всё равно,  это - заграница, иной мир. Никто из нас даже не мечтал когда-либо туда попасть. А вот Оля побывала. И не только в Монголии, но и где-то в Африке. И, конечно, многие, а, может, и все мы, ей завидовали. И относились соответственно, позволяя ей вести себя с нами надменно и порой пренебрежительно.

Но скоро всё резко изменилось. Пришла пора контрольных, и Толян по привычке сунулся к соседке, чтобы списать решение. Однако Оля, резко отстранив его, громко пожаловалась учительнице, что сосед ей мешает и пытается списывать. Лебезившая перед дочкой Главного инженера учительница приказала Толяну выйти из класса. В звенящей тишине Толян встал. Оглядевшись, принял сочувствующие мужские и ехидные девчачьи взгляды, потом спокойно посмотрел на торжествующую Олю Жупанову и громко сказал ей:

- Жопа ты, а не принцесса.

Мужская половина класса зашлась от хохота. Девчата, потупив глазки, еле сдерживали смех, хотя и не могли сдержать улыбок. Жупанова впала в ступор. Наконец опомнившаяся учительница забегала по классу, застучала указкой по партам, восстанавливая тишину. Толян уже был у двери, когда учительница приказала ему вернуться и извиниться перед Олей Жупановой.

- За что? – удивился Толян. – Разве я виноват, что она – жопа?

Класс снова грохнул, и на этот раз смеялись все: и ребята, и девчонки. Красная, как рак, Жупанова вскочила и вылетела из класса, оставив дверь распахнутой настеж.

- Прекратить немедленно! – заорала испуганно-взбешённая произошедшим училка, замолотив по столу указкой.

На шум, как утка переваливаясь на коротких ножках, прибежала Кувшинка.

- Что здесь происходит?

Училка, лицо которой то бледнело, то покрывалось красными пятнами, что-то быстро зашептала той на ухо, показывая указкой то на Толяна, то на опустевшее место Жупановой.

- Тихо! – властно взмахнула рукой Кувшинка, ликвидируя последние смешки. – Петухов, завтра я жду твоих родителей.

- А что я сделал? За что? – хмуро поинтересовался Толян.

- За оскорбление Оли Жупановой – раз, и за срыв контрольной – два. И вообще, того слова, которым ты обозвал Олю, в русском языке нет!

Надо сказать, что «Кувшинкой» мы назвали класснуху не в честь цветка. И теперь, когда она стояла перед нами, уперев свои тонкие ручки в мощные бёдра, мы в очередной раз убедились, что не ошиблись в выборе кликухи. И когда Толян, прямо глядя на соответствующую часть амфорообразной фигуры Кувшинки, внятно сказал: «Как же так - жопа есть, а слова нет?», весь класс снова зашёлся от хохота.

Толяна тогда чуть не исключили из школы. Но, в конце концов, всё обошлось. Отец Жупановой оказался нормальным мужиком, как видно тоже не любившим ябедников и доносчиков, и не стал требовать драконовских мер по отношению к Толяну. Меня снова вернули на первую парту, а вот Оля Жупанова с тех пор сидела одна.

Сначала она восприняла это как привилегию и по привычке задрала нос, но вскоре оказалось, что никто и не хочет с ней соседствовать. Доносчиков мы не уважали, и Оля из «принцесс» неожиданно упала на самую нижнюю ступень классовой иерархии, превратившись во всеобщую мишень для насмешек и издевательств. Обидная кличка прилипла к ней намертво. Те, кто ещё вчера пресмыкались перед ней, стали самыми ярыми её мучителями. Я не буду пересказывать все унижения, через которые прошла Оля, пытаясь если не вернуть своё прежнее положение, то хотя бы избавиться от настоящего. Она льстила, лебезила перед своими обидчиками, приносила в класс конфеты, пирожные и торты, делала мелкие подарки – ничего не помогало.

Толян Жупанову не трогал. Ему под страхом исключения запретили даже смотреть в её сторону. Но Толяну и не нужно было участвовать в травле лично. Достаточно было подмигнуть одному, показать кулак другому, кивнуть третьему…

А девчонки просто мстили Жупановой за своё прежнее преклонение перед ней. Нет никого несчастней падшего ангела…

Однажды Жупанова поняла, или кто-то подсказал ей, что главным дирижёром травли является Толян. Она попыталась подкупить его, но тот презрительно отказывался и от конфет, и от подарков. И тогда Оля обратилась ко мне. Ведь мы с Толяном составляли некий симбиоз, взаимозависимую пару, и только я мог хоть как-то повлиять на него. Она знала, чем подкупить меня, и принесла в класс марки. И не просто марки, а монгольские, вьетнамские и африканские! Ничего подобного ни я, ни мои друзья тогда не видели. С красочных зубчатых прямоугольников и треугольников на меня смотрели огромные динозавры, страшные африканские маски и зубастые крокодилы, а на гладких, без зубчиков, вьетнамских марках порхали невиданные бабочки. Да, я не смог устоять. Это была первая и последняя в моей жизни взятка! Никогда не забуду презрения в глазах Толяна, когда я заговорил с ним о Жупановой.

- Продал меня? – спросил Толян, сжимая кулаки.

- Почему сразу продал? – промямлил я. – Ничего я не продал…

- Дурак ты, Гарик! Этими марками она столкнула нас с тобой. Жопа в долгу передо мной, потому что выдала училке, и теперь расплачивается за это. Ты был на одной стороне со мной, против неё. А теперь что?

- Я и теперь с тобой…

- Нет! Теперь ты ей должен! Ты взял её марки и обязан их отработать. Перешёл на её сторону. Понял?

- Фигня! Никуда я не переходил. Да, я был ей должен, но уже отработал свой долг, разговаривая о ней с тобой. Я обещал ей только поговорить! Заставить-то тебя я не могу что-то сделать или не делать… Просто скажи, будет ли когда-нить конец травли или нет, и я с ней в расчёте.

Толян выругался и расслабился.

- Ладно, Гарик, не боись. Бить тебя не буду. Потому что знаю: для тебя такие марки всё равно, что бутылка водяры для моего отца-алкаша. Взял марки, и правильно сделал! Но я считал тебя умнее: неужто сам не дотумкался до того, что никак не дойдёт до этой дуры - Жопы? Не тем она со мной пытается расплачиваться! Не нужны мне её подачки. Она меня обидела при всём классе, дураком выставила. А просить прощения её, как видно, никто никогда не учил. Была б она парнем, я б, как положено, отвёл её после уроков за угол и… Ну, ты видел, как некоторые на коленках передо мной ползали, размазывая кровь по харе. Быстро понимали, что и как надо делать. А на Жопу мне и смотреть запретили, так что вот я её и вразумляю другим способом, да видно не понимает. Объясни ей, отработай марки…

Моя помощь не помогла тогда Оле. Толян перестал натравливать на неё ребят, но Жупанова уже прочно и окончательно заняла в иерархии класса положение «козла отпущения». А я перестал собирать марки…

- Привет, невеста!

Я улыбнулся, и получил в ответ осуждающе недоумённый взгляд. Убираю с лица улыбку и перехожу на «вы».

- Взвесьте мне десяток бананов.

Она меня не узнала. Конечно, прошло сорок лет, но я-то её узнал! Разглядел в этой раздобревшей мрачной и усталой бабе ту шестилетнюю девочку, которую целую жизнь назад звали моей невестой. Она не была первой. До неё у меня уже были две или три - как считать! - невесты.

В те далёкие времена наш город казался мне ужасно большим, хотя на самом деле Коломна тогда была почти вдвое меньше, чем сейчас. К сожалению, я рос без отца. Мои родители развелись, когда мне было три года, и мы с мамой переехали в небольшую комнату в коммуналке пятиэтажной хрущобы. Мама работала на заводе в две смены на двух станках и училась на заочном отделении в педагогическом институте. Утром она уходила на работу, а я целый день проводил во дворе нового, незнакомого двора. Я не знал местных детей, зато им их родители, видимо, доходчиво объяснили, что не стоит дружить с сыном «этой». Отношение к матерям-одиночкам в те времена у окружающих было крайне негативное, отнюдь не столь радужное, как показывалось в тогдашних кинофильмах.

Я до сих пор не могу понять и простить тех околоподъездных старух. Все они прожили нелёгкую жизнь, перестрадали войну, голод и разруху. Не раз при мне они совали своим внукам конфеты или яблоки, громко приговаривая: «На, деточка, ешь! Сам ешь, никому не давай!». Ещё эти старухи ревниво следили за тем, чтобы никто не обидел их кошек. Почему они были так жестоки ко мне? За что изливали на меня свою злобу? Да, у моих родителей не сложилось. Они разошлись, и мать растила меня одна. Ей пришлось работать на двух работах и, конечно, хотелось вновь устроить свою жизнь. Она встречалась с мужчинами, те её провожали, заходили в нашу комнатушку в коммуналке. Всё это, разумеется, видели и соседи, и те старухи, сидевшие с раннего утра до позднего вечера у подъезда. Они тихо  что-то шипели моей матери вслед, а потом громко обзывали её разными гадкими словами при мне. Особенно при мне!

Некоторые из этих старух тоже растили своих детей одни – их мужья не вернулись с войны. Они полностью хлебнули горькую чашу матери-одиночки и, казалось бы, должны были сочувствовать если не моей маме, то хотя бы мне. Однако любая дворовая кошка или голубь были им ближе, чем я, вечно голодный, одинокий ребёнок. Кошкам доставалось молоко и объедки, голубям – крошки и семечки, мне – злобная ругань. Почему? Мама родила меня в законном браке, не нагуляла не знамо с кем. С женатыми мужчинами не встречалась. За что же меня ненавидели те околоподъездные старухи?

Мама в конце концов снова вышла замуж, и мы переехали из того двора в другой, где у подъездов тоже точно так же сидели и обсуждали всех подряд такие же злобные старухи. А так как новый дом был всего лишь через дорогу от прежнего, злобное шипение в наш с мамой адрес не прекратилось.

А мои бабушка с дедушкой жили, можно сказать, на другом конце города в сталинской коммуналке. Комнаты там были меньше, зато потолки выше, и во дворе у каждой семьи был построен свой собственный сарайчик с погребом. На выходные, а то и на одну-две недели, мама привозила меня сюда на трамвае. Считать я пока не умел, и потому на каждой остановке загибал пальчики на руках, но меня постоянно отвлекало что-нибудь интересное за окном или в вагоне, я сбивался и, в конце концов, плюнул на эту затею.

Во дворе бабушкиного дома я был своим. Здесь меня все знали и любили, и я всех знал и любил. Ну, почти всех. И поэтому, неожиданно попав после развода родителей во враждебную обстановку нового дома, я всей душой стремился сюда, к бабушке, хотя бы на выходные. Но, к сожалению, моя мама часто ссорилась с бабушкой. Я был мал и не понимал причину этих ссор. Обе, и мама, и бабушка, были упрямы и самолюбивы, что сильно препятствовало примирению сторон. Обычно, первым кончалось терпение у деда. Он вскипал, орал, крыл матом обеих упрямиц и, в конце концов, заставлял их возобновить нормальные отношения. Но мир длился недолго, и я вновь был вынужден проводить тоскливые дни во враждебном мне дворе.

Несколько раз я пытался сам, без мамы, сесть в трамвай и уехать к бабушке, но кондукторши меня не пускали. Но однажды, тёплым летним днём, я просто пошёл вдоль трамвайных рельс. Заблудиться я не боялся, так как прекрасно изучил маршрут из трамвайного окна.

Невыносимое зловоние вдруг накрыло меня, заставив ускорить шаг. Это ветер подул со стороны мясокомбината. Коломна строилась, росла, и бывшая окраина оказалась внутри города. Через несколько лет мясокомбинат перенесут отсюда подальше, за новые пределы Коломны, но город вновь расширит свои границы, и запах горелых костей опять начнёт мучить горожан. Стараясь дышать ртом, я постарался поскорее миновать зловонные стены мясокомбината и вскоре вышел на развилку. Отсюда рельсы убегали в сторону Холодильника. Но я знал, что мне нужно держаться большого трамвайного кольца, и повернул на улицу Зелёную. Нынешних многоэтажек здесь тогда ещё не было. И дороги вдоль них не было. Была тропинка, по которой я смело шагал. Слева от меня высились заборы частных домов, справа тянулись рельсы, поэтому машины мне не угрожали. Шоссе тогда было только с одной стороны трамвайной линии, и ездили по нему в основном грузовики и цементовозы. Частные легковушки были редкостью, особенно в этих рабочих районах.  Так что меня больше пугали сторожевые псы, лаявшие и гремевшие цепями за заборами, вдоль которых я ковылял.

И вот, наконец, передо мною появилось маленькое кольцо, где некоторые трамваи разворачивались и шли в обратном направлении. «Улица Осипенко! – объявляли водители. – Трамвай дальше не идёт». Я обрадовался, так как дорогу отсюда до бабушкиного двора я не раз прошёл с мамой и прекрасно её помнил. Вообще-то, нужная нам с мамой остановка была следующей, но не всегда удавалось сесть на трамвай, который ходил по большому кольцу. Душа моя ликовала: я всё же дошёл! Сам, один, назло этим вредным кондукторшам и злым бабкам с нашего двора. Впереди меня ждут игры с друзьями и сладкая бабушкина тюря.

Конечно, вместо тюри я схлопотал порядочные трёпки и от бабушки, и от мамы, но маршрут был проложен! И когда мои самые любимые женщины в очередной раз развязывали войну, я покрепче завязывал шнурки, натягивал панамку и отправлялся вдоль трамвайных рельс. Ведь в бабушкином дворе я всегда был своим, а не «сыном этой». Там знали и помнили моего отца, мать никогда не появлялась там с другим мужчиной, пока, конечно, снова не вышла замуж. И сидевшие у подъездов старушки никогда меня не обижали. Да бабушка им этого и не позволила бы! Не говоря уж про дедушку.

Здесь, во дворе бабушкиного дома я и нашёл свою первую невесту. Сейчас уже я даже не могу припомнить её имя. Нам было где-то по три-четыре года. У неё были смуглое от природы лицо, коленки в болячках от ушибов и какой-то дефект речи. Этот дефект, а также пара белых пигментных пятен на одной из щёк что-то затронули в моей душе. Короче, однажды, когда мама пришла меня навестить, я торжественно представил ей свою невесту и заявил, что мы с ней поженимся, как только подрастём. Мама с бабушкой, конечно, всецело поддержали нас в столь важном намерении и тут же устроили торжественный обед. На обычный обед меня зазвать было весьма затруднительно. Между прочим, у нас с моей первой невестой даже был свой собственный дом. Он находился под старой рассохшейся лодкой, лежавшей в палисаднике, видимо, под хозяйским окном.

Однако, вскоре родители моей суженой куда-то переехали, и наш роман был прерван, а разлука омыта обильными слезами. Я грустил, не хотел жить у бабушки, и мама отдала меня в детсад. По крайней мере, мне приятнее думать, что причина была в этом, а не в том, что, наконец-то, появилось свободное место.

В детском саду у меня скоро появилась новая, вторая, невеста. Её звали Оля, и она была совершенно не похожа на первую. Чистенькая, коротко стриженая (чтобы не заводились вши), с нормальной дикцией. Я удивляюсь: кому пришла в голову идея одевать мальчиков и девочек в детских садах в одинаковую одежду? Конечно, в тогдашних магазинах не было особого выбора одежды, но вот я гляжу на фото, где наш отряд, взявшись за руки попарно, куда-то идёт, ведомый лохматой воспитательницей, и не могу определить, кто мальчик, а кто девочка. У всех одинаковые трусики, майки, фартучки, панамки и «мальчишеская» стрижка – унисекс тех давних лет.

Мы быстро подружились с Олей. После первого «брачного» опыта меня совершенно не трогали насмешки мальчишек и дразнилки типа «жених и невеста», и потому они быстро прекратились. Мы с Олей постоянно были вместе и даже спали, можно сказать, в одной постели, так как наши кровати стояли посреди спальни и были сдвинуты вместе. От меня Оля узнала, чем мальчики отличаются от девочек, а я от неё, что такое глисты. Однажды она просто затащила меня в девчачий туалет, чтобы показать их, так сказать, в натуре, потому что это проще, чем пытаться объяснить словами. Как ни странно, необычность места, предмет разглядывания и отвратительный запах меня совершенно не смущали, а вот вид глистов и сам факт возможности их жизни внутри человека, видимо, поразили изрядно, раз я помню этот ликбез до сих пор!

После садика у меня появились сразу две невесты. Так как мама целыми днями работала, я свободно выбирал место игр: наш двор или двор бабушки. Между этими дворами было всего семь трамвайных остановок. Столь огромное расстояние гарантировало то, что мои невесты не знали друг о друге. Кто из них был третьей, а кто четвёртой, сейчас судить трудно. Помню только, что их обеих звали «Наташа», что для меня было весьма удобно. Раз моя первая невеста была с бабушкиного двора, то вполне допустимо считать третьей Наташу, которая была какой-то родственницей тёти Шуры, бабушкиной соседки по квартире. Она со своей мамой часто приходила в гости к тёте Шуре, когда я гостил у бабушки. Так мы и познакомились.

С этой невестой мы пошли дальше предыдущих – стали учиться целоваться «по-взрослому». Начали мы сеанс, конечно, на природе, в густой, высокой и душистой траве палисадника, а потом обнаглели и расположились прямо на дедушкином диване. Там нас и застукал Виталька, сын тёти Шуры, которого выставили из соседской комнаты «гулять», дабы не мешал взрослым разговорам и сплетням. К этому времени мы с Наташкой уже практически пресытились поцелуями, да и распухшие губы начали ощутимо побаливать. Поэтому громкие Виталькины насмешки я с облегчением воспринял как сигнал к окончанию урока. В дальнейшем, при встрече, мы старались оторваться от ревниво надзиравшего за нами Витальки и, уединившись где-нибудь, повторить урок.

Другая Наташа жила в нашем подъезде на первом этаже и была младшей сестрой моего друга Кольки. Так как моя мама вынуждена была работать с утра до позднего вечера, я целыми днями торчал во дворе. По выходным здесь появлялся ещё один «изгой» - тот самый Колька. У него были мать и отец, старший брат Вовчик и младшая сестра Наташка. Почему родители отдали своего среднего ребёнка в интернат на пятидневку, я не знаю. Жили они в отдельной трёхкомнатной квартире, зарабатывали достаточно. Отец, плюгавенький пьянчужка, которого все звали просто Шмулька, потому что никто не знал и не хотел знать его настоящего имени, работал шофёром и дважды падал вместе с машиной в реку с Щуровского моста. Мать, тётя Маня, работала посудомойкой в рабочей столовой, поэтому с продуктами у них в семье никогда не было проблем. Они даже завели в сарайчике свиней, а когда одна опоросилась, принесли четырёх поросят домой, и те бегали по всей квартире, пока не подросли. Тётя Маня вёдрами носила с работы пищевые отходы, и из их квартиры несло, как из свинарника.

Видимо, Колька чувствовал некоторую свою отторгнутость от семьи. Мы сдружились и постоянно старались защищать друг друга в дворовых стычках. Колькин старший брат, Вовчик, почему-то старался задирать нас обоих. В будни защитить меня было некому, зато по выходным мы с Колькой, объединившись, несколько раз от души «объяснили» ему, что младших обижать нехорошо. Вскоре Вовчик перестал сам колотить нас, но постоянно старался натравить кого-нибудь из дворовых хулиганов.

Тётя Маня была очень рада, что мы с Колькой подружились. Она никогда не отзывалась о моей маме плохо и всегда ругала Вовчика, когда тот обижал меня или Кольку. Часто, заигравшись со мной во дворе, Колька отмахивался от зовущей обедать матери. Тогда тётя Маня выходила во двор, хватала нас обоих за уши и тащила за стол. Вскоре я бежал на её зов, как к себе домой. Мы вместе обедали, играли с поросятами, чистили их и за ними. А когда Шмулька начинал «воспитывать» сыновей, ремня доставалось и мне.

Шмулька часто буянил в пьяном виде. Тётя Маня была выше его почти на голову и массивнее, наверно, вдвое. Но почему-то никогда не сопротивлялась, когда муж распускал руки. Однажды мама зашла за мной в один из таких моментов. Она была с подругой. Тётя Лида ворвалась в комнату, зажала Шмульку головой между ног, спустила с него штаны и начала охаживать тем самым ремнём, которым тот только что бил жену.

- Лидка! Что ж ты делаешь? – выл буян. – Ты ж всё моё хозяйство наружу вывалила!

- Какое там хозяйство? – басила тётя Лида. – Я вообще не вижу, чем ты сумел трёх детей настрогать!

- Лидка! Хватит!

- Терпи. Я тебе покажу, как жену бить!

- Она сама виновата! Я её прикрыл, а она бражку прячет.

- Как это прикрыл? Она что: от другого детей нагуляла?

- Нет. Дети мои. Но жили-то мы до свадьбы, а я на ней всё же женился, не бросил!

- Ах ты, гад! Так вот тебе ещё и за это!

 Так мы и жили. Когда тётя Маня стирала, то, не слушая возражений, сдирала с меня одежду, давая взамен что-нибудь чистое из вещей своих детей. Когда у них был «банный день», тётя Маня запихивала в ванну сначала братьев, а потом нас с Наташкой. Наташка была года на три младше меня, и поэтому её мать не видела причины для меня стесняться. Она тёрла нас по очереди мочалкой, а потом вытирала одним огромным полотенцем. Именно после первого подобного купания нас с Наташкой стали звать женихом и невестой.

И вот теперь, через сорок лет, я улыбнулся ей и сказал: «Привет, невеста!», а она меня не узнала…

Опубликовано - http://vo-gazeta.ru/uncategorized/culture/11291.html

Градации Зла

Писатель и читатель не могут существовать друг без друга. Но равноправны ли они в этом тандеме? Конечно, нет! Хотя бы в силу того, что первый легко преображается во второго, а вот читатель становится писателем сравнительно редко. Более того, читатель далеко не всегда понимает замысел писателя, ту идею, ради иллюстрации которой и написано данное произведение, зато часто находит в прочитанном тексте то, чего автор в него вовсе не вкладывал. И это вполне объяснимо, ведь у писателя и читателя всё разное: и жизненный опыт, и научный багаж, и умственное развитие, и, возможно, возраст, пол, национальность, религиозные и нравственные принципы, не говоря уже о вкусовых (в литературной сфере) предпочтениях. Кроме того, между писателем и читателем вклинивается, хотя и не всегда, такой важный фактор как редактор, у которого тоже имеются собственные опыт, квалификация, предпочтения и прочее.

Влияние редактора всегда было велико. Это особенно заметно стало сейчас, когда многие редакции журналов и издательства ради «оптимизации» расходов сократили сначала корректоров, а потом и редакторов. Вал откровенной графомании обрушился на читателя, вызвав у последнего справедливое возмущение и впечатление деградации и чуть ли не гибели русской литературы.

Диана Кан, член Союза писателей России, поэт, публицист, лауреат всероссийских и международных литературных премий, член редколлегий многих литературных журналов России, руководитель Оренбургского областного литобъединения им.С.Т. Аксакова Дома литераторов им.С.Т. Аксакова. (Оренбург), организовала в журнале «Великороссъ» №92 (декабрь) 2016 г. некий виртуальный «круглый стол», за которым российские писатели и главные редакторы журналов начали диспут на тему «Реанимация редактуры». Суммируя высказывания участников диспута, могу сказать, что практически каждый из них с ностальгией вспоминает советскую многоуровневую систему редактуры публикуемых материалов. Главные редакторы нынешних журналов с удовольствием вернули бы её, как испытанное средство борьбы с графоманией, если бы государство взяло на себя оплату труда корректоров и редакторов, а в идеале и всей редакции. А графоманами пусть занимаются частники, для которых главное – деньги, а не литература. Однако все участники дискуссии уверены, что подобное развитие событий вряд ли возможно. Хотя лично мне не понятно, почему государство практически безотчётно спонсирует театры и киностудии, а литературу бросило на произвол коммерсантов? 

Что ещё поразило меня в выступлениях некоторых участников «круглого стола» - это звучащая общим фоном железная уверенность главных редакторов журналов, что нет таких авторов, тексты которых не нуждались бы в редактуре, что редактор, если он есть в штате журнала или издательства, по определению лучше знает, каким должен быть ЧУЖОЙ текст!

Нина Ягодинцева, секретарь Союза писателей России, кандидат культурологии, руководитель Литературной мастерской «Взлётная полоса» и Литературных курсов ЧГИК, редактор (Челябинск), пишет:

«Ведь редактор – это посредник между автором и читателем, одновременно читатель и соавтор. Его задача – помочь автору вывести текст из личной сферы в сферу культурного диалога. Редактор должен, с одной стороны, максимально сохранить и акцентировать авторскую индивидуальность, с другой – помочь автору соблюсти нормы и правила культурного диалога. Есть несколько различных установок работы, своеобразных редакторских «ролей»:

– редактор-соавтор хорошо чувствует текст «изнутри», способен оценивать произведение по художественным законам, заданным автором, может тактично исправлять ошибки и подсказывать автору варианты решений. Встретить такого редактора – большая удача;

– редактор-педагог обладает большим литературным опытом, при редактировании подробно объясняет, как действует тот или иной приём; его работа направлена прежде всего на перспективу развития автора. Работа с редактором-педагогом максимально информативна;

– редактор-цензор подходит к тексту с заранее определёнными критериями, отсекая не соответствующее теме, уровню и пр. Часто такая редактура бывает необходима при подготовке тематических изданий. Общение с редактором-цензором бывает наиболее сложным для автора, поскольку возможности диалога оказываются ограничены заранее». 

Людмила Салтыкова, член Союза писателей России, поэт, публицист, литературный переводчик, главный редактор издательства «Старт» (Рязань), пишет:

«…редактор должен быть строгим (в хорошем  смысле этого слова) наставником автора. Если будет взаимопонимание, будут хорошие литературные результаты».

Но, простите, уважаемые Нина Ягодинцева и Людмила Салтыкова, почему редактор решил, что может поучать писателя? Не одни же начинающие литераторы и графоманы шлют свои тексты в редакции журналов и издательств! А если это редактор не дорос ещё до уровня автора? В конце концов, он – обычный человек со своими слабостями, недостатками и предпочтениями. Каков будет результат его правки?

Мне довелось побывать во всех трёх ипостасях – читатель, писатель, редактор, и я хочу поделиться своим опытом, привести несколько примеров общения с читателем, писателем и редактором. Но для лучшего понимания необходима преамбула.

 Борис Селезнёв, поэт, прозаик, главный редактор литературного журнала «Арина» (Нижний Новгород) пишет: 

«Тут простая «причинно-следственная связь». Следствие — совершенно бедственное состояние как всего литпроцесса в целом, так и института редактуры в частности. Следствие — налицо. Попробуем (в тысячный раз) выявить причины?.. Их много, но одна из главнейших, на мой взгляд, затаилась в падении нашей нравственности и культуры. Не скажу – в литературе, поскольку тут сложно сделать подлог, выдать чёрное за белое. Были, конечно же, попытки: Иван Чонкин, например.

Вот с «Демоном» Лермонтова вроде бы разобрались. С «Мастером и Маргаритой» Булгакова — тоже. Нельзя заведомо безобразное изображать красиво».

Совершенно согласен с Борисом Селезнёвым. С одной поправкой: в литературе сейчас просто доминируют практически полное разрушение норм морали и подмена понятий о сути добра и зла. По крайней мере - в развлекательном секторе, самом объёмном и читаемом. Началось это не сегодня и не вчера, процесс длится уже не одно тысячелетие, но если ранее его пытались хотя бы затормозить Церковь и государство, то сейчас практически все барьеры сняты. Зло не просто изображают красиво, авторы навязывают доверчивому читателю мысль, что Добро и Зло вовсе не существуют, что всё зависит исключительно от «точки зрения», что бороться со Злом бессмысленно, что Добро как бы и не Добро, а то же самое Зло, если посмотреть на него «с другой стороны». Не зря же народная мудрость гласит: что русскому хорошо, для немца – смерть! А раз нет однозначного разделения между Добром и Злом, то и мораль исчезает. Можно всё! Цель оправдывает средства.

Я же считаю, что Добро и Зло существуют. Более того, Добро должно быть с кулаками! Это вовсе не приравнивает его ко Злу, потому что разница существенна: Зло всегда нападает и подавляет, а Добро всегда защищается и спасает.

Я решил написать рассказ, где бы Добро и Зло чётко различались, не вызывая разночтений и колебаний у читателя. Сюжет поначалу я взял из жизни. Наша подмосковная Коломна, как и другие города, после  Великой Отечественной войны с фашисткой Германией и её союзниками начала бурно расти, вбирая в себя окрестные деревни и сёла. Так в составе города появились сначала «Посёлок имени Кирова» (бывшее село «Протопопово»), а позднее - микрорайон «Колычёво». Попутно и Горсовет переехал из Старой Коломны в новый центр города. Но вот досада – из окон городского начальства теперь был вид не на памятник В.И. Ленину, а аккурат на старое купеческое кладбище! И кладбище снесли, построив на его месте Мемориальный парк с Вечным огнём и статуей Скорбящей матери. На виду всего города техника крушила склепы и мраморные надгробия, мальчишки (и я в том числе) таскали оттуда черепа, старинные монеты и прочие «трофеи». Было забавно повесить череп на телевизионную антенну на крыше многоэтажки или вставить в череп горящую свечу, выключить в подъезде свет и позвонить в чью-нибудь квартиру. И никто из взрослых нас не остановил! Никто не возмутился, не объяснил нам всю мерзость подобных «шуток». Просто к утру черепа исчезали с антенн, и ребята вновь отправлялись за новой добычей на «стройку».

Я описал это, дал почитать друзьям и знакомым, но реакция была неоднозначна: кто-то возмутился «шалостями» мальчишек, кто-то – бездействием взрослых, кто-то клял «поганых коммуняк», а кто-то не увидел вообще ничего особенного – время было такое, да и к чему в центре города оставлять кладбище? Сейчас, между прочим, тогдашнее «новое кладбище» превратилось в «старое кладбище» и тоже уже находится внутри растущего города. Интересно, как бы повели себя нынешние коломенцы, если бы местное начальство решило снести это кладбище и построить на его месте какой-нибудь торгово-офисный центр?  Словом, моя первая встреча как автора с читателем показала, что мне не удалось изобразить Зло так, чтобы оно у всех воспринималось однозначно.

Тогда я ввёл в сюжет нового персонажа. Во время сноса кладбища в одном из склепов была обнаружена мумия ведьмака, которую родственники с разрешения властей перезахоронили на кладбище бывшего села Протопопово, ныне – посёлка имени Кирова. А чудовище вдруг ожило и начало пожирать людей. Вот оно – Зло! Теперь никаких сомнений у читателя быть не должно. Однако я опять ошибся! Стараниями нынешних «властителей дум» давно совершена подмена понятий, и в глазах многих читателей ведьмак – это борец с чудовищами, а не злодей! И я, по мнению этих «знатоков», неправильно изобразил ведьмака – вот в чём они увидели Зло. Спорить и что-то доказывать в подобной ситуации бесперспективно. И я больше не стал переписывать рассказ, окончательно убедившись в старой истине: сколько голов, столько и мнений. Нет никаких «общечеловеческих ценностей», и не может быть.

Но однажды мне на почту пришло такое письмо:

«From: S-v Alexandr

Date: Wed, 14 Jan 2009 22:23:14

Subject: О рассказе ведьмак.

Уважаемый Сергей Владимирович!

Вам не кажется ли, что Ваш рассказ "Ведьмак" оскорбляет жителей села Протопопово (посёлок им. Кирова)?

Конечно, художественный вымысел - хорошее прикрытие для подобного, но как житель Коломны (а судя по знанию названий улиц, это так) вы не можете не знать настоящей истории села.

Очень Вас прошу рассмотреть вопрос о снятии данного рассказа  с публикации в том числе и в сети, как наносящего ущерб чести и деловой репутации моих односельчан.

Православные обычаи в селе Протопопово соблюдали и при Советской власти и до неё. А что зависть в Коломне зажиточность их вызывала - так то от трудолюбия. Заработок в селе от земли был, от садов.

Моя прабабка купила дом в этом селе сразу после революции, переехав из деревни Семёновское, Коломенского уезда.

В настоящее время я прошу вас от имени своих односельчан (и родственников, коих в селе человек 70 наберётся), снимите Ваш вымысел с публикации, либо уберите название села из Вашей фантастической истории, не имеющей ничего общего с реальностью.  

С уважением, С-в А.А.»

Сказать, что я был поражён – мало. Мой земляк увидел в рассказе то Зло, которое я вовсе не хотел изображать! Я ответил:

«From: Serg Kalabuhin

Date: Thu, 15 Jan 2009 07:18:43

Subject: Re: Орассказеведьмак.

Здравствуйте, Александр!

Я очень рад, что мой давний рассказ до сих пор читают, да ещё мои земляки. Где Вы его нашли?

Рассказ давно ходит в сетях ФИДО и интернет, а также напечатан в моей книжке, которая тоже продана и ходит по рукам читателей, так что выполнить Вашу просьбу я не могу.

К тому же Вам не кажется, что подобные претензии могли бы звучать, например, в адрес Булгакова, Чехова, Гоголя и т.д? Практически все писатели используют в своих произведениях названия реальных городов, сёл и деревень, но я никогда не слышал, чтобы жители тех городов выдвигали претензии авторам ХУДОЖЕСТВЕННЫХ, а тем более фантастических книг. Неужели москвичи действительно все такие, как описаны Булгаковым в романе "Мастер и Маргарита"? А жители Миргорода у Гоголя соответствуют реальности? А знаменитое "бежали робкие грузины" Лермонтова? Разве все грузины - трусы? Или "прощай немытая Россия" классика нашей литературы – это про родину русской бани! Европейцы не мылись аж до открытия ими постоянных и тесных связей с Японией!

Подумайте над этим и не обижайтесь на меня - я вовсе не хотел оскорбить жителей Протопопово, у меня там живут знакомые и бывшие одноклассники.

Всего хорошего!

Сергей Калабухин

Но мой читатель-критик не успокоился:

«From: S-v Alexandr

Date: Thu, 15 Jan 2009 13:13:30

Subject: Re[2]: О рассказе ведьмак.

Уважаемый Сергей Владимирович!

Большое спасибо за ответ, но считаю, однако, что использование в данном контексте названия конкретного населённого пункта не совсем корректно.

Историко - культурное значение данной местности требует к себе хотя бы мало-мальски уважительного отношения, которое не просматривается в произведении.

Дело не в том, что вы нанесли ущерб жителям села, ославив его гиблым местом (зачастую, люди не отличают фантастического произведения от реальной информации с элементами художественного вымысла) и, таким образом снизили цену на недвижимость (этого не произошло, кстати сказать, возможно, и, к сожалению) :), но память мёртвых предков, похороненных на Протопоповском кургане оскорблять нельзя.

Житель села предстаёт у Вас в произведении конченным алкоголиком, однако смею Вас заверить, что уровень пьянства в данной части Коломны был ниже, чем в других.

Часть "Новых русских" строящихся сейчас на Радонежского (например, Федотовы) - родственники жителей села, строятся новые дома и взамен построенных в конце 19 века после большого пожара.

Возможно, дело в родовых обычаях или в предках - староверах :). Уехавшие в Москву возвращаются строиться на родной земле. 

Район села ещё с Советских времён представлялся остальным жителям Коломны кулацким гнездом, однако мало кто из других районов пёр на себе на рынок по 60 кг вишни в Москву... Повезло селу с тем, что попав  в черту города, не попало под обрезание садов до 6 соток на дом, повезло, что трамвайная линия на Колычёво от Путепровода прошла мимо, что район Колычёво отделён от села оврагом (хоть плотины перекапывай, но тогда водная преграда (пруды) исчезнет :).

Кстати сказать: пьянство и разврат, чинимые в парке им. 50-летия Октября не местного производства, а превносятся жителями Колычёво. Я в детстве застал ещё то время, когда отсутствовали и эстакада "Путепровод" и Колычёво - спокойное и чистое место было.

Что касается того, что произведение опубликовано давно - у Вас изложен факт о прокладке канализации и т.д. - не совсем давнее прошлое.

Раньше Ваш рассказ не попадался на глаза никому из жителей села благодаря тому, что в Коломне в частном секторе существует телефонная связь, однако отсутствуют выделенные линии интернета.

Передавать Ваш рассказ на обсуждение старшему поколению жителей села (т.е. осуществлять распространение данного литературного произведения) и обеспечивать защиту интересов односельчан через иск от имени уличного комитета или через совет по малым городам было бы созданием славы Герострата, а не Булгакова :).

Бог Вам судья, и в церкви Троицы села за Ваше здравие при случае поставлю свечу, надеюсь, Вы не в обиде.

Что касается того, что Вы не можете повлиять как автор на судьбу своего произведения - Вы не правы. Права автора определены в части 4 Гражданского кодекса (недавно часть 4 вступила в силу) и в случае необходимости Вы можете ими воспользоваться.

Не обижайте, пожалуйста, в своих фантастических рассказах реальных людей, изменение 1-2 букв в названии населённого пункта не снизит художественной ценности произведения, но избавит от излишних вопросов и обид.

Прочитал я Ваш рассказ на Вашем сайте, а не в свободном доступе, так что возможностью замены названия хотя - бы в версиях распространяемых легально Вы располагаете.

С уважением, С-в А.А.»

Вот такая отповедь. Фамилию Александра я, конечно, изменил, хотя речь в данном случае идёт не о тайне личной переписки, так как мой оппонент выступал от имени жителей бывшего села. Объяснять ему, что все материалы на моём сайте в сети Интернет как раз и находятся в свободном доступе, и рассказ «Ведьмак» могут скачивать с него все желающие, не нарушая при этом законов России, не имеет смысла. Ведь и сам Александр свободно прочёл мой рассказ на интернет-сайте, но при этом не чувствует за собой никакой вины за это. И правильно, что не чувствует.

А вот тема об ответственности писателя перед жителями мест, в которых происходит действие художественного произведения, очень интересна, и было бы неплохо её обсудить более подробно и широко. Я с ней вновь столкнулся буквально неделю назад. Один из коломенских авторов попросил меня отредактировать его роман. Я прочёл первые три главы, и понял, что действие происходит в нашей Коломне, хотя город в романе называется иначе. Я спросил автора, зачем он это сделал? Ведь местные читатели, так же, как и я, сразу поймут, что речь идёт о Коломне, а остальным всё равно, как в этом романе назван город. Он ответил, что раз в его романе описаны люди и события, которых на самом деле не было, то прочитав о них, коломенские читатели могут возмутиться или обидеться на его писательский вымысел. И я вспомнил вышеописанную историю с моим рассказом «Ведьмак». Может, в данной позиции всё же есть некое зерно истины, и поэтому некоторые писатели предваряют свои произведения фразой, что все события и люди вымышлены, и сходство их с реальными - случайность? На этом я закончу пример общения с читателем и перейду к теме общения с редактором.

Примерно через год после моей переписки с Александром, рассказ «Ведьмак» принял для публикации наш ежегодник «Коломенский альманах». Но когда я увидел вёрстку, у меня, как говорится, просто волосы встали дыбом. И на лысине тоже. Не советуясь со мной, анонимный редактор изуродовал весь текст графоманскими фразами. Более того, он вписал в него новые абзацы, полностью подменившие основную авторскую мысль на явный идиотизм, если не на провокацию оскорбления чувств верующих! И даже название рассказа редактор поменял на какое-то ханжеское «И попустил Господь…».

Я писал не просто ужастик о ведьмаке, как решили в редакции «Коломенского альманаха». Идеей рассказа было то, что Зло живёт не за тридевять земель в лесной избушке Бабы Яги или в замке Кощея Бессмертного. Ты можешь встретиться с ним в любой момент там, где живёшь, просто завернув за угол родного дома. И если струсишь, отступишь, смиришься со Злом, то оно не только усилится и вырастет, но и, в конце концов, сожрёт тебя самого, как бы ты ни твердил, что «твоя хата с краю». Только в непримиримой борьбе со Злом у тебя есть шанс победить, а значит и уцелеть. И не важно, что это за Зло – ведьмак, коррумпированный чиновник или пьяный хулиган в трамвае.

Но в редакции «Коломенского альманаха» этого не поняли и, как объяснил мне главный редактор ежегодника, решили «спасти» мой рассказ, введя в него ясную и нужную, как им казалось, идею. Поэтому редактор, не ставя меня в известность, вписал в текст, что жители села Протопопово после революции разрушили и разграбили сельскую церковь, и теперь, более чем через полвека после тех событий, Господь Бог наслал на них ведьмака! Вернее, на их потомков. Что же получается? Сын за отца, а внук за деда по воле Господа отданы на съедение чудовищу? Адская тварь – орудие запоздалой мести Бога? «Хорошенькую» идею редактор решил скормить читателю от МОЕГО имени!

Но мне повезло: текст не влезал в заданный объём, и человек, занимавшийся вёрсткой альманаха, обратился ко мне напрямую с просьбой немного его сократить. И я постарался свести к минимуму вред от редакторской «правки», выдержал по этому поводу бурный диалог с главным редактором «Коломенского альманаха», живо напомнивший мне аналогичные «приключения» главного героя «Театрального романа» Михаила Булгакова. Однако в вышедшем вскоре ежегоднике версия о разрушении и разграблении сельчанами церкви в моём рассказе всё равно осталась! И ведь не оправдаешься...

Между прочим, церковь в Протопопово никто не разрушал. Но мне не известно, посылал ли по этому поводу Александр С-в возмущённые письма в редакцию «Коломенского альманаха». Мне он точно больше не писал, и это избавило меня от унизительных объяснений.

Так что иногда наличие штатного редактора только ухудшает ситуацию. Народ прав: не место красит человека. Если случится чудо, и государство вернёт под своё финансовое крыло журналы и издательства, то где оно найдёт вменяемых и опытных профессионалов-редакторов?

Сергей Калабухин,

Член СП России.

Коломна, декабрь 2016 г.

Сергей Калабухин

Фантастика – основа литературы

Как только появились первые творцы литературных произведений, тут же возникли и те, кого ныне называют литературоведами. Эти люди самовольно наделили себя правом разрабатывать некие каноны и правила и начали объяснять писателям, что именно те создали: рассказ, поэму, роман, сонет и т.д, и т.п. Самим писателям, разумеется, все эти литературоведческие потуги регламентировать их творчество абсолютно не нужны и малоинтересны. Тем не менее, литературоведы научились прекрасно существовать, невзирая на желание и мнение тех, чьё творчество они комментируют. Более того, часть из них, назвавшись критиками, начали указывать писателям, что те сделали не так, какие литературные правила нарушили, и о чём на самом деле написали!

Чем больше развивалась литература, тем большую власть захватывали литературоведы. В конце XIX – начале ХХ веков они попытались проглотить больше, чем могут переварить. Процесс переваривания длится по сей день, и конца ему не видно. Что же произошло? Под влиянием научно-технического прогресса и сопутствующего ему значительного падения веры в чудеса литературоведы решили разделить литературу на фантастику и реализм. То есть они фактически попытались отделить часть литературы от её основы и, конечно же, ничего хорошего из этого не вышло. Почему? Да потому что прежде чем что-либо разделить, требуется чётко определить, в чём состоит различие составных частей.

Чем же фантастика отличается от реализма? Вот уже более ста лет литературоведы стараются ответить на этот вопрос, изобрели массу терминов, определений и трактовок, но так и не выработали общепринятого определения, что же такое фантастика - жанр,  направление, художественный метод, разновидность, вид или род литературы? Единственное, что можно утверждать без колебаний и сомнений – ныне русское слово «фантастика» происходит от греческого «phantastike», в переводе означающего «искусство воображать».

Но ведь и в основе реализма тоже лежит воображение писателя! Писатель  использует воображение для создания сюжетов и персонажей. В реальности Анна Каренина или братья Карамазовы вряд ли существовали, а если и были какие-то прототипы, то их жизнь и судьба наверняка отличались от описанных в романе. Таким образом, можно утверждать, что вся художественная литература, по сути, является фантастикой!

Но кроме художественной литературы есть ещё и документальная: например,  летописи, мемуары. Однако, существует и выражение «врёт, как очевидец». Потому что одно и то же событие разные люди воспринимают и описывают по-разному, и, следовательно, дают искажённую, а не точную картину. То бишь, фантазируют на тему.

Приведу пример из собственной жизни. Одно время я работал на заводе в структуре, занимавшейся ремонтом электрической части станков. Когда в одном из цехов ломался станок, энергетик цеха звонил в наше бюро, и кто-то из свободных в данный момент сотрудников отправлялся устранять поломку. Когда начальник бюро посылал на вызов меня, я брал приборы и инструменты и шёл в цех. Там я брал в помощь местного электрика (работать в одиночку запрещают правила электробезопасности), раскрывал электрическую схему станка и старался понять, авария в какой из цепей управления может привести к тому сбою в работе, на который жалуется станочник. Устранив неисправность, я уходил. Таким образом, меня видели в цеху всего три человека: станочник, электрик и энергетик цеха. Последнему я сообщал, что ремонт закончен, и станок уже работает.

Вместе со мной в бюро ремонта станков работал парень по имени Гена Якутов. Он не очень любил ломать голову над электросхемами. Придя в цех, Гена вместе с местным электриком начинал просто тупо проверять на целостность все электроцепи станка и прозванивать их на предмет пробоя на землю. А так как цепей этих много, работа затягивалась. А современный завод – это огромный конвейер. Остановка одного станка вскоре приводит к простою всех прочих в технологической цепочке обработки детали. То есть, встаёт пролёт, потом цех, потом следующий цех и так далее.

Вскоре рядом с Геной собирается немалая толпа начальства: энергетик цеха, мастер участка, заместитель начальника цеха по оборудованию, начальник цеха, заместитель главного энергетика завода, и т.д. и т.п., вплоть до заместителя главного инженера завода. Всё это начальство, конечно, появляется рядом с Геной не одновременно, а чем дольше длится ремонт, тем более высокий чин прибегает. И все эти начальники видят, как Гена в поте лица вкалывает, стараясь устранить поломку станка. В конце концов, «методом тыка» обнаруживается неисправная цепь, а в ней отказавший элемент, и вот, наконец, станок заработал. Все начальники вздыхают с облегчением и расходятся по своим рабочим кабинетам. А Гене Якутову регулярно выписывается премия за хорошую работу.

К чему я это всё рассказываю? Когда я увольнялся, главный энергетик, в чьём подчинении было наше бюро, никак не мог понять, почему мой непосредственный начальник не желает меня отпускать.

- Чего ты за него держишься? – спросил он. – Я этого Калабухина совершенно не знаю. Вот Якутов – это да, замечательный работник! Его я прекрасно знаю, не раз видел, как он работает. А кто такой Калабухин? Кто его знает? Кто видел, как он работает?

А теперь представьте, что напишет в своих мемуарах тот главный энергетик завода обо мне и Гене. И что самое противное – он будет полностью уверен, что написал только правду, ни в чём не ошибся и не соврал. Вот такая «документальность» мемуаров, вот такой реализм!

То же самое можно сказать в адрес летописцев и историков. Возьмём, к примеру, Троянскую войну, произошедшую на рубеже XIII—XII веков до нашей эры и столь красочно и подробно описанную Гомером в «Илиаде». В тот период Троя представляла собой поселение, площадью свыше 200 тыс. м² и населением от шести до десяти тысяч жителей. Греки осаждали Трою ДЕСЯТЬ лет, и когда та, наконец, пала, они в ярости часть троянцев уничтожили, уцелевших превратили в рабов, а город предали огню и разгрому. На эту тему написана масса книг, снято несколько фильмов, и каждому образованному человеку известны такие имена как Агамемнон, Одиссей, Менелай, Ахилл, Патрокл, Парис, Гектор, Кассандра, Елена Прекрасная и т.п.

А через тысячу лет после разрушения Трои аналогичная история произошла во время Третьей Пунической войны между Карфагеном и Римом. Осада Карфагена длилась ТРИ года. И это при том, что население Карфагена по разным оценкам составляло в ту пору от пятисот до семисот тысяч человек, а сам город занимал площадь около двадцати квадратных километров! Сравните масштабы Трои и Карфагена и длительность войн. Либо греки воевали хуже римлян, либо троянцы защищались лучше карфагенян. Словом, в 146 году до нашей эры римляне, наконец, прорвали оборону Карфагена и ворвались в город. Уличные бои продолжались ещё неделю. Из жителей Карфагена в живых осталось около пятидесяти тысяч человек, все они были обращены в рабство. Римляне подожгли город, и тот горел шестнадцать суток! Затем Карфаген был буквально стёрт с лица земли, а его территория распахана и засеяна солью, чтобы ничто живое не выросло на этой проклятой римлянами земле.  

А теперь назовите имена героев Третьей Пунической войны. Не можете? А ведь она гораздо масштабнее и на целую тысячу лет ближе к нам, чем Троянская. Единственное, что связывает нас с теми событиями – это фраза «Карфаген должен быть разрушен!», но я сомневаюсь, что многие из наших современников могут назвать имя римского сенатора, которому этот военный клич принадлежит.

Почему же мы так мало знаем об осаде Карфагена? Неужели у римлян не нашлось своего Гомера? Нет, причина в другом: Рим пожелал стереть с лица земли не только город и его жителей, но и саму память о нём. Была уничтожена вся литература Карфагена, за исключением одного трактата о сельском хозяйстве, написанного Магоном, тот был сохранён по специальному постановлению римского сената с целью дальнейшего перевода на латинский язык! Историю, как известно, пишут (и переписывают) победители. И как, зная это, можно доверять хроникам и летописям? Каков в них процент реализма? 

Однако, как говорится, вернёмся к нашим баранам.       

Конечно, воображение воображению рознь. Фантазии писателя-реалиста не выходят за пределы известного нам мира. Его персонажи и сюжеты вполне могут существовать в реальности, даже если автор «врёт, как очевидец». Поэтому единственным  признаком, отличающим фантастику от реализма, является наличие в произведении «фантастического допущения», то есть такого фактора, которого в реальности пока нет или вообще не может быть.

Практически все жанры и формы, существующие в реализме, имеются и в фантастике: проза, поэзия, драматургия, детектив, сатира, юмор, военные приключения, женская и детская литература, пародия, памфлет и т.д. А вот обратное утверждение неверно. Литературоведы выявили в фантастике следующие дополнительные жанры:

- Футурологическая фантастика. Утопия, антиутопия, постапокалипсис.

- Миротворческая фантастика.

- Мистическая фантастика. Ужасы (хоррор).

- Фантасмагорическая фантастика.

- Космическая опера.

- Научная фантастика.

- Социальная фантастика.

- Киберпанк.

- ЛитRPG.

- Альтернативная история. Криптоистория.

- Фэнтези.

Это далеко не полный список. Кроме того, существует мнение, что некоторые из вышеуказанных жанров не являются самостоятельными, а входят в массив научной фантастики. Это сугубо литературоведческие споры, я влезать в них не собираюсь и применяю слово «жанр», чтобы не грузить читателя иными терминами, о правильности употребления которых в том или ином случае спорят сами литературоведы. Пусть фантастоведы сами отрабатывают свой хлеб и решают возникающие проблемы. 

Писатели, как оказалось, не желают ограничивать свою фантазию какими-либо искусственными рамками и создают произведения, в которых смешивают разные жанры фантастики, что заставляет литературоведов ломать головы над определением новых жанров литературы.

Да и жизнь не стоит на месте, и то, что вчера было фантастикой, сегодня становится реальностью. К примеру, предсказанные фантастами подводные лодки, сотовая связь, роботы, компьютеры, телевидение, космические полёты и многое другое сейчас стали обыденностью. К чему же теперь относить произведения, в которых они описаны: к фантастике или реализму? Основной признак фантастики фактически исчез!

Литературоведы нашли следующий выход. Они заявили, что фантастика - это не только жанр, но и метод. То есть, если писатель вводит в произведение некое допущение, которое, по мнению его современников и сограждан, не могло существовать в то время и в том месте, то перед читателем -  фантастическое допущение, и, соответственно, фантастика. Таким образом, роман Жюля Верна о приключениях капитана Нэмо на подводной лодке «Наутилус» и сегодня остаётся научно-фантастическим, несмотря на то, что подводные лодки уже давным-давно существуют в реальности. Следуя этой же логике, «Илиада» и «Одиссея» Гомера – реализм! Потому что древние греки и сам Гомер верили в существование олимпийских богов и всяческих чудовищ вроде кентавров, циклопов и сирен. То есть, любое произведение нужно рассматривать в контексте реалий того времени, в которое оно создавалось.

Казалось бы, вот оно – найдено, наконец, чёткое определение, что в литературе следует относить к жанру «фантастика». Однако, это определение работает только в пределах «научной фантастики». Да и то не всегда. Ни писатель, ни литературовед, ни читатель не могут в точности знать всех пределов, которых на момент написания какого-либо произведения достигла наука. Сами учёные, порой, этого не знают, так как результаты многих исследований по разным причинам долго остаются засекреченными. Да и невозможно, как говорится, объять необъятное! Видимо, поэтому в России в издательстве П.П. Сойкина с 1889 по 1917 год еженедельно выходил журнал «Природа и люди», на страницах которого печатали фантастические романы о полёте в космос, о мире микроорганизмов или о существовании жизни на Марсе. И в этом же номере публиковались научно-популярные статьи о том, в какой мере все эти сюжеты соотносимы с фактами, установленными современной наукой. К сожалению, в дальнейшем подобная практика исчезла, что однажды привело к достаточно печальным и одновременно комическим последствиям.

Вечером 30 октября 1938 года, в канун «Дня всех святых», когда американцы отмечают традиционный праздник шуток и розыгрышей «Хэллоуин», артисты «Mercury Theatre» решили поставить в своей часовой радиопрограмме инсценировку романа писателя-фантаста Герберта Уэллса «Война миров», перенеся его действие в Нью-Джерси 1939 года. Передача началась с вполне прозаического дикторского текста:

- Дамы и господа! Радиовещательная корпорация «Коламбиа» рада представить вам Орсона Уэллса и труппу «Меркьюри-театра на открытом воздухе» в инсценировке романа Герберта Джорджа Уэллса «Война миров».

Сразу же после этого радиослушатели услышали сообщение о погоде на завтра, затем начался концерт лёгкой музыки. Многие радиослушатели уже позабыли о только что объявленной инсценировке и не могли и предположить, что передача идёт в её рамках.

Внезапно концерт был прерван, и диктор объявил, что из обсерватории в Принстоне профессор-астроном Ричард Пирсон (озвучен Орсоном Уэллсом) только что сообщил о чрезвычайно странных ярких вспышках на поверхности Марса. Прерванный концерт возобновился. Но вскоре его снова прервали сообщением, что, по словам астронома, от Марса в сторону земли движется какое-то крупное тело. Возобновившийся концерт стал прерываться всё чаще, сообщения следовали всё сенсационнее. Многие радиослушатели теперь уже не обращали на музыку внимания, а с нетерпением ждали очередной удивительной информации.

К передаче подключился «собственный корреспондент» радиовещательной корпорации «Си-Би-Эс», который срывающимся от волнения голосом поведал о падении близ деревни Гроверс-Милл, что в восьми километрах от Принстона, гигантского метеорита с Марса. Следующее сообщение он передавал уже с места происшествия, описывая радиослушателям увиденный им громадный кратер, массовые человеческие жертвы и толпы любопытных, которых разгоняла полиция. Тут же последовало интервью с фермером, на чьё поле упал метеорит. Со слезами в голосе фермер вещал о пропавшем урожае, погибшем скоте и убитых соседях.

Внезапно снова зазвучал срывающийся голос репортёра. Оказалось, что метеорит - это громадный металлический цилиндр, у которого начала медленно подниматься массивная крышка. Радиослушатели затаили дыхание. А репортёр передавал, что из-под поднявшейся крышки показались странные существа, которые стали спускаться на землю и вытаскивать из цилиндра непонятное оборудование, оказавшееся в дальнейшем оружием небывалой разрушительной силы. Действие этого оружия было марсианами незамедлительно продемонстрировано, их «лучи смерти» буквально испепеляли всё вокруг.

Тут же последовала информация, что власти немедленно стянули к Гроверс-Милл регулярные войска и окружили место падения цилиндра марсиан. Репортёр сразу же взял интервью у солдата из оцепления, затем в разговор включился профессор-астроном, которого перебил офицер, командующий прибывшим подразделением, потребовавший срочно освобождать территорию, где могут начаться боевые действия с марсианами.

Напряжение нарастало. Радиослушатели воспринимали всё как реальность. А тут ещё по радио с обращением к населению выступил министр внутренних дел, призывавший к спокойствию и уверявший, что армия и полиция всё контролируют.

Новый репортаж с места события буквально поверг людей в шок. Марсиане применили своё оружие, испепелив армейское оцепление, а затем и деревню. «Убегая» от наступающих марсиан, репортёр успевал описывать забитые беженцами дороги, горящие дома, обезображенные трупы. И всё это на фоне ужасного скрежета, воя и взрывов.

Внезапно эфир наполнился только грохотом взрывов, а когда наступило затишье, чей-то голос произнёс:

- Эй, есть тут кто-нибудь? Есть тут…

Радиоприемники замолчали. Молчали они не долго, затем послышалось очередное выступление профессора, какие-то интервью, но их слушать уже было некому. Людей охватила паника. Приняв всё за реальность, люди бились в истерике, выпрыгивали из окон, хватали первое попавшееся под руки и выбегали из домов. Дороги забили массы машин, которые неслись, не соблюдая правил. У людей было одно желание — спрятаться, убежать от того ужаса, который несут марсиане.

В госучреждениях, полицейских участках, больницах не переставая звонили телефоны, люди умоляли спасти их. Правда, были и воинственные требования: открыть арсеналы и раздать народу оружие, срочно минировать дороги на пути следования марсиан и даже направить на них лётчиков-смертников на наполненных взрывчаткой самолетах. Впоследствии телефонные компании отметят, что линии в эту ночь были нагружены впятеро больше обычного. Пробки из Нью-Йорка, Трентона и Филадельфии растянулись почти на 100 км.  

Появились и свидетели, которые заявляли, что своими глазами видели все бесчинства марсиан и буквально чудом избежали смерти. Их красочные описания только подогревали панику. Люди утверждали, что видели молниеобразные залпы «лучей смерти» пришельцев и чувствовали запах их отравляющих газов.

Радиопостановку слушали и на Западномпобережье. В её кульминационный момент вышла из строя электростанция городка Конкрет в штате Вашингтон; жители Конкрета не сомневались, что линии электропередачи уничтожены наступающими марсианами.

Примерно через сорок минут после начала постановки диктор напомнил о вымышленности описываемых событий. Затем профессор Пирсон описал завершение атаки пришельцев, которых погубило отсутствие иммунитета к земным бактериям. В конце часа Уэллс вышел из образа профессора Пирсона и поздравил слушателей с Хэллоуином.

По сообщениям газет, постановку слушали около шести миллионов человек, и примерно пятая часть из них приняла её за реальные новостные репортажи. Многие или не слышали начало программы с предупреждением о вымышленности событий, либо забыли про него после начала концерта.

Когда слушатели радиопостановки узнали о розыгрыше, их страх сменился гневом. Многие из них подали в суд на радиовещательную корпорацию «Си-Би-Эс», требуя компенсацию морального вреда. Все иски были отклонены, но Орсон Уэллс настоял на компенсации материального вреда мужчине, который испортил свои новые туфли, убегая от марсиан.

Между прочим, в то время Герберт Уэллс уже давно и прочно считался писателем-фантастом, а написанные им книги у литературоведов являлись и являются до сих пор образцами жанра «научная фантастика». А для довольно большой группы американских радиослушателей 1938 года, очевидно, война с марсианскими пришельцами была вполне возможна и реальна!

И подобное разногласие между утверждениями литературоведов и мнением обычных людей, оказывается, далеко не единично. Всего лишь через десять лет после американского инцидента подобный же случай произошёл в Эквадоре. В феврале 1949 года газета «El Comercio» в Кито сообщила о замеченных над городом НЛО. Через несколько дней Леонардо Паэс и Эдуардо Алькарес поставили спектакль по Уэллсовской «Войне миров» на местной радиостанции. Полиция и пожарные выехали из Кито на место мнимой высадки марсиан. Когда розыгрыш был раскрыт, толпы разгневанных эквадорцев напали на радиостанцию и редакцию «El Comercio». Погибли шесть человек, включая племянника и возлюбленную Паэса, а сам он впоследствии эмигрировал в Венесуэлу.

Как видите, тезис литературоведов, что если писатель вводит в произведение некое допущение, которое, по мнению его современников и сограждан, не могло существовать в то время и в том месте, то перед читателем -  фантастическое допущение, и, соответственно, фантастика, практически не работает. Кто-то верит в существование пришельцев, кто-то – нет, и, как сказал один персонаж известного советского фильма «Карнавальная ночь»:

- Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – науке не известно!

И как же тогда, уважаемые литературоведы, рассматривать произведения «в контексте реалий того времени, в которое оно создавалось»? Реалии-то, оказывается, далеко неоднозначны.

А ещё через несколько лет после вышеописанных событий в США и Эквадоре писатели преподнесли литературоведам очередной сюрприз в виде так называемого «магического реализма»! Что это за жанр? В произведениях магического реализма  фантастическому допущению придаётся статус реального или даже обыденного явления. Как это реализуется на практике? В произведении сталкиваются два мировоззрения: европейское рациональное и, грубо говоря, дикарское языческое.

Допустим, местом действия произведения являются Африка. Для местных негров, живущих верованиями предков, наличие всяческих добрых и злых духов, языческих божков, магия шаманов – реальность, а для попавшего в эти места цивилизованного европейца – фантастика. И вот этот европеец становится свидетелем того, как реализуется нечто, что он считал невозможным, а местный абориген – обыденным. Допустим, засуха губит урожай. Шаман проводит магический ритуал, и над полем сгущаются невесть откуда взявшиеся тучи, и проливается долгожданный дождь. Причём, дождь идёт именно там, где он нужен, а за пределами поля с посевами по-прежнему стоит засуха. С точки зрения европейца произошло явное чудо, объяснить которое наука не может. А местные туземцы иного результата от магии шамана и не ждали, для них пошедший дождь – закономерный результат, обыденная реальность.

Как быть с таким произведением литературоведам? С точки зрения европейца это – фантастика, а с точки зрения негра – реализм. Так куда же пристегнуть этот «магический реализм» - к фантастике или реализму? Очевидно, что старательно возводимую литературоведами границу между реализмом и фантастикой теперь чётко определить нельзя. Исчез тот единственный, пусть и спорный, критерий для отделения одного жанра от другого – пресловутое фантастическое допущение. Но тогда, простите, зачем был нужен весь этот геморрой с разделением литературы на фантастику и реализм? Кому и какая от этого польза? Кроме самих литературоведов, конечно.

Как ни странно, польза есть! Труд по классификации литературных жанров весьма востребован читателем, издателем и, конечно, библиотекарем. Книг сейчас пишется и издаётся столько, что без их классификации по жанрам читатель не смог бы найти те, что его интересуют, а издатель напечатать те, что наиболее востребованы и, соответственно, не только быстро окупятся, но и принесут прибыль.

Таким образом, труд литературоведов в конечном итоге оказался не напрасен. Он даже повлиял на творчество писателей. Не на всех, правда, а только на так называемых «коммерческих» писателей, которым более подходит звание ремесленника, а не творца. Издатель выясняет, какой жанр в данный момент наиболее популярен у читателя и даёт коммерческому писателю заказ на написание произведения именно в этом жанре. Более того, часто издатель прямо диктует писателю не только жанр, но и антураж произведения, приёмы построения сюжета и характеристики персонажей. Так возникло понятие «формат», не имеющее к литературоведению никакого отношения. Произведение, не подходящее по своим параметрам к какому-либо устоявшемуся «формату» имеет мало шансов на публикацию.

Зато автор «неформата» не ограничен какими-либо искусственными рамками, то есть – он свободен в своём творчестве и не подвластен ни формату издателя, ни капризам читателя, ни диктату литературоведа. Так было, есть и будет, и литература от этого только выигрывает. Потому что рамки ведут к стагнации, формат – к вырождению, диктатура убивает фантазию, и только свобода творчества и ломка стереотипов способствуют развитию.

Литературоведы всё ещё пытаются загнать писателя в рамки, но на самом деле литература бывает только двух жанров: хорошая и плохая. Делить её на фантастику и реализм, на мой взгляд, бессмысленно. Ведь фантастика лежит в основе любого творчества, и реализм тут не является исключением.  

Коломна, март 2017 г.