Старая черешня

засохла старая черешня,
вся почернела от тоски,
давно рассталась с цветом вешним,
и даже майские жуки 

не прилетят искать соцветья,
и птичий свист в ветвях зачах...
чтож, больше четверти столетья
держала небо на плечах...

никто не ходит к ней, сердешной,
одно - срубить, и все дела.
а полумёртвая черешня
вчера взяла и - расцвела!!!

такими нежными цветами,
каких не помнили давно,
как беленький платок на маме,
когда, сложивши полотно,

рукой шершавою разгладит,
ткань на помявшихся местах,
покроет пепельные пряди, 
улыбку пряча на устах.

родная! я несу навстречу,
любовь, как тихую свечу,
-Христе мой, Богочеловече,
помилуй и спаси, - шепчу.

перевод с украинского

Наталя Мазур
Стара черешня

В межі засохла деревина
Аж почорніла від дощів.
Давно своє вже відродила,
Відплодоносила...
Хрущі
Не прилітають у суцвіття,
Не в`є гніздо весною птах.
Стара черешня чверть століття
Тримає небо на плечах.
Обходять всі її, сердешну,
(Зрубати не прийшла пора),
А вчора ввечері черешня
Взяла і раптом зацвіла.
Тендітно-білими квітками
Покрились чорні гілочки,
Так хусточку біленьку мама
Закручує.
У шкарубких
Руках тримає полотнину,
В трикутних згорне,
А відтак,
Накриє нашвидку сивини,
Сховавши усміх на устах.
Рідненька мамо!
Йду навпроти,
На стежці килим споришу.
- Пошли, Господь, Свої щедроти
Для мами, - 
Тихо попрошу.

Снег.

снег задернул даль окрестную,
у земли уютный вид;

я пляшу перед завесою.
как библейский царь Давид.

внемлю тембру звука нового
в старой гусельной струне,

и докучно истолковывать,
отчего так сладко мне.

Однажды

Однажды подарил влюбленный Лир
Шекспира первокурснице Джульетте.
И завершилось лето, месяц третий,
На томике, зачитанном до дыр.

Он здесь,со мной. И постарел на вид.
Но ни одной строкою не ветшает.
И времени законы нарушает
Энергией спрессованной любви.

"Все страсти, все любви мои возьми! -
От этого приобретешь ты мало"...
Стих обнажал серебряное жало,
Притрагивался. Мучил и дразнил.

И ты опасным краем острия
Нетронутости губ моих касался.
Плыла по небу одиноким галсом
Подтаявшего месяца ладья.

Где ты теперь, мой сумрачный король,
Куда ведут тебя твои дороги?
Тревожат смутно демоны и боги
Почти неощущаемую боль...

Остров Рюген

ах, как отменно гулок и просолён
ветреный день... И небо!.. ( считала - плоско ж!)
я сражена, впервые постигнув роскошь
серости повивальных его пелён.

правду сказать: а где бы и как могла
я причаститься этих великолепий:
палево-сизых, нежных, седых, как пепел,
синих, как виноградная пастила?

солнце чадит и тлеет как головня
в облачном чане, искры чтоб не раздуло,
чтоб не мешать пространству с органным гулом,
телом не затрудняясь, входить в меня.

мне довелось бывать у большой воды,
только куда же морю с рекой сравниться?
миг - и меж нами нет никакой границы,
я уже часть стихии, её среды.

пара шагов - и бухточка, как карман,
как дождевая лужа, - а в ней скорлупки,
снасти тростник - и боты, баркасы, шлюпки,
к носу впритирку чья-то торчит корма.

было здесь тихо, ветер не долетал,
я посчитала лодки - не хватит дО ста,
в мелкой волне купают смолы коросты,
и друг о друга чешут свои борта.

сыростью пахнет, йодом и солью, - где
мог этот запах сделаться мне приятен,
так же, как созерцанье дрожащих пятен,
между бортов, на выглянувшей воде?

всё здесь чужое: небо, земля, - страна;
лодкам рыбацким этим с какого боку -
я, - рождена за тысячу вёрст к востоку?!
нежность, птенец бесхитростный, ты странна!

да не долби же темя, сломаешь клюв,
видишь, что даже в летнем тепле и неге
сдержанность - будто память о близком снеге,
я не могу любить это!.. и люблю.

ну из каких вот древних и тайных нор
выбросит подсознанье - ему спасибо:
свитер отца, шершавый от соли, рыба,
мокрая сеть и морем пропахший двор.

...космы волос русалок по брёвнам свай,
где мы уселись. В кружках янтарь и пена.
в мире, где всё есть суть и второстепенно,
официанту: “Битте зер, нох маль, - цвай.“

Апрель

чары бледные, русалочьи,
злая немочь, рыбий глаз,
покоряясь взмаху палочки
золотой, опали враз.

мир с холста глядит по-новому,
словно бездарем-юнцом
долго было замалёвано
Богородицы лицо.

тут же  в мутное и стылое
охру кинули и хну,
лес расправил руки милые,
потянулся и вздохнул.

нарушая строгость чинную,
ель привстала на носки,
под распахнутой овчиною
светят розово соски.

ветер рад дорвать немногое,
что у вербы на боках,
та нагая, тонкононогая,
вся в серебряных жуках.

перемучило терпение
силу чар и крепость пут,
слышишь, - тоненькое пение?
словно ангелы поют.

славься, жизнь, и силой вящею
полнись, Божье ремесло,
что - в который раз- пропащее 
осияло и спасло.

Букет

о невозможное дитя...
как всё замедленно, всё ленно,
в перевернувшейся вселенной
и вес, и форму обретя...

зачем-то взадумала темнеть 
и таять умиротворённо 
снегов высокая корона
сойдя таинственно на нет...

взлетели кверху небеса,
земля раздвинулась, как сцена,
и тяжело и драгоценно
сирени начали свисать.

о роскошь, собранная в кисть,
до спазма высохшей гортани
тусклы и страстны эти грани
как помутневший аметист.

и упоительно руке
вдруг стать тяжёлою на взлёте,
и воздух встал,  лилов и плотен
и  вязок,  как вода в реке...

но...  стеблей ароматный  лес-
дремуч, и спутан, и небрежен -
моей ладони неизбежен
и серебру моих колец.

и ты, мой отрок...  ты - зачем
так жадно тянешься навстречу
из мира, что тысячесвечен,
к моей, единственной, свече?

Мелодрама

тесен двор от черешен и слив,
от людского хламья несусветного,
а глаза пацана малолетнего
к ней как будто навек приросли.

неотступные, словно беда;
в чем там суть притяжения атомов?
знает женщина, что отпечатана
в глубине этих глаз навсегда.

станет он торопиться расти,
и вернётся во дворик черешенный,
но к которой стремился как бешеный
не найдёт средь родных палестин.

и тоску не разделит ни с кем,
только нА сердце впадинка выболит
да бессонница ранняя выбелит
беззащитную прядь на виске.

...спека, выбитый шлях до села,
и шкала обезумела ртутная,
слава Богу, машина попутная
до баштана её подвезла.

ах, отлёжанным донцем, торцом,
что есть силы, чтоб треснуло, хряснуло,
в мякоть спелую, пьяную, красную
окунуться всем пыльным лицом!

...вот и мальвы... родимый саман,
старой женщины хусточка белая.
подошла... хрипотца оробелая:
-Мама, дайте, докрашу сама.

пол застелен травой... полутьма...
и , приладив в тарелках носимое:
-Ах какая ты, доню, красивая...
научиться б тебя понимать...

-Мама, я бестолково жила,
не пристать к журавлиному клину ли?..
из души просто радугу вынули
и дыра там, размером с кулак.

в мире правит тугая мошна,
правят страсти пошиба ничтожного,
много подлого, мелкого, ложного,
только вот я любви не нашла.

драгоценная искра огня -
золотого, горячего, летнего,-
лишь в глазах у мальца малолетнего,
он один только любит меня.

а глаза-то!.. и мёд в них, и медь...
но другого он роду и племени,
не возьмёшь отступного у времени, -
мне бы сына такого иметь.

и вскормить бы своим молоком...
но отмечен не этими вехами
путь мой; ...я попрощаться приехала,
вы меня вспоминайте легко...

ночевала. По той же пыли,
тем же шляхом, под солнышко ярое...
крепкий парень да женщина старая
плачут, если летят журавли.