Форум

Посвящаю одному моему хорошему другу, очень любящему присесть на лоне природы и на лоно природы

Сяду в поле облегчиться,

От волненья нету сил.

Привязался шмель, собака.

В ж.пу больно укусил.

Не испортил настроенья

Гнусной выходкой своей!

Испытаю вдохновенье

Средь ромашковых полей!

Не нагажу на цветочек,

Сяду там, где цвета нет.

А закончив, соберу я

Тот ромашковый букет.

Впрочем, нет! Зачем? Излишне!

Пусть растут, лаская взор!

Мне приятно, всем приятно…

Лишь бы не было запор.

Посвящаю одному моему другу. Он очень просил. Очень. Прям до слёз.

Гарька – самый славный мальчик,

Лучше в жизни не найти.

Очень любит он сосиски,

Что встречаются в пути.

Обожает хрен с укропом,

Щи мясные, окорОк.

Не откажется от пива,

Может водки выпить впрок.

В общем, тот ещё обжора

И проглот, каких искать.

Там нажрётся – здесь напьётся…

Вот же пёс,  гребёна мать!

«Нюрка – дура!», или И снова о т.н. литературном профессионализме (беседа с культурологом)

29 сентября на телеканале «Культура» показали довольно занятную передачу из цикла «Тем временем» с Александром Архангельским». Передача называлась «Литературная самодеятельность: торжество графоманства или победа над кланами?». Тема не нова, а подоплёка её  абсолютно пристрастна, поскольку мнений здесь всегда было, есть и будет превеликое множество, и каждое претендует на бесспорную истину. Означает такая ситуация только одно: истины в решении этой проблемы, увы, до сих пор нет (и вряд ли когда-нибудь будет). Но говорить на эту тему всегда любопытно, поэтому и разговариваю с моим давним другом, выпускником Ленинградской академии культуры, культурологом Сергеем Коноваловым.

Коновалов: Да, я смотрел эту передачу. Так называемые профессиональные писатели упрекают так называемых писателей-любителей в том, что те своими текстами, размещаемыми в Интернете, дискредитируют  великую русскую литературу. Обвиняемые в свою очередь предлагают обвинителям, как это сейчас модно говорить, особенно не напрягаться и не считают себя полно- и единоправными представителями этой самой великой русской литературы.

         - Сергей Владимирович, а почему вы акцентируете это определение - «так называемые»?

         - Потому что единого, конкретного,  чёткого, понятного определения «профессиональный писатель» как не было, так и нет. Впрочем, то же самое можно сказать и о графоманах.      

- То есть?

         - А без всяких «то есть». Просто нет. Неопределённых, совершенно запутанных – великое множество, а единого и конкретного – увы…

         - … и если следовать такой вашей логике, то тема у той передачи обозначена, а вот ПРЕДМЕТА темы – нет.

         - Именно. Что касается логики, что ж, давайте рассуждать логически: кто такой  профессионал? Это человек, который существует на  те дивиденды, которые даёт ему его профессия. Логично? Вполне. Если проще, это человек, которого его профессия кормит, поит, одевает-обувает и так далее. Профессиональный токарь вытачивает на станке детали и за это получает  зарплату. Профессиональный тракторист пашет поле – и ему за это платят. Профессиональный врач лечит, профессиональный учитель учит – и за это общество их материально (если хотите – денежно) обеспечивает. Значит, профессионального писателя должны кормить его тексты. То есть, он – по той же логике – живёт (смягчу – должен жить) на ГОНОРАРЫ.

         -И вы хотите сказать, что таковых нет?

         - Не хочу. Наверняка есть. Те же беллетристы (конечно, далеко не все). Но их настолько мизерное количество, что говорить о какой-то профессии как об общепринятом статусе просто смешно.

         -Извините, но вы говорите довольно спорные вещи…

         - А спорные они потому, что  многие  постоянно путают понятия «профессиональный ЛИТЕРАТОР» и «профессиональный ПИСАТЕЛЬ». Это не совсем одно и то же, поскольку профессиональные литераторы это не только собственно писатели и поэты, но и редакторы, корректоры, критики, литературные дизайнеры, секретари литературных изданий и прочие. И как раз профессиональный литератор  может обеспечить себя, так сказать, гарантированным хлебом насущным.

         - В таком случае, что такое «писатель-любитель»?

         - А его определение вынесено в название темы телепередачи – графоман. Но опять же, повторяю, чёткого, конкретного, понятного определения графоманства тоже НЕТ!

         - Сергей Владимирович, поневоле вспоминаются слова Воланда, сказанные им в начале романа: «Помилуйте! Чего не спросишь, того у вас нет!».  «Графоманство – патологическое стремление к сочинению литературных текстов с претензией на их публикации в литературных изданиях.». Чем вас такое определение не устраивает?

- Тем, что оно не определение, а медицинский диагноз, разновидность психопатии. Вы что, пишущих литературные тексты предлагаете определять  в психиатрические лечебные учреждения?

- Спасибо. Поостерегусь от такого предложения. Но ведь есть же какие-то явные признаки графоманства. Например, чрезмерная сочинительская плодовитость.       

- Тогда позвольте небольшой экскурс и в историю. В 1907 году в Париже русские начинающие поэты организовали литературный журнал “Сириус”. Каждую неделю они собирались и обсуждали свои сочинения. Самым плодовитым из всех был некий юноша с круглым лицом и претензией на аристократичность. На каждое собрание он приносил не менее двух рассказов и гору стихов. Никто его тексты всерьёз не воспринимал, потому что считали их совершенно бесталанными. Юноша, однако, не опускал руки, приносил новое, и опять подвергался жесточайшей критике. Звали его Алексей Николаевич Толстой.

- Кстати, на тему литературных экскурсов. Сейчас уже не помню, где прочитал воспоминания литературного критика Натальи Ивановой, что ей в редакцию один человек принёс  свою поэму, которая называлась, ни много-ни мало, «Ленин», и в этом тексте были такие строчки: « Встал Ильич, развёл руками (это была сцена в мавзолее): что же делать с мудаками?». Иванова привела этот пример как типичнейшее графоманство, а я с ней не согласен: замечательные стихи. Сколько экспрессии, эмоций, выразительности! Великолепно написано!

- … и опять об истории: Тоже Толстой, только Лев Николаевич, сам себя считал и даже письменно подтверждал, что он - графоман. Без всякой иронии!

- Но ведь графоманы не только пишут. Они хотят печататься, причём не в Интернете, а в бумажных изданиях!

- И  опять никакой проблемы. Берите текст, берите кошелёк, идите в любую типографию – примут с распростёртыми объятиями! Даже без очереди напечатают, потому что вы будете платить не по перечислению, а живыми деньгами. Кстати, уж коли заговорили на тему полиграфии, даю совет: самый оптимальный в таком случае тираж – двести-триста экземпляров.

- Почему  такой скромный?

- А зачем больше-то? На то, чтобы подарить друзьям, знакомым и раздать в библиотеки и читальные залы, вполне хватит.

- А если попробовать продавать?

- Попробовать можно. Продать – вряд ли.

- Почему?

- Да потому, что покупать не будут. Не верите – зайдите в любой книжный магазин. Сами увидите: самиздат стоит на тамошних полках мёртвым грузом. Никто не берёт.

- Да, печальная перспектива… Поневоле вспоминается Иосиф Бродский, который советовал продавать книги вместе с хлебом. Но графоманы хотят печататься в литературных журналах…

- Платите деньги – напечатают.

- Ага. В том же «Новом мире» или, скажем, «Неве».

- Ну, это перебор. Это академические литературные БУМАЖНЫЕ издания, хотя и у них тиражи (а значит, и доходы) по сравнению с советскими временами упали катастрофически. Я говорю о тех журналах и альманахах, которые сами предлагают у них печататься за плату.

- И если попробовать сделать какие-то обобщения, то получается, что вкусовщина и клановость в литературной среде как были, так и остались.

- … и останутся, потому что литература, как и всякое творчество – величина УСЛОВНАЯ, и категории, которыми её пытаются измерять, соответственно тоже условны. Вот, например, текст: «Нюрка –дура!». Чем не литературное сочинение? Фабула, смысл, сюжет, герой (точнее, героиня) – всё есть, всё на месте!

- Так этот текст и публикуют. На заборе.

- Великолепная информационная площадка! Даже в библиотеку или книжную лавку идти незачем!

- Сергей Владимирович, разговор наш подходит к концу. И всё-таки хотелось бы услышать какой-нибудь если не универсальный, то хотя бы просто совет тем литераторам, которые, скажем деликатно, пока ещё не знакомы широким читательским массам…

- Как это у вас лихо, прямо-таки по агитпроповски получилось: «широкие читательские массы»! Интересно, где это вы видели эти самые «массы»? А что касается совета для таких вот начинающих «массовиков-затейников», то он  простой: поступайте так, как поступал здесь уже упомянутый граф Алексей Николаевич Толстой. То есть, коли чувствуете в себе потребность в литературном сочинительстве – пишите! Совершенствуйтесь. Учитесь у классиков (учиться  у них никогда не вредно, но кумиров из них себе ни в коем случае не делайте!). И что немаловажно: критику всё-таки старайтесь воспринимать, но ни в коей мере не относитесь к ней, как к родной мамаше, чьё слово – закон!

- Спасибо, Сергей Владимирович, за, как всегда, интересный и, как всегда, спорный разговор. Надеюсь, что он заинтересует и читателей.

(материал опубликован в литературных журналах «Русская жизнь» и «Новая литература»)

Я никогда не выставляю свою персональную переписку с авторами на общее обозрение, но сейчас изменю этому правилу. А обнародовать я хочу один красноречивый эпизод единственно для того, чтобы показать, какие же сред них, авторов, бывают не только искренние, доверчивые, наивные и доброжелательные люди, а совсем и наоборот. И никогда не знаешь на кого нарвёшься! Как говорится, век живи – век учись -  век держи ухо вострО со всеми этими дьжёрьджами сандами и ги де мопассанами!

         А началось всё с того, что я прочитал рассказ некоей Джульетты К. (очень сомневаюсь, что это её настоящее имя, но это уже несущественно и к сути дела не относится). Так вот эта самая Джульетта очень трогательно описала свои недавние любовные похождения, обернувшиеся, в конце концов, горестными страданиями. Сюжет рассказа оказался незамысловатым: где-то то ли на пруду, то ли на балу она познакомилась с красавцем, умником, богачом, силачом и тому подобное, отдалась ему  в лучших чувствах при романтическом лунном свете - а он, собака такая, попользовался её доверчивым девичьим телом и смылся. Ну, сволочь, чего непонятного! Хорошо ещё, что использовал противозачаточное резиновое средство (видать, тот ещё крупный специалист по этой интимной резине!), а то запросто могло бы произойти печальное последствие в виде зачатия безвинного дитя. Хотя, понятно, и без дитя у этой доверчивой Джульетты настроение сейчас довольно паршивое. А как же! Натурально плюнул в душу, мерзавец! И никакой он, если уж начистоту, не красавец и не умник! И вообще у него нос горбатый, взгляд мутный, носки вонючие и запах изо рта по причине гнилых зубов в обеих челюстях!

         Понятно, что меня, как человека чувствительного, не могла не потрясти такая, можно сказать, кровавая драма в жанре  сурового жизненного реализма. И я написал этой Джульетте очень добрый, утешительный ответ:

         Да, написал я. Сильная драма! Примите мои сочувственные слова и прочее. Любовь, как говорится, зла. Полюбишь и красавца с гнилыми зубами и давно не стираными носками! В утешение вам, милая Джульетта, хочу сказать, что у меня тоже в прошлом годе была навеки любимая. Дусей зовут. Она у нас на вокзале в буфете водкой, пивом и разогретыми беляшами торгует за умеренную плату, но с буфетной наценкой. Скажу без преувеличения: шикарная женщина оглушительных телесных форм. У ей такие грудЯ! А жо.., то есть, извиняюсь, игодиц какое! Сказка, а не  игодиц! Полёт души, услада мысли! Увы, пришлось расстаться из-за ейного ненасытного сексуального аппетита. Дело в том, что я пескоструйщиком работаю. Работа физически тяжёлая, и мне после работы требуется некоторое физическое спокойствие в виде отдыха моей напрягавшейся в нашем пескоструйном цеху костно-мышечной системы. Но спокойствием с появлением в моей жизни этой Дуси уже и не пахло. Потому как только я приходил с рабочей смены, только успевал покушать супу и выпить румку водки, как она хватала меня своими железными буфетными ручищами и тащила в койку. А уж что она со мною вытворяла в этой самой койке, это ни  кошмарной сказке  рассказать, ни топором не отмерить, ни прокурору не пожалиться! И так каждый день, и каждую ночь до самого утра! А утром – на работу! А после работы – в койку! Она мне даже иной раз супу не давала доесть, вот как её от ненасытной похоти распирало! Меня, представляете, уже шатать начало от всех этих бесконечных изнурительных ласк! У меня на работе при струении песка уже шланг начал выпадать из быстро слабеющих рук! Я уже домой боялся приходить, поэтому с радостью подменял всех заболевших товарищей и с радостью оставался на все возможные сверхплановые и сверхсрочные! Я уже домой шёл как на каторгу, зная, что не будет мне сейчас после так и недоеденного супа и недопитой румки никакой физической пощады!

В общем, в один прекрасный момент я собрался с духом и сказал ей. Иди, сказал, отсюдова, кобыла такая. Я ж  всё ж таки не Илюша Муромец, славный и могучий былинный герой народных сказок. Я всего-навсего пескоструйщик четвёртого разряда, хотя и регулярно висю на заводской Доске Почёта, и Почётных Грамот у меня сколько, что хоть печку ими топи, хоть стены обклеивай. Хватить, говорю! Сыт по самые уши этой твоей пламенной любовию. Лучше  я буду пряники кушать и тиливизир смотреть в гордом, но живом одиночестве!

Вот так и расстались. Сейчас она с Васькой-парикмахером сожительствует. Я его видел вчера у помойки. Он скоро, наверно, помрёт, потому что уже падает на ходу и не соображает ничего! Я его окликнул, а он только глазки свои измученные на меня поднял и взглянул так, словно в последний скорбный раз. Вот такая эта Дуська! Вот такая это неугомонная  и ненасытная тварь!

Нет, ну всё как есть написал! Всё от души! Отправил – и в тот же день приходит мне ответ. Читаю: вот из-за таких подлецов, как вы, пишет эта героиня из одноименной оперы ВильЯма Шекспира, и разбиваются наши трепетные девичье-женские сердца! И поэтому я желаю вашей бывшей буфетчице долго неугомонного лошадиного здоровья и счастья с пока ещё двигающимся парикмахером! И очень надеюсь, что он не совсем такой же хронический алкоголик, которым, судя по письму, являетесь вы, хотя и висите на какой-то там доске с вашими отопительными грамотами!

Хотел я , конечно, ей ответить от всей моей исстрадавшейся души… Написать, что передумал свою принципиальную позицию в отношении потери ейного беззаботного девства при романтической луне и совершенно правильного поведения того породистого гнилозубого скакуна, который к этой потере оказался непосредственно причастен. Но не стал, потому как совершенно перестала меня эта Офелия волновать своей душераздирающей историей. Так ей и надо, задрыге бесполезной! А то исчо рассказики пишет! Она исчо и не то напишет, чтобы слезу из нас, доверчивых, вышибить! Только я теперь учёный! Теперь меня на эти душевные завывания не купишь! Лучше я буду тиливизир смотреть и кошку Мурку за ейные помидоры чесать. И пусть будет мир во всем нашем прекрасном мире, несмотря ни на что и ни на кого! Несмотря ни на каких джёрьджев сандов с ихними мопассанами, которые ги и де!

Посвящается сейчас сами догадаетесь кому. А кому же исчо? Больше некому. Других  нету таких!

Гарьку снова оскорбили:

Только вышел за порог –

Пёс какой-то вдруг вцепился

В игодицу задних ног!

Гарька стал белее мела

И издав утробный рёв,

Отшвырнул собаку смело,

Лишь мелькнул на миг сапог.

Так  его проходят годы:

То овчарк куснёт, то шпиц.

И алеют гордо шрамы

На обеих игодиц!

( к 85-летию Виктора Конецкого)

         Кто из нас, родившихся и живших во времена Советского Союза, не помнил этой фразу Евгения Леонова-буфетчика советского торгпредства Шулейкина из популярнейшего фильма «Полосатый рейс»! «На вымя не наступи!», « Спасайте меня все!» и тому подобное. Фильм буквально растащили на цитаты, а это ли не самый наглядный показатель популярности? Впрочем, сегодня хочу поговорить не столько о фильме, сколько об одном из его создателей. Мой собеседник – культуролог Сергей Коновалов.

         - Сергей Владимирович, а ведь в этом году исполнилось бы 85 лет Виктору Викторовичу Конецкому…

         Коновалов: Да, в июне. Один из моих самых любимых советских писателей.

         - Насколько я знаю, сам он родился в семье, которая к литературному творчеству никакого отношения не имела…

         - Его отец работал следователем, а мать до замужества была актрисой Мариинского театра оперы и балета, выезжала в Париж на знаменитые «Русские сезоны»  Дягилева. Сам Виктор в детстве мечтал стать художником и, по свидетельствам родных и близких, рисовал очень хорошие акварели. Наверняка это сказалось на его литературном творчестве. В своих записных книжках он однажды написал: « Я боюсь людям вопросы задавать.. Я обычно на тонком лиризме выезжаю, на самоанализе и пейзажах.».

         - Наверно, от этого стеснения и этой деликатности его литературные тексты буквально пропитаны не только юмором (уточняю – ДОБРЫМ юмором!), но и тонкой иронией. Не помню названия рассказа, но был в нём такой эпизод: их судно зашло в Роттердам,  и главный герой, его товарищ и буфетчица, очень впечатлительная и незамужняя женщина, пошли погулять. Случайно оказались у витрины секс-шопа, где был выставлен неправдоподобно гигантский размеров мужской половой член. Когда они вернулись на корабль, буфетчица хлопнулась в обморок. Такая вот замедленная реакция на увиденное в той витрине.

         -… Это, по-моему, из сборника «Солёный лёд». Да, ирония была постоянным спутником всех его литературных работ и, как говорится, раскрутилась на полную катушку в сценарии фильма «Полосатый рейс». Ирония совершенно убедительная ещё и потому, что сам Конецкий, как известно, сам был моряком и прошёл  путь от курсанта военно-морского училища до штурмана дальнего плавания.

- Кстати, вы ведь с ним в некотором роде сослуживцы…

         - Если вы имеете в виду Северный флот, то в очень отдалённом. Закончив штурманский факультет Первого Балтийского военно-морского училища, три года, Виктор Викторович с 1952 по 1955 год проходил службу на судах 441-го Отдельного дивизиона Аварийно-спасательной службы Северного Флота. Кстати, до конца своих дней Конецкий сохранял тесные связи с людьми моря и совсем не случайно был почетным председателем общественного совета «300 лет Российскому флоту». По справедливому замечанию А.Битова, «он приравнял звание писателя к капитанскому, со всем антуражем еще дворянского офицерского кодекса». Поэтому и похоронили Конецкого как морского офицера — с воинскими почестями, на Смоленском кладбище Санк-Петербурга.

         - Вернёмся к его киноработам. «Полосатый рейс» это ведь не единственная его работа как киносценариста?  

         - Были ещё «Тридцать три», «Перегон», «Путь к причалу»… Кстати, в отношении последней киноленты Конецкий  до конца дней своих считал, что она была безнадёжно испорчена композитором Андреем Петровым и поэтом Поженяном.

         - Да, я помню. Там была очень пафосная песня.

         -…как её очень метко характеризовал Конецкий, «популярная песня с художественным свистом.». И уточнял слова из текста: «…друг мой – третье мое плечо – будет со мной всегда…». Какое третье плечо? Откуда у человека ТРЕТЬЕ плечо?

         - Кроме сценариев, Конецкий известен как замечательный прозаик…

         - Да, написал более полусотни произведений прозы. Романы «За Доброй Надеждой», «Никто пути пройденного у нас не отберет», повести, рассказы, путевые очерки – и во всех них рассказывал о жизни моряков, чаще - моряков-полярников. Характерная  черта его героев – независимость суждений и чувств.

- Очень нетипичные, над признать, черты для периода «торжественной поступи» такого литературного течения, как «социалистический реализм».

-  Конецкий был типичным представителем романтизма. Мне очень запомнилась его автобиографическая проза. Хотя он её не успел полностью дописать, и полностью она была доработана уже его вдовой Татьяной Акуловой. Интересное чтение, составленное из очерков, статей, заметок, писем, текстов выступлений, дневниковых записей разных лет, ранних никогда не публиковавшихся рассказов, интервью, отзывов читателей.

         - Он же мальчишкой пережил блокаду?

         - Да, и в этой книге он об этом пишет, причём с таким страшными подробностями, которые мог написать только человек, видевший эти подробности, что говорится, наяву. Запомнился эпизод, как зимой 41-42 годов он зашел к сестрам матери и нашел одну мертвой, а вторую — с перебитым позвоночником, примерзшую к креслу. Или как около Смоленского кладбища наткнулся на труп с вырезанными ягодицами.

- Ирония постепенно уступала место сарказму в котором явственно просматривались мотивы Салтыкова-щедрина. Например, в сборниках восьмидесятых годов, таких как «Третий лишний», «Ледовые брызги» и другие он делится воспоминаниями о В.Шкловском, Ю.Казакове, В.Курочкине, о парижских встречах с В.Некрасовым, с очень нелицеприятными самооценками рассказывает о литературной обстановке 1950-60-х, о В.Аксенове и Е.Евтушенко.

         - Да, Виктора Викторович нет уже двенадцать лет, но его книги читаются, а фильмы смотрятся. Спасибо за интересный разговор.

 Эпиграф:

- - Каким литературным направлениям вы сочувствуете или принадлежите? - Никаким, имею свое.
А. Платонов. Из  анкеты

          Андрей Платонов сегодня не просто в чести. Он сегодня, как модно говорить, в тренде. О нём говорят, о нём спорят, но споры эти в любом случае носят характер и торжества, и восхищения, и преклонения («и жизнь, и слёзы, и любовь…»). То же самое совсем недавно было с Булгаковым и Ахматовой. Впереди новые неожиданные «старые-новые» герои (лично я вполне допускаю, что таковыми станут и откровенно прохиндеистые братья Покрасс, и успешно забытый нынче товарищ Бабаевский со своим «великим» романом «Кавалер Золотой Звезды»), но пока поговорим о тех, которые «на слуху» именно сегодня. Итак, о Платонове. Мой собеседник – культуролог Сергей Коновалов.

         - Сергей Владимирович, а действительно: откуда сегодня такой интерес именно к Платонову? Времена моды на писателей, «обиженных» Советской властью ( а Платонова смело можно отнести именно к таковым) вроде бы уже прошли… Или в этом интересе уже что-то другое?     

- И вы, Алексей Николаевич, и я – не профессиональные литературоведы, мы не связаны никакими условностями и догмами, поэтому и судить нам о творчестве Платонова гораздо легче, чем им, профессионалам. Что подкупает (или завораживает) в текстах Платонова? В первую очередь и без всякого сомнения - его литературный ЯЗЫК! Вот, например, начало рассказа «Усомнившийся Макар»:

« Среди прочих трудящихся масс жили два члена государства: нормальный мужик Макар Ганушкин и более выдающийся — товарищ Лев Чумовой, который был наиболее умнейшим на селе и, благодаря уму, руководил движением народа вперед, по прямой линии к общему благу. … Макар же, как любой мужик, больше любил промыслы, чем пахоту, и заботился не о хлебе, а о зрелищах, потому что у него была, по заключению товарища Чумового, порожняя голова.»

Или  в этом же рассказе – прямая речь:

«— Тебе чего? — спросил Макара комендант ночлега.

— Мне бы нужен был пролетариат, — сообщил Макар.

— Какой слой? — узнавал комендант.

Макар не стал задумываться — он знал вперед, что ему нужно.

— Нижний, — сказал Макар. — Он погуще, там людей побольше, там самая масса!»

         Да, лозунговость! Да, плакатность! Автор имеет полное право на своё выражение, свой стиль! Но чувствуете, как слова ИГРАЮТ? И насколько непосредственна и в то же время нарочита эта игра! Казалось бы, несовместимые качества – нарочитость и непосредственность, но в результате получается именно платоновский стиль.

- А вы знаете, Сергей Владимирович, кого мне напомнили по стилистике эти отрывки? Хармса! «Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала. Алексей Толстой тоже что-то сделал. Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольге Форш по морде. Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили: "Вот ржет крупный современный писатель." И никто Алексея Толстого не тронул.» (конец цитаты). Согласны?

- Здесь можно забраться в такие литературоведческие дебри… Нарочитость литературного языка как литературного приёма началась с Салтыкова-Щедрина. Подхватил её Чехов, усугубили Заболоцкий с Хармсом, а завершил именно Платонов. Причём Платонов совершил не просто разложение литературной формы и языка, но и (сейчас вспомню фразу одного из литературоведов) « распадение способа осмысления мира.». Ни много-ни мало!

- Могу согласиться, но зато эти и разложение и распадение выглядят такими естественными! И никакой натужной салтыково-щедринской нарочитости!

- А потому что время изменилось. Была уже совершенно другая эпоха.

- Платонову просто-таки фатально не везло при жизни, но сейчас-то он единодушно признан выдающимся писателем двадцатого века…

- Вы, Алексей Николаевич, опять хотите спровоцировать меня на разговор терминологии. «Выдающийся – не выдающийся», «писатель – не писатель». Всё как у Войновича в «Шапке»: «Выдающимся – ондатровые, известным – из сурка,  а нам с тобой по чину из кролика полагается». В этой терминологии никогда не было, нет и , уверен, не будет единодушия. Лев Толстой - великий писатель?  На первый взгляд, вопрос совершенно идиотский. Кто бы спорил! Тогда почему же он сам себя считал графоманом? И считал так не из какого-то кокетства (уж кому-кому, а Льву Николаевичу при всём его противоречивом характере эта черта была совершенно несвойственна). Поэтому в предложенной терминологии по моему убеждению возможны лишь ЧАСТНЫЕ мнения. Если вам интересно моё – извольте: пользуясь вашим определением, определить, является ли сочинитель  литературных текстов писателем или таковым не является – это прерогатива ЧИТАТЕЛЯ, но никак не литературных чиновник и литературных критиков. Конкретный пример: совсем недавно в соединённых Штатах какая-то молодая женщина (не помню её имени и фамилии, да это и не важно), до этого совершенно никакого отношения к сочинению литературных текстов не имевшая, написала книгу (сама или с чьёй-то помощью – вопрос следующий) – и эта книга разошлась по Соединённым Штатам чуть ил не миллионным тиражом!

- А о чём книга?

- Да ничего выдающегося! Обычное киношное слезливое «мыло», переложенное на бумагу.

- Если ничего выдающегося, то с какой стати такой успех?

- Что говорится, попала в струю. То есть, оказалась в нужное время в нужном месте. То есть, сегодня и в США.

- То есть, чистейшая случайность?

- Можно сказать и так. Да, здесь нелепо проводить аналогию с сегодняшней популярностью Платонова, но, с другой стороны, «попадание» налицо! Имеет эта авторша право назвать себя «выдающейся»?

- Я вас понял, Сергей Владимирович. Впредь буду осторожней с «выдающейся» терминологией.

- …так что литературный сочинитель может имеет хоть какие звания, может быть обласкан с головы до ног всевозможными наградами, но если он не признан ЧИТАТЕЛЕМ, то писателем его считать, скажем мягко, весьма проблематично. Поневоле вспоминаются слова из песни Высоцкого: «Наш бугай один из перЬвых на выставке. А сперва кричали будто бракованный. …

- «… но одумались и вот дали приз таки. И лежит в медалях он запакованный».

- Вот именно! Медалями-то он увешан от рогов до самых, извините, помидоров – а всё одно БРАКОВАННЫЙ! И уж коли заговорил о Высоцком: у него-то ни одной медали не было. И ни одной его книжки при жизни не было напечатано. И в Союз писателей его не приняли. И т.н. «профессиональные литераторы» его никаким поэтом не считали. Но только время-то всё расставило по своим законным местам. И этих «профессионалов» сейчас уже и не помнит никто, а Высоцкого до сих пор и читают и слушают, и уважают. Причём, в саму фонетику литературного текста, как понятия, Высоцкий внёс очень серьёзный вклад. Достаточно сказать о его напевно-раскатистых согласных.

- И уж коли, Сергей Владимирович, мы заговорили о Высоцком, то в 2015-м исполнится 35 лет со дня смерти… Печальная дата….Что касается признания и преклонения, то и я себе позволю вспомнить слова Гоголя из его миниатюры «Театральный разъезд»: «Вы сами знаете, что такое литератор: пу­стейший человек! Это всему свету известно -- ни на какое дело не годится. Уж их пробовали упо­треблять, да бросили. Ну, посудите сами, ну, что такое они пишут? Ведь это все пустяки, побасенки! Захоти, я сей же час это напишу, и вы напишете, и он напишет, и всякий напишет.». Колючий был человек Николай Васильевич! Колючий и вы человек, Сергей Владимирович!

          - Я – честный. А честные всегда колючие.

( статья опубликована в декабрьской номере 2014 года литературного журнала «Зарубежные задворки» (Германия)

Я  - человек хотя и совершенно наивный ( но в то же время, понимающий, что ЛИЦЕМЕРИЕ есть категория ВЕЧНАЯ, особенно у нас в России), но даже меня коробит, когда сегодня некие важные ГОСУДАРСТВЕННЫЕ дядечки с широченными едальниками и могучими загривками, состроив на своих холёно-откромленных физиономиях страдание, СОстрадание, внимание, понимание, сочувствие и ещё миллион разных многозначительных оттенков, заявляют в наши телевизионные экраны: да, МЫ (?) сегодня переживаем тяжёлые времена. Но НАМ (?) надо сплотиться и выстоять. МЫ (?) такие неприятные моменты в нашей истории уже проходили. МЫ (?) не позволим! Ну, и так далее… И после эти «мужественных» спитчей пытливо заглядывают нам в мор… извиняюсь, в физиономии: дескать, ну как, «дорогие пролетарии» от слова «пролетать»? Прониклись духом? Осознали глубину момента? Соображаете, наконец, что МЫ и ВЫ суть единое целое? Убедили МЫ ВАС или ВЫ, «пролетающие», всё ещё это самое? В смысле, «каким ты был – таким остался»? И после этих убедительных вопросов эти дядечки с чувством глубоко и широко выполненного долга усаживаются в свои шикарные иномарки (Ну, не на метрЕ же им ехать!) и катят мимо замирающих и поедающих их глазами «гаишников» (или как их сегодня?) к себе домой (понятно, что не в «хрущёвки». Совсем не в «хрущёвки»!). А приехавши, садятся за стол и начинают кушать копчёное мяско, сыр- пармезан и мидии в винном соусе. И завтра будут кататься в своих иномарках, проживать в роскошных апартаментах и кушать то ж самое, что кушали сегодня. И послезавтра тоже. И дальше, дальше, дальше… Но не торопитесь записывать их во врагов! Потому что они - ЛЮДИ! А поглощаемые продукты, все без исключения – теперь ОТЕЧЕСТВЕННОГО производства! И иномарки они сменят! Обязательно! Дай, как говорится, срок! А апартаменты записаны на жену, тёщу, тестя и тестеву собаку! То есть, к дядечкам никакого отношения эти выдающиеся хоромы не имеют! Они, может, вообще на сундуке спят в прихожей, дерюжкой прикрываючись!

Так что хрен подкопаешься и хрен этих дядечек за их налитые жиром бока просто так ущипнёшь! Потому что они – ПАТРИОТЫ, едрёна вошь! И не простые, а пламенные! Понял, чмо пролетарское от слова сам знаешь какого? То-то!

И мне не остаётся ничего другого, как утешиться эпиграммой нашего великого  и наивного Александра Сергеевича Пушкина, которую он написал «в честь» какого-то торжественного обеда у государя-императора:

Ты богат, я очень беден;
Ты прозаик, я поэт;
Ты румян, как маков цвет,
Я, как смерть, и тощ и бледен.
Не имея ввек забот,
Ты живешь в огромном доме;
Я ж средь горя и хлопот
Провожу дни на соломе.
Ешь ты сладко всякий день,
Тянешь вина на свободе,
И тебе нередко лень
Нужный долг отдать природе;
Я же с черствого куска,
От воды сырой и пресной
Сажен за сто с чердака
За нуждой бегу известной.
Окружен рабов толпой,
С грозным деспотизма взором,
Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором;
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой,
Хоть и морщуся, да тру.

А вспомнивши и прочитавши, молча утереться, пнуть ногой стоящий в коридоре велосипед (потому что девать его некуда! Кубатура жилища не позволяет!) и идти из своей «хрущёвки» площадью в двадцать два квадратных метра в наш «тридцатый». Где ливерушка, которая  в ноябре стоила двести пятьдесят рублей за килограмм, сегодня стоит уже двести восемьдесят. А банка хрена – девяносто против ноябрьских шестидесяти. Эх, жизнь моя, копейка! Взять, что ли, от такой радости ещё и поллитру за нынешние двести пятьдесят, которая при Советской власти носила гордое название «три шестьдесят две»?

(элегическая кантата. Исполняется задумчиво. Сопровождается яростной игрой на только что отремонтированной после очередного тёщиного дня рождения балалайке)

Я попил сегодня пива,

Скушал миску голубцов.

Так что выгляжу счастливо,

И, естественно, здоров.

Я – красивый и могучий!

Аполлон, гребёна мать!

Лишь один вопрос тревожит:

Может, супу похлебать?

Иль голубчиков докушать

(Я с утра их не доел)?

И чешу пупок в раздумьи

От таких великих дел.

Посвящаю нежно-трепетному чувству первой любви, а также одному широко известному подлецу-парикмахеру, скрывающемуся под личиной беззаботного астронома-затейника

Девушка красивая вышла на бугор.

Ждёт, когда появится паренёк Егор.

Где же ты шатаешься? Места не найду!

Может, с кем купаешься ты сейчас в прудУ?

Иль в пивной за кружкою пива ты сидишь?

Бутер жрёшь с селёдкою, милый мой малыш!

Или распиваешь с кем водки пузырёк?

Чем ты занимаешься, славный паренёк?

Вздох раздался горестный, замер на лугу.

Прошептала горестно: «Больше не могу…».

И пошла решительно к речке, под бугор…

Вот какой собачий пёс, это тварь Егор!

Обманул девицу он, соблазнил слегка!

Нету для красавицы слаще мужика!

Носит, безответная, пОд сердцем дитя…

Кто возьмёт теперь её замуж нехотЯ?

И волна сомкнулася в ей над головой,

И собака гавкнула  где-то под горой.

Капли вдруг закапали, дождик молча лил.

Вдоль крутого берега лифчик тихо плыл…

Будьте осторожнее, девушки, в любви!

Не сдавайтесь сразу вы этим кобели!

Станьте поумнее вы, не теряйте лиц –

И тогда не будете в речке вы топитц!

(гимн во славу! Исполняется мощно, напористо, с твёрдым убеждение в собственной правоте. Сопровождается яростной игрой на только что отремонтированной после очередного тёщиного дня рождения балалайке)

Посвящаю одному моему застенчивому другу, великолепному астроному-парикмахеру

Я не пил сегодня кофий

И не кушал колбасы,

Патаумшт с утра на рынке

Покупал себе трусы.

О таких давно мечтал я:

Д коленок чтоб длиной,

Цвета синего, с сатина.

В них я молоден душой!

Летом знойным в пляж я выйду –

Ахнет тамошний народ!

Все гуляют здеся в плавках,

Только я - наоборот!

Ветр трусы мои раздует,

Всё обдует впредь и взад!

От такого от блаженства,

Стану я безмерно рад!

Занырну в водУ с обрыва,

Проплыву я стилем брасс,

И трусы, как в лодке парус,

Покорят всех сразу враз!

Посвящаю моему великолепному другу, тому ещё знатоку кулинарных блюд, приготовленных на парУ и со сметанным хреном

Надо много кушать супу,

Чтобы сильным стать, как слон.

Вот с утра сожри кастрюлю –

Превратишься в Аполлон!

И таскать ты будешь брёвна

Словно спички с коробкА.

Жизнь красивая начнётся

И весёлая слегка!

Если ж скушаешь селёдку,

Хлебной коркой зажуёшь,

Станешь грустным и колючим,

Словно старый злобный ёж.

А накушамшись кефиру,

А потом – сырой воды,

Ты с толчка слезать не будешь

Никуда и никуды.

Вывод:

Все питайтесь аккуратно,

Всё не жрите без разбор,

И тогда вы проживёте

Тыщу лет, как дед Егор!

Посвящаю моему великолепному другу, неунывающему балагуру-пересмешнику, великолепному астроному-парикмахеру, а также задорному алкоголику, не чуждому идей

Новый Год стучится в двери –

Гарька в дверь стучится к мне:

« Не желаешь освежитсыть

Прямо щасжить, при луне?».

« А куда пойдём, дружище?

Где приветлив огонёк?

Где нальют и где посодют

Нас под ёлку на пенёк?».

«А к Снегуркиной Риммульке,

Что из дома номер шесть!

Самогон у ей прелестный,

Витаминов в ём не счесть.

Также жирность – сто процентов,

Аромат захватит дух!

Надевай быстрей галоши,

И на голову – треух!».

И пошли, не зная страха

И не ведая стыда.

Новый Год стучится в двери!

Он стучится к нам всегда!

 Посвящаю себе,  любимому!

В магазин пойду «Колбасы»,

Ливерушки там куплю,

Той, что стОит килограммий

Двести семьдесят рублю.

Да, недёшева закуска!

Не в копейку или пять!

Не смогу щас, как бывало,

Ежедневно пожирать!

Жаль! Ведь сколько в ней калорий,

И жиров, и витамин!

Вкус такой, что всю котелку

Смолотить могу один!

Всё ж на праздник новогодний

Я  потрачусь – не скуплюсь.

Ей с горчицей или хреном

Обязательно нажрусь!

(экспромтный экзерсис. Исполняется спокойно. Сопровождается утробными стонами)

Кто идёт с базара гордо,

Счастьем светится лицо?

Это Гарька, мой товарищ,

Там купил он пять яйцо,

А ещё баранью нОгу,

Банку хрена и арбуз.

Он с младенства оч. обжорист,

Этот бывший карапуз!

Щас он взросл, усы и шляпа,

С волосатою ноздрёй.

Может, даже стал он папа

Или дедушка какой!

Да, годА! Но так же весел,

Как в младенчестве своём.

Встречусь с ним, пойдём в пивнуя,

Тама водки мы попьём.

А напимшись, песнь лихуя

Запоём от всей души!

Хороши в лесу берёзки!

Также с пивом беляши!

(Исполняется спокойно, доброжелательным голосом, полным любви и нежности к братьям нашим меньшим. Сопровождается радостным гавканьем, тявканьем, мяуканьем и необременительным элегантным матюканием)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ. Он - оч. хор. человек! А то, что излишне нервный и имеет тайную непреодолимую страсть к алкоголизму, так это только подчёркивает его тонкую душевную организацию

Эпиграф:

- Хлеба к обеду в меру бери!

Хлеб – драгоценность! Им не сори! –

( плакат, который висел над раздаточной в столовой «Ока» - великолепном распивательно-питательном заведении, находившемся при Советской власти в самом начале Окского проспекта. Скока мы там портвейну выпили – страсть!)

Собака сидела на лавке,

Жевала она помидор,

А мимо, из ближней пивною,

Домой шёл Слюняев Егор.

Он сильно был выпимш, собака!

Он водки напился в пивной.

Имеет законное право:

Сегодня у ём выходной.

Он трудится целыми днями

В цеху, на родимом завод.

Ударник, герой производства!

В Доске он Почёта висЁт.

Напильником страшным железным

Шкрыбает железну деталь,

И пота могучие капли

Его выдавают печаль.

Поэтому полное право

Имеет он в свой выходной

Нажраться как  эта собака,

Что выла вчера под горой,

А щас здесь сидит на скамейке,

Томат, насыщаяся, жрёт.

И мухи над ею кружАтся,

Влетают животному в рот.

Егор, увидавши собаку,

Победную поступь прервал.

Тяжёлым он взглядом упёрся,

И глаз на собаку поклал.

Сробела собака от взгляда,

И в горле застрял помидор.

Такие вот ужас и страхи

Внушил ей Слюняев Егор!

Но зря она пакостей ждАла:

Он руку свою протянул,

Погладил легонько по лобик

И даже меж ушк шшыкотнул.

Потом завздыхал отчего-то

И путь свой продолжил опять.

Придёт щас, нажрётся коклетов

И ляжет в кровать отдыхать.

Вывод:

Не бойтесь, собаки, егоров!

Не бойтеся их никогда!

Они вам плохого не сдела!

Они же ведь люди ТРУДА!

(опоэтизированное неизбывное. Исполняется одиноким мужским голосом. Сопровождается задумчивостью и салатом «оливье»)

Посвящаю одному моему… Есть такой… хитрец-забавник… передовик своего индивидуально-оригинального производства

Эпиграф:

- Не стонал он и не плакал.
Он немножечко покакал… -

( из личного, трепетного, далёкого…)

Гарька наш – силён, бродяга!

И красив, как никогда!

Весь медалями обвешан!

Здесь – звезда, и там – звезда!

И за что такая почесть?

Может, он и сам звезда?

Может, славно отличился

Где, накой, зачем, куда?

А какая, в общем, разнитц?

Ведь наградов целый воз!

Вот какой он, этот Гарька!

Настоящий Дед Мороз!

(элегическая рапсодия. Исполняется светло и радостно. Сопровождается оленьим рёвом на бегу и на скаку)

Посвящается одному тут… Ну, вы все его сами распрекрасно знаете… А если бы и не знали, то тоже ничего бы не потеряли… Радости-то…

Эпиграф:

- Ёлки, палки, лес густой.

Ходит хрен один с косой! –

( из личного неизбывного)

Кто стучится в дверь квартеры,

Долбит, словно паровоз?

Это ж Гарька, мой товарищ!

Он сегодня – Дед Мороз!

Борода на ём из ваты,

И такие же усы.

Шапка, шуба, палка-скалка

( Где б нажраться колбасы?)

За спиной – мешок холщёвый.

В том мешке чего-то есть?

Ты чего там прячешь, Гарька?

Мож, бутылок, скажем, шесть?

Улыбнулся он вопросу

И достал оттуда он…

Не бутылкину поллитру,

А флакон одеколон!

На, сказал, тебе подарок!

Будешь морду освежать

После брижки или стрижки.

Веселись, гребёна мать!

Чтобы нюхали в окрУге

Дефьки гладкие тебя,

И вздыхали чтоб счастлИво

От такого кобеля!

Удружил, ничто не скажешь!

Ах, ты, Гарька-молодец!

Я за то тебя уважу!

На, собака, огурец!

А в другую руку – румку.

Выпей, смачно закусАй!

Мне с таким, как ты, товарищ,

Хоть на ёлку, хоть в сарай!

Как же всё-таки тяжело у нас в деревне без нагана! А почему? Потому что люди очень доверчивые. Всякую хирню воспринимают буквально и на полном серьёзе.

Вот, например, читаю сегодня новость:

«Американского рэпера Джоуи Bada$ обвинили в нападении на австралийского охранника, сообщает Associated Press. На прошлой неделе 19-летний музыкант перед своим концертом в городе Байрон-Бэй (штат Новый Южный Уэльс), предположительно, ударил сотрудника службы безопасности, который спросил у него документы. В результате у 20-летнего охранника оказался сломан нос.» (конец цитаты)

Вроде бы ничего особенного. Ну, сломал и сломал. Эка невидаль! Был бы я этим охранником, я бы этому певуну дубинкой враз мозги на место вправил до полного евоного посинения и опухания голосовых связок. Но в ихней Австралии, видать, охранники жутко деликатные, а может, даже и стеснительные – вот этот  сторож и напоролся. Так ему, деликатному, и надо.

         Хотя я, собственно, не об этом весёлом факте. Дело в другом. Я  - человек в   современной терминологии  совершенно неграмотный, опять же пью уже вторую неделю, из закуси – одни солёные огурцы да плавленые сырки. Поэтому задал читателям этой «нососломательной» новости совершенно логический вопрос: скажите, пожалуйста, господа хорошие, а чем отличаются  дилер, триллер, рокер, брокер, рэпер, скрепер, гриппер и триппер? В чём ихняя принципиальная разница? С какой-такой стати различаются?

         Нет, ну всё же чётко и конкретно спросил! Без всяких там замудрёностей и откровенного хамства! А читатели почему-то обиделись. Двое меня прямым текстом послали (вы поняли куда. Не маленькие. Сами, небось, не раз посылали. И вас тоже и туда же.), а ещё трое начали объяснять, что триллер – это такая убийственная книга, рокер это который работать не хочет и целыми днями и ночами на моциклетке гоняет, назло врагам – на радость маме. Брокер - который деньги то ли считает, то ли рисует, то ли ворует (да какая, в общем, разница!), скрепер – бульдозероуборочная машина, а рэпер песенки исполняет и охранялам ихние охранятельные носопырки набок сворачивает.

         Спасибо, отвечаю, за пояснения. Но имею новый вопрос: а тогда при чём тут триппер?

         Троица призадумалась. Наконец, один из них отвечает: действительно, при чём? Вы что, товарисч, себе позволяете? Может, вы слегка выпимши или не совсем удачно прохмелимшись?

         Это почему же «слегка», обиделся я. Я «слегка» никогда не бываю. Потому что привык всякое важное  дело доводит до его логического конца. А триппер тут при том, отвечаю, что есть же рокеры, есть крекеры, есть дилеры и триллеры. Почему же триппер вы не относите к этому совершенно логическому семантическому ряду? (Семантика, как и фонетика, это такой раздел филологии. Уж нам-то, заслуженным скотоводам, это совершенно определённо известно!  Мы те ещё филологи!)

А эти… обиделись. Чего ты нам мозги пудришь, отвечают. Триппер – это такая нехорошая болезнь. Передаётся половым путём при неразборчивых связях. Например, в грязном подъезде или случайных кустах. А рокер это который на моциклетке. Скрепер это бульдозер. А рэпер песни поёт и носы сторожам ломает. Так что все довольны – все  смеются. И все опять же при делах.

- Тоись, трипаком никто не болеет? - спрашиваю их опять же, - Все здоровые?

         - Чего ты к нам пригрёбся с этим трипаком? – не выдержали эти интеллигенты, - Небось, сам подцепил на какой-нить вокзальной шмаре, а теперь изливаешь свой яд в бессильной злобе, оскорбляя  порядочных людей! Дурак! Иди отсюдова!

         Вот такая переписка. А ведь сначала показались умными и глубоко интеллигентными людьми! В результате оказались самыми настоящими сволочами. И чего я им такого оскорбительного сказал? Всего-навсего болезнью поинтересовался и её местом в нашем сегодняшнем развесёлом обществе. Где никто работать не хочет, а вот на моциклетках гонять и песенки дурацкие  истошно исполнять – будьте любезны, мы все тута! Собаки какие! Не буду их больше ни о чём спрашивать! Пусть сами разбираются во всех этих медицинских тонкостях!