Форум

                                                              КВАРТИРАНТЫ

 Мне этот дом сразу не понравился: какой-то осунувшийся, с облупившейся краской на наличниках, с «дореволюционными» ручками на двери.
- Ты что, предлагаешь нам здесь жить? – удивлённо спросил я у Терёхина.
- А чего тут такого - дом как дом! Главное, что от института недалеко. Никаких тебе трамваев, беготни по улице. Главное ведь другое, мужики! – Андрюха повернулся к парням, стоявшими за нашими спинами, - Серёга, Ганс, не об этом ли мы мечтали? Никаких комендантш, никаких проверок вечерами, ну!
 Серёга Зубцов и Виталик Цейс, по прозвищу «Ганс», пожали плечами. Я понял, что им абсолютно всё-равно  Мы, четверо третьекурсников, решили снять временное жильё на время учёбы. В общаге бесплатно, но там действительно жёсткие правила: отсутствие до 23.00, никаких гостей ночами, а днём только по разрешению коменданта.
 Здесь как раз Генку Терёхина выгнали из общежития. Комендантша унюхала запах спиртного, потом второй раз, третий, ну и с помощью декана решила эту проблему, заодно лишив нашего товарища стипендии. На учёбе его оставили, а вот жильё порекомендовали подыскать. Мы же, верные дружбе, потянулись за Генкой вслед.
- Всё решено, пацаны! – жестикулировал Терёхин, помогая то одному, то другому из нас упаковывать чемоданы, - Я с жильём быстро определился, дом нашёл в двух шагах отсюда! Случайно дедка одного на остановке встретил. Разговорились, он и предложил свой дом для проживания. Мешать нам не будет, потому что у дочки живёт. Как, говорит, старуха моя померла, так и не могу один находиться, надо чтоб кто-то рядом был!
 Дом действительно находился в километре от института. Здесь как раз частный сектор начинался, одна улица из домишек осталась, только тянулась она далеко и заканчивалась где-то на самой городской окраине.
- Ну, что, - ещё раз спросил я, - берём для проживания?
- Сойдёт! – буркнул Ганс.
- Можно! – махнул рукой Серёга.
 Если б мы знали, что ждёт нас впереди, никогда бы не переступили за калитку этого жилища на тихой улице, с поросшими сладкой малиной заборами….
Так и потекла наша жизнь, не ограниченная всевозможными приказами. Комнаты были с мебелью, поэтому и покупать-то ничего не пришлось. Кое-как навели порядок, обои переклеили – вот и всё обустройство. Вечерами гуляли по городу, знакомились с девчонками и через несколько встреч расставались. Тогда ведь, в семидесятые, ещё не было компьютеров и сотовых телефонов, поэтому развлекались, как могли. Вечерами сидели над заданиями, спорили, проверяли друг у друга правильные ответы. Двое из нас получали стипендию, а двум другим предки иногда переводами помогали.
 Соседей вокруг не было, поскольку близлежащие дома давно стояли пустыми, и только там, вдали, вечерами светились огоньки. И это радовало: пусть далеко, но всё-таки живут люди!
 А дом пропах: то ли плесенью, то ли гнильём воняло от стен. Но мы привыкли и старались не обращать на это внимания.
 Хозяина видели всего один раз. Он поздоровался с Генкой, а на нас посмотрел подозрительно, но головой кивнул. Мне даже показалось, что силой себя заставил. Неприятный дедок!
 - Об оплате договорились! – потирал руки Терёхин, - Сказал ему, что раз в квартал платить будем. Согласился!
Всё начались месяца через два, аккурат, в канун Нового года. Поскольку друзья мои жили в соседних областях, то на выходные каждый отправился в  родительские пенаты, чтоб привезти на самый любимый наш праздник какие-нибудь деликатесы, что-то вроде сала или квашеной капусты.
 Я остался. Мама у меня жила далеко за Уралом, поэтому при всём желании два дня ничего не решали. Может, и к лучшему, думал я, отосплюсь, книжки почитаю!
 Когда вечером, проводив друзей на вокзал, подходил к дому, заметил возле калитки какую-то старушку. Стоя по колено в снегу, она всё пыталась заглянуть за забор, но у неё никак не получалось.
- Вы не меня высматриваете? – пытаясь пошутить, крикнул издалека.
Старушка вздрогнула и, как мне показалось, пригнулась, словно от страха. Но всмотревшись, перекрестилась.
 Она оглянулась и подошла ко мне. Ненормальная что ли, подумал я.
- Это вы, студенты, здесь проживаете? – прошептала бабулька.
- Мы. А чего шёпотом-то?
 Она ещё раз посмотрела по сторонам и взяла меня за рукав:
- Давай отойдём-ка, милок, в сторонку.
Я удивился, но следом за ней пошёл – очень уж было интересно, какую такую тайна хотелось ей мне рассказать.
- Вон мой дом с зелёными наличниками, видишь? – старушка махнула рукой и указала куда-то на конец улицы.
- Вижу, - ещё ничего не понимая, буркнул я.
- Так вот, скажи мне для начала, как вы в этот домишко заехали?
- То есть как? Друг деда какого-то нашёл, он и заселил, - мне показалось, что при упоминании нашего хозяина она попыталась, было, прикрыть рукой рот.
- Его не Михалычем зовут? – после небольшого замешательства спросила она, - Вижу его иногда возле дома, только подойти боюсь.
 А ведь действительно, я даже не удосужился спросить у Андрюхи имя нашего благодетеля.
- Может, и Михалыч, а что?
- А то, - старушка как-будто вздрогнула и поманила рукой, что б я нагнулся, - Михалыч ваш уж лет пятнадцать, как в могиле лежит!
Она выдохнула и расслабленно опустила руки, словно выдала свой самый главный секрет жизни.
- Ну, Вы даёте! – мне захотелось смеяться, - Такого быть не может, бабушка!
- Марья Ивановна….
- Что? Ах, да, Марья Ивановна….
- Вот что, дорогой мой, пошли-ка ко мне! Я тебя и чаем напою и много чего расскажу, а там уж сами решайте, что правда, а что нет! – старушка взяла мою руку и потянула прочь от ставшего вдруг ненавистным мне дома.
 А послушать было чего! Много лет назад в доме по Маяковского, двадцать пять, умерла хозяйка. А муж её, Степан Михайлович, до того горевал, что сутками на улицу не выходил. Как рассказывали тогдашние соседи, сидел на табуретке, онемевший от постигшей беды, и молчал. Через неделю после похорон и окна в доме перестали гореть. Это показалось странным соседу и он, перемахнув через забор, увидел в окно мёртвого хозяина. Михалыч висел под потолком, высунув безобразно длинный язык, а рядом валялась его любимая табуретка.
 Испугавшись, сосед побежал в милицию. Приехавший наряд вскрыл входную дверь, но трупа в комнате не обнаружил. Сосед божился, что лично видел висевшего покойника. Странно было другое: двери были закрыты изнутри на крючок, а окна ещё с зимы заклеены по щелям. Так, что уйти, чтобы никто не заметил, не получилось бы.
 Михалыч исчез. Детей у него не было, поэтому в розыск никто не подавал. Потом как-то забылось всё, и дело в милиции закинули на полку. Стоял, ветшая, заброшенный дом, и покосившийся угол напоминал бывшим соседям о своём одиночестве. Постепенно город наступал. Жители уезжали: кто к родственникам, кто в другие города, оставляя свои дома в надежде приобрести квартиру, как только их собственность пойдёт под снос.
- Во, дела здесь у вас! – я поблагодарил Марью Ивановну за рассказ, - Только мы ничего странного не наблюдали. Ребята приедут через два дня, будем искать новое жильё.
- Тебе эти два дня ещё прожить надо… - словно обречённо, промолвила старушка.
- Да, ладно Вам, Марья Ивановна, двадцатый век на дворе, да и я атеист. Как говорится: ни в бога, ни в чёрта!
- Глупый ты, потому как молодой, - она ушла на кухню и вернулась, неся в руках бутылочку с водой. Из кармана фартука достала два небольших кухонных ножа и сунула мне в руки, - Бери, бери!
- Зачем? – всё ещё не понимая, пытался отказаться я.
- Может, и незачем, да только, как придёшь сейчас домой, закопай-ка эти два ножа возле крыльца. Да только крест-накрест закопай, понял? И не в снег, а землицей присыпь.
 Я начинал догадываться, о чём идёт речь.
- Я в палисаднике яблоньку видела, когда возле дома стояла.
- Растёт. Старая уже.
- Не в этом дело. Ты из бутылочки, что сейчас тебе дам, воду солёную из неё под дерево вылей, а посуду выбрось. Выбрось, как можно дальше от дома!
 А потом Марья Ивановна сунула мне в руку ещё какую-то бумажку:
- Здесь молитва, хотя ты, как сам говоришь, безбожник. Сорок раз прочитать надо, именно сорок! Иди, сынок, и дай бог, чтобы ничего не случилось!
 Случилось. И яблоню полил, и ножи закопал, но…. До сих пор ту страшную ночь вспоминаю. Уже к полуночи вдруг забарабанила дверь! Я выскочил из-под одеяла, понимая, что начинается то, о чём говорила старушка. Казалось, неведомый мне налётчик сорвёт дверь. Она трещала, но не поддавалась. Потом невидимая рука ударила в окно, и оно задребезжало, готовое разлететься на десятки осколков. Вдруг посыпалось с потолка, как будто тяжёлый зверь метался по чердаку, словно граната,рванула висевшая на потолке лампочка, и погас свет.
 Вот тут меня действительно обуял ужас! С улицы рвалась в дом поднявшаяся метель, ходуном ходили стены. Обезумевший от страха, я снова нырнул в кровать, забыв про молитву, что дала мне Марья Ивановна. Отвратительно воняло, и всё время казалось, что кто-то холодный и страшный схватит меня вместе с одеялом и утащит туда, в чёрную дыру, из которой нет на вечные времена никакого возврата. Со звоном упал, висевшийся на кухне, ковшик, и звук этот влился в общий поток воплей разбушевавшейся нечести.
 Сколько этот хаос продолжался, не знаю. Думаю, часа полтора. Когда перестал дрожать потолок, и стихло дрожание окон, я осторожно вытянул из кармана брюк бумажку с молитвой. Мне понадобилось всего три спички, чтобы выучить её наизусть!
 Вот она:
«Место мертвецкое в земле, за порогом, там, куда не ведут людские дороги. Покойнику здесь не жить, со мной воды одной не пить, еды моей не есть. Мертвяку с дома сойти, в даль мертвецкую уйти, где мертвые спят, где мертвые кости свои сторожат. Как вода солона, так и к покойнику она зла, от меня гонит-прогоняет, из дома моего изгоняет. Слово мое остро, крестом в землю легло, мертвяка прогнало, до земли мертвецкой прижало»
… Вторую ночь я ночевал у Марьи Ивановны.
 Из дома мы, конечно, съехали. После нашего ходатайства перед деканом и обязательства взять товарища «на поруки», Терёхина вернули в общагу.
Больше опрометчивых шагов мы не совершали.

                                           ПОСЛЕДНЯЯ ТОЧКА СУДЬБЫ

Едва придя в себя, я почувствовал боль. Она разливалась по всему телу, словно тысячи молоточков с каждым ударом сердца отдавались в моей голове. Сквозь тяжёлые веки, которые я с трудом пытался приоткрыть, увидел над головой белый потолок.
Хотел повернуть голову, но шея отказывала повиноваться, и снова молнией по позвоночнику прошла боль. Невольно вырвался стон.
 Услышал, как хлопнула дверь. Возле меня возникло миленькое личико и радостно улыбнулось:
- Вот и слава богу, пришёл в себя!
 Я увидел молоденькую медсестру, которая крепко вцепилась в мою руку:
- Вы только не засыпайте, я доктора позову!
 Так началась моя вторая жизнь. Первую, ту, которую прожил до страшной аварии, я вспоминал долго. По эпизодам, по репликам, по фотографиям…. А вот вторая началась с этого замечательного личика. Девушку звали Алёна. Я и сейчас, словно наяву вижу, как она ухаживала за мной: кормила с ложечки, рассказывая о том, как же долго я находился в коме, как часто сидела возле моей кровати и молилась о моём пробуждении.
 От неё узнал, что в той аварии погибли два моих друга. Мне повезло, потому что находился на заднем сиденье, и смятая крыша автомобиля чудом не расплющила меня о пол. 
 Месяц между жизнью и смертью…. Много это или мало, не знаю. Словно минута прошла с того момента, когда я понял, что столкновения с цементовозом не избежать и машинально бросился на коврик между сиденьями. Затем удар, боль и… тишина.
 Приходили из милиции, задавали какие-то вопросы. Я отвечал, стараясь вспомнить те последние минуты. А потом и они перестали приходить. Больше было некому, потому что родители уже давно отошли в мир иной, оставив мне однокомнатную «хрущёвку» да небольшой дачный участок  за городом, в котором я бывал всего несколько раз.
Уже в общей палате, куда меня перевели через какое-то время, я почувствовал перемены. Они происходили во мне, в моей воспалённой голове. И они меня пугали…. Уходила боль, и вместо неё приходило чувство опасности. Я пытался понять откуда оно и не находил ответа. А однажды Николай, сосед по палате, угощая, протянул мне веточку винограда, что принесла его жена. Я поблагодарил и посмотрел ему в глаза. Наверное, слишком явно на моём лицо отразились недоумение и страх, потому что сосед просто положил кисть на тумбочку и обиженно поплёлся к своей кровати. 
- Ты что, не любишь виноград? – обернувшись, спросил он, заметив мою реакцию.
- Да нет, что ты! Всё нормально, просто голова болит, - пытался оправдаться я, - Всё нормально.
 Как было объяснить ему то, что не укладывалось в рамки восприятия действительности человеческим разумом! Я увидел мёртвые глаза. Нет, глаза были, красивые, с искринкой, какие бывают у больных, которых должны вот-вот выписать из больницы. Вот только в тех глазах не было жизни. Что за чепуха, подумал я тогда, как это можно определить? Отвернувшись к стенке, попытался заснуть. Слышал, как ворочался Николай, как по коридору осторожно сновали ночные дежурные. Долго ж тебе ещё лечиться, корил я себя, коль такая чушь гуляет в голове!
 А утром сосед умер. Просто не проснулся и всё. Пришедший доктор констатировал смерть, и охнула пожилая нянечка, прислонившись к стене. Когда санитары вынесли тело, я заметил виноградную гроздь, которая по-прежнему лежала на тумбочке. Страшно. Ещё вчера я видел мёртвого человека, а понял, что он умер, только сегодня. Вот откуда это противное чувство, вот откуда предчувствие беды! Выходит, потеряв здоровье, я приобрёл дар предвидения? А, может, совпадение и ничего более?
- Осложнение, - грустно сообщила заскочившая на минутку Алёнка, посмотрев на пустую кровать. Она сыпала медицинскими терминами, и я, ничего не понимая, просто качал ей головой.
 Потом, начиная заново ходить, я часто, облокотившись на подоконник, всматривался в силуэты людей, гуляющих по больничному саду. Вот тот почти здоров, а тот так и останется инвалидом, почти интуитивно определял я, а вот этот…. Этот не жилец. Он, конечно, выпишется из больницы и вернётся домой, да только через неделю его не станет. Скорая не успеет. Что это, откуда знаю?! У меня стучало в голове, а потом предательски слабели ноги. Сев на кровать, я тёр виски, пытаясь успокоится.
 Из больницы домой меня сопровождала Алёнка. Она тараторила без остановки, то и дело поправляя воротник на моей рубашке. Таксист равнодушно посматривал на нас через зеркало и только хмыкал.
- Знаешь,- нерешительно тронув за рукав Алёнку, сказал я, как только жёлтое такси скрылось за поворотом, - ты только не пугайся, хорошо? Он не доедет сегодня до таксопарка.
- Кто, таксист? – испуганно спросила она.
- Да, он. Повезёт пассажиров вечером и его убьют. Прямо в машине. Задушат ремнём.
- Ты что?!
 Я видел испуг на лице девушки.
- Алёна, послушай, сейчас тебе всё объясню!
 Не знаю, поверила ли она мне в тот момент, когда я сбивчиво рассказывал о происшедших во мне переменах, но только вечером по телевидению сообщили о нападении на такси, в котором, к сожалению, не обошлось без жертв. В брошенной машине было обнаружено тело водителя. К тому же, пропала дневная выручка, как я и предполагал.
 Алёнка, притихшая и расстроенная, уехала домой. Пытаясь привести в порядок свои мысли, в который раз мне не давал покоя один вопрос: как я это вижу? По глазам, по голосу, по силуэту? Чем человек, который скоро умрёт, отличатся от человека, который будет жить? В моей голове проносились тысячи вопросов, и ни на один вопрос у меня не было ответа. Просто чувствовал и всё!
 Алёнка приходила ко мне каждый день после работы. А в выходные мы с ней под ручку выходили в близлежащий парк и дышали свежим воздухом. Она, наверное, свыклась с мыслью о моих сверхспособностях, поскольку не задавала лишних вопросов, и я был ей за это благодарен. Она водила меня по поликлиникам и покупала в аптеках разные лекарства. Я настолько привык к этому, что недоумевал: а как раньше один жил-то?
 В июле Алёнка собралась к больной матери в Тернов. Показав мне билет на самолёт, грустно уткнулась в моё плечо:
- Ты только сильно не скучай, ладно?
- Ладно.
- Недельку поживу и вернусь. Всего семь дней!
Мне захотелось её поцеловать. Я повернул к себе Алёнкино лицо и сделал шаг назад.
- Ты что? – удивилась она, - Ты что-то увидел?
- Милая моя, тебе не надо лететь этим рейсом! – я прижал её к себе.
- Самолёт упадёт, да?
- Нет, не упадёт. Только я вижу, как он горит.
- Ты ведь можешь ошибиться, правда? А гореть он и потом может, когда я уже прилечу! Понимаешь, меня мама ждёт и очень волнуется. Ты ведь не видишь даты, не видишь?!
- Нет, только горящий самолёт….
 Мне б удержать её, остановить! На колени встать и умолять остаться. Только я не сделал ни того, ни другого, потому что понял, что нельзя изменить судьбу, которая была написаны высшими силами ещё до её начала. И видеть конец этой судьбы выпало мне. 

 Моя Алёнка погибла через пять часов после нашего с ней разговора. После приземления лайнер выкатился за пределы взлётной полосы и врезался в ремонтный ангар. Пассажиры были эвакуированы из горящего самолёта. Погибла только одна пассажирка. Ей оказалась девушка, ради которой, наверное, я и выжил в той уже далёкой для меня автокатастрофе.
 А вчера я впервые посмотрел на себя в зеркало. На меня смотрело одутловатое, искажённое душевной болью, лицо. В пустых глазах не было жизни. Ну, вот, и твоё время пришло, равнодушно сказал сам себе, коснувшись щеки. Наверное, пора! И впервые констатировал, что ещё ни разу не ошибся в своих видениях. Хорошо, что смерть моя будет лёгкой: уснул и не проснулся. Сердце….

ЙЕТИ

  Увлекательная вещь – рыбалка! А зимняя вообще неповторима! Сам-то я человек городской, кроме маленькой речушки никаких водоёмов поблизости нет. Откуда у меня страсть такая – не знаю, но только каждый свой отпуск непременно выбираюсь на природу и вдали от городской суеты предаюсь своему любимому увлечению.
  В тот год выпал мой отпуск на январь. Несколько дней гадал куда податься, а тут позвонил дружок армейский Никита, позвал к себе на Волгу. У нас, говорит, такие лещи да сазаны водятся, что про работу свою забудешь, а то, глядишь, и на постоянное место жительства сюда переберёшься. Знает, чертяка, мою слабость!
  В общем, поехал я. Часов десять на поезде, два часа на автобусе. До Никиты добрался поздно вечером. Это я в отпуске, а ему-то завтра на работу, поскольку только среда на неделе!
- Ты давай осмотрись тут пока, а в субботу маханём с ночёвкой. У меня дед знакомый живёт в деревне, прямо на берегу, представляешь? – Никита азартно жестикулировал руками.
- Тише ты, - прижал я палец к губам, - своих разбудишь!
  С утра дружок умчался на работу, а я по его совету решил окрестности посмотреть. Вышел на улицу с обеда – благодать! Жигулёвские горы вокруг, снег на солнышке искриться, зелёный лес обложил посёлок со всех сторон. Райское место, подумалось в тот день!
  Кто меня дёрнул тогда прогуляться в окрестных зарослях?! Короче, любовался я, любовался здешней красотой, но только понял потом, что заблудился! Сначала смешно стало: эх ты, горожанин, едва несколько шагов сделал и запаниковал! Потом не до смеха стало. Чем больше я кружил, тем яснее понимал, что по глубокому снегу последние силы свои растеряю. Мороз крепчать начал, скоро вечер наступит, а, значит, темно станет. Вот тут уже страшно стало! 
  Решил идти подальше от ближайшей сопки. Там долинка, посёлок, помнится, в ней стоял. Господи, у меня же мобильник в кармане! Лихорадочно вынул телефон и тут же опустил руки – связи не было! Да и откуда ей взяться, в лесу-то….
  А потом мелькнуло что-то за сосёнкой.
- Мужик, погоди, пожалуйста! – я радостно закричал и стал махать руками.
  Силуэт за сосной замер. Смотрю, это и не мужик вовсе. Так, чудовище какое-то, вроде большой обезьяны. Чувствую, как предательски задрожала челюсть, и стук зубов до сих пор помню. Снежный человек что ли? А он наблюдал за мной! Полморды из-за ствола выставил и замер. Он стоял, и я стоял. У меня уже ноги и руки замерзать начали, а самому жарко, как возле печки (от страха что ли?). Наконец, потоптался тот несколько секунд, развернулся и напролом через мёрзлые малиновые заросли направился. Не спеша так, даже оглянулся раза два. Только хруст послышался. Не знаю, долго стоял бы я так или нет, да только птица какая-то вдали крикнула. Тут и мелькнула мысль, а не медведь ли это был? Хоть и страх ещё не прошёл, но решил посмотреть на то место, где неизвестный прятался. Забыл, что и темнеть уже начало.
  Следов, конечно, много было. Глубокие, с чётким отпечатком, как у человека, только огромные. Стало доходить, что не медведь это. Медведь топтаться не будет, подумалось мне, замер бы и наблюдал. А то и на меня бросился бы, раз шатун! Другие медведи давно в берлогах спят. Да и запах стоял противный такой, вроде протухшего пота. Увидел клок шерсти на ветке. Взял и в карман сунул, чтоб Никите показать. Хотел сфотографировать всё телефоном, да только где его найдёшь - видать выпал, когда позвонить хотел.
  Опять страх навалился, когда на небо посмотрел. Как выбираться-то? Как и задумано было, пошёл от сопки. Затылком взгляд чувствовал: ведь никуда не ушёл этот йети, провожал меня молча. А из-за этого ещё страшнее было.
  Короче, вышел я из того леска, прямо на посёлок вышел. А Никита уже полпосёлка в поисках меня обегал. Говорит, уже в МЧС звонить собирался!
  Рассказал ему о встрече, клок показал.
- Ну, ты, брат, даёшь! – Никита шерсть на свет посмотрел и ведро выбросил, - Какой снежный человек, ты что, фантастики  начитался? Здесь и медведей-то отродясь не водилось!
Никита мне так и не поверил, а я до сих пор убеждён, что это был йети.

                                                               ЧЕЛЮСТЬ

 Михаил Иванович умирал тяжело. Он то засыпал, то просыпался и смотрел помутневшими от боли глазами на дочь, на зятя, на ходики, что монотонно отстукивали последние часы его жизни. Диван, на котором лежал больной, поскрипывая, впитывал в себя проступающий холод умирающего тела.
- Папа, папа… - плакала Антонина, присев на табуретку. Он гладила шершавую руку отца и понимала, что однажды, совсем скоро, эта рука не ответит на её тепло и не вздрогнет от прикосновения.
- Ладно, Тоня, что ж поделать-то… - успокаивал жену Алексей, зять Михаила Ивановича.
 Они уходили на кухню, плотно прикрыв дверь, оставляя умирающего наедине со своей болезнью.
 Но иногда он просил есть, и Антонина с радостью бежала в комнату с маленькой мисочкой сваренного куриного бульона. Тогда казалось, что отец выкарабкается, победит свой недуг, и дом снова наполнится его бесконечными замечаниями, кряхтением и долгим кашлем от выкуренной сигареты.
 Михаил Иванович умер ночью. Когда зять зашёл в комнату, чтобы поправить тестю вечно сползающую подушку, тот уже не дышал. «Отмучился» -  то ли с облегчением, то ли с жалостью мелькнула мысль.
 Похороны, поминки пролетели в едином кадре какой-то чужой, совершенно не относящейся к ним ленты. Антонина и Алексей слушали дежурные речи сожалений, высказанные соседями, воспоминания о молодости Михаила Ивановича, рассказанные его сверстниками. Только им очень хотелось, чтобы это всё закончилось, чтобы все разошлись и, оставшись вдвоём, наконец, осознали, что одним человеком в их семье стало меньше.
 А недели через две  Михаил Иванович пришёл к Антонине во сне. Она в ужасе проснулась и стала трясти Алексея за плечо.
- Понимаешь, - дрожащими губами рассказывала она ничего не понимающему мужу, - стоит и мычит! Показывает мне что-то и плачет!
- Ну, что ты, дурёха! – Алексей, как мог, уговаривал жену, - Это же просто сон! Ты ведь думаешь о нём, вспоминаешь, вот и мысли твои в сон превращаются!
- Как живой стоит и рукой куда-то показывает, - не могла успокоиться Антонина. Она прижималась к мужниной груди и ещё долго вздрагивала от всякого постороннего шороха.
 Через неделю отец пришёл второй раз. Антонина проснулась в слезах, понимая, что в этот раз уснуть не придётся.
- Лёша, он голодный там! – в истерике, размазывая по лицу слёзы, бегала она по комнате, - Ему есть нечем!
- О чём ты? – Алексей недоумённо смотрел на жену.
- Челюсть…
- Что, челюсть? Объясни, наконец!
- Он челюсть забыл! – Антонина подбежала к мужу, - Ну, конечно! У него челюсть вставная была, ты не помнишь?!
- Точно… - опустился на кровать Алексей, - Как же это мы так….
Они сидели, обняв друг друга, и пытались найти решение этого необычного вопроса.
- Где её искать-то, эту челюсть?
- Может, положил куда? – Алексей нахмурил лоб, - Хотя, он и не вставал последнее время. Стоп!
Ну, конечно, челюсть должна была быть именно там, куда мог положить её умирающий хозяин – на спинке дивана. А потом, среди похоронной суеты, её просто случайно столкнули на пол. Она закатилась к стенке, и о ней никто не вспомнил.
 Челюсть нашлась, и Антонина аккуратно завернула её в тряпочку.
- А теперь что? – спросила она мужа.
- Не знаю, никогда с таким не встречался…. Слушай, а, может, с утра увезём её на кладбище да закопаем на могилке, а?
 На том и порешили. Утром Алексей завёл машину, и они поехали выполнять последнюю просьбу Михаила Ивановича. Аккуратно выкопали ямку прямо у изголовья, Антонина дрожащими от волнения руками положила в неё завёрнутую челюсть, а Алексей ладонями присыпал и сравнял землю.
- Михаил Иванович, так? – почему-то спросил он, обращаясь к фотографии на памятнике, с которой смотрел на них улыбающейся тесть.
- Ты заметила, как он улыбался? – спросил Алексей у жены, когда они ехали обратно.
- Да ладно тебе, - Антонина погладила мужа по плечу, - показалось просто….
Прошло несколько дней. Отец больше не приходил к дочери. Казалось бы, слава богу, темы такой больше нет, но с каждым днём они всё отчетливей  понимали, что необходимо съездить на могилу, посмотреть, как там!
Наконец, однажды, не выдержав, Алексей снова завёл автомобиль. Пока ехали, испортилась погода. Закапал мелкий дождик, и небо затянули враз налетевшие серые тучи.
- Неуютно… - пожаловалась Антонина мужу.
- Что поделаешь, не возвращаться же! – вздохнул тот.
 Подходя к оградке, Алексей попридержал жену. Он кивком головы показал на тёмный комок, что лежал возле памятника. Комок вдруг поднялся и зарычал.
- Собака… - удивилась Антонина.
 Пёс встряхнул свою чёрную шерсть, отчего брызги полетели в разные стороны, и замер, оскалив пасть. Страшные, налитые кровью глаза, озлобленно смотрели на невесть откуда взявшихся непрошенных гостей,
и по белым клыкам сбегали тонкой струйкой холодные капли затянувшегося дождя. Пёс не замечал этого и продолжал угрожающе рычать, не оставляя дальнейших сомнений на свои действия.
- Пошли! – Алексей тронул за плечо жену, - Нам здесь не рады.
 Несколько месяцев они не решались приехать на отцовский погост.  Прошла осень, отыгрались по косогорам да поселковым окраинам зимние вьюги, отшумели ручьи, вливаясь в весенние речки. Поговаривали, что на местном кладбище видели чёрную собаку, и протяжный вой её частенько доносился издалека, отчего в местном отделении правопорядка участились жалобы жителей на свою безопасность. 
- У, злыдня! – поговаривали местные мужики, - Как теперь к своим-то ходить?
Милицейский рейд ничего не дал, поскольку с некоторых пор вой прекратился, и этого пса больше никто не видел.
 В июне Алексей и Антонина решились приехать на кладбище. Они подправили отцовскую могилу, старательно выдёргивая сорняки. Алексей всё-таки не выдержал и попытался найти закапанную когда-то тряпицу с челюстью.
- Здесь ведь? – спросил он жену.
Та кивнула головой, но через минуту была понятна вся тщетность этих поисков – челюсти не было….

                                                             БРАКОНЬЕРЫ

- Так студенты, говоришь? – мужик усмехнулся.
- Студенты! – подтвердил Володя, - Всё лето впереди, вот решили себе недельную прогулку устроить!
  Группа второкурсников геологического института устраивалась на отдых. Володя Крутов, как старший своей команды, будучи комсоргом факультета, принял негласное руководство на себя ещё в самом начале. Возражающих не нашлось, поскольку это устраивало всех – меньше забот, больше времени для отдыха.
В туристический отряд набралось около десяти человек со своего же факультета. Хотелось живой романтики, запахов дымных костров, и чтоб дождь по палатке, и песня под скрип вековых кедров!
- Ребята, только не ныть: устали, мол, домой хочу! – сразу предупредил участников Крутов, - Тем более, четыре девушки в отряде!
 Комсорг комсоргом, но Володя Крутов с одобрения ребят не стал предупреждать спасотряд о выходе своей группы в маршрут. Все знали, что будут поставлены в жесткие условия, и сразу пропадёт свобода действий, начнутся ограничения по времени, а это уже не отдых. Да и маршрут выбрали не длинный – как раз на неделю без напряга!
 Полчаса на самолёте, три часа на автобусе – и вот они уже шагают по тропе, всё дальше и дальше отдаляясь от Чиронги, небольшого посёлка в прибайкальском краю. Тайга встретила ребят ароматным запахом трав, пропитанных знойными лучами июльского солнца. Хотелось петь, и Юрка Дементьев не выдержал:

Я не знаю, где встретиться
Нам придётся с тобой!
Глобус крутится, вертится,
Словно шар голубой!

- Эй, бард, под ноги смотри! – крикнул кто-то из парней, старательно подстраиваясь под ритм шагов уходящей в тайгу группы.
 Часа через два появились признаки первой усталости. Девчонки не ныли, но было видно, что не интересовали их больше поросшие низкорослым кедрачом сопки, не завораживали слух переливы горного ручья, вдоль которого проходила еле заметная тропка.
- Володь, может, перекур устроим? – спросил, догнавший Крутова, Стёпка Велихов, - девчонки на износ пошли, не втянулись пока!
- Вот до излучины дойдём, там и отдохнём, тем более время к обеду идёт! – махнул рукой Крутов.
Подходя к излучине ручья, заметили дымок от костра. Возле него сидели трое. Мужики крепкие, видать, из местных. Один бородатый, здоровый детина метра под два ростом, трогал прутом здоровенный кусок мяса, подвешенный над костром.
- Возьмёте в вашу компанию?! – приветствовал их взмахом руки Крутов.
- О, да у нас гости! – воскликнул второй, поднимаясь с расстеленного на земле лапника.
 Ребята с шумом валились на землю, стряхивая с лиц надоевший пот, стягивали с плеч потяжелевшие от долгой ходьбы рюкзаки, и с наслаждением растягивались на траве, забывая поздороваться с невесть откуда появившимися соседями.
 Третий мужик, небольшого роста, с какими-то испуганными глазами, молча подбросил в костёр несколько веток сушняка и, вздохнув, исчез в близлежащих зарослях кедрача.
 - Так студенты, говоришь? – повторил здоровяк, - Из Города?
- Оттуда!
 У Крутова, единственного из группы, была паняга, и он аккуратно поставил её под дерево, стараясь не уронить.
- Ишь, ты! – мужик протянул руку, - Фёдор! А это Николай! – он кивнул на второго мужика, - Михаил сейчас вернётся. Это тот, который за дровами пошёл.
- Я понял!
- Чего ты так с ней? – Фёдор взглядом указал на панягу.
- А! – наконец-то дошло до Крутова, и он засмеялся, - Спирт там! Мало ли что, вот с собой взяли!
 Вернулся третий. Принёс целую охапку хвороста. Так же молча подкинул несколько веток в костёр, а потом отошёл в сторону и прилёг под раскидистым кустом дикой малины.
 Отдохнули замечательно. Мясо, прожаренное на огне, уплели за несколько минут, поскольку хозяева радушно предложили весь кусок поделить между гостями. Ну, а Крутову пришлось поделиться спиртом – таков таёжный закон.
 Отдохнувшие ребята цепочкой уходили по тропе. Они с благодарностью помахали таёжникам. Ладонь Крутова, протянутая бородачу, утонула в его огромным и жёстких пальцах.
- Вы это, - замялся здоровяк, - нас не видели, хорошо?
- Конечно, какое нам дело до встреченных в тайге людей! У нас своя дорога, у вас своя!
- И ещё, - добавил детина, - я видел у тебя на карте маршрут вдоль Агафьиных болот проложен. Не ходили бы вы там! Места нехорошие, с дурной славой!
- Ребята, подождите! – крикнул своим Крутов, - Я сейчас!
- Газ болотный, ядовитый, говорят, до ужаса! - продолжил мужик, - Сразу за второй излучиной на Большую сопку возьми. Увидишь её, она там одна такая.
- Это ж километров пятьдесят кругаля делать! – возразил Крутов.
- Ну, сам смотри, я тебя предупредил….
 Здоровяк ещё раз пожал руку и пошёл к костру.
 Крутов догнал своих.
- Чего он? – поинтересовался Дементьев.
- А, болотами пугает! Говорит, черти там водятся! – усмехнулся комсорг.
 Они шли и шли. Тропа то уходила в сопки, то опускалась в распадки. Отдыхали ещё несколько раз, стараясь максимально сократить время отдыха, потому что приближающиеся сумерки уже явно плыли над тайгой, нагоняя на отряд уныние и тревогу.
- Ну, чего сникли все?! – стараясь быть весёлым, крикнул Крутов, - Вон до того кедра рукой подать. Дойдём и баста, отдых на всю катушку!
 Лагерь разбили быстро. Костёр яростно пожирал сухие ветки, и треск его эхом разлетался по уставшей от дневного зноя тайге. Понемногу уходила усталость, горячий чай теплом разливался по жилам, и снова хотелось жить! Расставленные палатки окунули  в романтику среди таёжной шири и все понимали, что сделали важный шаг в своей выбранной профессии. Девчонки присели возле Юрки Дементьева, и он с упоением терзал гитарные струны, стараясь аккуратно выделить каждый звук, каждую ноту.
 Жужжали надоевшие комары, тем более до болот было рукой подать. Все понимали – где болота, там и комары.
- Я вот всё думаю – странные мужики попались нам у излучины, - присевший возле Крутова Дима Степанов бросил в огонь докуренную сигарету, - Один вообще какой-то, словно пришибленный!
- Просто браконьеры они, что ж тут странного! – сказал Крутов, - А ты откуда думал свежее мясо на угощенье? Тот, здоровый, попросил никому о них не рассказывать! Да и ружьё я приметил под кустами. Ветками забросали с глаз долой. Третий просто трусоват немного, поэтому и молчал всё-время. Так-то!
 - Слушай, комсорг, ты что-то про чертей говорил! – отложил гитару Дементьев. Все сгрудились возле Крутова.
- Черти не черти, а давайте решать, как свой путь продолжать будем!
 Он рассказал им про газ, который смертельно опасен для жизни. Если пройти болота без ночёвки, то есть шанс остаться меньше покусанными комарьём, да и лишний день на берегу Реки, на которую они выйдут в конце маршрута, будет не лишним.
- Володь, а сколько до Реки? – спросила одна из девушек.
- Пять дней пути, ребята! – потёр висок Крутов, - Мы ж только начали. Так что вся романтика ещё впереди!
 Он развернул карту и показал маршрут:
- Браконьеры вот этот путь предложили!
- Какие браконьеры? – спросил кто-то, но видимо, поняв о ком идёт речь, больше не задал ни одного вопроса.
 После дебатов решили всё-таки идти вдоль болот - не хотелось терять лишние день-два. Рассчитывали пройти быстро с минимальными остановками.
 Вышли рано утром, наскоро свернув палатки. Крутов обернулся на залитый костёр:
- Прощай брат! Сколько вас таких ещё будет на нашем пути!
 Спёртый воздух Агафьиных болот ворвался в лёгкие внезапно.
- Вот зараза! – выдохнул кто-то из ребят.
- Идём размеренно, без остановок! – предупредил ещё раз Крутов. Он почувствовал лёгкое головокружение, и ему стало неспокойно. Зачем сюда повёл? Для чего?
 Через полчаса дышать стало совсем трудно. Тропа петляла по самому краю топи, то отдаляясь от неё, то приближаясь вновь. Крутов постоянно оглядывался, слыша, как где-то позади охали девчата, и тяжёлое дыхание парней вселяло беспокойство. Сил оставалось мало и хочешь, не хочешь, а организм требовал отдыха. Комсорг собрался было объявить привал, но заметил в стороне, аккурат возле небольшой сопочки, крышу избушки. Зимовье!
 По мере приближения к жилищу, воздух, казалось, становился чище. Даже комариный писк затихал, оставаясь у этих проклятых болот. Когда группа вышла на поляну, у одной из девушек случилась истерика. Она вместе с рюкзаком упала по землю и громко зарыдала.
- Ну, всё, Володь, надо менять планы! – остановился возле расстроенного комсорга Дементьев.
- Да, Юра, надо! Весь наш настрой был рассчитан на железный организм…. Всё, ребята, ночуем и утром назад к месту последней ночёвки! – крикнул он своим обессиленным спутникам.
 Зимовье оказалось старым, заброшенным много лет назад. Сгнившие доски крыши кое-где сползали со сруба, но в любом случае этот было жильё. Пусть не комфортное, с почерневшими от времени нарами, зато со стенами. Даже отсутствие двери оставалось незамеченным для уставшего отряда.
 Разбили пару палаток. До вечера было ещё нескоро, а некоторые уже укладывались спать. Одни расположились на скрипучих палатях избушки, другие просто сидели у разожженного костра и молча смотрели на огонь. Кто-то залез в палатку и изредка вздыхал, нагоняя тоску и уныние. Даже Юрка, неунывающий балагур, не брал в руки гитару, а сидел возле Крутова и ковырял палкой тлеющие ветки костра.
- Что-то не то мы сделали, - толкнул он плечом комсорга, - Может, обходной тропой надо было!
- Так и пойдём, - согласился Крутов, - как только на старое кострище вернёмся. А ребята пусть отдыхают. Смотрю, весь задор пропал возле этого болота.
- Действительно, место какое-то странное.
Ближе к вечеру все отправились спать, а Крутов всё сидел возле огня и винил себя за неправильно принятое решение. Где-то на болотах охнула птица. Комсорг вздрогнул от неожиданности и всмотрелся в темноту. На другой стороне поляны среди распушившихся кустов малины заметил человеческий силуэт.
- О, как! – удивился он, - Эй, кто там прячется?! Подходи поближе!
 Силуэт не шевелился, но луна, выглянувшая из-за сопки, осветила его настолько, что Крутов смог определить мужчину в плаще, которые так облюбовали рыбаки. «На того браконьера похож, что встретили возле излучины - подумалось ему, - Как звали-то? Фёдор, кажется!»
- Фёдор, ты? – крикнул Крутов в темноту.
 Силуэт ещё немного постоял, сделал шаг назад, и малиновые ветки скрыли его от посторонних глаз.
- С кем разговариваешь? – услышал комсорг за спиной Юркин голос.
- Почудилось, наверно.
Он рассказал ему про видение.
- Бывает, - успокоил Крутова Дементьев, - Газ болотный, миражи всякие. Бывает!
Вот только комсорг был уверен, что никакие это не миражи и не видения, а просто стоял человек в сторонке и наблюдал за ними. Зачем, почему?
 На следующий день они вернулись к первому кострищу. Весь путь прошли в полном молчании. Спешили, словно, бежали от чего-то страшного и неповторимого, которое так и не свершилось, не произошло, но преследовало их по пятам, не проявляя себя.
 А возле кострища, посовещавшись, решили вовсе свернуть маршрут, посчитав его неудачным и не продуманным. Крутов взял всю вину на себя, но его никто ни в чём не обвинял, просто все хотели скорее вернуться в Город, а потом разъехаться по домам, благо, до начала занятий ещё оставалось время.
 Выйдя к излучине, устроились на отдых. Крутов с Дементьевым долго ходили по берегу в поисках кострища.
- Здесь костёр был, Юра! – то ли спрашивая друга, то ли убеждая себя, ворчал Крутов, - Вот, на этом самом месте мы мясо ели, помнишь?!
- Должны же следы быть! - соглашался тот, - А здесь дерево поваленное лежало, на нём тот, второй, сидел!
 Крутов отошёл к малиннику и поднял засохшие ветки.
- Нашёл! – радостно вскрикнул он, показывая всем старое заржавевшее ружьё.
Забыв про отдых, все сгрудились возле комсорга.
- Не так что-то, - авторитетно сказал кто-то из ребят, - Это здесь не один год пролежало. Вон ветки совсем сгнили!
- Мальчики, домой надо! – засобирались девчата.
 Город встретил ребят пышущей от асфальта жарой и шумом выезжающих на дачи автомобилей. Мысль о встреченных браконьерах не давала Крутову покоя. Он ходил из угла в угол по комнате общежития, которое опустело на летний период. Остались лишь те, которым некуда было ехать, с разрешения деканата коротали летние дни, снуя по затихшим коридорам, заглядывая в комнаты то за солью, то за спичками, то просто перекинуться парой слов.
 Заглянул Дементьев.
- Ты разве не уехал? – удивился комсорг.
- Мои предки на юге, так что я в твоём распоряжении! – оскалил белые зубы Юрка.
- Ты о чём?
- Знаю, знаю, что задумал! В Чиронгу вернуться хочешь? – хитро прищурился Дементьев, - Деньги-то есть?
- Найдём! – обнял друга Крутов.

 В таёжных посёлках своё течение времени. Постоянной работы у жителей нет, поэтому весь день пылят по улицам в разные стороны допотопные мотоциклы, спешат на велосипедах по неотложным делам полураздетые загорелые ребятишки, да бабы изредка, выбивая пыль, стучат палками по длинным половикам, развешивая их на верёвки в своих дворах.
 В местном магазине толстая продавщица подозрительно осмотрела вошедших. Дементьев примирительно направился к прилавку:
- Добрый день, хозяюшка!
- Городские что ли? – не ответив на приветствие, поинтересовалась она.
- Городские. Нам бы из охотников кого-нибудь! – Юрка предусмотрительно достал из кармана портмоне.
- Да у нас, почитай, все охотники! – завидев деньги, смягчилась продавщица, - Конкретно кого-то надо?
- Тех, кто на Агафьины болота ходил! – уточнил Крутов.
Продавщица удивилась:
- У нас туда никто не ходит - гиблое место. Это не вы ль недели две назад сюда приезжали? Вас ещё много было?!
- Может, ходил кто-то? – увёл разговор в сторону Дементьев.
- Кроме Гоши Силантьева никто туда не ходил, я это точно знаю! Да и он со своими дружками туда сдуру попал! Ушли четверо, вернулся один, так вот! Может, его надо?
- Значит, его! – мотнул головой Крутов.
- Тогда нам водочки пару бутылок, колбаски немного, ну и ещё чего-нибудь. Для закуски! – подмигнул толстухе Юрка.
 Этого мужичка трудно было назвать Гошей. Скорее, Георгием, потому что лет ему было уже под пятьдесят, да и выглядел он неважно, но заметив бутылки в руках ребят, воспрянул духом, выпятив свою поросшую седыми волосами грудь:
- Гостям всегда рады! – он потёр ладони и старательно вытер их о давно не стираные брюки, - Все вопросы, братаны, потом! Вижу, что они у вас есть! С закуской напряг, а поскольку вы со своей, то все проблемы отпадают!
- На Агафьины болота ходил? – нетерпеливо спросил Крутов, дожидаясь пока Силантьев умилённо вздохнёт после выпитого стакана.
- Люська-продавщица что ли сказала?
- Были мы там, - Дементьев подсел к Гоше, - совсем недавно были.
- Ну, вы даёте! – удивился Силантьев.
 Он замолчал, словно собираясь с мыслями. Потом молча налил себе ешё стакан и выпил, откусив ломтик нарезанной колбасы.
- Нас четверо корешей было, - начал рассказ Гоша, - Выросли вместе и всю жизнь здесь прожили. А потом, лет семь назад, дёрнул нас чёрт на Агафьины болота забрести. Знали, что туда нельзя, испокон веков предки наши туда ни ногой, а мы вот…. Короче, браконьерили мы тогда лихо: работы нет, жёны ругаются, дети, как оборванцы ходят. А так мясо сбывали шоферам, а те, наверно, дальше в город. Ещё шлёпнем? – глянул он на ребят.
- Давай, только в меру, а то и дорассказать не успеешь! – усмехнулся Юрка.
- Успею…. – Гоша выдохнул и опрокинул в рот наполненный стакан. Водка подействовала, и он уже мутнеющим взглядом осмотрел ребят, - Знаете, что дальше было? Место там есть, возле поворота ручья, излучина. В этом самом месте мы табор разбили. Темнеть уже начало, а тут он.
- Кто? – не выдержал Крутов.
- Кто-кто, сохатый! – обиженно взглянул на него Гоша, - Кто же ещё!
- А дальше?
- Федька Малюта ружьё схватил и за ним, только кусты затрещали. Колька Мохнатый с ножом следом! Он тихий, Колька, только нож пуще ружья бережёт. Берёг…. Так вот.
- Ну, и…? – не выдержал Юрка.
- Короче, мы вдвоём с Мишкой Лабудой у костра остались. Мишка хилый, он у нас вроде поддержки был. Только к утру мужики не вернулись! Мы так и прождали их всю ночь. Слышали, что где-то на болотах сохач ревел, да только темно было, куда пойдёшь? Всё надеялись мы, рассвет ждали. Иначе, как мясо донести по темноте-то? Я задремал. Очнулся, а Мишки нет. Кричал долго – бестолку.
 Страшно было, а пошёл к болотам. Может, думаю, меня ждут. Только ружьё на тропинке нашёл….
- Это? – спросил Крутов,  вынимая из рюкзака двустволку с обломанным прикладом.
- Это… - ошарашено посмотрел на парней Гоша, - это где ж вы его нашли? Моё это, мы его всегда на охоту брали! Батькино ещё.
- На вашем таборе и нашли, возьми! – протянул ружьё Крутов.
- Я с ним тогда на табор вернулся, потом спрятал от греха подальше. Целые сутки ещё возле костра  сидел, дрожа от страха. А когда понял, что конец, сюда вернулся. Может ещё? – Гоша жалостливо посмотрел на Дементьева.
- Наливай! Так что дальше-то было?
Силантьев помахал указательным пальцем: дай, мол, допью! Крякнул от удовольствия:
- Мужики потом рассказывали, что видели моих друзей на излучине, а близко подходить побоялись. Знали ведь, что погибшие они давно! А, кстати, - Гоша икнул, - вы меня почему расспрашиваете-то? Хотя…. Меня милиция целый год пытала, а раз нет трупов, то и дела никакого нет! Разве мог я друзей своих….
- Так, значит, на болота больше ни ногой?
- Ни-ни…. Какой я охотник? Семь лет, как пью её, горемычную! – он указал взглядом на опорожненную бутылку, - Жена в город подалась, дети разъехались…. Теперь у меня один путь – к друзьям…. А они почему-то за мной не приходят….
 Гоша, насупившись, замолчал. Он прислонился головой к стенке, скрестил на груди руки и уснул.
 Уже в автобусе Дементьев спросил Крутова:
- Как думаешь, это те мужики были, о которых Гоша рассказывал?
- Думаю, да, только заковыка одна есть – как же мы с ними разговаривали, если уже семь лет, как они умерли?
- Задача…. – согласился Юрка, - Не может же быть общего помешательства у десяти человек сразу! Да и ружьё Гоша признал!
- Призраки, наверно! – подытожил Крутов, - Я думаю так: спасали они нас от беды, недаром возле болот мне этот Фёдор померещился! И совет его тогда вспомнил!
- Может, просто болота такие, Володь? Сам же говорил – газ болотный, миражи….
- Только вот Гоша Силантьев настоящий, а, значит, было что-то на этих Агафьевых болотах! – и добавил, - Только мы этого никогда не узнаем…. Кстати, мясо того сохатого мы и ели на таборе тех браконьеров! Как думаешь, может такое быть?

 Несколько лет спустя, уже будучи геологом, Володя Крутов ещё раз попал в эти места. Там он и услышал повторно рассказ о сгинувших когда-то на Агафьевых болотах мужиках. Мол, направляют они, эти пропавшие, по нужному маршруту редкие туристические группы, всячески оберегая тайну гиблых болот. А местные жители, рассказывая посторонним о давнем происшествии, добавляют в эти рассказы всё новые и новые детали. Так и не разберёшь теперь где правда, а где вымысел. Последний участник тех событий недавно скончался, перепившись бормотухи. Так вот!


ПОНЯГА - устройство для переноса утвари, трофеев и припасов у охотников. Представляет собой прообраз рюкзака. Прообразы рюкзаков и различных разгрузочных систем имеются в истории многих народностей

                                                         ЧЁРНЫЙ ДЕМОН

 Чёрный лохматый кот запрыгнул на забор и уставился своим единственным глазом на работавших в огороде людей. Второй глаз, затёкший и затянутый поблекшей плёнкой, лишь изредка открывался, что доставляло коту неудобство, и он то и дело теребил его грязной лапой.
- Кыш отсюда, урод! – закричал мужик, подняв лопату и пригрозил животному со свирепым видом, - Вишь, Лена, какого гостя занесло! – кивнул он жене.
- Оставь ты его, Лёш, - устало поднялась с колен хозяйка, - бездомный, видать!
- Во-во, ты на его рожу посмотри! – не унимался Алексей.
 Кот зло посмотрел чету Рогожиных, изогнул взлохмаченную запылённую спину и зашипел.
 Алексей кинул в него комок земли, попав в кошачью лапу. Чёрный кот подпрыгнул и исчез по ту сторону забора.
- Зря ты… - укорила мужа женщина.
 Утром около магазина Елена Рогожина услышал разговор двух баб. Они стояли возле магазинного крылечка и, покачивая головами, обсуждали деревенские новости.
- Ужас просто! – тётка в наброшенном на плечи платке горестно вздыхала и теребила за рукав собеседницу, - Утром в стайку зашла, а там не одной живой курицы! Лежат, голубушки мои, мёртвые! – она заплакала.
- Успокойся, Тось! – вторая женщина погладила тётку по плечу, - Лето только началось, других купить успеете! А отчего умерли-то, не знаешь?
- Кто ж его знает, все как одна под насестом! Может, мор какой, а?
- Ох, беда… - поддакнула вторая.
- Мужик мой кота какого-то во дворе видел. Чёрный, говорит, одноглазый. Еле прогнал! А тот шипит, лапой грозит. Васька говорит, что чуть на него не набросился!
- Вот беда-то!
 Рогожина не стала подключаться к этому разговору и быстро пошла к своему дому. Опять этот чёрный кот! Действительно, странный котяра!
Им-то с Алексеем что, они на лето только в деревню приезжают, а вот местным, да!
 Так и забылось бы это происшествие с курами, если б ночью случайно не разбудил Елену Алексей. Услышав какой-то скрежет, он молча поднялся и подошёл к окну. Елена видела, как, отодвинув занавеску, отпрянул муж, непроизвольно закрывая лицо руками. Пытаясь что-то сказать, он то и дело показывал пальцем в окно и не мог произнести ни слова. Испуганная, она соскочила с кровати и подбежала к Алексею. Скользнув взглядом по стеклу, Рогожина почувствовала, как предательски подкосились ноги, и в горле застрял испуганный вскрик - прямо на них смотрел тот самый чёрный кот, взъерошенный, с оскаленной мордой. Единственный глаз смотрел злобно, а в зрачке отражались их с мужем перекошенные лица!
 Алексей успел поддержать жену. Он по инерции задёрнул занавеску, и супруги обессиленные опустились на пол.
- Что это он?! – у Елены дрожали губы, - Откуда он взялся на нашу голову? – она уткнулась мужу в плечо и зарыдала.
Пришедший в себя Алексей промолчал и продолжал вслушиваться шорохи за стеной, гладя супругу по голове.
- Что это я? – ни к кому не обращаясь, вдруг спросил он, - Здоровый мужик, а какую-то кошку боюсь?!
 Подведя супругу к постели, Рогожин осторожно прикрыл её одеялом.
- Я сейчас! – шепнул он ей, - Только с этой тварью разберусь!
 Кота под окнами уже не было. На земляной завалинке чётко отпечатались кошачьи следы. Их было много, он почти спрессовались, и было видно, что не один час этот чёрный демон просидел под окном.
- Эй, котяра! – крикнул в темноту Алексей, - Страху хотел нагнать?! – он погрозил кулаком, - Я тебе нагоню, тварь такая!
В Девятовке началась чёрная полоса: то куры подохнут, то гуси у кого-нибудь пропадут, как будто и не было их вовсе. А у Степана Чадова свинья чахнуть стала. Чем только не отпаивал, даже ветеринара из района привёз. Тот разводил руками и давал какие-то советы, выписал порошки для добавки в корма, да только всё-равно подохла хрюшка. Так и не выяснили, от какой болезни.
 Самое страшное началось потом - стали умирать мужики. Один, второй, третий…. Непонятная сила начала косить мужское население девятовцев. С утра здоровый, вроде был, к обеду занемог, а к вечеру из дома уже раздавался бабий вой, и все понимали, что в этот дом пришла беда. По заключению районных врачей все смерти происходили молниеносно, болезнь протекала всего один день, но факт смерти был всегда один – сердце. Странно: если инфаркт, то почему в течении дня?
А потом кто-то вспомнил про чёрного одноглазого кота. Связав все ниточки, уточнили, что его всегда видели во дворах тех домов, где впоследствии появлялись покойники.
 Мужики собирались кучками, строя различные предположения, бабы боялись выходить из домов и строго-настрого запретили ребятишкам гулять на улице.
 Участкового забросали жалобами, и он, растерянный, ничего не понимающий, принимал участие в мужских сходках.
- Савелич! – однажды на одном таком неофициальном собрании обратился к нему кто-то из мужиков, - Узнай-ка насчёт бирюка того, что недавно в дом Матрёны-колдуньи въехал! Кажись ведь сын её!
- А ведь точно, Николка-Поганец появился! – хлопнул себя по коленке Степан Чадов, - Как я запамятовал, мы ведь с ним в начальных классах учились! Стоп…. – он вздрогнул, - Кеша Харитонов, Витёк Распутин, Гена Басов…. Это ж одноклассники наши!
 Все уже понимали, что умершие мужики каким-то образом были связаны с этим Николкой-Поганцем, сыном Матрёны-колдуньи, которую так боялись все жители ещё в советские времена.
- А почему Поганец-то? – поинтересовался Алексей, который  находился здесь же, стараясь внести свою лепту в разгадывание этой непростой шарады.
- Да, пакости всегда всем делал, и в классе, и на улице! С ним и не дружил никто – зверёныш ещё тот! Мать-колдунья его так звала, по имени не слышали никогда. Вот кличка и прилепилась!
 Сына колдуньи решили пока не трогать. На людях он не появлялся, во всяком случае, днём. Чем жил, на что жил – никто не знал. Потому и не вспомнили про него сразу.
 Дня через три участковый Савелич немного прояснил ситуацию. Жил этот Николка Ярдов под своей настоящей фамилией то в Черемхово в Сибири, то где-то под Омском, а теперь в родные пенаты вернулся. Но самое интересное было то, что и в тех краях от неизвестного мора гибла животина, как раз в тех населённых пунктах, где жил этот упырь, в чём уже никто не сомневался. Слава богу, людских смертей не было!
- А мы ещё думаем, чем он питается! – с обидой выдохнул на очередном сборе один из мужиков, - Нашей кровушкой и питается! Знамо, мать его всему научила. А чёрный кот – это он, точно вам говорю!
- Видел его кто вообще-то? – поинтересовался Рогожин.
- Вон Савелич и видел! – мужик указал на участкового.
- Да…., - уточнил тот, - точно! Глаз ведь у него бельмом подёрнут! Вот, чёрт! – Савелич виновато посмотрел на окружающих, - Как-то не очень верится во всю эту бесовщину. Мне тем более не положено верить!
 Решили отправиться к колдуньему дому, чтобы окончательно развеять все сомнения. Пошли вечером человек пять, у остальных нашлись неотложные дела, но их никто не осуждал, потому что бояться кота – это одно, а бояться Чёрного Демона в человеческом обличье – это другое!
 Они не успели. Дом стояла на окраине, поскрипывая незапертой калиткой. В пустой комнате гулял ветерок, подвывая в трубе, отчего самым отважным становилось не по себе. Холодок пробирался под одежду, отчего Степан Чадов невольно поёжился:
- Действительно, ведьмино гнездо!
- Ушёл, Поганец! – с сожалением вздохнул участковый, - даже прописаться не успел. Я у него только паспорт и посмотрел….
Я так думаю, что мстил он вам за что-то: то ли за обиды детские, то ли от зависти на вашу жизнь благополучную!
- В образе кота высматривал всё, а потом уже человеком свои тёмные дела творил! – продолжил мысль Савелича Алексей, - Вот и получается, что верь не верь, а всё это на самом деле так!
- В розыск я его, конечно, подам, - разъяснял мужикам участковый, когда шли обратно, - Только вот что ему предъявлять буду: с поличным не пойман, улик никаких….
- И будет так скитаться по стране упырёнок этот, скотину морить, страх своей кошачьей мордой на людей наводить! – разочарованно сказал Чадов.
 Чёрный кот и вправду исчез. Перестала гибнуть скотина, не стало внезапных человеческих смертей. По осени сгорел ведьмин дом, за что бабы ругали мужей, предрекая возвращение Чёрного Демона.  А тот, наверно, гулял уже по другим местам, наводя ужас на сельчан своим единственным глазом и злобным оскалом кошачьей пасти….
 А вот верить в эту историю или нет – каждый решает сам.

                                                                СУД БОЖИЙ

 Говорят, что нет на свете ничего тяжелей, чем груз на сердце. Казалось бы и не совершал ничего такого, а он, груз этот, всё давит, и нет способа избавиться от этой непомерной ноши. В таких ситуациях люди идут в церковь. А в этом случае всё было по-другому….

 
 Август затихал, но до начала учебного года оставалось ещё несколько дней. Школа готовилась принимать своих питомцев, поэтому уборщицы с упоением натирали полы и до блеска начищали окна классов. Учителя собирались в кабинете завуча, готовя школьные программы и привыкая к расписаниям уроков.
 В один из таких дней и пришло письмо из РОНО с просьбой прибыть всем преподавателям на районный педсовет. Хочешь, не хочешь, а ехать надо!
 Хоть и не так далеко до райцентра, а целый день потратишь, пока вернёшься. Дороги плохие, недавно дожди прошли, так что часа четыре по лесу на автобусе потрястись придётся!
 Молодой учитель музыки забежал домой.
- Зачем вызывают-то? – поинтересовалась жена.
- Как всегда, наверно, указания перед занятиями!
- А ваши-то где?
- Да на остановке уже. Бежать надо, скоро автобус подойдёт!
- Сапоги с ремонта забери, пожалуйста! Всё никак съездить не могу!
Улыбнувшись, учитель обнял своего трёхлетнего сынишку, прижал к своему плечу супругу:
- Заберу! – шепнул ей на ухо.
В РОНО пробыли недолго: кто-то получил грамоты, кого-то наградили подарками, районное начальство провело беседу по поводу предстоящего учебного года.
На автостанции вся делегация расстроилась: до рейсового автобуса ждать несколько часов! И тут кто-то предложил отправиться пешком. Мол, не ехать окружным путём, а срезать путь по воде, благо, Вятка – река судоходная и нет-нет, а какой-нибудь лодочник подрабатывал, перевозя нежданных пассажиров на другой берег. Женщины, конечно, отказались, а трое мужчин, в том числе и учитель музыки, решили воспользоваться этим решением.
Забрав в ателье сапоги жены, он с товарищами отправился на речной берег.
- Засветло доберёмся! – потирал руки один из коллег, - Надо только огонь разжечь! – посоветовал он ничего не понимающим мужчинам, - Ну, это знак такой перевозчикам!
 Костёр уже догорал, но с того берега никого не было.
- Пойду, пройдусь, может, на этом берегу кого встречу! – сказал учитель музыки и скрылся в прибрежных кустах.
 Дымок с того берега всё-таки заметили. Вместе с лодочником долго кричали и ждали товарища. Потом забросили в лодку его вещи, чтобы передать жене, и отплыли восвояси, надеясь, что он вернётся вместе с остальными на автобусе.
 Учитель музыки не появился дома ни через день, ни через два, ни через три…. А через неделю с проплывающего по реке теплохода заметили всплывший труп. По ориентировке отправили телефонограмму в посёлок. При опознании в личности погибшего уже никто не сомневался.
 Второго сентября вся школа хоронила любимого учителя. От горя слегла мать, а через некоторое время и жена, забрав ребёнка, навсегда уехала в неизвестном направлении.
Милиция, конечно, завела дело, но вскоре оно было закрыто, поскольку предъявить обвинение было некому. Так и осталось оно с пометкой «смерть по неосторожности».
 А через много-много лет к сестре погибшего учителя пришёл старик. Он нерешительно переминался с ноги на ногу, прежде чем войти, а потом долго молчал, сидя на табурете.
- Хочу рассказать тебе всё. Только ты не перебивай меня, я сорок лет носил этот груз в своём сердце, терпел, ночами не спал!
 Старик вздохнул.
- В тот день я, как всегда, дежурил на берегу. Сама знаешь, денег у нас в то время кот наплакал, вот и занимался иногда извозом. Кого на тот берег, кого на этот. Три рубля – это ж тоже деньги…. Сижу я, значит, жду и вижу – на другом берегу костёр замаячил: знать, ждут меня на том берегу! Пассажиров было трое, да и узнал я их – учителя из нашей школы.
Сели они в лодку, вещички свои закинули. А уже на середине реки заспорили двое о чём-то. Я не прислушивался, не вникал, поскольку не моё это дело. Сцепились они, а тот, что постарше, возьми да ударь другого, а потом ещё с силой за борт толкнул. Я хотел, было, остановиться, но старший как рявкнет:
- Доплывёт, молодой ещё!
А я всё на воду поглядывал, не покажется ли…. На берегу двое меня стращать начали: мол, тебе хуже будет, о детях своих подумай! Ещё и денег немного дали…. Вобщем, договорились говорить одинаково. А это значит, что в лодке его не было. Пропал где-то на берегу, искали, кричали, но так и не нашли….
 Старик вытер накатившиеся слёзы:
- Не знаю, простишь ли…. Вряд ли. Я столько лет в себе эту тяжесть ношу, уже и свидетелей-то живых, кроме меня, никого не осталось, а всё болит душа, не успокоится. Всё сужу себя столько лет, и засудить не могу…. Хошь, в милицию иди, хошь, сама меня накажи! А я, давеча, помирать надумал. Вот сходил к тебе сейчас, рассказал, и спокойнее стало. Стало быть, пора мне…. А то ведь покоя нет, всё твоего брата вижу….
 Старик поднялся, поклонился изумлённой женщине и вышел за дверь.
Вот такой он – суд божий….

                                                             ЗАЯЧИЙ ХОЛМ

 Время безжалостно катило жернова истории.
 Заячий Холм – село большое, в давние времена именно сюда приезжали люди из близлежащих деревень на еженедельный базар. Кричали торговки, смолили свои самокрутки мужики, из накрытых платками плетёных корзин высовывали головы куры и гуси, приготовленные для продажи. За деревянными прилавками продавцы расхваливали свой товар, а покупатели с серьёзным видом торговались за каждую копейку, хотя все знали, что цена останется прежней. Ну, почти прежней! Это был праздник, который не пропускал ни один житель Заячьего Холма.
 Никитка Кожан тоже любил этот день. Ему нравилось, как соседские бабы в узорчатых поневах важно ступали в кожаных сапожках по пыльным улицам, как молоденькие девчонки, стараясь не попасть на глаза родителям, собирались в стайки и осторожно пробирались задними дворами к торговой площади. Десятилетнему мальчишке казалось, что нет лучше и красивее праздника на свете, чем этот базарный день!
 Вот и в это раз Никитка видел, как отец, местный кузнец Ерофей Кожан, спешил на базар. Он шёл размашистым шагом в своей белой, отделанной тесьмой рубахе с надвинутым на глаза картузе. Блестели надраенные ваксой сапоги, и мальчишка понимал, что такого видного мужика, как его отец, не отыскать во всём селе. Следом за отцом семенил с тачкой Ванька Горбыль, подмастерье, который уже несколько лет учился кузнечному делу. Придут они на базар, разложат на виду откованные серпы, косы, гвозди острющие, тут их и окружат всезнающие мужики, начнут цокать языками да нахваливать Ерофея за талант. А он будет только отмахиваться, кивая на Ваньку – его, мол, работа, это у него талант!
Жаль, отец не видел кузнеца в Никитке.
- Твоё дело учиться, сынок! Не хочу, чтобы ты всю жизнь, как я возле наковальни провёл. Вот выучу тебя, ты в город уедешь, семью заведёшь, - мечтательно говорил он, прижимая к себе сына, - а я буду приезжать к вам в гости и чаи распивать с невесткой да внуками. Из большущего самовара, из фарфорового блюдца с зелёной каёмочкой…. Красиво, да?
 Мальчишка кивал головой, и не было ему никакого дела до будущей невестки отца и внуков, о которых он мечтал. Жаль было маму, которая пять лет назад сгорела от чахотки. За это время начал стираться в памяти её образ, оставался только запах рук, запах пышных волос, к которым он так любил прижиматься.
Счастливый Горбыль, думал Никитка, всегда рядом с отцом! А он видел его только по вечерам, да и то, когда засыпал. Отец тихо ужинал, целовал сына и уходил к себе за занавеску.
 Поговаривали, что Ванька связан с красными партизанами, но только доказательств не было никаких. Люди старались как можно меньше говорить на эту тему, себе дороже, мало ли что! Иногда в Заячий Холм наведывались белые эскадроны, но о Горбыле все молчали. Может, жалели, может, боялись….
Отец с Ванькой давно уже ушли на базар. Догорал полдень, и солнце нещадно палило даже через окна. Никитка надумал сбегать на площадь, решив не попадаться отцу на глаза. Потом услышал какой-то шум и крики, как раз там, на базаре. Босиком выскочив из дома, он понёсся по разомлевшей от жары улице.
Среди скопления людей гарцевали на конях несколько казаков. Один из седоков, видимо, старший, размахивал нагайкой и грозно кричал на испуганную толпу:
- Ух, змеиное логово!
 Вздыбленный конь ринулся на толпу, которая охнув, хлынула, было, назад, да встал позади казачий конный строй, не дав сбежать никому. Завыли наряженные бабы, и грустно опустили головы мужики.
- А ну сказывайте, кто ещё из красного быдла окопался в вашем гадюшнике? – не унимался казак, хлестнув нагайкой стоящего ближе всех сельчанина.
 В самом центре площади в пыли лежал какой-то человек. На белой рубахе расплывалось большое тёмное пятно, и Никитка не сразу узнал отца. Узнав, бросился вперёд через испуганную толпу, упал на колени и нерешительно тронул его лицо:
- Отец!
 Намокшие от жары кудри прилипли к остывающему лбу. На выбритую щёку села муха, и мальчишка машинально отмахнул её в сторону. Увидев неловко вывернутую ногу отца, провёл рукой по пыльному сапогу. И… заплакал.
 Один из спешившихся казаков схватил его за шиворот и потащил в сторону.
- А ну погодь! – крикнул старший, спрыгивая с седла.
- Пацан, господин хорунжий! – начал, было, казак.
- Сам вижу, не девчонка! – осадил его офицер. Он схватил Никитку за ухо и больно притянул к себе, - Часто к вам красные приходили?
 Мальчишка плакал, размазывая слёзы по лицу, и не понимал, почему его отец, сильный и красивый, лежал, на пыльной базарной площади, раскинув свои жилистые руки, и не мог защитить его, Никитку, от этого страшного человека.
- Отпусти мальчишку!
Хорунжий вздрогнул от неожиданности и оглянулся на голос.
- Горбыль! – пронеслось по толпе.
Ванька Горбыль подошёл к офицеру:
- Отпусти мальчишку! – повторил он, - Малец ведь совсем: для него всё едино, что белый, что красный. Отойдём в сторону, расскажу кое-что!
 Хорунжий посмотрел на удивлённых казаков, поправил кобуру на портупее и, хмыкнув, пошёл к покрашенной церковной ограде.
- Беги на кузницу, - шепнул ему Ванька, - Обязательно на кузнецу, понял?
- Ага!
 Никитка побежал на сельскую окраину. Уже у околицы услышал позади одинокий выстрел, хотел вернуться назад, но возле кузницы увидел спешащих к нему людей. Много людей, с винтовками и красными бантами на груди. А потом споткнулся, упал на землю и заревел, обхватив руками ободранные колени.

- Проснулся, как хорошо! – тринадцатилетняя соседская девчонка Нюрка заботливо поправила соломенную подушку под Никиткиной головой. Она шла возле телеги, то и дело трогая ему лоб.
- Чего ты? – недовольно покрутил головой Никитка, - Я не больной!
- Лежи! – нахмурила брови Нюрка.
- А мы где?
- Я тебе сейчас такое расскажу, такое! – девчушка, забыв про свою строгость, тараторила без умолку, - Мы с красными уходим. Почти полсела уходит. Те, кто не захотел, остались. А ты вот заболел, два дня, как болеешь! От перенапряжения, наверно, так дядя Андрей говорит, командир!
 Никитка вспомнил отца с кровавым пятном на груди, Ваньку, идущего с казачьим офицером. Сдавило грудь, заболела голова.
- Знаешь, говорят, что Горбыль застрелил того беляка. Прямо возле церкви и застрелил! Только его потом казаки шашками порубали… - не унималась Нюрка, - Потом их вместе и похоронили, Горбыля и отца твоего. Только ты уж потерпи. Папка мой говорит, что ты с нами жить будешь, здорово, правда? Значит, ты теперь брат мой, поэтому болеть я тебе не дам!
Скрипели телеги, фыркали уставшие лошади, и разросшийся красный отряд уходил всё дальше и дальше от Заячьего Холма, некогда большого села, с единственной церковью на всю округу….
- Тебе повезло, всем повезло! – снова услышал Нюркин голос Никитка.
- Почему?
- Потому что Ванька Горбыль красным был, потому что отряд дяди Андрея как раз в Заячий Холм шёл. Не знаю зачем, не бабьего ума это дело, но только если бы не они, полсела казаки постреляли бы!
- Отца-то за что… - вздохнул Никитка.
- Так он же казака ударил, когда те у людей товары забирать стали!
 Никитка закрыл глаза. Подумал о том, что когда-нибудь он обязательно станет большим красным командиром, как дядя Андрей, а то и главнее. Будет ездить на гнедом коне, и наказывать тех, кто обижает простых людей. Как отец….

                                                                СПАСЕНИЕ

Ноябрь набирал обороты по всей сибирской шири. Начало месяца, больших морозов пока не было, но реки уже начали подмерзать, а лёд, ещё не окрепший и чуть запорошенный снегом, предательски потрескивал под ногами.
« Вот утону, так будет тебе весёлая жизнь!» - ругался Максим, всё дальше уходя прямо по речке  от мостоотрядовского городка. Речка петляла среди поросших по берегам кустов, и их тени мрачно отражались при лунном свете на недавно выпавшем снегу.
 Сегодня вконец поругался с начальником участка. Максим сам, конечно, не сахар, но так себя унижать он позволить не мог! Водитель второго класса, да у него опыта не занимать, а посадили на какой-то убогий столетний миксер, который и ремонту-то давно не подлежит! Вон Лёшке Стругацкому и то уазик дали, а за что спрашивается? Он без году неделя водителем! Месяц Максим ещё терпел, пытаясь вдохнуть жизнь в эту покалеченную технику, даже два рейса на мостовые опоры сделал, а сегодня опять полный швах – сдох допотопный аппарат. Максим к начальнику, а тот ремонтируй и всё! Слово за слово…. Психанул Максим, наговорил «в три короба» шефу, и, не переодеваясь, рванул прямо в Посольское, благо до него было не больше десяти километров. До утра где-нибудь пересижу, а с утра до города на автобусе, думал он, вот и пусть потом в конторе разбираются, кто прав, а кто нет! С его-то профессией не пропадёшь! А вещи потом можно забрать, нет такой проблемы.
 Ухнуло под ногами, вздрогнул лёд, и Максим не сразу понял, что проваливается в чёрную пучину. Зашлось сердце, едва ледяная вода коснулась тела. Она мгновенно проникла сквозь робу, и кирзовые сапоги, превращаясь в пудовые гири, потащили вниз. С открытыми от нахлынувшего ужаса глазами, Максим осознал явное приближение своей гибели. Он яростно махал руками, пытаясь определить местоположение спасительной поверхности. Чернота, сгустившаяся со всех сторон, стучала в воспалённом мозгу -  конец, конец! В лёгких заканчивался воздух, и в отчаянной попытке Максим попытался сбросить ненавистные сапоги. Злость на себя, на свою беспечность придавала силы, и ему удалось скинуть один сапог, другой. Теперь телогрейка! Господи, какой же тяжёлой бывает зимняя одежда!
 Глоток свежего воздуха ударил в мозг и теплотой пронёсся по замерзающим жилам.
Уже не чувствуя холода, Максим плыл. Не было ни страха, ни радости от чудесного спасения. Да и спасения ли, коли, не было видно вокруг ни берега, ни звёзд над головой!
 Максим почувствовал, как чьи-то руки схватили его за запястья и потащили вперёд. Захлёбываясь, он пытался рассмотреть своего спасителя, вот только брызги, что летели прямо в глаза, да учащённое дыхание незнакомца сливались в единую картину. Чернота…. Внизу, вверху, впереди.
 Максим спал. Вернее, ему казалось, что спал. Он явно видел, словно на кадрах кинофильма, как пробирались они запорошенными огородами  к освещённому фонарём дому. Переставший чувствовать замёрзшие ноги, Максим хлопал себя по леденеющим плечам.
- Потерпи! – с сочувствием посмотрел на него жилистый парень, тот, что так кстати оказался в нужное время на безжизненном ночном берегу. « Он что, не мёрзнет что ли?» - почему-то равнодушно мелькнула мысль.
 В доме играла музыка, и пришлось долго стучать в окно. Тепло, словно эфир пахнуло в лицо, когда в проёме распахнутой двери показалось милое девичье личико. Максима провели прямо к топящейся печи и усадили на старый диван, приютившийся у стенки.
 Несколько пар сидели за столом и шумно обсуждали какие-то новости, совсем не обращая внимания на гостя. Максим удивился, что так и не увидел ни магнитофона, ни какого-нибудь плейера, откуда бы лилась эта красивая и очень грустная мелодия.
- Выпьешь? – подошёл его спаситель.
- Да, - кивнул головой Максим, но захотелось спать. Он так и уснул сидя, прислонив голову к диванным поручням. И ему было абсолютно всё-равно, кто эти люди, как их зовут и по какому поводу они здесь собрались. …
- Ну и зачем ты на берег пошёл, Миша? – послышалось откуда-то издалека.
- Веру свою встречал, дядь Макар! – шмыгая носом, оправдывался парень.
- Пять лет, как уплыла, а ты каждый год ходишь! – недовольно кряхтел старческий голос.
- Вернуться обещала.
- Вернуться! Она до тебя утонула, какое такое возвращение теперь!
- Вот-вот, - вставил кто-то, - лежишь под своей корягой, вот и лежи! Да ещё этого заморыша притащил! Если б из наших был, а то….
- Заткнись, Федька, - вспылил Миша, - тебе о чём говорить? Ты со своей Еленой Прекрасной бултыхнулся в речку на машине, там и притаись!
- Ага, у них теперь всё на двоих: и тина, и песок! – хохотнул один из гостей.
- Кто бы рычал…. – обиделся Федька.
 Звякнули рюмки.
 «Забавно всё, - думал Максим,-  и дом этот, и утопленники. Тёплая печка, мягкий диван, музыка». Потом голоса стали удаляться. «Может, и не тонул я вовсе?» - пришла запоздалая мысль.
 Почувствовал, как кто-то бьёт его по щекам. Открыв глаза, увидел испуганного Лёшку Стругацкого. Тот, стоя на коленях,  яростно пытался разбудить Максима.
- Ох! – выдохнул он, едва заметив вздрогнувшие веки.
- Ты откуда? – не понял Максим, садясь на землю. Она была мёрзлой, и холод тонкой змейкой начинал проникать под спецовку. Ноги, колени, грудь. Заметил, что нет сапог, нет телогрейки, нет шапки. Возвращалось сознание чего-то страшного, уже свершившегося.
- Ты чего, дурак, вытворяешь?! – кричал Лёшка, - Сергеич всю округу на уши поднял, когда догадался, что ты ушёл! Да ещё на ночь!
 В машине опять вернулось ушедшее тепло. Успокоившейся Стругацкий крутил баранку и поглядывал на Максима:
- Да, брат, устроил ты переполох! Ладно, я догадался, что ты в Посольское направился! - Он самодовольно хмыкнул, - Представь: ночь, холод. Все разбрелись на твои поиски, а я по следам, да к речке! Дальше соваться не стал, вижу, лёд ещё не устоявшийся. Ну, думаю, на тот берег ты перебрался. Чудом, но сумел. На машину и на другую сторону! Крюк через Посольское пришлось давать. Вот в той развалюхе тебя и нашёл! На весь берег одни эти стены!
« Если б ты видел что это за развалюха!» - хотелось сказать Максиму, но передумал.
- Повезло. Одного понять не могу, как это ты не замерзнуть умудрился? – всё философствовал Стругацкий, - Ни костра тебе, ни крыши над головой, даже одежду куда-то раскидал, а как-будто с печки выполз, а? Бегал всю ночь что ли?
- Бегал! – кивнул головой Максим. Ничего не хотелось рассказывать, тем более никто не поверит в этот странный сон с чудесным спасением. Всего ночь прошла, а как всё изменилось….
- Да! – неожиданно вскрикнул Лёшка и едва не перевернул уазик на повороте, - Тебе миксер новый идёт! Старый в город на базу, потому как ресурс свой выработал! Это не я, это Сергеич сказал. Так вот. Конечно, у тебя второй класс, опыт опять же…. А мне от этого драндулета никуда не деться!
- Дурак ты!- едва слышно сказал Максим.
- Чего?
- Ничего, на дорогу смотри!

                                            ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

 Что за май нынче выдался, подумал Николай, сворачивая на обочину, жарит, как в середине лета! Июль, не иначе! Кондрашов уже, поди, Девичьи Горки прошёл, а может, и ночевать там остановился. Дальнобой, вообще, дело неблагодарное – сегодня ты на коне, а завтра под ним. Так и утром сегодня случилось, когда два ската на «выстрел»! Егорка Кондрашов помочь, было вызвался – напарник как-никак, но Николай отговорил: езжай, мол, до самих Горок, там и встретимся, а здесь с колёсами этими сам разберусь, зря что ли две запаски вожу!
- Ну, смотри, Николай Иваныч, вдвоём бы сподручнее!
 Егорка упылил, а он часа четыре провозился, не меньше, да ещё жара эта чёртова! Терпи Вавилов, говорил сам себе. Пока чайку попил, пока советы шоферские на стоянке послушал, тут уже и время далеко за полдень перевалило. Надеялся Егорку догнать, так ещё и шланг топливный лопнул в пути!
 Николай съехал с обочины в прилесок и заглушил мотор. Минут пятнадцать передохнуть надо, дал он себе установку, воздухом подышать. Тем более, судя по навигатору, до Девичьих Горок тридцать километров осталось!
 Берёзова роща была хороша! Шумели верхушки деревьев, а по зелёной, ещё свежей и незапылённой траве, сновали муравьи. Вот работяги, усмехнулся Николай, нам бы, людям, ваши заботы! По крайней мере, муравьям пробитые колёса не надо перекидывать! Ему понравилась эта мысль, и он с блаженством вздохнул полной грудью.
 Отойдя подальше от муравейника, прилёг на траву, закинув руки за голову. Всего десять минут, успокоил он себя, а Кондрашов подождёт, всё-равно, наверно, ночевать собирается, меня ожидаючи!
 Выбил его из забытья страшный взрыв. На лицо упали комки перегнившего дёрна, вырванного вместе с корнями травы, и Николай испуганно вскочил на ноги. Что это?
 Откуда-то из кустов выскочил человек, одетый в военную форму, с наганом в руке:
- Почему без оружия? – зло прокричал он Николаю, наставляя пистолет прямо ему в лицо, - Куда дел винтовку, спрашиваю?!
 Ничего не понимающий Вавилов, ошарашено посмотрел по сторонам. Беспорядочно бежали солдаты. Кто-то передёргивал затвор и, оборачиваясь, не целясь, стрелял в ещё не видимого противника, кто-то просто отступал, пятясь назад, и тоже стрелял. Выстрелы, крики, мат…. Вдалеке ухнул новый взрыв, и Николай непроизвольно втянул голову в плечи: что за чертовщина? Учения, фильм снимают?
- Командир, - обратился к офицеру Вавилов, но тот, подняв вверх наган, уже  ринулся к отступающим солдатам:
- Назад, мать вашу! Всех под трибунал отправлю!
Чушь какая-то, подумал Николай, как бы издалека наблюдая за происходящими событиями, война что ли? Да и форма у всех, как в сорок первом году!
 Совсем рядом раздался взрыв, и Вавилова снова осыпало дёрном. Да ещё что-то просвистело рядом. После этого по-настоящему стало страшно.
 Офицеру удалось остановить своё воинство.
- В атаку! – зычно гремел командирский голос. Солдаты останавливались, подчиняясь приказу, и нерешительно топтались на месте, виновато опуская глаза.
- Вперёд, неоперуши! – снова крикнул офицер, а из-за покореженных взрывами берёз выползала серая людская масса с автоматами наперерез. И выстрелы…. Немцы, ужаснулся Вавилов, как же так!
 Он побежал. Побежал прочь от этого грохота, от этого воздуха, перемешанного с кровью и порохом. Побежал от своего страха.
 Взрыв прервал его бег, бросив на землю взрывной волной, и оглушил нескончаемым звоном в ушах. Конец, подумалось, как о постороннем.
…. Солнце клонилось к закату. Сколько ж я проспал, ужаснулся Николай и посмотрел на часы: восемь часов вечера! Да Егорка его со свету сживёт и пристыдит ещё! А потом вспомнил про свой сон. Эко разморило, надо ж так!
 Всю ночь в придорожной гостинице Девичьих Горок он ворочался на кровати и никак не мог уснуть. Егорка, просыпаясь от скрипа его кровати, всё вздыхал и, укутываясь в одеяло, сразу засыпал, умилённо улыбаясь, видимо, приятным сновидениям.
Тебя бы под взрывы, посмотрел бы я, пришла внезапная мысль. Дурак, о чём думаю? Какие взрывы?
 Но утром всё-таки уговорил напарника пройтись по центру.
- Нагоним, первый раз что ли? - сказал он Кондрашову, на что тот, к удивлению, согласился.
 А Вавилову хотелось найти памятник павшим героям. Не может быть, чтобы не было такого памятника! Нашли. Показала женщина, гуляющая с ребёнком. Здесь, на табличке этого монумента, Николай нашёл то, что хотел увидеть: имена бойцов и год гибели. 1941.
- Все полегли как один! – послышалось позади. Вавилов обернулся и увидел седоволосого старика с орденскими планками.
- Страшные бои были? – спросил он.
- Ещё какие…. – старик подошёл к монументу, - тридцать два человека. Новобранцы, петушки ещё…. Винтовки только-только в руки взяли. И старший лейтенант Некрасов, командир их. Говорят, ни один не отступил, до последнего солдата немцев держали. Так вот….
- А Вы здесь же воевали?
- Нет, сынок, я под Сталинградом…, - старик поклонился, посмотрел на Вавилова и Егорку, который внимательно слушал их разговор, и добавил, - Главное, чтобы помнили!

                                                          ЧЁРНЫЙ ПЁС

 Тяжела ты, шоферская жизнь! Серой лентой вьётся шоссейная дорога по равнинам да перевалам, через неизвестные посёлки и города, в которых живут совсем незнакомые доселе люди, то соединяя, то перемалывая в жерновах страстей человеческие судьбы!
Митька достал сигарету, прикурил, придерживая одной рукой баранку, мимоходом скользнул взглядом по боковому зеркалу. Чисто! Оно и правильно, в эти ранние часы редко встретишь на трассе хоть какой-нибудь автомобиль: дальнобойщики отсыпаются после своих ночных «гонок», а частники ещё и не проснулись, поди!
Только тебя, Митьку Самохвалова, мотает жизнь по России-матушке, и нет твоей дороге ни конца, ни края! А всё потому, что не знал ты другой жизни, кроме этой, где ночёвки в кабине и обеды в придорожных закусочных навсегда определили твою дальнейшую дорогу, вроде вот этого шоссе, которое тянется бесконечной лентой к самому горизонту.
Митька достал ещё одну сигарету, чиркнул зажигалкой и углубился в свои совсем нерадостные мысли.
Надо же, странно получилось сегодня ночью! Вчера, уже ближе к вечеру, тормознула его у дороги одна девица. Думал так, «плечевая», распахнул ей дверцу, как джентльмен. Оказалось по-другому! Из Сердобска добиралась в свою деревню, на автобус, говорит, опоздала. Молчаливая девчонка, на первый взгляд лет двадцати, только взгляд какой-то тяжёлый, потухший. Митьке даже показалось, что совсем древняя старушенция рядом сидит, аж не по себе стало!
Возле Дальнего Хутора на крайний дом указала. Он удивился сначала: молодая девушка, а живёт одна на самой окраине, до ближайшего строения метров двести. Дом вполне приличный, огород ухоженный, забор сносный, и калитка не скрипит. Почему-то особо запомнилась калитка.
А дальше, как во сне. Помнил только накрытый стол, невесть откуда взявшаяся поллитровка, его хвастливые речи о шоферской доле. То ли разжалобить хотел, то ли действительно накатило! Да и девчонка впервые заулыбалась, за занавеску потянула. А он что, мужик холостой, хваткий!
Вот только ночью проснулся в холодном поту, надавило на сердце ледяное предчувствие. Глянул, а рядом старуха лежит, морщинистая вся, и волосы седые раскинутые на подушке! То ли спит, то ли притворяется, а ему уже всё-равно: соскочил с кровати, второпях одеваться начал, а потом полураздетый и выскочил на крыльцо!
Из будки вылез чёрный пёс, зарычал, пригнул к земле голову, словно, к прыжку приготовился. Пасть оскалил. Надо же, сам весь чёрный, а пятно белое под глазом огнём горит, как звезда тёмной ночью!
Только Митька это потом вспомнил, а тогда рванул к машине, со всего маху захлопнул дверцу. Взревел движок, и потянулась его фура к трассе, подальше от всяких наваждений. И не видел Самохвалов, как на то же крыльцо, с которого он недавно сбежал, вышла молодая девушка в накинутом на плечи платке, чуть слышно прошептала какие-то слова, и чёрный пёс рванул вперёд, в одном прыжке перемахнул через ограду и помчался через поле навстречу наступающему утру.
Впереди показалась кафешка, и Митька свернул на стоянку к приютившимся в сторонке грузовикам.
- Митяй! – услышал Самохвалов, - Ты что, всю ночь в догонялки играл?!
Из «Мана» вылез Валерка Чернов. Растрёпанный, с заспанными глазами, он походил на пойманного на каком-то проступке подростка, и Митька невольно улыбнулся:
- Завтракать пойдёшь?
- Умоюсь только!
Они ели яичницу, запивая кофе, и Самохвалов всё порывался рассказать Валерке о своём ночном происшествии, но не мог никак начать, а потом и вовсе решил приберечь свой рассказ на более удобный случай.
До развилки ехали один за другим, потом фура Чернова свернула направо и, поморгав поворотами, направилась в сторону Вологды.
- Давай, брат! – по привычке напутствовал его Митька.
Он гнал автомобиль, зная, что уже опаздывает на разгрузку, поэтому торопился и курил одну сигарету за другой. «Бросать надо…» - промелькнула мысль и тут же пропала, едва Самохвалов увидел в зеркале обгоняющий его грузовик.
- Ты что, дебил?! – выругался Митька, - Куда летишь, придурок?
«Камаз» шёл на всех парусах. Обдав Митькину фуру чёрным дымом, он вырвался вперёд. Но что такое «Камаз» по сравнению с «Вольво»? Едва придавив газ, Самохвалов догнал наглеца и вдруг оторопел: прямо по курсу, на шоссе сидел чёрный пёс.
Вжав до полика педаль тормоза, Митька почувствовал, как зашлось сердце. Завизжали тормоза, все двенадцать колёс вцепились своими протекторами в пористую гладь асфальта. Впереди перекрёсток, как он мог забыть?!
Митька видел, как «Камаз» на всей скорости врезался в трубовоз, как отлетевшая часть кабины, словно в замедленной съёмке старого кино, пролетела над дорогой и упала в кювет, навсегда разрешив спор своего хозяина между жизнью и смертью.
Пёс сидел неподвижно, глядя на Митьку. А тот трясущимися руками никак не мог открыть дверцу, а потом, открыв, неуверенно опустился с подножки на одеревенелые ноги.
- Пёс, - шептал Самохвалов, - ты спасал меня, да? Ты меня спасал?
Митька протянул руку, хотел погладить животное, но пёс отошёл в сторону, почему-то зевнул, а потом засеменил прочь от трассы в близлежащие кусты….

Существует шоферское поверье: если на трассе появляется чёрный пёс - быть беде.

                                                             ИВАН ИЛЬИЧ

 Иван Ильич повернулся набок и вздохнул. Интересно всё же устроена жизнь! Вон рядом Анна лежит, закуталась в одеяло и спит. А как иначе? В доме всё ладно, спокойно. У детей, слава богу, всё хорошо! Егорка каким-то большим начальником работает, а Тонька, дочка, вообще за границей живёт! В Германии. Да и внуками бог не обидел, пятеро их у Ивана Ильича.
Почему-то вспомнилась прошедшая жизнь. И тут в памяти выплыл случай, после которого вся эта жизнь пошла совсем по другой колее. А ведь могло быть всё по-другому….
Иван Ильич крякнул, осторожно свесил с кровати ноги. Проснулась Анна:
- Чего ты?
- Спи, я сейчас! – нежно поправил на жене одеяло, - Я сейчас….
Он вышел на крыльцо, сел и закурил папиросу. Утренняя прохлада стелилась полоской по едва проросшей траве, а роса притаилась на ещё неокрепших зелёных побегах. Где-то на окраине прокричал петух. Ишь, ты, запаздываешь, браток! Иван Ильич улыбнулся. Он любил это время года, когда и весна, вроде бы, ушла, но и лето ещё не окрепло, только-только начинало свой путь.
Так вот, тот случай, о котором он вспомнил, как раз пришёлся на это время. А за четыре года до этого….
Когда началась война, его не взяли на фронт. Как передовому трактористу полагалась броня, да и молодая жена должна была вот-вот родить. Друзья уходили на войну, а он каждое утро ходил на МТС и возился с техникой, обучая азам пацанов да баб. Однажды не выдержал и пошёл в военкомат.
Тогда, в феврале сорок второго он пошёл в первую в своей жизни атаку. Он ещё не знал, что эта атака окажется рубежом, за которым его ждали годы мучений и боли, от которой стонало сердце, и перехватывало дыхание от безнадёги и бессилия.
Разорвавшийся рядом снаряд прервал громогласное «ура», враз отбросил в небытиё лязг гусеничных танковых траков. Он прервал все мысли, все чувства, все желания….
Очнулся Иван Ильич уже в госпитале. Рядом стоял пожилой врач, полковник, и что-то объяснял заплаканной медсестре. Его удивило отсутствие боли. Раз он в госпитале, значит, ранен! А если ранен, то должно что-то болеть!
Врач участливо посмотрел на Ивана Ильича, ещё раз что-то сказал сестричке и отправился дальше между рядами кроватей на свой утренний обход, то разговаривая с ранеными, то давая указания медицинскому персоналу.
Иван Ильич хотел подбодрить медсестру, но вдруг понял, что всё его лицо скрыто под бинтами, а главное, он совсем не чувствовал своих ног! Это потом он узнает, что жизнь его сделала такой зигзаг, от которого долгие годы будет веять холодом и страхом.
Повреждение позвоночника, чудом не ампутированные обездвиженные ноги, посечённое осколками лицо…. Это малая толика того, что узнал Иван Ильич при выписке из госпиталя. Самым страшным было то, что ему было заказано самое необходимое для человека – ходить! Долгие годы он по памяти ощущал прикосновение травы своими омертвевшими ступнями. Он бегал, ходил, сидел на берегу речки! Но потом память замирала, и он с ужасом понимал, что лежит на кровати возле натопленной печи, а за окном гуляла по улицам разыгравшаяся метель. Иван Ильич скрипел зубами, стонал и ждал смерти, которая никак не приходила.
- Ничего, Ваня, проживём! – Анна садилась возле мужа и гладила его холодные руки.
- Как жить-то, как?! – заходилось сердце, Иван Ильич опять погружался в бесконечный сон, в котором он снова бежал в атаку и видел этот артиллерийский взрыв, перевернувший всю его только начинающуюся жизнь. Четыре года на кровати, четыре года небытия. Вроде, живёшь, а, вроде бы, и нет….
Бабы советовали Анне: зачем тебе такая обуза? Есть ведь интернаты для инвалидов! И ты с дочкой спокойно заживёшь!
- Как это? – удивлялась жена, - Ведь муж он мне, разве можно так?!
А потом пришла та самая ночь, такая же тёплая, как сейчас, в которой перемешались уходящая весна и приходящее лето.
Иван Ильич почувствовал, как кто-то сел на кровать. Он удивился, поскольку если б это была Анна, он бы услышал. Они с дочкой спали в дальнем углу, а больше в доме никого не было.
Приоткрыв глаз, Иван Ильич увидел небольшого старичка. Тот смотрел прямо на него, и поглаживал его обездвиженные ноги.
- Не стыдно? – не открывая рта, спросил старик.
- Что? Ты кто такой? – прошептал Иван Ильич.
- Не стыдно, говорю? – спросил ещё раз незнакомец.
- Стыдно, да только инвалид я… - почему-то разоткровенничался Иван Ильич, и слёзы предательски выступили на глаза.
- Это в двадцать пять лет инвалид? – не унимался старик, - Дом вон запустил: крыльцо просело, правая ставенка покосилась. Инвалид….
Ивану Ильичу стало страшно. То ли сон, то ли явь….
- Ещё и не жил, а на себя уже рукой махнул. Стыд-то какой! – старичок погрозил пальцем и приподнял одну ногу Ивана Ильича, - Мы с тобой сейчас лечиться будем, лень твою выковыривать!
Иван Ильич впервые за последние годы почувствовал ломоту в ногах. Ох, чего только не делал с ними старик! Он то поднимал их вверх, то разводил в стороны, то сгибал в коленях. И такая сила чувствовалась в его маленьких ручонках, что Ивана Ильича охватил неописуемый ужас. Он вдруг закричал от жгучей боли, когда старичок схватил его за шею и согнул позвоночник.
Иван Ильич не видел, как рядом суетилась проснувшаяся жена, как плакала напуганная его криком дочка. Где-то в подсознании он видел уходящего старика и никак не мог проснуться.
Он спал. Впервые за эти годы спал спокойно, уже зная, что завтра принесёт новые впечатления и совсем другую жизнь, в которой он займёт своё место.
А утром Иван Ильич проснулся перед самым рассветом. Скоро встанет Анна, чтоб выгнать корову из хлева. Потом щёлкнет кнутом на улице пастух, сбивая в стадо коров, а где-то на околице запоёт самый ранний петух, который столько лет будит своим криком всю округу.
Это сейчас Ивану Ильичу смешно, а тогда…. Вспомнил, как превозмогая страх, сел на кровати, как впервые встал на ноги. Казалось бы, должны были они отвыкнуть от движений, ан нет! Как подошёл к жене, как вскрикнула она, увидев его рядом!
Всё было в жизни, всё! Трактористом он уже не работал, а вот на электрика выучился. Сорок лет отработал по этой специальности. Ещё и сына с Анной родили! И дом новый поставил!
… Иван Ильич передёрнул плечами – прохладно всё же! Выбросил потухшую папиросу. Все годы не даёт покоя мысль: кем же был этот нежданный старичок? Может, посланец бога, а, может, дух какой земной. Одним словом, спаситель! Авось, и встретимся когда ещё раз, только уж очень хочется, чтоб не в этой жизни….