Литературная обработка всего текста - Тихоновой Людмилы

ВСЕ КАРТИНКИ И ФОТОГРАФИИ В ЭТОЙ КНИГЕ ВЗЯТЫ ИЗ ИНТЕРНЕТА                                      
     Вот уже два месяца, как не было дождя. Солнце безжалостно палило. Все горело и сохло. Засохшая трава, покрытая толстым слоем пыли, желтыми колючими былинами торчала из земли. Даже деревья стояли понуро, слегка шелестя своими сухими листьями. А по дороге, придерживая подол длинной, до земли, юбки, спотыкаясь и не обращая внимания на изнуряющую жару,  семенила старушка.

  -Ай, мамоньки, ай, чо удумала -то, - бормотала встревожено она, - упрячут, как есть упрячут, как деда мово упрячут. Ну, погодь,  девка, я те покажу, шоб не повадно-то было, только успеть  бы   - и,   сломав жиденький ивовый прут, поспешила дальше   по пыльной, глиняной дороге. 
 
  Накануне    председатель колхоза  объявил,   что завтра   все, от мала до велика, должны собраться  в конце поселка  и  пойти в лес жать траву, где ее немного еще осталось.   Иначе колхозный скот зимой будет нечем кормить.

  Дочка старухи была на дойке, а внучка, взяв кусок хлеба с одной картошкой, налив в бутыль воды, отправилась к развилке. Ганна всегда за нее боялась, уж очень она была горячая и справедливая.  Хоть совсем еще молода, а ложь терпеть не могла, если что  -   не промолчит,  у нее не задержится, все выскажет.
 Сколько ни учили девку держать язык за зубами, нет, затеяла драку, да с кем, с сыном председателя! Председатель-то злой, как черт злой. Вон, давеча, из-за потерявшегося  телка, что сотворил с Антошкой сиротой, покалечил до полусмерти, а потом еще и милицию позвал. Телок-то нашелся, а где сиротка, никто не знает. 

  -Ай, мамоньки, ай, бяда, опять она, проклятущая, пришла в нашу хату. 
Так, причитая всю дорогу, старушка ковыляла в лес.
А в лесу на поляне, нанося друг другу побои, каталась по траве парочка подростков. Девчонки и мальчишки, поддерживая сторону Нюрки, подбадривая, галдели изо всех сил. Только девчушке удалось верхом сесть на обидчика, как вдруг, ее спину обожгло от боли. Оглянувшись, она увидела грозное лицо своей бабуськи, которая очередной раз намеревалась полоснуть прутом.

  -Бабуська, вы что? – вскрикнула она, больше от обиды, чем от боли.
-Я те щас   покажу чо, ишь  чо творит,а? – отчитывала старушка внучку и очередной раз хлестнула со всех сил. Ребятня вмиг разбежалась в разные стороны, только сын председателя остался стоять и вытирая рукавом, бежавшую из носа кровь, молча смотрел  на свою заступницу.

  -Бабуська, да вы знаете, что он трепал своим поганым языком? Будто моя мамка меня в подоле принесла!
Старушка быстро взглянула на мальчугана, который от ее колючего взгляда съежился и стал оправдываться:

  -Да,   я разговор папки с мамкой на кухне слышал.
-Бабуська, скажите ему, - кричала Нюрка, - что это неправда, что мой отец боец Красной Армии и погиб на границе в первые дни войны!
Бабуська, молча, крепко взяла внучку за руку и повела прочь, подальше от беды. 
-Ну, скажите, скажите, - не унималась Нюрка.
-Чево те говорить-то?

  -Как что? Бабуська, как что? Скажите, что все, что говорил Колька, это неправда!
 -Ох, матки, Лександровна, ты луче зараз кажи, почему  ты у нас така толстоголова, а? Ты че делашь, а? Че тепереча ждать от нашего председателя? Мало нам было слез, да? Чево ты лезешь со своей правдой? Мала ещо. Да и кому она нужна, правда-то твоя?  От этой правды токмо  одне слезы. Вон, дед твой, тоже все правду искал и где он тепереча, а? Ужё наверно и косточек-то от него не  осталось, - всхлипывая, до самого дома отчитывала внучку старушка.

  -А чего он, - уже потише, сказала Нюрка, - треплет  непонятно что. Ненавижу его, так бы и разорвала!
 -Знамо дело…   Эх, Лесурка ты моя, глупа. Кака разница, как ты появилась, главно, кем ты сташь, - обнимая внучку и гладя по голове, успокаивала бабуська.
 Девочка прильнула к старушке и никак не могла понять, как это можно принести ребенка в подоле? 

  -Ну, чо, чай успокоилась? Пойдем похлебку похлебаем, да збирайся идтить назад, в лес, а то наш преседатель, если норму не дашь, ещё   во вредители тя запишет.
 
  Тяжело поднявшись с лавки, Ганна  пошла  накрывать на стол, а Нюрка, взяв кошку на руки, стала ей рассказывать, что произошло в лесу. Кошка Машка была единственной, кому девочка могла доверить свои секреты. Вот и сейчас   Машка, жмурясь, внимательно слушала, а потом, спрыгнув с колен, стала мурлыкать, будто объясняя хозяйке, как нужно поступить в этой ситуации.

  -Лександровна, ну, где же ты, пошто не идешь?
-Иду я, бабуська, иду.
Старушка достала чугунок из русской печи, поставила его на сбитый из необтесанных досок стол и стала по чашкам разливать щи. Девочка, положив руки на колени, терпеливо ждала, когда бабуська перекрестится, сядет и первой со стола возьмет кусок хлеба.

  -Пори, чево не порешь?
  -Вас жду.
  -Пори, тебе же бежать надобно.
 Девочка  быстро начала есть, а бабуська, поглядев, как жадно внучка ест, отломила кусочек хлеба от своего куска и подложила его ей поближе. Нюрка немного помешкав и посмотрев на старушку, с благодарностью взяла кусочек. После страшной войны прошло пять лет, но люди до сих пор жили тяжело, впроголодь. Все понимали, нужно поднимать страну из руин, поэтому терпели.
   
  Особенно трудно жилось в колхозах. Целыми днями колхозники работали за трудодни, получая крохи за свою работу. Денег ни на что не хватало, ни на одежду, ни на еду, а если у кого заводилась какая живность, то нужно было государству сдавать пошлину, и семье, от их хозяйства, оставалась совсем  малость.   Но они и этому были рады.
 
  Тяжелая жизнь была, но люди не озлобились, в трудную минуту приходили  друг другу на помощь. Как-то однажды, у Таисии серьезно заболела дочурка. Долго тогда девочка болела, почти всю весну. Болезнь, из-за ослабленного организма, не хотела ее покидать. 
   
  И больного ребенка решили поднимать всем селом. Кто кружку молока принесет, кто яичко, кто сушеной ягоды или рыбы, а однажды фельдшер, Петр Иванович, принес  лимон, так всем миром и подняли малышку, никто не остался равнодушным. Когда Таисия, поддерживая дочь под руки, первый раз вывела на улицу, все радовались. Подходили и от всей души желали ей быстрейшего выздоровления. Колька, сын председателя, нарвав в поле букетик васильков, краснея, подарил Нюрке. 
Гана подшучивала над внучкой: 
-Ой, матки, жаних, как есть жаних, ейный буде. 

  С тех пор прошло два года, а ребятишки с каждым днем, все больше становились врагами, а сегодня дело дошло уже и до драки. Только одному Богу известно, чем бы это закончилось, не подоспей  во время бабуська. Хорошо, Маруська, соседская девчонка прибежала и все рассказала.

  - Така ж пустоголова, как и наша, ан нет, смекнула, чем это дело пахнет. Конешно, она то знат, чо приключилось с ейным дедом, когда тот пошел супротив власти,- насрал полну холщову сумку и забрамшись на памятник Ленина, повесил ее со словами на протянутую руку:
-На, вот, возьми, вы забыли еще это у меня отнять, так я сам вам его принес. Больше у меня ничего нет.
Так, с памятника, его и сняли….

 

   
 А каким Маруськин дед был в молодости, просто заглядение! Рост под два метра, широкоплечий, чернявые, вьющиеся волосы и темно-синие глаза, обрамленные лохматыми черными  ресницами. Все девки по нему сохли, но он выбрал маленькую, щуплую и неказистую Устьку. Правда  с  характером она была  -  десятерых мальчишек стоила.
 
  Как-то, поздним вечером, возвращался Михаил с поля домой, слышит, во дворе, в зарослях какой-то шорох и кряхтение, подошел поближе, глядь, а там Устька на заборе повисла вниз головой, сверкая голым задом. Увидела она своего соседа и притихла, аж глаза зажмурила. Михаил, молча, посмотрел на нее, подошел, похлопал  своей ладошкой–лопатой по ягодице и  сказал:

  -Да, девонька и что же ты  такой товар прячешь? Погодь, я тебе подсоблю. 
И отцепив  платье от жердины, подхватил ее на руки. Подержал, посмотрел, молча в темные, как угли глаза и добавил:
-Жди завтра к вечеру сватов.
И опустил на землю соседского двора. Устька ни жива, ни мертва, пустилась наутек.

  Вечером следующего дня пришли сваты. Отец, как мог, защищал свою единственную дочь, не хотелось ему с ней расставаться, маленькой еще считал, ей ведь всего-то четырнадцать годков, она вон, до сих пор с мальчишатами по огородам лазает.

  Устька забилась на печь, сидит и дышать боится. Вдруг, поднялся Михаил и пробасил:
-Я понимаю, что она еще ребенок и ей нужно расти, вот пусть и растет у меня, обещаю, что до семнадцати годков ее и пальцем не трону. Но я с места не сойду, пока не получу согласия.
 
  Прохор понимал, что о таком зяте только мечтать можно. Работящий, богатый, у него свой дом, корова с бычком, свиней пять штук, две лошади и земли целых десять гектаров! Подумал, подумал и согласился, тем более, что дочь по соседству жить будет. 
 
  Да и чувствовал Прохор, что недолго ему осталось мир коптить, скоро к своей Грушеньке отправится. А Михаил мужик что надо, если что, позаботится о его дочке. Через неделю сыграли свадьбу, правда  поп венчать отказался наотрез, не раньше, как невесте исполнится семнадцать годков. Поплакала девка несколько дней и перешла жить к соседу. Так Устька, самая озорная, за неделю, стала мужниной женой.
 
  Ее сразу, будто подменили, стала степенной, одевалась по взрослому, вечно растрепанные волосы, теперь короной возвышались над головой и без платка больше не ходила. Свой мятый, в нескольких местах рваный сарафан, она сменила на длинную атласную юбку и светлую, в мелкий цветочек блузу. Михаил купил ей новые наряды, ботинки и подавая красивые, с кружавчиками, женские штаны, сказал:

  -Вот, держи, носи, чтобы никто больше не смог увидеть, что у тебя там под юбками.
Дал и вышел. Устья взяла панталоны и стала их рассматривать, приглаживая кружавчики и рюшечки. У нее никогда не было нижнего белья, о такой роскоши, она даже не могла и мечтать. Сначала девушка боялась мужа, но потом, присматриваясь к нему, стала замечать, что Михась, как она его называла, не только красивый и сильный, но еще очень добрый и внимательный, только под вечно угрюмым видом, эта черта его тщательно скрывалась.
 
  Постепенно жена стала привыкать к мужу и даже, когда он уезжал в город на ярмарку, скучала по нему. Однажды, из-за поломки колеса Михась задержался в городе. Устья же, как тигрица в клетке, металась по  комнате  и наконец, увидев мужа, бросилась ему навстречу. Повиснув на шее, разрыдалась. Он приподнял жену, обнял и смущенно пробасил:

  -Ну, ладно, ладно тебе, просто колесо в дороге сломалось.
-Не пущу больше одного, не пущу! Вместе будем ездить, слышишь? – рыдая, говорила Устья.     
-Слышу, слышу.
 
  С этого дня, девушка поняла, как сильно любит Михася, своего мужа, которого до сих пор не знала,   как мужчину, который держал слово, данное ее отцу, и ни разу не заходил в ее комнату. Через год ей будет семнадцать, только через год… 
 
 Этот год прошел тяжело, не считая томительных, долгих темных ночей. Кто–то поджег поле с овсом, корова отелилась мертвым теленком, а самое страшное  -  ушел из жизни Прохор. Сильно горевала Устинья по своему отцу. Сколько себя помнит, всегда они жили вдвоем. Мать умерла после тяжелых родов. Отец больше не женился, сам воспитывал дочь.
 
  Михаил, последнее время, часто видел жену со слезами на глазах, поэтому старался отвлечь ее от тяжелых мыслей. Так все радости и тяжбы они делили вместе. Сегодня Покрова, большой христианский  праздник и ее день рождение. Открыв глаза, еще до восхода солнца, Устинья сладко потянулась и вдруг, в темноте, посреди комнаты, увидела тень. От неожиданности  вскрикнув, быстро соскочила с кровати, зажгла свечу и услышала взволнованный голос Михася:

  -Прости, что тебя напугал, поверь, я этого не хотел. Просто зашел посмотреть, как ты спишь.
Говоря это, он медленно подошел к жене, взглянул в ее бездонные черные глаза, погладил рукой по распущенным густым волосам, приподняв, поцеловал и чем крепче он целовал, тем сильнее у Устиньи кружилась голова, она уже не понимала, где пол, где потолок  и где она сама. На всякий случай, девушка крепко обвила шею мужа руками и от огромного счастья улетела далеко-далеко…

  Став настоящей женой, Устинья обрела еще большее счастье, чем было раньше, ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Видя новое состояние своей жены, Михась проводил с ней больше времени. Он видел, как его маленький воробушек превращался в красивого лебедя.

  От их большой любви, как на подбор, родились пятеро сыновей, все высокие, красивые и сильные и одна дочь, самая младшенькая. Ох, и тяжело она далась Устинье, кое-как  мать родила малышку. Зато потом, радости и счастья не было конца, наконец – то родилась долгожданная девочка, которую назвали Мартой, в честь месяца марта, в который она появилась на свет.
 
  Характером она была в свою мать, а вот ростом пошла в отца – стройная, высокая, с темными густыми, волнистыми волосами и синими глазами. Приехал к ним, как-то, в село парень из города и влюбилась в него Марта, совсем девка пропала, высохла вся. Как только родители ее ни   отговаривали, но дочь одно твердила, что сильно его любит и жить без него не может.

   Михась думал:
 -Кажется,   вроде бы умный, книги какие-то читает, красивый, но не внушает он доверия и все.
 Однажды, ложась спать, он сросил   жену:
-Ну, что мать, делать–то  будем, с нашим неслухом?
-Не знаю, отец, ты у нас мудрый, всегда поступал правильно и по совести, поэтому я приму любое твое решение.

 - Ну, не запирать же ее? А вдруг, она завтра придет за благословением? Говорит, что любит, если благословение не дадим, как она будет жить? Я вон, в твои глаза, в первый вечер взглянул и как в омут с головой, кое–как   утра дождался, боялся тебя потерять. Поэтому и решил, лучше женюсь на ребенке, выращу, зато всегда буду рядом с тобой, со своей лебедушкой. Может быть и у нее такая любовь, а мать?

  -Не знаю. Может Бог пронесет  нас?
-Дай то Бог, дай то Бог. Ладно, давай спать, завтра у нас тяжелый будет день.
А на следующий день, поднявшись, как всегда    до восхода солнца, Михась со своей семьей управлялся по хозяйству. Управив скотину, напоив, накормив ее, подоив всех коров, зашли в дом, завтракать. И только сели за стол,  запыхавшись, вбежала соседка Ганна, бывшая подруга Устиньи и с порога заголосила:

  -Ай, мамоньки, ай, матка   Божья, погибли мы, все погибли!
-Ганна, ты толком-то скажи, в чем дело?  - спросил Михась.
-Так че, вы еще ничёго не знаете?
-Ничёго.
-Батьку, царя нашего, скинули! Ай, мамоньки и чё с нами то таперича   будет? – причитала Ганна.
-Как скинули?  - сразу  шесть мужских голосов эхом разнеслись по комнате.
-Не знаю, она вон, знат, - показывая  рукой на Марту, сказала соседка.

  Все удивленно посмотрели на Марту. Девушка сидела и больше всего на свете сейчас хотела стать невидимой. Даже с опущенным взором, не смотря ни на кого, чувствовала взгляды, обжигающие ее с ног до головы.
-Я-а, - заикаясь, сказала Марта, - ничего не знаю.
-Как не знашь? - удивленно спросила Ганна, - твой же   гордской хахаль   нам  привез эту погану весть.

  -Ну-у, дочь, - строго, как никогда, спросил Михась, - мы тебя слушаем.
-Но, я на самом деле, - пытаясь в голосе скрыть дрожь, отвечала девушка, - ничего не знаю. Максим мне что-то говорил, но я не поверила, что такое возможно... и все.

  -Та-ак, - в гневе, закричал отец, - чтобы в нашей хате его больше не было и чтобы о нем, я никогда больше не слышал! Ясно? А увижу тебя с ним, или услышу, что ты с ним была, поймаю и ноги вырву! 

  Девушка, закрыв лицо руками, выскочила из-за стола и побежала в свою комнату. Увидев разгневанного соседа, Ганна сославшись, что еще не доила корову, на всякий случай, быстро выскользнула за дверь. С этого дня безмятежное счастье в этой крепкой, дружной семье развалилось.

   Марта перестала слушать родителей и постоянно сбегала на свидание к своему Максимушке. Как только отец с братьями уйдут в поле, она косынку на плечи накинет и быстро, через огороды, бежит к утесу, а там, под плакучей ивой, всегда уже ждал он - любовь всей ее жизни. 

 -Голубка моя, - обняв Марту, нежно говорил  Максим, - вот, как только я все сделаю, ради чего сюда приехал, увезу тебя далеко–далеко. В самый большой и красивый город, где мощенные широкие дороги, много высоких домов. Вода струей бьет из трубочек, фонтанами называются.
-И ты все это видел?

 -Конечно, и ты увидишь. Со своей мамой познакомлю. Она у меня хорошая, добрая.  Ты ей понравишься. Я знаю. Устрою тебя к нам на завод. Вместе работать будем. 
-Ох, Максимушка, что-то боязно мне. Ведь я никуда еще не ездила, нигде не была, ничего не видела. Я даже в школу не ходила. Грамоте меня тятя учил. Мамка то у нас только читать умеет, а мы и арифметику знаем и писать умеем. У меня память хорошая, все удивляются. Я псалмы наизусть пою.

  -Вот и чудесно. Значит, тебе легче будет в городе.
Немного еще посидев с любимым, Марта вскочила  -
-Мне пора, а то мамка спохватится, что меня дома нет.
-Посиди еще, - стараясь прижать к себе любимую  попросил   Максим.
-Не могу я, если узнают, тятя грозился отправить меня в город, в школу для девиц, тогда любовь моя, нам уже не удастся больше увидеться.  - и поправив на плечах косынку, девушка быстро скрылась в зарослях орешника.

  С войны стали возвращаться односельчане и подтверждая страшные слова Ганны, бередили и так уже, растревоженные души. В селе появились новые люди, которые, разжигая страсти, раскололи сельчан на два лагеря – бедных и богатых. Вся жизнь перевернулась с ног на голову. Крестьяне не могли понять, как им дальше жить. Раньше они знали точно, что если не будут работать в поле, сеять хлеб, то им нечего будет есть. 
 
  Сейчас же, Максим и другие чужаки, которые называли себя красными комиссарами, каждый день зазывали всех на митинги, где говорили, какая прекрасная теперь у них будет жизнь. Заберут у кулаков земли и раздадут настоящим хозяевам – беднякам.

 -Это что, я не понял , - радостно воскликнул Степан, - у Михася землю отберут и мне отдадут? 
-Конечно, - сразу ответил Максим, - вы же, Степан Николаевич, на сколько   мне известно, к кулакам не относитесь, детей у вас трое, а земельный участок небольшой. И какой участок вам понравится, такой и возьмете.

  От  удовольствия, первый лентяй и дебошира на селе, с ухмылкой потер руки и казалось, что он больше уже ничего не слышал, перед его глазами проплывали поля с черной, жирной, как масло, землей. Где нет ни пенечка, ни овражка, ровные поля, с уже колосившимися колосьями. Вдруг, сквозь пелену, он услышал, новое для себя имя, Ленин. Степан прислушался.

  -…Владимир Ильич Ленин, обратился к нам, Петроградским рабочим, с призывом, что жизнь революции в наших руках. Спасти ее больше некому.
 Кулаки с буржуями захватили все богатство страны и если мы у них не отберем земли, которые кормят народ, не заберем заводы, то мы все погибнем. И вот товарищи, мы здесь, призываем вас  -  встать на борьбу с классовым врагом! А для этого нам с вами нужно сделать сейчас первый шаг и выбрать надежных людей в комитет по борьбе с буржуазией!

  Люди загудели, как пчелы в улье, таких речей им никогда не приходилось слышать. Немного погодя, вперед вышел Степан, поднял руку. Максим, сидя за столом, покрытый красным кумачом, позвонил в колокольчик. Степан, стараясь перекричать гомон, крикнул:
-Меня записывай! 

  В зале, вмиг, наступила тишина. Посмотрев по сторонам, ухмыльнувшись, с злорадством добавил:
-Давно пора пощипать это кулацкое отродье. 
-Молодец, Степан Николаевич,  - радостно воскликнул Максим и обратившись к одному из чужаков, весело сказал, - пиши, Игнат, Сатанкин Степан Николаевич. 
 Товарищи, кто еще хочет записаться?

  -Фрол, а ты чего, о чем думаешь, забился в угол и молчишь, иль ты доволен своей жизнью и у тебя семеро по лавкам не сидят и жрать не просят? – возмущено крикнул Степан.
Фрол, покраснев и теребя край кафтана, заикаясь, сказал:

  -А шо, я? Сам все знаш, токмо не моё   эт дело, я так кумекаю.
-Плохо, кумекаешь, - не сдавался Степан, - пиши его Максим Иванович, - и показывая кулак в сторону Фрола, продолжил, - я с ним после побалакаю. 
На том собрании в комитет выбрали пятерых бедняков.  Затем, всех распустив, Максим попросил новоиспеченный    комитет  остаться, чтобы решить еще несколько неотложных вопросов. 

 Когда все разошлись и в комнате осталось восемь человек комитетчиков, Максим поднялся и пожимая  руки новым товарищам, произнес:
-Товарищи, поздравляю вас с вступлением в рабоче-крестьянские ряды! И на первом    у нас с вами  собрании такой вопрос. Церковь.
Все переглянулись, пока ничего не понимая.

  -Валентин Пантелеевич, прошу вас, - обратился Максим   к мужчине,  до этой минуты тихо сидевшему за столом. Поправив очки и кашлянув в кулак, Валентин Пантелеевич с нескрываемым волнением, встал и неуверенно начал говорить:
-Товарищи, нам пришло распоряжение, за короткий срок собрать сорок килограммов золота, триста килограммов серебра и любые другие драгоценности.

  Кто-то присвистнул.
-А где ж такое богатство взять то? – удивленно спросил Фрол.
-Где, где, - быстро сообразил Степан, - пуста башка, тебе ж говорят – в церкви.
-Да, як же енто, побойтесь Бога, - испугано возмутился Фрол, которого подхватили и другие новоиспеченные комитетчики.

  - Товарищи, - воскликнул Максим, - никакого Бога нет! Если б Он был, разве бы Он допустил такой несправедливости, чтобы одни с жиру бесились, а другие щи лаптем хлебали? Бога выдумали буржуи для своей пользы, чтобы вас, темных и неграмотных, можно было легче обмануть и забрать народные богатства.
-Нет, вы, как хотьте, а я грабить церкву не пийду, - уже твердо сказал Фрол. 

  -Да, не тарахти ты, балаболка, - с ехидцей, остановил его Степан, - кто тебе сказал,  что будут грабить церковь, тебе же сказали, что нужно взять свое, народное. Правильно я понял, товарищ  э-э, простите, запамятовал, как вас звать величать.

  - Валентин Пантелеевич. Да, правильно, - стараясь ни на кого не смотреть, сказал мужчина в очках, - понимаете, чтобы победить буржуазию и построить новую жизнь, нужны деньги. Много денег, на оружие, на хлеб, а их в молодом нашем государстве нет. И наша с вами задача, их найти или, если будет нужно, отобрать. Если бы вы знали, какое богатство в наших церквях, поэтому с них и начнем. Правда нас здесь в данный момент мало, придется подождать помощи, а пока, за это время нужно выбрать председателя и подготовить место для хранения золота.

  - Товарищи,  у меня предложение, - оглядывая всех пронзительным взглядом, сказал Максим, - председателем выбрать глубокоуважаемого нашего Степана Николаевича. Кто за это предложение, прошу поднять руку. 
Немного поерзав на стульях, все молча, подняли руки.

  - Вот и отлично! Степан Николаевич, проходите к нам, садитесь.
Степан, крякнув от удовольствия и разглаживая усы, подошел к столу, и обратившись ко всем, не скрывая своей радости, гордо сказал:
- Не ожидал, спасибо за доверие. Обесчаю, не подведу, глотки грысти буду всем врагам народа, - и сел за стол.


  Совещание продолжалось до глубокой ночи. Выйдя на улицу, Фрол негромко сказав  что-то Ефрему, быстро зашагал в противоположную сторону своего дома.
-Эй, Фрол, ты эт куда, никак заблудился? Хата то твоя враз по другу сторону будет, - весело крикнул Степан.
-Да, я за жинкой пишев. Она мэнэ у мамки ждэ.
-А-а, а то я уж подумал, что ты до крали какой пошел, - сказал председатель и загоготал над своей шуткой.

  А Фрол, махнув рукой, быстро растворился в ночной темноте. На всякий случай, прошел мимо хаты своей тещи, потом резко свернул на другую улицу и огородами направился к дому священника. Батюшка, надев рясу, подошел к иконам, висевшим в красном углу, перекрестился и подлив в лампаду масла, начал читать вечернее правило. Вдруг, ему показалось, что в окно, со стороны огорода, кто-то тихонько постучал. Посмотрев в окно, он увидел своего крестника, который, оглядываясь по сторонам, знаками показывал открыть дверь. 

  -Что случилось, сынок, на тебе лица нет? - взволновано спросил священник.
-Отче, бяда случилась. Нужно срочно бегить в церкву, там нас уже будэ ждать Ефрем, - с порога сказал Фрол и потом быстро, вкратце, изложил всю ситуацию.
Через пять минут, под светящими звездами в ночной тиши, торопливо шли два человека. Подойдя к церкви, из густых зарослей, им навстречу вышел человек с лопатой в руках.

   Батюшка, быстро благословив Ефрема, первый направился к храму, за ним пошли Фрол с другом. При храме жил старый дьякон, который и открыл дверь. Благоговейно перекрестившись, поклонились и вошли. Пройдя в алтарь, батюшка достал из тумбочки журнал с описью церковного имущества. Сделав пометки возле самых дорогих вещей, икон и другой утвари, перекрестившись, сказал:

 -C Богом. Господь поможет. Фрол, Ефрем, переставьте престол, на другое место. Когда я был еще совсем молодым, то под престолом, случайно, обнаружил  тайник, тогда я этому удивился, а теперь понимаю, какие умные люди были, кто строил нашу церковь. Ты, Божий человек, - обращаясь к дьякону, - будь добр, завесь окна от лишних глаз. Ну, а я пойду собирать, что нужно будет спрятать. 

  Выйдя в притвор, батюшка вытащил  рулон дорогой ткани из парчи, которую специально покупал, чтобы сшить новую фелонь, потом достал рулон белого ситца и все это отнес в алтарь, так батюшка ходил по храму, шепча  про себя молитвы и собирая иконы в дорогих киотах. А Фрол с Ефремом, молча,  заворачивали все в чистую ткань и аккуратно опускали в тайник. Дьякон, отец Неофид, помогал батюшке.

  Все торопились, скоро будет рассвет. Вот, наконец, последнее, самое большое распятие из золота. Дорог был этот крест священнику, не из-за того, что он был сделан искусным умельцем, и не из-за множества дорогих камней, которыми было обрамлено это распятие, а из-за того, что к этому кресту прикладывался сам князь Потемкин. 

  Упав на колени, отец Иона, перекрестился, поклонился до земли и последний раз, с трепетом и со слезами на глазах, приложился к распятию. Остальные сделали то  же  самое, потом батюшка всех этим крестом благословил, после чего, осторожно замотав его тканью, сам опустил в тайник.

  - Слава Богу, успели, - поставив престол на место, сказал облегчено, Фрол.
- Да-да, - рассеянно промолвил батюшка и с болью посмотрел на крестника, - вам идти пора, а то скоро уже коров погонят на пастбище. Идите с Богом, да хранит вас, Господь.

  Фрол с Ефремом, молча, вышли из храма и быстро разошлись в разные стороны. На востоке брезжил рассвет. Солнце, слегка окрасив горизонт, из под пушистого и легкого облачка, лениво выпускало, свои золотые нити - лучи.
 
  Вдруг, поднялся ветер и с силой стал срывать с деревьев листья, оголяя ветки и пригибая их к земле, заглушая тяжелые шаги молодого человека, шагавшего по пустынной улице. Протяжно и жалобно завыла чья - то собака. На окраине села, у бабки Аплесничихи, встречая новый день, пропел первый петух, за ним, подхватив эстафету, с разных сторон, отозвались остальные. Фрол, войдя в дом, увидел жену, которая, уже подоив корову, цедила молоко. 

 -И где ж тебя всю ноченьку носило?- возмущенно воскликнула Санька.
-Тише, не шуми, - тихо сказал Фрол, - дай лучше поесть. Голодный, як вовк.
Санька, всхлипывая  и смахнув слезу, налила крынку молока, и поставила ее перед мужем.

 -Погодь, носом то хлюпать, слухай, шо я тоби кажу. Я був на собрани. Степана в преседатели выбрали. Потом много об чем еще гутарили, про жизню, про комунизьм, об ентом, как его, а-а, Ленине, - в это время на улице послышался звонкий голосок рожка, - о-о, слышь, хвистулька ужо заиграла, пора Зорьку в поле гнать. 
-Знамо дело, - обиженно пробурчала жена, - ещё   ничёго не рассказав, уже меня гонит.

 -Иди, иди, а то опоздашь, - сказал Фрол и отрезав краюху хлеба, стал есть.
Санька, повязав платок, недовольная вышла во двор. Раскрыв калитку и выпустив корову,  увидела соседку.
-Дарья, погодь, чёго я тоби скажу, - весело крикнула Санька.

  Молодая женщина, одетая в темно-серую длинную, почти до земли юбку и в темно-синюю в мелкий серый горошек, блузу, оглянулась и улыбнувшись, остановилась. Густые, непослушные ее волосы, выглядывали из-под платка   и от дуновения  развевались на ветру.  Дарья знала, что Санька, хоть и хорошей была бабенкой, только как сорока, любила чесать языком и первой приносить новости, вот, видно и сегодня ей не терпится что-то рассказать.
-Ну, говорь, чово у тоби приключилось? 
     
  Пока жена отгоняла корову на пастбище, Фрол поел и поверх покрывала, не раздеваясь, прилег на кровать и сразу   же уснул. Сон был глубокий и тревожный. Он видел отца Иона, семенящего по узкой тропе, вдоль которой ползало много змей, пытающихся прыгнуть и укусить батюшку, но священник, прижимая к груди распятие Иисуса Христа и не обращая внимания на гадов,   куда-то спешил.

  Вдруг, вокруг стало темно, как поздним вечером, посмотрев на небо, молодой человек  увидел, что вместо облаков, застилая солнце, медленно ползли огромные каменные валуны. Накрыв все село, они стали падать вниз, подминая под себя множество людей. Видя, что самый большой камень падает на батюшку, Фрол закричал и бросился к нему,   но не успев добежать до крестного отца, споткнулся и упал.

  Открыв глаза,   он чувствовал, как холодок пробежал по спине.      Он молча лежа,   тяжело дыша, не осознавая где находится. В это время в дом вошла жена и с порога закричала:
-Фрол, слухай, чо я тоби кажу! Я Степку зараз видела, даже не признала, разодевся, хромовы сапоги обув, ремень и хвурашка до глаз. А главно ещё   трезвый.

-А я тоби об чем говорю, одним словом – преседатель! Вишь, как должность менят человека. Погодь, он   себя покажет, не будем знать куда бегти, как его жинка. Ладно, пора в поле идтить. Сбирайся.
-Да у мэнэ уже все готово, вон и туесок на лавке стоит. Сталось  токмо  помолиться.

  Встав под образами, перекрестившись, Фрол начал читать:
-Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да прийдет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный, даш нам днесь и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, - перекрестившись и сделав земной поклон, продолжил, - отрицаемся тебе сатане гордыне твоей и служению твоему отрицаемся, и сочетаемся с Тобою, Господом нашим Иисусом Христом во веки веков. Аминь.
Перекрестившись,   супружеская пара вышла из хаты.

С тех пор прошло три дня. Было воскресное утро, семья Фрола собиралась идти в храм на воскресную службу, но в дверь постучали и вошел Степан.
-Мир вашему дому.
-С миром принимаем, - насторожено ответил хозяин дома гостю.
-На службу собираетесь?
-Ну, да.
-Сегодня служба отменяется, пойдем   выйдем, побалакать надобно, - махнув головой на дверь, сказал Степан.

  Выйдя на улицу, Степан сел на завалинку и, достав из кармана махорку, стал крутить козью ножку. 
-Погода сегодня хорошая, солнечная, - окинув взглядом небо, сказал председатель.
-Хорошая. 
-Ты слышь, подмога ночью приехала, сегодня пойдем в церковь, так что велено всем собраться у Семки.
-Много их? 

 -Не знаю еще, не видел, сразу пошел к тебе, а то думаю, убежишь.
-Ну, и зря пишов, я ж гутарив, шо не пийду грабить церкву.
-Как это ты не пийдешь? – изменившись в лице, грозно спросил Степан, - тебя же в комитет выбрали, ты же в списке, считай, моя правая рука.
-Ну, если дело тильки в ентом списке, то вычеркни меня и выбери себе другую руку.

  Председатель вскочив, схватил Фрола за грудки и с яростью зашипел:
-Я те вычеркну, хохол проклятый, не я один тебя выбирал, все село тебе доверило строить новую жизнь, а ты струсил? Да тебя к стенке нужно, чтобы другим не повадно было!

  -Уйди, Степан, - сбросив с себя руки председателя, твердо сказал Фрол, - Богом прошу, не бери грех на душу. 
-Ла-адно, - прошипел Степан, - мы с тобой еще поговорим. Ты еще об этом пожалеешь.
Фрол посмотрел вслед удаляющемуся председателю, глубоко вздохнув, перекрестился и вошел в дом.

  -Зачем Степка - то приходив? - спросила Санька мужа.
-Енто наши з ним дела. Собрались? Все, пойдемте, а то на службу опоздам.

  Звон колоколов весело всех зазывал на службу. Красиво одетые сельчане, здороваясь, с необъяснимым трепетом шли в храм. Ребятишки,   обгоняя друг друга бежали к колокольне, чтобы попросить отца Неофида дать позвонить в колокол. Батюшка, отец Иона, улыбаясь, благословлял своих прихожан, которых уже давно всех знал и любил. Каждому скажет доброе слово, никого не забудет. 
-Всех благословил? – весело спросил батюшка, - Вот и слава Богу, пора начинать службу.

  Впервые Фрол не слушал церковное пение,   никак не мог сосредоточиться, всю службу он оглядывался на входную дверь, боясь увидеть там чужаков. Но вот поют уже Херувимскую и никого еще  нет.
- Может,   сегодня   пронесет и никто не придет? – думал Фрол и здесь в храм вошли несколько человек. Потоптавшись немного у порога, один прошел в Алтарь к батюшке, что там   было   -  никто не может сказать, но служба не прекращалась. В конце службы на амвон   вышел  отец Иона и,   низко поклонившись прихожанам, сказал:
 
  - Братья и сестры, за долгие годы моей службы в этом храме, много было хорошего у нас с вами, но если кого обидел, простите меня Христа ради, Бог свидетель, это было ненароком.

  Все стояли и непонимающе слушали своего священника. Кто-то из зала крикнул:
- Бог простит, батюшка, а мы тем более прощаем.
- Чтобы у вас в жизни не случилось, не забывайте благодарить Господа, за все – за радость, или горе, посланное Богом. Помните, что все посылается нам для укрепления духа. Имейте в сердце своем любовь к Богу и друг другу. Не забывайте молиться…

  - Хватит, болтать, святой отец, - грубо прервал один из чужаков. 
Все оглянулись. Расталкивая локтями, к батюшке направилось трое незнакомцев.
 - Товарищи, прошу покинуть храм,- крикнул Максим, - служба закончилась.
Люди стали возмущаться, тогда Максим достал из кобуры пистолет и выстрелил вверх. Все, с криками и плачем бросились к дверям. Фрол   молча  смотрел. А отец Иона,  вслед, в  последний раз, благословлял своих прихожан.

  -Ну, что отец, сами отдадите золото? – спросил Максим.
- Какое золото? Господь с вами, это храм, а не ювелирная  лавка. 
- Значит,   добровольно отказываетесь помогать революции? Что ж хорошо, начинайте! 
Красноармейцы стали все крушить: срывали иконы со стен и бросали их на середину зала. Отец Неофид, подбежал к иконам, и в сердцах сказал:
-Что же вы делаете, изуверы! Креста на вас нет! Побойтесь Бога! Это же иконы! Святыня!

  - Уйди дед, не мешай, если тебе жалко эти деревяшки, то скажи, где драгоценности?
В это время из алтаря выбежал Степан и резко направился к отцу Иону:
- Где крест? Где библия, в золотой оправе? Где золотой семисвечник? – зло кричал Степан, 
- Где все? 
- Что ты, о чем говоришь, Степан?
- Сейчас поймешь, - прошипел председатель и со всех сил ударил священника. 
Батюшка не удержался на ногах и упал. К нему подбежал Фрол и помогая подняться, грозно сказал :

  - Ты, Степан, орать ори, но волю рукам не давай!
- А-а, сволочь, поповский выкормыш, это ты предупредил попа? - закричал Степан и выхватив у солдата ружье, выстрелил в Фрола. Молодой человек,   схватившись за грудь, упал и только смог удивленно прохрипеть:
- Зачем же в храме? – и умер. 

  А председателя было уже не остановить, перезарядив ружье, он со злости выстрелил в большое деревянное распятие, висевшее на стене правее от него, попав в ноги Христа, он не остановился и если бы у него не отобрали ружье, много еще бед натворил бы он. 
-Угомонись, Степан! – окликнул Максим, - предатель уже свое получил, а с этими  -     махнув головой в сторону священника с дьяконом    - у революции разговор один, к стенке.

  - Встать  - вскричал молодой красноармеец и подтолкнул прикладом батюшку в спину. Отец Иона, перекрестив тело своего крестника, поднялся на ноги и,   молча направился к выходу. Вслед за батюшкой пошел отец Неофид. Выйдя на улицу, они посмотрели на солнышко, которое нежно ласкало их лица и перекрестившись, с болью в голосе, батюшка промолвил:
-Господи, прости их, ибо сами не ведают, что творят.

  В это время к храму подходила Антонина, вдова не   вернувшегося    с войны Антипы. Увидев батюшку с отцом Неофидом, взятых под ружья, она заголосила:
- Ой, люди добрые, да что же это делается, нашего батюшку убивают! – и,   бросившись к священнику в ноги, стала целовать его рясу.

  Красноармейцы пытались оттянуть ее от священника, но женщина продолжая голосить,  всякий раз цеплялась за руки и за ноги отца, лобызая их. Тогда, Степан, с красными, от гнева глазами, схватил винтовку и в спину вонзил штык своей землячки. Антонина медленно стала сползать вниз, поддерживаемая отцами Ионой и Неофидом. Председатель,   злобно усмехнувшись, сплюнул и выстрелил в дьякона.
  Следом раздался второй выстрел и батюшка, слегка пошатнувшись, упал на тело отца Неофида. Сельчане, услышав выстрелы, схватив ребятишек, разбежались по домам. На улице было пустынно и тихо, даже собаки не лаяли, спрятавшись в свои будки. Только голуби кружили высоко в небе, будто прощались с убиенными.

  -Чего, стоите? - закричал Степан, - нужно искать драгоценности, я чувствую, они где-то совсем рядом! Искать   нужно,   искать! – и быстро зашел в храм.
За ним направились остальные. Грубо снимая серебряные киоты с икон, они бросали их в кучу, а иконы выносили на середину двора и пытались сжечь, но что только с ними не делали, полностью, сжечь деревянные иконы не смогли. Дерево по краям обуглилось, а святые лики были не тронутыми.

   Так и   остались  иконы ,    лежать под открытым небом. На следующее утро, зайдя во двор храма, Максим обратил внимания, что куча с иконами со двора исчезла, а зайдя внутрь церкви,   увидел,  что  на месте не было распятия, висевшего раннее на стене. Тела расстрелянных тоже пропали. 

  -Вот   черт, - огрызнулся Максим,   -  нужно было оставить здесь кого–нибудь, но кто мог подумать, что кто-то осмелиться после вчерашнего сюда войти. Да, промашка вышла, ну ничего, нужно по домам пройтись, все перевернуть. 

 Но найти эти проклятые иконы с распятием не удалось.
Максим со Степаном кипели от злости, но кроме двадцати серебряных киотов, серебряных столовых приборов, взятых в доме у священника и четырех чугунных колоколов, предъявить властям им было нечего. 
Свирепствовал Степан, всю свою злость вымещал на своей семье и односельчанах.   Для всех наступили  тяжелые  времена.
 
                               
 

 

 ФОТО ВЗЯТО ИЗ ИНТЕРНЕТА

В двадцатых годах появились  Комбедовцы,  у которых  слюни текли и поволокой глаза застилало, глядя на чужое добро. Однажды, проходя мимо дома своей подруги, Ганна во дворе увидела Устинью.
-Привет, подруга, - громко закричала она, - Бог в помощь.

 -Спасибо.
-А ваши, чо, ужё убегли на собране?
-Некогда нам по собраниям шастать. Дел еще сколько, зима на носу, а стога еще вон, в лесу стоят.
-Да, вы шо, сказились, каки таки стога, когда Степка председатель сказал, шоб все были, иначе хуже будет? Ты ж знаш, каков он бешанный.
- Ладно Ганна, ты иди куда шла, мне нужно бежать, своим помогать.
 -Ну, смотри, как бы тот бес на вас не взъелся. Я побёгла, а то ще зопоздаю.

  Говорят, если беда пришла, открывай шире ворота. Так и у Михася с Устиньей. Сначала Марта выбилась из рук, а потом  у них отобрали дом, землю, увели скотину, вывезли из амбаров весь хлеб, из погреба вытащили  бочки с рыбой, медом, топленым жиром, подсолнечным маслом и много чего еще вывезли за три дня. 
 
 Но властям, казалось, мало они наказали это кулацкое отродье, которое нужно было вырубать под самый корень и приехали за старшеньким – Гриней. Ох и убивалась за ним Устинья, криком кричала, слезами умываясь. Михась, как мог, успокаивал свою лебедушку, веря, что завтра разберутся и отпустят, не может же такого быть, чтобы ни за что людей сажали, но он глубоко ошибался. Ни завтра, ни после завтра, ни через год, сына не выпустили и вообще больше о нем никто ничего не слышал, будто и не было человека. А здесь еще Марта замуж собралась. 

-Не пущу! За убийцу замуж? Нет тебе родительского благословения! – кричал отец.
- Он не убийца! Не дадите согласия, тогда я и без него пойду замуж! А закроете, сбегу! – в ответ бросила дочь и вышла из землянки, в которой теперь они жили.

  Отец посмотрел на закрывшую дверь и с болью в голосе спросил:
- Мать, что же это такое мы с тобой вырастили, а? 
Устинья сидела на лавке и молча, плакала. А Марта бежала навстречу своей судьбе, своей новой жизни….
 
  После этого прошли три года. Не высохли у матери еще слезы по старшему сыну, как приехали забирать среднего, Степушку, самого смиренного и спокойного. Во дворе поднялся вой и крик Устиньи, остальные сыновья бросились в защиту своего брата. Завязалась нешуточная драка.
 
 Красноармейцы, понимая, что без оружия им, с этой кулачьей сволочью, не справиться, стали стрелять. Степушка с Митенькой, сраженные пулями, сразу упали замертво, а двух других братьев, избитых до полусмерти, как дрова покидали в телегу и увезли, не забыв, плеткой исхлестать их мать.

 Михась, в это время, был в городе, ездил на рынок, хотел сделать своей лебедушке подарок, купил отрез  на платье и красивый полушалок. Казалось бы, нужно радоваться, все взял, что хотел, так нет, засела в сердце какая-то зараза и грызет, сосет изнутри. Ну, прям, мочи нет.

  -Ох, не спроста это, что-то с Устьюшкой моей неладно, - встревожено подумал он и поторопился домой. Подъезжая, Михась заметил, испуганные взгляды односельчан, брошенные в его сторону и понял, что дома что-то случилось. Издали он увидел раскрытые ворота и то, что он увидел, превзошли все его опасения….
 
 На следующий день, похоронив сыновей и украдкой вытирая слезы, он как мог, ухаживал за парализованной женой. Он рассказывал ей, какой сухой и хороший последний дом выкопал для их сыночков, что положил их рядышком, чтобы не скучали и их поджидали. 

  Устинья лежала молча, глядя в потолок и плакала. Через два дня ее не стало, она тихо ушла, оставив на этом свете своего Михася одного.
 Похоронив лебедушку, он долго сидел возле двух свежих могил, плакал и разговаривал с женой и детьми, как с живыми, а потом взял холщовую сумку и уехал в город. Больше в деревне его никто не видел. Весть о происшедшей у памятника трагедии, привезли соседи Ганны, которые в тот день ездили по делам в город. Сельчане боялись даже вспоминать несчастную семью Михася с Устиньей. В душе все их жалели, но ни один человек за них не заступился, никто им не протянул руки помощи, все боялись попасть в немилость председателю.

 Через тринадцать лет, на руках с ребенком, Марта вернулась домой, а в их землянке, только крысы с ветром играли в догонялки…. Поплакав на кладбище, она осталась жить дома, растить свою Маруську.  

  Вся эта трагедия, волной воспоминаний нахлынула на Ганну, она, всхлипывая, сидя на лавке и вытирая слезы уголком платка, думала:
-Ох, Матки Божья, что же енто за жизнь така, при царе жили, боялись, при Союзе живем, еще пуще бояться приходится, когда же ентот комунизьм- то ихней настанет? Хоть краешком глаза глянуть на него, ведь не зря же столько людей померло, таку войну пережили. Ну, ладно, если я   не доживу, так хоть бы Таська с  Нюркой дожили до славных времен. Товарищ Сталин обещал, вот только после войны на ноги нужно встать.

  Так и жила Ганна, как весь народ   ее большой страны, веря, что если им не придется увидеть комунизьм, так хоть внуки его увидят и поживут в достатке и радости….
 - Мама, ты что плачешь, случилось, что? – встревоженно спросила Таисия.
 - Не, доча, - вытирая слезы, сказала, Ганна, - так, про жизню думкаю. 

 - А-а, а то я уже напугалась, думала,   заболела. Нам сейчас никак болеть нельзя, так что   ты ,пожалуйста,   крепись, если что, иди лучше к бабке Насте, она тебя подлечит.
 - Да поть ты, интюлюлюй из под дубинки! Ох, батюшки, сказано тебе, что все нормально! – в сердцах сказала мать, - ты лучше кажи, где такмо задержамшись?
 - Да, где, в конюшне, конечно. Семен привез корм скотине, вот, разгружали. Спина от тяжести аж не гнется. Ноги до сих пор трясутся.
- Ты гляди, девка, меня не позорь, а то слухи поперед тебя шагают, - в гневе пробурчала Ганна.

 - Какие слухи? – насторожено спросила дочь.
 -Сама знаш, каки таки слухи! Да неужель, тебе ещё  не надоел ентот кобель-то, а? Ох, Таська, Таська, скрутит он тебе бошку то и кажет, чо так и было! На улицу ужо срам выйтить, в спину шепчут, косточки перемывают.
 -А вы их мама не слушайте, да и что вам по поселку ходить, сидите дома, чулки вон вяжите, - угрюмо сказала дочь, - косточки они перемывают, а чуть что, сразу ко мне бегут, выручай! Думаете,   мне не противно? - разрыдавшись, сказала Таисия, - да у меня уже сил нет на его рожу поганую смотреть, просто боюсь я, что не справлюсь с ним и он живой останется, меня в тюрьму, а вас сгноят, как других сгноили. Не могу я пока ничего сделать, по рукам и ногам связана. Да и тяжелая, мама, я.  

  -Ох, Матки Божья, - вскрикнула Ганна, схватившись  за горло руками, будто ей не хватало воздуха,- Добегалась, докувыркалась, окаянная! Цыть! – прикрикнула мать, видя, что дочь что-то хочет сказать в свое оправдание, - я и такмо долго молчала, глядя на твои выкрутасы! Отца на тебя нет, он бы показал тебе, что такое девичья честь и гордость! Одну принесла незнамо от кого, а тепереча   сызнова подол раскинула? Все повторяца, да? Думаш, батьки нет, чо хош можно делать? Погодь, я щас,   токмо хворостину возьму, тя по спиняки поучу! Бушь знать, как по кустам шастать!

 - Мама, мама, вы не знаете от кого Нюрка? Так знайте – от него, от лешего этого поганого! Всю жизнь он мне сломал, с тринадцати лет измывается.  Помните, я в лес с девчонками пошла, да в болото попала, чуть не утонула? Меня еще дядь Захар случайно увидел, вытащил еле живую, домой на руках принес?

 Так вот, я тогда вам не всю правду сказала. Заблудилась я, часа три блуждала по лесу, увидев его, обрадовалась, думала спасена. И он обрадовался, обнимает, целует, говорит, что тоже испугался, заблудился и давай одежду с меня срывать. Он тогда не только одежду на мне изорвал, он тогда душу мою на клочки порвал, искалечил.

 Не знаю, что со мной было, как в черной бездне я побывала, только когда очнулась, открыла глаза и жить мне не хотелось. Как раз на болото набрела, надумала в нем остаться, да не судьба, дядь Захара Бог послал, спас меня. Видит, что на мне одежда изорвана вся, снял с себя кафтан, одел на меня, потом взял на руки и отнес домой. 

 - Почто ты глупа, девка, сразу ничёго не сказала? Отец бы с нём зараз поговорил? – держась за сердце, глотая воздух, спросила мать.
 - Если б вы мама, видели, какой он в ярости страшен, просто бес в него вселяется. Побоялась я, глупая была, стыдно было. Да и отца он обещал прирезать, если только рот открою. Вот поэтому столько лет и терпела.

 Ганна ойкнув, стала медленно сползать вниз. Таисия,  подбежала  к матери, развязывая платок и расстегивая пуговицу на блузе, крикнула:
 - Нюрка, неси быстрей воды, бабушке нашей плохо.
Девчушка вбежала в комнату с полным ковшиком. Мать,   зачерпнув горсть воды, стала брызгать на лицо и волосы старушки.
 - Мама, что с бабуськой?
 - Cердце,   наверно, не знаю.

 Немного погодя, ресницы дрогнули и открыв глаза, Ганна,   посмотрев на дочь, тихо сказала:
-Лесурка моя   бедна, не вздумай ещё   чо попало – то сделать, а то на кого нас с Нюркой оставишь? Кому мы будем нужны? – всхлипывая, напугано причитала мать.
 - Дочка, принеси еще воды, а то теперь у меня что-то в горле пересохло, - сказала Таисия, чтобы выпроводить дочь из комнаты, - не хочу от этого гада рожать, да и не прокормиться нам, если я рожу. Ведь живем то мы только,   благодаря конюшне. Вон сегодня опять в лифчике принесла немного гороха. Только жить-то как дальше, мама? Живот вот-вот, скоро уже на нос полезет, хоть в петлю.

 - Не смей, слыш, не смей даже думать об ентом! Ничёго, родна моя   девонька, живы будем, не помрем, Бог не допустит ентого, раз Он тебе ребеночка дал. Люди помогуть. Токмо боюсь я за тебя.
- Не бойся, мне этот ничего не сделает. Когда узнал, что беременная, на руки пытался подхватить, да где ему, старый   хрыч колченогий, - с брезгливостью, сказала Таисия.
В комнату вошла Нюрка с полным ковшом и спросила:

 - Бабуська, Вы как? Вам лучше?
Старушка, вытирая слезы, быстро сказала:
 -Ничёго, пшеничинка  моя. Просто я напугала твою мамку, а потом и сама напугамшись.
 - Это как? – удивленно спросила внучка. 
 -Да, стара ужо стала, голова моя   и закружилась. Все хорошо, не боись.

 - Бабусенька, - обнимая старушку, сказала внучка, - вам еще рано болеть, вы нам сильно-сильно нужны и мы вас, с мамой очень любим,- и поцеловав в щеку, прижалась к бабушке.
 - Ай, батюшки, птичка моя   золота, ягодка моя   сладка и что бы мы без тебя делали? - улыбаясь и поглаживая девчушку по голове, говорила старушка, - вся и радость у нас в детках.

 Таисия с болью смотрела на мать с дочкой, размазывая текшие слезы по щекам. Вдруг Ганна встрепенулась и с улыбкой сказала:
- Погодьте, гляньте, чо же я вам тут смастерила.
И поднявшись с помощью дочери с внучкой, поковыляла на улицу. Буквально через несколько минут она вернулась с парой крашеных лаптей. 
-Вот, ни у кого таких нет.

 -Ой, бабуська,- весело воскликнула Нюрка, - чем это вы их покрасили? Какие они красивые! А веревочки какие! Ни у кого таких лаптей не будет! Тонька от зависти, просто, лопнет!
- Понравились? – улыбаясь, спросила старушка.
- Еще как понравились! Можно я их завтра надену? 
- Можно, можно, а теперь к столу, похлебку исть.

 Накормила, напоила Ганна своих, спать уложила, а сама, зажгла лучину, чтобы керосин не жечь, из сундука достала лампадку, аккуратно завернутую в тряпку, иконку, лежащую на самом дне сундука, перекрестившись, осторожно все развернула и поставила на стол. Налив в лампадку масла, опустилась на колени и с горечью в голосе, зашептала: 

 - Господи, наш Батюшка, прости нас грешных, чо приходится прятать Тя, прости нас за боязнь нашу. Оставили мы Тя, но не оставь Ты нас, защити нас неразумных...
Долго молилась Ганна Богу, а потом, перекрестившись, слила оставшееся масло из лампадки, протерла ее и обвернув все в тряпицы, осторожно положила свертки обратно в сундук. Потом села прясть собачью шерсть. Пряла она шерсть и не замечая  слез, стала опять вспоминать свою жизнь….

 

 

                                                         
  Как сейчас, Ганна помнит, только успела она уложить спать своих деток – Хвилю с Тасюшкой, как откуда-то прибежал запыхавшийся муж, Ефрем.
-Дети уже спят? – шепотом спросил он.
-Уснули, а тебя где леший таскал?
-Погодь, кричать-то, лучше сбирайся и пойдем тихонько, батюшку по – людски cхороним.

 -Ай, мамоньки, ты чо, сказился? Совсем бошка пуста, да? А как и в нас пулять начнут, на кого деток оставим? Хошь, чоб и мы там же рядком полёгли, как Тонька?
 -Да, не трохти ты! Болоболка, – c укоризной возмутился Ефрем, - накаркаешь! 
 -А мне и каркать не надобноть, сама не пойду и тебя не пущу!

  -Э-э, ты себя то слышь, а? Там же батюшка лежит с нашими сельчанами, вспомни, сколько они нам добра сделали, а мы их, как скотину, под забором бросим? Да и иконы тоже собрать надобно, большой грех это, когда святыни на земле валяются. Не бойся, я уже сбегал, посмотрел, где эти изуверы. У Семки пьют с горя, что не удалось церкву нашу им обобрать. Бери мешки, а я возьму лопату с носилками, нас там уже Николка ждет. 

  -Ай, мамоньки, пострелят нас, как есть пострелят, - причитала Ганна и выбежала в сенцы за мешками. 
Подходя к храму, Ганна от страха чуть не закричала, когда увидела красноармейца с Николкой.
  -Это кто еще с тобой? – спросил Николку Ефрем. 
 -Это двоюродный брат, Федор, в городе живет. Вы его не бойтесь, он нам предложил помощь. Да и одним нам не справиться. Вот жизнь пошла, своих уже боимся. 
 -Ладно, давайте быстро ложим на носилки, - прервал Николку Ефрем, - и несем на утес, лучшего места нам не найти. Пусть лежат и любуются красотой нашего края. 
-Да, но там, возле Антонины, ейный пес лежит и никого к ней подпускат.
-Откуда он взялся? – удивленно спросил Ефрем.
-Оторвался, так с цепью и прибег.
  -Это наверно он, какие сутки завывал, предчувствовал беду. Жалко пса, ну, ничего, я его к себе заберу. Погодь, токмо з ним малец побалакаю.

  Ефрем подошел к собаке, которая слегка поскуливая лежала возле хозяйки и лизала ей руки. Увидев собачью преданность, к горлу подкатил комок.
-Хоро-оший, - начал говорить он, но чувствуя, что от спазма в горле, ничего не может больше сказать, присел, слегка почесал у пса за ухом и наконец проглотив комок, сказал:

  -Ты же понимаешь, что нам нужно ее унести, схоронить, разреши это сделать.  Я обещаю, мы с тобой часто будем к ней приходить. А сейчас нам нужно торопиться. Ну, что скажешь?
 
  Пес не моргая, слушал Ефрема, потом тяжело приподнялся, сел и задрав голову, завыл так, что мурашки у всех пробежали по спине. Потом немного отошел и стал внимательно наблюдать. Николка с братом быстро положили Антонину на носилки и скрылись в ночной мгле. Собака побежала за ними.

  -Ганна, ты что там возишься? 
 -Да, как же енто, - всхлипывая, отозвалась жена, - как же так можно, - аккуратно обтирая икону от грязи и копати, возмущалась она, - псина и та плачет, а им горя мало, как их ще земля носит?
-У нас нет времени на слезы, нужно быстрей все собрать и унести подальше от глаз. Торопись.

  -А куда?
  -Я знаю одно место, мы там с Фролом в детстве прятались. Пойдем, - и взвалив мешок с иконами, исчез в темноте.

  Женщина быстро сложив в мешок последние три иконы, спрятала его в кустах с остальными мешками и пошла вслед за мужем, неся тяжелое распятие. Подойдя к крутому берегу реки, Ефрем опустил ношу на землю,  достал откуда – то веревку и стал по ней спускаться вниз. Через 10 метров он твердо встал на выступ горы и дернув веревку, сказал жене:

  -Привяжи мешок и тихонько спускай его мне. 
Ганна молча обмотала мешок веревкой и подтащив его к обрыву, стала опускать вниз. Приняв груз, Ефрем его развязал и отнес в пещеру, размером с небольшую комнату. Туда же поместили распятие и все остальные мешки, которые были спрятаны в кустах возле храма. 

  Потом они пошли к утесу, чтобы помочь похоронить земляков. Могила была уже выкопана и положив на дно доски, стали укладывать на них тела. 
 -Подождите, - зашептала Ганна, - как же энто, их ведь нужно чем то сверху накрыть, я сичаз, - сказав это, бросилась бежать. Минут через тридцать, запыхавшись, она принесла материал, который предназначался для  шитья задергушек.

  -Вот, держите, - сказала она, - пусть они нас за все простят. 
 Николка перекрестился и покрыв всех одним саваном, вылез наверх. 
 -Спите спокойно, - сказал Ефрем и поклонившись до земли, добавил, - Господи, прими убиенных раб своих в Царство Свое, прости им все прегрешения и пусть земля им будет пухом. 

  И трижды кинул по горсти земли, все остальные молча подошли к могиле, перекрестившись, кинули землю. Пока мужчины закапывали яму, Ганна собрала небольшой букетик полевых цветов, чтобы потом их возложить. 

  -Идем все к нам, - сказал Ефрем, - нельзя вам возвращаться в окровавленной одежде, у нас переоденетесь, а вашу одежду жена постирает, потом заберете.
 -Спасибо, - поблагодарил Федор, - если честно сказать, я уже хотел брату нос расквасить, чтобы подумали, что эта кровь, после драки.
 Ефрем позвал пса, но он даже ухом не повел. Положил голову на холмик и не шевелился. 
 -Ладно, пусть попрощается, потом его заберем.
   Чтобы ни с кем не встретиться, прошли огородами и пока хозяйка доставала чистую одежду и разжигала самовар, Ефрем отмыл от крови носилки и на всякий случай, сверху накидал навоз. Потом, умывшись, все сели за стол.
-Ну, давайте помянем батюшку нашего с братьями. Земля им пухом, - и опрокинул стакан в рот.
 -Хорошие были люди и Тонька ж, не испугалась, бросилась им на подмогу, дурында, одна против стольких разъяренных солдат.
 -Что уж теперь говорить, поторопилась к своему Антипушке, - горестно сказала Ганна.
  Долго засиживаться ночные гости не стали, немного еще закусив, стали торопиться уходить, чтобы еще до рассвета, попасть домой.
 -Да-а, страшный вчера был день, тяжелая ночь, а что сулит сегодня утро? – лежа в постели, думал Ефрем, - никто не сможет на это ответить, так как отвернулся от нас Господь,видно шибко мы его обидели, раз Он позволил бразды правления взять сатане, теперь он властвует над нами, а от него ничего хорошего ждать нечего. Кабы еще хуже не было.

  Тяжелые мысли были у него, рядом лежала и сладко посапывала жена, а он так и не смог даже на минуту сомкнуть глаза, пролежав до утра, пока кто-то не поскребся в дверь. Ефрем, только успел снять крючок, как в дом ввалилась обессиленная Санька. За одну ночь она сильно осунулась и вся почернела.

  -Ефремушка, - с болью прохрипела она, - мово Фролку кто-то украв, даже захоронить не можно, как же енто, чо тепереча делать – то? 
Слезы градом катились по щекам женщины. Она сидела и тихонько раскачивалась из стороны в сторону, казалось, никого перед собой не видела.

   -Я хотела сразу его с батюшкой забрать, но мне не дали, казали потом отдадуть и выгнали, даже попрощаться не пустили. Пошла седня с утреца к храму, глядь, а там никого нет. Как же мне теперече жить то? Ефремушка, помоги, ради памяти Фрола мово, подскажи, куда идтить? Чо делать?

  Ефрем молча слушал жену друга и не знал, как ему поступить, рассказать ей о ночной их вылазке, или промолчать? Ведь давно известно, что если хочешь, чтобы все что-то узнали, скажи об этом по большому секрету этой балаболке, завтра же будет знать все село. Жалко и горько было глядеть, как горем убитая женщина, c большой надеждой смотрела на него, ожидая ответа. Здесь с постели поднялась Ганна, молча села на лавку и обняв подругу, тихо сказала:

  -Успокойся, родная, при мести  твой Фрол и вси ужо при мести лягли. На утесе. Только не ходи туда пока, не гневи нову власть. Завтра, я кумекаю, чо завтра будет ужо можно.
Услышав такую весть, вдова упала на грудь своей подруге и разрыдалась. 
-Ну-ну, успокойся, мы тебя не оставим, помогать будем, выживем, не правда, Бог нам в этом поможет. 

  Ефрем смотрел на жену и впервые увидел, какая она сильная духом. Последнее время он боялся за свою семью, думал, что если вдруг, с ним что-то случится, как они, родные его будут жить? А теперь, увидев стойкий и твердый дух своей Ганнушки, он понял, никакие ветры судьбы не смогут сломить его тростинушку.
Немного успокоившись, Александра встала и поклонившись, с благодарностью, в пояс, слегка покачиваясь, вышла. А хозяева, обнявшись,  молча сидели на лавке. Потом, будто пробудившись от долгого тяжелого сна, Ганна сказала:

  -Все и мне пора бегить, у нас есчо Ночка с полным выменем стоит и белье замочено лежит.
 -Ты иди стирай, а я пойду доить корову. Нужно чтобы к десяти часам  уже все висело на веревке.
 Пока жена стирала, муж управлялся по хозяйству. Корову подоил, кур покормил, самовар разжег и печь затопил. На улице весело светило солнышко, летали, чирикая воробьи. Было тихо и спокойно. Но не успели они сесть за стол завтракать, как на другом конце села залаяли собаки, загоготали гуси, раздались одиночные выстрелы.

 -Господи, помилуй, - перекрестившись, испугано сказала Ганна, - дети, ешьте, ешьте быстрее, супец жирнен, скусный, - и задернула на окне задергушку.
-Успокойся, жена, тебе нужно самой поисти.

  Кое-как перекусив, мать спрятала детей на печи, убрала со стола посуду и чтобы хоть немного скрыть дрожь, взяла вязку и стала вязать мужу рукавицу. Уже после обеда, без стука, нагло, в дом вошли председатель с красноармейцами. Степан прошел к столу, взял табурет, сел и обращаясь к солдатам, сказал:
-Начинайте.

  Красноармейцы во все углы бросились, круша все на свете, перепугав малышей.
-Ганна, заткни своих ублюдков, а то я щаз их сам заткну.
 Мать бросилась к ребятишкам и схватив их на руки, вынесла на улицу. 
-Тише, касатки мои, тише, а то дядя сильно рассердится на нас, - качая детей на коленях, успокаивала мать. Вслед за женой, вышел Ефрем.

  -Ты что иродов оставил однех? – возмутилась Ганна, - есчо поворуют чо!
 -А что им воровать, - нервно усмехнувшись, сказал хозяин, - оне и так берут, что им приглянулось, а что не нужно, бьют иль бросают.
 -Ай, мамоньки, ай, Матка Божья, спаси нас, горемышных, защити от ентых иродов, - причитала она.

  На крыльцо вышел председатель со своим ополчением:
-Чтот совсем бедно живете, даже взять не чего, мелочь всяка, - сплюнув, сказал он.
-А нам и ента мелочь даром не далась  и ты не чёго не дарив, - огрызнулась хозяйка. 
-М-м, кусатся, - усмехнувшись, сказал Степан, - слышь, Ефрем, ты своей то язык укороти, а то мы зараз, укоротим, вместе с бошкой – то. 

  -Что, Степан, зверь человечины опробывал, требует есчо? Знамо дело, теперь он ни перед чем не остановится. Лишь бы следующую жертву в капкан заманить. 
 -Хм, зверь говоришь, - хмыкнув, сказал председатель, - а чо, зверь то оно есчо и лучше, а то все пьянь, да пьянь. Вот вы меня не оценили, а нова власть оценила и теперь вы все у меня вот, где сидеть будете! – и выкинув вперед сжатый кулак, от удовольствия загоготал.

 -Проверьте в яслях, под сеном, знаю я их, это они только с виду такие тихенькие, а копни, не остановишь. А что это у вас на веревках Николкина рубаха болтается? Я ее зараз вчера на нем видел. 
-С чёго енто Николкина, когда я сама свому сшила, у нее даже метка есть, могит показать?

  -Ладно, верю, но вчера на Николке точно така ж рубаха была. Чо, ничёго не нашли? – обращаясь к подошедшим красноармейцам, спросил председатель, - ясный перец, идем дальше, - и поднявшись с бревна, ни на кого не глядя, пошел к выходу. Хозяева молча посмотрели уходившим вслед и тяжело вздохнув, взяв ребятишек на руки, вошли в избу.

  -Ой, батюшки, - увидев разбросанные вещи и побитые горшки, по привычке заголосила Ганна. 
-Цыть, баба, - тихо сказал Ефрем, - радуйся, что живы остались, а это все наживное. Приберись ка лучше быстрей, а мне бегить надобно к Николке, вещи отдать. Ведь если эти изверги не обнаружат там рубахи, всем худо будет.

  -Да, беги, беги скорей, а то опоздать можешь, - быстро представив, что их может скоро ожидать, согласилась жена и поспешно выскочила на улицу снимать с веревки белье.

  Только Ефрем, отдав вещи, скрылся у Николки в зарослях сада, как нагрянули с обыском.
 -Ищите везде, - закричал Степан, - а ты покажи мне рубаху, в которой вчера был, - ткнув парня в плечо плеткой, пробасил председатель.
 Николка молча вынес рубаху и отдал << гостю>>.
-А метка кака на ней есть?
-Нет.

-Ладно, на, - недовольно пробурчал Степан. 
В это время к нему подошел один красноармеец и что-то шепнул на ухо.
-Где? – взревел председатель, - за мно-ой!- закричал он и выбежал на улицу.
Лихо поднявшись на утес, под плакучей красавицей, ивой, Степан увидел свежий холмик, поверх которого лежал маленький букетик полевых цветов и оскалившегося пса. Потоптавшись, соображая, что делать дальше, пробубнил:
-Ну, чего стоите, копайте, туда что угодно можно схоронить….

  Трое молодых людей, одетые в военную форму, взяли лопаты и только поближе подошли к могиле, как с грозным рычанием, набросившись на одного из них, собака схватила мертвой хваткой. Раздался дикий вопль. Председатель заматерился и выхватив лопату у растерявшегося парня, со всех сил ударил пса ребром по голове.  От большого потрясения и увиденной, на двое, расколотой головы, солдата вырвало.

  -Да, …мать, набрали в армию красных девиц и еще с ними хотят новую жизнь строить! Тьфу, - c брезгливостью сплюнул Степан, - оттащите его от греха подальше, чтоб мои глаза его не видели! - и со злости пнул комок земли.

  -Копайте, чего рты разинули? Я что ли за вас копать буду?
Солдатики бросились копать, но и в раскопанной могиле, кроме четырех убиенных, они ничего не нашли.
-Пошли.
-А закопать?
-Кому это надоть, тот пускай и закапывает, а у нас с вами нет на это время. Скоро темнять будет, а нам есчо на колокольню нужно, а то и оне пропадуть, - зло сказал председатель. И взмахнув плеткой, стал спускаться с утеса.

  Сельские мальчишки бежали по дороге и заглядывая во дворы, кричали:
-Cейчас колокола будут сбрасывать!
Кидая работу, все спешили к храму. А на колокольне уже стояли красноармейцы и готовились к сбросу самого большого колокола, который более века, верно служил людям, на несколько верст, оповещая о горе или радости. Задрав головы, они молча смотрели вверх. И вот, в свободном полете, язык ударяется о стенку колокола и на большое расстояние раздается прощальный его звон.

 Вздрогнув, будто пробудившись от спячки, все заплакали.Вслед за большим братом полетели меньшие, четыре колокола. Вдруг, откуда ни возьмись, набежали большие темные тучи и покрыли все небо, вокруг посерело и на землю стали капать крупные капли. Казалось, плакало само небо. Евдокия, жена Семена, не скрывая рыданий, смотрела на колокола, в которые еще в детстве, с разрешения отца Неофида, звонила, зазывая земляков на службу. 
Долго стояли сельчане, глядя на валявшиеся разбитые колокола, прощаясь с ними и вспоминая свою жизнь. …

                 

 

                                                6 глава
  Ганна сидела за куделей и пряла пряжу.
 -Бабуська, - позвала старушку, вбежавшая в избу, внучка, - бабуська, дайте мне фартук с большими карманами!
 -Зачем енто тебе?
 -Надо.
 -Нюрка, ты мне брось, надо! Кажи зачем тебе хфартук? Небось опять в конюшню за горохом? Не смей, слышь меня? А то есчо ентот черт колченогий поймат вас. 
 -Бабуська, да с нами же пойдет его Николка. Мы же деду Семену помогаем. А потом, можно мне с ними пойти в ночное? Кто пойдет в ночное, дедушка разрешил взять себе по два кармана гороха. Ну, бабуська, пустите меня, а?

 -В ночное пущу, а горох, от греха подальше,  не смей брать, слышь?
 -Слышу, - сказала девчушка и поджав губы, хотела уже выйти из комнаты.
 -Краюшку хлеба-то возьми, а то кто на пустой живот в ночное идет? – вслед, крикнула старушка.
Нюрка, отрезав кусок ржанного хлеба и посыпав его сверху солью, завернула в чистую тряпицу, вышла на улицу, где ее ждали подружки.

 -А фартук? – удивленно спросила ее Маруська.
 -Бабуська не дала и горох не разрешила брать, - чуть не плача, сказала Нюрка.
 -Ладно, не реви, у меня есть фартук, смотри, с какими карманами, туда даже твоя голова влезет, - успокаивая подругу, сказала Маруська, - да и у Панки на платье есть карманы! 
В это время к ним подбежали Николка с Пашкой и все, направляясь к конюшне, быстро скрылись в облаке пыли. 

 Дед Семен, ожидая помощников, наметил уже им фронт работы и довольный собой, покряхтывая, сел на бревно и достав кисет с табаком, и обрывком старой газеты, стал крутить козью ножку. 
 -Ох, и хорошо, - думал он, - пусть ребятки поработают, им в радость, и мне польза.

 Вытянув свои больные ноги, обутые в валенки со старыми калошами, затянулся и пуская кольца  через нос, блаженствовал, сидя на солнышке. Которое ласково грело его ноющие раны, полученные во время трех войн. Только бывший солдат задремал, как сквозь дрему услышал шепот ребят, старик улыбнулся и поглубже натянув на глаза ушанку,  продолжил свой сон.
  А саранча, быстро прошмыгнув  мимо сторожа, направилась в амбар, где в мешках хранился корм для лошадей. Колька, со знанием дела, общупал все мешки и найдя  мешок с горохом, подал знак. Пашка, взяв у девочек фартуки и быстро наполнив их горохом, стал насыпать в карманы своих штанов и здесь увидел, что Колька, сняв фуражку, до верху наполнил ее горохом.

 -Ты, что? – испугано спросил Пашка, - как ты мимо дедули пройдешь?
 -А Нюрку, оставим голодной?  Мне ж ничего не будет, ну, подерет батя ремнем, так мне не привыкать. Знаешь какая у меня шкура толстая, во,  - показывая с палец, толщину своей кожи.
 -Да, ты брешешь, - ухмыляясь, воскликнул Пашка.
 -Я брешу? – возмущенно, воскликнул Колька, - на смотри, - и в доказательство, снял штаны, оголяя свой зад. 

Пашка ахнул, увидев огромный, на всю ягодицу, грубый, рваный, затягивающийся синюшний шрам.
-Это  кто тебя так?  Отец, что-ли?
-Ага! – гордо сказал мальчуган,  - но я все равно ему не поддался. Мать, вот, только жалко. Она сильней меня причитала и до сих пор плачет, накладывая вечерами бабки Наськину мазику.

  Пашка, поглядывая на рану, поежился. Колька быстро натянул штаны и ухмыльнувшись, сказал:
 -Да, не боись, уже почти не больно, разве только немножечко, когда кровь просачивается и засыхает.
В этот момент, от нетерпения, в амбар вбежали девчонки.
 -Ну, что вы здесь застряли? Мы ведь не успеем поесть. Скоро дед Семен проснется. Пошли. Где горох? 
 -Вот, - сказал Пашка, протягивая фартуки. 

 -Нюрка, а это я тебе набрал, возьми, - протянув фуражку, краснея, сказал, Колька.
 -Да, ты что, за это ж посадить могут! – испугалась девочка.
 -Не бойся, если что, буду отвечать я , я же насыпал, бери.
 -Нет, столько не возьму, давай половину отсыпим назад.
 -Ну, если хочешь, - глядя на Нюрку, сказал мальчуган, - во-он в тот мешок, высыпай.

  Девочка отсыпала горох и только ребятишки выбежали из амбара и скрылись за углом, как во двор конюшни, въехала бричка председателя. Сторож, сквозь сон услышал приближающего председателя, вмиг проснулся, дернул себя за ус, для того, чтобы с лица сбросить сонный вид и взяв трость, направился на встречу Степану Николаевичу.

  -Ты что, опять дрыхнешь, твою мать, - еще из дали, закричал председатель.
 -Никак нет, - стараясь вытянуться в струнку, воскликнул сторож.
 -Где эта шантрапа?
 -Какая? – делая удивленный вид, зная, что ребятишки давно уже, через задний двор, убежали в лес, спросил сторож.
Председатель, не дослушав Семена, быстро направился в амбар и проверив мешки, заорал:

  -А где горох? Мы его тебе только вчерась привезли!
 -Так я его в муку смолотил и лошадкам нашим в корм добавил. М-м-м, Степан Николаевич, если б вы только видели, как оне его жрали, аж мне радостно стало.
Кони действительно, как только Семена поставили на конюшне сторожем и конюхом,  сразу прибавили в весе, стали ухоженными, гривы переливали  шелком. В конюшне всегда была чистота, окна застеклили.
  А буквально три года назад, сюда было страшно зайти. Грязь, вонь, проемы окон, зияли черными пустыми глазницами. Бедные лошади, сильно истощенные, еле держались на ногах. Придраться сейчас к конюху, было не за что. Но председатель, схватив бывшего друга за грудки, прошипел:
 -Только узнаю, что ты подкармливаешь этих голодранцев, собственноручно, подведу тебя к трибуналу, ты меня знаешь.
Семен посмотрел председателю в глаза, потом смахнув с себя его руки, тихо ответил:
 -Знаю, все про тебя знаю и ты знаешь, что именно я знаю. Да и бояться мне нечего, хозяйки моей уже нет, помнишь, как получила шесть похоронок на деток, быстро управилась к ним. Я один остался и чем скорей ты меня отправишь к ним, тем лучше будет. Так что ты меня не пугай. Сам могу кого хошь напугать.

  Давно Степан Николаевич не слышал в свой адрес такой речи и сжимая кулаки, сдерживая себя, сквозь зубы процедил:
 -Вообщем , я тебя предупредил. Смотри.
-Смотрю, председатель, я смотрю, - спокойно ответил сторож.
Председатель, замахнувшись плеткой, звонко хлестнул по земле и с трудом сев в бричку, дернул удила. Конь заржав, рванул так, что у седока с головы слетела кепка.
-Ну, ну, - глядя вслед бывшему другу, сказал дед Семен и медленно побрел на свою завалинку, ждать своих помощников.

  А ребятишки были на своем излюбленном месте – в лесу на поляне, где притащив поваленное дерево, смастерили друг против друга, две скамейки. Возле скамеек, весело журчал небольшой родничок. Вода в нем была необыкновенно вкусной, подростки мочили свои кусочки хлеба, взятые из дома и слегка посыпав солью, с наслаждением ели, припевая водой.
 Во время еды стояла мертвая тишина, все старались,как можно дольше растянуть удовольствие, слегка  замаривая червячка.

  Зато потом, было море шуток и веселья. Вот и сейчас, наевшись гороха, они весело фантазировали, что могут сделать с помощью тех выстрелов, которые происходят, кто поест гороховый суп, или кашу. 
 -Не-е, я не верю, - закатываясь от смеха, сказала Нюрка Кольке, - что ты способен своим выстрелом сбить со стены висевшую сковородку!
 - Как это не веришь, когда такое было на самом деле? Ты знаешь, какая у меня бывает канонада, аж наш Васька уши пригибает и начинает чихать от ентых газов, - смеясь над собой, ответил мальчуган.

  Было весело, но они понимали, пора идти и отрабатывать свой обед. Еще немного посидев, попили водицы и побежали к деду Семену, который, как похоронив жену, перебрался жить в конюшню, а свой дом отдал Марте, дочери Михася с Устиньей.
 -Что, прибежали, пострельцы?
 -Ага, дед Семен, что будем сегодня делать?

 -Так, девочкам нужно побелить забор, а вам, ребятки, сена в ясли натаскать побольше.            Зараз, к вечеру управитесь. В ночное – то всех отпустили?
-Да-а! – хором загалдела ребятня.
-Вот и хорошо. Не забудьте картошки накопать. 
-Сколько кустов выкопать? – спросил Павел.
-Три, я думкаю, хватит. Идите работайте, а я пойду по своим делам, вот только перекурю.

 Дети разбежались, а дед Семен сел на заваленку, скрутил козью ножку и затягиваясь, смотрел вдаль, вспоминая своих родных. Докурив и тяжело вздохнув, он поднялся и поковылял к домику. Там, взяв чистый лист бумаги, химический карандаш и наслюнив, стал писать в Москву, в кремль письмо.
 
  Дед Семен, верил, что как только в кремле прочтут его, в их поселке сразу наведут порядок, а председатель, наконец, ответит за свои злодеяния. Выводя буквы, пыхтел дед, пересматривал каждую написанную им закорючку. 
Трудно давалась ему писанина, еще не написано и двух предложений, а он уже устал, будто в конюшне зараз весь навоз один вывез. Вытерев пот со лба, посидел немного, отдохнул и только хотел взяться за работу, как в домик вбежала Маруська и весело сообщила, что они уже все сделали. 

  Сторож аккуратно сложил лист бумаги, вложив его в небольшую книгу, карандаш воткнул в самодельную подставку, выструганную им из дерева и улыбнувшись, сказал:
 -Ну, раз вы все сделали, значит сейчас будем уже выходить. 
Выгнав лошадей, ребятишки сели на них верхом и обходя село стороной, обгоняя друг друга, помчались на пастбище, которое находилось недалеко от реки. Нюрка, держась за гриву своей любимицы, неслась на встречу ветра, чувствуя, как его порывы расплели косу и волосы  длинным шлейфом развивались на ветру.

 Оглянувшись, она увидела, как раскрасневшийся Колька,  обнимая шею своего Гнедка, пытался ее догнать. Девчушка рассмеялась и слегка придавив пятками бока Звездочки, прибавила ход. Ох и лихо же Нюрка держалась на лошади, любому мальчишке нос утрет, что за характер,везде и всегда быть впереди. Прискакав на пастбище, она спрыгнула на землю и поцеловав любимицу в морду, дала кусочек хлебца.
 -Ты моя красавица, умница.
Николка пришел, как всегда вторым, ласково потрепал своего Гнедка за гриву, спрыгнув вниз, весело сказал:
-Да, нечего сказать, молодцы! Здорово у вас получается. 

  Нюрка, улыбаясь, молча смотрела на мальчонку и слегка запрокинув голову, стала заплетать косу. В это время подъехали остальные, вокруг сразу стало шумно. Кто-то смеялся, кто-то пытался всех перекричать, что-то доказывая, а дед Семен, покряхтывая, слез с коня, снял уздечку и похлопав по крупу, сказал:
 -Все, Васько, прибыли, забирай своих и веди к траве, а мы пока костер разложим. 

  Конь мордой ткнулся конюху в ладошку, выпрашивая кусок хлеба.
 -Вот попрошайка, - добродушно усмехнулся сторож, - ладно, на-а.
Васько аккуратно, своими мягкими пухлыми губами взял с ладони хлеб и положил голову старику на плечо.  Конь плакал. 
 -Ну, ну, что это у тебя сегодня за нежности такие, - удивился дед Семен, - никогда такого за тобой не замечал. Совсем старые мы с тобой, видно, стали, сколько лет уж вместе, спасибо тебе, за верность твою. Ладно, иди, - поглаживая коня по гриве, говорил конюх, - веди всех на старое место, а мы вскоре к вам подойдем.

  Васько отошел от старика и гордо подняв голову, направился к зеленой сочной траве. Пашка собрав табун, похлопывая некоторых по крупу, направил их в сторону старого коня. Кони, помахивая хвостами, пошли за вожаком. 
Ребята собрали хворост, сбегали к реке, принесли воды и разложили костер. А пока вода в ведре закипала, все сели вокруг него и стали ждать, новый рассказ старого конюха. В этот момент Николка потянулся за хворостом и не обращая внимания, громко <<выпустил голубя>>.

 -О-о, Николка, ты с этим у огня будь осторожней, - с серьезным видом сказал дед Семен.
-А что? – удивленно спросил пацан.
-Как что? Сам взорвешься и нас покалечишь, - прищурив один глаз, улыбаясь, сказал старик. 
Все рассмеялись. 
-Дедушка, расскажите нам что-нибудь, - не удержалась Панка.
-Что же вам рассказать? –призадумываясь, спросил конюх, - и посмотрев на небо, увидел одинокую яркую большую звезду, немного помолчав, сказал, - ладно, слушайте.

  Было это давным - давно, в одной южной стране, в городе Назарет,  и жила в этом городе одна девица. Она была на столько красива и чиста душой, что Бог, через нее, решил спасти погибающий мир. Однажды сидела девица у окна и читала святое писание, вдруг в комнате появился молодой человек в странной одежде, сияющей необыкновенной белизной. Светлые, длинные вьющиеся волосы, локонами спадали ему на плечи. Глаза были такие яркие и светились такой любовью, что у девушки заволновалось сердце от необъяснимой радости. Он преподнес ей красивый цветок, поклонился до земли и она за его спиной увидела большие белые крылья. 

 -Радуйся, Благодатная! Господь с тобою; благословенна Ты в женах!
Мария, так звали девицу, смутилась, не понимая, чтобы это все значило.
А  Ангел сказал:
-Меня к тебе послал Сам Господь Бог. Ты от Него обретешь благодать и родится у тебя Сын, назови Его Иисус. Он будет Великим Царем всей Земли и Небес, Царству Его не будет конца. 
 -Как это? - спросила она.
 -Дух Святой снизойдет на тебя. Поэтому и родишь ты Святое Дитя, и будет Он Сыном Божьим….

  В это время на огне вскипела в ведре вода и стала выплескиваться, попадая на горящий хворост, она грозно и недовольно шипела, будто старалась затушить веселые языки пламени. 
-Так, - громко сказал дед Семен, - чай уже вскипел, а нам пора браться за работу. Ребятишки загалдели, упрашивая старика рассказать хоть еще немного, но он был не умолим.
Вздохнув, Нюрка взяла у Конюха сумку с горохом и пошла его варить. А все остальные направились к лошадям, чтобы до полной темноты успеть их помыть и расчесать гривы с хвостами. 

  Помощники, озорничая, весело плескались в воде, не забывая и про своих любимцев, которые, тоже наслаждались вечерней прохладой и теплой, как парное молоко, водой.
-Пр-р, стой, - смеясь, воскликнула Маруська, своей Белухе, которая от удовольствия била по воде копытом, вымочив, девочку с ног до головы, - вот, окаянная, стой, тебе говорю.
-Маруська, а ты ей под хвостом щеткой почисть, вмиг успокоится, - шутливо предложил Пашка.

  Дед Семен, сидя на берегу, наблюдал за возней саранчи, как он частенько называл ребят и думал о недописанном письме, которое лежало в книге. Старик понимал, что он малограмотный и поэтому переживал, сможет ли описать все те злодеяния, которые с первых дней своего правления, творил их председатель. 

Но кого-то просить написать, это значит этого человека подвергать к большим неприятностям. Дед Семен этого не хотел, поэтому решил письмо писать сам. В это время из-за тучи выглянула огромная луна и ее луч весело побежал по воде,  оставляя за собой голубую, сверкающую дорожку. При лунном свете можно было увидеть летучих мышей, стрелой проносящихся над головами, рассмотреть жужжащих комаров и других ночных любителей летать. 

  -Хорошо как, - думал старик, слушая детский смех и пение сверчков с кузнечиками. Где-то подальше, затянули свою песню лягушки. 
Вдоволь наплескавшись, ребятня подбежала к конюху.
 -Дед Семен, мы уже накупались, - стуча зубами, сказал Николка.
 -Ну, тогда, как всегда, быстро к костру, сушиться, - скомандовал старик, поднявшись с большого камня.
  У костра, над котелком, колдовала дежурная Нюрка, помешивая гороховую кашу деревянной ложкой.

  -Ну, как хозяюшка, дела? Каша уже готова?
-Готова, дедусь! 
-Вот и хорошо, скидавайте свои одежды, вешайте их сушиться и садитесь поближе к огню, - командовал старый конюх, - пока не заболели, а то ваши мамки мне за вас шею намылят.
Помощники быстро сняв с себя одежду, закутались в два дедовских тулупа и подсели к огню. Нюрка развесила мокрую одежду и в заранее приготовленные двойные листья лопуха, свернув их воронкой, стала накладывать горячую кашу.

 От нее приятно тянуло дымком, обжигаясь, ребята весело принялись за еду и стали просить старика, рассказать продолжение о красавице Марии, но конюх наотрез отказался :
 -Нет, у нас с вами еще вся ночь впереди, так –что успеете дослушать. А сейчас давайте ешьте, а то кишки уже так тарахтят, что весь табун перепугают. Да и сытое брюхо –то спит, а голодное, на слуху сидит.

  Ребятишки замолчали и спорить с ним не стали. На природе всегда хочется есть, поэтому все быстро достали свои запасы, разложили и налив в кружки ароматный травяной чай, с большим удовольствием стали чаевничать. Во время еды, как полагается, была тишина. Не зря же есть такая поговорка:<< Когда я ем, я глух и нем>>.  Хоть они и были в ночном, но за разговоры во время еды можно было легко получить от деда Семена деревянной ложкой по лбу, оно конечно было не больно, но впросак никому не хотелось попасть. 

  -Наелись? –  спросил конюх,- ну, слухайте.
 
  Как только Ангел сообщил юной красавице, о причине своего визита, как на нее снизошел Святой Дух и девица понесла. В это время, царь тех мест, дал указ сделать перепись всех жителей его страны. Каждый человек должен был отметиться в той местности, где родился. И пришлось Марии с ее мужем идти из Назарета в город Вифлеем. Долго они шли или коротко, не могу сказать, только одно вам скажу, что пришли туда уже поздно, все гостиные дома были заняты, ни одного не нашлось свободного места и куда бы они ни обращались, везде им в ночлеге отказывали, только один хозяин, сжалился над беременной молодой женщиной и предложил им устроиться в одном сарае, который находился во дворе.


  Мария очень устала и плохо себя чувствовала, поэтому они  согласились остановиться в хлеву, где находились домашние животные. Вскоре пришло время ей рожать и пока муж бегал за помощью, Она уже родила и спеленав Младенца , положила в ясли. Недалеко от этого места пастухи пасли скот и вдруг, им явился Ангел и весело сказал:
-Не бойтесь! Ибо я пришел к вам с радостной вестью, сообщить, что родился Царь Всея Земли, и найти вы его сможете, лежащего в яслях, завернутого в пелена. Путь вам покажет эта звезда. И только он это сказал, как откуда не возьмись, появилась целая армия, играющая на гуслях и других инструментах. 

  Пастухи изумились такому известию и решили поклониться новому, только что родившемуся на свет Царю. Посмотрев на самую большую, яркую звезду, они пошли по направлению, куда она указывала и вскоре пришли к тому сараю, на который, своим сиянием, указало небесное светило и остановилось. Внутри они обнаружили молодую улыбающуюся женщину, с любовью смотревшую на младенца, лежащего в яслях. 

  Поклонившись до земли, младенцу с матерью, рассказали Марии, откуда узнали о рождении малыша.  Постояв еще немного, полюбовавшись необычайной божественной красотой младенца и еще раз на прощание поклонившись,  вернулись на пастбище.  Они верили, что перед ними лежал Великий Человек.

  Вскоре после этого, хлев посетили торговцы, проезжающие мимо этого города. И рассказали, что им так же явился Ангел с необычной армией музыкантов и оповестили их, что родился Царь, который будет властвовать над всем миром. Поэтому они пришли поклониться и преподнести подарок: золото, ладан и смирну. 
Мария приняла дар от волхвов и все запомнила, что они сказали. Поклонившись, торговцы ушли. Так, в человеческом образе, родился на свет Сам Господь Бог – Иисус Христос.    Который пришел в мир, чтобы спасти его.

  Дети сидели слушали рассказ конюха, затаив дыхание.
-И чтобы вам, детки, - продолжил дед Семен, - не говорили, что Бога нет, не верьте, а то придет ваше время с ним встретиться, а Он не признает вас, отвернется от вас, как вы однажды отвернулись от него……

 

                           
Рассвет. Солнце, просыпаясь, выпустило свои золотистые лучи из под пушистого мягкого облака, окрасив небо в нежно пурпурный цвет. Все живое стало оживать. Цветы, слегка вздрогнув своими головками, стали расправлять и раскрывать лепестки. Только они успели нарядиться, как уже прилетела  первая труженица пчела, собирать нектар. 
Птицы, радуясь новому утру, запели свои песни. Капельки росы, висевшие на кончиках лепестков и листочках, переливаясь на солнце, весело отражали окружающий их мир. Деревья зашелестели листьями и как маленькими развивающимися флажками, встречали теплое утро. Семен с детства любил эти минуты. Слушая лесной утренний гимн, он сидел и вдыхал аромат нового дня. 

  Слышно было, как проснулся Васько. Негромким храпом, своим сородичам он дал знак, что пора подниматься. Старый конюх подошел к коню, потрепал слегка за гриву, говоря добрые слова и повел лошадей к реке. Напоив  их водой и потом разбудив своих помощников,  поехали в поселок. Еще толком не проснувшиеся ребятишки, молча сидели на своих любимцах, держась за их гривы. Подъезжая к конюшне, вдруг они услышали ржание лошади. Дед Семен приструнил Васька и повернувшись, быстро заговорил:
  
  -А ну ка, детки, бегите - ка все по домам, к нам  видно уже председатель пожаловал, а то он еще узрит, содержимое в ваших карманах. Бегите, бегите, после повстречаемся.
Ребята соскочили с лошадей и быстро исчезли в зарослях боярышника. Въехав во двор, конюх увидел разъяренного бывшего своего друга.
 -Где твои голодранцы? – не здороваясь, закричал председатель, - я их два дня не могу поймать.
 -И я тебя рад видеть, Степан Николаевич, - не обратив внимания на вопрос, сказал Семен.
 -Я тебя спрашиваю, где они?

  -А я почто знаю, наверно уже дома спят, а может убежали куда, я ведь их, Степан Николаевич –то не пасу, мое дело лошадки.
 -Что это с твоими губами?
 -А что с ними? – удивляясь, спросил конюх.
 -Почему они у тебя синие?
 -А-а  енто меня детишки вчерась ежевикой угостили.
 -М-м, ежевикой говоришь, ладно, - сказал председатель и сев в свою бричку, дернул удила.
-А что ты хотел от пацанов то? 
-Не твоего ума дело, - зло сказал Степан Николаевич и рванул с места, оставляя за собой клубок пыли.

  Три дня конюх писал письмо в кремль. Выводя буквы, он тщательно слюнявил химический карандаш, из-за чего язык, губы и руки у него стали фиолетовыми. Председатель, однажды заехав на конюшню, увидел еще более посиневшие губы и пальцы сторожа. Подозрительно посмотрев, ничего спрашивать не стал, а вечером внезапно нагрянул на конюшню. Открыв резко дверь, он врасплох застал Семена сидящего за столом, писавшего окончание письма.
-Я смотрю, ты грамотеем стал, письмена пишешь, - пройдя в дом, ехидно сказал Степан Николаевич и взяв листок со стола, прочел первые строки, - ежевика говоришь, - налившись злостью, процедил председатель, - донос на меня строчишь, сволочь! – и со всех сил ударил в висок сидевшего растерянного конюха. Старик молча повалился на бок и упал на земляной пол. 

  Председатель подскочил к лежащему другу и держась за стол, стал пинать его ногой.  Выпустив весь пыл, устало сел на скамейку и глядя на окровавленное безжизненное тело, соображал, что ему теперь делать. Увидев керосиновую лампу, взял ее, снял колбу и вылил всю жидкость на конюха. Пошарив у себя в карманах и нашел спички, поджег письмо, бросил на старика. Огонь моментально обхватив синим пламенем тело, пополз дальше к столу.
-Вот тебе, сволочь, будешь знать, как писать на меня доносы, - последний раз посмотрев на бывшего друга, председатель вышел на улицу.
Кони тревожно ржали, стуча копытами. Степан Николаевич открыл дверь и выпустив лошадей, скрылся в ночной мгле.

 

  Вой собак и кудахтанье кур разбудило все село. Заспанные, ничего еще не понимая, сельчане высыпали на улицу, многие в страхе крестились, но увидев, в стороне конюшни столб дыма и огненное зарево, хватали ведра, топоры, багры и бежали тушить огонь. Конюшня находилась недалеко от леса и если он загорится, то будет большая беда, сгорит все село.
 
  -Лошадей, лошадей спасайте, а где дед Семен? - кричала Таисия, почти первой прибежавшей на пожар и увидев горевший домик конюха, бросилась туда.
 -Куда, дура? – крикнул ей вслед подбежавший Филька, сын Фрола, - если дед там, его уже не спасти!

  Но молодая женщина, уже рванула дверь на себя и огромное пламя, обдав жаром, обожгло ей лицо. Кожа, вмиг, как сало на сковороде, зашкворчала и вздулась огромными пузырями. Мужчина оттолкнул Таисию и увидев, что на ней загорелась одежда, облил водой.

  -Вот дурында, куда суешься? - возмущался он, - я ж сказал, что поздно и деда не спасла, и себя покалечила. К бабке Наське тебе нужно. Стешка, отведи ее, - быстро распорядился молодой человек и направился к мужикам.
 На пожар сбежалась вся деревня, встав в длинную цепочку, бабы быстро ведрами передавали воду, взятую из колодца, а мужики оттаскивали горевшие бревна подальше от леса. В это время во двор конюшни въехала председательская бричка.

  -Где конюх? Мать его через коромысло! Где лошади? – кричал он.
 -Не знаем, лошадей кто-то уже выпустил, а вот деда Семена не видно, сгорел наверно. 
 -Холера его б взяла, сколько раз говорил ему, чтобы не курил в постели!  -  распылялся Степан Николаевич, - да куда, куда ты гребешь? – увидев, что Филька старается разгрести горящие угли.
 -Да я хочу найти деда.
 -Да, ты олух окаянный, сейчас нас всех спалишь!
 -Не спалю, слава Богу, ветра нет, да и травы тоже. Дед Степан хороший хозяин был. Вон, весь двор песком обсыпал.

  -Хоро- оший, алкаш твой дед был, поджигатель, мать его! – с злостью сплюнул председатель.
-Не надо напраслину нести на старика, товарищ председатель, не был он пьяницей, курил много, здесь ничего не могу сказать. 
Степану Николаевичу надоел пустой разговор, развернулся и направился к своей бричке. 
- Поеду, в Райком позвоню, пусть разбираются.

  До самого утра, люди не отходили от сгоревшей избы конюха. А председатель  в это время спокойно спал в своей теплой постели.
В обед приехал следователь и заглянув на минуту в сельсовет, направился на пепелище. В конюшне его встретил новый конюх – Филька. Следователь с конюхом были одного возраста, поэтому быстро нашли общий язык. Филипп все показал и оставил гостя одного, чтобы он сам смог все хорошо рассмотреть. Борис Иванович, так звали следователя, тщательно обследуя местность, делал у себя в блокноте какие-то записи, выделяя некоторые места. 

  -Филипп, скажи, а кто у вас хромает?
 -Хромает? - удивляясь, спросил конюх, - так трое у нас с войны пришли покалеченные.
 -Кто? Назови их, - делая пометки, попросил следователь.
 -Ну, это наш председатель, потом Пашка Шальнов и Серега Белобородько. А что?
 -Да, понимаешь в чем дело, следы есть одни очень странные. Правда они на пепелище затоптаны, ну это понятно, но несколько интересных следов все-таки осталось. По ним кое-что можно определить. Ну, ладно, спасибо тебе, пошел я, - и пожав конюху руку, следователь направился в сельсовет, где его с нетерпением ждал председатель.

  -Как дела, нашли что – нибудь интересное? 
 -Как вам, Степан Николаевич, сказать, вообщем еще рано что-то говорить, с людьми нужно пообщаться, встретиться с некоторыми товарищами. Вот c ними побеседую, а завтра уж к вам, не обессудьте. А теперь, можно узнать, у кого мне можно остановиться?
 
  -Да уже все готово, я распорядился. Нинка, - обращаясь к молодой женщине, печатавшей какие-то бумаги, - отведи товарища следователя до бабы Насти, - и криво улыбнувшись, уже добавил для гостя,- там вас и накормят, и напоят, и обстирают, если надо будет.
 -Спасибо.

  И только следователь с Нинкой скрылись за дверью, улыбка с лица председателя вмиг сползла и ее заменила злая гримаса. Сверкая глазами, Сатанкин, хорошо приложил кулаком по столу. Он понимал, что ему никак нельзя было выпускать из вида это дело.
 -Молодой, а шустрый, ничего не сказал, что думает по этому случаю. Ладно, живы будем, не помрем, не я буду, если не поверну это так, как мне угодно. Прорвемся, не впервой.

  Пока председатель думал, как ему выйти сухим из воды, следователь познакомился с хозяйкой, которая уже потчевала щами и пирогами своего квартиранта.
 -А ты мил человек, издалека будешь, иль местных краев?
 -Да, из местных я бабушка, с района.
 -А чей будешь?
 -Свиягин я.
 -Мх, - хмыкнула старушка, - а Марфа Свиягина тебе кем доводися? – не унималась она.
 -Так бабкой моей. Она мать моего бати. А вы ее знали?
 -Знавала, - оживилась баба Настя, - мы вместе в продгруппе были, кулаков раскулачивали. А что она ужо померла?
 -Да, лес в войну осенью по реке сплавляла, упала в воду, простыла сильно. Покашляла три месяца и померла.
 -Царствие ей Небесное, - перекрестившись, сказала старушка, - отважной она девкой была и озорной, веселая значит. Ой, а песенница, как запоет, все заслушивались.

  -Да, пела она хорошо, только когда получила похоронки на трех своих деток, да известие, что дед без вести пропал, не до песен ей стало, не пела больше. Все твердила, что это за грехи свои она расплачивается. Какие такие грехи, не знаю, не сказала. Баба Настя, скажите, что за человек был этот конюх?

  -Семен? Хорош был человек, по молодости, правда, покуралесил, а кто ентим делом в молодости не баловался? Но придя с фронта, переменился, совсем другим стал. Конюшню то он на ноги поставил. Раньше туда было страшно зайтить, а щаз сам видел, кругом порядок и кони ухоженные. Вот. Хороший мужик.

  -А что вы можете сказать про Павла Шальнова и Сергея Белобородько? 
 -А что я могу про нех сказать? – удивилась старушка, - парни молодые, молоко есчо на губах не обсохло, а ужо полна грудь орденов у обех. Война покалечила. Каждый пришел без ноги. Но девки и ентому рады были, быстро их расхватали. Оне даже избаловаться не успели, как пришли с госпиталю, так зараз и женились. А пошто ты меня про нех спрашиваш? 
 -Ну, мне же нужно обрисовать себе картину. Вот хочу знать, кто чего стоит.
 -А-а, так я тебе зараз скажу, оне дорогого стоят, енто наши герои! Ясно тебе?

 -Ясно, - коротко ответил квартирант, - ну, спасибо вам, за обед, побежал я дальше.
Здесь проснулась Таисия, лежавшая все это время на печи. Старушка, услышав за занавеской шорох, махнула следователю рукой и засеменила к печке.

 -Проснулась ужо, золотце мое? – ласково заговорила старушка.
Оттуда послышался стон. 
 -Кто у вас там? – удивляясь, спросил квартирант.
 -Иди мил человек, иди, я потом тебе скажу кто там. А то мне еще свежую мазюку готовить нужно и повязки менять. Не мешай.
Следователь послушно вышел на улицу и прямым ходом направился к Сергею Белобородько, который жил на другом конце поселка.

  Сейчас было золотое время осени. Было тепло. Солнце, прищурив один глаз, весело еще смотрело на землю, обогревая ее. Все торопились заготовить на зиму продукты. Белки в лесу прятали в дупла сухие грибы с орехами. Волк закопал, на всякий случай, косточку, а  люди копошились в земле, выкапывая выросший за лето урожай. Вот за этим делом и застал следователь молодого хозяина. Сергей был высокого роста, красивый и веселый парень. Он добродушно пригласил гостя в избу.

  -Клав, собери нам там что-нибудь по – быстрому.
Клавдия, молодая женщина, скоро собрала на стол и в центр поставив бутылочку самогона, вышла из комнаты. 
 -Нет – нет, я не буду. Я при исполнении.
 -Как так? Ты у меня сейчас в гостях, – удивился хозяин, - за знакомство надо выпить и помянуть прекрасного человека – деда Семена. Царствие ему Небесное.
 -Ну, хорошо, только немного.
 -Конечно, - соглашается Сергей, налив полный стакан мутной жидкости, - вот, держи, а вот соленые огурчики, капустка. Картошки горяченькой подкладывай. Она у нас вкусная, рассыпчатая. Давай сначала помянем деда Семена и всех наших братьев и сестер падших от рук врага.
 - Постой, а почему ты считаешь, что старик погиб, а не несчастный случай?

  -К бабкам не ходи, не похоже это на несчастный случай. Вот смотри. Последнее время все заметили, что дед что-то задумал,  посмеивались между собой, не невесту ль себе ищет? Я его однажды так и спросил, так он даже обиделся и засеменил к своим лошадкам. Нет, какая – то у него была задумка, но какая вот, не знаю. Да и аккуратный он был, не мог он курить в постели, не верю, не такой он человек. Дисциплину любил. Ты походи, присмотрись. Ну, поехали…
Выпив, они крякнули от удовольствия и занюхав черным хлебом, закусили соленым огурцом.

  -Да уж, хорош, нечего сказать, - сказал следователь.
 -А то, сам ставил. Ну, а теперь давай за знакомство, а тебя как звать – то? 
 -Борис. Ты на каком фронте воевал? В каких войсках?
-Пехота. Второй Украинский. Под командованием генерала Конева. Мы вместе с Пашкой Шальным воевали, ну, Шальновым. Учились в одном классе и сразу после школы, записались добровольцами на фронт. Почти всю войну прошли без ранений, а 5 января в 44, под Кировоградом началось наступление. Наши тогда немцев далеко отбросили, почти на пятьдесят километров.
 
  Но это было уже без нас. Бежим мы с Пашкой по полю бою, орем – за Родину, за Сталина, ура и вдруг, свистит эта дура, мне показалось целая вечность прошла, остановился я, а Пашка на меня прыгнул и собой загородил. Вот так и получилось, что у нас у обоих оторвало по одной и той же ноге, только у него выше, а у меня до колена. Жизнью я ему обязан. Никогда об этом не забуду. А ты на каком фронте воевал?

  -В разведке.
-М-м, слушай, давай еще выпьем, а то кошки прям скребут.
-Давай. Я тоже много чего видел, как вспомнишь, выть хочется.
-Представляю. 

  -Как-то послали нас за языком в тыл, набрели мы на хутор, от которого только обгоревшие трубы остались. Никого нет. Глядим, девчушка к нам бежит, с двумя косичками, в красном, в мелкий горошек платьице, и в тоже время не бежит. Подходим к ней, видим в ее глазах ужас. Спрашиваем, молчит, тронул я ее за плечо, а она рассыпалась. До сих пор это вижу во сне.

  -Не понял…как это рассыпалась?
-Немцы огнеметом ее сожгли, от высокой температуры все осталось как бы не тронутым, но при малейшем соприкосновении с ней, она превратилась в пепел. Я конечно не физик, поэтому более точно и правильно тебе не скажу, но наш капитан, нам тогда это так объяснил.
-Ничего себе. После такого и заикой остаться можно.
-Заикаться не заикаюсь, но по ночам кричу часто… .

  Так и просидели два солдата до утра, вспоминая войну, детство и юность. Перед тем, как деревенским петухам пропеть солнцу утренний гимн, друзья легли спать.

 

                                    
  Проснулась Ганна затемно, еще звезды на небе хоровод водили. Месяц тускло светил, лениво заглядывая в окно. Кошка Машка под боком сопела. Лежала старушка на печи, прислушиваясь к последним ночным аккордам и думала: 

 - Ох, Матки Божья и как енто тепереча мы жить то будем? Таська покалечана, есчо пузо ейно скоро на нос полезет. Нюрка ужо почти девка, как Лесурке моей здесь жить при такой мамке? Заплюют не за чо, не про чо. Ехать ей надобно ть отсель, пока дукументов не просють, а здеся ужо ей жизне не будет. Куда токмо? К Ваське разве ж? Далеко правда, а могет енто и лучше, меньше знат будуть?
 
  Решив внучке судьбу, старуха успокоилась, повернулась на другой бок и уснула. А во сне она видела себя молодой, красивой такой и дельной. Все куда-то спешила, все торопилась. Вот муж с поля пришел с сыночком ихнем - Хфилей, нужно их накормить, а она, махнув рукой на горшок в печи, побежала на улицу. Только и услышала в спину голос Ефрема:

  -Жена, ты горячку то не пори, а то дров наломаш.
 -Дров наломаш, - прошептав последние слова мужа, проснулась Ганна.
Долго она лежала и думала, чтобы это все значило? Уже Нюрка встала, на двор побежала, а Ганна все лежала.
 -Бабуська, вам что, опять плохо? – обеспокоенно спросила внучка, поеживаясь после улицы.
 -А? – растерянно ответила она, - нет, не боись, деда свово с Хфилюшкой видела.
 -И что?
 -Переживат оне там за нас,  вот чо, - задумчиво сказала старушка.

  Рано утром постоялец пришел к бабке Насте, которая в сенцах встретила его суровым взглядом.
 -Что, не успел оторваться от мамкиной сиськи, сразу за мутненькой потянулся? - в сердцах сказала она, - а я то думала, что ты серьезный буш.
 -Мать, прости, - извинялся квартирант, - два солдата встретились.
 -И чо, тепереча их в каждом дворе, почитай живет, и со всеми пить буш?
 -Нет, - твердо сказал Свиягин, не понимая почему он, следователь,  перед малознакомой старухой оправдывается как школьник, - это для дела нужно было.
 -А-а, маневр, значица такой?  Ладно, пороть буш?
 -Чего?
 -Щи,  спрашиваю, есть буш?
 -Да, - встрепенулся, постоялец, - если можно, горяченькие.
 -А почто им холодными быть? Чай в печи стоят, - удивляясь, спросила хозяйка, - пошли, накормлю, да мне за травами идтить надобноть.

  Бабка быстро собрала на стол, подала деревянную ложку. Постоялец, улыбнувшись, с аппетитом стал есть. Старуха села напротив него на лавку и подперев рукой голову, с жалостью смотрела на внука своей подруги, которую не видела уже лет тридцать. 

  Вспомнила, как всем сердцем, они, молодые девчонки, верившие Советской власти, изо всех сил старались помогать ей строить новую жизнь. Спать было некогда, все ездили по селам – митинговали, детей у раскулаченных помещиков отбирали и в приюты оформляли. Беспризорников ловили. Интересно, знает ентот следователь, что бабка то ему не родна?

 Сжалилась, однажды подруга над десятилетним сиротой, обмыла его, одела, накормила и оставила у себя. Да кака тепереча разница, знат он, или нет?
 -Чо уже поел? – удивленно спросила хозяйка, увидев, что постоялец скромно сидит подле пустой чашки и молча смотрит на нее.
 -Ага, поел. Вкусные у вас, бабушка щи, просто чудо! 
 -Енто есчо мамка моя их научила меня готовить. Заправешной кухаркой она слыла на всю округу. Вот кое чему и меня успела научить. Жаль, рано померла, от тифу. Молода есчо была, а померла, в старуху превратилась. Не признать прям. Чо енто я вдруг, раскудахталась. Баснями то не кормят. На вот тебе пироги, сама пекла, с хфасолью. Ешь. А енто взвар тебе, яблочный.

  -М-м, вкусные какие, как у моей бабки Марфы.
 -Так, а кто ж твою бабку учил то их печь? – ухмыляясь, спросила старушка, - давно енто было. Голод тогда был, много людей померло в то время. А нам паек дали, премию, кило муки, одно яйцо на двоих и стакан подсолнечного масла. Посмотрела я на это богатство и так мне захотелось мамкиных пирогов с хфасоли, хоть вой. В то время мы часто были в продскладах, вот и украла я там горсть ентой хфасоли.
 
  От страха тряслась, чо получше будет, чем хвост трясогузки. Прибежала домой, закрылась на засов и высыпала ее на стол. Бабка твоя чуть в обморок не шарахнулась. Знамо дело, под требунал то идтить из-за горстки хфасоли не хотелось, а жрать хотелось пуще будет ентого страха. Отворили ее, я быстро замесила тесто и в печь. Ох потом и болели мы, думали разорвет нас, помрем. Но нет, сжалился над нами Господь, оставил есчо небо коптить.

  -А она мне ничего об этом не рассказывала. Бабуля вообще, о себе ничего не рассказывала. Только когда похоронки получила, плакала и твердила, что это все за ее грехи. 
 -Погодь, а она чо, замужем была?  - спросила бабка Настя.
 -Да. Они с дедом прожили двадцать лет. Отец мой им был не родной, приемный. У них двойняшки родились, два сына. После войны мы втроем остались, я мамка и баб Марфа. Сейчас у мамки новая семья, я там почти не бываю. Живу в бабкином доме один.
-Тяжело одному, - со страданием, сказала старуха.
-Поначалу было очень, не привычно, потом привык. Да меня дома то почти не бывает. Ну, спасибо вам, за пироги, - поднимаясь из-за стола, сказал постоялец, - мне пора идти.
-Когда тебя ждать то?
-Вечером, не раньше.
Ну, ладноть, буду знать.

  Свиягин сразу направился в конюшню, чтобы повторно обследовать местность, убедиться, что ничего не пропустил. Подходя, он еще из дали услышал рычащий, переходящий на визг, крик председателя. Побагровев, Сатанкин на чем свет ругал нового конюха, который разрешил ребятишкам чистить в загоне у лошадей. 
 -Мне хватило одного дармоеда, который кормился здесь! Чтобы ентих голодранцев я в конюшне даже близко не видел! Ясно? Увижу, сгною, как прошлогоднюю картошку!

Увидев следователя, председатель замолчал.

 -Доброе утро, - протягивая руку, поздоровался опер уполномоченный.
 -Да, какое там, - протягивая руку, сказал Степан Николаевич.
 -Что, что-то случилось?
 -Нет, пока ничего, сами разберемся. А вы зачем снова здесь?
 -Да хочу еще раз более тщательно здесь осмотреться. Не буду вам мешать, пойду.
 
-Ну, ну, - пробасил Степан Николаевич, - а то может помощь кака нужна, так вы скажите!
 -Ничего не нужно, - уже на ходу сказал следователь, - спасибо.
 Председатель колко посмотрел вслед следователю и сплюнув, гаркнул на Сергея Белобородько:
 -Что рот разинул? Показывай мешки, сколько отсыпал этой шпане?
 -Да ничего я не отсыпал, - оправдывался конюх, - ребятишки привыкли сюда бегать помогать деду Семену, вот и сегодня прибежали. Что здесь такого?

  Председатель делая вид, будто он осматривал мешки, а сам то и дело бросал косые взгляды в сторону сгоревшей сторожки.
 Свиягин, всматриваясь в заинтересовавший его след, еще в первый день заметил, что он, полностью был засыпан сажей, и из этого следовало, что след был оставлен явно перед самым пожаром и вел в лес. Осматривая вокруг траву, невдалеке заметил смятую, не докуренную дорогую папиросу. 

  -Интересно, - удивился он, - очень интересно. Кто же может позволить себе, из деревенских, курить << Казбек >>?
 Чуть дальше была сломана веточка, примята трава, будто здесь чистили о нее подошву кирзовых сапог, пробитую мелкими гвоздями и явно хозяин этих сапог был хромым. Даже здесь, счищая грязь, один след уходил в землю глубже, чем второй. Второй след будто гладил траву, слегка ее приминая. След вывел следователя на дорогу, где потом и затерялся.

  Бродив по селу, Свиягин заметил, что многие старики и дети в основном ходили в лаптях. Бабы с мужиками в глубоких калошах, но ни на одном не заметил кирзовых сапог. Странно, а у нас в городе все в основном ходят в кирзовых сапогах, оставшиеся после войны. Подойдя к дому Павла Шальнова, следователь остановился и увидев во дворе ребятишек, спросил:
 
 -Папка дома?
 -Неа, - быстро ответил мальчонка лет пяти, - оне с мамкой в поле, картошку копают.
 -А это поле далеко? Показать сможешь?
 -Смогу, - а чо не показать? – по деловому ответил пацан.
 -Ну, показывай, - ухмыльнувшись, сказал Свиягин, - тебя как звать – то?
 -Михаил. Батя с мамкой Мишкой кличут, будто я медведь какой, - надув губки, сказал     малчонка.

  -Да, и правда, какой ты Мишка? Михаил, как есть Михаил Павлович, – улыбаясь, сказал следователь.
 Михаил Павлович важно подняв головку, серьезно спросил:
 -А тебя, как кличут?
 -Борис Иванович, можно дядя Боря. Только что же ты, уважаемый Михаил Павлович, такую пыль поднял? – глядя, как малыш, цеплял носком лаптя ком земли и подкидывал его вверх, - она так хорошо была дождем прибита, а ты распылился.
 -Я не пылю, а апсалюты пускаю, виш, как красиво!
 -Что ты пускаешь?
 -Апсалюты.
 -А что это такое, не подскажешь?
 -Э-э, как же ты енто не знаш? – удивился мальчонка, - есчо солдатом был. Ведь     ентот апсалют с винтовки стрелял даже мой папка, когда немцев побили.
 -А-а, салют?
 -Ну, да, я и говорю, апсолют. А вон и папка с мамкой, - сказал Михаил Павлович, показывая пальцем в сторону, где у самой кромке леса, на небольшом клочке земли, копошились родители. 

  Свиягин посмотрел туда, куда указывал его проводник и увидел маленькую, уставшую женщину  и высокого роста,  сажень в плечах, мужчину, у которого вместо одной ноги был деревянный протез. Немного с ними поговорив, следователь попрощался и пошел в контору, к председателю колхоза.

  -Ниночка, здравствуйте, - улыбаясь, поздоровался с секретаршей Свиягин.
 -Здравствуйте, Борис Иванович.
 -А Степан Николаевич, у себя?
 -Нет, он еще до обеда уехал в район. Cказал, что сегодня его уже не будет.
 -Ясно. Ниночка, расскажите мне пожалуйста, что представляет из себя Степан Николаевич?

  Девушка немного съежилась, как от зубной боли, а потом шепотом сказала:
-О-о, он у нас строгий, если что не по него, может и в зубы дать, - испугано посмотрев на дверь, передернулась и добавила, - ну, очень строгий.
 -Что строгий, я это уже заметил, а что еще вы можете сказать?
 Ниночка, как бы сжавшись в стул и втянув в себя шею, опустив глаза, быстро замотала головой:
 -Больше ничего.
 
  -Хорошо, скажите, какие папиросы он курит?
 -Так эти, как их << Казбек >>.
 -А не знаете, у вас в колхозе еще кто-нибудь такие папиросы курит?
 -Да вы что? Никто, они ж дорогущие. У нас в основном самокрутки смолят, только дым коромыслом стоит. 
 -А что у вашего председателя с ногой? 
 -Ранение. От него нога сохнет и стала короче другой. Говорят это ему Божье наказание.
 -Наказание, за что?

  Но девушка, будто спохватившись, что и так лишнее сказала, покраснела и вжавшись еще более в стул, добавила:
 -Не знаю, ничего не знаю. Спросите у кого – нибудь другого. Вон, хоть у Таськи.    Она с ним давно таскается. Она наверно знает. А я ничего не знаю, - быстро заговорила испуганная девушка.
 -А как мне найти эту Таську?
 -А что ее искать? – удивилась секретарша, - она же сейчас у бабы Насти лежит, после пожара лечится. Ох, говорят, все лицо себе сожгла. Жалко ее, хорошая баба была, хоть и гулящая.
-У бабы Насти говоришь? Ну, ладно, пошел я, спасибо за информацию.

  Свиягин вспомнил стоны доносящиеся за занавеской и быстро направился домой.
Старушка уже пришла из леса и под навесом раскладывала для сушки собранную траву.
 -Добрый вечер.
 -Уже пришел? А я тебя так рано не ждала, еще еду не готовила. Ну, сейчас, что-нибудь придумаем.
 -Погоди, баба Настя. Ты мне скажи, кого ты прячешь у себя на печи? Я, значит, как Бобик бегаю по деревни, вынюхиваю, так сказать, каждый след, а что под боком творится, не ведаю. 

 -А что ты не ведаешь? – удивилась старушка.
 -Как что? Ты прячешь у себя свидетеля, а может быть даже и пособника преступнику, а я узнаю об этом только сейчас.
 -А-а, вон ты про что? Да какая она тебе пособница, просто бедная баба на сносях. А тепереча вон, еще будет с изуродованным лицом.
 -А личико то она где себе так изуродовала? Случайно не на том пожаре, в котором ваш конюх погиб?
 
  -О-о, распетушился, - с иронией сказала старушка, - остынь. Да она Семена хотела из горящей избы вынести. Да, только дверь открыла, ее огнем здесь сразу и обдало. Хорошо, что вода рядом была, загоревшую одежку на ней туточки и потушили. Огонь потушили, а вот от ожогов уберечь не смогли, ожоги она сильные получила, очень глубокие. Чтобы ей хоть как – то боль снять, маком ее пою, чтобы спала, да мазюки разные готовлю, прикладываю ей. Хорошая она бабенка, да не везучая. Кто не посмотрит на ее ожоги, женится, самым счастливым будет. Свою невостребаванную любовь всю мужу отдаст.

  -Как же это не востребованную? - ухмыляясь, спросил постоялец, - а я слышал обратное, даже очень востребованную.
 -Э-э, - с презрением возмутилась старушка, - ты следователь, или кака баба, собирающая сплетни по дворам? Тьфу, срам смотреть. Может она и дурочка маленькая, да ты мне скажи, кто из наших деревенских баб только не побывал под энтим иродом? 

  Он же здесь, как пятух в курятнике, на каку бабу покажет, та и должна молча подол задрать. И жаловаться никак. Пытались наши мужики, поехали в город, да так больше и не вернулись оттель. Никто не знат, куда оне подевались. Одно могу сказать, что после ентого, наш председатель пуще прежнего стал лютовать. Продыху от него нет никому, ни мужикам нашим, ни бабам.

  -Да вы что? – от услышанного округлив глаза, спрашивал Свиягин, - вы где живете? Вы же в Советской стране живете! Вы же советские люди! Если это правда, то как можно такое терпеть?
  -Э-э, мил человек, сказанул, живем то мы наверно и в советской стране, да советская власть от нас далёко, через лес до нее нужно на бричках добираться, а лесу всякой твари по паре бегат. Всяко может и случиться. Никто ответ держать не буд.

  -Нет, так нельзя, чтобы мне этого не стоило, я положу вашим бедам конец.
 -Ну-ну, только смотри, шею не сломай. А то у нас двоих правдолюбцев нашли с переломанными шеями.
 -И что?
 -Ничего, сказали, пьяными оне были, друг другу шеи и свернули. У него ведь вся милиция друзья. Непонятно еще, как тебя сюда пустили. 
 -Да это у меня первое дело, я недавно в милиции работаю.
 -Понятно, еще не успели тебя раскусить, что ты за хфрукт такой, вот и послали. Тяжко тебе будет это дело доказать. Можешь еще сам загреметь туда, где Макар гусят не пас. Остерегайся. У нашего председателя везде свои люди.
 -Поглядим, я то наверно тоже не лаптем деланный, тоже кое-кого знаю, если что, попрошу помощи. 

  В это время на печи проснулась Таисия и застонав, попросила пить. 
-Баба Настя, можно я подам?
-На вот, отварчик дай. Он как раз еще теплый.
Постоялец взял отвар и отодвинув занавеску, увидел огромные воспаленные синие глаза и уродливые сочившиеся бурые рубцы. Опухшие губы сравнялись с одутловатым потрескавшемся носом. На голове клочками был выстрижен волос. Свиягин осторожно приподняв Таисию за голову попытался ее напоить, но она не могла толком раскрыть рот и почти весь отвар вылился на простыню, которой она была прикрыта.

-Подожди, я сейчас, - быстро сказал молодой человек и осторожно положив голову на подушку, выбежал на улицу. 
Вскоре он вернулся с соломинкой в руке и поставив ее в кружку, стал опять поить Таисию отваром. Баба Настя молча наблюдала за квартирантом, как он заботливо ухаживал за больной. 

 -Ты не туда пошел, тебе во врачи нужно было идти учиться, - заметила она, когда к ней подошел Борис.
 -Не успел. Война. Я ведь только и успел закончить десять классов и сразу записался добровольцем. Для меня война недавно только и закончилась. Поступать в институт вроде бы уже поздно. Вот и пошел туда, чему научился за это время.
 
  -Дурной ты, хоть и следователь, - накрывая на стол, с укоризной сказала хозяйка, - запомни, учиться никогда не поздно. Бросай это свое дело и учись. Я так тебе скажу, хороший из тебя врач получится. Послушай старуху. Ну, давай, пори. И подумай над моими словами.
-Спасибо, я подумаю.
-Во-во, подумай.

 

                           10 глава

  Весь день Ганна ходила, как не своя, постоянно у нее все валилось из рук, бормотала про себя что-то не внятное, не впопад отвечала на вопросы, внучка внимательно с тревогой наблюдала за бабуськой, боясь за ее здоровье. Вечером Нюрка не выдержала, расплакалась.
 -Лесурка, ты чаво енто, а ?
 - Что с вами? - всхлипывая, говорила девчушка, - думаете я маленькая, ничего не вижу, ничего не знаю и ничего не понимаю? Да? Что маме совсем плохо? Почему меня бабка Настя к ней не пускает?

  -Нет, Господь с тобой, слава Богу, она поправляется, а не пускат тебя туда, чтобы микройбы ты ей каки заразны не занесла. Тебе ж было сказано, чо раны ейны открыты и можно занести всяку дрянь. Так чо сиди дома, не бегай туда, не тревож матери душу, да и спит она постоянно. Настя ейным зельем мамку нашу поить, чоб спала. 
-А тогда почему вы, бабуська, ну, прям не своя ходите? Вон, чашку разбили. Меня не слышите?
-Да, енто просто голова болит, - попробовала оправдаться старушка.

  -Знаю я, тогда вашу головную боль, - хмуро сказала Нюрка, - маленький у нас скоро будет.
 -Ох, Матки Божья и откель енто ты тако взяла, а? – охнула Ганна.
 -Да, слышала, о чем вы с мамкой здесь шептались, - тихо сказала девочка, - бабуська, вы не переживайте, знаете как я буду малыша этого любить! И помогать вам буду. Работать пойду, прокормимся. Зато у меня будет братишка или сестренка!

  Старушка глядела на внучку и вдруг поняла, что хотел сказать ей Ефрем, она и не заметила, как внучка уже подросла и все понимала, а главное она выросла умным и добрым человечком и без нее, своей помощницы, им вдвоем с дочкой не справиться с той бядой, в которую оне попали. Вытирая, вдруг набежавшие слезы, всхлипывая, она произнесла:

  -Ох, Лександровна и когда ты у нас успела подрасти то?
Девочка подошла к бабуське, обняла ее и сказала:
-Да, я давно уже выросла, только вы это не хотите упорно замечать.
 
   Степан Николаевич, как черт злой, возвращался из района. Всю дорогу он ругал председателя райкома, от которого надеялся получить защиту, а получилось наоборот, попал в его немилость. Только нажил еще одного серьезного врага. Разъяренный, ни с чем, он возвращался домой. По темному лесу, лошадь устало тащила повозку с Сатанкиным, который обдумывал ситуацию, в которую попал. Дело принимало непривычный, для него, оборот. 

  Он не привык, чтобы ему так открыто угрожали. Твердолоб, председатель райкома, кинул в лицо, что по нему, первому председателю колхоза их района, трибунал плачет! Намекнув, про его ордена, которые Сатанкин снимал с убитых и тяжело раненных солдат, присваивая их себе, смело цепляя на свою гимнастерку. Кому, думал он, придет в голову, сверять номера наград у участника войны? 

  Cвела же нечистая, вместе воевать с этим Твердолобом, который знал и про ,,боевое" ранение в ногу, полученное во время мародерства и про то, как он, снабженец, обирал солдат, вместо нового  обмундирования давал старые, прострелянные пулями, рваные шинели, снятые с убитых. Кирзовые сапоги, в основном были замотаны бечевкой, чтобы не высовывались пальцы наружу. 

  Повезло солдатам, не ,,довоевал" их боевой товарищ до зимы, осенью получил ранение и попал в госпиталь, а то многие бы из них отморозили ноги. Или, как французы, в далеком 1812 году, остались бы лежать замерзшие на поле боя. Глубоко погрузившись в тяжелые размышления, Сатанкин не услышал, как конь захрапев, передернул крупом и вдруг, чего-то напугавшись, встал на дыбы и дернув бричку, свалил седока на землю.
 
  Вскочив на ноги, председатель заматерился и хлестнув плеткой Буяна, огляделся по сторонам. Только сейчас он узнал это место. Перед самой войной, ему доложили, что Ефрем с Игнатом собираются ехать в область искать правды и защиты от их председателя. Тогда Сатанкин быстро собрал надежных ему людей и поджидая земляков на этом самом месте, их встретили и убили, а потом закопали в ста метрах от дороги.
 
Вспомнив все это, жутко стало Степану Николаевичу, как можно быстрее, залез он на бричку, дернул удила и понесся прочь от мыслей, от воспоминаний, нагонявшие только жуть, от Ефрема с Игнатом, которые,как показалось председателю, гонятся за ним. И только когда Сатанкин увидел первые избы своего села, успокоился и слегка потянув удила на себя, замедлил ход.

  
 Вдали, в зареве заходящего солнца, возвышалась колокольня, бывшей церкви. Сколько сил и времени потратил он за эти годы в поисках церковной утвари. Сколько лет прошло, а ему покоя не давало, что лежит где-то несчетное богатство, полеживает, а он со своей оравой, можно сказать, щи лаптем хлебает. С досады плюнул председатель и хлестнув коня плеткой, въехал в село.

  Проезжая мимо бывшей избы Семена, заметил в окне свет. Остановив лошадь, председатель слез с брички и направился к дому, в котором теперь жила Марта со своей Маруськой. Толкнув дверь, она легко распахнулась и он увидел мать с дочкой, сидевших за столом. 

 -Что рты разинули? - с порога начал Сатанкин, - иж вылупились оне, зеньки свои пялят, - и одним взмахом руки смахнул скатерть со стола. С шумом на пол упала посуда.
 -Что вам надо в нашем доме? – вскочив, спросила Марта.
 -Что мне надо, говоришь, - цедя сквозь зубы, прошипел председатель, - а сейчас увидишь и схватив стул за спинку, бросил в женщину.

  Марта, не ожидавшая удара, не успела увернуться, упала. В старое тело Сатанкина будто легион бесов вселились, он лихо бросился на нее и с силой стал рвать на ней одежду. Маруська кинулась защищать мать, но председатель, так пнул девочку в живот, что она охнув, потеряла сознание. Озверевший, он заломил жертве руку, она хрустнула и повисла. Марта пыталась отбиваться, но изверг уже не владея собой, зубами рвал грудь и зло смеясь, языком слизывал текшую кровь. 

  -Я всю жизнь мечтал о твоей мамке, всю жизнь видел как мы с ней любуемся в кровати, но нет, эта скотина, Михась, украл ее у меня. Но о таком подарке я даже и мечтать не мог…

  В этот момент он вдруг обмяк и повалился на Марту. Перед собой женщина увидела свою дочь, державшую в руках табурет.
 -Зови людей, - только и смогла промолвить мать. 

  Через считанные минуты сбежалось почти все село. Мужики накинулись на председателя и вытащив на улицу, стали яростно его пинать.
 -Это тебе за Устинью и всю их семью, это тебе за нашего батюшку с Фролом, за Ефрема с Игнатом, а так же за деда Семена! А это тебе за наших баб, терзаемых тобой! За Полину, жену Антипа, за все! 

  Не было ни одного человека в деревне, чтобы не отомстил председателю за все то зло, что он им причинил. Когда следователь узнал о случившемся, бросился на помощь Сатанкину, понимая, что земляки его в живых не оставят. Но он опоздал. Сельчане, уже мертвому телу, наносили сильнейшие удары. С большим трудом удалось успокоить разъяренных людей, которые только уже глубоко за полночь, стали расходиться по домам. К растерзанному мертвому председателю никто не хотел прикасаться.
  -Собаке, собачья смерть, чтоб горел ты в аду! – глядя на мужа, прошептала его жена.

  Николка, поддерживая мать, повел ее подальше от того зверя, который издевался над ними всю жизнь. Увидев тетку Саньку, мальчонка попросил, чтобы она помогла матери дойти домой, а сам остался подле отца. Ни одного человека не нашлось, кто бы согласился помочь убрать тело. Тогда следователь, вместе с Николкой, положили его в бричку председателя и повезли далеко в поле, к обрыву, где и закопали, как раз над той самой пещерой, в которой было спрятано церковное имущество. И по воле судьбы, тот, кто столько лет искал его, стал его хранителем. Потом, сев у холмика и глядя на огромную луну, слушая песнь сверчков, заливавшихся трелью, Свиягин думал:

  -Как мы, люди, иногда забываем, что тот бумеранг, который мы запускаем по жизненным тропам, возвращается к нам с троицей? Сколько ты сделал добра, сколько принес света в этот мир, все это умножится и станет больше, чем ты дал людям, своей семье. И тем, кто кроме зла, ничего не дал миру, не позавидуешь, за все свои злодеяния, рано или поздно, получит, как Сатанкин – сполна.
  В небе слегка уже начал брезжить рассвет, окрасив горизонт в яркие краски. В деревне запели петухи, замычали коровы, приглашая своих хозяек к дойке. Жизнь в колхозе продолжается, с новым днем, новая жизнь и Свиягин верил, что теперь она у жителей этой деревни, будет лучше, счастливей и радостней. Следователь поднялся, отряхнул брюки от пыли. 

  -Пойдем, - тихо сказал он и обняв Николку за плечо, направился к Буяну, который мирно пасся, недалеко от могилы своего хозяина. 

 

                                         
   Домой Николке идти не хотелось, попрощавшись со следователем на краю поселка, вздохнул и направился к реке. Он шел по выжженной, солнцем, траве и пиная, попавшие под ногу комья глины, думал, как теперь они будут жить. Старший брат, Толик, погиб на фронте, а Сергей, вернувшийся инвалидом с войны, погостил несколько дней в родном доме, потом поцеловал мать с младшими братьями и сестрами, и уехал в город. 
  
  Уезжая, он обещал, что как устроится, от этого изверга заберет к себе мать с ребятишками. Но вот прошло уже пять лет, а от него нет ни одного известия, словно пропал. Мать все слезы уже проплакала по сыну, не зная, что и думать. Сколько раз она просила мужа разыскать его, на коленях просила, но он отмахивался от нее, как от назойливой мухи, мол тот уже не маленький, что может с ним случиться?
    
  -Нужно будет следователя попросить, чтобы он помог найти нам Серегу, - подходя к берегу реки, вслух сказал мальчонка. Сняв с себя одежду и бросив ее на ближайший куст таволги, с разбега нырнул в воду. Прохладная вода приятно охлаждала тело. Немного поплавав, парнишка вышел на берег и взяв горсть мокрого песка, стал с себя счищать невидимую грязь, которая, как ему казалось, обволокла его всего. Сначала он тер осторожно, чтобы не поцарапаться, но с каждым разом тер все сильней и сильней, уже выступила кровь, а ему все казалось, что засохшую отцовскую кровь и ее запах теперь никогда не смыть. 
   
  -Николка, ты что делаешь? – вдруг, услышал он голос за спиной.
Оглянувшись,  увидел перед собой стоявшего пастуха, заменившего деда Семена.
-Да-а, моюсь, - растеряно промолвил мальчонка.
-Да, кто ж так моется? – возмутился конюх, - ты глянь, как кровь бежит. Иди смой ее в реке и привяжи подорожник. Иж, чо удумал, а? Вроде и хлопец ты не дурной, а чо сотворил. Вот балда, - не унимался тот.

  Парнишка послушно вошел в воду и смывая кровь, вдруг, разрыдался.  Конюх молча наблюдал за мальчонкой, давая ему выплакаться. Наконец Николка успокоился, ополоснул лицо речной водой, вышел на берег и встретившись с взглядом Филиппа, опустил голову, пряча заплаканные глаза. 

  -Ты, енто, - сказал мужчина, - слез не стыдись, в жизни так бывает, что и мужчины плачут и не бойся, мы вас однех не оставим, всем селом вам помогать будем.
Николка смохнув набежавшие слезы, тихо сказал:
-Спасибо, - и взяв одежду, стал одеваться.

  Свиягин, придя домой, быстро перекусил и стал собираться в город.
-Чо, начальству докладаться побег? – спросила баба Настя.
-Да, сами прекрасно понимаете,  в рапорте нужно все ясно изложить, что и как случилось. 

  -Понимать то я понимаю, да только что-то в толк не в возьму, за кого ты соколик? Как говорится, за белых ты или за красных?
-Не понял? - удивленно спросил постоялец, посмотрев на хозяйку, - что вы имеете ввиду?

 -Как это ты не поймешь? – возмутилась женщина, - сейчас только от тебя зависит, от твоего доклада, как обернется жизнь и спокойствие всей деревни. 
-Я все понимаю, но что я могу сделать? Ведь в убийстве председателя принимало участие почти все село и молчать я не имею право. Виновных нужно наказать.

  -А ты видел, кто именно принимал енто участие? – спросила старушка.
-Нет.
-Вот именно, не видел. А может его медведь в лесу помял, а ты на людей наговариваешь, - посмотрев исподлобья, не унималась хозяйка.
-Как это медведь? Мы же все прекрасно знаем, что это было не так.
-Мы? – сделав удивленное лицо, спросила старуха, - я ничего не видела и ничего не знаю. А то что конь в село привез растерзанное тело председателя, это тебе всяк скажет. Вот так, соколик.

  Следователь смотрел на бабу Настю, которая сидела за столом и с виду, спокойно перебирала фасоль, и удивлялся, как тонко она подвела его к черте, как ему казалось, перешагнув ее, он изменит своим честным принципам и встанет по одну сторону с Сатанкиным. Не попрощавшись, Свиягин толкнул дверь и быстро вышел на улицу. 

  -Вот, язва, - ругнулся следователь, быстрым шагом направляясь в сельсовет.
По дороге ему встретилась тетка Санька, которая искоса глянув на него и буркнув приветствие себе под нос, быстро засеменила от него подальше по пыльной дороге. Другие, хозяйничая у себя во дворе, только завидев городского, сразу исчезали в глубине двора. Он заметил, что люди, которые еще вчера легко шедшие с ним на разговоры, сегодня его сторонились. 

  -И что за напасть, будто в их бедах я во всем виноват, - думал Свиягин.
У крыльца сельсовета стоял конь председателя, запряженный в бричку. Похлопав Буяна по шее, следователь быстро взбежал на крыльцо и открыл дверь. 

  Секретарь, как всегда что-то быстро строчила на машинке. Увидев следователя, она улыбнулась.
-Здравствуйте. А я Вас с самого утра жду. Буяна Николка пригнал, сейчас документ допечатаю и можете ехать в город. 
-Не понял. Какой документ вы допечатаете и почему вы решили, что я уже уезжаю?

  -А разве не уезжаете? – перестав печатать, спросила девушка, у которой в глазах показался страх, - ведь вы приезжали по поводу смерти деда Семена. Кто это сделал всем сразу было понятно. Виновника уже тоже нет в живых, а значит, я думала, что и дело закрыто.

  -Это вы так думаете, - вдруг закричал Свиягин, в конец разозлившись, - а я думаю иначе! Что за документ вы печатаете?
-Рапорт по уборке картофеля, Степан Николаевич еще говорил, чтобы я сегодня его подготовила. А почему вы на меня кричите? – надув губки, спросила девушка.
-Простите, меня Нина, просто мне кажется, что слишком многие в последнее время стали думать вместо меня. Напечатали свой рапорт? Давайте. Кому его нужно отдать?

  -В райком, товарищу Перепелкину.
-А-а, знаю. Мы с ним вместе по комсомольской линии, еще до войны ездили с агитбригадой. Хорошо, передам. 
Девушка отдала документ и сделала вид, что очень занята. Свиягин посмотрел на нее и молча вышел. Буян спокойно стоял у крыльца и мирно щипал траву. 
-Ладно, поехали, - вздохнул следователь и залез в телегу, - но!

  Сельчане, глядя в след Свиягину, молча крестились, прося помощи и защиты у Господа. Только к вечеру он добрался до города и сразу направился в райком, к Твердолобу, которого знал еще с раннего детства. Секретарь райкома Твердолоб, увидев внука своей давней боевой подруги, улыбнувшись, сказал:
  
-А-а, проходи, проходи! Давно не виделись. Садись. Ты по делу, или так зашел? Рассказывай.
Свиягин все рассказал, что случилось в селе и рассказал, как бесчинствовал в своем колхозе председатель колхоза, за что и поплатился жизнью.

  -Да-а, - задумавшись, протянул Твердолоб, - дела-а. Я давно знал, что он сволоч, но такое… Что собираешься делать? Как докладывать?
-Не знаю, - честно признался следователь, - вот, пришел спросить Вашего совета, как у отца, можно сказать и старого коммуниста. Ведь, если честно сказать, то Сатанкин сам спровоцировал гнев односельчан. Сколько можно было терпеть его издевательства над собой, над детьми и бабами. Мужиков то в селе не осталось. А кто вернулся с войны, в основном стали инвалидами. 

-Да, знаю я, - горестно протянул секркетарь райкома, - а что, если на самом деле, списать смерть Сатанкина на медведя. Настя то права, натерпелся народ страху. Умная баба. Я ее знаю еще с семныдцатых годков. Боевая была. Значит так и рапортуй, что возвращаясь с города на председателя колхоза << Красный луч >>, напал медведь. От нанесенных медеведем ран, Сатанкин скончался не приходя в сознание. Таким твоим рапортом мы двух зайцев убьем – и колхозникам поможем, да и нам самим такая слава не к чему. Ясно?
 
  -Так точно.
-Вот и хорошо. У тебя все?
-Да. 
-Тогда иди. Мне одному нужно побыть, - сказал Твердолоб.
Попрощавшись, молодой человек вышел из райкома и уверено направился в отдел милиции. 

  На следующий день, в кабинет Свиягина позвонили из обкома партии и просили туда немедленно явиться.Машина за ним была уже послана. Найдя нужный кабинет, Борис постучался и вошел.                                                                      

– А вот и наш герой дня, - шутливо встретили его там, - проходите, присаживайтесь. 
-Спасибо, - поблагодарил следователь и быстрым, незаметным взором осмотрел кабинет, прикидывая обстановку. 

  -Наслышан я, наслышан, - говорил зам секретаря обкома, - большое несчастье постигло колхоз << Красный луч >>, такого руководителя потеряли. Не буду ходить вокруг и около, сразу скажу, зачем мы вас пригласили. Дело в том, что сегодня с утра было созвано экстренное совещание по поводу выбора и назначения председателя колхоза << Красный луч >>. Сами, дорогой понимаете, страда началась, медлить некогда. 

  Нам вас порекомендовал секретарь райкома товарищ Твердолоб. Очень хорошо о вас отзывался. Мы позвонили к вам на работу, чтобы лучше вас узнать и решили, что вы отлично подходите на должность председателя колхоза. Бывший фронтовик, коммунист, молодой, энергичный.

 -Да, но у меня нет никакого образования. Я хотел на следующий год поступать на юридический, - пытался возразить Свиягин.
-Нет образования? Ая-яй, это конечно не хорошо, учиться нужно, но не на юридическом, а сельскохозяйственном факультете. А пока прислушивайся агронома Петряхина. Замечательный специалист. Вообще, нужно отдать должное Сатанкину, хороших специалистов он себе подобрал. 

Взять хоть агронома, хоть зоотехника или ветеринара. Вот и прислушивайся к ним, советуйся. Они помогут. На работе мы уже с твоим начальством все обговорили, сдавай все дела и принимай колхоз. Повторяю, тянуть лямку некогда, хлеб нужно убирать. Поздравляю, желаю вам удачи, - и пожав руку, грузный и седовласый зам председателя обкома, тяжело сел в кресло, давая этим понять, что разговор окончен.
-Спасибо. До свидания.
-До свидания, дорогой, до свидания.


Через три дня, сдав свои дела, бывший следователь Свиягин возвращался в колхоз << Красный луч >> председателем колхоза.

 

                                                                         

  Приняв колхоз, новый председатель видел, что люди приняли его насторожено. В сельсовет старались по возможности не заходить, а если, что им было нужно, то спрашивали все у агронома или парторга. Свиягин понимал, что дальше так продолжаться не может и назначил колхозное собрание. Так как шла страда, то и людей он собрал в поле, которое находилось сразу за поселком. 
Пришли все, взрослые явились, побоялись ослушаться, а ребятишки прибежали из любопытства.

   К этому времени, кухарка Глаша, с помощницей, вскипятили бак кипятка и заварили чабрец с мелисой. А мужики, быстро сбив столы, расставили их под навесом. Баба Настя напекла своих знаменитых пирогов с фасолью и морковью. Пока народ собирался, столы были уже накрыты. 

  -Марфа, - крикнула тетка Санька, увидев свою подругу, - иди к нам, что ты на косогорке  притулилась? У нас туточки тенек, да и травка мягка.
Худощавая Марфа, подцепив подол длиной юбки, не смотря на приличный свой возраст, быстро поднялась и трусцой пробежалась через весь двор полевого стана. 

  -А я вас и не приметила, - подходя затараторила она, - иж как удобно примостились и солнце вас не достае.
-Сядай, - улыбаясь, сказала Ганна, - у в нас покиль старость уважають. Иж, все стоять, а нас в тенечке рассадили. Столы готовят, видано ли дело, чоб в страду гулянка била? Чудно прям.

  -А знаете зачем нас здесь всих сбирають? – поинтересовалась Санька.
-Ни, - в голос и замотав головами, ответили подруги.
-О-о, преседатель приихав, - толкнув локтем Марфу,  зашептала Ганна.
 Свиягин, громко со всеми поздоровавшись, быстро зашел под навес и попросил всех рассаживаться за столы. Когда сельчане расселись, оглядев всех и кашлянув в кулак, взволнованно заговорил:

  -Товарищи, я вас всех здесь собрал для того, чтобы лучше познакомиться. Простите, в другом месте собраться не смогли, сами понимаете, каждый час дорог. Все вы конечно слышали, что несколько дней назад, обком партии в ваш колхоз назначил меня председателем вместо Сатанкина Степана Николаевича. 

  Если кто еще не знает, меня зовут – Свиягин Борис Иванович. Родом я из ваших мест, с районного центра. Там родился, перед самой войной закончил школу. На фронт ушел добровольцем. Остальной грамоте и жизненного опыта я набирался на фронте.
 
  Сразу признаюсь, что в колхозном деле, я ничего не знаю, поэтому прошу у всех помощи. Прошу вас, не подведите меня, вот как вы ответственно относились к работе при старом начальстве, так же отнеситесь и сейчас. Главная, сейчас у нас с вами задача, выполнить план сдачи зерна государству! Собрать все, до единого колоска! Район так же обещал помочь нам с техникой и уже завтра к обеду придет новый трактор и один комбайн.

  За столом обрадовано загудели. Ведь в колхозе было всего три трактора, да и те уже работали на износ. 
 -Да, что говорить, - поднялся Филипп, сын Фрола с Санькой, - конечно поможем! Да, товарищи?
 -Конечно! – послышалось с разных мест.
 -И еще товарищи, я пока не знаю и хочу у вас спросить, как вы считаете, бывшее правление справляется с работой, или его состав нам лучше обновить? 

  Настала тишина, все сразу затихли, было даже слышно, как прилетевшая пчела собирала нектар с цветка. Потом встал Сергей Белобородько и сказал:
-Мне туточки кажется, что некоторых нужно убрать и на их место поставить тех, кого выберет собрание.
-А кого заменить? 
Сергей помолчал, а потом сказал:
 -Пашку Авдотьева и Терентия Плошкина. А вместо их поставить Филиппа и Андрея Зубарева.
 -Правильно! – крикнул  Пашка Шальнов  и все сразу подхватили.
 -Вот и замечательно, - сказал Свиягин и озорно посмотрев, воскликнул, - 
ну, а теперь милости просим, за угощение! За знаменитые пироги бабы Насти!

  Сельчане потянулись за пирогами, которые аппетитно пахли, давно уже всех дразня. За столом время пролетело весело и быстро. Довольные вниманием колхозники, расходились каждый по своим делам. Кого в поле ждали трактора, кого коровы с полным выменем. Кого ждали лошади, которых пора было гнать в ночное. А старики шли домой, управляться по хозяйству. 

 -Ох, и хитер оказался наш новый преседатель, - улыбаясь, сказала Ганна подругам, и пирогами накормил, и сразу все свои проблемы решил. Теперь за ним весь колхоз пойдет, хоть в огонь, хоть в воду.
 -Не, он не хитрый, он умный, - поправляя подругу, возразила Марфа, - однем словом – голова!

  А Свиягин уже с агрономом мчался в поле, чтобы самому посмотреть, что такое уборочная. В первую очередь они заехали на МТС, узнать и проверить, как идет работа по ремонту техники. Заехав во двор, председатель удивился, когда узнал, что раньше здесь был храм. Войдя во внутрь бывшей церкви, он увидел расписаные стены. И куда бы не направился, везде его сопровождали, как ему казалось, осуждающие взгляды святых. 

  -Владимир Григорьевич, - обратился он к агроному, - кто додумался в храме сделать мастерскую?
 -Так, Степан Николаевич. Давно уже, меня еще здесь и не было. Слышал я, будто до войны, во-он, с той иконы, - повернувшись и показывая на Богородицу с младенцем на руках, сказал он, -  большими каплями текли слезы. В это время в помещении аромат, говорят, разносился, заглушая запах солярки и бензина.  Кто-то тогда высказался, что это к войне. Степан Николаевич, как услышал об этом, приказал забелить образ извеской. Мужики на несколько раз белили, а лик все проступал сквозь побелку издавая аромат.
 Под взглядами святых, Свиягину стало не по себе, передернув плечом, вышел на улицу.

  -Поехали на ток, - обращаясь к агроному, сказал он, - а потом на дальнюю делянку, покажите мне, как у вас там идут дела.
 Домой председатель вернулся уже за полночь. Набрав в колодце ведро холодной воды, разделся и опрокинул его на себя. 
Крякнув от удовольствия, зашел в сенцы, снял полотенце, висевшее на гвозде и стал растирать тело, которое ныло от усталости. После чего, тихо вошел в дом и взяв на столе крынку молока с тарелкой пирогов, накрытые салфеткой, направился в свою комнату. 

  Прошедшим днем Свиягин был доволен. Он видел повеселевшие глаза колхозников, которые потеснились и приняли его в свои ряды.
На следующий день, рано утром председатель уже был в своем кабинете и смотрел сводку, переданную с полевого стана. По сбору хлеба колхоз идет хорошо, план выполняет, а вот по сбору овощей отстает. 

 ,, Нужно будет поговорить с директором школы, чтобы ребят отпустили с уроков на уборку капусты с морковью”, - подумал он и записал себе в блокнот.
В это время в контуру пришла Нина и увидев председателя, удивилась. 
 -Здравствуйте. Вы уже здесь, так рано? 
 -Здравствуйте, Ниночка. Нет времени прохлаждаться. Первая моя страда. Ну, а пока давайте мы с вами быстро напишем приказ о назначении….

 

                                                                      13 глава
  Колхозники свое слово сдержали. Работали все на совесть, никого не нужно было подгонять. Наоборот, комсомольские четыре бригады устроили между собой соревнования и каждый день, вечером, собираясь на полевом стане, отчитывались о проделанной работе. Бригаде, показавшей лучший результат, выдавался переходной вымпел. Чаще всего его получала бригада Андрея Половинко. 
  

  Школьники тоже не отставали от своих старших товарищей. Звено Николки Сатанкина старалось изо всех сил и поэтому звездочку, вырезанную из фанеры, они еще ни раз не упускали. Казалось, что их никакая усталость не брала. Ребята работали наравне со взрослыми и по окончании рабочего дня, задорными  возвращались на полевой стан. После ужина, все собирались под раскидистым деревом, рассаживались на зеленой траве и пели песни. У многих были замечательные голоса, но лучше всех пела Нюрка. Каждую песню она проносила через свое сердце и душу, будто проживала ее.  

  -Нюр, начинай, - и девчушка, без жеманства, с легкостью брала первые ноты. Ее чистый голос, словно родниковая вода, бежал по стану и сливался с журчанием ручейка, с дуновением ветерка и шепотом листьев. 
 - Да-а, Нюра, тебе бы в город, дальше пойти учиться. Здорово у тебя получается, - как-то заметил председатель, - вот окончишь школу, я похлопочу об этом. У меня бабка с матерью хорошо пели. Мама еще играла на фортепиано, меня учила. Оно до сих пор дома стоит. Нужно подумать, как его сюда привезти, все равно стоит и пылится. 

  Девушка опустила глаза и скромно сказала:
 -Спасибо большое, только я никуда не поеду и в школу больше не пойду. 
Все удивленно посмотрели на нее.
 -Как это в школу не пойдешь? – ничего не понимая, спросил председатель, - а чем ты будешь заниматься? Что будешь делать?
 -Работать пойду, вместо мамки.
Все переглянулись.

 -Нет, так дело не пойдет, тебе нужно учиться, а за свою мамку не волнуйся, все у вас будет хорошо. Вот увидишь, ты еще нам такие концерты давать будешь, после которых тебя будут закидывать цветами.
 -Лишь бы не помидорами, - хихикнул Темка, вечно дразнивший Нюрку. Его мать сидевшая рядом, здесь же дала сыну подзатыльник. Пацан покраснел и убежал. 
 -Борис Иванович, а зачем нам пианино, если у нас даже и клуба то нет? – спросил Сергей Белобородько. 

 -Да, это верно. Я удивляюсь, как вы здесь живете. Клуба нет, детского сада нет, школа, да и та занимает только половину жилого дома. Вокруг столько леса, неужели вам не хотелось построить это своими руками?
-Как не хотелось? Хотелось! Только Степан Николаевич говорил, что советскому народу удобства и роскошь не к чему, не баре. 
-Понятно. Я вам обещаю, что летом будем строить в первую очередь школу и детский сад, а там и за клуб возьмемся. 

 Все оживились и на перебой стали мечтать и высказывать свои желания вслух. Никогда еще не было у них такого теплого и душевного разговора с председателем колхоза. В этот вечер они немного дольше засиделись у костра и не заметили, что на небе давно уже светили звезды и луна, полновластная хозяйка ночного небесного простора, смотрела на них, освещая легким холодным светом. Теплый ветер приятно обдувал и нес с собой свежесть.  Никому не хотелось расходиться, но все понимали, что завтра нужно рано вставать. 
 Утром, когда солнце только слегка окрасило горизонт и еще все спали, Темка подкрался к женской комнате и найдя Нюркину кровать, взял высунувшуюся из под одеяла косу и хотел уже ее отрезать, но в этот момент проснулась Маруська и закричала:
 -Ты что делаешь? – и бросилась к нему в ночной рубахе, продолжая орать, - Нюрка, девчонки, бабоньки вставайте!
От крика проснулись не только в этой комнате, но и из других комнат все сбежались на шум. Забежав в комнату, они увидели, что Нюрка сжавшись и прикрываясь одеялом, сидела на кровати, а рядом, с ножницами в одной руке, стоял Темка, отбиваясь другой от тумаков Маруськи. Бабоньки на смех подняли незадачливого паренька и выталкали за дверь. 

 Уже после обеда, Нюрка выполнив план и закончив собирать морковь, пошла помогать подруге на другую делянку.  У бочки с водой стояли женщины и о чем-то оживленно разговаривали. Марфа, увидев Нюрку,  замолчала и отвернувшись, стала поправлять платок на голове. Другие сразу замолчали. Девушка почувствовала напряженность и быстро напившись,  скрылась за бочкой. Все посмотрели ей в след, а мать Темки с упреком заметила:

 - Иж, скромницу из себя ставит, а сама не хуже своей матери хвостом крутит. Такой же гулящей будет. Не зря она с детства с одними мальчишатами играт, - и отпив студеной воды, легкой походкой пошла, напевая песню. Женщины, соглашаясь, поплелись за подругой, смакуя тему злобы дня.  Только одна из подруг, возмутилась, догоняя ее:
- Марфа, ты что, акстись! Ты что болташь, ботало! Ты ж знашь, чо это не так! За чо девчонку обижашь?

  Нюрка, услышав слова тетки Марфы,  споткнулась и схватившись одной рукой за колесо бочки, медлено стала сползать на землю. Платок резко впился в горло и стал давить, мешая ей дышать. Обливаясь слезами, она сорвала его и согнув колени, тихо заскулила. Заскулила, как маленький щенок подранок, у которого не было сил отбиться от обидчика. В этот момент подошел Николка и увидев Нюрку в слезах, стал спрашивать, в чем дело. Но  она еще больше стала рыдать. 
 - У тебя, что кто-то умер? - осторожно спросил он.

  Девчушка отрицательно покачала головой.
 - А ревешь, как о покойнике! – не унимался парнишка.
 - Почему, почему нас так не любят? – рыдая, причитала Нюрка.

 -Кто не любит? – удивленно спросил Николка.
 - Все! Что мы им сделали, что они на нас так?
Мальчонка понял, что она имела ввиду.
- Да, ты это, не обращай ни на кого внимания! Ты что наших баб не знаешь? 
- Тебе хорошо говорить, а мне стыдно пройти, за спиной шепчутся! Еще этот    Темка! – сказала с болью в голосе девчушка и опять расплакалась.
Не зная как успокоить подругу, он вдруг разгорячено воскликнул:

 - Знаешь, что?  А давай убежим!
- Как это убежим? – продолжая еще всхлипывать, удивленно спросила она, - куда?
- Далеко я уйти не могу, мать одну с малышней не оставишь, да и твоя болеет. Куда пойти, нужно будет подумать. Вставай. С ребятами это дело вечером обговорим. А пока иди, работай. 
Нюрка, шмыгая носом, поплелась на подмогу Маруське, размышляя о словах Николки. 

 Вечером, после ужина, звено Николая Сатанкина собралось подальше от полевого стана и на повестке их тайного собрания было поставлено два вопроса: первый вопрос заключал в себе, как им казалось, самое главное – куда бежать Николке с Нюркой. А во втором, стоял вопрос о продовольствии и кто будет его приносить. Ребята ничего не понимали, почему вдруг, их товарищи решили сбежать из  села, но готовы были им во всем помочь. Если честно сказать, то некоторые даже позавидовали своему звеньевому с Нюркой. 

 - Ребята, знаете, что? – вдруг, воскликнула Маруська, - а давайте, чтобы нас никто не понял, о чем мы говорим, к каждому слогу будем прибавлять какие-нибудь буквы, или слога. Например: ты куда пошла?  – киты кику-кида кипош-кила?
-Точно, Маруська! – оживились ребята, - здорово придумала! Только нам нужно теперь самим как-то это понимать, а то запутаемся!

 -А давайте, сейчас придем, на листке напишем основные слова и выучим их, - предложил Николка.
Подростки сорвались с места и побежали в стан, перебивая друг друга в находке новых слов. Взяв  тетрадку с карандашом, они сели поближе к костру и стали писать. Взрослые глядя на возбужденных детей невольно улыбались, понимая, что они что-то затевают. Но никто мешать им не стал. А Сергей Белобородько, ухмыляясь, заметил:

 - Ну – ну, озорники, развлекайтесь, да смотрите, чтобы от ваших шуток плакать не пришлось. 
Ребята только загадочно в ответ заулыбались. А на следующий день, с самого утра, все услышали странную речь. 

 - Нюрка, кипо-кибе-кижа-кили   кику-кипать-кися!
 - Кииду! – последовал ответ.
 -Что это с ними?, - удивленно спросила повориха тетка Лукерья.
 - А бес его знает! Оне исчо вчерась чудили.
 - Клоуны, - с заметной в голосе завистью, сказал Темка.
 -Ой, и не говори сынок. Балбесы, оне и есть балбесы.

  Такой теплой осени давно уже не было. Вода в реке была словно парное молоко – теплая и спокойная. Накупавшись, Нюрка с Маруськой вышли на берег и разлеглись на камнях, чтобы немного обсохнуть.
- Слушай Марусь, скажи, ты когда вырастишь, кем хочешь стать?
- Не знаю. Я бы хотела отсюда уехать, на какую-нибудь комсомольскую стройку. 
- А учиться? Ты ж в математике волокешь, получше любого мальчишки.
- Ну и что? Подумаешь математика! Сама вот представь: новые заводы, гидростанции, дороги и мосты,  во всем этом будет и твой труд. 

 Стоишь ты на построенном тобою мосту, внизу бурлит и стонет река, твои волосы развиваются на ветру, а в небе летают птицы. Солнце ласково гладит тебя по лицу своими золотистыми теплыми лучами. Ты стоишь, смотришь на все это и чувствуешь себя самой счастливой! Романтика! А ты говоришь, математика.
 
 - А я даже об этом и не думала. Знаешь, мне порой кажется, что я никогда отсюда не уеду. Я ведь дальше нашей деревни никуда еще не ездила, а так хочется повидать мир. Какой он?
 -Вот поэтому я и хочу быть строителем, для того, чтобы уехать. Строители везде нужны, хоть куда можно поехать и устроиться на работу. 
 - Ну, что пойдем? А то нам от Николки попадет. 
 - Может еще полежим? 
 - Ты что, хочешь все звено подвезти?  
- Нет, не хочу, - быстро поднимаясь и отряхивая с себя соринки, сказала Маруська, - а то меня потом Николка со всеми потрахами съест.
- Это уж точно, - смеясь, сказала Нюрка.
Подруги быстро оделись и стали подниматься по крутому склону наверх, цепляясь за высокую траву. Недалеко от стана, они заметили дерущихся двух пацанов. 

 - Это же Николка с Темкой! 
В этот момент со стороны стана, заголосила тетка Марфа:
-Ой, люди добрые, помогите! Сыночка маво убивают!
На крик все сбежались и разняли дерущихся.
- Так, товарищ звеньевой, - отчитывал Николку бригадир и комсорг одновременно, - за эту драку у вас забирается звезда! Товарищи, комсомольцы и пионеры, сегодня вечером будет собрание, не опаздывать!

  А Марфа все голосила:
-Люди добрые! Да чо енто творится? Евошний папка над нами измывался, а тепереча и сынок его?
-Ладно, Марфа, перестань голосить! Подумашь, мальчишата меж собой подрались! В их возрасте все кулаки свои чесали, - невозмутимо заметил отец Темки.

 Жена в ответ хотела что-то сказать, но муж, бросив сердитый взгляд, прикрикнул:
-Цыть, баба, я сказал! Я с вами есчо дома покалякаю.
Марфа, обижено надув губы, молча стала отряхивать одежду сына.
-Ма, не надо, я сам, - недовольно пробурчал Темка, отстраняясь от матери, - что ты со мной, как с мальцом? Засмеют же, право!
-Во-во, хоть у сына есчо соображалка работат, - сказал отец, - знат мозги есчо не вышибли.

 -Да, идите вы! – огрызнулась Марфа и быстрым шагом направилась к бараку.
Вечером, собрав всех комсомольцев и два детских звена, комсорг -  Андрей Половинко, сначала объявил результаты рабочего дня, а потом вызвав на середину Николку, сердито заявил:
-Товарищи! Все вы знаете, какой недопустимый проступок совершил сегодня Николай Сатанкин. Это возмутительно! Бить своего товарища, да еще который физически гораздо слабее тебя! Еще пионером называешься! Стыд и позор!
Николка невозмутимо спокойно стоял и смотрел на комсорга. Все сидели и слушали, затаив дыхание.

 - Вот, что ты на меня так смотришь, будто не ты побил своего друга, а я? – не унимался бригадир, - что ты можешь сказать в свое оправдание?
-Он мне не друг и другом никогда не был, - ответил мальчонка.
-Так ты еще считаешь свое поведение правильным? – возмутился Половинко и оглядев окружающих, пожав плечами, сказал, - ну, я от тебя, Николай такого не ожидал! Видно и прямь, из-за тебя придется наказывать все звено.

 Товарищи, кто за то, чтобы за недопустимое поведение звеньевого Сатанкина Николая, наказать все звено и забрать звезду? А звено распустить и отправить обратно в село?
Николка вздрогнул, когда услышал, что их звено распускают по домам. Ведь у всех была большая надежда, заработать и принести домой свои заработанные трудодни, которые так нужны были в каждой семье. На эти трудодни можно было получить в колхозе лишние пол мешка пшеницы или пять литра подсолнечного масла. А теперь этой возможности не будет. Звеньевой оглядев товарищей, которые, пряча глаза, медленно поднимали руки. Только здесь звеньевой, покраснев и удивленно спросил:

 -А звено за что? Ребята здесь причем?
 -Да за то, что все вы одним миром мазаны! – выкрикнул Темка, - все мы слышали, как вы об этом вчера весь вечер курлыкали!  
 -А ты вообще молчи! А то я тебе еще не это сделаю!
 -Нет, ребята, вы послушайте его, - воскликнул пацан, - он мне еще и угрожает! Товарищ комсорг, да что это творится?
 -Сатанкин! – прервал Темку комсорг, - прекрати! А то я еще о твоем поведении школу поставлю в известность!
Николка ни на кого не взглянув, повернулся и убежал, не обращая внимания на окрики комсорга. После чего, комсомольцы  долго еще обсуждали недопустимое поведение пионера. 

 На следующий день звено Николая Сатанкина было отправлено по домам. Нюрка тихо вошла в дом. Бабуська сидела за куделей и пела песню, кошка Муська щурясь, лежала рядом. Старушка увидев внучку, сначала обрадовалась, но заметив заплаканные ее глаза, спросила:

 -Лександровна, чо с тобой? Чо случилось – то?
 -Бабусь, Вы только сильно не расстраивайтесь, наше звено домой отпустили.
-Вот и ладно, - радостно воскликнула старушка, - а то нам с Муськой, ой, как плохо однем! Погодь, а чо так рано то вас отпустили? Неужели уже все поля убрали?
Нюрка, поджав губы, молча покачала головой.

 -А чо тода?
-Наше звено наказали и отправили по домам.
-Фи-и и усе? – облегченно вздохнув, обрадовано воскликнула Ганна, - а я ужо думкала, чо чето случилось.
-Бабуська, а разве не случилось? – всхлипывая, спросила внучка, - ведь нам не поставят трудодни.

 -Жалко, конечно, лучик ты мой золотой, но тока твое здоровье нам дороже. Я уж испугамшись, всяка дрянь в голову полезла. Ничёго внученька, переживем, - гладя внучку по голове, говорила бабуська, - завтра ужо мамка наша домой придет. 
-Завтра? – радостно воскликнула девчушка.
-Ага, я до нех седня ужо сбёгла, попроведала. Только ты того, Лесурка мова, не выказывай мамке, как она выглядит, а то не нароком час, есчо чо с собой сотворит.

  -Не-е, бабуська, не выкажу.
В этот момент в избу вбежала запыхавшаяся Маруська и затараторила:
-Нюрка, кипо-кибе-кижа-кили  кина кина-кишу  кипо-киля-кину! Китам кинас киждут кималь-кичиш-кики!
-Э, девка, - удивлено спросила Маруську Ганна, - ты енто часом не заболела? Энто че щас было?
-Кичто кислу-кичи-килось? 
Маруська в ответ только плечом пожала.

 -Бабуська, не волнуйся, - улыбаясь, воскликнула Нюрка, - все нормально - и поцеловав старушку в щеку, выскочила вслед за подругой на улицу.
 -Ну, что случилось? – переспросила она подругу уже на улице.
 -Николка домой не пошел. Говорит, что матери не может в глаза посмотреть.
 -И что теперь делать?
 -Просил собраться на нашей поляне.
 -Так бежим, что же мы стоим? 

  Девчушки побежали в сторону леса. На поляне, у ручья, сидели мальчишки и что-то чертили на мокрой земле.
 -Принесла? – спросил Николка Маруську.
 -Ага, вот, - сказала она и подала большой нож, спрятанный в рукаве, - что мы будем сейчас делать?
 -Место искать под землянку, - ответил Пашка, - пойдемте, мы с Николкой уже что-то вроде бы придумали.
 -А где будем искать? – не унималась Маруська.
 -Нужно найти такое место, чтобы оно было в лесу, но недалеко от дороги, а то зимой, как туда будем пробираться?

  Подойдя к дороге, ведущей в район, ребятишки немного покрутились, выбирая направление и решили идти на восток, где недалеко от дороги был овраг, а значит и землянку будет там легче выкопать - меньше будет корней от деревьев, чем в лесу. 

 Мальчики принялись копать, а девочки резать траву, чтобы потом можно было застлать ей пол.
 Работали все молча, только незнакомая серая птичка с длинным клювом, быстро перепрыгивая с ветки на ветку, весело что-то громко щебетала. Вдруг, из выкопанной ямы раздался испуганный крик. В то время Николка вылез, чтобы нарезать толстые ветки и Пашка один продолжал копать. Прибежав на крик, ребятишки увидели бледного друга, который молча показывал в угол ямы. Где из земли высовывалась человеческая кисть руки. 
 
 Вытащив Пашку, они бросились бежать в сельсовет. Уже через час, собрав людей, председатель с колхозниками стояли у ямы и пытались осторожно выкопать останки. Продолжая копать, они обнаружили, что там лежали еще чьи-то кости. Вытаскивая их, нашли маленький крестик. Увидев этот крестик, Ганна заголосила:

 -Ой, мамоньки! Ой, Матки Божья! Это ж маво Ефремушки крестик! Провожая сваво соколика, я ему с внутренней стороны майки на булавку пристегнула его! Вот где ты встретил свою смертушку! Ой, мамоньки! Ой, Матка Божья! А я все надеялась, что увижу тебя!

 Нюрка, обняв бабуську, как могла успокаивала ее, но горем убитая старушка, будто и не слышала внучку. Всю ночь Ганна не спала, вытирая слезы, вытащив из ящика иконки с лампадкой, молилась за упокой умерших Ефрема с Игнатом.
На следующий день в колхозе хоронили односельчан, которые пытались найти правду и попросить защиту от их председателя, но нашли свою погибель. Ганна, поддерживаемая под руки дочкой и внучкой, что-то тихо бормотала. Нюрка прислушалась.
-Ну, вот Ефремушка, теперь наш Хфилюшка и дождался тебя. Ты уж смотри за нем там, совсем малой же он есчо. Спите мои родненькие, спите спокойно.

 

  Два года для Свиягина пролетели очень быстро. Дел в колхозе было много: то посевная идет, то сенокос, а там уже до сбора урожая недалеко, а помимо этого нужно строить КРС. Детский сад и школа были уже построены. Уходил он на работу с петухами и приходил, когда вечерняя звезда,светившись холодным голубым светом, выплывала на небосвод. Баба Настя, встречая председателя, всегда ему выговаривала, что так работать нельзя, нужно и о себе подумать. Вот и сегодня,  накрывая на стол, она затеяла разговор:

  - Ну, как предсадатель, все свои дела управил?
 - На сегодня, - улыбаясь, не чувствуя еще подвоха, ответил он, - все что было запланировано, все сделали, даже больше.
 - Да? И что же вы перевыполнили?
 - Крышу покрыли. Теперь осталось дело за зоотехником.
 - Молодец! А невесту куда поведешь, в новый коровник?

 - Какую невесту? – поперхнувшись, спросил пердседатель.
 - Ладно уж, Бориска, ты забыл, чо чай в деревне живешь, не в городе. Все про всё знают, даже, прости, пукнуть не успеешь, а все уже будут говорить, что, - здесь старушка, прищурилась и ухмыльнувшись, продолжила, - вообщем сам знаешь, что будут говорить. 

  - Да, уж знаю, - улыбаясь, сказал квартирант, - если серьезно, то мы еще не разговаривали на эту тему. Все как-то времени не было. 
 - Мил ты, соколик! А у кого оно есть? Ты думашь почему я одна? Да все так же времени для себя не было. Считала, что жизнь длинна, успею еще, а не успела и глазом моргнуть, как бабой Настей стала. Так что не затягивай с энтим делом. Деток нужно еще своих нарожать и ума им успеть дать. Поспешайте.

  Свиягин подошел к старушке и приобняв ее, сказал:
 - Спасибо Вам, баба Настя. Вы за это время для меня столько сделали и стали такой родной и близкой.
 - Так оно и есть, мы родные! А как же, я ведь твоего папку знала еще он мальцом был. Поэтому послушай меня старую, плохого не посоветую. Хорошую невесту ты себе выбрал, молодец! Я рада за вас, но не затягивайте это дело. Поверь, потом благодарить меня еще будешь. 

  Пока квартирант ел, Аплесничиха все ему выговаривала, будто боялась, что не успеет что-то еще сказать. Поужинав и поблагодарив старушку за еду, председатель вошел в свою комнату, разделся, лег на кровать и от усталости сразу уснул.
 Сон был легкий, красивый, где он со своей Таисьюшкой был в поле засеянным пшеницей, а сквозь еще небольшие ростки яровой краснели маки. В небе летали и пели свои звонкие песни жаворонки. Солнце светило ласково, ветерок обдувал прохладой. А они налюбоваться не могли друг другом. За ними следом шли их пятеро ребятишек. Нюра была уже взрослая и за ручки вела малышей.

  Свиягин спал и понимал, что это был лишь сон, но ему было так хорошо, что совсем не хотелось просыпаться. Но здесь он почувствовал, что его кто-то тронул за плечо и сразу услышал голос хозяйки:
 - Слышь, Борис Иванович, однако пора вставать. Пятух то давно ужо пропел, а ты все спишь.
 - Встаю, спасибо, что разбудили.

  Весь день председатель вспоминал, как впервые увидел Таисию. Сначала он ухаживал за ней из жалости, а потом понял, что его к ней тянет все больше и больше. Что ее изуродованного лица, ее шрамы он не замечает и ему кажется, что красивее его Таисьюшки никого нет. Недавно она родила мальчонку. Малыш один в один похож на мать. Вчера он впервые самостоятельно сошел по ступеням крыльца во двор. 
Свиягин всем сердцем привязался к семье своей любимой, но не знал как признаться ей в этом и сделать предложение. Поэтому он весь день думал над словами бабы Насти, да и сон не выходил из головы. 

  После работы он направился к дому Таисии. По дороге зашел в сельмаг.
 - Здравствуй, Миланья Семеновна.
 - Здравствуйте Борис Иванович. Вас, что Баба Настя отказалась кормить? – улыбаясь, спросила она.
 - С чего это ты взяла? 
 - Так за сколько времени вы впервые в магазин зашли.
 - Зашел, значит надо. Ты лучше взвесь конфет побольше. Рафинад дай. Грамм триста кильки и бутылочку водки не забудь. Да, еще две бутылки лимонада. Что-то Семеновна у тебя в магазине совсем пустые  полки. Что еще можешь мне предложить?
 - Ливерную колбасу сегодня хорошую завезли. Взвесить?
 - Давай! Это хорошо, я пирожки с ливером люблю. Взвесь, Миланья Семеновна, мне килограмм пять. 

  Женщина удивленно посмотрела на председателя и немного смутившись, сказала:
 - Борис Иванович, но мы на руки даем только по два килограмма, чтобы всем хватило. Вы уж простите.
 - Да? А я и не знал. Ну, два, так два, что ж теперь делать.
Взяв авоську с продуктами, Свиягин направился к дому Таисии.
  Шли последние февральские деньки 1953 года. На улице было холодно и сыро. Пронзительный ветер, кинув ему в лицо колючую снежную стружку и залетев в один рукав пальто, холодом прошелся по телу и вылетев из другого рукава, завывая, понесся по улице.  Потом поднялся к небесам и зацепив тяжелую темную тучу, которая вот – вот разродится снежным водопадом, понес ее на окраину поселка. Поправив шарф и опустив воротник, председатель смело вошел во двор Ганны. Пес лениво посмотрел на гостя, зевнул и глубже забрался в будку, где свернулся и здесь же уснул. 
Таисия хлопотала у плиты. Ганна, как всегда сидела за куделей и пряла пряжу, Нюрка водилась с малышом, за которым нужен был глаз, да глаз. 

 - Здравствуйте, - громко поздоровался председатель.
 - Здравствуйте, - весело поздоровались с ним в три голоса, даже маленький Мишутка и тот, улыбаясь, что-то сказал на своем тарабарском языке. 

 Вдруг, Борис Иванович смутился и кашлянув в кулак, так у порога и остановился. 
 - Ну, чаво встал? Проходи, иль ругаться пришел? – спросила его Ганна.
 - Нет, что Вы, Анна Матвеевна, я это, - все еще не находя слов, из-за чего он начинал на себя уже злиться и потом набрав в легкие побольше воздуха, сказал, - я Анна Матвеевна пришел просить руки Вашей дочери. Вот.

 - Да-а? – сделав удивленное лицо, протянула мать, - а я думкала чо ты пресадатель, ходишь к ней токмо для своего удовольствия. Наиграшься и бросишь, как надоевшу игрушку. Ты ж вишь, како у ней лицо, а если повстречашь каку кралю с лица пригожу и молодуху, тогда чо? Ведь она, мил человек, больше позора не переживет!
 - Что вы такое говорите? – возмутился Свиягин, - я ее больше жизни люблю. А шрамы, что шрамы, я их и не вижу совсем! Поверьте, я ее не обижу, заботиться о ней и ребятишках буду. На свою фамилию их перепишу, родными мне станут. 
 - Таськ, а Таськ, чо молчишь, как в рот воды набрала?
 - Я мама не молчу, - повернувшись от плиты, краснея сказала Таисия, - я слушаю. 
 - Так чо ты скажешь, мова девонька? Мужик то он не плохой, надежный, а любишь ли ты его?
 - Да, - тихо произнесла дочь и с нежностью посмотрела на гостя.
 - Ну, чо я вам скажу, - детей не обижайте, да живите тоды дружно меж собой, - сказала Ганна и вытерев, вдруг, набежавшие слезы, обняла сначала дочку, а потом и жениха.

 - Нюрка, - позвала старушка внучку, - иди, поздравь молодых.
Девушка вышла с братом на руках и улыбаясь, сказала:
-Наконец – то, а то я думала, что вы и не осмелитесь, так и будете друг на друга со стороны поглядывать. Поздравляю вас!

  Подошла, поцеловала счастливую мать и пожала руку Свиягину. Затем прищурив один глаз, хитро спросила:
 - А свадьба когда же?
 - Нюра! – покраснев, воскликнула Таисия.
 Но Борис Иванович, подошел, нежно обнял мать с дочкой и сказал:
-Да хоть завтра! В долгий ящик откладывать это событие не будем. Седьмого марта и сыграем свадьбу. 
 - Как седьмого? – испугано воскликнула Таисия, - я же не успею платье сшить.
 - Ничего страшного, мы в районе готовое возьмем.
 - Нет, это будет слишком дорого, - не сдавалась она.
 - Ну, я думаю, не дороже денег, так что нам на платье как раз хватит, - улыбаясь, сказал председатель.

   Март тысяча девятьсот пятьдесят третьего года выдался, как никогда, холодный.  Из-за каждодневных дождей дорогу размыло и в район было не проехать. Свиягин поверх полупальто накинул плащпалатку, обул кирзовые сапоги, взял портфель с документами и сказав бабе Насте, чтоб к вечеру его не ждала, вышел на улицу.
 
   Его здесь же обдало холодными большими дождевыми каплями. Ветер безжалостно трепал полы плаща, стараясь пробраться поглубже.  Председатель шел по раскисшей дороге, проваливаясь по щиколотку в грязь. Дойдя до леса идти стало легче. Ветер здесь был тише и дорога немного тверже.

   Все это время Борис Иванович размышлял, зачем его вызвали в райком и что такое могло случиться, что об этом нельзя было говорить по телефону. Обо всем передумал: первым делом почему-то ему подумалось, что американцы объявили войну. Потом поразмыслив, решил, что это маловероятно.  
 - Тогда что могло произойти? В районе нет посевного зерна? Но что здесь гадать, - разозлившись вдруг, на себя, возмутился он, - ну прям как бабка на кофейной гуще, вот приду и узнаю причину срочного вызова в райком партии. 

  Перед тем, как войти в город, Свиягин увидел большую лужу. Подобрав палку, сначала счистил грязь с сапог, а потом  их помыл.
  На улице было тихо. Город готовился ко сну. Только изредка где-то вдалеке раздавался лай собак. Подходя к площади, председатель увидел, что в райкоме везде горел свет. Поднявшись по ступеням высокого крыльца райкома партии, Свиягин подумал: << Что принесет сделанный шаг за этот порог?>> И открыл дверь.

  Внутри оказалось много народа. Там были председатели колхозов района, директора завода и  школы, швейной и обувной фабрик, а также главврач районной больницы. Были парторги организаций. Все понимали, что что-то случилось, раз вызвали весь районный коммунистический состав. Наконец вышла Олечка, секретарь председателя райкома партии и пригласила в зал заседаний. Когда все расселись, к трибуне вышел товарищ Твердолоб осмотрев зал и каким – то незнакомым голосом произнес:

   - Товарищи, - поперхнувшись и дрогнувшим голосом продолжил, - товарищи, сегодня страшная новость постигла нас,  отец нашей коммунистической партии, горячо любимый Иосиф Виссарионович Сталин находится в очень тяжелом  состоянии. 
Все ахнули и зал замер. Наступила давящая тишина и только через какое-то время началось движение, послышались сначала еле сдерживаемые всхлипы. Через какое-то время, вытирая платком слезы, оратор продолжил:

  -Я думаю, никого не надо предупреждать, что рассказывать об этом, до особых распоряжений из Москвы, никому не следует. Будьте бдительны и внимательны.  Любые подозрительные высказывания пресекайте и вызывайте милицейский наряд. Что дальше с ними делать, в милиции разберутся. На своих рабочих местах нужно объявить субботник.  Деньги, заработанные за этот день, скажите, пойдут в красный крест.

   Всю ночь шло совещание, только под утро стали расходиться.
 - Борис Иванович, - окликнул председателя Твердолоб, - Слушай, ты на чем добирался до района?
 - Пешком. 
 - Я так и думал, подожди минутку, в вашу сторону Перепелкин едет, хоть до развилки подбросит. Все тебе ближе будет. 
-Товарищ Твердолоб, - тихо спросил Свиягин, - если что случится, что с нами будет, со страной?
 - Что будет?  - взглянув как бы в даль, ответил председатель райкома, - я думаю, что партия нас не оставит. А значит все будет хорошо, только нужно быть более внимательными, чтобы не пропустить врага. Запад сразу зашевелится и постарается закинуть к нам свои длинные щупальца. Поэтому раскисать нельзя. Сам понимаешь. Все, иди. 

  Попрощавшись  Свиягин вышел на улицу, где у крыльца стоял черный автомобиль.
За всю дорогу Перепелкин со своим пассажиром не обмолвился и словом. Он нервно вел машину, постоянно грубо дергая рычаг скоростей. На развилке ее резко развернуло и бросило в кувет. 
 - Да твою мать через коромысло! – заругался Перепелкин, - еще этого мне не хватало! Как теперь ее вытаскивать?

  Глянув на машину, Свиягин сказал:
 - Еще хорошо отделались, жди, пришлю трактор. 

  Добравшись до сельсовета, председатель сразу позвонил в МТС, чтобы отправили трактор на подмогу горе-водителю.  Потом сел на стул, взял со стола графин с водой и налив полный стакан, залпом выпил. Идти к Аплесничихе он не захотел и расставив стулья, прилег. Только здесь, Свиягин почувствовал, как устал, закрыл глаза, но сна не была.
  Он понимал, что люди все смертны, но к Нему это относиться никак не могло. С самого раннего детства Борис считал Его богом, поэтому известие даже о болезни Сталина повергла его в шок. И теперь только одна мысль так и свербила мозг:<< Кто придет на Его место?>> Пролежав до утра, так и не сомкнув глаз, председатель встал, умылся и сев за стол, начал просматривать бумаги, подготовленные с вечера его секретаршей, - Ниной. День прошел как во сне. Поздно вечером зазвонил телефон. 
  - Здравствуй, - услышал он голос первого секретаря райкома, - я знал, что ты останешься на работе, поэтому и звоню. Собери завтра людей на площади и включите погромче динамик, будет оповещение.
  - Хорошо. Как у вас там? 
 - Да, как? Пока спокойно, а вот что будет завтра, только Богу известно. Еще вот что, жди гостей. Сам понимаешь откуда. Подготовь жилье.
 - Будет сделано. 
 - Ладно, давай прощаться. Завтра будет трудный день.
 - До свидания, - сказал Свиягин и повесил трубку.

   На следующий день председатель, в указанное время, на площади собрал односельчан и начал митинг:
 - Товарищи, сегодня я созвал вас всех, чтобы объявить, что через минуту из Москвы будет важное сообщение. Леня, включай! – крикнул председатель парнишке, висевшему около динамика на столбе.
  В это время внутри динамика что-то заскрежетало, зашипело и все услышали:
 - Говорит Москва! …
  Председатель смотрел на лица односельчан и видел в их глазах боль и страх. Люди, не обращая внимания на моросящий дождь, смотрели на рупор и боясь пропустить хоть слово, слушали, затаив дыхание. Многие плакали. Неподдельная скорбь выражалась на их лицах. 
  Два дня слушали радио и читали газеты, где сообщалось о состоянии здоровья вождя. Никто ничего не понимал, что говорилось о болезни, но зато у каждого таилась надежда, что произойдет чудо и Он поправится. Но чуда не произошло и шестого марта, уже все знали, что пятого марта, в двадцать один час, сорок минут, после тяжелой болезни скончался Иосиф Виссарионович Сталин. В стране был траур. Горе было без границ. В каждой семье не скрывая слез, рыдали взрослые и дети. Вытирая слезы краем платка, сидя на лавке, голосила Ганна:
 - Ох, Матки Божья, да как же мы тепереча будем? Осиротели мы, все, Нюрка, осиротели! Налетит тапереча на нас воронье энто поганно из ихней имперальтической державы и заклюют всех. Ох, как же мы без Батьки нашего будем?

  Нюрка шмыгая носом, молча сидела подле бабуськи и гладила ее по плечу. Мальчонка, напугавшись причитаний старушки, тихо сидел рядышком. Таисия придя с работы, увидела мать всю в слезах, вздохнула и взяв сына на руки, сказала:
 - Не надо мама, так убиваться, Вам нельзя. Все мы смертны. 
 - Да, чо ты доча тако говоришь, а? Мы эт одно, а Он, энто, однем словом – Он! И разве ж я думала, чо его переживу?

  Дочь посмотрела на горем убитую мать, покачала головой и пошла в другую комнату, а Ганна долго еще причитая и всхлипывая, сидела на лавке, боясь даже думать о будущем.
Прошли три недели. Свиягин с Таисией, из-за  смерти Сталина и Аплесничихи, свадьбу играть не стали. Тихо в сельсовете зарегистрировались и стали жить в просторном доме бабы Насти, которая всего на два дня пережила Вождя коммунистической  партии.

  Последнее время старушка болела и наверно чувствовала, что время ее подходит. Позвала она как-то молодых и сказала, что дом сей она завещает им, чтобы жили они в нем счастливо и может добрым словом когда-нибудь ее вспомнят. Сказала, улыбнулась и полезла на печку греться, а с нее уже и не слезла. Обнаружила старушку Таисия утром, когда принесла ей парного, еще теплого молока. Нюра осталась жить с Ганной в старом отчем доме. Мать наотрез отказалась уходить:
 - Я отсель токмо вперед ногами выйду, - возмущалась она, - энто чо значица? Свое все бросить и идтить не знамо куда? Нет! Туточки я родилась, туточки и помру!

  Видя, как мать расстроилась, Таисия не стала сильно настаивать. Поговорила с мужем, с дочкой и все решили, что Нюра останется с бабушкой, чему та только обрадовалась. Девушке не хотелось оставлять бабуську, тем более, что на следующий год и так ей придется ехать поступать учиться. А пока она усердно занималась дома игре на фортепиано. За столь короткое время, как отчим привез его, Нюра многому научилась. Как-то занимаясь, к ней прибежала Маруська и еще с порога, крикнула:
 - Нюрка, Берию скинули!
 - Ты что такое говоришь? – удивилась подруга.
 - Только что по радио передали! Побежали на площадь, там сейчас митинг будет!

  На площади было уже много народа, почти все село пришло, послушать новости. Кто-то молча стоял и задрав голову вверх, глядел на динамик. Кто-то тихо перешептываясь, еще боясь высказываться вслух, ждал, что же скажут по радио еще. Здесь же сновали ребятишки, катая диски от велосипедов. А уже вечером, гармонист, в сопровождении молодых девушек, растягивая меха, горланил частушки:

                    …Как товарищ Берия, лишился он доверия, 
                     А товарищ Маленков надавал ему пинков!
 
 Жизнь круто стала набирать обороты и настроение людей стало меняться к лучшему.

                                                   
  Степан Белобородько по пыльной дороге тихонько перегонял табун лошадей на другое пастбище. Ему навстречу шел высокий мужчина с седой бородой и с длинными, до плеч волосами. Одет он был во все черное. За плечами был военный вещмешок, в руках большая палка. По пыльным старым сапогам и такой же пыльной одежде, видно было,  что путник шел из далека.

  - Здравствуй мил человек, - пробасил он.
 -Здравствуй, коль не шутишь, - ответил пастух, искоссо глянув на чужака.
 -У тебя глотка воды не найдется? А то во рту пересохло.
 -От чего не найдется, найдется, - сказал Степан и подавая фляжку, спросил:
 -А ты куда путь держишь?
Отпив несколько глотков, путник ответил:
 -Так сам знаешь, что в ту сторону дорога ведет в деревню, а за ней, на сколько я помню, кроме леса ничего нет.
 -Ты что, бывал в наших местах? Что-то я тебя не припомню. 
 -Бывал, правда давно. Спасибо за воду. Я смотрю кони у тебя хорошие, породистые. Колхозные?- потрепав у коня гриву, спросил незнакомец.
 -  А то, наши. 
 -Ладно, прощай, мил человек. Надеюсь еще увидимся.
- До свидания.

  Путник поправил вещмешок и побрел дальше, а Степан стоял и все смотрел ему вслед. Кого то этот человек ему напоминал, но вот кого, пастух не мог вспомнить. Дойдя до деревни, незнакомец осмотрелся по сторонам, вздохнул и перекрестившись, пошел дальше. Он шел уверено, широким твердым шагом. Подошел к тому месту, где раньше была землянка Устиньи с Михасем и увидел там новый детский сад. Ребятишки играли во дворе, воспитатели стояли рядом, присматривая за ними. Но сейчас все внимание их занимал странный человек, которого они увидели за забором. 

  - Извините, - спросил он, - а как мне найти Лещинских?
 -Марту Михаловну? Так она у себя в кабинете. Проходите, зайдете внутрь, а там по коридору налево. Увидите.
 -Спасибо, - открывая калитку, сказал мужчина и прошел дальше.
В детском саду, он сразу нашел нужный ему кабинет и постучавшись, открыл дверь.
В кабинете за столом сидела худощавая женщина, с седыми волосами и что-то писала.
 -Здравствуй, Марта, - тихо пробасил незнакомец.

  Она мельком глянула на мужчину, желая сказать, что она пока занята, но потом вглядевшись в него, вскрикнула:
 -Гриня! – и бросилась к брату.
 -Узнала сестренка, - обнимая сестру, улыбаясь сказал он, - узнала. А я грешным делом думал, что никто теперь меня не узнает.
 -Да как же тебя не узнать, - прижимаясь к брату, сквозь слезы, удивилась она, - ты совсем не изменился. Только возмужал и бороду отпустил.
 -И немного постарел, - ухмыляясь, сказал Григорий.
 -Да это нас всех жизнь то не баловала. Где же ты был все это время? 

  -Где я только сестренка не был, всю Колыму прошел, от одного лагеря, до другого, потом опять до другого. Сколько я их переменял. И даже на Сахалине был. Да что мы все обо мне? Где отец? Мать? Как братья?
Марта взглянула на брата, как затравленная собачонка и потом увидев сотрудников, стоявших в дверях, вытиравших свои слезы, тихо сказала:
- Не здесь, потом, все потом. А сейчас подожди, я подпишу документы, дам распоряжение и пойдем домой. Там обо всем и поговорим. Садись. Я быстро. А вы, - обращаясь к своим сотрудницам, -  идите к детям. 

  Григорий молча сел на стул и стал смотреть на сестру, которая стала больше походить на мать, только ростом Марта была выше. Он ждал сестру и понимал, что не зря она не стала говорить о семье, значит что-то здесь было не ладно. Марта подписав документы и калькуляцию на день, дала распоряжение и сказав, что ее сегодня больше не будет, вышла с братом на улицу.
До дома шли молча. Над ними тянулся невидимый тяжелый шлейф молчания, который с каждым шагом все больше и больше давил их. Подойдя к дому, Григорий увидел молодую девушку похожую на его мать – Устинью.

  - Мама, ты что пришла, что-то забыла? – удивленно спросила она.
-Дочка, знакомься, это твой дядя, мой старший брат – Григорий.
Маруся ойкнув, смотрела на мужчину, который молча подошел к ней и прижав ее к себе, дрогнувшим голосом сказал:
 -Ну, здравствуй, племяшка. Как тебя звать то?
 -Маруся, - тихо сказала девушка.

  Мать, сдерживая рыдания, смотрела на своих родных и шмыгая носом, сказала:
 -Что ж мы на улице стоим то? Идемте в дом.
Марта с дочкой быстро накрыли стол. Хозяйка достала бутыль с самогонкой, на что брат сразу заметил:
 -Бутыль не доставай, не надо. Я не пью.
 -Как же это? – растерялась сестра, - за встречу!
 -Нет Марта, я в Бога верую, поэтому и не пью.
 -А-а, понятно. А я Гриня, после всего, что с нами случилось, наоборот перестала в Него верить. Нет Его. Если б Он был, разве Он допустил бы, чтобы было столько горя?
-Все, что нам дается, хорошее, или плохое, все дается по грехам нашим. За все мы в ответе.
-За какие такие грехи? – вдруг, сорвавшись, стала кричать Марта, - какие грехи были у наших родителей? У Степушки с Митюшкой? У Коли с Лешей? А какой такой грех был у моего Никитушки, который от голода еще младенцем у меня на руках умер? 

  Григорий молча смотрел на сестру, которая сгорала от злости и ненависти. Он видел, что от перенесенного горя в ней надломился тот стержень, который не дает человеку превратится в животного. 
 -Ты прости меня, - прервав ее, сказал он, - может ты сначала нас покормишь? А то я три дня ничего не ел. 

  Марта остановившись на полуслове, от негодования не поняла, что сказал брат и молча смотрела на него. Перепуганная Маруся, никогда не видевшая мать в таком состоянии, прижалась к печи и смотрела на Марту с дядей.
 -Покорми нас, - повторил Григорий.

  Спохватившись, сестра засуетилась и стала по чашкам разливать суп. Ели молча. После еды Григорий помолился, а сестра вспомнив, как отец читал молитвы, а они внимательно слушали и тихо повторяли их за отцом. Тяжело было у нее на сердце. По окончании молитвы она повела брата на кладбище. Там, сидя у могилок, рассказала, что сама, много лет назад узнала от чужих людей. Григорий встал, перекрестился. 
Достал из вещь мешка кадило с ладаном, надел рясу и стал совершать обряд отпевания. 

  Марта слушая брата, изредка крестилась и плакала. Весть о возвращении брата Марты вмиг облетела весь поселок и люди стали собираться у могил их родных. Одни молча смотрели как совершалось отпевание, другие подпевали священнику. Когда отец Григорий отпел своих родных, все стали просить отпеть всех усопших земляков покоившихся на этом кладбище. До позднего вечера шло отпевание. Он ходил от могилки к могилке читая молитвы. Отец Григорий видел на сколько вырос этот городок, где была тишь и только вороны, летавшие над могилами своими криками разрывали эту тишину. 

  Все, кто помнил и знал Григория, помнил Устинью с Михасем и их остальными сыновьями, все пришли к Марте домой, чтобы поговорить со своим  односельчанином. Даже Ганна приковыляла. Охая и ахая, вытирая слезы краем платка, причитала:
- Ох, Матки Божья, вот радость то кака! Гриня, сынок, наш вернулся. Вот мамка с братями то были рады, увидев тебя. Да и мы все рады! Тем более у нас тапереча будет свой батюшка. Деток наших нехристей окрестим. Я то все думкала и почто Господь меня одну в живых оставил, а тапереча поняла. 
 
  О многом поведал  односельчанам отец Григорий. Слушали его, затаив дыхание. О многом сами рассказывали, а прощаться стали, все просили батюшку придти к ним домой, еще поговорить. Вот и Ганна, попросила его завтра зайти к ним . 
На следующий день, с самого раннего утра, сначала отец Григорий отправился в сельсовет. 

  - Здравствуйте, - протягивая руку, улыбаясь, сказал председатель, - наслышан, наслышан. Очень рад, что такие люди возвращаются в родные места. Присаживайтесь.
 - Здравствуйте. Спасибо, - пробасил батюшка.
 - Извините, как к вам обращаться? Впервые приходится разговаривать со священником.
 - Отец Григорий.
 - Не буду юлить, Отец Григорий, сразу спрошу, - с каким намерением вы пожаловали в родные места? В гости, или думаете здесь остаться?
 - Когда ехал сюда, надеялся здесь повидаться с семьей: c родителями и братьями, а оказалось, что Господь то давно их прибрал. Теперь не знаю. Мне предлагали остаться на севере. Предложили создать приход, я сказал, что подумаю.  Теперь наверно вернусь назад. 
 
 - Отец Григорий, а что если вы останетесь на Родине, в родном селе? Храм восстановим. Я уже думал об этом, да руки никак не доходили. Да и ничего в этом не понимаю. Что вы на это скажите?
 - Храм восстанавливать, это святое дело. Что сейчас в нем находится?
 - Сейчас МТС, раньше птичник был. 
 -Работы много предстоит, - задумчиво сказал батюшка.
 -Я дам людей. Да и колхозники, думаю для благого дела, согласятся устроить субботник. Финансы выбьем. Решайтесь.
 - Ну, что, - впервые улыбнувшись, сказал отец Григорий, - я согласен. Не зря же сюда приехал.
 -Вот и хорошо. Под МТС я давно уже присмотрел место на окраине села. А то вся грязь в поселке в основном из-за них. Додумались же, чуть ли не в центре такую мастерскую соорудить. Значит договорились. Неделю даем им на переезд, а там за это время и моя строительная бригада как раз освободится. Приходите завтра к семи часам утра на планерку, этот вопрос все вместе и обсудим.

  Попрощавшись, батюшка пошел к Ганне. Старушка, увидев его в окно,  радостно встретила у порога. 
 - Проходи батюшка, проходи. 
 - Мир вашему дому матушка, - сказал священник и перекрестился в красный угол.
 -С миром принимаем, - ответила хозяйка и подставила гостю большой табурет.
 -Ну, матушка, говори, какой такой разговор у тебя ко мне?
 - Батюшка, давай чайку попьем? А за чайком и разговор побалакаем.
 - Ну чайку, так чайку, - согласился отец Григорий.
 -Вот и ладушки, - обрадовалась старушка, - у меня как раз оладушки есть.

  Через несколько минут, кряхтя, она накрыла стол и пригласила гостя к столу.
 -У меня вот како дело. Давно енто было, в окураз,  когда нашего батюшку убили. Ефрем, муж мой прибежал и сказал, чобы я быстро сбиралась и помогла им в одном деле. Сразу скажу, и напужалась я, как узнала, чо оне надумали. Муж мой смелый был и справедливый, поэтому присовестил меня и поплелась я за нем, как заячий хвост. 
  
  Привел он меня во двор нашей церквы, а там убитые лежат наши сельчане, а возле нех обгоревшие иконы разны валяются. Мужики по одному телу клали на носилки и уносили, а мы с Ефремом остались, чобы енти иконы схоронить. Вот мы и схоронили.
 -Как схоронили? – слушая рассказ, спросил священник.
 -Да енто, в пещерку одну мужик мой их попрятал.
 - И вы можете показать ее?
 
  -Так для чего же я тебе все енто сказываю, пуста твова бошка, - удивилась Ганна, - раньше то я не могла об ентом говорить, сам понимашь, - боялась. Не за себя, за деток, вот и молчала. А потом кому говорить то? Не кому было. А тебе говорю, ты слуга Божий, тебе и нести этот крест. А мне пора уже идти к месту. Заждались меня сынок мой с мужиком. Вот только я и боялась, чо уйду и тайну с собой унесу. Слава Богу, Господь энто не допустил. Теперь и померать можно.

  -Матушка, - обрадованно воскликнул отец Григорий, - золотой наш человек, да ты даже не представляешь, что ты сейчас сделала. Ведь мне только что председатель предложил храм восстанавливать. А я подумал, что восстановить дело хорошее, но где все остальное брать? Дай я тебя расцелую.

  -Да, ладно тебе, есчо чо удумал, - довольно хмыкнув, сказала Ганна, - а чо и правда Иваныч тебе предложил храм поднять?
 - Предложил, говорит, все село поможет в этом деле.
 -Во дела, - удивилась старушка, - один пресадатель все крушил, а ентот все делат.
 -Благодаря таким людям с Божьей помощью  страна наша держится и возрождается. Ну, пошли матушка, покажешь, где вы все спрятали.
 -Да ты чо, батюшка, Господь с тобой, я же не дойду. Сам все найдешь, я тебе укажу, а ты найдешь. Это не трудно. Слухай…

  И Ганна подробно рассказала, как можно найти спрятанное церковное имущество, а в конце разговора добавила:
 - Я когда помоложе была, специально на лодке мимо по реке проплывала, чтобы посмотреть, видно ту пещеру или нет. Ее аккурат кусты прячут, поентому никто об ней не знат.
 - Спасибо мать, огромное спасибо!
 - Да чо я, энто все мой мужик, он все схоронил. А я от страха даже думать об ентом себе запрещала.
Проводив отца Григория, Ганна села на лавку и перекрестившись, поблагодарила Господа, что позволил перед смертью снять с нее такой груз. Который пол жизни она пронесла в себе.

 

   От Ганны батюшка пошел домой. Марусю он застал за учебниками, которая готовилась к сдачи сессии.
 - Машенька, скажи, у кого можно лодку взять?
 -Так они почти у всех есть. Только самая лучшая лодка у дядь Паши Шелудько. У него даже двигатель стоит.
 -Шелудько говоришь? Они там же живут, у центральной запруды?
 -Да.
 -Ладно, спасибо тебе,  - поблагодарив племянницу и выпив кружку холодного кваса, вышел на улицу.

  К этому времени, солнце уже выкатилось на середину небосвода и безжалостно палило. Лето было как никогда, жарким и сухим. Даже птахи спрятались в гуще листвы и не пели своих звонких песен. Открыв маленькие клювики и распушив перья, тихо сидели на ветках и отдыхали. Из-за жары поселок будто вымер, на улицах не было ни души. Взрослые были на работе, старики сидели в избах, а ребятишки все дни проводили на речке. Пройдя через все село, отец Григорий нашел нужный ему дом и открыл калитку. По привычке, священник беглым взглядом оглядел двор, который был чисто выметен. 

  Под навесом находился стол, около которого стояла лавка. От одной яблони, до другой тянулась тонкая веревка, на которой сушилась рыба. Когда то, еще в детстве, он часто бывал в этом дворе. Здесь жил его друг, Николай Шелудько , который погиб на фронте. В этой семье детей было немного, трое всего: Николай был самый старший, потом шла Матрена, в детстве все ее звали Мотькой и Павел, младшенький.
 Родители, Василий с Валентиной, были люди бедные. 
  Всю жизнь им пришлось батрачить с зари до зари на одного местного богача. Единственно, что они имели, так это был этот дом, который, перед самой их свадьбой строили всем селом. Старый дом жениха сгорел. Тогда в деревне был сильный пожар. Пришел огонь ночью из леса и сгорело несколько домов. Родители Василия заживо сгорели и еще погибла полностью одна семья. 

  Их дом стоял самый первый, с него  и пошло все полыхать. Если бы не было ветра, было бы легче, но налетевший ветер, во все стороны начал метать искры и горящую солому, выхваченную им из соломенных крыш. Много тогда бед и горя натворил пожар. Некоторые семьи, после него так и не смогли толком подняться на ноги. 

  Чтобы хоть как-то выжить, погорельцам пришлось работать на богатых. Хорошо еще лес, да речка были рядом. Грибы с ягодой несли из леса, а рыбу ловили зимой и летом в реке. Так они и жили  до самой революции. Конечно, им земляки, как могли, помогли, но все равно из нужды так и не смогли вылезти Василий с Валентиной. Потому что все дни они трудились на чужих полях, а за своим клочком земли ухаживать им было некогда.

  Стоял Отец Григорий во дворе своего друга и быстро пролетела перед глазами вся жизнь этой семьи. Он видел, что ничего с тех пор здесь не изменилось. Ему казалось,  что даже стол стоял прежний. В это время открылась дверь и на улицу средних лет вышел мужчина . Он посмотрел на батюшку, улыбнулся и сказал:
 - Здравствуй, отец. Слышал, что ты вернулся, да все времени не было зайти. Ты так зашел, или по делу, нужно что?
 - Здравствуй, Павел, - пробасил священник, - по  делу. Сказывали, что у тебя лодка хорошая есть. Дай мне ее на некоторое время, а то если есть время, вместе съездим. Мне все равно помощь понадобится. 

 -Зачем тебе лодка? Куда батюшка собрался?
 -Нужно одно дело проверить. Ну, что, как на счет лодки и помощи?
 - Хорошо, я сегодня свободный, с ночного пришел.
 -Вот и хорошо, только председателя нужно сначала позвать. 
 -Да, вон, мальца сейчас крикну, он и сбегает. Витька, слыш, - крикнул отец сына, который нехотя выглянул из-за двери.
 
  -Ну чо?
- Чо? Председателю сбегать надобно, сказать, что отец Григорий его зовет. 
 -Ммм, - уже желая отказаться, скривился мальчонка.
 -Я те покажу, ммм! Быстро давай, чоб мне одна нога была здесь, одна там! Понял?
 -Понял, - протянул Витька и побежал к калитке.
 -Да направь его сразу к нашей лодке, - вдогонку крикнул отец, - мы там будем.
 - У тебя длинная толстая веревка есть?
 - Есть. В сарайке нужно глянуть, тебе какую?
 
  -Чтобы председателя нашего выдержала. Павел, возьми еще лампу керосиновую со спичками, а то кто его знает, что там и как.
 -Хорошо, и веревку  найдем, как раз недавно такую по случаю приобрел. 
- Вот и чудно.
Все взяв, Павел повел отца Григория к реке, где спустившись по тропинке, они сразу подошли к большой лодке, стоявшей у самодельного причала.
 - Хороша-а, - сказал батюшка, - и где ты такую красавицу взял? Неужто сам смастерил?
 
 - Ага, смастерил. Старая – то  лодка в негодность пришла, вот и решил вспомнить отцовскую школу. Ты, батюшка, наверно помнишь, что отец на всю округу славился своим мастерством. Только делать ему было некогда, нас нужно было поднимать. А это дело он считал баловством, да и материал был очень дорогой, где денег было ему на это взять? Вот и приходилось родителям батрачить. 
 - Да, помню, Павел, все помню. 

  В этот момент к ним подошел председатель.
 - Здравствуй, Васильич, - протягивая руку, поздоровался он, - ну, что случилось?
Отец Григорий рассказал все, что узнал от Ганны.
 -Во-о, дела! – удивился Павел, - да, я помню этот случай, когда нашего батюшку убили, хоть  совсем еще мальцом был. Помню, как у нас что-то искали, весь дом переворошили, а что искали не могу сказать. А теперь понятно. Ох и лютовал тогда наш председатель, матерился на чем свет стоит.

  -Вот и лютовал, что не смог достать то, что ему не принадлежало. Ну что, тогда не будем терять времени? – сказал Свиягин, - поплыли? 
 -А может сделаем так, - посоветовал Павел, - вы поднимайтесь на верх, а я вас буду с реки направлять?
 -И то верно.

  Пока Павел ставил к лодке движок, председатель со священником уже поднялись по тропинке на верх и пошли в сторону могилы Сатанкина.
Подойдя к обрыву, отец Григорий на минутку отвлекся и залюбовался открывшимся видом. 

 -Красота какая, - глядя на реку, растянувшуюся извилистой лентой до самого горизонта, по берегам которой начинался простираться лес, сказал он.
 -Мне здесь тоже очень нравится, - ответил Борис Иванович, - такую красоту не везде увидишь. 
 - Все эти годы я часто во сне видел, почему-то не мать с отцом и братьями, а именно ее во время ледокола и себя барахтавшегося в ней, из последних сил стараясь выбраться из воды. 

 Председатель посмотрел на своего собеседника, хотел что-то спросить, но потом, оглянувшись на могилу Сатанкина, вздохнул и промолчал. Этот взгляд и молчаливый вздох красноречивей всякого диалога показал, что творится в душе молодого человека.
 -Ну что, Борис Иванович, начнем спуск? – спросил отец Григорий.
 -Начнем, только удержишь ли ты меня, батюшка?
 -Удержу, - ухмыльнувшись, сказал священник, - не бойтесь, у меня закалка и тренировка были хорошие, - и обвязав председателя,  вручил ему лампу.
Узнав у Павла, где лучше начинать спуск, Свиягин, цепляясь за камни,  ловко стал спускаться. 
  
 Через какое – то время он увидел небольшую ровную площадку, искусно спрятавшуюся в зарослях кустарника. Отвязавшись, он пробрался сквозь высокую траву и в скале обнаружил расщелину, сквозь которую пролез внутрь.
Не успев еще привыкнуть к темноте, как услышал писк и кто-то махая крыльями, вихрем пронесся над его головой. От неожиданности председатель присел, потом ругнулся и сплюнув, зажег лампу. 
  
 При свете оказалось, что пещерка совсем маленькая и в глубине ее, у самой стены, все в паутине,  стояло большое распятие, рядом было семь мешков. Развязав один из них,  увидел икону. Стерев с нее пыль, он рассмотрел Деву с Младенцем на руках. На удивление, икона сохранилась хорошо, не смотря, что она была слегка обгоревшей. Положив ее обратно в мешок и аккуратно завязав, Свиягин подал знак его поднимать.

 - Ну что, - с волнением спросил отец Григорий, - стоят?
 -Стоят, - утвердительно махнул головой председатель, - хорошо сохранилось, будто недавно их туда поставили.
- Слава Богу. Я думаю, Борис Иванович, что пока не отремонтируем храм, трогать их не будем. Пусть еще немного там побудут, а то хранить то их не где.
 - Да, правильно, - согласился со священником председатель, - ну а я тогда пойду, а то через пятнадцать минут мне нужно ехать в район. Как раз там поговорю в отношении восстановления церкви. Может еще помощь окажут.

  - С Богом. Ну а я с Павлом переговорю, чтобы языком то сильно не трепал.
Попрощавшись, отец Григорий спустился к реке и увидел Павла, который уже возился с сетью.
 - Что, решил порыбачить? 
 -Да, думаю, поставлю, раз сюда пришел, чтобы потом лишний раз не ходить. 
 -Давай помогу. Ты где ее ставишь?
 -Да поднимаюсь до лосиного острова там всегда и ставлю. 
 
  -Далековато.
 -Зато рыбы много.
 -А лоси то есть, не всех еще перебили?
 - А куда им деться? – удивляясь, спросил Павел.
 -Так в войну наверно всех съели, я представляю, какая голодуха здесь была.
 -Да, голодали шибко, это верно, а вот лосей ни одного не тронули, всех сберегли. 
  
 Наоборот, бабы да дети зимой ходили на остров, да их подкармливали. Однажды бабку Аплесничиху с теткой Санькой, когда они уже возвращались с острова, волки чуть не загрызли. Хорошо, мальчишки с охоты возвращались, так отбили. 
Нет, за лосями следили, пуще чем за своими детьми. Одна лосиха с лосенком вообще ручными стали, так наши даже клички им дали. Зайдешь на остров, только посвистишь, да позовешь:

  -Мишка, Мишка и бежит малой, аж спотыкается. А мать чинно следом за ним вышагивает. С рук ели морковь, свеклу, картошку. Смешно. Как дети радовались и оне и бабы с ними. Скотина ест, а бабы смотрют на нех, да сопли на кулак мотают. Тяжело было, шибко тяжело. С войны то, почитай в каждый двор похоронку принесли. 
Я вон вроде здоров, руки, ноги на месте, а кровью харкаю. Не знаю, сколько еще протяну, год, иль два. 

  Хотелось бы успеть еще внучат поняньчить, но видно не успею. Темка малой еще, а Ритка глупой родилась. Клашка моя беременной напугалась чего то, вот Ритулька и родилась такой. Жалко ее, красивая дивчина, а умом как малое дитя. Ходит, все цветочки рвет, да веночек плетет. Наденет на голову и кружится, поглаживая себя по голове,  - хорошая мол, красивая. А потом веник возьмет и двор подметает. Пылюку таку подымет, что чихать начинает и смеется потом. Так вот и живем.

  -А она у вас крещенная?
 -Да откуда ж? Где попа то было взять? Как нашего батюшку убили, да церковь разворотили, больше даже думать об этом нельзя было. Да я и сейчас дивлюсь, как это тебе наш председатель навстречу пошел? Если б Сатанкин был, то не сносить бы тебе головы, в первый же день открутили бы. А вообще, отец Григорий, ты бы поосторожней был, мало ли что.

 -Вот и я хочу тебя попросить, что бы ты пока никому не говорил о сегодняшнем дне. А вот детей надо покрестить.
 -Да надо, мы уже говорили как-то об этом со своей, но не знали куда везти.
 -Так давай сегодня их и покрестим, что тянуть?
 -Да с Ритулей проблем ни каких не будет, а вот с пацанами, дело другое, - один комсомолец, другой пионер. Ни за что не согласятся.
 -Сегодня не согласятся, потом сами придут. 

 Расставляя сети, отец Григорий увидел, как к берегу вышли лоси и без страха стали пить воду.
 -А вон и Мишка, - улыбаясь, сказал Павел, - нас встречают. Я им три горбушки приготовил, - и навалившись на весла, погреб к берегу.
Лось гордо поднял голову, поглядел в сторону лодки и вошел в воду. Подплыв к Мишке, Павел отломил кусок хлеба и протянул. Своими пухлыми губами сохатый аккуратно взял хлеб и стал медленно жевать. 

  -Батюшка, хочешь? – протягивая краюху, спросил Павел.
 -Давай. 

   Отец Григорий взял кусок и протянул лосихе стоявшей поодаль от лося. Лосиха настороженно смотрела на незнакомца, но услышав знакомый посвист Павла, тоже вошла в воду и подошла к лодке. За ней следом пошел и малыш.  Съев хлеб, лоси тыкались в ладоши, выпрашивая еще гостинец.
 -Вот хитрецы, - улыбаясь, бормотал Павел, поглаживая каждого по бокам, - знают, что у меня для них всегда припрятана кора осины и вытащив из под сиденья мешок, достал кору. Лосенок, смешно расталкивая родителей, первый схватил зеленоватую ленту.

  -Вот наглец, - заметил мужчина, - совсем старость не уважает.
А лосенок, будто понял, что сказал человек, быстро отошел в сторону, тем самым давая возможность подойти и родителям. Угостив лосей, рыбаки довольные поплыли в поселок. Отец Григорий сходил домой, взял свой мешок и вернулся к Павлу. Дома у Павла, кроме дочери никого не было. Жена была на работе, а сыновья убежали купаться на речку. 

  -Вот и хорошо, что пацанов нет, - обрадовался отец, - меньше глаз и ушей будет. 
Приготовив все для крещения, отец Григорий позвал Риту, которая с любопытством наблюдала  со стороны. Размахивая руками, она подошла и тыча рукой в воду, что-то спрашивала. Павел осторожно взял дочь за руку и начал объяснять, что сейчас она будет умываться. А отец Григорий, зажигая свечи, стал читать молитвы.

  -Ну, Маргарита, не бойся, подойди ко мне, - как можно мягче, сказал батюшка. 
Ритуля улыбаясь, подошла, сразу сунула в таз руки и побултыхав ими в воде, весело стала расплескивать ее в разные стороны. Изрядно вымокнув отец со священником, наконец, закончили обряд крещения и надев крестик на шею, облегченно вздохнули. А Маргарита, увидев маленький крестик на белой веревочке, так ему обрадовалась, что стала его целовать и прижимать к груди. 

  Потом подбежала к отцу Григорию, и что-то быстро затараторив на своем языке, поцеловала его в щеку. Священник смутился и кашлянув, неуклюже, огромной ручищей погладил ее по голове.
-Ну вот, Господи, еще одна овечка прибилась к Твоему стаду. Помоги ей, Господи, возьми это дитя под Свое покровительство.

                                                             
- Ты что, охренел? – негодовал Твердолоб, услышав просьбу Свиягина по поводу ремонта церкви, - совсем мозги свои растерял от семейного счастья?
-  А причем здесь моя семья? 
- А притом, товарищ председатель! Я смотрю, у тебя не только мозгов нет, но и глаза поволокой застило! Совсем перестал соображать в своей глуши! Газет не читаешь и радио не слушаешь, раз не знаком с планами ЦК КПССС! Не знаешь, что говорилось на пленуме ХХ съезда!

  - Почему не читал? Читал. И что?
- А то, мой дорогой, как только узнают, что ты собираешься восстанавливать храм, тебе даже я  ни чем не смогу помочь! Упрячут туда, где Макар телят не пас! О себе не думаешь, так хоть о детях подумай, да о своей беременной жене! Как им жить? Им ведь тоже не сладко будет! И вообще, я не допущу в своем районе церкови! Мозги молодежи затуманивать не дам!

  - Но ведь, Анатолий Федорович, вы же сами рассказывали, как на фронте вас дважды  только чудо спасло и что неверующих на фронте не бывает! 
- Когда это было? Там, на фронте, не только в Бога поверишь, но и в черта! Да мало ли что на войне бывает! И что теперь верить в антисоветчину и везде ее пропагандировать? Не-ет, дорогой, я еще из ума не выжил, чтобы ИЗ-ЗА этого головы лишиться! Спасибо тебе, удружил! 

  - Значит, не поможете?
- Не помогу! И мало того, я тебе запрещаю этим заниматься! Слышишь? – уже вдогонку кричал Твердолоб Свиягину, который хлопнув дверью, быстро вышел из кабинета.
- Ну, ты посмотри какой, он еще дверьми хлопает! – возмутился председатель райкома, - ведь наломает дров! Самому головы не сносить, и у других полетят! Сопляк!

  А председатель на своем мотоцикле уже мчался обратно в колхоз. Он понимал, что после такого разговора  на своем месте долго он не задержится, поэтому нужно торопиться и успеть еще до темноты добраться до села.
Приехав в сельсовет, он сразу позвонил в МТС и спросил, как идут дела по поводу переезда на новое место.

  - Да, как? – недовольно пробурчал Васильев, начальник МТС, - слишком маленький срок на переезд вы дали. К сроку не успеваем. 
- Нужно успеть, товарищ Васильев, нужно. Для вас же это лучше будет.  Сами говорили, что там  вам места мало. Да и не успеем глазом моргнуть, как уборочная страда начнется, тогда уже будет не до этого. 

 -  Да я понимаю, но сомневаюсь, что успеем.
- А вы постарайтесь.
- Ладно, постараемся. До свидания.
- До завтра, Иван Васильевич.
Положив трубку, председатель, взял папку с документами и стал их просматривать.
А в это время, отец Григорий вернулся домой. Марта уже пришла с работы и хлопотала у плиты.

  - Что братик, устал? – спросила она, увидев, как брат тяжело присел на табурет и потирал ногу.
- Да, нет, не устал, просто погода наверно меняться будет, она всегда у меня болит на перемену погоды. 
- А что у тебя с ней?
- Ранение. 
- Ранение? – удивленно спросила сестра, - откуда?
- Как откуда, с фронта конечно.
- Ты что, воевал?
- Да сестренка, и мне предоставилась такая честь, как защищать Родину.

  - Но ты же сидел, ничего не понимаю, расскажи. Да и вообще, братишка, не пора ли нам обо всем поговорить? Ты обо мне ничего не знаешь, я о тебе.
-Хорошо, давай поговорим, только может, сначала поедим? Я такой голодный, да и ты ж наверно, еще с работы не ела.
-Да, ты прав, мне еще не удалось поесть, - призналась Марта и быстро стала накрывать на стол. 
-А где Мария?
-К Нюрке побежала. Сегодня весь день занималась, так вечером решила немного развеяться. 

  -Хорошая она у тебя выросла. Молодец. Только я не понял, почему она занимается летом? На осень оставили?
-Нет, что ты! Она решила техникум закончить экстерном и поступать в институт. Говорила я ей, чтобы заканчивала десятилетку, так нет, после восьмого класса поступила в техникум, за один год обучения она прошла два курса. Теперь хочет сдать экзамен за третий курс и осенью поступать в институт на заочное отделение и пойти работать. Что за спешка у нее, не пойму. Опять хочет меня ослушаться.
-Есть в кого, - угрюмо сказал брат.

  Марта быстро взглянув на него и поджав губу, ответила:
-Да, наверно ты прав, что ослушалась отца и сбежала с Максимом, но в отношении того, что произошло с нашей семьей, ты меня обвинить в этом не сможешь. Не виновата я в этом!
-А я разве тебя виню? Ты сама себе судья и во всем себя винишь. Я ж вижу сестренка, какой мешок ты носишь за собой. А ты его сбрось, исповедуйся, вот увидишь, легче станет. 

  -Я тебе уже сказала, что не верю больше в твоего Бога. Умер Он для меня, или может быть я для него, не знаю. Да и какая разница, главное, я поняла, что во всем нужно доверять только себе и верить в свои силы.
-Хорошо, в Бога ты не веришь, тогда во что ты веришь? И как же партия, социализм? Ты что не веришь, как все в лучшую жизнь?

  -Нет, не верю! У нас  хватит на семерых той веры, с какой жил Максим. Он нашу любовь и семью променял на строительство этой самой лучшей жизни и социализма, только вожди не поверили ему и перед самой войной расстреляли, оставив меня с двумя малыми детьми на руках и больной свекровью. Сколько меня таскали в Кресты.  Каждый раз, как приходила черная машина, думала все, больше не увижу своих деток. Да, слава Богу, повозили, повозили и отпустили. Вскоре свекровь умерла, а в блокаду и сыночка  похоронила. Нас с Маруськой вывозили из Ленинграда уже по Ладоге. Потом лежали с ней в госпитале, а после выписки из госпиталя, три  месяца добирались домой.  Только дома то не оказалось. Дед Семен сжалился над нами и отдал свой, с тех пор так здесь и живем. 

  -А выучилась где, там или здесь уже?
-Там, в Ленинграде. Когда туда приехали, Максим, как и обещал, сразу устроил меня на завод. Там я вступила в комсомол и райком комсомола, лучшим работникам завода выдал несколько рекомендаций для поступления в институт. Я поступила в педагогический, закончила его на пятерки, но приехав сюда, работать с детьми меня не допустили. Об этом постарался Сатанкин. 

  Пришлось идти работать дояркой. Заведующей я стала при новом нашем председателе. Он просмотрев дела всех своих односельчан, увидел, что у меня высшее образование и сразу предложил эту должность, с хорошей зарплатой. Веришь, нет, когда первый раз получила деньги, даже не знала что с ними делать, в колхозе то все работали за палочки, деньги в руках можно сказать и не держали. Зарплату больше всего фуражом выдавали. Вот мне и показалось, что их много. И первое, что мы с Маруськой в районе купили, это торт и мороженое. Ведь их в последний раз мы ели еще до войны. Радости было, правда, потом обе заболели ангиной. Так братик, мы и жили. Ну, а ты как попал на фронт?

  - Да, как? Как все. Когда меня забрали, я думал, что в городе разберутся и отпустят, а они мне бумагу под нос тычат, чтобы я на отца да братьев донос подписал. Ну, когда я отказался подписывать, получил свое на хорошие пряники, думал, что уже и не выйду больше оттуда, не увижу солнышка ясного. 
И только стал мысленно со всеми прощаться и просить прощение, как заходит в кабинет один майор, оглядел меня с ног до головы, как коня на рынке, даже в рот заглянул,и сказал, что с меня этого достаточно. Я им живой нужен. Поработал, говорит, шкура на себя, пусть теперь на новое государство поработает.  Больше меня не били и на допросы не водили. Не знаю, сколько я там пробыл, время суток потерял. 

  Потому что  держали меня в потемках. Однажды ночью, открыли дверь, вывели во двор, а там уже люду было, что камешку упасть было не куда. Построили нас и повели на вокзал. Засунули, как скот в товарные вагоны и повезли. Много нас по дороге померло, а с тех, кто доехал, сняли нашу одежду, дали старую, да рваную и отвезли дорогу прокладывать, лес валить. 

  Много горя я видел сестренка. Видел, как здоровые одни мужики зубами скрипели, но остались людьми, а другие, не выдержав издевательств и голода, ломались, и в животных превращались. Так из лагеря, в лагерь я и переходил, лесоповальщиком. Как – то завалило меня деревом, не знаю, как попал в лагерный лазарет, очнулся, говорят, на третьи сутки. Открываю глаза, гляжу, сидит на соседней кровати  маленький седенький старичок и нежно так на меня смотрит. Я уже думал, что на тот свет попал, а он перекрестился, улыбнулся и говорит:
-Ну, слава Богу, смилостивился Всевышний над тобой. 

  Он еще что-то сказал, да я его уже не слышал, опять потерял сознание. Так я познакомился с отцом Тихоном. Каким - то образом ему удалось упросить начальника лазарета оставить меня после выписки. Якобы ему одному тяжело таскать тела умерших, а я мужик вроде и здоровый, но после того, как меня деревом придавило, не работник больше на лесоповале. Всю жизнь молить Бога за него буду и то не вымолю, что он сделал для меня. Сколько рассказывал он о своем паломничестве. 
Где он только не был. 

  Однажды Господь ему позволил отслужить службу у самого гроба Господня. Сколько отец Тихон повидал святых мест и славных православных мужей наших. Много он мне рассказал об их жизни.  Всегда, не переставая, батюшка читал молитву Господню. Так пять лет мы рядом и прожили. А перед тем, как ему уйти, тихо назвал адрес, куда на свободе я должен буду в первую очередь обратиться.
 
  Сказал, чтобы домой не торопился, Господь Сам управит дела мои и подскажет,  когда можно будет возвращаться. Сказал мне это, встал на молитву, а утром обнаружили его уже мертвым. Вскоре нас направили на фронт, где мы были живым щитом и пушечным мясом. Однажды, во время одной операции, за один бой из пятисот человек, осталось нас семеро, да и то все были штопанные. 

  Я Бога благодарил за то, что остался жив. И я знал, что жив остался еще молитвами отца Тихона.  Там, на небесах, он молится о чадах своих и молитвами нас защищает. После ранения меня списали и опять направили в лагерь, откуда освободился уже после смерти Сталина. Вышел и поехал по адресу, который мне дал батюшка. Приехал я в Саратовскую область, в одну деревеньку, нашел нужный мне дом и постучался. Вошел и обомлел, сидит в горнице на лавке отец Тихон, и читает книгу. Оказывается, это был его брат близнец, отец Василий.

  Из большого города ему пришлось уехать в глухую деревню. Так он здесь и проживал. Отец Василий учил меня петь псалмы, как вести службу и любой молебен. Учил проповедовать и как правильно исповедовать. Так мы с ним прожили полгода. Потом, оставив меня одного хозяйничать по дому, уехал в Саратов. Вернулся он на второй день и сказал, что договорился с ректором Саратовской семинарии о принятии меня в школу. 

  - Только сначала, - говорит, -  сдашь ему экзамены. Подготовлен ты хорошо, поэтому я за тебя не волнуюсь. Бог поможет. 
На следующий день отец Василий благословил меня в дальний путь . Экзамены, я c Божьей помощью, сдал легко. По окончании, стал священником. Погостив у отца Василия, поехал на Дальний Восток, куда меня пригласил один знакомый. Люди там были нужны, поэтому меня встретили с большим радушием. У них я перезимовал, а к лету, поехал домой.  Теперь, сестренка, ты знаешь все.
 
  -Да-а, помотала тебя жизнь, - с горечью, сказала Марта.
- Я не жалуюсь, на все воля Божья. 
- А я до сих пор успокоиться не могу! Вот скажи, пожалуйста, за что мы все пострадали? За что?  - возбужденно зашептала сестра.

- За предательство, родная, за предательство, - тихо, глядя в глаза сестре, сказал отец Григорий, - за то, что отреклись от самого главного в жизни – от Бога. За это и дети наши страдают, воспитываясь без веры. Что впереди еще их ждет, один Он знает. И чтобы Господь всех простил, молиться нужно. Слезно вымаливать за все грехи наши, может тогда еще Господь простит нас всех.
-О чем ты говоришь? – с болью в голосе произнесла сестра.

  Рано утром, когда еще все спали, Николай Сатанкин тихонько вошел во двор Нюркиного дома и подойдя к раскрытому окну,отодвигая занавеску,просунул длинную палку. 
 - Нюр, - тихо позвал он, слегка толкая девушку в плечо концом палки, - вставай, слышь? 
 - Коль, ты? 
 - Конечно. Вставай засоня. Я тебя полчаса прождал на нашем месте, а тебя все нет. Понял тогда, что проспала. 
 - Прости, даже не знаю, как так получилось. Наверно потому-что поздно спать легла. Ты отойди подальше от окна, я оденусь.
 - Ладно, только быстро, а то опоздаем.

  Буквально через минуту, Нюрка уже выпрыгнула из окна и взявшись за руки, молодая пара выбежала на улицу. Они бежали к обрыву, к старой плакучей иве, навстречу новому дню, встречать рассвет. 
 - Смотри, смотри, - взволнованно заговорила девушка, показывая на горизонт, который слегка уже тронуло розовым оттенком, - оно просыпается…
 - Ага, еще немного и мы с тобой уже опоздали бы.
 - Тише, давай послушаем.

  Девушка сделала шаг вперед и стала слушать мелодию пробуждающего утра.Внизу, под обрывом протекала река. Волны, набегая на берег, мягко шуршали по мокрому песку. Свежий утренний ветерок, перелетая с ветки на ветку, весело играл с листвой старой ивы. Сквозь шелест листвы был слышен легкий скрип дерева. Потом ветерок подлетел к ромашке, задел ее и та, вздрогнув, качнула головкой бутона. Маленькая божья коровка, прятавшаяся под листом, не удержалась и упала в мягкую, зеленую траву. А вот и первый золотой луч. Он скользнул по воде и быстро побежал дальше, лаская и радуя все живое своим теплом. Высоко в небе уже летали жаворонки и заливисто пели свои песни. Им подпевая, стрекотали кузнечики.

  -Красота какая, - сказала Нюра и тихо запела:
 - Я вижу просторы отчизны моей,
   И снится мне сон, что хожу я по ней. 
   Цветы и цветы окружают меня, 
   И, кажется, сон тот приснился не зря…
 
  Дослушав песню, молодой человек подошел к девушке, слегка обнял и первый раз поцеловал. Нюра смутилась и покраснев, сказала:
 - Зачем ты все испортил?
 - Почему испортил? – удивленно спросил он, потом тихо добавил, - тебе не понравилось?
 - Нет, почему, просто нам еще рано об этом думать. Нужно сначала учебу закончить. Ясно?

  И чмокнув его в щеку, быстро сорвалась с места и убежала. Прибежав домой, девушка упала на кровать, казалось, что от переполнявшего ее счастья, она сейчас задохнется. Больше всего на свете девушке хотелось петь, танцевать… и целоваться с любимым.  В комнату вошла бабуська.

 - И кто тот несчастный, о ком ты щас думкаешь?
 - Что?
 - Да, Нюрка, вижу, совсем ты голову потеряла, что дажеть бабуську свою не слышишь.
 - Ничего я не теряла.  Просто я немного задумалась.
- Ага, задумалась она. Ты глянь девка в зеркало! Светишься так, впору в самую темную ночь можно будет смело идти без фонаря, - ухмыляясь, заметила старушка.
- Ну, ба-а, что Вы такое говорите? - смутившись, стала оправдываться внучка.
 - А то и говорю, чо светишься, как начищенный пятак. Ну, говори, ягодка мова, кто он? И чем токмо он тебя так завлек?
 - Мы, бабусь, с ним сегодня первый раз поцеловались,- закатив глаза, улыбаясь, сказала Нюра.
 - С кем енто? – настороженно спросила старушка.
 -С Николкой.
 -Я так и знала, - схватившись за сердце, запричитала она, - вот оказник, вот какой интюлюлюй получается, - ковыляя прочь из комнаты внучки, размахивая руками, бубнила Ганна.

 - Бабуська, да что вы такое говорите?  Он хороший, самый лучший, - уже вслед возмутилась внучка, - а не интюлюлюй какой-то там. 

  Но Нюрку насторожило беспокойство бабуськи и она призадумавшись, вспомнила, как в детстве, она краем уха слышала сплетни, будто мать нагуляла ее от председателя. Тогда Нюрка сильно возмутилась и плакала, но бабуська ее успокоила и она обо всем быстро забыла. А здесь ее удивила реакция старушки. <<  А что если, Николка и правда мой брат по отцу? >> - уже со страхом подумала девушка.
Ганна, как только могла, торопилась к дочке. Ступив на порог, она заголосила:

  - Таська, бяда у нас, бяда стряслась!
 - Что случилось? – не на шутку испугавшись, спросила дочь, держась одной рукой за живот.
 - Нюрка наша влюбилась.
 - В Николку... Она же знает, что он ее брат! – закрыв лицо руками, подавленно сказала Таисия.
 -Да енто туточки ужо я виновата. Уж сильно ягодка наша переживала за тех сплетень. Так мне жалко стало девку и я решила ее успокоить, сказав, чо энто люди по своей злобе тако болтають про тебя. Я ж как думкала, поедет учиться, все забудется и Николка ентот тоже, другой какой-нибудь Николка выещится. Ан нет, вон как получатся. И чо тепереча нам делать? Как девку будем спасать?
 - Нужно Борису все рассказать. Сейчас, крикну его.

  Через несколько минут на веранду вышел Свиягин и серьезно сказал:
 - Вы не переживайте, я сегодня же ее отправлю в район. До учебы поживет  там, а потом придется, если ничего у нас не получится, все им рассказать, такое скрывать никак нельзя.
 - Нет, нет, нельзя, - соглашаясь с зятем, поддакивала теща.
 - Идите мама и передайте, чтобы Нюра собиралась. К десяти я подъеду.
 -Ага, бягу я, бягу, - поднимаясь с лавки, сказала старушка и направилась к выходу. Придя домой, Ганна нашла внучку всю в слезах. 
 -Лександровна, лучик мой золотенький, ты чо так плакаешь?
 -Бабуська, признайтесь, Николка мой брат?

  С болью посмотрев на внучку, старушка села на краешек кровати и погладив ее по голове, сказала:
 -Понимаешь, внучечка, в жизни так случатся, чо мы не в праве ничего изменить. Бог управлят нашими судьбами и как бы мы не хотели, ни боролись, для чего- то Он посылат нам разны испытания. Не каждому суждено их пройти, но кто их пройдет, тот всеми уважаем будет. Это така награда Божья. Так чо ясноглазка мова, потерпи, вот побудешь в районе до своей школы, а там глядишь и встретишь свою настоящу любовь.
 
  -Бабуська, как же это..., - внучка хотела сказать что-то еще, но посмотрев на свою бабуську, упала на кровать, и опять разрыдалась. 
Старушке ничего не оставалось, как подняться, похлопать внучку по плечу и кончиком платка вытирая слезы, подумала: << За что девка страдат? Господи, не уж то мы еще не за все грехи свои ответили? Не уж то мало горя было на нашем пути? Пощади, Гоподи, тростинку нашу! Дай ей лучшей доли, чем нам!>>

  К десяти часам, как и обещал, к дому подъехал Свиягин. Из машины тяжело вышла Таисия. Обняв дочь, она, еле сдерживая рыдания, тихо произнесла:
-Прости меня доченька, что принесла тебе столько боли. Прости свою мать…
-Не надо, мама, успокойся. Тебе же нельзя волноваться, лучше береги себя и бабуську, а за меня не беспокойся, я справлюсь. Ты же знаешь, я сильная, - обняв мать и чмокнув ее в щеку, дочь быстро села в машину, - поехали.
Борис Иванович взглянул на свою падчерицу и увидел, как у нее из глаз градом потекли слезы.

  Проезжая мимо дома Сатанкиных, им навстречу шла Клавдия, мать Николая. В знак приветствия, она наклонила голову, машина просигналив, проехала мимо нее и женщина, оглянувшись, долго смотрела вслед уходящей машине.
Вечером Клавдия, подоив корову и процедив молоко, сначала им напоила детей, потом разлила его по мискам кошке с собакой. В этот момент во двор вбежал взъерошенный Николай. 
 - Сынок, молоко будешь? – спросила мать.
 - Нет, - буркнув в ответ, он бросился в свою комнату.
 - Ну, что, выпили свое молоко? Бегите тогда во двор, - сказала Клавдия и отправив малышей на улицу, сама зашла к сыну.
 - Ну что, с тобой? Расскажи, что случилось? Я только сегодня порадовалась, увидев тебя таким счастливым, а сейчас на тебе ж лица нет. Говори, сынок, что произошло. Ты переживаешь, утром я видела, как увозили в машине Нюру зареванную. Вы что поссорились?

   - Правда, ты ее видела? – услышав имя любимой девушки, отозвался Николай.
 - Да, видела.
 - Она плакала, это правда? – обрадовано спросил он, - значит все не правда, что у нее есть другой! Я знал, я верил, что этого не может быть!
 - Да ты скажи, в чем дело?
 -Я пошел сейчас к ней домой, а там теть Тася сидит, будто ждет кого, ну я попросил ее позвать Нюру. А она мне сказала, что дочка уехала в город, к своему парню.
 
  -О-о, Господи, - воскликнула Клавдия, - это ж надо же что они творят, даже не постыдились девчонку оклеветать! Подожди сынок, не переживай, знаю я чего они боятся, но я развею все страхи. Вот увидишь! Вы с Нюрой еще самой прекрасной парой у нас будете! Все завидовать вам будут! Видно пришло время сказать сынок, правду,    - здесь мать поперхнулась, будто воздуха ей не хватило, потом вдохнула глубже и продолжила, - Ты прости меня, дуру старую, что столько лет молчала. Боялась я, боялась, что не поймешь. 

  Сын смотрел на мать и не мог понять, о чем она говорит. 
 -Дело в том, что не родной ты нам. Я в роддоме тебя подменила. Отец ничего об этом не знал. Когда я была беременной, он очередной раз меня сильно побил, несколько раз пнул в живот. Через какое-то время у меня открылось кровотечение, отец отвез в районную больницу, а сам  уехал, даже не поинтересовался о состоянии своего ребенка, ни говоря уже обо мне. Тогда меня кое-как спасли, а вот ребенок умер. Мальчик был. 

  Я когда узнала, что малыш умер, испугалась до полусмерти, ведь если б он узнал, что я не смогла родить здорового ребенка, не говоря уже о мертвом, он бы меня бросил. А куда я пойду с пятью детьми? Пускай трое были уже большими, но им ведь тоже где-то нужно было жить. Лежу, реву, а нянька, старенькая такая, ласковая старушка, сжалилась надо мной и проболталась, что есть в их больнице один новорожденный малыш и тоже мальчик. Когда я это услышала, поняла, что Господь нам двоим, тебе и мне посылает спасение. 

  Спрашиваю тогда я о твоей маме и узнаю, что сняли ее с поезда. Куда ехала и кто она такая никто не знает. В спешке забыли взять ее вещи, привезли в больницу, она вскоре родила и здесь же умерла. Пошла я к главному врачу, упала на колени и слезно попросила подменить детей. Похоронили мы твою маму с моим малышом в районе. Дали им имена. Поставили на могилке крестик. Я всегда заезжаю к ним на кладбище, когда езжу в район. 

  Николай смотрел на мать и поражался ее любви, ведь за все это время у него ни разу даже мысли не появлялось, что он ей был не родной. Проглотив комок в горле, он взял ее руку и крепко поцеловал. Мать, обняв голову сына, разрыдалась.
 -Ты прости, что столько лет молчала.
 -Что ты, ты же вырастила меня наровне с другими своими детьми, а значит ты моя мама. Спасибо тебе, родная за все!

  Клавдия долго не могла успокоиться, а когда успокоилась, сказала:
-Ложись спать, а завтра я сама схожу к Таисии, - поцеловав сына, мать устало поднялась и вышла из комнаты.
Уложив детей спасть, легла сама, но никак не могла уснуть. Вся жизнь у нее промелькнула, как на ладони. Родилась она в Пскове, в одной дворянской семье. Жили они весело, дружно, но однажды отец пришел весь не свой, места не мог себе найти. Удалились они с матерью в дальнюю комнату, детей с нянькой оставили, что там произошло, никто не знает. Только на следующее утро приехали жандармы, еще какие-то люди и вынесли на носилках, из той комнаты, где были родители, два прикрытых с головой тела. 

  Родителей унесли, а детей оставили на попечение няньки. Прожив с детьми год, ей пришлось раздать их дальним родственникам, так Клавдия и попала в эту деревню. Всю жизнь она не могла понять, что случилось с родителями. И где сейчас ее брат с сестренкой? Живы ли они? Ее саму отдали в одну семью. Хозяйка доводилась троюродной сестрой по матери и была добрым человеком, чего нельзя было сказать о ее муже, и двух сыновьях. Ее попрекали куском хлеба и за малейшую провинность, дядя ставил в угол на соль или горох. Но больше всего в детстве она боялась темного чулана. Когда ее там запирали, всегда старалась быстрей уснуть.
 Забьется в угол, накроется какой-нибудь тряпкой и закрывала глаза. Пока она не уснет, ей казались разные приведения, которые тянули свои длинные прозрачные руки.

  Жилось Клавдии очень тяжело. Днем она работала на ровне со взрослыми, а ночью часто плакала о своей семье, пока не поняла, что плач, не плач, слезами горю не поможешь и смирилась она со своей нелегкой судьбой. Когда выросла и исполнилось ей 16 лет, не спрашивая ее согласия,  хозяева выдали замуж за младшего своего сына. В первый же день после свадьбы, муж напился и избил свою молодую жену, на что свекор, улыбаясь, сказал:
-Бьет, значит любит.

  Так и катилась ее жизнь, как горошинка с бугорка, чем дольше они жили, тем сильней муж над ней издевался. Только сейчас она и стала жить. Все было бы хорошо, если б найти еще сыночка своего, как он, живой ли? С такими мыслями Клавдия и уснула уже ближе к утру. А утром, накормив детей, она пошла к Таисии. Таисия, увидев в окно гостю, сама вышла к ней навстречу, но не успев еще и слова сказать, как Клавдия остановила ее взмахом руки и сказала:
-Погоди, что ты хочешь мне сказать, я знаю. Лучше слушай, что я тебе скажу…

  Долго рассказывала Клавдия о своей жизни, о том, что только и мечтает, чтобы дети ее были счастливы и для этого она пойдет на все. Даже на то, чтобы рассказать один секрет, который  хранила многие эти годы и если бы не случилось, что их дети полюбили друг друга, никогда бы никто не узнал. 

  Таисия, молча,  слушала и слегка потерала себе разболевшуюся поясницу, наверно на непогоду. И только Клавдия ей рассказала ошеломляющее известие, как вдруг, по низу живота, будто ножом полоснули. От резкой боли, схватившись за живот, она вскрикнула и по стенке стала медленно оседать на пол. Кладия подхватила Таисию и поддерживая, стала звать на помощь. Но дома кроме Мишутки никого не было. Тогда положив роженицу на кровать, она подбежала к печке, налила кипятка, нашла ножницы, все обработала и с улыбкой подошла к кровати.
-Ну, что, начнем, благоловлясь? Тужся, родная! 

  Через  час, счастливая мамочка уже первый раз приложила малышку к своей груди.
-Клав, будешь нашей Настеньке, крестной? – улыбаясь, спросила Таисия.
-Крестной? – удивилась Клавдия и немного подумав, сказала, - конечно буду,  даже с большой радостью! 
                                   ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА НА 15 СТРАНИЦЕ.