…Но верю я, я буду там,
Где ждут меня, моих известий,
Где рады искренне стихам
И безрассудству сумасшествий!

            (Жанна Германович)

Жанна Дарк из посёлка Ключи

  На полуострове Камчатка, у подножья Ключевской сопки расположился посёлок Ключи. Это так далеко, что у меня дух захватывает.  И каково было мне, сидя в московской квартире и листая сборник стихов молодой поэтессы Жанны Германович, вдруг ощутить запах «ржавой лавы», ощутить дыхание елового леса, услышать журчание реки Камчатка. Услышать лай собак и пьяный дебош подвыпивших мужиков. Строчки её стихов пронизаны ветром, безумной тоской, болью, и это всё так живо, что замирает сердце.

Твердь Камчатская! Исполин!

Не унять раскаленных слёз!

Обожженные щеки долин,

Опалённые души берёз.

Бунтарями потоки вод
Превращают ручьи в моря.
Задыхается небосвод –
Залпы пепла, фонтан огня!

   Открывая новую книгу, часто возникает ощущение, что я это где-то уже читал, где-то слышал. И руки невольно закрывают страницы, потому как дышать несвежим воздухом не могу, задыхаюсь. Грусть и скука посещают мою голову. А в стихах Жанны Германович - пьянящий чистый вздох, пьянящий и шокирующий. Где-то грубый, жесткий, зато откровенный и чистый,  возможно неудобный кому-то, как и вся наша жизнь, такая как она есть, со своими тараканами и с первыми обжигающими чувствами, познанием себя и своего места в этой жизни.

Я валяюсь в сугробе жизни,

Припорошенная судьбой,

Посвящаю стихи Отчизне

Кровью, сердцем, больной душой!

Я опальный поэт в деревне,

Не примкнувший ни к чьим рядам!

Жгучим веником откровений

Отхлестаю вас по задам.

Жанна Германович родилась 24 июня 1987г в посёлке Ключи Камчатского края. Почти век назад 23 июня 1889 года в городе Одесса родилась Анна Андреевна Ахматова. Она неоднократно говорила: "Я веду свое "начало" от стихов И.Ф. Анненского. Его творчество, на мой взгляд, отмечено трагизмом, искренностью и художественной целостностью". Разве не этими принципами руководствуется Жанна Германович в своём творчестве? Только нет у неё сегодня такой путеводной звезды, какой был Анненский у Анны Ахматовой. Неужели истощилась земля русская певцами свободы?

Не хочется словесного поноса,

А критики талантливой души,

Чтоб дал ответ на множество вопросов

И посоветовал: «Вот так пиши…».

Языки пламени костра, сгубившие когда-то бесстрашную  Жанну д Арк , будто опалили характер молодой поэтессы, закалив и сделав его сильным. На земле Камчатской появилась своя Жанна, у которой  всегда «эмоции на расстрел», душа  нараспашку. Душа, из которой с муками, с надрывом и болью рождаются стихи. Бойтесь мздоимцы и тунеядцы, радуйтесь униженные и оскорблённые! Жанна-это ваша надежда, это соломинка которой под силу изменить вашу жизнь.

Иначе она жить не может, потому как  от переживания и груза негатива её душа задохнётся. Вот почему все, что рождается из под её пера – горько, больно и сильно. И только глухой не услышит её.

                                Я теперь обзавелась оскалом,

И нутром я отличаюсь от дворняг.

В тесной своре их мне места мало,

В волчьей стае знает меня всяк.

Только близкие и родные люди  знают, насколько ранима и нежна её душа. Душа, всегда готовая идти на плаху за справедливость.

Сама Жанна пишет о себе: «Мои стихотворения – исповедь души, её отражение. Я очень ранимый человек, не выношу, когда страдают люди и братья меньшие, о чем и пишу. В какой то мере я бунтарь и безумец! Три главных катализатора творчества: страдание, бедность и любовь. У меня много стихотворений о любви, но и они наполнены грустью и тоскою, но это приятная грусть. Я вечно тоскующий романтик, и мне это даже нравится. Мечтаю о неизведанных мирах, о чистой, искренней и настоящей любви. Всем сердцем верю, что и на Земле можно отыскать Рай!!! Или создать его!».

Такие стихотворения, как «Королева Металлолома», «Хлебосольный полигон», «Обрывки прошлого», это настолько искренние и трагические произведения, что  я задаю себе вопрос: « А стоит ли говорить об этом?»  И всегда  вспоминаю слова А.М. Горького:

«Стоит; ибо – живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать её из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной».

Жанна не может не писать о том, что не оставляет её равнодушной, о том, что не дает ей спокойно спать и что тревожит её. О том, о чем нельзя молчать. О том, с чем поэтесса столкнулась лично и видела всё собственными глазами.

Я с детских лет познала слово «грязь»,
В помоях плавала не понаслышке.
Встречала тех, чьё имя – Мразь.
Меня учила жизнь, а не потрепанные книжки.

Я видела как глушат спирт,

И как с похмелья глупо умирают.

Как ходят ноги волоча,

И под себя «ходить» привычно начинают.

  Стихи Жанны Германович не убаюкивают, они кипят,  кричат, призывают, и шокируют. В них боль, опыт, переживания, в них брожение и сила, сила личности. Это позволяет автору  иногда пренебрегать формальными правилами стихосложения и языка. Но это воспринимается  читателем, как "высокое косноязычье", о котором говорил Николай Гумилёв. И, что наиболее радует  меня, в них нет мишуры, которой сейчас достаточно в современной поэзии.

Цикл силлабических стихов ,это открытие в творчестве Жанны Германович. Яркими представителями этого стиля были  польский орфей Ян Кохановский (1530-1584 ) и Симеон Полоцкий(1629. –1680 ). Впрочем, если знать историю семьи Германовичей станет понятно предпочтение этого стиля молодым автором. Отец у Жанны - украинец с польскими корнями. Вот откуда в стихах её слова на польском языке. Братья и сёстры живут в Львовской области (Украина), отсюда очень актуальное сегодня стихотворение  «Нациофобам». А мама – русская, и от того смешанная кровь, гены буянят и рвутся на  лист бумаги языком предков.

Навоза возов –             вони (тьфу!) nie trzeba!

Ну, угомонись!             Не то враз отшепчем

Музу!» …Мысль кипит, пульсирует лава… -

Заточкой – пером             кретин обезглавлен…

Записки старого башмачника.Часть1

   Тачать дратвой - дело нехитрое, столько лет вдыхаю запах выделанной кожи, что кажется он мне ароматом неземным, букетом пахучих роз, дыханием свежего ветра. Вдыхая его, обретаю уверенность и радость жизни. Шило в моих руках, словно палочка дирижёра, разжигает в душе песню о неиссякаемой красоте мира и счастье великом, вмещающимся  в одно короткое слово – жизнь. Для меня жизнь только там, где барабаны моей души ликуют, где реки  бушующих страстей, где голубое небо с ангелами, дарующими харизмы.  Я люблю её, потому что светит солнце. Я люблю жизнь, и от того не иссякает огонь в моей душе.

 - Дурачок, пьяница,- гудит толпа, отпуская грубости в мою сторону. Ну и что с того, я такой какой есть. Смотрите и завидуйте мне, недалёкие люди. Я счастлив, хотя мои морщины украли у меня молодость. Седина заставляет делать рассудительные поступки. Но я то, я то не хочу этого. Всеми фибрами души сопротивляюсь, кричу, что есть силы, не смотря на то, что мой беззубый рот шепелявит и извращает звучание  музыки слов. Кричу, воспевая красоту мира, так как могу, так как учила меня мать и отец, так как умеет старый сапожник. Загляни в мою голову, блуждающий путник, и ты увидишь там только детскую улыбку и радость, ты услышишь пение соловья.  И нет, нет там места горькой правде жизни, потому как сурова и жестока она  во всех своих проявлениях. Словно пыль со старого буфета ежечасно, ежеминутно, я стираю её из моей головы, из памяти,  до песчинки изгоняю этот шлак бытия.  И всегда говорю себе:

 «Ах, какая безумная жизнь! Ах, как же она хороша!

  Мне уютно, тепло на душе, что здесь на земле коломенской определенно обнаружится путник, башмаки которого, попав в непогоду, превратились в ни что. И вот тогда каждый вспомнит, что есть в деревушке Змеёво  Степанович. Кто-то с сожалением, что мастер живет в такой глуши, что добраться до него совсем несбыточное желание. Те же, что живут рядом, прихватив сто грамм «беленькой» и непременно соленых огурчиков, заходят ко мне. Тепло и радостно мне оттого. Нет, жив еще Степанович, жив, раз руки его простым людям нужны. Мне с пантолетами делов - то всего на полразговора. Где нитью сшить, где клеем исправить. Дело нехитрое. Самая хитрость моя с человеком по душам поговорить, да под его же огурчики с родимою. Вот поэтому-то, все наши деревенские передо мной как на ладошке,  кто чем живёт, мне всё ведомо. И если кто начинает других поносить последними словами, говорю всегда, что дела до этого мне нет, потому как всегда оказывается, что рассказчик сам не золотыми нитками соткан. Ведь на другой день мне и про него всю подноготною выдадут. «Доброжелателей» много по свету ходит.

   Пошел мне уже седьмой десяток., м-да. Много? Еще десять лет назад я бы и сам не смог бы ответить на этот вопрос, ну а сегодня с полной уверенностью могу сказать – жизнь только начинается. Сегодня, когда дети мои уже выросли и  вытворяют, всё что им не заблагорассудится, и сами отвечают за свои выкрутасы. Сегодня, когда они подарили мне внучку, и дома по- прежнему шум, веселье и постоянная беготня. С новой силой ощущаешь дыхание времени и говоришь сам себе: а не пошалить ли тебе, старое отродье. А не убежать ли тебе с бабушками-старушками к реке, где после  бутылочки  пива, обнимая женскую грудь, сказать себе, как же прекрасна эта безумная жизнь; как же чертовски хороша!

    Горит, горит, полыхает огонь страсти в душе, и ничего поделать с тем не могу, да и не желаю.  Даже и не верится, что может пробить час, когда мой наметанный глаз затуманится и, проходя мимо красотки какой, не подчеркнёт чистоту бриллианта её прелестей, не отметит её наливные яблоки, волшебной страстью разжигающие костёр в моей душе. Её томный взгляд, как бы зовущий меня  под сень столетнего вяза отдать природе то, для чего она создавала нас.

   Видит, видит старик Степанович  огонёк в глазах наших бабушек. Но что мне от того, если есть только одна, растопившая моё сердце, есть та, что волшебной походкой волнует и окрыляет меня. Чья улыбка пронизывает моё сердце, и даже во сне напрягает все мои прожилочки. Горе у меня или печаль, а её образ всегда в моей голове и от того страдаю я безмерно. Дела совсем не спорятся, если за день я хоть раз не поймаю её пронизывающего взгляда. Словно мальчишка какой, прячась в тени старой вишни, наблюдаю, как она работает у себя в саду. Боже, как я завидую обычному муравью у неё на грядке, пропалывая которые, она, наклонившись, обнажает свои достоинства. Мне превратиться бы в какую букашку и заползти в её райский сад. Дни и ночи напролёт мысли вокруг  этого божественного создания превратили мою жизнь в сущий ад. Сколько пива и вина было выпито в надежде забыться  и уйти от чувств и страсти, но нет, не придумал еще господь Бог лекарство или противоядие против им же задуманной шалости. Значит то всевышнее благословение, а не прихоть какая. Значит, тому и быть. И вот, когда луна поднимается над головой, когда из каждой избёнки сквозь худые окошки просачивается сопение и храп утомившихся за день жителей нашего маленького Змеёво, наступает моё время .                             

         Как одинокий волк в полной темноте пробираюсь к возлюбленной садами и огородами, то и дело отдирая с парадных брюк колючки репейника. Пробираюсь, словно шкодливый мальчишка, словно загнанный зверь, прислушиваюсь. Срамота же будет, если напорюсь на кого.  Того пуще, если спросят, что мол ты куда же это Степанович на ночь глядя?     Смех и грех прямо. Мало того, что в деревне у каждой калитки глаза и уши, не смотря на то, что наши бабки слепы и глуховаты. Так всегда найдётся какая-нибудь полуночница, обремененная мигренью, которая завтра же на  вечерках-посиделках расскажет всем, какие пуговицы были на моем исподнем белье и о чем говорили мы, наслаждаясь неземными ласками друг друга. Знаю, знаю, что и она, моя Любаша, моя Афродита, моя богиня ждёт меня  и, посматривая в окошко, накрывает на стол.

  Шалю, шалю потихоньку, потому как на душе радостно и светло мне от того,  что я еще не старый трухлявый пенёк, и глаза мои  горят, возбуждая безумное сердце.

  Уже под утро, сдобренный поцелуями и хорошей закуской, возвращаюсь домой. Размеренно тикают ходики, скрипят половицы, да старый блохастый кот посапывает на моей подушке. Не ворчи, говорю я себе, старое отродье, посмотри, как же хороша эта безумная жизнь, как же она чертовски мила моему сердцу.

   Порой вечерами, когда  дает знать усталость, когда сумрак накрывает улицу пеленой, заварив чайку и раскурив трубочку жгучего табака, иду к себе в каморку. Там я отдаюсь на растерзание моим воспоминаниям  и чувствам, что поглотили меня за прошедший день. Как летописец заношу всю правду жизни в старую, потёртую местами общую тетрадь. Потому как  память, она настолько изменчивая штука, что сегодня добро - это добро, а на завтра уже подвох какой видится и замысел. Нет, пускай прожитый день останется в памяти моей очередной ступенькой жизни, таким как он был, без всяких прикрас и нюнь.

Достаю из стола свою тетрадь и всегда восклицаю: « Ну, здравствуй, родная моя, любимая книга жизни. Книга, потёртые страницы которой хранят запах жигулёвского пива и свежей тараньки, запах не бог весть какого табака, но главное,- свежие мысли, которые переполняют меня и как неистовый, бурлящий водопад выливаются на эти странички моей книги жизни, которой  душа всегда доверяет всё самое  сокровенное».

     Посмотрим, всё ли готово для разговора с ней.  Старая настольная лампа, чашечка чая с ароматом мать-мачехи и лесного  шиповника, трубочка с крепким табачком, вот пожалуй и всё, что мне старому проныре надо. Подхожу к двери, прислушиваюсь, всё ли спит в доме старого башмачника. Тишина. И только тогда   и начинается моё великое таинство.

   Но сегодня, видимо  потому, что у меня не уродилась морковка, корешки оказались пусты и безнадежны, на меня насела грусть и тоска. Сколько труда вложено, а всё псу под хвост. Видимо, обманул меня старый дед,  у которого я покупал семена, а уж разрисовал он мне её, словно чистый мёд в уста клал. Выдёргиваю, а там одни белые хвостики. Но ведь оттого наша русская душа столь любвеобильна и притягательна, что редким терпением наделена с избытком. Знаю, знаю-завтра и думать про то забуду. Только по моему разумению человек в жизнь приходит, чтобы нести  всем радость и любовь, но уж совсем не подлость и лукавство. Вот потому-то молчит сегодня моя голова, и на лист бумаги не ложится отражение души, потому как в ней сегодня сплошные разочарования. Сижу, табачок смолю, да в окошко посматриваю. Чудо - луна  сейчас над домом разместилась, и только она в эту минуту радует меня.

   Однако всегда в таких ситуациях говорю себе: Не горюй, Степанович. Пусть ветром полуденным разгонятся твои печали, пусть скверная мысль покинет голову, и бутылочка крепкого пива внесёт в твой  мозг мысли полные озорства. Нет на земле человека веселее и свободнее, чем старый башмачник.  Не имея за душой ни копейки, радуюсь тому во сто крат сильнее, чем дню пенсии. Когда деньги зашуршат в кармане, сразу прощай свобода  и спокойствие. Появляется рассудительность, и я превращаюсь в редкого качества зануду. Может, именно поэтому я спешу избавиться от денег и нахожу в том наслаждение.  Такой мастер как я без хлеба не останется,  и потому трачу свои копейки на пиво, к которому неравнодушен, да   на любимую внучку мою Наташеньку.

 Э, да вы не знаете мою внучку? Кто веселее и радужнее всех на деревне, кто поёт словно соловей? Кто нежнее, чем самый красивый цветок? Это она, моя крошка, потчующая деда сказками  и вдохновением.

     Моё солнышко любит  встречать рассвет, сидя у окошка. Окутанные утренним туманом детские мечты рвутся на простор ясного неба. Порой даже мне старику так и хочется вслед за трясогузками  взлететь и посмотреть на свой домик свысока. Вот и она, моя радость, всматривается в облака и  удивляется, как они похожи то на слоненка, то на большого пушистого медведя. А то вдруг  появится улыбающаяся фея, которой так и хочется крикнуть: « Я здесь, я здесь». Боже, как она на меня похожа, ведь и я так мечтал когда-то. Моя фантазерка, кровинушка.

Глядя на эту чистую душу. у меня всегда слеза наворачивается,

Знаю, что человек, словно яблоко с земли поднятое, не потому страдает, что мать его таким родила, а оттого, что внимания и заботы к нему не было. Поэтому сердце моё, переполненное любовью к этому чуду, всегда находит время и место  приголубить мою красавицу. Всегда  находит слова  любви и ласки.

 Вот и оно моё сокровище. Смотрю в дверях, стоит моя Наташенька.

 -  Что такое? Почему не спит моё солнышко?

-         Ну что же ты деда? Ты же обещал мне рассказать про лешего.

А ведь точно обещал, только запамятовал что-то я. А ты не испугаешься? Спрашиваю я, в надежде увильнуть от повинности.

-         Да что ты деда, я уже большая. Отвечает моя кареглазая.

-          Ну да ладно, присаживайся ко мне на кровать и слушай.

-         Только скажи мне сначала, а ты то, видела лешего?

-          Нет.

-          Да что ты! Этот брат к нам в лес частенько заходит.  Однажды, за околицей, там где дорога теряется  в лесу, вижу пританцовывает он, внося сумятицу в спокойную лесную жизнь. Веселится, разлохмачивая ветки деревьев, сгоняя птиц с насиженного места. А ему это будто в радость, что взлетая они  свиристят испуганным гомоном. И от того леший заводится еще сильней и вскоре по его лесному хозяйству уже разносится  многоголосый гул певчего братства, будоражущий всю лесную живность. Только когда он утомится, ветер успокаивается и глядишь, опять тишина, разве что неугомонная кукушка продолжает свое ку-ку. Здесь бы смекнуть, что противится леший беспорядку нашему и упрямству, Вывели мы старика из терпения. Сколько можно издеваться над природой? Но где уж нам, мы как недоросли какие, несмышленыши продолжаем проказничать. А потом удивляемся дождю ненастному, грозе бушующей и неурожаю.

 Первыми бабки наши начинают причитать:

«Грибы, грибы-то где? Издеялась природа, не то что раньше было».

Однако по утру на следующий день пойдёшь в лес, смотришь под ногами, шишек, шишек то словно ковер устелено. И среди этого ковра сверкают умытые утренней росой шляпки грибов, радуя и приводя в душевный  трепет грибника. Нагнешься, чтобы срезать красавца эдакого, а запах, запах еловый пьянит и радует.

  Из наших деревенских никто кроме меня лешего не видел.  Сам в толк не возьму, почему, но ко мне он был снисходителен, много раз на дорожке лесной встречались.  Пошалит немного и убежит восвояси, оставляя за собой  тропу наломанных веток и примятой травы. Озорной он.

 Оглянулся я на Наташеньку, а она пока я сказки рассказываю, закимарила родимая. Видимо и мне пора спать.

  . На утро,   подкрадываюсь к комнате моей золотули, прислушиваюсь - тишина.

-         А где же моя внучка? где мое солнышко? где моя радость?

Открываю дверь, и яркие лучи солнца ослепляют меня.  Присаживаюсь на кровать к внучке  и смотрю на моё чудо. Для меня она, будто ангел, прилетевший с небес, самое прекрасное создание. Но что это? Из-под одеяла вылезает её светлая головка, и вижу маленькие хитрые, искрящиеся глаза. Не спит проказница .

 – Дедушка,- кричит она и бросается мне на шею. И нежным, вкрадчивым голоском шепчет мне на ухо:

-         Ну, рассказывай, дедуля, что тебе приснилось сегодня?

 Эко любопытик какой, всё ко расскажи ей. Однако, меня и самого свербило поделиться с кем нибудь. Уж дюже сон необычный был у меня сегодня.

  - Знаешь, попрыгушка моя, сон мне приснился, и оттого что он невзначай как то привиделся, сердце будто ёкнуло. Думаю про себя, надо ж какая нелепость в жизни случается. Бабушка твоя, покойница Наталья Дмитриевна приснилась. Да так живо. Здесь вот вроде бы  повернуться на другой бок и покемарить еще чуть-чуть. Ан нет, вижу, стоит она на берегу  речки нашей Гнилуши и рукой будто машет мне, мол иди, иди Степанович, заждалася я. А мне самому глаз от неё  не отвести, все равно как заворожила меня. Прости, Господи, за что же мне такое испытание. Перебрался на тот берег, ближе подошел и чую, пахнет от нее свежим молоком и пирогами с капустой.

–        Помнишь, бабушкины пироги то? Вот-вот, такой и запах от неё был. Я уж было испугался, встал, заглянул на кухню – нет никого. А пирогами то пахнет, пахнет. Чего молчишь, конопатая? Чуешь пироги то?

Конфуз