Форум

Мужские приколы.

Самым бойким дочерям бабули достались в мужья парни спокойные и молчаливые. Откровенно говоря, жены вертели ими, как хотели, но в большой семье считалось, что они за мужьями, как за каменной стеной. Все зятья любили тещу, да и она за всю жизнь слова дурного о них не сказала. Так уж сложилось: бабушка рано овдовела, и дочерей ее не миновало раннее вдовство. Вот и получилось, что в старшем поколении на всю большую семью остались два мужика: сын бабули и зять, муж ее младшей дочери.

Зять, наш дядюшка, называл бабушку: тещенька, а она всегда принимала его сторону в семейных разборках. Бедному дядьке приходилось принимать решения по серьезным делам всего большого семейства, обеспечивать запасами овощей на зиму, встречать-провожать родню и хоронить умерших. У него было два увлечения: охота и рыбалка, нельзя утверждать, что он сам стрелял или ловил,  но каждый сезон возил родню в охотхозяйства, иногда  прихватывая и нас, малышню, загрузив в кузов-пирожок  «Москвича», ну и конечно «отмечал» удачный лов или охоту. В доме тетушки всегда были припасы и дичи и рыбы, иной раз она и бранилась, потому что ей приходилось ощипывать и чистить добычу, а то и просто раздавала все родне и соседям. Этот дядюшка славился своими меткими и смешными комментариями к событиям, которые потом часто вспоминались в семье. Приехав как-то в командировку в Москву, он остановился у племянницы, только что получившей новую квартиру. На ночь его устроили в отдельной комнате, выдав для спанья старую раскладушку, с провисшим до пола полотном. Утром, на вопрос племянницы о том, как ему спалось, он ответил, что хорошо, но она забыла дать ему крышку, имея в виду, что ложе сильно походило на гроб. А когда эта же племянница приехала к ним в гости с маленькими шустрыми сыновьями, и те в раз расколошматили фарфоровые чашечки на поваленных электрических столбах, дядька только рукой махнул: «Мать вашу…!»

При всей его невозмутимости и спокойствии, по молодости лет он тоже чудил. Еще бабуля вспоминала, как в один из  сезонов заготовки мяса в деревне, он с шурином ходил опаливать щетину на забитых свиньях. В каждом дворе, начиная с любимой тещеньки, он сетовал, что в паяльной лампе закончился бензин, что запаса у него нет, и из перечня предложенных хозяйками (одинокими старушками) жидкостей для заправки лампы, выбирал одну или две бутылки водочки. Был наш дядюшка однолюбом, и когда его уже не стало, тетушка, тоскуя о нем, показывала нам затертые открытки с незамысловатыми стихами о любви, которые он посылал ей из армии.

 Последним из десяти детей бабули был сын,  неженатый гуляка, много позже с лихвой наверставший это упущение по количеству семей и детей. Однажды, принарядившись для очередной вечеринки, он заскочил в нужник:   на дорожку, где под ним неожиданно проломились подгнившие доски. Страшно матерясь, он выбрался из ямы и уже стоял перед крыльцом, когда на его крики из сеней выскочила перепуганная бабуля. «Ну что поделаешь, мама? Я же сын твой!»- только и сказал он. Пришлось бабуле отмывать «ленного как палка» сынка одеколоном, благо у нерадивого были большие запасы. Уже выйдя на пенсию, он поселился в бабушкином доме, в одиночестве вел невеликое хозяйство, любил выпить. Заработать выпивку ему было очень легко, поскольку был мастером по ремонту телевизоров и радиоприемников.

Со всей деревни, и ближайших к ней сел, несли ему старушки для ремонта аппаратуру, такую же древнюю, как они сами. Дядька складывал все в зале, выжидал два-три дня (или дольше, в зависимости от наличия в доме горячительных напитков), потом докручивал, или изредка менял, ту лампу или предохранители, которые не поставил, как следует в предыдущий раз. Он постоянно попадал  в разные истории со своим другом и соседом, о котором частенько вспоминали в семье. Как-то поздним вечером, качаясь, идет этот сосед домой: рубаха на выпуск, галстук на боку, шляпа, блином наползая на одно ухо, едва держится на голове, под мышкой портфель, но без обуви, в одних носках. Откуда? Ревизию проводил… Подхватившись с утра пораньше, его жена бежала в сельпо за башмаками: многолетний опыт показывал, что обувь, как ни старались, никогда не находили: ни ревизор, ни ревизуемые. А сам дядюшка, удирая однажды через окно от одной ухажерки, прихватил вместо своей рубахи ее праздничную блузку с рюшами, в темноте по дороге домой надел ее на себя - так и явился в этом наряде перед женой.

Байки о бабушкиных внуках начали рассказывать (не считая проказ с запасами сгущенного молока, которое они периодически высасывали через дырку в банке, сделанную иголкой) с поры их возмужания. Когда девки собирались попариться в бане, стоявшей в конце огорода, ребята забирались на чердак и подглядывали за ними. Один раз кто-то из них  не успел голову спрятать, те заметили, стащили вниз и по очереди показывали ему свои прелести – смотри, гаденыш. Месяц он не мог без дрожи на женщин смотреть, хорошо еще по шее не надавали. Мальчишки частенько наряжались барышнями, помадились и садились на скамейку под окном, поджидая бабулю. Когда она появлялась и начинала расспрашивать, откуда такие городские приехали, да кто из парней нашей улицы им приглянулся, они всячески манерничали и дурили ей голову, а мы, девчонки, наблюдали за представлением из дровяного сарая и умирали от смеха. Только однажды бабуся раскусила самозванцев, случайно оперевшись рукой на голую шерстистую ногу нашего братца.

Ни один раз они подшучивали над Маней, крепкой грудастой деревенской девкой слегка слабой умом. Несет как-то раз она воду от колодца, останавливают, кофточку расстегнули, груди погладили и дальше пошли. Та так и простояла, не шелохнулась. На бабусины попреки за такое паскудство, они оправдались: «Тоже ведь живая душа, ласки хочет»!

Внукам, оставшимся в деревне жить и работать, по наследству передалась страсть к охоте и рыбалке. Один из них, даже когда плохо себя чувствовал,   все равно шел на охоту или рыбалку, но привязывал к лодке огромный буй на длинной  веревке с камнем. А когда его спрашивали, зачем он это делает, объяснял: «А вдруг помру, ружье выроню, чтобы знали, где его искать!» Над этими  увлечениями, ради которых бросались все домашние дела, за что им нередко доставалось от жен, частенько подтрунивали.

Звонит как-то одному шурин: «Приходи, я лайку нашел. Бутылку не забудь!» Тот побежал, купил две бутылки красного. Самому не терпится: - «Где собака?» - шурин набычился: посидеть же надо! Жене велел накрывать на стол. Присели, выпили, закусили. На третьей рюмке гость не выдержал: «Покажи собаку, где лайка?» Шурин вальяжно откинулся на спинку стула, выпятил живот и махнул рукой в сторону жены: «Вот она, сколько лет на меня лает!»

Один из бабусиных внуков был особенным зубоскалом и любителем рассказывать всякие истории и о себе и о своих приятелях, немало, при этом привирая, чистый дед Щукарь.

Первое апреля, рано утром пошел кормить поросенка (терпеть его не мог), построил ему рожи… Скучно, не подшутить ли над родней? Решил начать розыгрыш с жены. Идет домой, слезы утирает: поросенок сдох. У той сердце зашлось, ноги больные, но вскочила, причитая, побежала в хлев смотреть. Обратно еле бредет, у виска пальцем крутит. Сработало, надо и тещу «порадовать». «Тещенька, не пугайся, твой поросенок помер». А в той  весу живого больше центнера и тоже ноги больные, но подхватилась, умываясь слезами, помчалась в хлев. Обратно еле плетется, кулаком ему грозит: так, тебя, раз этак! Неделю рюмку не наливала, сердилась, и гнала со двора.

Однажды после работы он «зарулил» к свату, крепко с ним приложились к выпивке. Заночевал у него. С утра на работу. Только из города выехал - гаишник останавливает, документы  проверяет и подозрительно на него поглядывает: «Когда пил?» «Да в те времена, когда мой дед с фрицами воевал», - отвечает. « А почему руки трясутся?» «Так,  ветер какой!». На этом и расстались со служителем закона.

Другой деревенский внук не отставал от первого, но о собственных приключениях предпочитал помалкивать, а  рассказывал о друзьях и приятелях. День пограничника отмечали все деревенские мужики, независимо от возраста, родов войск, в которых служили, и  времени службы. Два его  друга и соседа, жившие в одном с ним доме и подъезде, только на разных этажах (квартиры их располагались одна под другой), праздник отмечали в разных компаниях. Один с превеликим трудом к утру добравшись до родного дома и автоматически сосчитав ступеньки до поворота к квартире, открыл дверь и, найдя кровать, свалился на нее кулем, успев пробормотать: «Ок…сан, подвиньсь». Затем облапил жену и захрапел. Лежавшая рядом жена, заворочалась, ощупала его и вдруг заорала дурным голосом. Он тут же был скинут с кровати и, валяясь на полу, насколько мог уворачивался от тумаков и закрывал уши от дикого крика. «Ошалела!»,- метались его мысли. Но тут свет из окна упал на его супругу и он понял, что профиль его жены раза в два-три больше действительного. В изумлении, он, все еще не понимая, вопрошал: «Ксана? Ксана?» и пытался откатиться к входной двери. В ответ несся визг: «Сволочь, пьянь, вот я скажу Ваське, он тебе башку-то оторвет!». Причем тут его друг он никак не мог понять, но когда «супруга» схватила первое, что попалось ей под руку, а это была лопата, почему-то оказавшаяся в прихожей, тут уж хмель слетел с него  при первом же ее замахе на него, а дверь на выход сразу нашлась. Он выскочил на лестничную площадку, метнулся по инерции вправо на лестницу, но там была… стена, а слева наступала с лопатой чумовая баба, он кинулся на четвереньки и ужом проскользнул между ее ног, кубарем скатился по пяти ступенькам, успев их сосчитать и удивиться  малому числу. Вслед ему порхали его брюки и рубаха и камнем летели башмаки. Добравшись до гаражей напротив дома, он с ужасом смотрел на женщину у подъезда, воинственно размахивающую лопатой, которой успела разок «благословить» его  по спине. Это была… не его жена, а супружница друга Василия!

Решить эту головоломку друзьям удалось только вечером, когда оба скрывались от разгневанных жен в спасительном гараже. Разбор событий продвигался медленно, так как оба были в крепком похмелье. Поправляли здоровье пивом. После второго литра «Жигулевского» Василий подвел итоги: «На кой хрен столько пьем!? Хорошо еще, что ты спьяну попал ко мне, а не в соседний  подъезд к жене бригадира, он не пьющий и отделал бы тебя по высшему разряду!» Далее, с подозрением поглядывая друг на друга, они делились впечатлениями вчерашнего праздника. Причем Василий, деликатно подбирая вопросы, пытался выяснить до какой степени «родства» дошло у друга с его женой, а тот в свою очередь прояснял, в каком месте заночевал его друг, и  не ошибся ли тот, как и он, дверью.

О нем  самом (нашем братце) лишь изредка всплывали истории, которые из уст в уста передавались в семье. И одна из них о том, как он с братом сажал деревья у того в саду. Брат намного старше, командует копать ямы глубже и перегноя сыпать больше. Младший умаялся, да и надоело, после третьего или пятого саженца всадил лопату в землю и возмущается: «На кой тебе столько груш? Я их еще, может, и увижу и попробую, а ты ж старый - не дождешься!»

Но этому бабушкиному внуку по наследству от отца, а нашего дядюшки, передалось заботиться о родственниках, опять же: встречать-провожать родню и хоронить стариков.                  

У внуков, живших в городе, были свои, городские приключения. Об одном из них, бывшем при больших погонах и должности, можно было бы припомнить бессчетное множество историй: генетическая наследственность проявлялась в нем очень ярко. Он обрастал историями друзей, знакомых и своими собственными, как сваи причала в порту обрастают ракушками. Еще в детстве он славился тягой к испытаниям и экспериментам. Испытывал он, слава богу, на прочность только себя, прыгая  с крыши сарая с зонтиком вместо парашюта, переломав их великое множество, а следы от экспериментов по запуску сконструированных им ракет и самолетов остались у него по всему телу навсегда. Уже став взрослым дядькой, он однажды испытывал своего кота, скармливая тому (сколько влезет?) кальмаров. Одолев почти два килограмма любимого кушанья, котяра свалился с кресла, на котором происходило это пиршество, и, валяясь на полу с раздутым, как шар животом, все еще делал глотательные движения. Испытанию на прочность подверглись однажды и пеленки с распашонками маленького племянника, которые он вместе с отцом ребенка вызвался прополоскать. Получив через пару часов таз  с бельем для развешивания на просушку, его сестрица и мать младенца, только ахнула, разглядывая дыры, а потом лупила обоих этими выкрученными до дыр тряпками, приговаривая: «Сколько же вы, ироды, выпили и закусили в ванной под звук льющейся воды»?                                                                          

«У нас служба сложная и трудная», - комически вздыхал он, рассказывая, как в одну из воинских частей на жарком юге приехал генерал с проверкой. Поскольку новые погоны тот получил недавно, то проверял все строго и тщательно. Под палящим солнцем, обливаясь потом, облазил со свитой все склады, проверил все установки, сделал замечания по внешнему виду личного состава. Закончил, наконец. Местное командование облегченно вздохнуло и повело его к машине, но по дороге им попалась  пыльная, выгоревшая на солнце палатка, не охваченная проверкой. Генерал скомандовал зайти.                                                                   

Внутри палатки зрелище было не для слабонервных: на ящиках от снарядов, расхристанный, в майке и трусах, но в сапогах и фуражке,  спал молодой лейтенантик. Суточная щетина на щеках и мощный запах перегара дополняли картину. Генерал остолбенел: «Кто таков!? Почему!?» Ему доложили, тот стал распекать: « Что за вид, почему пьянство, да еще в такую жару!» От возмущения слов не хватало, и он прошелся с теми же попреками по второму кругу.  Когда генерал в третий раз упомянул жаркую погоду и пьянство, лейтенант, потерев сапогом о  сапог, начищая, и с трудом сохраняя вертикаль, спросил: «Так что же, товарищ генерал, мне зимы было ждать?» Генерал «крякнул»: «Убрать с глаз!»

Вот такая, совсем небольшая часть семейных баек.  У дорогой нашей Анны Михайловны подрастает почти три десятка праправнуков, мы сами сбиваемся в подсчетах: сколько именно.  Истории о них еще не сложены, пока только один «засветился» в высказываниях. Разглядывая на юбилейном торте прабабки надпись кремом – 80, он поцокал   языком и изрек: «Ни фига себе – ноль восемь!»

 Все впереди, кто-нибудь напишет и о них.                                 

    ...Ее тайная убежденность в том, что лень и скука – двигатели прогресса, подтвердилась в очередной раз, когда по служебной необходимости пришлось осваивать компьютер. Возможности компьютерных программ и Интернета намного облегчали рабочие обязанности, за пределами же профессии его мир был поистине огромен. Сначала она осторожно ступала по неведомой территории, изумляясь тому, что можно получить ответ практически на любой вопрос в поисковых программах, и оставляя свое мнение там, где об этом просили. У нее даже появились собеседники, но когда случайно попала на один из поэтических сайтов, почитала стихи и комментарии, то, как цветок в горшке с пересохшей землей, получивший каплю влаги, просто ожила. Стихи ее так впечатлили или  сама находилась в настроении ожидания, но с этой минуты превратилась в рабыню социальных и других сетей. Психоаналитик, обратись  к нему за советом, быстренько бы расставил все точки над «i», но она не хотела уходить из виртуального мира, а, напротив, погружалась в него с каждым днем глубже – да и откуда бы взялся такой специалист в их маленьком провинциальном городе.
    Она купила себе «мышку» в форме желто-черной бабочки и коврик для нее с изображением цветущего сада и"порхала" этой бабочкой среди цветов, уносясь в мечтах в экранное разноцветье.

    Муж, вначале одобрительно отнесшийся к освоению ею компьютера, начинал ревновать. И даже однажды, когда она особенно принарядилась перед выходом на работу, спросил: «У тебя сегодня что – свадьба в Интернете?» Она только посмеялась в ответ, но внутренне напряглась и подивилась: свадьба не свадьба, но личный интерес к одному из посетителей любимого сайта действительно был. Но откуда бы об этом мог узнать муж? О своей жизни «за стеклом»  предпочитала не распространяться, то есть подробности ему были неизвестны, к тому же теперь он постоянно выговаривал за пустое времяпровождение у компьютера. Как раз накануне этого разговора на форуме служебного сайта начал работать чат «Просто стихи», который она запустила с заинтересовавшим ее своими стихами пользователем, и у этого чата появилось неожиданно много читателей. Получалось, что неосознанно в реальной жизни отреагировала на успех, что и отметил муж. Но этот день был еще и началом каких-то виртуально-реальных мук. Чат, задуманный, как возможность интеллектуального виртуального общения, реально и серьезно внедрился в  личную жизнь.

    Вначале ничто не предвещало такого развития событий. Веточки стихов в чате «Просто стихи» все удлинялись, а между нею и тем пользователем протянулась ниточка, крепчавшая день ото дня. Ей пока было непонятно, сам ли тот сочиняет стихи, поскольку не могла отнести себя к знатокам поэзии. Она точно стихов не слагала и, чтобы продолжить стихотворную дорожку, тратила уйму времени, отыскивая в Интернете подходящий поэтический ответ. К их стихотворной переписке присоединялись другие пользователи, и образовался, что называется, клуб или кружок по интересам. Ведь в жизни полно одиночества и часто не хватает понимания, и подчас гораздо легче поделиться невзгодами или своими мыслями с чужими людьми. Тем более если это можно делать инкогнито, не глядя в глаза. Чат удовлетворял все эти простые человеческие потребности, да еще и поэзия... одним словом – красиво.
    Ей все это очень нравилось! А стихи, которые публиковал привлекательный, но совершенно неизвестный  человек, рождали в ней чувства... Дать им определение она не могла или не решалась. Если судить по стихотворным строкам обоих, то это – симпатия или любовь, тут она спохватывалась: какая любовь, если они друг друга не только в глаза не видели, но даже и не слышали. А подходящего слова (получалось, что технического термина) еще не придумали, а возможно, он и существовал, да она об этом не знала, но интуитивно противилась: какая еще техника и механика может быть в душевных муках и страданиях. А она страдала. Не от того чувства без названия, а от неопределенности: так хотелось, чтобы то самое – ПОЧТИ, что за экраном, было рядом с ней. Но, как говорится: «Близок локоток, да не укусишь». Хотя порой казалось, что он не только слышит ее, но и понимает.
    Между тем стихотворение за стихотворением появлялись в «Просто стихах», кто-то приносил свои собственные, и по-доброму они обсуждались. Случалось, что посетители чата комментировали очевидную особенность их переписки: ярко выраженную и понятную сторонним наблюдателям. В своих стихотворных ответах ему она порой еще и сетовала на семейные неполадки и окружающую скуку. Он писал: «Лечитесь стихами!» и добавлял стихотворение, которое действительно все разъясняло и утешало. Словом, она так лечилась, прикипев к экрану монитора в ожидании посланий от него, что чуть всерьез не заболела.
    Изредка, когда здравый смысл возвращался, она, вспоминая американские ужастики, в которых механизмы, созданные человеком, человека же и уничтожали, думала: «Почему я воспринимаю виртуальный мир и события в нем так реалистично? Зачем переношу свои мысли и эмоции «за стекло»? Но никак не могла разграничить это реальное и виртуальное, технический прогресс побеждал, и Всемирная паутина затягивала.

    Она думала: «Если мне услышать хотя бы его голос, - точно бы поняла, есть ли в нем чувства и реальны ли они». Что же, жизнь предоставила ей такую возможность через некоторое время.

    Случилась одна неприятность по службе, ничего страшного и не вопрос жизни и смерти, но требовался чей-то совет, чтобы правильно решить проблему. И  обратилась за ним к своему любимому корреспонденту. А поскольку он выразил согласие помочь разобраться – они обменялись номерами телефонов, тут-то она и услышала его живой голос. Услышать-то услышала, и его тембр ей понравился, и советами воспользовалась, но это не прояснило его личного отношения к ней.

    А потом он пропал. Совсем. И в чате, совместно с ним придуманном, и на других сайтах, где приходилось прежде пересекаться. Это был удар! Словно на безоблачном небе внезапно возникла туча непонятного происхождения: то ли она слишком явно проявила личный интерес к нему, то ли какие-то его собственные обстоятельства (болезнь, к примеру) мешали. Некоторое время ждала его появления и не воспользовалась знанием адреса электронной почты и номера телефона, чтобы выяснить, в чем дело, и чем дольше длилось его молчание, тем невозможнее становилось напрямую обратиться к нему с вопросами. У нее пропал интерес ко всему: и к Интернету, и к сайту, и к стихам. Снова навалилась тоска, а в голове, как у робота (!), срабатывал единственный чип, задавая вопрос: «Почему?» Но ниоткуда ответ не приходил, даже из коварной Сети. Долго она не могла оправиться от такого потрясения и, действительно, превратилась просто в робота: механически, без какого-либо интереса и эмоций, выполняла положенные в жизни обязанности и дела.
    …Однажды на ночном дежурстве она вдруг положила перед собой стопку писчей бумаги, открыла шариковую ручку и начала писать. Слова и фразы рождались в голове так легко и стремительно, что  едва успевала облекать их в буквы. А в груди разрастался какой-то огненный шар или ураган, но это было так радостно, что казалось: она сидит не на стуле в полутемном офисе, а летает, парит в воздухе и собственными глазами видит то, о чем пишет.
    Остановилась и слегка опомнилась, исписав страниц пять. Посидев немного в прострации и  успокоившись, попыталась осмыслить, что же с ней такое произошло, что она сотворила? Потом дрожащими руками собрала листки и начала читать. Оказалось, что это был рассказ о той ее жизни, «за стеклом»: интересной, радостной, волнующей. С каким-то восторгом она писала о людях, с которыми познакомилась, о том, как много прочла замечательных стихов, что совершенно счастлива, познав этот мир, об испытанных ею сильных и прекрасных чувствах, писала и о незнакомце, который всколыхнул в ней эти чувства. И написано все было без горечи, сожалений и сетований. Она даже сама удивилась своему такому восторженному отклику на события, которые действительно задели за живое и долго мучили. Ей понравилось и то, как написала.

    Откинувшись на спинку стула, она просто блаженствовала и, улыбаясь, думала: «Я, конечно, впечатлительная и увлекающаяся натура, но тот противный "чип" задавал неправильный вопрос: «Почему?», но что взять с бездушной железяки? А правильным будет: «Зачем?» – и ответ я уже знаю. «Затем, чтобы смогла написать все это!»

    Она даже не представляла, кому сможет показать рассказ и с кем посоветуется по поводу своего первого литературного ребенка, но была уверена, что преодолеет все, чтобы он любым из возможных путей дошел до читателей. И твердо знала, что напишет еще.

Она просто разрывалась между сайтами Интернета! На Одноклассниках был влюбленный в нее еще со школы одноклассник, в Моем мире – неженатый ухажер с его комплиментами, на Знакомствах – только намеки, а на Лавпланет – конкретные предложения, от которых краской заливало лицо и бросало в дрожь. А ведь кроме этих, вдруг возникших переписок-отношений, она была на постоянной связи с друзьями и использовала Интернет для поиска информации, необходимой в работе.

Контакты в Интернете с романтическим колоритом случились в самую жаркую пору лета, когда  продохнуть и отдохнуть можно было только ночью и ночью же переделать кучу домашних дел. Однако вместо того, чтобы отдыхать или заниматься полезными для семьи делами (варить варенье или закручивать компоты), она то и дело перебрасывалась посланиями. И уже кляла себя за то, что прокомментировала фото в Моем мире и восхитилась подбором музыки на сайте В контакте, одобрила высказывание на Стихи.ру и ввязалась в дискуссию на Проза.ру, на которых была зарегистрирована как автор. Когда и до и после полуночи со всех сайтов, куда она имела доступ,  шли послания, то плотность электромагнитных волн возрастала настолько, что, наверно, еще бы одно послание - и неполадки в сети, передающей их, были бы катастрофическими.

Казалось, никто не заставляет ее отвечать или проявлять интерес. Но – нет, без внимания отнестись к написанному на серверах, где она публиковала свои работы не могла из профессионального интереса. А как воспитанный человек, не могла не ответить на сообщения – также как на звонки и сообщения по мобильному телефону. Ей интересно было, соединив воедино образ на фотографии, помещенной пользователем на странице  сайта и его высказывания, определить для себя хотя бы характеры, если не суть заинтересовавшего ее претендента. Она максимально увеличивала фотографии, разглядывая их, решала – каков человек. А решив, что определила, начинала сомневаться: свою ли фотографию опубликовали или соседа Петра Ивановича...

Словом, она просто умаялась, перескакивая с сайта на сайт, стараясь не перепутать адресатов. Наконец, лежа в постели, чисто по-женски ужасалась, что будет, если все эти корреспонденты узнают о ее одновременных «связях» - не объяснять же им откровенно, что это просто игра. А ведь она была образованным человеком и знала, что виртуальный мир – не настоящий. Мир был ненастоящим, а происходило все, как в реальной жизни: дружеское общение скатывалось к любовно-эротическому, правда, на словах. Наутро она просыпалась с твердым намерением прекратить пустую трату времени и жесточайшим образом уничтожить послания незнакомцев. Не читая. Твердым решение было до вечера, но после полуночи... Всемирная паутина затягивала…

Ей нравились умные и чувственные мужчины. Читая анкеты посланцев из Интернета или реплики на форумах, она, как и в реальной жизни, попадалась на крючок лингвистической графомании, хотя терпеть не могла пустой болтовни. Был среди  множества авторов один чуть старше ее, судя по фотографии, возможно неудачной, ничем не примечательный внешне человек, но его литературный слог и неординарность высказываний притягивали ее внимание. Обнаружилось, что он, как и она, терпеть не мог снобизма и возвеличивания данной природой способности к сочинительству, не признавалникакого «более высокого регистра» для пишущих стихи или прозу. Она тоже, считала, что такие способности – это отметина природы, но... кто-то любит клюкву, а кто-то – рахат-лукум, а темы стихов рождаются от мировоззрения авторов. Она не отрицала, что «Вставай, страна огромная!» содержит социальный призыв и пафос, но призывал (прежде всего!) человек, который именно так мог откликнуться на ужасные события; возможно, потом он взял винтовку и занялся другим делом, оплакивая только погибших, но никак не события...

Они беседовали (она не терпела неопределенного слова – общаться) в Интернете о многом и разном. Конечно же, и о том, «из какого сора…» растут их стихи. Это было ненавязчиво и очень доверительно. Суждения его не были поверхностными или нравоучительными, и она могла оценить это, так как по роду ее профессии ей приходилось читать бессчетное множество текстов. Иной раз их взгляды практически совпадали, что поражало ее. В дальнейшем выяснилось, что мир все-таки тесен – они жили почти по соседству, на расстоянии не более ста километров.

Постепенно лихорадочный интерес к другим каналам в Интернете угас, остались только деловые контакты, друзья… и он. С ним она очень серьезно и все чаще переписывалась и даже заочно перезнакомилась с его родственниками, также как и он узнал о ее доме, детях и том, что растет в ее саду. Иногда ей хотелось бы услышать и увидеть его, что называется, «живьем», но опасалась испортить свое впечатление: бывает ведь, к примеру, человек великолепно поет, а заговорит – спаси и помилуй!

Однажды она поместила на Стихи.ру несколько своих стихотворений, давно написанных, без задней мысли удивить его, просто было время для этого. Он откликнулся в тот же вечер и поразил ее тем, что, объединив строчки из разных ее стихов, фактически признался в своем не только литературном интересе к ней, завершив послание сообщением, что в такой-то день, час и в таком-то месте будет в ее городе и надеется увидеться... Честно говоря, она испугалась, но потом припомнила другие свои строчки: «И мы недосягаемо близки. Мы далеки. И все же, все же, все же...» «Ведь это написала я, – думала она, – я так чувствовала, хотя и по другому поводу». Она довольно долго мучилась: идти - не идти, и в конце концов призналась себе, что ей самой хочется увидеться с человеком, который стал неожиданно близок, и в сердце уже зародилась надежда – «все же… все же… все же…».

Действительность превзошла ее ожидания, их виртуальное общение превратилось в дружбу, сердечную симпатию и уважение.

Чудеса Интернета!

Жизнь шла отлично на всех направлениях: семья, работа, развлечения. Но слишком хорошо – тоже плохо... Хотелось добавить чего-то острого, волнующего. Не то чтобы ей не было покоя от этих мыслей или она осознанно хотела чего-то, но и не было объекта, который мог вызвать у нее хоть какой-то интерес, то есть глаз положить было не на кого.

Среди ее кураторов в научно-исследовательском институте, под бдительным оком которого они работали, все-таки был один... Но она сказала бы, что это герой не ее романа, внешне он ей не нравился, да и был какой-то нервный. Общались они только по служебным делам, а с иной стороны узнать его не представлялось возможным, так как никаких контактов в нерабочее время не происходило – ни совместных вечеринок, ни юбилеев.

Однажды звезды, очевидно, стали на небе каким-то особым порядком: в конце обычного делового и, надо сказать, нелегкого разговора по телефону он вдруг начал читать ей стихи. От такого крутого поворота их беседы она еще по инерции пыталась осмыслить, как вписать то, о чем он говорил, в концепцию обсуждаемого ими документа, все больше недоумевая и начиная понимать, что это уже не деловой разговор. В изумлении она минут пятнадцать слушала стихи какого-то русского поэта, затем положила трубку и еще столько же просидела в прострации, нервируя этим своего начальника, сидящего за соседним столом.

Дальше жизнь пошла по накатанной колее, но известный и извечный для женщин капкан был уже поставлен, говорят же: «Женщины любят ушами». Конечно, ни о какой любви речи не шло, просто появился интерес или скорее любопытство, и всякий раз при телефонном разговоре с ним она испытывала неловкость, то ли опасаясь чего-то, то ли ожидая.

Заканчивался первый летний месяц, у нее на даче уродилась клубника, и она обещала угостить ею своих коллег. Собираясь утром на работу, упаковала ее в банки, а уже на пороге ее перехватил телефонный звонок начальника: надо было заехать за документами в курирующий их институт. Выругавшись про себя, она чуть ярче подвела глаза – больше приукрасить себя не позволяло время, и отправилась выполнять распоряжение. Любитель декламации встретил ее не слишком приветливо, а может быть, у него всегда с утра было сумеречное настроение, но он довольно жестко отчитал ее за чужие грехи, грозно потыкал пальцем в неувязки текста, который ей поручено было забрать, и долго говорил по телефону, не обращая на нее внимания. Она сидела на стуле, тоскливо думала: «С утра такие напасти... и клубника скиснет» – и мечтала только о том, чтобы поскорее выбраться из его кабинета.

Наконец он закончил очередной телефонный разговор, передал ей папку с бумагами и предложил... спуститься в кафе этажом ниже выпить по чашечке кофе. Человек-сюрприз – зло подумала она, не представляя, как будет общаться с ним после стольких мытарств, но согласилась, опасаясь возражением навлечь на себя его неудовольствие. В кафе мысли ее потекли по другому руслу, так как за стеклянной витриной было разложено великое множество разнообразных пирожных, а она обожала сладкое и вспомнила, что сегодня осталась без завтрака. Спутник ее оказался щедрым человеком, или замаливал свою несдержанность, но количество пирожных в ее тарелке невозможно было одолеть за один прием, и их упаковали в коробку, чтобы унести с собой. Он оказался интересным собеседником и с юмором рассказывал о своей студенческой жизни и  перипетиях службы. Говорил в основном он, она слушала и изумлялась про себя.

Они довольно долго просидели в кафе, поэтому клубника в банках, обещаннаяколлегам, имела уже не слишком привлекательный вид, когда наконец была им доставлена, и не произвела должного впечатления.

Следующую неделю или две она пребывала в недоумении: как расценивать произошедшие события? Для обычных  людей следовало бы ждать продолжения, но сомневалась сама в себе – не слишком ли она упрощает человеческие отношения. Дальнейшее показало, что не упрощает, так как через какое-то время не специально, а заодно с делами он опять пригласил ее в кафе.

Был конец рабочего дня, и они пошли прогуляться в сквере неподалеку от офиса, где и облюбовали летнее кафе. Он опять много и интересно рассказывал, она слушала, завороженная эрудированной легкой речью, и оказалось, что в их жизни было много общего, вернее, их объединяли места, где они когда-то бывали в разное время, впечатления от посещения этих мест, нашлись и общие знакомые. «Перст судьбы», – думала она, все больше увлекаясь им. Потом они не спеша шли к метро, с нее, наконец сошли робость и отупение, и она живо участвовала в разговоре. На последней скамейке в сквере и ближайшей к метро присели, чтобы закончить разговор и попрощаться. И тут случился поцелуй на прощанье – в щеку, но потом что-то изменилось, и поцелуй стал другим... Внутри у нее что-то оборвалось, она тихонько вздохнула и... пропала. Любовь захлестнула ее с такой головокружительной быстротой и силой!..

Да – это была любовь! Она просто сияла в ореоле любви и состояния радости и счастья. Они встречались нечасто, и самым прекрасным во встречах были их прогулки. Они бродили по переулкам старой Москвы, где он когда-то работал, а она жила, разглядывали старые обшарпанные дома, сидели в крохотных сквериках, чудом сохранившихся среди каменных громадин и не затронутых временем стремительных перемен, слушали колокольный звон бесконечного множества церквей, начинавших восстанавливаться. Их жизнь переплеталась с жизнью литературных героев и историческими событиями этих мест, почти о каждом из которых он знал и очень интересно рассказывал. По выходным ездили за город и там бродили... Вспоминая позже эти пройденные километры, она поняла, что главное для них было – быть вместе. В московском метро не осталось эскалатора, на котором они не целовались бы; встречая, он подхватывал ее на руки и, радуясь встрече, кружил (каково было окружающим смотреть на эти проделки!).

Иногда они ходили в гости друг к другу, и встречи эти были восхитительны еще и потому, что столы накрывались белоснежной скатертью, фужеры сияли чистотой, а свет свечей отражался на приборах и в их глазах. Счастье и радость переполняли ее, и она вдруг начала писать стихи, они просто рвались из нее на волю и хоть ненамного сглаживали ее эмоции. То есть вспоминались ей только ощущения, которые возникали, казалось бы, из незначительных событий. Современным барышням, должно быть, смешно слышать, например, о рисунке скамейки, где произошел первый поцелуй, или о старой рубашке, которую она тайком стащила у него, чтобы его запах был всегда с ней. Это не бриллианты, не машины и не заграничные поездки, хотя он, да и она, делали друг другу небольшие подарки. Они не сожалели, что им уже довольно много лет и не планировали объединиться в совместной жизни, трудно сказать – почему, возможно, от того, что за плечами у каждого был опыт и знание, что все проходит... Словом, природа человеческой жизни и отношений берегла их, и эта же природа закончила их страсть.

Случайно обнаружилось, что она не единственная на этом «празднике жизни», что до невероятности ее удивило, именно – удивило, так как ей не приходило в голову, что такое может случиться. Конечно, как положено, она переживала, обижалась и злилась, но недолго: прекрасные чувства и отношения еще сохранялись, хотя отметина уже была поставлена и изредка она начала сомневаться в нем ...

Годы... годы... годы... Много воды утекло с их первого любовного свидания, в их жизни произошло много событий, радостных и печальных, были потери и болезни, служебные и творческие успехи, они старались поучаствовать в них или помочь и поддержать друг друга. Любовь, страсть переросли в дружбу. Они по-прежнему много общались, больше по телефону, он приглашал ее в театры, на вечера в институте, где продолжал работать, или на юбилеи друзей и организаций, которые курировал; один раз в год делал ей неожиданные сюрпризы, наверно, у него тоже сохранились прекрасные воспоминания о былых временах.

Известный певец пел: «...и вечная любовь...». Размышляя, она думала: «А бывает ли вечная любовь?» и ужасалась: можно ли ее выдержать, вынести, и казалось ей, что надежнее и вернее – дружеская привязанность и уважение.

Ехидство, ирония, самоирония (список можно было бы продолжить) были у нее в крови. Возглавлялся ранжир ее особенностей по разному: в зависимости от времени года и суток, собственного настроения и, конечно, от объекта. Ее приятель периодически выговаривал ей: «Говори нормально, что ты все «щиплешься»? Во время этих спичей, она, потупив взгляд, слушала, а потом поднимала на него глаза и говорила хрипловатым голосом, томно и с придыханием, обещая: «Тогда мне придется грызть тебя…» Он смеялся или махал с досадой рукой: что с нее возьмешь? И отставал на некоторое время.

Ей было безумно интересно разглядывать людей. Подмечать особенности жестов, манеру речи, стиль поведения в различных обстоятельствах, анализировать увиденное (вот еще одна особенность ее характера: склонность к анализу). Но все эти наблюдения и анализ использовались ею довольно своеобразно. В подавляющем большинстве ее рассказов и стихов героями были вовсе не люди, а неодушевленные предметы или мохнатые и хвостатые человеческие братья меньшие. То дверные ручки у нее начинали философствовать, то членистоногие очеловечивались в своих амбициях. То есть писала она не о людях… как будто. Ее читатели, знакомые и незнакомые, удивлялись, изумлялись, подолгу расспрашивали ее, выискивая подоплеку и проводя аналогии, хвалили за слог и находки. Она же веселилась от души!

Такой она была и в реальной жизни, мягко говоря, с юмором, хорошо, что юмор был добрым, поэтому количество ее друзей не уменьшалось, а недоброжелателей – не увеличивалось. Просторы же Интернета были поистине безграничны для ее въедливого характера.

Один из множества ее комментариев получил весьма длительное и бурное развитие, по сути закончившееся совершенно неожиданным образом через много лет. Началось с того, что она съехидничала в отзыве на стихотворение о любви одного начинающего поэта, что было для нее не характерно: к начинающим она присматривалась и, можно сказать, оберегала их. Но на это стихотворение, по сути пустое, с претензией на глубину чувств и неординарность слога, она не могла не отреагировать, с известной долей иронии написав: «Ваше стихосложение о том, что Маня любит Ваню, а Ваня в ответ вовсе ею не интересуется, отлично понятно любому». Бедный оппонент, очевидно, был так поражен и возмущен ее комментарием, что необдуманно ввязался в дискуссию. Сначала они переписывались между собой, он пытался объяснить порывы своей души, подвигшие его на поэтическое сложение, причем писал об этом очень интересно, то есть проза давалась ему (на ее взгляд) намного лучше, чем поэзия. Она отвечала в своем духе, не меняя критического настроя (стихи его были и правда – так себе), но иногда корила сама себя: чего привязалась? Потом к их переписке присоединились, очевидно, его друзья и знакомые, с которыми он поделился такой напастью. Она отбивалась легко, а он однажды даже попросил ее не читать его стихи или отправлять ему свои комментарии личной почтой.

В результате этих затянувшихся словесных баталий, его стих попал в ранг чаще  всего читаемого, и поэтому резко возросло количество любопытствующих: что за стих такой, который читает множество посетителей сайта, и некоторая их часть присоединилась к обсуждению (!). Короче, стих о «Мане с Ваней» обрастал репликами, как снежный ком снегом. Она только диву давалась: как можно так долго и многословно обсуждать пустоту? Но сама время от времени «подбрасывала палки в костер». За время этих «боев» об авторе «Мани и Вани» как-то позабыли: сначала он перестал реагировать на ее комментарии и участвовать в обсуждении, а затем и вовсе пропал в необъятных просторах Интернета, очевидно, подыскав себе местечко поспокойнее, а главное: подальше от ее острого язычка (вернее – пера… или клавиатуры?). Она, было, заскучала немного, но творцов, обращавших на себя ее особенное внимание, было достаточно, поэтому мысленно распрощалась с ним, пожелав здоровья и удачи в творчестве.

Но с жизнью шутки плохи: кто знает, как она повернется, не зря же сложили поговорку «Не плюй в колодец…».  Через много лет она отдыхала на Плесе в Доме отдыха ВТО. Был конец сентября, актеры, в основном, разъехались (в театрах начались сезоны). Отдыхали те, кто «обслуживал» их творчество: писатели, поэты, драматурги. Она подолгу прогуливалась по набережной, взбиралась на холмы, бродила вокруг церквей и много писала.

Отдыхающие встречались, чаще всего, в столовой, причем за ужином количество их было значительно больше, чем за завтраком, очевидно, все в творческом порыве, подобно ей, засиживались до утра, а потом отсыпались. Было несколько знакомых ей писателей, а незнакомцы, по большей части, имели очень известные фамилии. Один из отдыхающих почти сразу привлек к себе её внимание, ну, как это часто бывает в замкнутом пространстве: глаз ложится на кого-то, и возникает взаимный интерес. Он был примерно ее возраста, очень приятный на вид, со сдержанными манерами и спокойной рассудительной речью, так ей казалось, когда удавалось услышать то, о чем он говорил. Она с ним просто переглядывалась время от времени, но ни у кого из них не возникало желания познакомиться ближе. Потом произошла рокировка отдыхающих, у многих закончились путевки, и они уехали, поэтому администрация (по известным только ей причинам) объединила оставшихся «старичков». Так она оказалась с симпатичным ей незнакомцем за одним столом, и пришло время им знакомиться. Он назвал себя, и не отзвучала еще последняя буква его фамилии, как у нее алым цветом вспыхнуло лицо, а сама она просто одеревенела. Он оказался тем самым автором «Мани и Вани», опубликовавшим свой стих не под псевдонимом (как она думала), а под собственным именем, и которому она попортила немало крови в свое время и о котором давно забыла, как ей казалось. Однако народная мудрость предупреждает…  а специально для нее привела реальный пример. Что подумал этот давно знакомый незнакомец о таком радикальном изменении ее поведения и цвета лица и как объяснил для себя такие перемены? Скорее всего, принял на счет своей неотразимости. Она же мечтала только о том, чтобы поскорее добраться до своего номера и ноутбука, потому мало что усвоила из разговора за столом (он что-то рассказывал о своей новой книге), а о вкусе блюд бесполезно было спрашивать, потому, как она не помнила: ела ли вообще.

Наконец она добралась до Интернета. И на первый же свой поисковый запрос, получила довольно много информации о нем. Оказалось, что со стихами он «завязал», она поежилась, о чем сам с юмором рассказал в одном из интервью, пишет прозу, и уже вышли три сборника его рассказов и повестей, имевшие успех среди читателей и одобренных критиками. Она прочла и кое-что из его прозы, чтобы составить собственное мнение. И – да, проза действительно была хороша. Как бы реабилитируя себя, она припомнила, что еще тогда, много лет назад, ей нравился слог его сообщений. Она улыбнулась: некоторая доля заслуг в его успехах принадлежит ей, ведь если бы не она со своей ехидной критикой, так бы он и распылял свой талант, и неизвестно добился ли таких успехов. Вот так, безликий Интернет, оказывается, имеет свое лицо, но какое это лицо в действительности… в ее случае оно оказалось совершенно другим. Немного посмеявшись надо всеми этими лицами, она стала думать, что же предпринять и как себя вести, признаваться ли? В действительности все оказалось гораздо проще. День или два она старалась не попадаться ему на глаза, пробираясь в столовую во время, гарантировавшее его отсутствие. Потом как-то успокоилась, решив, что просто глупость и малодушие с ее стороны скрываться, появилась за столом на ужине, приняла его приглашение прогуляться после него и объявила ему обо всем разом. По окончании ее довольно длинного монолога воцарилась минута молчания, а потом они оба стали смеяться, да не просто смеяться, а хохотать, пугая этим прогуливающуюся публику. Так началась их дружба, продолжившаяся… в Интернете после окончания отдыха.

Она не оставила своего любимого занятия комментировать творения авторов, привлекших ее внимание, но теперь глубже изучала работы творцов, имевших несчастье заинтересовать ее, и слегка пригасила колорит иронии, а заодно и напор этих комментариев.

Весело встретить Новый год!                                         

          Дети их «достали»! У трех подруг в  семьях творилось, бог знает что. Подрастающему поколению, их деткам, которым перевалило за двадцать, хотелось вольной жизни. Родителей же тяготили бесконечные вечеринки с большим количеством их гостей, громкой музыкой, хохотом, беготней по квартире и пустыми (с точки зрения предков) разговорами. После ночных пирушек детки сладко спали до полудня, не смотря на зачетную сессию, а мамашам после бессонной ночи приходилось убирать квартиры и  идти на работу.                                                                
Приближался Новый год. Противостояние отцы-дети  накаляло обстановку, а тридцать первого декабря, с раннего утра (что само по себе было необычно),  в каждой из семей дети начали задавать вопрос: «Не хотят ли родители весело встретить Новый год на даче?» -  и далее обещали обеспечить салатами и шампанским. Во второй половине дня этот же вопрос  с заманчивыми предложениями стал задаваться с интервалом в полчаса. Около пяти часов вечера не выдержала первая мамаша, позвонила одной из подруг и стала уговаривать ее действительно поехать на дачу подальше от этого кошмара и даже обещала запечь осетра. В это время в одной из квартир молодежь активно строгала салаты, а на обеденном столе, в сторонке, стояла большая кастрюля с салатом «оливье» - для отъезжающих, то есть родителей практически уже проводили восвояси. Оставалось уговорить третью подругу, без которой отъезд не мог состояться, так как  дача была ее, и у нее же был муж, который водил машину. Муж был добродушным и покладистым человеком…, до определенной степени, как оказалось впоследствии.
Во всей этой кутерьме  и схватке за «место под солнцем» никому не пришло в голову поинтересоваться температурой за окном. Ну, зима и зима, в Москве не бывает суровых зим. Загрузив в машину пожитки и сумки с провиантом, тронулись в путь. В салоне машины все уныло молчали, пахло солеными огурцами и рыбой. Было холодно, поэтому предложение: согреться изнутри, было воспринято с энтузиазмом. Порывшись в пакетах, добыли бутылку коньяка и пирожки, а из перчаточницы – пластиковые стаканчики. Разлили на троих, молча, выпили и тут же налили еще по одной. Водителю, обделенному напитком, вручили пирожок. Мамашам хотелось «пройтись» по поступкам своих детей, но все сдерживались. В машине слегка потеплело, налили по русскому обычаю по третьей, и жизнь стала налаживаться. Еще через некоторое время, им начало казаться, что они сами приняли решение о поездке и стали обсуждать план действий по приезде на место.       Дорога была дальней, за два часа пути настроение у подруг значительно улучшилось, количество напитка – уменьшилось. Наконец прибыли на место, дороги на дачных участках были расчищены, что их порадовало. Термометр, прикрепленный на балке дачного крыльца, показывал минус двадцать восемь градусов, что их очень удивило, но, смеясь, они похвалили себя за героизм. Промерзший дом встретил их тишиной и отсутствием дров. Растопив хворостом печку на кухне, впрок    подогрелись оставшимся напитком и принялись за дела. До наступления Нового года оставалось два часа.
Пилить старые доски на дрова досталось двум подругам, знавшим этот процесс только теоретически,  поэтому каждая из них по очереди отлетала к стене веранды, когда пила, изгибаясь от их натиска, застревала в древесине. Третья кашеварила на кухне, а муж ходил от одного объекта к другому, подкреплялся едой, выпивал по рюмочке, закусывал и безжалостно критиковал всех троих, обзывая неумехами. Добрый дом согревался быстро, к двенадцати часам уже можно было снять куртки и шапки. Все было готово: дрова, еда, стол был накрыт и сервирован, настроение отличное. Украсив себя мишурой и включив магнитофон, расселись за столом.  По часам на сотовых телефонах налили шампанское в бокалы, подняли, чокнулись. Осетр прошел на ура, гремела музыка, распаковывались подарки. У каждого на голове сверкала мишура, и все дудели в бумажные рожки -  то ли китайский, то ли японский атрибут наступившего года. Хохотали, танцевали. Словом веселились от души, ни разу не вспомнив о своих отпрысках, и только одна из них, путаясь в валенках, периодически вздыхала о новых туфлях, купленных ею за сумасшедшие деньги к Новому году.
К утру дом поостыл, поэтому после утреннего чаепития отправились бригадой на пилку дров. Первый день нового года сиял: на голубом бездонном небе не было ни облачках, снег искрился, вкусно пахло сосновой хвоей и, почувствовав жильцов, слетелось множество юрких синиц. Забыв о дровах, девицы кинулись мастерить кормушки из пустых пластиковых бутылок, пробираясь по сугробам в саду, цепляли их на деревья, толкали друг друга и барахтались в снегу, а потом улеглись на снег ромашкой, голова к голове, и смотрели в небо абсолютно счастливые. Но тут вышел хозяин и быстро расставил всех по рабочим местам, ехидно напомнив, что мороз отступил не на много, а в доме не топлено. С тоской во взоре двое, теперь уже имевшие некоторый опыт, взялись за пилу, третья подтаскивала коряги и старые доски. Опыт-то был, но умения практически не прибавилось, пила по-прежнему визжала, застревая  и изгибаясь змеей. Только теперь девчонки поочередно валились в снег, не удержавшись за ручку инструмента, две другие тут же наваливались сверху и запихивали друг другу снег куда попало. Поэтому через час-полтора появилась жалкая кучка, не имеющих эстетичного вида, дров. Хмурый муж, выйдя на крыльцо, поинтересовался, когда же будет обед, а время приближалось к полудню, и получив игривый ответ: «Когда дров наготовим!»- тяжело вздохнул, пошел в гараж, чем-то там погремел и вышел оттуда с железякой. «Сейчас бить будет», -хихикнули подруги, но он подошел к козлам, одной рукой легко водрузил на них огромную доску и через пару минут «навжикал» целую кучу дров. Оторопев, подруги замерли, но потом, не сговариваясь, кинулись на мучителя и,  с трудом сдвинув его с места, завалили в сугроб, засыпав снегом и надавав по дороге тумаков. Отбиваясь от них и отплевываясь от снега, тот с передышками говорил: « Но вы же хотели…  Хотели… весело встретить Новый год! Ну, весело же?!» Подруги подхватили поленья и отправились в дом растапливать печки, оставив мужику мужицкое дело. Через полчаса жарко топилась печь, от камина волнами расходилось тепло, и стол был опять накрыт белой скатертью и уставлен праздничными блюдами.                               
 К обеду следующего дня, посвежевшие и веселые, они вернулись домой, встретили их горы немытой посуды и заспанные вялые лица детей. Мамаши, посмеиваясь и рассказывая о дачных приключениях, быстренько навели порядок. Дети ходили по дому за ними хвостиками, слушая, и в глазах у них были сожаления и зависть.
Поздно вечером подруги перезванивались,  и каждая изрекла фразу, резюмирующую события. Одна сказала: «Не противься судьбе!», вторая: «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь!», третья же ностальгически с придыханием: «Да…».

Остановись, мгновенье!

Как разнообразны и непредсказуемы чувства: симпатия, увлечение, любовь... Они приходят и уходят совершенно неожиданно, не выбирая времени и места, иногда задерживаются – и успеваешь осмыслить их, а бывает, длятся буквально мгновение, но помнишь о них – в недоумении – всю жизнь. Эти события, встречи, происшествия врываются в мерное течение жизни, либо вырывают нас из него, либо так переворачивают, перекручивают, что спаси господи...

...Наконец ее жизнь как-то наладилась: интересная, просто отличная работа, хорошее настроение, стабильное состояние души. Слишком беспокойным был предыдущий период, и нынешний уклад не казался ей скучным: трудовые будни, много поездок, встречи с подругами, отдых в заранее намеченных местах в запланированное время – все размеренно и надежно.

Она везла группу туристов в двухдневную поездку в Волгоград. Обычная суматоха регистрации и посадки в самолет наконец закончилась. Как хорошая мамочка, еще раз проверила все ли в порядке у ее подопечных, и пристроилась на свободное место. Можно было передохнуть до конца полета. Отметила, что рядом садится молодой мужчина, это не вызвало у неё интереса, потому, прикрыв глаза, настроилась на отдых.

Однако, он заговорил  с ней: обычные вопросы – куда, зачем. С трудом и большой неохотой она вынырнула из полузабытья и, стесняясь, стала отвечать. Где-то на четвертом или пятом вопросе в ужасе замерла, лихорадочно вспоминая, во что одета – женщина в ней наконец стала просыпаться. С одеждой было все в порядке: недавно в одной из поездок купила себе черный в мелкий цветочек ситцевый сарафан а-ля «фолк», который был очень к лицу. К тому же была любительницей всяческих цепочек, медалек и браслетиков, которые и в этот день мило позвякивали на запястьях и шее при ходьбе и отвлекали от грустных мыслей. Словом, беседа продолжилась, хоть и без особого оживления. Выяснилось, что попутчик летит в Волгоград в командировку, работой вполне доволен, окончил МГИМО. Про себя отметила с одобрением, что образование никак не повлияло на его манеру поведения, никакого снобизма и «звездности» не было, а она по работе повидала таких немало: приятный деликатный человек. Лишь однажды у нее сработал инстинкт самосохранения, когда тот спросил, ждут ли ее дома. «А-аа, – подумала она, – прощупывает почву», и уклончиво ответила, что не очень.

Никакого особого интереса к собеседнику или влечения не возникло – обычный разговор двух попутчиков. Лишь позже, вспоминая об этой встрече, поняла, что ей было тепло и комфортно рядом. К концу полета тот неожиданно спросил, каталась ли она на лодке по Волге. Она – обалдела – вот самое верное определение того, что почувствовала, – и, онемев, уставилась на него. Ведь всю свою жизнь, тайно и явно, мечтала об этом – прокатиться на лодке, но этого не случилось, хотя каникулы и отпуск часто проводила на Волге. Его вопрос попал, что называется, в десятку. Детское, щенячье чувство радости и восторга охватило ее, и, ничуть не сомневаясь, согласилась поплавать. Они договорились о времени и месте встречи.

Полет закончился, она собрала своих туристов и вышла из самолета. Однако на летном поле он догнал ее и сказал, что пока не знает, как пойдут его дела, и предложил на всякий случай повторить попытку встречи через час после намеченного времени. Немного подумав, назначил еще один срок встречи с часовой задержкой. «О! Да это серьезно! Свидание обещает быть долгим», – усмехнулась про себя и согласно кивнула, так как уже было не до разговоров – началась работа.

Потом заселяла туристов в гостиницу, проводила запрограммированные экскурсии по городу, но время от времени с некоторым удивлением вспоминала о встрече и его предложении. «Ничего особенного во мне нет, звезда во лбу не горит. Значит, я ему действительно понравилась», – так думала она о себе. Ну а самой ей нравилось то, что в нем не чувствовался опыт и отработанная схема поведения командировочного ловеласа.

На следующее утро поднялась в ожидании встречи, в отличном радостном настроении. День пролетел как один миг, к тому же не было никаких осложнений и проблем с программой и самими туристами. Отпустив их на волю – самостоятельно осматривать героический город или мотаться по магазинам, помчалась в гостиницу приводить себя в порядок. День был жаркий, поэтому перво-наперво понежилась под душем, затем обновила макияж и подобрала наряд, сделать это было довольно сложно при обычном минимуме одежды, который брала с собой в поездки. Но постаралась, повесила еще одно монисто на шею и осталась довольна.

Место свидания было неподалеку от гостиницы, она пришла вовремя, но через десять-пятнадцать минут поняла, что встреча откладывается. Ничуть не огорченная, отправилась в свой номер, радуясь возможности передохнуть после рабочего дня. Через час вновь была на месте – отдохнувшая и посвежевшая. И в этот назначенный срок все повторилось – он не пришел. Немного озадаченная, решила побродить по парку возле гостиницы, ведь впереди был еще один час до предполагаемой встречи. В назначенное время была на месте, но берег реки был пуст.

Это страшно разозлило: чужой человек нежданно-негаданно вторгся в мечты, порадовал, пообещал, а потом забрал их и, можно сказать, уничтожил. Она никак не могла понять, что это – стечение обстоятельств или простой обман. Навыков или опыта такого рода общения у нее практически не было, но надежда, как говорится, умирает последней, к тому же вспомнила, как в заграничных фильмах в подобных обстоятельствах у портье справляются об оставленных сообщениях. Слава богу, они поселились в одной гостинице. Но на свой запрос получила отрицательный ответ, однако, все еще сомневалась: действительно ли не было сообщения или такого рода услуга просто еще не привилась в этом городе?

Вечер прошел в сумеречном настроении, не то чтобы слишком огорчилась или расстроилась, скорее, какая-то опустошенность – ни желаний, ни мыслей. Следующий день был заполнен обычными туристическими делами и хлопотами, особых трудностей с группой не было, поэтому садилась в самолет вполне довольная поездкой.

Дальше жизнь пошла по накатанной колее, но время от времени с некоторым сожалением вспоминала о поманившей возможности. Одно мгновение ее жизни пришло... и исчезло.

...Столько лет минуло, столько воды утекло,​ и она совсем забыла тот давний эпизод, отнеся его к обычным, ничего не значащим событиям. Однако...

У каждого рано или поздно случаются периоды в жизни, когда «свет не мил», когда «тошно», когда душа «плачет и страдает» и кажется, что нет выхода, и никогда не кончится этот ужас и кошмар. Вот и ее настигла волна неудач, разочарований и душевных мук. Тяжелая жизненная ситуация – вот как это можно было назвать, хотя, конечно, бывает и похуже. Тогдашний дружок ее был просто мерзавцем, умом она это понимала, но биохимия организма крепко привязала ее к нему, и она терпела муки, и моральные, и физические. Дома тоже было несладко – родители просто вгрызались в нее с какой-то особенной злобой и несправедливостью. Чтобы освободиться хотя бы от одной проблемы, периодически сбегала из дома и жила у кого-нибудь из подруг. Когда всё немного успокаивалось – возвращалась, но через некоторое время все начиналось сначала. Хотя, где начало у круга? – а она ходила по кругу и никак не могла из него вырваться.

Спасала работа. Среди ее коллег было довольно много подобных ей, со своими «обстоятельствами», ведь каждый несчастен по-своему. В небольших перерывах, когда вместе собирались коллеги, заходили разговоры о проблемах – извечное, обкатанное жизнью стремление поделиться бедой – ведь ее станет хотя бы в два раза меньше... Она слушала, «примеряла» на себя те или иные события и поступки приятельниц, но сама никогда не делилась своими проблемами, так как, к сожалению, не могла никому, даже близким подругам, рассказать о кошмаре ее жизни. Она была одинока в своей беде, и от этого было ещё тяжелее.

Один из таких разговоров произошел как-то и был особенно интересным. Поджидая свои группы, переводчицы сидели на открытой антресоли второго этажа гостиницы «Интурист» и делились житейским. Невероятные ситуации жизни одной из коллег, ее жесткость и напористость в стремлении добиваться своего поражали, заставляли полностью забыть о себе – болит, не болит... Оставшись, когда все разбежались, с ней наедине, она была готова поделиться своими невзгодами и даже начала понемногу «раскрываться» – то ли время пришло, то ли взаимопроникновение интересов вызвало доверие и надежду получить совет, которым обязательно воспользуешься. Они были так поглощены беседой, что ничего не слышали и не видели вокруг, будто сидели здесь одни. А в это время, напротив, за стеклянной стеной ресторана, шел прием. Сидя за столиками, официально одетые люди обсуждали свои дела.

Неожиданно она увидела прямо перед собой мужчину, немного старше ее, который обращался к ней, и, похоже, не в первый раз. Она с трудом вернулась к реальности, хотя все еще никак не могла понять, что ему от нее надо. Коллега куда-то мгновенно испарилась, и ей поневоле пришлось вникать в то, что ей говорят. Услышанное привело ее в замешательство, поскольку никак не могла поверить, что говорят ей и о ней. Он просил уделить ему несколько минут для разговора; что уже больше часа наблюдает за ней, и она ему очень понравилась. Скорее из чувства деликатности, чем из интереса, боясь обидеть человека, нарушившего все условности и прямо подошедшего к ней с такой личной темой, она, молча, пригласила его присесть. И тут предыдущая женская беседа как бы продолжилась другой – не менее занятной.

Он назвал себя (она долго еще будет помнить его имя), сказал, что в семейной жизни его постигла неудача, что здесь он по служебным делам, что случайно бросил взгляд через стекло, увидел ее и уже не мог оторваться. Он не слышал, о чем шел разговор, но ее мимика и жесты, а особенно глаза приковали его, и он решил подойти и поговорить.

В голове ее все смешалось: она была поражена такой откровенностью чужого человека, но не могла довериться ему – измученная другим, не верила этому, и еще совсем некстати вспомнила о не состоявшемся когда-то катании на лодке.

Все больше ожесточаясь, воспринимая события как еще одну напасть, она почти не говорила и, когда он попросил номер ее телефона, резко отказала ему. Она видела, как он расстроился, но не могла перебороть в себе эту совсем не свойственную ей жесткость. Неосознанно она отвечала на причиненную ей когда-то боль – не тому, а другому человеку, который не только не имел никакого отношения к ее душевным мукам, но даже и не подозревал о них.

Он продолжал мужественно сражаться за ее внимание и предложил ей свой телефон, и тут – боль, обида за испытываемые муки и терзания – довершили ее протест. Почти со слезами на глазах, как маленький ребенок, грубый и невоспитанный, она ответила, что не позвонит... Всё.

Он вернулся за стекло к своим обязанностям, а она пошла вниз по лестнице – к своим. Не успела она спуститься до конца лестничного пролета, как ее охватило сожаление и чувство огромной потери. «Что я натворила?» – думала она, но дело было сделано, и в силу своего характера ничего изменить уже не могла.

Как ни странно, но вскоре после этой короткой встречи, после неожиданного и откровенно проявленного к ней интереса незнакомца началось ее возрождение к прежней налаженной жизни, и она с благодарностью вспоминала о нем.