Форум

Как в Коломне родились два эссе

Красивый старинный город Коломна. Июнь 2013 года. Мы с семьёй недавно переехали сюда на жительство.
В один из тёплых вечеров я, как обычно, сидел за компьютером и работал. Моя супруга Анастасия Александровна уютно расположилась в зале и перечитывала собрание сочинений Антона Павловича Чехова. В какой-то момент она подошла ко мне с открытой книгой и, ткнув пальцем в текст, сказала: «Прочитай вот этот абзац».
Я заинтересованно переключился на книгу:
«Гости сняли калоши и вошли в тёмный зал. Хозяин чиркнул спичкой, навонял серой и осветил стены, украшенные премиями «Нивы», видами Венеции и портретами писателя Лажечникова и какого-то генерала с очень удивлёнными глазами», – гласил текст.
– Интересно-интересно, – воскликнул я, одновременно разыскивая в книге название рассказа. – Лажечников… Иван Иванович… Великий романист времён Пушкина, прославивший Коломну…
Нашёл. Название – «Невидимые миру слёзы».
С этого момента мне стало интересно, а отражён ли этот с первого взгляда незначительный эпизод в трудах современных коломенских авторов, ведь творчество и биографию Ивана Ивановича Лажечникова коломенцы знают неплохо, стараются освещать и гордятся знаменитым земляком.
К сожалению, никаких упоминаний о том, что Чехов в своём рассказе вспомнил славного коломенца (пусть даже и просто его портрет) я не нашёл. Это не сильно меня расстроило, так как я думал, что, возможно, этот эпизод просто ускользнул от глаз современников-писателей из Коломны, и этот недогляд не сложно исправить. А исправить его, мне казалось, необходимо, тем более что спустя некоторое время я нашёл ещё один рассказ Антона Павловича с упоминанием портрета Лажечникова – «Неудача». А это было уже не случайным совпадением героя портрета, а осмысленной автором деталью рассказов.
Как же я был разочарован, когда некоторые ведущие писатели Коломны (опустим их имена) ни на каплю не заинтересовались этой информацией, которую я с удовольствием выдал им. Наверное, сбывшиеся их серьёзные труды были намного выше мелочи, которую я предлагал им осветить в небольшом эссе.
С того момента я всё же не оставил мысли сообщить об этой «мелочи» читателю, в первую оче- редь – коломенскому читателю. Но специфика моей работы отодвинула это желание на некоторый (мне казалось, неопределённый) срок.

Прошёл год. За это время мне посчастливилось познакомиться и сдружиться с другими талантами литературной Коломны. И вот час икс настал. Всё произошло спонтанно и легко.
Ежемесячно небольшая группа коломенских писателей, прихватив и меня, ездила в соседний город Воскресенск на заседания местного литобъединения им. И. И. Лажечникова. Руководитель Воскресенского ЛИТО Леонид Анфиногенович Дудин прекрасно поставил проведение этих заседаний, и поэтому коломенские писатели с удовольствием посещали данные мероприятия и старались их не пропускать.
И вот однажды по дороге в Воскресенск, в разговоре с Галиной Валентиновной Самусенко (коломчанкой, поэтом, прозаиком), я озвучил описанный выше факт упоминания портрета Лажечникова в рассказах А. П. Чехова. К моей радости, это, так же, как и меня в своё время, заинтересовало собеседника. В итоге, ссылаясь на нехватку времени, я попросил Галину написать о своих размышлениях на данную тему.

Некоторое время спустя мы вновь ехали в Воскресенск и уже с удовольствием читали распечатанное на листах эссе. Потом обсуждали его, спорили, с чем-то не соглашались, но всё же радовались рождению нового интересного произведения. 
В этот раз в делегации коломенцев оказался и талантливый прозаик, эссеист Сергей Владимирович Калабухин. В тот же день на обратном пути последним из всех писателей я завозил на машине домой именно его. Мы продолжали обсуждать эссе Галины. Сергей, опять же к моей радости, тоже заинтересовался «вопросом портретов» и высказал много мыслей и дополнений, которые, как мне показалось, терять было нельзя.
– А напишите-ка, Сергей Владимирович, и Вы статейку или эссе по этой теме, – предложил я, предвкушая рождение нового, такого же, как и у Галины Самусенко, интересного произведения…

И вот сейчас мне приятно представить читателю два прекрасных эссе, написанных коломенскими писателями Галиной Самусенко и Сергеем Калабухиным о «незначительной» значимой «мелочи» – упоминании Чеховым имени прославленного коломенца Ивана Ивановича Лажечникова.
15-16.11.2014 г. Коломна

Галина Самусенко
РАЗМЫШЛЕНИЕ О ПОРТРЕТЕ
Моему другу Денису Минаеву...

Сразу хочу предупредить тебя, уважаемый читатель, что строчки, которые ты читаешь в этот момент, ни в коей мере не претендуют на какую-либо научность и не являются, упаси Господи, никаким литературным изысканием. Это всего лишь небольшое размышление на тему двух рассказов Чехова.
Есть у Антона Павловича два коротеньких рассказика, написанные в разные годы, но тем не менее, соединённые одной маленькой деталью, а именно – упоминанием портрета моего знаменитого земляка Ивана Ивановича Лажечникова. Почему Антон Павлович вставил эту деталь в свои рассказы, и почему портрет именно Ивана Ивановича Лажечникова, а не какого-нибудь другого известного писателя упоминается в них? 
Так давай, друг мой читатель, поразмышляем с тобой на эту тему.
Вот эти два рассказа: «Невидимые миру слёзы», написанный Чеховым в 1884 году и впервые опубликованный 25 августа 1884 года в №34 журнала «Осколки», и «Неудача», написанный в 1886 году и впервые опубликованный 11 января 1886 года в №2 того же журнала под названием «Сорвалось!»
Как известно, Антон Павлович Чехов был большим мастером конструирования комических ситуаций. Благодаря этому его рассказы просто искрятся юмором, и, читая их, совершенно невозможно удержаться от смеха. Достигал он комического эффекта самыми разнообразными приёмами, мы не будем рассматривать их все, они много раз описывались специалистами, остановимся только на тех, которые имеют непосредственное отношение к теме нашего размышления.
Итак, открываем рассказ «Неудача»: молодой учитель объясняется в любви девушке, в этот момент её родители, подслушивающие под дверью и мечтающие поскорее сбыть своё чадо с рук долой, врываются в комнату с образом в руках, чтобы благословить молодых. Бедный молодой человек понимает, что он погиб. Но, на его счастье, мамаша впопыхах схватила со стены вместо иконы портрет писателя Лажечникова. Родители стоят сконфуженные, учитель бежит. 
Смешно? Очень. В чём же комичность ситуации? Как раз – в этом перепутывании. Но как можно перепутать портрет с образом? Нет, конечно, если бы действие происходило в двадцатом веке, этому можно было не удивляться – на стенах квартир советских интеллигентов висели картины с иконами вперемежку, но представить себе, что в девятнадцатом веке в мещанском или купеческом доме светские портреты находились рядом с иконами, просто невозможно. В этом рассказе Чехов являет себя мастером создания правдоподобных ситуаций, заметь, читатель – правдоподобных, а не правдивых. И в этом ему помогает портрет Ивана Ивановича Лажечникова, помещённый фантазией писателя в совершенно неподходящее для него место.
А вот и второй рассказ – «Невидимые миру слёзы». «...Гости сняли калоши и вошли в тёмный зал. Хозяин чиркнул спичкой, навонял серой и осветил стены, украшенные премиями «Нивы», видами Венеции и портретами писателя Лажечникова и какого-то генерала с очень удивлёнными глазами». И снова в описании интерьера зала присутствует портрет писателя Лажечникова, причём наряду с репродукциями, видами Венеции и портретом безымянного, зато с удивлёнными глазами, генерала.
А затем подвыпившие гости в ожидании позднего ужина, глядя на портреты, заводят разговор: «Гости стояли перед изображением генерала, глядели на его удивлённые глаза и решали вопрос: кто старше – генерал или писатель Лажечников? Двоеточиев держал сторону Лажечникова, напирая на бессмертие, Пружинский же говорил:
– Писатель-то он, положим, хороший, спору нет... и смешно пишет и жалостно, а отправь-ка его на войну, так он там и с ротой не справится; а генералу хоть целый корпус давай, так ничего...»
Абсолютно бессмысленный разговор, пьяный бред, а как смешно... И здесь, и в первом отрывке Чехов применяет приём соединения несоединяемого, или смешения разнородных признаков – портрет какого-то генерала с очень удивлёнными глазами или рассуждение о старшинстве – один напирает на бессмертие, а второй – на умение командовать. В результате получается очень комично.
И снова портрет Ивана Ивановича Лажечникова помогает автору создать комическую ситуацию в рассказе.
Так почему же всё-таки Чехов вставил в свои рассказы портрет именно Ивана Ивановича Лажечникова, а не какого-то другого известного или знаменитого писателя? 
Да потому, что в те годы имя «русского Вальтера Скотта» гремело по всей России, и было у всех на слуху, его знали и в столицах, и в захолустье, романами Лажечникова зачитывались, и не одна столичная или уездная барышня проливала горькие слёзы над трагической историей любви Волынского и Мариорицы. 
Знаменитый критик Виссарион Григорьевич Белинский высоко ценил дарование Лажечникова. После выхода романа «Ледяной дом» он назвал автора «лучшим русским романистом». Александр Сергеевич Пушкин в своём письме к Ивану Ивановичу от третьего ноября 1835 года пишет: «…многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Когда в 1858 году в Россию приехал Александр Дюма, он перевёл на французский язык, кроме стихов некоторых русских поэтов, и «Ледяной дом» Лажечникова. Известный литературовед-пушкинист Борис Львович Модзалевский в своей работе «Пушкин и Лажечников», опубликованной в 1925 году, писал: «Лажечников должен считаться родоначальником русского исторического романа; в этом отношении он занимает почётное место в истории нашей словесности, и имя его может быть поставлено наряду с Пушкиным, если последнего считать родоначальником нашего художественного романа. Успех в современном ему образованном обществе романы Лажечникова имели чрезвычайный, по выражению одного критика – жгучий, – и похвала Пушкина, высказанная по адресу романов Лажечникова, не фраза; их долго читали и перечитывали с наслаждением; поэтому прав был Лонгинов (известный библиограф), когда говорил, что имя Лажечникова «не умрёт в летописях нашей литературы, в которые навсегда занесены: «Последний Новик», «Ледяной Дом» и «Басурман»». 
И неудивительно, что имя генерала на портрете в квартире Ребротёсовых никто не знает, а то, что портрет именно писателя Лажечникова, ни у кого не вызывает сомнения. 
Наконец, именно в 1884 году сочинения Ивана Ивановича Лажечникова были переизданы в очередной раз.
Но, наверное, утомила я тебя, мой читатель, своими рассуждениями. Давай-ка лучше перечитаем ещё раз рассказы Антона Павловича Чехова да посмеёмся вместе с ним над незадачливыми его героями.
А что касается моего земляка Ивана Ивановича Лажечникова, то я горжусь тем, что не только жизнь свою положил он на алтарь Просвещения, но и после смерти литературными трудами своими и чеховскими рассказами, пусть даже в образе своего портрета, продолжает служить Её Величеству Русской Литературе.
05.11.2014 г. Коломна


Сергей Калабухин
Портрет Лажечникова

Мы перестали вешать на стены портреты. Смотришь старые советские фильмы, читаешь книги тех времён – на стенах комнат обязательно висят семейные фотографии, портреты вождей и писателей, почётные грамоты, репродукции картин. Позднее их сменили фотографии кинозвёзд и постеры рок-групп. Сейчас исчезают со стен квартир не только портреты классиков литературы и фотографии предков. Сами стены уже не видны за коврами, «стенками», шкафами и прочей мебелью. Только за стёклами книжных полок можно увидеть небольшие фотографии Сергея Есенина, Владимира Высоцкого или ещё какой знаменитости. А когда интернет-библиотеки и электронные книги окончательно вытеснят бумажные издания, портреты поэтов и писателей исчезнут и с этих «витрин». Видимо, последним их прибежищем останутся стены музеев, немногих оставшихся библиотек и школьных классов литературы. Наши потомки перестанут узнавать писателей в лицо, даже классиков, так как их портреты не будут ежедневно попадаться им на глаза. И люди станут чуточку беднее в культурном плане, чем их «тёмные» предки. Мы сами уже стали беднее! Сейчас объясню, почему я так думаю. 
Возьмём, к примеру, Антона Павловича Чехова, творчество которого некоторые исследователи называют энциклопедией русской жизни. Чехов проехал всю Россию из конца в конец, аж до самого Сахалина, побывал во многих мужицких избах, мещанских домах и дворянских усадьбах. И что интересно – на стенах везде висели не только иконы, но и портреты царей, генералов, общественных деятелей и известных писателей! И, конечно, мы вправе предположить, что и у самого Чехова дома тоже висели на стене чьи-нибудь портреты. С большой долей вероятности я даже могу назвать имя Ивана Ивановича Лажечникова, моего земляка, коломенца, первого российского романиста, которого современники называли «русским Вальтером Скоттом». Откуда у меня такая уверенность? Представьте себя на месте Чехова: вы пишете рассказ, в котором по сюжету присутствует висящий на стене портрет писателя. Будете ломать голову, чьё имя назвать, или просто бросите взгляд на стены собственной комнаты? Если перед вами портрет Александра Пушкина, вряд ли вы напишете о Михаиле Лермонтове. Да, это – всего лишь предположение. Но есть и материальное доказательство. Вот отрывок из путевых заметок Чехова «Из Сибири»: 
«Часов в пять утра, после морозной ночи и утомительной езды, я сижу в избе вольного ямщика, в горнице, и пью чай…
От образа в углу тянутся по обе стороны лубочные картины; тут портрет государя, непременно в нескольких экземплярах, Георгий Победоносец, «Европейские государи», среди которых очутился почему-то и шах персидский, затем изображения святых с латинскими и немецкими подписями, поясной портрет Баттенберга, Скобелева, опять святые…» 
А вот описание комнаты трактира, предназначенной для проезжающих, в рассказе Чехова «На пути»:
«…над столом, кладя красное пятно на образ Георгия Победоносца, теплилась лампадка. Соблюдая самую строгую и осторожную постепенность в переходе от божественного к светскому, от образа, по обе стороны угла, тянулся ряд лубочных картин. При тусклом свете огарка и красной лампадки картины представляли из себя одну сплошную полосу, покрытую чёрными кляксами… и можно было видеть, как над головой спавшего мужчины вырастали то старец Серафим, то шах Наср-Эддин, то жирный коричневый младенец, таращивший глаза и шептавший что-то на ухо девице с необыкновенно тупым и равнодушным лицом...»
Как видим, Чехов в рассказе почти с документальной точностью описывает реальную обстановку комнаты для проезжающих. Образы святых, картины, портреты. 
Вот ещё один отрывок. Рассказ Чехова «Мужики»: 
«В избе было чисто, все стены пестрели от картин, вырезанных из журналов, и на самом видном месте около икон висел портрет Баттенберга, бывшего болгарского князя».
Тут стена тоже пестрит от икон и картин. Чехов увидел в реальной жизни на стене в мужицкой избе среди прочих портрет Баттенберга и вставил его в рассказ. Не стал заменять болгарского князя русским. 
А портрет Ивана Ивановича Лажечникова упоминается по крайней мере в двух рассказах Чехова! Не думаю, что это случайное совпадение. Следовательно, этот портрет либо неоднократно встречался писателю в чужих домах, либо висел в его собственной комнате, а может, было и то и другое.

Рассмотрим эти рассказы. Первый из них называется «Неудача». Сюжет его прост: Илья Сергеич Пеплов и жена его Клеопатра Петровна, стоя за дверью, подслушивают разговор своей дочери Наташеньки и учителя уездного училища Щупкина. Они ждут благоприятного момента, чтобы ворваться в комнату с иконой в руках и тем самым заставить Щупкина жениться на Наташеньке. Ведь после благословения образом потенциальный жених не сможет отвертеться от свадьбы. И вот такой момент наступает – Щупкин добивается у Наташеньки разрешения поцеловать ей ручку. Далее происходит следующее: 
«И, не медля ни секунды, Пеплов распахнул дверь.
– Дети... – забормотал он, воздевая руки и слезливо мигая глазами. – Господь вас благословит, дети мои... Живите... плодитесь... размножайтесь...
– И... и я благословляю... – проговорила мамаша, плача от счастья. – Будьте счастливы, дорогие! О, вы отнимаете у меня единственное сокровище! – обратилась она к Щупкину. – Любите же мою дочь, жалейте её...
Щупкин разинул рот от изумления и испуга. Приступ родителей был так внезапен и смел, что он не мог выговорить ни одного слова.
«Попался! Окрутили! – подумал он, млея от ужаса. – Крышка теперь тебе, брат! Не выскочишь!»
И он покорно подставил свою голову, как бы желая сказать: «Берите, я побеждён!»
– Бла... благословляю... – продолжал папаша и тоже заплакал. – Наташенька, дочь моя... становись рядом... Петровна, давай образ...
Но тут родитель вдруг перестал плакать, и лицо у него перекосило от гнева.
– Тумба! – сердито сказал он жене. – Голова твоя глупая! Да нешто это образ?
– Ах, батюшки-светы!
Что случилось? Учитель чистописания несмело поднял глаза и увидел, что он спасён: мамаша впопыхах сняла со стены вместо образа портрет писателя Лажечникова. Старик Пеплов и его супруга Клеопатра Петровна, с портретом в руках, стояли сконфуженные, не зная, что им делать и что говорить. Учитель чистописания воспользовался смятением и бежал».

Известный социолог, публицист и литературный критик Николай Константинович Михайловский в своей статье «Кое-что о г-не Чехове» писал:
«Сотни раз в наших юмористических газетах фигурировали родители, «накрывающие» таким способом жениха (способ этот эксплуатировался отчасти и гр. Толстым в «Войне и мире»: этим способом князь Василий Курагин преодолевает нерешительность Пьера Безухова). Но г-н Чехов ввёл в эту избитую тему новый, оригинальный, смехотворный эффект: портрет Лажечникова вместо образа. Эффект совершенно неправдоподобный, хотя бы уже потому, что образа у нас вешаются совсем не там, где может висеть портрет Лажечникова; но эта маленькая несообразность не только не мешает читателю смеяться, а ещё подбавляет весёлого настроения...»

Конечно, Николай Михайловский, как и все мы, судил в данном случае по себе и людям своего круга. В больших столичных домах комнат больше, и стены их гораздо обширнее. В них есть места, где можно отдельно разместить иконостас и картины. Не то что в мещанских квартирах захолустных уездных городов и, уж тем более, в крестьянских избах. В вышеприведённой цитате из путевых заметок Чехова прямо написано, что в комнате ямщика образы святых висели на стене вперемешку с портретами. Но даже если согласиться с Михайловским, то упрекать Чехова в недостоверности ситуации всё же не стоит. У анекдота и сатиры – своя специфика. Тут достоверность зачастую уступает место юмору. Можно вспомнить, например, миниатюру Михаила Зощенко «Доброе утро», вошедшую в репертуар Аркадия Райкина. В ней изображён начальник, воюющий с утренними опозданиями на работу сотрудников учреждения. Причём оказывается, что сам этот начальник, боясь опоздать, в спешке пришёл на работу в пиджаке и туфлях жены! Всем нам понятно, что спутать мужские вещи с женскими практически невозможно, но публика в зале «не замечает» подобную несуразность и весело хохочет над недотёпой-начальником, блистательно сыгранным Аркадием Райкиным.

Второй рассказ Чехова, в котором фигурирует портрет Лажечникова, называется «Невидимые миру слёзы». Сюжет его в данном случае не важен. Сразу перейду к интересующей меня теме – портрету Лажечникова. Итак, дело происходит, как пишет Чехов, «в нашем вонючем Червянске», то есть – в глубоком захолустье. Поздно ночью из местного клуба выходит подвыпившая компания, состоящая из местного воинского начальника подполковника Ребротёсова, инспектора духовного училища Двоеточиева и помощника исправника Пружина-Пружинского. Как это часто у нас бывает, друзьям «не хватило», а все соответствующие заведения давно закрыты. И вот подполковник приглашает всех к себе, чтобы ещё немного выпить и закусить из его домашних запасов.
«Гости сняли калоши и вошли в тёмный зал. Хозяин чиркнул спичкой, навонял серой и осветил стены, украшенные премиями «Нивы», видами Венеции и портретами писателя Лажечникова и какого-то генерала с очень удивлёнными глазами».
Икон, как видим, на данной стене нет, но и «соль» данного рассказа в ином. Пока Ребротёсов разбирался с недовольной поздним застольем женой, его друзья разглядывали портреты.
«Гости стояли перед изображением генерала, глядели на его удивлённые глаза и решали вопрос: кто старше – генерал или писатель Лажечников? Двоеточиев держал сторону Лажечникова, напирая на бессмертие, Пружинский же говорил:
– Писатель-то он, положим, хороший, спору нет... и смешно пишет и жалостно, а отправь-ка его на войну, так он там и с ротой не справится; а генералу хоть целый корпус давай, так ничего...»
Удивительно то, что в каком-то «вонючем Червянске» не только читали книги Ивана Лажечникова, но и сразу же узнали писателя по портрету! В отличие от генерала, чьего имени ни автор, ни персонажи рассказа ни разу не называют. И хоть генерал, конечно, лучше управится с ротой или корпусом, но вот бессмертие – отдано писателю Ивану Ивановичу Лажечникову! И мне тем более приятно, что имеющий мировое признание классик русской литературы Антон Павлович Чехов, очевидно, не только читал романы Лажечникова, но и признавал за ними литературное бессмертие! А ведь никто не мешал Чехову вместо Лажечникова назвать имя Пушкина, Лермонтова или Достоевского, портреты которых наверняка были более распространены и известны читателям того времени. 
Кроме упомянутых в рассказах портретов, есть ещё одна ниточка, связавшая Чехова с Лажечниковым. Сохранилось письмо Е. Ф. Висса, председателя правления Коломенской общественной библиотеки имени И. И. Лажечникова, и А. Хабарова, секретаря, от 23 декабря 1898 года к А. П. Чехову: 
«С января 1899 года открывается в г. Коломне общественная библиотека в память писателя И. И. Лажечникова, уроженца г. Коломны. Как большинство русских общественных библиотек, Коломенская учреждается исключительно на частные пожертвования <…> не найдёте ли Вы возможным в столь трудное для библиотеки время пожертвованием своих трудов помочь возникновению такого учреждения, которое по существу своему, с одной стороны, имеет важное просветительное значение, а с другой – является достойным памятником того работника на ниве русской литературы, с именем которого связано нарождающееся учреждение».
1 января 1899 года А. П. Чехов написал в письме к своему другу в Троицкие Борки (ныне: Луховицкий район, недалеко от Коломны) писателю Петру Алексеевичу Сергеенко: 
«…у меня нет ни одной книги, вместо книг посылаю записки. Получи и отправь в Коломенскую библиотеку, а книжку с автографом вышлю как-нибудь после». 
Упомянутые записки были адресованы в книжный магазин «Нового времени». К сожалению, сейчас ни одной книги с автографом Чехова в коломенских библиотеках нет.
Книги Ивана Лажечникова есть и на полках коломенских магазинов, и в библиотеках, но вот многие ли их читали? Все ли читатели узнают автора по портрету? А ведь речь не о каком-то «вонючем Червянске», а о родине писателя – подмосковной Коломне! Вот почему мне кажется, что исчезновение со стен портретов нас обедняет. Иконы во многих домах уже вновь заняли своё место в «красном» углу, может, и портреты когда-нибудь вернутся? Пусть в виде какого-нибудь суперсовременного 3D-панно, но всё же вернутся?

Коломна, ноябрь 2014 г.