Казалось, сколько ни бился Федор мыслью, а тщетны были его усилия, однако круг постепенно суживался и осталось в нем только два момента, когда что-либо могло к нему прицепиться: Лже-Арефий с его мальчиком-девицей и Саввовский монастырь. Отец Евфимий, безусловно, знал больше, чем сказал при прощании, но бесполезно было его просить, а вот Ферапонт вполне мог приосветить загадку.
– Ты уж прости, что я не принял тебя тогда, в первый раз, – вздохнул тот елейно, – и поблагодарил тебя не лично, а через отца духовника за освященные кадило и потир, что ты принес. Я боялся за тебя, хотел, чтобы ты как можно меньше провел у нас времени. Даже не посадил тебя трапезничать, лишь дал в дорогу продуктов. Тогда ты обиделся, я видел, но теперь понимаешь, надеюсь? Да все равно не помогло, к сожалению. Не уберег я тебя, либо ты сам себя не уберег. Как я понял, у тебя ко мне вопросы?
– Да, – кивнул Федор, – что со мной?
– Что с тобой? – пожал плечами Ферапонт. – Известное дело, привязалась к тебе нечистая сила. Но привязалась крепко, чем-то ты ее очень прогневал. Отец Евфимий прав, гнилые у нас места, гнилее некуда. Он-то, хитрец, у края обосновался, а я вот в самом что ни на есть пекле. И молитвы творим, и обеты налагаем на себя дополнительные, ничего не помогает. Хорошо, хоть замерло на мертвой точке дело: здесь, внутри, мы полные хозяева, но стоит за ворота выйти, там уже не наша власть. Лукавить не стану: мне ведь во многих палестинах-то бывать доводилось, почти всегда, когда в глуши какой обитель закладывается, встречается сопротивление. Но постепенно обычно оно сглаживается, с Божьей помощью преодолевается, а тут бесполезны любые усилия. Но и уйти нельзя, неужто уступить рогатому? Так вот и живем надеждою: когда-нибудь Господь утешит страдания наши и за долготерпение вознаградит.
– Но когда и как это могло произойти, – твердил Федор о своем в отчаянии, – и почему со мной именно?
– Не ты первый, не ты последний, почему бы и не с тобой? Ну а когда? – Ферапонт задумался. – Пока были с тобой реликвии святые, вряд ли, так что где-то на обратном пути от нас.
– Тогда, стало быть, когда я шел с Арефием?
– Нет, этого никак не могло быть, – покачал головой Ферапонт категорично. – Это уже было тебе искушение. Тут лучше меня никто не скажет: отца Арефия я хорошо знал, и он совершенно не похож на человека, о котором ты мне рассказывал только что. Мы с Арефием начинали, но куда мне до него. В жизни ни до того, ни после мне не доводилось встречать более праведного и преданного Христову делу инока. Он был воин, подвижник, а уж как он себя изводил веригами да постничеством! Такие люди только из житий нам известны. Как Симеон Столпник, например. Можно было бы предположить, конечно, что предстал он тебе в настоящем своем облике, а увидел его ты глазами лукавого, да только Арефий ведь умер. Сказывают, что отправился он с новым паломничеством в Святую Землю, да погиб в пути от рук басурман. Я не удивлюсь, если его канонизируют как святого рано или поздно. – Он помолчал, затем добавил в раздумье: – Только вот почему бес именно Арефием тебе прикинулся? Чтобы большее впечатление на тебя произвести?
Федор еще ниже склонил голову.
– Что же мне делать? – прошептал он измученно.
Ферапонт пожал плечами.
– Молиться. Когда-нибудь Господь да смилостивится. Да и убраться из здешних мест подальше. Вижу, вижу в тебе сейчас нечистого, с трудом сдерживаю, того и гляди вырвется и понесется вскачь по монастырю. Прости, но я ничем не могу тебе помочь, отрок, ступай с миром. И молись. Побольше молись!
2
Да, совет был неплохой, и самое простое и лучшее было бы ему, Федору, уйти навсегда отсюда. Но не мог он, бродил вокруг да около, будто незримыми цепями прикованный. Поселился в скиту и, вроде бы, все пошло у него, стали поговаривать о нем с благоговением, приходили к нему с недугами, горем, оставляли пищу. Потом вновь началась чертовщина.
Он забрался тогда в самую глушь, непроходимые болотные топи, сносил смиренно нескончаемые комариные укусы, вонь, холод, сырость, питался ягодами да кореньями. Звери лесные сделались как ручные и совсем не боялись его, белка даже бросалась в него орехами.
Теперь ничто не отвлекало его, и результат не замедлил сказаться: то, что так маяло его изнутри своей загадочностью, неразрешимостью, стало оформляться и выходить наружу. Пусть тенями, трудно различимыми силуэтами, но вполне конкретными образами. День и ночь в ту пору мелькали вокруг него бесенята, козлища, утопленники, упыри, но лишь набирались сил, присматривались, с какой стороны к нему подступиться.
Однако когда перешли в наступление, Федор достаточно уже приготовился, поняв главное: в его положении лучший способ бороться с нечистою – просто не замечать ее. Слепота и простодушие, без малейшего ропота сносил он все проделки и издевательства, пол его кельи кишел змеями и жабами, но Федор и это терпел, приучив себя не вздрагивать при их холодном прикосновении.
Нечистая неистовствовала в злобе, но ничего не могла поделать, однако и Федору жилось не сладко. Однажды явился ему бесенок и, уменьшившись до самых ничтожных размеров, стал нагло обгрызать черничные ягоды. Но Федор равнодушно щелчком смахнул его, словно какую-нибудь мошку и без брезгливости доел то, что после беса осталось. Это, видимо, доконало лукавого, он восстановился до обычного своего вида и стал внимательнейше смотреть на Федора, изучая его. Федор понял, что перед ним демонок чина высокого, но и тут не оплошал, двинулся прямо на окаянного, намереваясь пройти через него, как сквозь дымку. Бес не выдержал, отпрянул с ворчанием в сторону, затем и вовсе исчез, не стал дольше упорствовать.
3
Так продолжалось полгода, и не видно было конца противостоянию, когда еще издалека Федор увидел, как плетется к нему какая-то старуха. Федору не хотелось впускать ее в келью, и он вышел к ней навстречу. Что-то говорило ему, что на сей раз безмолвием ему не отделаться.
– Далеко же ты забрался, мил человек. Вот уж не рассчитывала кого-либо в здешних краях встретить.
Вблизи видно было, что бабушка не простая – чертова бабушка, была она совершенно голая, покрытая лишь складками кожи, волосами да наростами. Сгорбленная, поддерживаемая, казалось, только клюкой.
– Что же ты молчишь, сыночек?
– Черт тебе сыночек! – пробурчал Федор, осенив себя на всякий случай крестным знамением.
Однако старуха лишь усмехнулась его жесту. Нелегко было от нее отгородиться.
– Знаешь, я вот думаю: я ведь хозяйка здешних мест, не пора ли нам подружиться?
– Ишь ты, нашла друга, старая карга! Вельзевул тебе друг. – Федор намеренно решил отвечать грубостью.
– Что же ты все поминаешь-то Его? А на "старую каргу" я могу и обидеться.
– А что его поминать, коли сам бес передо мною? А карга, кто же ты есть, как не старая хрычовка?
Старуха покачала головой.
– Так-то ты встречаешь меня?
И исчезла.
Но когда Федор вернулся в келью, он с удивлением обнаружил, что старуха там уже, уселась преспокойненько прямо под образами и трет с наслаждением горб о стену.
– А у тебя ничего здесь, уютно, – хохотнула она, довольная ошарашенным видом Федора. – Нет ли у тебя еще баньки? Я бы с удовольствием попарилась. И чтобы ты спинку мне потер, веничком похлестал.
Банька была, действительно. Федор терпеть не мог нечистоплотности, и всяческих там "землеспальников" и "грязнышей" от души презирал.
– А пинка под зад не хочешь, старая кочережка? – Федор решил и дальше придерживаться раз избранной линии поведения.
Но "бабушка" только взвизгнула от удовольствия, нисколько не смутясь отпором инока.
– Что ты меня все старостью попрекаешь? Если дело лишь в возрасте, то так и быть, сброшу лет двадцать-тридцать, но неужто я тебе такая не мила?
Она внезапно встала, закружилась в пляске по келье, разом все за ней тотчас пришло в движение, загремело, засвистело вокруг, стали летать в воздухе огромные женские груди, взлохмаченные естества, слетелись будто со всего света ведьмы на метлах, стали совокупляться с повылезавшими изо всех щелей бесами. А старуха все приближалась и приближалась к Федору в безумном своем плясе, уже чувствовалось зловонное ее дыхание. Федор не удержался, его в конце концов вырвало и рвало до тех пор безудержно, пока в рвоте не появилась кровь.
Он открыл глаза, измученный, и обнаружил, что бесовщина поисчезала, а старуха, брезгливо отираясь от федоровой блевотины, внимательнейше в него вперилась, как в прошлый раз тот демонок.
Да, тут была сила не сравнить с его: рано или поздно ему несдобровать, что-то с ним содеют. И точно, уже в ближайшую ночь Федору приснилось, как парится он со старухой в бане, трет ей спину покорно, хлещет веником. Не так, так этак ведьма добилась своего, она даже потянулась к Федору с поцелуями, но тут он проснулся.
И решил больше не спать, доколе выдержит, творить молитвы. Однако сколько это могло продолжаться? Федор задумался. Что же делать? Убраться подобру-поздорову, как отец Ферапонт ему советовал? Федор давно уже понял, что самому ему из этого случая не выбраться, без помощи не обойтись. Но никто не хотел помочь ему. Бог молчал, хоть и внимательно выслушивал все молитвы федоровы, видимо, хотел проверить, как тот выдержит испытание. Евфимий тем помог, что выгнал его из монастыря, вот и Ферапонт совет дал вполне здравый и благожелательный. Дело за ним, за самим Федором? Но если бы он был в состоянии, сам-то! Впрочем... как же он мог забыть о Корниле? Вот кто нужен ему сейчас, просто необходим.
Федор приободрился, разом сбросил с себя состояние неуверенности, обреченности. И хоть темень была – глаз коли, не стал дожидаться рассвета, побросал пожитки в котомку и отправился в путь.
Корнил! Они очень дружны были в детстве, до тех пор, пока судьба их не разлучила. И увлечения друга тогда пугали и раздражали Федора: не в меру тот был, по его мнению, любопытен. Но сейчас без этих знаний никак было не выправиться. Ну а не поможет Корнил, так и зачем ему сюда возвращаться? Подальше, так подальше. Можно и в обитель какую попроситься, с братией все, чем одному, веселей.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 13.02.2014 10:11
Сообщение №: 21196 Оффлайн
– Каких же ты хочешь от меня советов? – После первой радости встречи, дружеских тумаков и объятий, словно ушат холодной воды подействовала на Корнила исповедь Федора. – Впрочем, кое в чем я тебе подсобить попытаюсь. Вот ты говорил, что Бог как бы отстранился от тебя, и имя Его не действует. Но это кощунство – на Господа так грешить, не приходило ли тебе в голову, что просто молитва твоя слабая? Ведь доказано уже, и не только преподобными, а и обыкновенными чернецами, что одной только молитвы Иисусовой достаточно человеку закаленному, сведущему, чтобы оборониться от любого ворога. А у тебя молитва-то в один образ. Она на устах, но еще не стала душевною, так, чтобы ум твой презрел блуждание и воспарил, оставаясь в то же время как бы во внутренней клети. Ну а коли ты еще выше поднимешься, то в третьем образе уже ни одна сила не достанет тебя.
– Хорошо, – кивнул Федор с обидою. – Но неужто это единственная защита, единственный твой совет? Думаешь, наша обитель на краю света стоит? Или никто из наших не бывал на Афоне или в Иерусалиме, не рассказывал, что там и как? Или настолько просто сподобиться того третьего образа, о котором ты говоришь? Да если бы я и в состоянии был защититься, не могу же я все время только и делать, что обороняться? Я уже полгода в осаде, и если не сожрет сейчас нечистая, то так может продлиться и пять, и десять, и двадцать лет, вообще, уйдет вся моя жизнь. Ты это мне пророчишь? Я так не хочу. И много ведь не прошу у тебя: все, что мне нужно знать – кто мой враг, я не могу драться вслепую, с тенями, на все стороны. Ты уже тогда, в детстве, во многом был сведущ, и уж наверняка за эти годы еще преуспел. Только ты можешь меня выручить, сам Бог меня к тебе привел.
Корнил вздохнул, вновь, в который раз, покосившись с опаской на Федора.
– И откуда ты свалился на мою голову? Так все было хорошо. Какой помощи ты ждешь от меня? Да ты знаешь, что бывает за такие знания? Людей не чета мне на правеж ставили, замучивали до смерти. И ты желаешь, чтобы я вот так, ни за что ни про что, все потерял, чего с таким трудом добился? Всю жизнь я мечтал иметь дело с книгами, и вот я переписчик, списатель. Есть люди, которые направляют меня, просветили по многим вопросам…
Федор слишком хорошо помнил характер своего друга: если его не переключить, не увести вовремя в сторону, ничем его потом не переупрямишь.
– Так ты, может, и латынь знаешь? – спросил он как мог невиннее.
– Знаю, – с вызовом ответил Корнил, не заметив расставленной ловушки, – хоть и скрываю это, вроде как только некоторые слова разбираю, как мне по роду занятий моих положено. Но придет час, когда мне не нужно будет скрываться, и преподавать я даже другим буду и греческий, и эту самую латынь. Неужели ты не понимаешь, что нельзя обойтись одним только веданием, что нужно еще знание, иначе правой вере никогда не выстоять против тех же латынников, басурман?
– Бог оградит правое дело, – пожал плечами Федор, внутренне радуясь своей удаче и еще больше раззадоривая друга.
– Вот-вот, – с горечью покачал головой Корнил, – слышал уже. Так чего же ты ко мне пришел тогда? Пусть Господь тебя и ограждает.
– Ладно, не будем ссориться, – примирительно сказал Федор, – но неужели ты забыл клятвы, которые мы в детстве давали? Помогать друг другу.
– От всех клятв освободил меня Иисус, – усмехнулся Корнил.
– Ну да я тебя не освобождал, песий ты сын, – в запальчивости воскликнул Федор. – Черт с тобой, с предателем!
Корнил вскочил, встал против Федора, сжал кулаки, набычившись.
– Черт? А возьми-ка ты его себе, пожалуй. Пусть будет тебе как брат родной. А ну, выходи на бой, как когда-то мы силой мерились!
Федор и сам не на шутку разозлился. И как ни пытался Корнил одолеть его, все летел наземь. Наконец тот понял, что придется ему признаться в своем поражении.
– Да, силен ты стал, – произнес Корнил с неподдельной досадой, – а ведь когда-то по большей части я тебя одолевал. Ну, конечно, лазишь там по деревьям, ни капли жира, жилы одни, а я тут целыми днями скрюченный сижу. Я уж столько приемов на тебе применить пытался...
2
Они некоторое время молчали, Корнил почему-то очень глубоко переживал свое поражение.
– Что скуксился? – хлопнул его по коленке Федор. – Еще не все потеряно. Айда со мной на болота, через месяц-другой, глядишь, одной левой будешь меня на лопатки класть. Заодно и нечистую вволю поизучаешь.
– Ну, этого добра везде полно, и без болот, только свистни, – пробормотал себе под нос Корнил.
– Ну так выручишь? – снова затянул Федор просительно. – Без крайней нужды я бы к тебе не пришел. А чтобы выдать товарища, не бойся, никак этого не произойдет.
Корнил кисло усмехнулся:
– Да, затянут на дыбу, не заговоришь, запоешь даже.
– Не запою, неужели ты забыл меня?
– Забыть не забыл, в том-то и дело. Осел перед тобой аки агнец – как начнешь бить копытом... – почесал Корнил затылок в раздумье. – Ладно, многого не жди от меня, но чуть-чуть поднаправлю. Эх, кабы не проклятое мое любопытство, ни за что бы ты меня не поддел.
– Да обыкновенное! Руками-то ты силен, а голова как у младенца! Разгадка твоя у тебя за спиной.
Федор непроизвольно обернулся, что еще больше развеселило Корнила. И минут пять он катался на земле от смеха, тыкая пальцем в изумленного Федора, восстанавливая от обиды свое уязвленное самолюбие. Наконец успокоился, отер тыльной стороной ладони слезы.
– Так что он тебе, отец Арефий, сказал перед смертью?
– Ты думаешь, это в самом деле мог быть Арефий? Ведь по возрасту он совсем не подходил.
Корнил пожал плечами.
– Почему бы и не Арефий? А возраст, так ведь испытания ему такие были, и так он сам себя изводил, что не мудрено было столь рано состариться. Что он говорил, я тебя, олуха, спрашиваю?
– Но как же Ферапонт? Он же знал Арефия... – не унимался Федор.
– Что тебе Ферапонт? Ты ко мне пришел? Ну так и иди к своему Ферапонту!
– Нет, нет, – поспешно запричитал Федор, – это я так... Сейчас вспомню. Он, Арефий, сначала просил исповедовать его. Потом сказал, что я еще пожалею о том, что его не выслушал.
– Ну так жалеешь?
– Конечно.
– И…?
– Что "и"...?
– Дальше!
– Еще он сказал: "все мое… теперь твое". И "отпусти... отпусти..." В смысле грехов, наверное.
Федор сообразил наконец, полез в котомку, вынул оттуда тряпицу.
– Вот.
– И что же, ты так и не удосужился посмотреть?
– Да нет, заглядывал, конечно, – пожал равнодушно плечами Федор, – но там ерунда какая-то.
– Ерунда? У Арефия-то! – усмехнулся Корнил, благоговейно держа в руках сверток и буквально сгорая от любопытства. – Ладно, отсядь чуть-чуть в сторону.
Он бережно положил тряпицу на землю и, бормоча какие-то то ли заклинания, то ли молитвы, стал разворачивать ее, через каждое движение производя особые заградительные жесты, шепча особые, оборонительные слова. А откинув в сторону последний краешек тряпицы, так и вскрикнул.
Федор приблизился и заглянул через плечо Корнила с любопытством, однако ничего нового он не увидел: все то же, что и в прошлый раз.
Между тем Корнил каждый предмет брал бережно пальцами, долго на свет рассматривал, любовался, цокал языком от восхищения.
– Смотри-ка, – не выдержал он наконец, – целых три мелка!
– Три, ну и что? – пожал плечами Федор.
– Да как ты не понимаешь? – Корнил забыл и о страхе и об осторожности, лишь одно чувство владело им сейчас – восхищение, перед знанием, силой, которою наделяло это знание. Он чувствовал себя великаном, способным на многое. – Вот этот мелок от нечистой силы, им ты можешь отгородиться, другой – если им круг очертить, можно вызвать в него нечистую и уничтожить даже, либо навсегда ее в этом круге замуровать. На то здесь две книжицы: одна, как видишь, Псалтырь, но не простой, а воском измеченный, по-особому списанный и еще книжка заклинаний, совсем редкая, может, и единственная в своем роде, я такую и не встречал.
– Так, а от чего третий мелок? – переспросил Федор пытливо.
– Для второго круга, – ответил Корнил, приходя в себя и сокрушаясь уже внутренне, что сказал слишком много.
– Для чего второй круг? – упрямо долдонил Федор.
– О, Господи, – вздохнул Корнил с досадой, – да чтобы быть неуязвимее, неужели даже такие простые вещи надо тебе объяснять?
– Надо, – кивнул Федор, – так как он делает неуязвимее?
– Все! – Корнил протестующе замахал руками. – Я сказал тебе более, чем достаточно. Дальше сам мозгами шевели.
– Хорошо, а остальное? Что ты скажешь об этом?
Корнил равнодушно отложил в сторону небольшой кинжал в форме креста, а вот черный, обугленный кусочек дерева долго держал перед собой на ладони, другой рукой непроизвольно шевеля, будто что-то вылепливая. Наконец он очнулся.
– Про это я ничего не знаю.
– Врешь! – вспылил Федор.
– Вру, – спокойно согласился Корнил. – Ну и что с того?
Он поскучнел, затем вдруг оживился.
– А что, может, махнемся? У меня тоже кое-что, глядишь, интересного могло бы для тебя найтись.
Он приблизил свое лицо к лицу Федора и начал медленно ему втолковывать.
– Я понимаю, конечно, нельзя передаривать. Но я готов полностью тебя освободить, полностью. Взять на себя то, что тебя мучает. Ты ведь за этим пришел сюда, не правда ли? Так вот, одно твое слово, и ты забудешь как страшный сон о том, что с тобою было. Сможешь вернуться в свой монастырь или выбрать другую обитель, ну хоть у нас здесь поселиться. Отправиться в паломничество, избрать пустынножительство. Что хочешь, то есть станешь таким, каким был до встречи с Арефием.
– Так значит, я прав, в Арефии все дело?
– Не только в нем, – ответил Корнил уклончиво, начиная терять терпение, – но главным образом в нем. Это не имеет значения. "Все его" станет моим и никогда тебя уже не коснется.
Федор ничего не понял, но упрямо отрицательно покачал головой.
– Но ты даже не подумал как следует, даже не посмотрел, что я мог бы тебе предложить взамен! – вскричал Корнил с досадой.
Федор снова мотнул головой в знак несогласия.
– Ну как хочешь, – пожал плечами Корнил. Он помедлил немного, затем произнес задумчиво: – Мне-то так даже лучше – ношу подобную на себя взвалить. Но я не мог не завести разговора об этом, по крайней мере. Вот и поговорили. Больше мне нечего тебе сказать.
– Как же мне быть?
Корнил снова пожал плечами.
– Не знаю. У Арефия и спроси.
Федор опешил.
– У Арефия? Но ведь он умер.
– Ну так ты его и вызови.
– Как?
Корнил уже пришел в себя от потрясения и вернулся к прежней своей насмешливой манере разговора.
– Что же ты говоришь, будто тебе все об афонских чернецах известно, а не помнишь, как они советовали?
– Помню. Но разве можно так вызвать душу умершего на разговор?
– Можно, все можно, – ответил Корнил уклончиво.
Федор понял, что больше ему уже ничего не откроется, на прощание обнял друга и еще раз спросил:
– А может, все-таки махнем вместе? Заложим новую обитель, не век же тебе в списателях ходить?
– Нет, – покачал головой Корнил, – удачи тебе, у каждого свой путь.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 14.02.2014 10:23
Сообщение №: 21680 Оффлайн
Вернувшись, Федор едва нашел то место, где стояла его хижина. Оба сруба были разметаны по бревнышку и нельзя было даже определить, что раньше здесь что-то было. Однако Федора это нисколько не смутило – велика сила духа, особенно, если есть к ней в руках топор. Уже через месяц глаз радовали пуще прежнего и келья, и банька.
Федор ждал в гости старуху, и она не замедлила появиться.
– Опять пришел? – спросила она мрачно. – Зачем? Неужели не понял в прошлый раз, за кем сила? Упрям, норовист. Хороший коняка из такого может получиться. А вот мы и проверим сейчас.
Ведьма достала из-за спины плетку двенадцатихвостку и стала медленно приближаться к Федору, все сильнее пощелкивая ею в воздухе.
Федору не надо было объяснять, что вслед будет. Он вскочил и истово принялся творить молитвы. Довольно быстро он ощутил как бы невесомость во всем теле и осталась в нем лишь тонкая оболочка, натолкнувшись на которую, внутренние силы обратились вспять и проникли в самые глубины его существа, затем с невероятной стремительностью рванулись обратно. Федор сдерживал их как мог до тех пор, пока они, сочась, не отгородили его неземным, Фаворским, светом.
- Получилось! Получилось! – ликовал Федор и горделиво воззрился на ведьму, придя в себя.
Однако на старуху его действия не произвели никакого впечатления, она прекрасно понимала, что успех Федора лишь временный, оградительной и разящей энергии ему не скоро удастся достичь, и хладнокровно выжидала, когда он обессилеет, изготовившись к прыжку. Федор вдруг совершенно отчетливо увидел, как ведьма, ухватив его за волосы, вскидывается ему на спину, и вот он уже, может быть, навсегда, не в своем человеческом образе, а хряк либо жеребец, как гоняет его затем старуха по небу до бездыханности, как он дожидается ее где-нибудь на Лысой горе или в другом каком месте шабашном.
- Нет! – закричал он что было силы и, не соображая даже, что делает, метнулся в угол, трясущимися, не слушающимися руками выхватил из котомки тряпицу и стал разбрасывать перед собой, преграждая путь ведьме, все, что было подарено ему Арефием.
Ведьма не испугалась, но пыл угас у нее. Несколько минут она неотрывно смотрела на обугленный кусочек дерева. Этого времени хватило Федору, чтобы очертить себя кругом, другим мелком сделать впереди круг и воткнуть в самую середину его кинжал. Он уже раскрыл было заговоренный Псалтырь, как ведьма упредила его.
– Ладно, – проговорила она жестко, – считай, что твоя взяла. Можешь жить здесь, сколько захочешь. Но только до тех пор, пока ты один. Если кто-нибудь с тобой поселится, уговор наш нарушен. И тогда... не переоцени себя.
С тем и исчезла.
2
Дух болотный, гнилой был тому причиной или сказалось перенапряжение, но Федор надолго слег в лихорадке. Какое-то время он даже находился между жизнью и смертью, но молодой организм выдержал испытание, и постепенно инок начал приходить в себя. Однако не покидал его страх, наведенный ведьмою. Страх оскотоподобиться, да в таком виде и умереть. Интересно, что стало бы потом, по смерти, с его душою?
Впрочем, черт с нею, с ведьмою! Не Бог же. По мере того, как креп Федор физически, возвращались к нему столь прижившиеся в нем в последнее время самоуверенность и резкость характера. Раз уж старуха сама столь твердо границы поставила, так чего же ему самому-то робеть?
Пока он один... Нет, Федор не думал сдаваться. Его поразила нежданно-негаданно промелькнувшая в разговоре с Корнилом мысль – о новой обители. Им единственно созданной, да еще в таком гнилом и опасном месте. Деяние вполне достойное, чтобы жизнь не зря прожить. Но даже в воображении он боялся возвращаться к этому вопросу. Убедила старуха: сила пока не за ним.
Из житий Федор помнил: самое страшное, что поджидает анахорета в его затворничестве – испытание одиночеством, и психологически подготовился к нему. Однако то, что происходило с ним, было гораздо страшнее, речь шла не об одиночестве просто, а об изоляции. Неведомая сила не оставила его в покое, даже убравшись из поля зрения. Где-то на отчерченных загадочным перстом границах стояли незримые стражи, денно и нощно без устали неся свою службу. Пусть и в такие топи рано или поздно хоть какой-то человек должен был забрести, но, натыкаясь на невидимое препятствие, либо возвращался обратно, либо стороной обходил заговоренное это место. Но что люди, если даже лягушки и мухи поисчезали, не говоря уже о зверях. Ветер, дождь – и те как бы теряли здесь половину своей силы. Дальше больше – стали сохнуть коренья, увядать раньше времени ягоды, гнить орехи. Припасы, что из подаяний насобирал в пути Федор, равно как и те, которыми Корнил снабдил его, иссякали, голод ступал след в след иноку, поклацывая зубами. Схватка была неравной: за теми, кто Федору противостоял, была вечность, в его же распоряжении – дни, в лучшем случае – недели.
3
Но они плохо знали его, лучше бы им не загонять его в угол. Федор много раздумывал над тем, как он мгновенно сориентировался в том случае со старухой: и что делать ему, и какими предметами из реликвий арефиевых как именно воспользоваться. Может, то было Божье озарение, а может, просто минута крайней опасности вызвала в воображении все, что ему по этому вопросу было ведомо. И сейчас он решил, что нельзя откладывать, надо действовать.
Не один вечер мысленно он себя подготавливал, сосредоточивался, прежде чем приступить к задуманному. Он вызовет главного своего противника, посмотрит ему в глаза, померяется с ним силою. Если силы будут слишком уж неравны, тогда действительно придется ему из этих мест убраться. Но не старуха пусть это будет, пусть "гость" явится ему в истинном своем обличье.
Едва дождавшись полуночи, добавив восковую свечу в помощь лучине, Федор медленно очертил меловой круг, воткнул кинжал в его середину, обвел себя сначала большим, затем маленьким кругами и раскрыл то место в Псалтыре, которое столь удачно он выхватил в прошлый раз. Совершив все положенные поклоны-метания, Федор коленопреклоненно, с потупленной головой стал, начав издалека, призывать себе на помощь сначала Спасителя, затем Богородицу и, пройдясь дальше по всей иерархии Града небесного, не забыв и своего ангела-хранителя, закончил Евфимием, Ферапонтом и, самым последним, Корнилом.
Затем он открыл ту "черную", "отреченную" книжицу. Она была разделена на две части, интуитивно почему-то Федор начал именно со второй. И почти тотчас во всех сторонах кругов, им очерченных, стало клубиться, возрастать напряжение. Но если в двух кругах федоровых образовалась какая-то загустевшая, вязкая масса, через которую невозможно было к нему пробиться, то в круге с кинжалом как бы разряжался все более, даже выкачивался воздух, наполняясь невероятной втяжной силою. И вдруг затрепетало что-то огромное, темное вверху него, заметалось, пытаясь вырваться. Но безуспешно, оседая и оседая вниз по невидимым отвесным стенам. На полу, обретя под ногами твердую почву, Нечто как бы вновь набралось сил, стало биться о стены с нечеловеческой энергией, раздался пронзительный, истошный рев. Затем, словно бы почуяв дух федоров, таинственное существо перенесло свои усилия именно в его направлении, но пробив первую стену, стало увязать в массе второго круга, вырываясь, и тем с каждым новым приступом все более обнажаясь, из смутного, взбалмошного видения начиная обретать все более конкретные, видимые формы. Вот-вот должен был показаться Федору лик, встречи с которым он так ждал.
– Не делай этого!
Федор вздрогнул от неожиданности и оглянулся. За спиной своей он увидел девушку-поводыря.
– Не мешай. Убирайся! – закричал Федор в гневе и ухватился вновь за книжицу. Но момент был упущен, неведомое так и осталось неразличимым, затрепетало крыльями и исчезло вверху.
– Ну погоди у меня! – процедил Федор сквозь зубы с злой досадой и приготовился излить свою ярость в полной мере. Однако изливать ее было некому, никого вблизи не оказалось. Должно быть, пригрезилось.
Силы его совершенно иссякли, да и то посудить – напряжение было неимоверное. Однако он, тем не менее, решил не отступать. Сосредоточился и вновь открыл книжицу.
– Ну и упрям же ты!
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 15.02.2014 10:06
Сообщение №: 21953 Оффлайн
Федор широко раскрыл глаза, буквально вылупил. Девушка стояла перед ним точь-в-точь такой, какой он в последний раз видел ее: с распущенными волосами, распахнутым воротом.
– Сотри круг!
Федор понял, что она имеет в виду, нехотя подчинился. Однако стер только тот круг, в который призывал нечистую, убрал кинжал, но два других круга оставил и за пределы своего не выходил.
– Стер, что дальше? – спросил он злобно. – Зачем ты меня остановила?
– Сама не знаю. – Девушка пожала плечами. – Пожалела, наверное. Дурака, который решил помериться силами с самим дьяволом.
– Тебе-то что? Это уж мое дело, с кем мне силами мериться. Откуда ты вообще взялась? Ты, вроде как, умерла...
– Такие, как я, не умирают.
Федор кивнул.
– Ну да, ты же бес. Так что тебе надо? Пришла защитить своего господина? Вельзевула, или как там его? Может, назовешь мне его имя? Хотя бы для того, чтобы как следует испугать меня.
– Надо мной нет господ, – сухо проговорила девушка. – Я не бес, и к нечистой силе не имею никакого отношения.
– Ага, – хмыкнул и рассмеялся Федор, – ты, стало быть, ангел. Может, хранитель мой? Соври, я поверю.
– Да мне наплевать на тебя, – обиженно отвернулась девушка. – Аника-воин тоже нашелся. И это вместо благодарности. Ну увидел бы ты Его, в истинном Его облике. Думаешь, прошло бы это для тебя бесследно? Нажить себе такого врага! Не чета тебе люди, борясь против Него, сгинули.
– Не я первый начал, – угрюмо проворчал Федор, – я только оборонялся. Причем из последних сил.
Девушка вышла из большого круга, с любопытством огляделась, затем уютно примостилась на лавке.
– Ну-ну, что же ты замолчал, ягненочек? Ладно, не буду тебя дальше в терпении испытывать. Сила нечистая тут ни при чем.
– А кто "при чем"? – Федор вспылил. – Кто привязался ко мне, целый год изгаляется?
Девушка не отвела глаз перед ненавидящим взглядом Федора.
– Тебе об этом знать не положено.
– А кому положено?! Может, то Михаил-архангел посылает мне испытания? Или кто порчу навел?
– Тебе же не раз было сказано: уходи отсюда и отдай то, что Арефием тебе подарено. Взамен оберег от меня лично получишь, ни одна сила больше не уязвит тебя.
– Ага! – полыхнул Федор догадкою. – Так ты та старуха? Смотри-ка, тут уже не два-три десятка лет сбросила, а поди, целых пять.
Девушка презрительно усмехнулась.
– Против той старухи ты меньше букашки будешь. Ни одна книжка, освященная или черная, ни один мелок тебя не спасет.
Федор насторожился.
– Так это не ты была? А что спасет?
– Шустрый! Чего я вообще с тобой разговариваю? Не обольщайся. Лишь потому, что знаю: только я за порог, ты опять за мелок возьмешься, для тебя эти причиндалы теперь, что зелье винное для пропойцы. Не уйду до тех пор, пока пообещаешь мне никогда больше не призывать сюда нечистую.
– Почему?
– Нам она ни к чему здесь. Тут ее и так предостаточно.
– Ну да, значит, равновесие могу нарушить. Но почему ты думаешь, что я тебе поверил? А уж тем паче, что я тебе поддамся? Да сиди тут хоть до второго пришествия Христа. Только не забывай: пусть петухов здесь нет, однако рассвет скоро.
Девушка согласно кивнула.
– Что ж, ты прав, вот и проверим, раз ты такой неверный Фома.
Она задула свечу и улеглась на лавке спать.
2
Федор был настороже, так до рассвета и не покидал круга. Долго он ждал, как растворится в полумраке обличье беса и сам тот опрометью бросится к двери. Но ничего подобного не произошло. Чувствуя, что придется ему признать свое поражение, Федор стер оба круга, убрал кинжал и мелки в котомку. Девушка поднялась, с наслаждением потянулась со сна.
– Что, убедился?
– Убедился, – нехотя проворчал Федор. – И что дальше?
– Это тебя надо спросить.
Федор понимал, что игра строится на его любопытстве. Больше его поддеть было не на что. Но страсть в нем всегда была сильнее воли, таким уж Господь сотворил его.
– Ясно, – едва он только рот раскрыл, опередила его пришелица, – отвечу тебе честно и истинно, как на духу, но лишь на три вопроса, не больше. И перед тем ты мне клятву дашь, о которой я говорила.
– Ладно, клянусь! – буркнул Федор.
– Нет, так не пойдет. Я вашего брата хорошо знаю. Поклянись Богом, Спасом, Духом Святым, Богородицей, архангелами, всем сводом небесным, верой православной, отечеством, близкими, друзьями, душой поклянись. Самой что ни на есть страшной клятвой, иначе ни на грош не поверю.
– Так это же кощунство, клятва такая... – пробормотал в растерянности Федор, не зная, как ему поступить.
– Кощунство? А разве не кощунство собирать вокруг себя племя падшее?
– Так я его на бой, а не на пир призывал.
– Подумай, еще подумай. Отдавай себе отчет в том, что ты говоришь. Смири гордыню, она еще пока никого не украшала.
– Ладно, – Федор сдался. Действительно, дров он за ночь наломал предостаточно, пора и покаяться. Он долго, сосредоточенно молился, пока душа его не облегчилась, затем внятно, торжественно проговорил слова клятвы.
– Да, на язык ты бойка, этого не отнимешь, – проговорил он с досадой, удивляясь, как быстро норов его на сей раз укротили, – где только набралась, интересно, неужто с Арефием?
– Почему бы и не с Арефием? – пожала плечами девушка, оправив распушившиеся волосы. – Это для тебя он был святым, а для меня самым что ни на есть обыкновенным человеком.
– Так ты... – встрепенулся Федор, но девушка властным движением руки остановила его.
– Стой! Думай о том, что ты говоришь – считай, что на один твой вопрос я уже ответила.
Федор вскинулся, хотел было возразить, но затем понял, что попал впросак. Действительно, вопрос был поставлен и ответили ему сполна на него. Хотя бы тем, что разрешены были отныне все его сомнения относительно Арефия.
Теперь уже Федор впал в другую крайность, долго выбирал из тьмы мучавших его в последнее время вопросов два самых важных. Девушка не торопила, впрочем, его. Казалось, время совершенно ее не интересовало, она действительно могла прождать сколько угодно.
– Так ты говоришь, что не имеешь никакого отношения к нечистой силе, – проговорил он наконец задумчиво, медленно, – так кто же ты? Может, ведьма? Но ведьм, не связанных с демонским отродьем, не бывает.
– Бывает, – покачала головой девушка. – Не все ведуны связаны с нечистой. Но я не человек, я дух.
– Но почему же ты во плоти, да еще в женском образе предстала?
– Это отдельный вопрос. Если ты его поставишь третьим, последним, я тебе на него отвечу. Но подумай сначала, самое ли для тебя это важное? На второй дополню только, что вы оттого так мало знаете о Духе Святом, что он вне, выше Добра и Зла. Да, он един с Отцом, но та часть Его, перед которой истекает в песок сила и воинство дьявола. Я не знаю, как это доподлинно выразить, просто пытаюсь растолковать на понятном тебе языке, большей частью пользуясь объяснениями арефиевыми. На самом деле все гораздо сложнее. Но я ни к бесам, ни к ангелам не имею никакого отношения.
– Я не верю тебе, – покачал головой Федор, – ты неискренна. И сама первой, пусть не ложью, а недомолвками нарушаешь наш уговор.
3
– Да, ты прав, – горько проговорила после некоторого раздумья девушка. – Такой я раньше была... Но, повторяю, это отдельный вопрос. Если хочешь, мой личный. В остальном же... Посмотри вокруг: вот лес стоит, река течет, небо почему-то на землю не падает. Как ты думаешь, сами они по себе или что-то их поддерживает?
– Ну как... – развел руками Федор, – это просто царство Божие, это каждому ведомо.
– Ведомо, да не все. Да, царство Божие, да, и я божий дух, но я дух Природы, не Града человеческого.
– Нет, – улыбнулся Федор и погрозил обрадованно пальцем, – вот ты и споткнулась, проявила себя. То, что ты говоришь – недомыслие языческое, фитюльки, которыми на заре своей человечество баловалось, а уже в Ветхом Завете, в Первой книге Моисеевой, без толкований написано: Бог дал человеку власть над землей, над всеми тварями и творениями своими. Ибо по Своему образу и подобию, а ни по какому другому Он человека сотворил. Сказано: "...наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле".
– Хорошо. – Девушка кивнула. – Допустим... Однако ты не ответил на мой вопрос: вот ты видишь лес во всем его многообразии, видишь реку, как она течет, в чем здесь власть человека, в чем хотя бы его присутствие? Может, сидит там где-нибудь хитрый старичок и поддерживает порядок, а умрет (он же человек, по-твоему), так ему на смену тотчас придет другой? Так получается?
– Ну не знаю, может, то не люди, ангелы Божьи...
– Ладно, пусть я буду ангелом, если так тебе понятнее. Но как же тогда получается: выходит, у человека и над ангелами власть? Не слишком ли ты, как человек, возомнил о себе, в таком случае? Нет, все наоборот как раз: где человек свой ум применить пытается, там тотчас же открывается лазейка для дьявола – он следует за помыслами вашими буквально по пятам. И тогда природа, жизнь – все идет прахом. Ты говоришь, что действуешь во имя Божье, во имя Божье и я здесь, чтобы дать тебе укорот. Не сей вокруг ни добра, ни зла, живи, ни на что не посягая, и живи сколько угодно, ни дьявол, ни мы тебе не напасть. Но ты же не можешь так, тебе непременно надо подчинения, всевластия, воли своей, запечатленной на века. И чтобы себя оправдать, ты говоришь – я не сам по себе, так предопределено свыше. Смири гордыню, инок, сказано уже тебе – не переоцени себя.
Федор какое-то время молчал в раздумье, затем покачал головой.
– Нет-нет, – тихо проговорил он, – как ни старалась ты, а меня не убедила. За тобою не знаю, что стоит, а не знает никто – так и нет того. Ну а за мной – Священное Писание, к нему в придачу Святоотеческие предания. Крест, хоругви архангеловы, тысячелетиями накапливавшийся пласт мыслей и чувств достойнейших, святейших людей. Неужто не им, а тебе я должен верить? А Божье, Всесвятое ведение и откровение, ты хочешь сказать, что Бог меня оставил и неправде учит меня?
– Дурак! Осел упрямый. – Девушка вздохнула. – Ладно, я ухожу, помни о клятве.
– Помню, – кивнул Федор. – Но помни и ты, чьими именами я закаивался, и ежели что пойдет поперек тех имен в моем зароке, я его тотчас презрю.
– Ничего, – усмехнулась девушка, – главное, что дано обещание, а уж взыскать с тебя его – моя забота.
И исчезла с глаз.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 16.02.2014 10:35
Сообщение №: 22312 Оффлайн
Ровня. Да каким он может быть ровнею: кто он и кто они? Святые отцы из самых чтимых и безвестный инок. Но всякое дело надо доводить до конца. Проклятый Корнил, чтоб ему пусто было, опять загадки, недомолвки, а толком ничего не сказал, понимай, как хочешь.
Федор развязал котомку и стал перед собой раскладывать арефиево наследство, в который раз внимательно каждую вещицу разглядывая. Бог вразумит, на Него и будем надеяться. А не Бог, так пусть сам Арефий и озаботится. Мелки, кинжал, книги – все он испробовал, но вот этот обугленный кусочек, что он может означать? Эх, о какой только чепухе он не препирался с Корнилом, а о главном-то, растяпа, и не спросил! А может, тут как раз и есть ход к Арефию? Впрочем, в прошлый раз Корнил ведь не ответил...
– Это я, – раздался вдруг девичий голос.
Федор взъярился. Вот наказание-то Господне! Пальцем не шевельни – она тут как тут.
– Ты так постоянно и будешь надзирать за мною? Клятву я дал, чего тебе еще надо? – закричал он, раздраженный тем, что его прервали. Схватил мелок и очертил себя кругом.
Девушка и бровью не повела.
– Хочу знать, что ты на сей раз задумал.
– Зачем тебе знать? У тебя, что, своих дел нет? Убирайся отсюда! Не мешай!
Тут девушка не сдержалась, вспылила. Она взяла в руку посох и легко вошла с ним в круг, очерченный Федором. Величественно бросила посох к его ногам.
– Ну так и не вызывай меня больше!
Она развернулась и направилась к двери.
Федор оторопел от того, что вот так, играючи, оказались развеяны его чары.
– Да кто ж тебя вызывал? – пробормотал он в смущении. – На кой ляд ты мне нужна?
Девушка обернулась и указала на обугленный кусочек.
– Это я! – повторила она.
2
– Эй, эй, погоди! – Федор сорвался с места и ринулся за ней вдогонку, проклиная все на свете, боясь, что девушка вот-вот растворится в воздухе или скроется за дверью. – Объясни, не уходи, ну погорячился я, с кем не бывает? Понимаешь, я хочу вызвать Арефия, но у меня ничего не получается, оттого я и извелся так.
– Арефия? – остановилась девушка. – Зачем он тебе?
Федор помялся.
– Как тебе объяснить, я хочу от всего этого освободиться. Я уже понял, что не по уму, не по возрасту – не по зубам, одним словом, мне эта игра.
– Не верю, – девушка наморщила лоб в раздумье, – ни одному твоему слову не верю. Ты еще коварней Арефия. Прикажут тебе мать родную зарезать – ты и на это решишься, глазом не моргнешь.
– Да нет у меня матери, и никогда не было. Не знаю я даже вообще, кто она. Сколько себя помню, все при монастыре, – угрюмо пробормотал Федор.
Девушка посмотрела на него внимательно, затем отошла от двери и села на лавку.
– Ах, разжалобил, сирота казанская! Ладно, одно несомненно: нам действительно пора прояснить наши отношения.
– Конечно, я ведь теперь, вроде как, твой хозяин, – усмехнулся Федор, – ты перешла мне по наследству.
Девушка вспыхнула.
– Похоже на то. Но не заносись! В любой момент, когда я захочу, я покину это, – она указала на кусочек дерева, – и власть твоя надо мной тут же закончится. А уж потом, в этом не сомневайся – отольются кошке мышкины слезки. Так что давай лучше по-хорошему: определимся, поставим границы – что делаю я и чего не делаешь ты.
Федор обрадовался.
– Ну так замечательно! Чего же проще? У нас в этом деле обоюдный интерес. Помоги мне, и все твои проблемы, как и мои, устранятся сами собой. Давай вызовем Арефия, и я исчезну с твоих глаз и никогда не появлюсь больше, как ты и добивалась.
Девушка скептически поморщилась.
– Ты говоришь об интересе? Ну а для меня-то он в чем? Что я выигрываю, может, подскажешь? К тебе я приноровилась, привыкла. Ты молод и, стало быть, – уж извини за откровенность – в достаточной мере глуп. Не думаю, чтобы новый "хозяин" мой, которого ты мне так усердно подыскиваешь, был чем-то лучше тебя. Я предлагаю другой вариант, гораздо лучше – как в сказках, я исполню три, к примеру, да хоть десять твоих желаний, и мы расстаемся навсегда.
– Э, нашла убогонького! – Федор рассмеялся. – Молод-то я молод, но ты уж меня совсем за фалалея держишь. Подраскинь сама умишком: зачем мне твои десять желаний, когда я могу всю жизнь тобой помыкать?
Девушка снова разозлилась, однако сдержала себя, продолжила увещевающе.
– Нет, ты не понял, тут жизнь, а не сказка. Я не раба тебе, могу выполнять, могу не выполнять твои прихоти. Да и потом, одно дело, когда совершается что-то по принуждению и совсем другое – когда я раскрываюсь во всех своих способностях. Ты поразмысли как следует, не спеши с ответом, я предлагаю тебе сделку, это вовсе не означает, что я хочу тебя обмануть.
– Хорошо, я поразмыслю. То, что ты предлагаешь, действительно, занятно, – согласился Федор, – но никаких решений не может быть до моей встречи с Арефием. Нет у тебя охоты мне посодействовать – обойдусь сам как-нибудь. Ну а насчет того, чтобы не враждовать – кто против? Я давно готов. Для начала не мешало бы нам познакомиться. Про меня тебе все известно, в моей жизни пока вообще ничего не было интересного. Но вот ты... кто ты? Правда, что ты дух?
– Но ты же видел, как я появляюсь и исчезаю. Мало тебе этого? Фокус какой-нибудь показать?
– Говорят, что ты вила, лесная вила. В самом деле? – гнул свое Федор.
– Это мне трудно объяснить, – нахмурила сосредоточенно брови девушка. – Вы, люди, кое-что о нас знаете, но знать – не означает понимать. Плоть, душа – такое нам не присуще. Мы как паутинки, рассеяны, развеяны и можем принимать какие-то конкретные формы лишь в вашем, человеческом, воображении. Но зачем тебе голову ломать над подобными вещами, ты можешь называть меня просто по имени.
3
– По имени? – удивился Федор.
– Да, у меня есть имя, – девушка кивнула.
– Как же тебя зовут?
– Был человек, которому я люба была и мила, вот он и назвал меня – Любомила.
– Но имя дают при рождении, точнее, даже при крещении. Этот человек был тебе отцом?
– Почти что.
– Но тогда какой же ты дух? Да и имени такого нет церковного, оно языческое.
– Ну а какая мне в том разница? – улыбнулась девушка. – Лишь бы меня любили, лишь бы я была кому-то мила.
Федор замолчал. Что-то уж слишком искусно лукавый дурит ему голову. Зачем такие сложности, зачем так издалека? Любомила, дух, ничего не понятно. Запутался дьявол сам в собственных ногах.
– Ничего не понимаю. А как же паутинка?
– Я больше не паутинка. В том-то и дело. Ладно, я, пожалуй, тебе лучше все с самого начала расскажу. Иначе ты так и будешь глаза таращить.
Она помолчала, размышляя, как бы подоходчивее свою историю изложить.
– Был один человек. Он любил лепить разных зверушек, вырезать всяческие фигурки. И я на него очень сердилась, потому что он часто приходил в лес в поисках подходящего материала для своих поделок, и давно пора было наказать его, отвадить, но я все не решалась. Уж больно мне нравились эти его вещицы. Они были совсем как живые, запечатленные в такие моменты, которые вообще в жизни редко выпадают. Когда люди, звери счастливы, пребывают в единении с Богом, между собой, с тем, что их окружает. Я непонятно объясняю?
– Да нет, нет, продолжай, – пробормотал Федор. Он больше даже не в слова вникал, которые ему говорили, а дивился чудесному воодушевлению, осветившему лицо девушки.
– Трудно сказать, каким образом он угадал мое присутствие, но он стал оставлять некоторые самые удачные свои поделки, как бы даря их мне. А потом, в один прекрасный момент, я и обнаружила ее – вырезанную из дерева фигурку девушки с распущенными волосами, в длинной рубашке. Она была так хороша, что я не могла оторвать от нее взгляда, однако много времени прошло, прежде чем я поняла, что тут не просто дар мне, не просто попытка запечатлеть мою сущность – это было для меня приглашение. Конечно, я не утерпела в итоге, забралась в ту фигурку. И до сих пор не могу из нее выйти, она оказалась для меня как бы ловушкой. Но добровольной, желанной ловушкой. Я перестала быть паутинкой: выделилась, обрела самостоятельность, индивидуальность – то, что доступно очень немногим из духов и, скорее всего, никогда не оказалось бы доступным для меня. И я приняла все с восторгом: и имя, которое было мне подарено, и образ возлюбленной, того человека вдохновлявшей, и легенду о загадочной девушке, совсем юнице – Любомиле, много веков назад действительно жившей в этих местах. Я испугалась сначала своего поступка, думала, что меня накажут, развеют: мы, духи, тоже ведь смертны, только по-своему. Но кара не пришла, а может, лишь отодвинулась по времени.
Она замолчала. Федор сидел, пораженный ее исповедью, затаив дыхание.
– И что стало с тем человеком? – спросил он наконец. – Арефий убил его?
Любомила вздрогнула, очнувшись, посмотрела на него в недоумении.
– Арефий? Плохо ты знаешь Арефия! Мало кто мог сравниться с ним в силе, выносливости, но и в незлобивости – к людям, зверям – тоже. Демоны, бесы – вот что единственно его на бой поднимало, и тут уж он действительно был неукротим. – Она вздохнула: – Ты спрашиваешь, что с тем человеком произошло? Обыкновенно. Его в чем-то обвинили, пытали, замучили до смерти. Мне было до боли жаль его, но я ни чем не могла ему помочь. Эти люди, с искрой Божией... у них своя судьба. Их ангелы строго охраняют, никому не дозволяют в жизнь их вмешиваться.
– Как же охраняют, когда дали расправиться?
– Так с телом расправились. Можем мы знать, где сейчас его душа? И сколько дано ему прожить жизней? Неужто ты думаешь, что искра Божья людьми рождается? С ней в мир приходят, и она нетленна.
– Тебе ли о том говорить?
– Почему бы и не мне, если это истина?
Федор замялся.
– Как его звали?
– Евсеем.
– Ты любила его?
– Я дух, ты требуешь от меня слишком многого, я не знаю, что такое любовь.
– И Арефия ты не любила?
– Нет. Но знаю, что Арефий любил меня. Арефий многому меня научил и даже о любви теперь я кое-что себе представляю.
Федор усмехнулся.
– Да, знаю, помню. Хотя я не намеренно проследил за вами. Ты извини, что я тогда подумал, будто он с мальчиком прелюбодеянием своим занимается. Обвинял вас в мужеложском грехе.
Любомила помедлила.
– Ты не ошибался. Он действительно был с мальчиком.
К сожалению, автор лишен возможности выложить текст повести полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада http://epressario.com/, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина.
Издательская оферта: любые разовые бумажные издания и переводы на иностранные языки (с согласия автора).
Опубликовано в сборнике: Николай Бредихин «Богоматерь Воплощение». Повесть и рассказы. Коломна, 1998 год.
Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 19.02.2014 09:59
Сообщение №: 23260 Оффлайн
«У каждой души есть книга, пусть ненаписанная, которая составляет суть пройденного ею жизненного пути. Большинство из них так и остаются неявленными, непрочитанными. На исходе своей бестолковой, никому не нужной жизни, перед тем, как рассыпаться на молекулы, атомы, а потом и вовсе исчезнуть с лица земли, решил я обнажить свое сердце и рассказать о том, что с самых ранних лет будоражило мое воображение, не давало покоя ни днем, ни ночью, буквально пожирало мое время, здоровье, заставляло ограничивать себя всегда и во всем. (Здесь и далее курсивом выделены цитаты из автобиографической книги Николая Бредихина «История одиночки». Прим. редактора)».
«Книга Вечной Жизни» - что это?
Просто три с лишним сотни лучших афоризмов из обширного творческого наследия русского писателя и философа Николая Бредихина?
Первооснова, идеологическая заготовка для его романа «Галактический человек»?
Своего рода «мозговой штурм», попытка прорваться в загадочные сферы галактического сознания?
Сложно сказать.
«Конечно, обидно уходить из этого мира тогда, когда ты только начал что-то понимать в нем. Грех познания – один из самых великих грехов нашей земной юдоли, уж больно велика плата даже за самую обыкновенную житейскую мудрость, что говорить о том, если ты вдруг вознамерился посягнуть на что-то непреложное, постигнуть какие-то, никому не доступные ранее, великие таинства бытия? Не положено. Мне не положено. Жаль».
«Есть много определений нашего земного жизненного пути, «Полет звездных птиц» – вполне мог бы найти свое достойное место среди них».
«Что такое галактическое сознание? Познание окружающего мира и жизнь в нем не в рамках маленькой планеты, крохотной точки во Вселенной, а методом обратной перспективы, взглядом из Вселенной, и именно оттуда осознание своей сущности и нашего предназначения в том мире, где мы живем.
Что такое галактическое сознание?
Прежде всего, разделение человечества на две разные, но не конфликтующие между собой группы: людей Галактики и людей Земли.
То есть, речь идет о том, что мы не можем двигаться дальше, как и раньше, все вместе. Поголовное равенство в данном случае гибельно, да и невозможно в принципе. Речь идет о параллельном развитии и параллельных цивилизациях».
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 20.02.2014 11:16
Сообщение №: 23561 Оффлайн
Конечно, сколько людей, столько и мнений, но, смею надеяться, что, начав с абсолютного нуля, за 3 года пребывания на нескольких основных литературных сайтах Интернета, я сумел завоевать достаточный авторитет не только среди своих коллег по писательскому цеху, но и среди читателей, как в России, так и в среде русскоязычных диаспор самых разных стран мира.
Что еще за спиной?
В общей сложности, 52 года занятий литературным трудом, из них последние 3 года на профессиональной (под договор) основе.
9 изданных книг.
Множество эссе, рассказов, повестей и романов, которые представлены пока лишь в форме рукописей.
Возникает вопрос, почему я до сих не вступил ни в один, из расплодившихся в последнее время в неисчислимом количестве писательских союзов?
НЕ СЧИТАЮ ЭТО ВОЗМОЖНЫМ.
Причины?
Литература все больше перемещается в Интернет;
она уходит из бумажных изданий в электронные;
больше не контролируется ни чиновниками, ни издателями, ни какими-либо другими начальниками, распорядителями, боссами самых разных мастей.
И пусть эти деятели сколько угодно кричат о «смерти русской литературы», в действительности, речь идет исключительно о ее освобождении.
Пора бы вам, наконец, признать, господа хорошие, что русская литература умрет только тогда, когда исчезнет из обращения русский язык. Вам больше по нраву английский? Или, скажем, китайский?
И в то же время обстоятельства постоянно напоминают нам, русскоязычным поэтам, прозаикам, эссеистам, критикам, блоггерам о необходимости объединения, единства.
В связи с этим я и предлагаю учредить Союз писателей Рунета.
Каким он будет?
Тут недавно к моим многочисленным прозвищам добавилось еще одно, очередное: Николай-сеятель-идей (Лариса Изергина). Что ж, признаю, это у меня с самого детства – голова, как пчелиный улей.
Вот почему именно проект. К сожалению, ни возраст, ни мои договорные обязательства по изданию своих книг, ни интенсивная переписка с многочисленными читателями (только в октябре на пяти основных моих страничках было зарегистрировано свыше 7 тысяч посещений) не позволяют мне принять достаточно активное участие по воплощению предложенной мной идеи в жизнь, но я готов в любой день и час зарегистрироваться в новом Союзе, если его будущее руководство сочтет меня этой чести достойным.
Теперь конкретнее.
Никаких вступительных и членских взносов, главное богатство писателя – слово, только в нем его сила и авторитет. Как только появляется фигура функционера-наемника, литература отодвигается на второй план, начинаются склоки, интриги, демонстрация мускулов, подмена свободы творчества соображениями заединства.
Прежде Союза должны идти литературные объединения. Их уже существует немало, осталось только им, и тем, что дальше последуют, как следует оформиться, выработать уставы, провести тщательный отбор членов, а дальше постепенно объединяться, или просто качественно и количественно прирастать.
Людей, которые способны возглавить это движение, очень много, я контактирую с ними практически каждый день на Проза.ру и других сайтах.
Есть много и других предложений, но они имеют смысл только в том случае, если моя идея, действительно, хоть кого-то заинтересовала.
1.11.2013.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 20.02.2014 16:05
Сообщение №: 23573 Оффлайн
Первая часть предлагаемого проекта вызвала очень много откликов, естественно, самых разных – от восторженных, до насмешливых и даже откровенно издевательских. Сначала я отвечал каждому из своих коллег по отдельности, затем решил, что куда целесообразнее будет написать продолжение, уж слишком отклики эти были однотипными.
Вопрос, который далеко превзошел все прочие по популярности: нужен или не нужен такой Союз?
Ну, это, я думаю, каждый должен решать сам по себе. Для начала хочу вас всех поздравить: такой Союз существует, причем давно уже, и все мы, хотим или не хотим этого, являемся его членами. Оживите в памяти, если забыли за повседневными хлопотами: регистрируясь на том или ином литературном сайте, вы подписывали определенные соглашения, принимали довольно строгие обязательства, и уж работать собирались не дворниками и не сантехниками, а… помните, наверное, как там у Николая Носова: «Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка». Что-то вроде того.
Словно по волшебству, вы получали отдельный кабинет и все мыслимые условия для занятий творчеством и общения с коллегами по любимому ремеслу. Естественно, те, кто хотел работать. Тем же, кому больше нравилось красоваться-тусоваться, тоже никто не препятствовал. Ну, собственно, нет смысла пересказывать лишний раз наши трудовые будни.
Ах, вам, может, членского билета не хватает? Закажите пачку визиток с указанием всех ваших заслуг, достижений и страничек, сайтов, на которых вы обретаетесь. Неплохой совет, кстати, особенно, если вы присовокупите к указанным сведениям календарик на текущий или следующий год. Принцип «Помоги себе сам!» еще никто не отменял, а для нашего брата он особенно актуален.
Некоторые жалуются: пребывание на подобного рода сайтах им, вроде как, ничего не дало.
А вы, собственно, на что рассчитывали? Получить сразу медаль Героя труда? И кто вам мешает так потрудиться?
Может, без сайта вам будет лучше? И где же, интересно, вы собираетесь свои «творения» размещать?
Еще одна идея: создать специальный портал, который так и назывался бы: «Союз писателей Рунета», зачислять на него кандидатов путем самого что ни на есть строгого отбора. Да проходили уже, на подобных «отстойниках», по моему наблюдению, графоманов как раз больше всего.
Один мой хороший друг с «Проза.ру» рассказал интересную притчу о том, как какая-то группа откуда-то бежать собралась, и все сорвалось из-за сущей пустяковины: в решительный момент не оказалось напильника, чтобы решетку перепилить. Он так и предложил: подождать «человека с напильником», то есть, талантливого организатора, который, так приглянувшуюся многим, идею рано или поздно воплотит в жизнь. Вот только куда нам бежать «с подводной-то лодки?» Да и зачем?
Ну, в общем, как обычно, идей море, вот только кому же их исполнять? Так что, очередная мечта несбыточная? Вообще, химера?
После долгих размышлений решил я обзвонить некоторых своих знакомых и поинтересоваться, как обстоят сейчас дела с интересующим нас вопросом в реальном мире? Признаюсь, результат меня сильно озадачил.
Вступительный взнос в десять тысяч рублей, непосильный для безработного пенсионера, вкупе с последующими ежегодными отстежками? Да нет, могут и бесплатно принять.
Склоки, раздоры, перетягивания каната? Не без этого, конечно, но глобальные стычки уже в прошлом.
Бандиты, бизнесмены, покупающие себе членство? Непрестижно, оказывается, для них уже оно и неактуально.
Ну а зачем же тогда, спрашивается, изобретать велосипед?
Сидел я на печи, как Илья Муромец, и дождался: в моем родном городе (Коломна, если не забыли) вдруг возник, как по волшебству, Издательский дом с красивым и загадочным названием - «Серебро Слов».
Хотите работать на сайте? Пожалуйста!
Издать книгу? Типография с самым современным оборудованием буквально в получасе езды на трамвае от моего дома.
Талантливы, но денег нет? Почему бы не включить вас в программу «Восхождение» и не издать вашу книгу бесплатно?
Ах, вы не из нашего города? Да какая нам разница? Хоть из Азова, хоть из Израиля.
Две книги в творческом багаже? Уже достаточный повод задуматься: а почему бы не принять вас в Союз писателей России?
Свой интернет-магазин, который может отослать изданную вами книгу в любую точку земного шара при условии оплаты вами почтовых расходов.
Много чего еще!
Всего за полгода ребята, крепкие профессионалы во главе с Денисом Минаевым, столько дел натворили! Конкурсы, презентации, дипломы, медали, почетные грамоты. И никакой виртуальщины. Совершенствуйтесь, побеждайте, славьте во всех городах и весях русскую литературу и наш «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык».
Вспомнили Ивана Сергеевича Тургенева? Или еще привести цитату? «Нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу». И что же, кстати, мы с ним делаем? По неграмотности не только Европу, практически всю Азию обогнали, осталось только Африку превзойти. Да что за примерами далеко ходить? Тут одна поэтесса прислала в мою Творческую мастерскую NOTA BENE на отзыв стихотворение, в котором в каждом катрене было до десятка орфографических ошибок. Вам это о чем-нибудь говорит?
Ладно, вернемся к «человеку с напильником».
На каждом сайте наверняка есть профессионалы: члены тех или иных творческих союзов. Для начала достаточно двоих. Подайте заявление с просьбой о желании пополнить их ряды, считаете, мол, себя достойным. И есть у вас уже две книги и пишете вы, по крайней мере, без ошибок. Смухлевать невозможно: все ваши опусы здесь же, на вашей страничке. Так что либо напишут вам вожделенные рекомендации, либо подскажут, где и в чем вы не дорабатываете и вам необходимо подтянуться.
Не получилось здесь, полно других сайтов.
Хотите продавать свои книги? Предложите их в любой, приглянувшийся вам, интернет-магазин.
Дорого издаваться в бумаге? Попробуйте связаться с электронным издательством.
Нужен редактор? Корректор? Верстальщик? Специалист по авторскому праву? Спонсор? Инвестор? Ищите и обрящете.
Не желаете сами? Есть на то литературные агенты и агентства, чай не на Марсе живем, Интернет вездесущ. Можете перевести свою книгу на любой язык мира. Даже на китайский. Кстати, почему бы и не на китайский? Самый грамотный народ сейчас, однако.
Что еще? Добивайтесь, требуйте у администрации своего города, чтобы помогала она вам в вашем беззаветном, бескорыстном труде.
От администрации сайтов, чтобы вашим талантом заинтересовались.
Будьте активны, под лежачий камень вода не течет.
Чего именно требовать и добиваться, я вам вкратце уже перечислил.
Кстати, просветительской деятельностью Издательского дома «Серебро слов» недавно заинтересовался Союз литераторов Европы. Произошла встреча «на высшем уровне» в присутствии широкой общественной, читательской и творческой аудитории. Как результат (цитирую, практически, буквально), с января 2014 года Издательский дом «Серебро Слов» становится базовым издательством Союза литераторов Европы на территории РФ. Это открывает перед его авторами новые возможности. В частности, книги, выпущенные в «Серебре Слов» получат возможность перевода на европейские языки и распространение в Европе.
Некоторые из наиболее активных членов «Серебра» уже удостоились чести быть принятыми в этот замечательный Союз.
Хочу и я свои силы попробовать. Может, и повезет. Чем черт не шутит?
20.02.2014г.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 20.02.2014 16:06
Сообщение №: 23575 Оффлайн
Лющин долго с недоумением всматривался в объявление, затем крикнул жене:
– Надюш, ты не знаешь, где мои очки?
Та с явным неудовольствием оторвалась от телевизора, поспешно дожевала кусок пирожка, последнего в лежавшей у нее на коленях тарелке, и проговорила, еще давясь остатками:
– Наверное, на кухне. Там, где телепрограмма лежит. Давай я лучше сама прочту. Что там еще?
Лющин не хотел сначала, но потом все-таки дал газету жене, он немного стыдился того, что дальнозоркость у него стала развиваться не по возрасту слишком рано. Плюс полтора – чепуха, конечно, и тем не менее...
– «Анима, дорого». Ничего не поняла, бред какой-то, – с недоумением между тем пробормотала супруга. – С какой стати тебя это вдруг заинтересовало?
– Да так просто, тоже показалось странным, – поспешил в зародыше прервать расспросы жены Лющин и, прихватив с собой газету, поплелся на кухню за очками.
Все же хоть как-то не излить свое раздражение он не мог.
«Тебе-то вообще ничего не интересно. Только упираться зенками в свои бесконечные сериалы, да желудок набивать, чем ни попадя. И что удивительно, зрит как горный орел. Точнее, орлица. Хотя какая из нее теперь орлица с ее-то пузом? Лежит как бревно, только пыхтит, ворочается, да никак до победного финала дело довести не может».
Лющин полных женщин не любил. Точнее, наверное, просто не мог с ними обращаться. Изобилие в данном случае действовало на него не то, чтобы сверхвозбуждающе, но, во всяком случае, процесс протекал слишком быстро, а иногда потом даже немного побаливала голова. Чем объяснить подобный феномен, он так и не разобрался до конца, однако к жене эротическое влечение (по науке – либидо, для любителей головоломок) потерял то ли в начале, то ли в середине Перестройки. Ему часто снились гибкие, стройные, молодые девушки, но почему-то почти всегда гораздо выше его ростом, а кто понимает, тот знает, как это порой бывает неудобно. Девушки к тому же попадались неопытные, смешливые, донельзя глупые, особенно они подтрунивали над ранней лысиной Виктора: Лющин больше всего на свете терпеть не мог, когда его гладили по голой черепушке, а уж тем более всякого рода поцелуйчиков в нее.
Два таких характерных признака старения организма: дальнозоркость и повышенный интерес к гибкости и стройности, и столь преждевременно в нем: ему ведь только вот-вот должно было стукнуть сорок пять – это не могло не насторожить Виктора. Хотя, в принципе, к женщинам он всегда был неравнодушен: несколько раз даже специфические болезни подхватывал, причем однажды, что уж совсем его поразило – от пионервожатой. Нет, конечно, он тогда был далеко не пионером, но проверять-то все-таки должны подобный контингент! С кем же еще тогда связываться?
А связываться и в самом деле было не с кем. Последние шесть-семь лет, как отрубило. И суть таилась вовсе не в его способностях, способностей-то как раз было хоть отбавляй, просто Лющин как-то незаметно утратил необходимые в таких случаях навыки. Раньше все было просто: два-три слова, любая чушь, главное – завязать разговор, ну а дальше... либо следуешь, куда и следовал - нет контакта, либо... есть контакт! Ну а уж что творилось во время отпусков: в санаториях, в турпоездках, ах, что говорить! Вот это была жизнь! Да и Надюша тогда была порох – тонкая, гибкая, как хворостинка, неутомимая.
Еще ко всему прочему имелась раньше в наличии густая с курчавинкой шевелюра, а с плешкою развился комплекс неполноценности. Виктор знал из эротических газет и журналов, что некоторых женщин лысинка даже возбуждает, но не очень-то верил подобным изданиям, воспринимая их по большей части как юмористические, в которых издатели над своими читателями и не посмеиваются даже, а просто измываются, как хотят. Один раз Лющин решил ответить «ударом на удар» и сочинил несколько историй, совсем уж невероятных и наиглупейших. И что же? Их тут же опубликовали, но гонорара он так и не получил. Теперь-то он понимал, что нужно было прямиком ехать к «обидчикам», глядишь, теперь он был бы заправским бумагомарателем: чего-чего, а врать, придумывать он всегда был большой мастер, а «издания» эти, как ни странно, давно уже прочно встали на ноги и гонорары уж наверняка платили теперь, и немалые.
Но дело было все-таки не в сексе, а вообще в жизни. Жизнь стала какая-то тоскливая, скукоженная, да, в принципе, ее и вообще не было, этой жизни. Тоскуя по прежним временам, Лющин и тосковал больше не по дешевизне цен, а по той легкости и простоте бытия, которых, вероятно, никогда уже не вернуть больше. Что плохого в том, что он любил весело пожить? Застолья по любому поводу, турпоходы с ночевкой в лесу с непременными песнями у костра под гитару. Разговоры в курилке про женщин, и не обязательно про женщин, хоть про политику, да черт бы с ней! Анекдоты, юмор, этого сейчас, вроде бы, наоборот, выше головы, но атмосфера, атмосфера, в которой они «тогда» рассказывались!
И друзья куда-то вдруг разом все подевались: кто в бизнес ушел, пашет, тут уж не до общения, кто ударился в алкоголь. А вот Лющин и пить почти перестал с того времени: это ведь не «сушнячок» какой-нибудь молдавский или болгарский – солнца глоток, веселья исток, и не «Пшеничная» или «Столичная» – теперь-то одна сивуха да ацетон. По улице-то уже идешь – порой ни одного лица знакомого, а прошелся он как-то раз по кладбищу! Инфаркт, инсульт, рак – и ребята вроде нормальные, откуда так рано?
«Анима, дорого». Очки нашлись, лежали как всегда возле настольной лампы, однако ясности они не внесли никакой. Номер телефона, факса, больше ничего, может, какие-нибудь шпионские штучки? Кто-то кому-то что-то передает, а он уши навострил?
– Вить, а что такое «анима»? Я ведь так и не поняла, – неожиданно услышал Лющин голос жены.
– Душа вроде.
– Нет, душа – это «псюхе», я точно знаю, – возразила Надежда, демонстрируя свое гуманитарное образование и познания опытной кроссвордистки.
– Это по-гречески, а тут латынь, – пренебрежительно ответил Виктор. Он и сам кроссворды щелкал как орешки.
– А в каком разделе? – не унималась жена.
– Разделе? Причем тут раздел? Ты имеешь в виду: латынь вульгарная или классическая?
– Нет, я не о том, ты совсем сдвинулся, – жена у Лющина хоть и телом обрюзгла, но мозгами шевелить еще могла. – Они покупают или продают?
– А тебе что за разница? – не понял Лющин вопроса, немного обидевшись на «сдвинувшегося».
– Ну, просто интересно. Все же какой-то разговор, а то ты больше молчишь обычно.
Ну да, разговор. Из тех, что выеденного яйца не стоят. Виктор, впрочем, тут же метнулся взглядом в поисках названия раздела, но нужной страницы, как часто бывало, не оказалось – жена в очередной раз использовала любимое чтиво для того, чтобы завернуть съестное на работу.
«И как только она свинца не боится! – с раздражением подумал Лющин. – Говорят, задницу, и то нельзя подтирать газетой».
Впрочем, он тут же вспомнил, что как раз в одном подобного рода издании некий врач вот это, успевшее стать столь расхожим, утверждение опровергал, говорил, что нет здесь ничего опасного, просто потом могут возникать легкие неприятные ощущения. Хотя, в принципе, куда больше таких ощущений возникает, если пропустить подобное «издание» через голову. Это уже не врач, это Виктор сам придумал, сострил.
А жене в ответ, чтобы отвязаться, он наугад соврал:
– Продают.
– А, значит, не иначе, как черти, – жена была вполне удовлетворена ответом. – Ну, эти, как их – мефистофели!
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 23.02.2014 16:59
Сообщение №: 24264 Оффлайн
– «Анима, дорого». Я по объявлению. Вы покупаете или продаете?
– А разве в газете не ясно было указано? – Голос в трубке насторожился, и Лющин сразу засуетился, не зная, как развеять возникшее против него с первых же минут предубеждение.
– Понимаете, жена... у нее привычка – выдирать страницы из непрочитанной еще газеты. Заворачивает в них обед. Я с ней много раз скандалил по этому поводу, но ей как о стенку горох!
– Обед? – недоуменно переспросил несколько ироничный голос собеседника.
– Ну да, пирожки. Она без них просто жить не может.
– С чем?
– В смысле как «с чем»? – Лющин чувствовал, что ему давно пора вешать трубку, что над ним самым наглым образом насмехаются, но это было не в его правилах: нельзя хаму не отхамить.
– С чем пирожки? Ах, да, извините, не понял, – Лющин тоже решил прикинуться круглейшим идиотом. – Ну, разные: с рисом, с картошкой, с творогом...
– И как, хорошо получаются? – продолжал издеваться голос, по всей видимости, строя уморительные гримасы, изрядно потешая едва удерживавшихся от гомерического хохота своих товарищей по работе. – Лющин вдруг совершенно отчетливо представил себе эту картину. Наступательный задор в нем несколько поубавился – по всему чувствовалось, что собеседник гораздо опытнее его в подобных играх и Лющину его уж точно не «переидиотить».
– Получаются. Вполне съедобно. И даже очень вкусно, – не нашел он ничего другого в ответ.
– Я бы с удовольствием попробовал. У меня жена... Знаете ли, молодую взял, она ищет другие пути – не через желудок.
Лющин оживился, он внезапно ощутил, что налаживается контакт, что собеседник вовсе не насмехается над ним, а наоборот, как бы стремится разбить лед, делает все для того, чтобы с первых же минут сделать их общение как можно более легким, непринужденным.
– Могу принести. Или даже вообще в гости пригласить. В старину это так и называлось – «на пироги».
Невидимый собеседник смутился, или только сделал вид, что ему вдруг совестно стало:
– Нет, не поймите... Я просто пошутил. Однако вернемся к нашей основной теме. О чем конкретно вы хотели меня спросить?
Лющин почувствовал, что где-то произошел сбой, и все очки, что он с таким трудом набрал, внезапно потеряны.
«Это игра, – неожиданно догадался он. – А в каждой игре, чтобы выпала удача, нужно проявить, прежде всего, не знания, а сообразительность».
– Может, нам все-таки лучше встретиться? – спросил он. – И уж при встрече вы поподробнее мне все обрисуете? Можно не только с пирожками, имеется хорошая настойка домашней выработки.
Собеседник, который кроме хорошего коньяка, наверное, ничего другого не употреблял, скорее всего - поморщился при словосочетании «домашняя выработка», а может, окончательно привел в восторг своих коллег, слушавших их разговор через спикерфон, однако ответил он достаточно деликатно.
– Выпивка, на работе? Совершенно нереально. Ну а для более приватной обстановки мы еще недостаточно знакомы. Вы не ответили на мой вопрос, э...
– Виктор, – поспешил представиться Лющин. – Виктор Владимирович Лющин. Насколько я понимаю, камень преткновения сейчас в том, почему меня вдруг заинтересовало ваше объявление?
– Совершенно верно. Мы с вами беседуем уже четверть часа, а вы так и не прояснили этот чрезвычайно важный для нас момент.
«Анима» – это душа? – в свою очередь, затаив дыхание, спросил Лющин.
– Ах вот в чем дело! – весело рассмеялся собеседник. – Теперь я, наконец, понял, в чем вы нас подозреваете: что мы тут какие-нибудь люциферы-вельзевулишки и под шумок, бардак, который сейчас повсюду царит, занимаемся здесь скупкой душ? Кстати, это уже невежливо, я так и не представился, даже из вас имя вытянул, а сам... Извольте: Юрий Петрович Гурьев, консультант фирмы «Лайф Соул Энерджи Инкорпорейтед». У нас совместное предприятие.
– С американцами? – не зная, что еще спросить, брякнул наугад Лющин.
– Да. Но не только с американцами, – почему-то сухо пояснил Юрий Петрович. – Израиль, Австралия, Канада, многие страны Европы, СНГ. Однако ближе к сути. Поясняю: «анима», или «соул», как чаще мы это называем, совсем не предмет наших устремлений. Духовная жизненная энергия – вот что для нас, собственно, по-настоящему интересно. Я достаточно, исчерпывающе, удовлетворил ваше любопытство, Виктор Владимирович?
– Разумеется, – Лющин еще больше заторопился, он почувствовал, что невидимый собеседник вот-вот повесит трубку. – Так вот, я и звоню. По существу дела. «Дорого» – это сколько? – наконец выпалил он фразу, мучившую его с самого начала разговора, и нервно облизал внезапно пересохшие губы.
– Достаточно дорого, – уверил его Гурьев. – Но, как говорится, это зависит... Все везде и всегда решает качество. Однако на сей раз суть даже не в том. Вы, к сожалению, немного опоздали. Мы едва начали свои разработки, а нас уже буквально захлестнул поток желающих. Их оказалось фантастически много. Так что первую группу мы уже сформировали. Когда будет еще набор, не могу сказать. Звоните, или, еще лучше – оставьте свой контактный телефон, я вам тут же сообщу при оказии.
Лющин понял, что его хотят отфутболить и решил идти напролом.
– И все-таки, – сказал он с нажимом, значением в голосе. – Нельзя же просто так, по телефону. Даже если второй набор. Может, нам все-таки лично встретиться, Юрий Петрович, а? Признаюсь, меня очень заинтересовали и вы, и ваша фирма. Может, я все-таки окажусь вам полезен?
На другом конце провода немного поколебались, затем все же последовало долгожданное утвердительное решение.
– Хорошо. Вы, разумеется, правы. Личный контакт - прежде всего. Как вам завтра в двенадцать, удобно будет?
Лющин заколебался.
– Завтра подходит, но вот двенадцать... быть может, лучше вечерком?
– Можно и вечерком, даже лучше вечерком, – любезно согласился Юрий Петрович. – Однако это будет уже не индивидуальное собеседование, а в группе. Записывайте адрес.
– Нет, нет, – поспешил возразить Лющин. – Давайте лучше тот, первый, вариант. Я отпрошусь. С работы.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 25.02.2014 16:11
Сообщение №: 24546 Оффлайн
Жене Лющин ничего не стал пока рассказывать о предстоящей встрече, тайком от нее утром положил в сумку светлую рубашку, галстук, дезодорант, одеколон. Он понимал, насколько важно первое впечатление, да и не только первое. В таких местах по одежке и встречают, и провожают. Конечно, его «одежка», не говоря уже о «командирских» часах, могла вызвать только «никакой» взгляд у сведущего человека, но во всяком случае и не совсем он был на бомжа похож. Для тех, кто понимает, главное – стремление.
Юрий Петрович не то, чтобы разочаровал Лющина, но оказался совсем не таким душкой. Во всяком случае, мало общего было с тем впечатлением, которое он производил по телефону. Большие залысины, глубокие морщины на лбу, какая-то неприятная, почти черная, родинка на левой скуле, хотя одет он был безупречно, выбрит и наодеколонен соответственно. Но этот животик, коротковатые ножки, нижняя выпяченная губа – ничего подобного у самого Лющина не было. Хотя он тоже в чем-то производил впечатление колобка, но колобка подтянутого, в меру упитанного, вовсе не обрюзгшего и не брюхастого. Однако голос, вообще манера говорить – о! этому, безусловно, стоило поучиться, проникновенные, обволакивающие оттенки производили еще более сильное действие, чем на расстоянии.
Если сам офис располагался в очень престижном месте – возле спортивного комплекса "Олимпийский", да и на входе Лющину пришлось пройти через жесткий кордон одетых в черную, хорошо подогнанную, униформу, охранников, то внутри он попал в гущу самого настоящего муравейника. Отгороженные лишь прозрачным пластиком места с крутящимися стульями, телефоном, ежедневником, стаканом для карандашей и авторучек – ничего индивидуального, все предельно стандартизировано, даже наушники и те были одного и того же сочетания цветов – желтого и фиолетового. Что касается комнаты для бесед, то там столы стояли почти вплотную, только пластик с боков был не прозрачным, а того же фирменного (или брендового) цветового сочетания. Без труда можно было различать, о чем говорят соседи, да и тебя слышно было, хоть перейди на шепот, причем не только рядом, но, по меньшей мере, на два-три стола вправо и влево.
Однако никого, впрочем, это не смущало. Несмотря на то, что время и продолжительность встреч соблюдались достаточно четко, в своеобразном «предбаннике» неизменно сидела толпа посетителей, о чем-то бесконечно перешептывавшихся, буквально буравивших входящих и выходящих из кабинета взглядами.
– У нас всего лишь десять минут, уважаемый Виктор Владимирович. Так что сами определитесь: по каким направлениям вы хотели бы проконсультироваться в первую очередь. Ну а для начала я помогу вам, просто продолжу тот разговор, который мы с вами вчера вели по телефону. Итак, что нас интересует? Духовная жизненная энергия, как я уже сказал. Точнее, ее перераспределение. Понимаете, есть индивидуумы, в которых она буквально хлещет через край, ну вроде вас, как я уже успел заметить, а есть люди, причем очень богатые и значительные порой, которые в трудные минуты своей жизни впадают в настолько глубокие депрессии, испытывают такие жестокие отчаяние и опустошенность, что не только теряют в эти моменты должную работоспособность, но даже вообще всякий интерес к окружающему миру. Такое состояние может быть временным, и после отдыха, той или иной релаксации, тут же исчезает, но бывает, что оно затягивается, приводя к серьезным психическим расстройствам, срывам, и даже... (поверьте, я не шучу) самоубийству. Очень много индивидуумов пытаются найти выход из подобных состояний в алкоголе, драйве (вот модное словечко), наркотиках, и в результате постепенно распадаются как личности, другие идут вроде бы правильным путем: спорт, секс, туризм, юмор, дружеские компании, однако если они «застревают» слишком глубоко, то и это уже не в состоянии их вытащить.
Гурьев внимательно, со значением посмотрел на Лющина, сидевшего напротив с самым беспечным и невозмутимым видом.
– Вы понимаете меня? Хотя бы слушаете? – спросил он иронически.
– Да, конечно, – ответил Виктор. – Что ж тут непонятного? Речь идет всего лишь об энергетическом донорстве. Непонятно только, как вам удалось постичь механизм подобного процесса, я нигде не читал об этом. Ваши права закреплены?
– Разумеется, – кивнул Гурьев и вздохнул с облегчением: – с вами приятно работать, Виктор Владимирович, вы все усваиваете с полуслова. То есть, отвечая на самые насущные для вас вопросы: мы покупаем и продаем. И то и другое достаточно дорого.
– Ну и как? Идут дела? – поинтересовался Лющин, удивляясь своей не просто непринужденности, а некоторому даже нахальству.
Однако Гурьев и этот его пассаж вытерпел глазом не моргнув:
– Спасибо на добром слове. Прекрасно, прекрасно идут дела. Мы даже не думали, что мы так нужны людям. Представьте себе, к примеру, сколько еще прекрасных стихов сочинили бы Есенин и Маяковский, существуй в то время наша фирма, а Фадеев, Хемингуэй? Я уже не говорю о том, как резко теперь может увеличиться продолжительность жизни вообще творческих людей, насколько более насыщенным и продуктивным станет их дальнейшее творчество.
– Проверьте меня, – неожиданно прервал его излияния Лющин. – Мне кажется, я идеально подхожу для той деятельности, которой вы занимаетесь. Вы только упомянули вначале о нас, людях, в которых жизненная сила бьет через край, но ничего не сказали о наших страданиях. Что, к примеру, делать мне и таким, как я, в этой одурманенной, гадкой стране? Это же крест тяжелейший, непосильный! Я, конечно, понимаю, что проявляю в данном случае непатриотизм, что моя энергия теперь будет уходить в такие места, где ни о какой спячке и слыхом не слыхивали, что, в конце концов, выдержав даже утечку мозгов, утечки "слэна" (Соул Лайф Энерджи) никакая страна, даже такая, как наша, не выдержит, но вы даете мне невероятную возможность отныне жить так, как я хочу, в условиях безграничной личной свободы.
– Концепция независимой жизни, – кивнул в ответ Гурьев, – я удивлен. Вы и о таких вещах слышали?
Лющин хотел было возразить, что он понятия не имеет о подобных материях и совершенно ни к чему ему столь широкую осведомленность приписывать, но вовремя спохватился и многозначительно, важно кивнул.
Гурьев, между тем, несколько секунд в задумчивости смотрел на Виктора, затем вскинул брови:
– Да, признаться, вы меня очень озадачили. Наше время вышло, но я просто обязан дать вам шанс. Действительно, вы вполне заслуживаете индивидуального к вам подхода.
Он написал что-то на листке бумаги и, встав, с явным удовлетворением пожал Лющину на прощание руку.
Администратор офиса, окинув беглым взглядом Виктора и вновь взглянув на выданную ему записку, в силу своей вышколенности не позволил себе даже недоуменно скривить рот, он лишь любезно проводил Лющина до двери в самом конце коридора.
Вот там уже, в отдельном кабинете, было даже слишком просторно. Положив ноги на стол и с наслаждением попыхивая сигареткой, сидел спиной к окну какой-то развязный тип, коротко остриженный, с явно бандитской физиономией и с минуту Виктора бесцеремонно разглядывал. Лющин давно уже решил ни в коем случае ни перед кем в этой непонятной фирме не раболепствовать, не выступать в роли просителя. Он без разрешения сел как раз напротив «типа» и, опять же без разрешения, тоже закурил, пустив оппоненту в лицо основательную затяжку крепчайшей «Примы».
Сработало. «Тип» аж поперхнулся, затем с иронией кивнул:
– Что, батя, на большее денег нет?
– А ты подбрось, «сынок», не откажусь, я не гордый, – совершенно в тон ему отпарировал Лющин.
– Ну, ты, папаня, даешь, юморист, с эстрады выступать можешь запросто. Ладно, давай вкручивай. Работа есть работа, работа - прежде всего.
– Чего вкручивать-то? – Лющин и здесь с удовольствием бы многозначительно промолчал, но о чем речь он и в самом деле не имел ни малейшего понятия.
– Ну, что можешь продать, вообще предложить, – невозмутимо ответил тип. Кстати, Володя, – он протянул Лющину лапищу, величиной с бульдожью морду.
Лющин боязливо пожал ее, но лапища на удивление оказалась вялой, рыхлой.
– Ладно, не врубишься никак? Тогда расскажи просто о своей жизни. Можешь и соврать, вранье, между прочим, если очень красивое, это даже лучше, чем правда. Больше ценится. Кстати, как ты насчет пивка? Но предупреждаю, у меня только баночное.
– Ну, баночное так баночное, сойдет, – важно ответил Виктор, – хотя лучшее пиво все-таки бочковое. Вот в Чехии...
– Я не был в Чехии... – поспешил прервать его воспоминания Володя, однако было поздно. Только сейчас до Лющина дошло, кого ему напомнил этот тип, кстати, тоже в белом халате. Однажды, в очередной раз намаявшись поутру от сексуальных видений, Виктор решил все-таки обратиться со своими проблемами в платную поликлинику (они тогда только начинали входить в моду). Молодой врач отложил в сторону газету и коротко зевнул, старательно демонстрируя свое внимательнейшее отношение к жалобам пациента. Затем попросил его раздеться, буквально спустить штаны. Бросив равнодушный взгляд на причинное место Лющина, он слегка развернул его, приглашая упереться руками в стену, и бесцеремонно воткнул палец в одно небезызвестное место. Лющин от неожиданности и боли буквально заорал. Собственно, принципиально ничего нового для него в данном факте не было: ему доводилось лежать в стационаре и подобных обследований он пару раз сподобился, но не таким странным способом, а на кушетке, лежа на боку с подтянутыми коленями, оба раза проводила их миловидная медсестра. А тут... Да еще вопросики потом: как у него, мол, с потенцией, сколько раз он подряд в состоянии, смог бы, например, с двумя-тремя женщинами сразу? Лющин так и не понял тогда, был ли врач «голубым» или просто от скуки над ним издевался.
– Ну что ж, простата у вас в порядке, до аденомы еще далеко, совет один – почаще, точнее, порегулярнее занимайтесь сексом. Понимаете, эта детородная жидкость, если ее внутри себя передержать, как соляная кислота становится – все внутри разъесть способна.
И выписал... успокоительное.
– Слушай, батя, – обиженно, между тем, бубнил Володя, – я мысли читать не умею. Ты давай вслух, не стесняйся, растяни во всю ширь гармонь. Может, еще баночку? А я пока аппаратурку настрою, чувствую по зверскому выражению твоего лица, у тебя есть чем поделиться.
«Что ж, это жизнь!» – грустно вздохнув, подумал Виктор. Совсем как тогда, когда он возвращался из платной клиники, еще ощущая тупую боль от только что проделанной с ним неприятной процедуры.
Странно, но как раз перед этим «бандюганом» Лющин раскрылся так, как не исповедовался бы и перед священником.
– Стоп! – вдруг прервал его Володя с лицом, озаренным столь радостной, чуть ли не детской, улыбкой, что совсем перестал походить на уркагана. – Включаю! Вот про этих девок молодых, длинноногих, которым ты не то чтобы ртом, а даже лбом до грудей не можешь достать, как они издеваются над тобой, все норовят на лысину плюнуть или, по крайней мере, ноготком наманикюренным по ней щелкнуть. Или сесть на нее, причем как раз небезызвестным тебе местом, да поерзать, поерзать. Как можно подробнее опиши, а если сможешь, приври еще что-нибудь. Только ничего не замалчивай, не смягчай, все обиды, унижения, весь свой позор, любая ответная каверза, месть, а уж если удача в чем, то хвались, хвались, расписывай свои подвиги до бесконечности.
Он уже с уважением, осторожненько, высвободил из рук Лющина пивную
банку, затем усадил его в глубокое кресло, надел на голову шлем с прикрепленным к нему маленьким микрофоном.
– Ладно, готово. Теперь давай как можно поживописнее: с эмоциями, диалогами, криками, вздохами, не просто рассказывай, в образы войди, сыграй сразу несколько ролей, скажем, как Эдди Мерфи в «Чокнутом профессоре», ну а я пока - пойду покурю, не буду тебе мешать. Думаю, минут пятнадцати тебе хватит. Ну а сможешь, выдержишь – можно и больше, не стесняйся. Просто нажми, когда закончишь, вон ту красную кнопку, я моментально появляюсь и сниму с тебя эту хреновину с проводами.
«Ах вы, сволочи! – разозлился Лющин, в некоторой эйфории еще и от «Хайнекена». – Вам рассказ нужен, я вам сейчас расскажу, такого наваляю, что мало уж точно не покажется».
Он начал с действительного случая в своей жизни, когда давно, еще при незабвенном социализме, он покупал бутылку водки в магазине, а три молоденькие девчонки, «запав» на его туго набитый бумажник (был день получки), долго шли потом за ним, намереваясь заговорить, но Лющин испугался возможного бандитизма, ухватился за первого встреченного им знакомого и шел с ним в его сторону до тех пор, пока девчонки не поняли и не отвязались. Хотя какой тогда, собственно, был бандитизм – просто хотелось акселераткам выпить, покурить, вкусненько поесть, да и позабавиться – почему бы и нет! – с богатеньким, щедрым дяденькой. Этот случай преследовал потом Виктора всю жизнь, он никак не мог простить себе проявленной трусости, а ведь и квартира «холостая» была тогда у него, точнее, мастерская знакомого художника, причем рядом совсем. Ведь коли не хотелось рисковать получкою, вполне можно было договориться на любой другой день. Нет, сейчас он не струсил, в рассказ свой все запихнул: и сожаление, и тоску, и сны свои предрассветные...
Володя, немного раздосадованный тем, что его отсутствие растянулось на добрых полтора часа, мгновенно переменился в лице, взглянув на какой-то счетчик.
– Ну, батя, ты даешь! Действительно, феномен, гигант! Подожди, я сейчас – одна нога здесь, другая там – надо переговорить с начальством. А ты пока расслабься, отдохни после напряженной трудовой деятельности. Может, пивка еще? Как?
Пиво Лющин в пакет положил. «С паршивой овцы хоть шерсти клок!» – мрачно подумал он и мучительно оглянулся по сторонам в поисках туалета. Однако в кабинете его, естественно, не было. Собственно, Володю, это, как видно, не волновало: за ширмой виднелась раковина как раз на уровне его причиндалов. «Ладно, потерпим, – подумал Лющин, намурлыкивая мысленно рассмешивший его припевчик на мотив «моего милого Августина»: «Ах, мой милый Хайнекен, Хайнекен, Хайнекен! Ах, мой милый Хайнекен, Хайнекен, да!»
Впрочем, вернулся Володя довольно быстро и протянул Лющину гладкий, плотный кусочек картона.
– Ты извини, батя, мы таких денег сразу не выдаем, так что тебе не в кассу, как обычно, а вот по этой карточке будешь получать: там автомат стоит внизу. Но только у нас, нигде больше, карточка эта исключительно для внутреннего пользования.
Карточка карточкой, а в первую очередь Лющин нашел туалет, и лишь потом отправился на поиски злополучного автомата. Подойдя поближе, он вдруг вспомнил, что забыл, точнее специально не взял с собой очки и колебался теперь, в какое именно отверстие и какой стороной сунуть выданный ему кусочек картона. Руки вспотели, машина вполне как-то могла на это неправильно прореагировать. Взмокла и лысина, но вот это вряд ли кого, кроме самого Лющина, могло взволновать.
– Есть проблемы? – послышался вдруг из-за спины Виктора милый девичий голосок.
Лющин от неожиданности вздрогнул и обернулся. И чуть не застонал от осточертевшей ему уже за несколько лет проблемы. Девушка в синей, похожей на аэрофлотовскую, униформе, была необыкновенно любезна и мила, но на две головы выше него.
– Нет проблем, – поспешил уверить ее Виктор.
Однако девушка лукаво улыбнулась, скривила губки и осторожно высвободила карточку из судорожно сжатых пальцев Лющина.
– Сначала "кэш" – наличные, – сказала она, ловко управившись с казавшимся совершенно упертым автоматом. Тот молниеносно любезно выстрелил из себя три купюры. «Сто пятьдесят «баксов»!» – такие цифры Лющин мог и без очков разглядеть. – Теперь, – продолжила девушка, – мы либо кладем это в карман и уходим, либо – тут у нас все виды услуг – можем положить деньги в банк, взять книжку или любую другую карточку, уже не нашу, какую захотите - к примеру, Visa, и вы отныне – богатенький Буратино.
– Ну, не такой уж богатенький, – смущенно пробормотал Лющин, не в силах оторвать глаз от столь любезной «стюардессы», кажется, тоже готовой оказать ему любую услугу, естественно, не у всех на виду, мест укромных она наверняка знала здесь предостаточно.
– Я знаю, – самым недвусмысленным тоном «стюардесса» дала понять, что Лющин не ошибся в своих мыслях о ней. – Всегда рада помочь. Во всем.
Сто пятьдесят долларов, ничего себе! Это, если по курсу перевести, как раз полмесяца корячиться ему на работе. И за что? За какую-то немыслимую фигню, которую никто бы, даже из самых близких его друзей, ни за какие коврижки не стал бы слушать (пытался и не раз уже!). Причем, это еще не вся сумма! Что, интересно, они сделают из его, мягко говоря, фантазий? Порнофильм? Запродадут какому-нибудь выдохшемуся, исписавшемуся сценаристику? Да, уж этому их не учить, такая конторища! Одни охранники чего стоят – форменные мордовороты! А впечатление – будто прямиком из Оксфорда, интеллигентные, вежливые, обходительные.
Первым движением Лющина было поменять три новенькие хрустящие бумажки в ближайшем же валютном пункте, закатить пир на весь мир, показав всем: жене, теще, друзьям, что он, Виктор Лющин, отныне не какая-нибудь тля, посредственность. Пусть и поздновато, но открылся в нем удивительный дар, нашел он новую, не каждому посильную, работенку. Однако поразмыслив, Виктор решил не совершать пока излишне резких телодвижений. За что он больше всего уважал свою Надежду – что она никогда не требовала от него невозможного. Не толкала под пули киллеров в бизнесмены, не призывала торговать на рынке «и в снег, и в зной, и в дождик проливной» или играть в какие-нибудь дурацкие «пирамиды». Она довольствовалась тем, что имела, и к выпечке-то, блинам пристрастилась оттого, что на ананасы да сервелат просто не имела денег, а с ананасов, естественно, толстой бы такой не была. «Что ж, это жизнь, – привычно вздохнул Виктор. – Зачем развращать человека? Просто скажу, что устроился на одну халтурку в исследовательский центр как раз по тому объявлению, в подробности не стану вдаваться. Ну, тысчонку в месяц добавлю в семейный бюджет – уже будет совсем иная картина. А больше – больше определенно перебор».
Подробности и не понадобились.
– Ну, ты молодец, я горжусь тобой, Лющин, – жена с восхищением чмокнула Виктора в верхнюю часть лба, самое начало его плешки, что только ей дозволялось, поскольку для этого ей приходилось вставать на цыпочки. – А что, Витенька, профинансируешь на радостях мою мечту? Обмыть ведь надо такое начинание!
Пить Виктору не хотелось, но он все-таки «отстегнул» из заначки жене пятьдесят рублей (доллары он по-прежнему предпочитал не разменивать). Но что его совершенно потрясло – жена на эти деньги принесла кило апельсинов. Вот тут Лющину уж точно захотелось выпить. Дура из дур! Они что, дети? Сын, слава Богу, своей семьей живет, зарабатывает столько, сколько им обоим и не снилось. Но Надежду уже было не остановить: она достала из хозяйственного шкафа соковыжималку, два бокала...
– Понимаешь, как в американских фильмах, видеть не могу, как они такое по утрам проделывают. До того заелись, даже ничто консервированное их не устраивает. Жахнут по стаканчику соку из только что очищенного плода с утречка, хлебцем поджаренным захрустят-закусят, и с утра до вечера на работе крутятся, да потом еще задом вертят туда-сюда на какой-нибудь аэробике или дискотеке. Давай и мы с тобой так попробуем, а, Лющин! Зарядимся энергией?
– Так может, с утра и зарядимся, – вяло пробормотал Виктор, – на ночь-то для чего?
– А вот на ночь-то в самый раз и будет! – с горящими глазами ответила жена.
Напиток был, действительно, что надо. Тем более что Виктор предварительно, не очень-то доверяя американцам, точнее, их фильмам, сыпанул в бокал аж четыре ложки сахара. «И все-таки лучше бы кваску, – подумалось неожиданно Лющину, – на эти деньги литров десять-пятнадцать можно было бы сварганить. А квас, говорят, для кишечника просто незаменимая вещь».
Однако вслух свои мысли он высказывать не стал, не хотел портить настроение Надежде, буквально парившей в облаках. Впрочем, уже через час настроение это как-то само собой стало угасать у нее, а когда они улеглись в постель, ожидая прихода той неземной, бешеной, энергии, Надежда вдруг не выдержала и расплакалась в высшей точке отчаяния.
– Витя, прости меня дуру старую, я так жрать хочу!
– Я тоже! – вздохнул Лющин с облегчением.
Они тут же, среди ночи, нажарили картошечки, сообразили винегретику. Наелись так, что животы буквально трещали. Оттого и сексом занимались, как всегда: Лющин лишь бы поскорее удовлетвориться, жена – терпеливо ожидая, пока он сделает свое дело, еле удерживаясь от того, чтобы до окончания сеанса не захрапеть. Как бы то ни было, впервые за долгое время Лющин спал спокойно – ни одна длинноногая стерва на этот раз его воображение не беспокоила.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 26.02.2014 15:15
Сообщение №: 24883 Оффлайн
Как ни странно, но наутро, ни с того, ни сего Лющин вдруг действительно почувствовал прилив невиданной энергии. Приемы в Центре почему-то дозволялись не чаще одного раза в неделю, а энергия так и рвалась наружу. Страстно хотелось, неважно с кем, но обязательно поделиться своими впечатлениями или совершить какой-нибудь экстравагантный, не присущий ему, поступок. Однако Лющин был человеком достаточно жизнью битым, да и вообще предпочитал учиться на чужих ошибках. Поделиться впечатлениями? Нет, дудки! Так он и станет рассказывать направо и налево, какой легкий вид заработка ему удалось найти! «Снять» какую-нибудь профессионалку и испытать с ней что-нибудь из радостей разврата – всех его денег на один заход только и хватило бы, а потом что? Жена – да. Надежда, особенно после цитрусовой встряски (от которой она, впрочем, вскоре вынуждена была отказаться, перейдя на всякого рода витаминные салатики), готова была слушать его часами, каждый раз не уставая удивляться: такие деньжищи платят за сущие пустяки.
В общем, Лющин еле дождался следующего сеанса к Володе и красноречив бы на сей раз, как никогда, но тот лишь дико расхохотался, едва прослушав начало новых Лющинских откровений.
– Господи, вот никак в толк не возьму, сколько я здесь работаю, все вы, буквально до единого, от молодого до старика, от профессора до дебила, на одну уду попадаетесь. Все, как один, пытаетесь мне туфту всучить. Ну далась вам эта Наташка! Причем у всех одно и то же: как вы с ней да почти на виду у всех, вот здесь в двух шагах за стеночкой, что она выделывала, да что вы с ней вытворяли... Бать, ты мне, в самом деле, в отцы годишься, но, ты уж прости, я тебя буду отныне Витьком звать. Так вот, Витек, даже пива я тебе за такую хреновину не налью, потому что пивко – тоже за счет фирмы, ну а на сухую у меня духу не хватит тебе ту кассету прокрутить, где я блеял практически слово в слово то же, что и ты сейчас. Да, да, не удивляйся, и я с такой низенькой ступенечки начинал, и ты потом, может, еще выше моего поднимешься. Ну а пока давай работать, Витя, давай работать. Твое счастье, что у меня как раз одно «окошко» через пару часов выпадает, я тебя туда включу.
– Да не могу я, – смущенно пролепетал Лющин. – Мне и так нелегко отпрашиваться с работы. Второй раз никак не отпустят.
Володя развел руками и сразу поскучнел.
– Батя, ты меня извини, но это твои проблемы. Здесь денег даром не платят, это тебе только так показалось на первый раз.
Лющин вышел за дверь, как оплеванный. Да, осечка, но кто ж виноват, он сам слишком легкомысленно отнесся к делу, пришел на встречу совершенно неподготовленным.
Наташа была тут как тут.
– Почему вы такой грустный? Есть проблемы!
Почему бы и нет? Лющин хотел было сначала снять очередную порцию «зелененьких» из автомата, затем вдруг решил, что с Наташей он, назло всем, но обязательно попробует. Пусть влетит ему на работе, но чего туда возвращаться, чтобы потом снова убегать?
«Сеанс» со «стюардессой» прошел почти точка в точку так, как Лющин только что его описывал, вот только удовольствия, подстегиваемого новизной, чувством опасности, не было и в помине. Просто чувство удовлетворения, легкого, неглубокого, в чем-то похожего на то, что он испытывал с женой. Идти после этого к Володе... Нет, уж лучше пропустить этот сеанс.
Совершенно обескураженный, Лющин поплелся к автомату и был окончательно повержен, буквально разбит в пух и прах, когда тот, вместо заветных трех бумажек выкатил ему шестьдесят центов мелочи.
– Я здесь, – Наташа была как всегда рядом в трудную минуту. – Есть вопросы?
У Лющина хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть.
– Вы просто забыли чек, по нему всегда можно проконсультироваться, сколько у вас осталось. В данном случае чек говорит о том, что ваша карточка полностью аннулирована.
Лющин, уже не стыдясь своей недавней партнерши, достал очки из кармана и внимательно посмотрел на выданный ему клочок ленты.
- Тысяча шестьсот пятьдесят долларов! – вскричал он ошарашенно, – столько я заработал в первый раз. Этот автомат сошел с ума. Он своровал мои деньги!
Лющин уже, грозно набычившись, хотел было направиться к «обидчику» и преподнести ему пару хороших пинков, но Наташа тихо тронула его за плечо.
– Не может быть. Обычно такого не случается. Давайте посмотрим. Ага, понятно, вы как всегда, как все, попались на мне. Заплатили большой штраф. Вывод один – больше не попадаться. Не пытайтесь обмануть компьютер, это дохлое дело.
– Ладно, – упрямо боднул головой воздух Лющин, – пусть будет штраф, но откуда вот эта сумма – восемьсот пятьдесят баксов. Может, это за консультации, с которыми вы ко мне с Володей постоянно суетесь, и о которых у меня не было никакого желания вас просить?
– Нет, как раз насчет желания... желание было, – застенчиво поправила несколько растрепавшуюся прическу Наташа. – Это стоимость того, что мы с вами только что проделали.
– Восемьсот пятьдесят долларов! – не удержавшись, закричал Лющин, – да за такие деньги я бы, по меньшей мере, английскую королеву...
– Не надо, – тихо осадила его Наташа, – не надо кричать. Во-первых, что касается королевы – такие услуги вам явно не по зубам, даже на парикмахершу принцессы и то не хватит. А вообще, я бы вам сделала все гораздо дешевле и несравненно приятнее, но я на работе. В такую сумму оценила мой труд фирма, я тут совершенно ни при чем. Надо было предварительно поинтересоваться.
– Я думал, что это вообще бесплатно, – пробормотал Виктор, постепенно смиряясь со своей неудачей.
– Понятно, подарок от фирмы, так сказать – бонус, презент, – усмехнулась Наташа. – Нет-нет, чего-чего, а бесплатных завтраков у нас точно не бывает. Считайте, что вам еще повезло, стоило вам задержаться со мной лишнюю минуту, и счет пошел бы в обратную сторону, а процент у нас накручивается совершенно бешеный. И это справедливо. Вы так не считаете? У нас о-очень солидная организация.
«Да уж, с вами спорить, себе дороже обойдется», – понурил голову Лющин, мысленно прощаясь с деловой атмосферой офиса, которая успела уже ему понравиться, но такие порядки! Он с ужасом представил себе, как «влетел» бы сейчас, и сколько этот проклятый «счетчик» мог бы ему в итоге накрутить. И все-таки природное бойцовское задиристое начало взяло в Лющине верх.
С трудом прорвавшись к Юрию Петровичу, который не имел ни малейшего намерения с ним встречаться, он молча показал ему злополучный клочок бумаги. Однако Гурьев предъявленному чеку нисколько не удивился.
– Да, вы прекрасно выкрутились, Виктор Владимирович, не понимаю, какие проблемы?
– Тут нет гонорара, – силясь сохранить спокойствие, проговорил сквозь зубы Лющин.
– Какого гонорара? За что? – удивился Гурьев.
– Такого, обыкновенного. Раз всякое удовольствие у вас оплачивается, оплатите то словечко, которое я придумал – «слэн», «соул лайф энерджи».
Гурьев искренне расхохотался.
– Вы и тут, опять, повторились, Виктор Владимирович, поздравляю вас. Почему вы так примитивно мыслите – строго по трафарету? Попробуйте вглубь, вширь. Но здесь мы обойдемся без штрафа. Вы пришли с инициативой, она не прошла, без вопросов! Ну а вообще будьте поосторожней. Пока вы в плюсе. Почему бы вам вовремя не выйти из игры?
– «Горная сила», «Сила горных высей», – упрямо выстреливал из себя Лющин. – Что, тоже не подходит?
– Ну почему же... – на этот раз Гурьев задумался. – В этом что-то есть. Не как общее название, конечно, но где-нибудь в рекламе проскочить может. Пятьдесят долларов. Или ничего, но если мне удастся где-нибудь пристроить это, гонорар пополам, что вас больше устраивает?
Лющин многозначительно помолчал, давая понять, что он рассчитывал на гораздо большую сумму, но, видя, что собеседника ему не провести, угрюмо пробормотал:
– Кэш.
– Кэш так кэш! – радостно воскликнул Гурьев и полез во внутренний карман за бумажником. Затем кинул Лющину банку «Хайнекена» – За начало в нашем сотрудничестве!
Выйдя от Гурьева, Лющин обнаружил, что в волнениях как раз прошло два часа, назначенных ему Володей и решил все-таки наведаться к нему на прием, угостив новоявленного друга подаренным «Хайнекеном», который, как видно, служил здесь разменной монетой.
– Взятка? – нагло ухмыльнулся тот.
– Нет, просто плата за консультацию, – пожал плечами Лющин.
– Чепуха! За консультацию у нас денег не берут. Взятка! – Володино лицо, и так напоминавшее блин, еще больше намаслилось. – В общем, прокололся ты сегодня во всем, Витек. Так сказать, по полной программе. Однако главного ты еще не знаешь, хорошо хоть домой не ушел. Я совет тебе хороший давал: пару часов погулять где-нибудь и подумать. Новая история, новые деньги. Далась тебе эта Наташка! А теперь тебе полагается штраф. За то, что ты заставил фирму потратить на себя столько времени. Штраф немаленький – восемьсот долларов. Плати и уходи, причем плати немедленно. Иначе счетчик, так ты можешь и без квартиры в итоге остаться.
– Да, круто, – согласился Лющин, но спорить не стал, он давно уже понял, что с ним не шутят. – Третий совет требуется: помоги, за мной не задержится.
Володя быстро пощелкал на компьютере, как бы прикидывая, затем выдал: двести долларов.
– Какие двести долларов? – удивленно переспросил Лющин. – Ты так дорого ценишь свои советы?
– Нет, взятка, – покачал головой Володя. – Я все точно обсчитал: я тут у одного из наших постоянных «воображал» купил сюжет, теперь проведу его как твой, будем считать, что сегодняшний день ты нормально отработал. Все расходы плюс мои комиссионные – меньше уже некуда.
– И я остаюсь ни с чем, – горестно кивнул Лющин.
Володя усмехнулся.
– Ты остаешься при своих, и даже выиграл шестьдесят центов. Так не у каждого получается. Ты просто везунчик. А может, наоборот, талант, прирожденный игрок?
Лющин порадовался своему благоразумию с заветными тремя купюрами и молча протянул деньги Володе.
– И что теперь? – спросил он, боясь услышать еще какой-нибудь неприятный сюрприз.
– Ничего, – пожал плечами Володя. – Свободен. Ты совершенно свободен. Вошел и вышел. И забыл, как страшный сон. Или сохранил, как приятное воспоминание. Или – третий вариант: я жду тебя на следующей неделе, в обычное время. Только не так поздно, как сейчас. И еще помни, тут люди серьезные и очень ценят свое время. Машина, дача, гараж – что-нибудь есть у тебя?
– Нет, только сарайчик маленький да участок под картошку.
– Тогда квартира, – вздохнул Володя, – как я уже сказал. Одно неверное движение – и ты бомжик. Невеселая перспективка?
– Да уж, смех из разряда истерических, – с грустью согласился Лющин.
– Так записывать тебя или не записывать? – нетерпеливо перебил его воздыхания Володя.
– Конечно, записывать, – бодро кивнул Лющин. – Вот только нельзя ли хоть чуть-чуть пораньше? Неделю слишком долго ждать.
– Нет, никак нельзя, порядок такой, – ответил Володя уже с большой долей раздражения. – Но ты, батя, хорошо подумал? Сарайчик-то - хрен с ним, а вот стены родные! Как станешь жене объяснять?
– Жена поймет, – беспечно, с идиотской улыбкой, ответил Лющин. – У меня хорошая жена.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 27.02.2014 16:09
Сообщение №: 25088 Оффлайн
Собственно, этого Лющин как раз и добивался – переложить ответственность за решение на плечи другого. В данном случае – Надежды. Однако, к его удивлению, жена повела себя иначе, чем он ожидал. Она крепко задумалась. Наконец с горечью в голосе подытожила:
– Плохо.
Лющин вздохнул:
– Ну вот и я говорю, хуже некуда. А так хорошо все начиналось.
Надежда взглянула на него с яростью:
– Я не о том. Плохо то, что ты мне соврал. За стакан апельсинового сока мы чуть было не проср... квартиру. И где бы мы с тобой сейчас обитали? Я-то, по крайней мере, у мамы, а ты, Лющин? И значит, конец нашему браку? Нет, Витенька, ты слишком просто захотел от меня отделаться. А ведь я люблю тебя! Ты забыл об этом? И терять тебя не хочу. Но вообще, это что-то новое в твоем характере: такие деньги зажилить и потратить их на что, точнее, на кого! Витя, сказал бы, что уж так невтерпеж, что ж я, не понимаю, что ли? Я бы тебе Нюрку Фимину привела, Гулливерку эту чертову. За так бы дала! Да еще, глядишь, сама бы бутылку поставила.
Лющина аж передернуло.
– Надя, о чем ты говоришь, у нее же не лицо, а лошадиная морда, у этой Фиминой. Из всех твоих подруг тут самый дохлый вариант, я ее так и зову – «Тетя Лошадь».
– Ах, ты уже всех моих подруг перебрал, – с иронией отозвалась жена. – Надеюсь, только в теории? Впрочем, пусть даже и на практике. С подругами можно. Народ бывалый, проверенный, могут даже чему-то и подучить, а то ты стал совсем однозаходный-одноразовый, Лющин.
– Да ты что! – поперхнулся от недоумения Виктор. – И в самом деле, решила квартирой рискнуть? Чтобы я и дальше продолжал? Ни за что! Тут пирамида, банда, ясно уже. Хорошо еще – удалось ноги унести. Дальше – каюк. Ямку выроют где-нибудь в лесу, не узнаешь даже, куда цветочки приносить.
– Цветочки не понадобятся, – отмела его испуганные причитания жена. – В ямку так вместе. Любовь до гроба, Лющин, сам ведь когда-то клялся, когда соблазнял. Было дело? А терять тебя, повторяю, я не хочу. Ты не подумай, у меня не сегодня глаза открылись: давно заподозрила что-то неладное, даже ходила к врачу. Выпытывала: говорят, у мужиков бывает возраст такой, когда они на этом деле совсем сходят с ума, будто с цепи срываются. Он мне: слишком рано еще, такое обязательно будет, но через пять-десять лет, никак не раньше. Я ему: у него все раньше, чем обычно – и очки и лысина. А он только рассмеялся в ответ: вот как раз лысые-то, говорит, на сей счет, наоборот, самые завернутые, а очки, причем тут очки? Все, что надо, и без них хорошо можно разглядеть. Так и читала в его глазах: «Хотите покажу?» А ты говоришь, толстая! Кому-то и полные в самый раз. А кому и вообще – любые. Это только ты, Лющин, такой разборчивый. Трудно с тобой! Видишь, даже до квартиры дело дошло. Черт с ней, рискнем. У матери двухкомнатная, тебя она просто обожает, это тебе известно. Даже сама как-то удочку закидывала: скучновато, страшновато, мол, мне одной. Ладно, ближе к делу, Витек, неужели у тебя совсем нет за душой, в самом, что ни на есть загашничке, каких-нибудь забористых воспоминаний? Из молодости хотя бы, из рассказов друзей. Не верю. Такого не может быть.
– Найдется, наверное, – нехотя отозвался Лющин. – Но ты мне все-таки объясни, с чего это вдруг тебя-то во все тяжкие потянуло? Я тебя не узнаю совсем. Алчной ты никогда не была, к приключениям тоже вроде особой тяги не испытывала, и вдруг такой поворот, в твоем-то возрасте!
Надежда обиделась.
– А что мой возраст? Не больше, чем твой. Ты просто привык, Лющин, меня толстой дурой считать, а я таковой никогда не была, от роду. Хотя бы потому, что тебя в мужья, а не кого-нибудь другого, выбрала. Ну а лысинка твоя – лишнее тому подтверждение: глупый волос покидает умную голову. Ты ведь раньше совсем другим был, Витек: обаятельным, веселым, деятельным. С тобой не жизнь была, а разлюли малина. И как отец, и как муж, и просто как друг – выше всяких похвал. А какая компашка у нас сколотилась сразу после свадьбы! В лес на шашлыки, на Голубое озеро купаться, грибы собирать, а гитара, гитара, Лющин, она ведь в твоих руках не умолкала. Понимаешь, кто-то гордится, что муж бизнесмен, политик или артист, а я тобой гордилась, Лющин, оттого как раз, что ты был самым обыкновенным, но таким обыкновенным, каких вообще в жизни наперечет, про кого говорят – душа общества. Ты был моей душой, Лющин, и теперь ей остаешься. И что же получается? Тебе дали щелчок по носу, и ты отступил? Мой муж, Виктор Владимирович Лющин, уполз в нору, затрясшись от страха перед какими-то прохвостами? Где твой ум, Витек? Где твоя природная настырность, сообразительность? Дело не в деньгах, дело в жизни. Тебя обложили со всех сторон, дыхнуть не дают. И жизнь не мила, соответственно. Ну а я, – тут произошло, чего Лющин совсем никак не ожидал – Надежда расплакалась. – Обо мне ты подумал? Ты ведь мой последний шанс. Что мне делать-то без тебя? Да, я не дура, но таких не дур – пруд пруди. И почему я должна отдавать тебя какой-нибудь безмозглой акселератке? Квартира! Причем тут квартира, если у милого друга только одно в голове – как прильнуть к чужой подушке? Нет, даже и не надейся, не отдам я никому ни тебя, ни квартиру нашу. Пусть только сунутся. Двустволку куплю, собаку эту, не помню уж как зовут: ну есть такие, что людей на части разрывают.
Она долго молчала и, так и не дождавшись от мужа какого-либо ответа – настолько Лющин был ошарашен ее неожиданными откровениями, подвела итог:
– Понимаешь, Витек, в чем дело, до меня только сейчас дошло: вот живем мы с тобой в дерьме, как все, и как все страшно этим мучаемся. Жизнь не мила, но умерла-то она прежде внутри, а не вокруг нас. А на самом деле продолжается. Люди любят, ревнуют, женятся, расходятся, взрослеют, детьми, внуками обзаводятся. А мы сидим с тобой возле телевизора как сычи, хорошо хоть газет не читаем, а то совсем бы стали зомби, запрограммированными.
Надежда все больше распалялась, размазывая по лицу дешевую петербургскую тушь вперемежку с нахлынувшими слезами. Ей уже было безразлично, слушает или не слушает ее Лющин, просто необходимо было выговориться.
– Суть одна – мы пытались с тобой, как могли, отгородиться от всей этой препоганой житейщины, в которую втоптаны, как в грязь, идеалы, законы, жизнь и даже душа человеческая. Но у нас в итоге ничего не получилось. Нас загнали в угол. И, опять же, не в том только суть, черт с ней, в конце концов, с этой резервацией – и в ней можно жить, но возраст, мозги зрелые все равно поднимают в рост: под пули так под пули, под картечь так под картечь. Нет, будем прорываться!
– Куда? – недоуменно спросил Лющин, совсем уже ошалевший от философствований жены. – Куда прорываться-то? Ты что, сбрендила?
– А хотя бы друг к другу, или мало тебе? – огорошила его еще больше ответом Надежда. – Ах ты, кобель, кобелина даже, отмою я все-таки тебя добела. Так что насчет Нюрки: за вечер управишься или мне на всю ночь вроде как к сестре под Калугу смотаться, а на самом деле у матери пересидеть? Только чтобы не так – «лошадиная морда»! С чувством, с толком, с расстановкой. «Морда»! Да ты ее в бане-то видел? Знаешь, какая у нее кожа гладкая, нежная? А фигура? Никаких складок жировых, и в то же время такие округлости! А уж секретов женских приворотных знает – миллион. Но чтобы и виду не подал – что знал заранее, чтоб руки тряслись у обоих, как будто кур воруете, а я уж сама все подстрою, Фимина на твою плешь давно запала, против такого соблазна не устоит.
К сожалению, автор лишён возможности разместить текст повести полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина. http://epressario.com/
Издательская оферта: любые разовые бумажные издания переводы на иностранные языки(с согласия автора).
Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 28.02.2014 21:21
Сообщение №: 25253 Оффлайн
Все персонажи и события в данной повести являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми,
живыми или ныне покойными, является случайным и не
входило в намерения автора.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В которой рассказывается о том, как объял землю Русскую хлад и глад, как братки-разбойнички шалят, а купцу-молодцу от них и деться некуда.
- Ну и что дальше? - Вася Колобов поднял голову от карты и, так и не дождавшись ответа от друга, продолжил: - Не хочу выглядеть дятлом, но, в сотый раз, напоминаю - я тебя предупреждал. Теперь полный тупик. Прямо поедешь - на основной костяк бригады нарвешься, у них автоматы и гранатомет, у нас с тобой ничего, кроме гаечных ключей - трясли на каждом перекрестке. Справа и слева - молодняк. Эти похуже даже, вообще отморозки. Приехали, Палыч. Да ты не молчи. Они нам на раздумья и пяти минут не дадут, сразу начнут сближаться. И ни на что не надейся – «гадобэдэдэшников» больше не будет, они свое дело сделали - остригли тебя до мяса, теперь придут люди, которые возьмут все, в том числе и твою жизнь. Сматываться надо, сматываться, Саша. Оставлять машину, груз и «делать ноги». Я, во всяком случае, был с тобой до конца, но сейчас ухожу.
- Ты знаешь, сколько я должен? - тихо спросил Румянцев. - Мне один черт умирать: что сейчас, что потом. Уж лучше сейчас. По крайней мере, может, семью не тронут. Как ты считаешь, оставят они их в покое?
Колобов нехотя пробурчал, пожав плечами.
- Это, смотря у кого занимал. А то деятели такие найдутся, что счетчик на несколько лет включат, весь выводок твой в рабство возьмут. Им все равно с кого получать, лишь бы получить.
Оба какое-то время молчали, затем Румянцев выключил фонарик, освещавший карту.
- Ну а если назад, в город обратно? - осторожно поинтересовался он.
- А, ну там точно «Га-ды бэ-дэ-дэ». Откуда вещички? И вправду, откуда? Приборы, деталюшечки разные, о-о-чень интересные, цветного металла чуть ли не с тонну! Большая часть этого добра, конечно, внезапно куда-то подевается, но и того, что останется, вполне хватит, чтобы и тебя и ребят, которые тебе его сосватали, надолго в «места не столь отдаленные» упрятать.
- Да не о том я, - с досадой оборвал Колобова «Палыч». - Помнишь, мы мимо проезжали, Женьку Русанова вспомнили, даже колебались, не заехать ли к нему в гости? Ну, так почему бы и не заехать? Гараж у него будь здоров какой, да и коттедж метров на двести квадратных полезной (!) площади, наверняка найдется, где переночевать. Если, конечно, мужик не «ожлобел».
Колобов даже заерзал на сиденье от возмущения.
- Ага, «ожлобел»! Это, скорее, ты надумал в жлобы податься, да вот не судьба, рылом не вышел. А я с Женькой и переписываюсь, и открытками обмениваюсь регулярно, в гостях даже несколько раз бывал. Зачем вот только ты друга подставить хочешь? Непонятно. Со мной заодно?
Румянцев криво усмехнулся.
- Ну, без тебя, во-первых. Ты же, как мне помнится, сбежать хотел? А во-вторых, почему подставить? Просто навестить.
- Так они нас все равно отследят, неужели не понимаешь? - разозлился Колобов. - За ночь отыщут. А тогда уж каюк не двоим, а вообще всех в доме, от мала до велика, вырежут.
- Ну, это как сказать, - скептически покачал головой Румянцев и снова осветил карту, - пораскинь мозгами, если вот так, а тут так махнуть, сколько бы ты дал мне форы?
- Максимум пять часов.
- Хорошо, ну а если мы машину по пути где-нибудь бросим, а груз на Женькиной «Газели» перевезем? Есть ведь у него «Газель», с памятью у меня все в порядке? Тогда сколько времени?
Колобов не выдержал, вспылил.
- Сколько, сколько! Палыч, ты как был, так и остался козлом упрямым. Отвечаю: сколько ни дай, финал неизменен.
- За козла ответишь? - беззлобно поинтересовался «Палыч».
- Ладно, пусть ты будешь «морским козлом», устроит тебя?
- Это еще что за зверь? - удивился Румянцев. - Есть такой?
- Ну а как же! Ты как раз и по знаку Зодиака - Козерог, помесь морского козла и козла, поднимающегося в гору. Так вот всегда нахрапом и берешь.
Русанов не подвел, во всяком случае, «козлом» не оказался. И лежа на диване, Румянцев долго ворочался с боку на бок, не в силах понять, где же он допустил столь роковую ошибку? Вроде бы все было десять раз рассчитано-пересчитано, а сколько ни примеривал, отрезал все равно наперекосяк. Вышел в отставку, командир подлодки хренов, пенсии, как водится, не хватало, а детей-внуков наплодил сверх меры. Решил подзаработать: занял деньги и подался к друзьям в Мурманск - нежданно-негаданно в родном городишке подвалил заказ на всякую металлическую дребедень. Стоп, вот здесь, по всей видимости, и была «подстава», с самого начала было задумано его грабануть. А теперь еще неустойку придется платить, что подвел заказчика. Эх, всех он подвел своей наивностью: сунулся в то, в чем ни уха ни рыла не смыслил. Васю Колобова, закадычнейшего своего друга, под дуло автомата подставил, теперь вот Женьку со всей его семьей. Черт, как эта проклятая сухопутная-беспутная жизнь ломает людей! Неужели конец их морскому братству?
Редактор местной газеты «Нижнекопьевская правда» Павел Аверкиевич Жогин лениво просматривал снимки, представленные ему фотокором Валей Попокиным.
- Ну вот, опять чернуха да порнуха, - по привычке нудил он. – Неужто, нельзя дать народу чего-нибудь чистого, светлого? Ты посмотри, что тут у тебя: интервью с владельцем казино "Марс" известным бизнесменом-бандитом Витюшей Масловым по кличке Витя Шампур, прозванным так за свою особую, пламенную, любовь к прекрасному полу. Что это, Валя? Реклама, не скрытая, а нарочитая, наглая реклама. Он хоть и бандит, пусть платит. Правда - она во все времена дорого стоила, что изменилось теперь? Или вот еще - фото митинга коммунистов. А кому и на кой хрен, спрашивается, они сейчас нужны? Нет, ты знаешь, какая перед нами поставлена сейчас основная, глобальная по своим масштабам, задача?
- Конечно, - угодливо поддакнул Валентин. - Включение родного и обожаемого Нижнекопьевска нашего в Золотое кольцо России, старинных русских городов.
- Вот-вот, - оживился, воспрянул даже от своей сонливости, Жогин. - Чем мы хуже, скажем, того же Суздаля или Ростова Великого? Да наш город чуть ли не на полвека старше Москвы. Сейчас все силы брошены на создание достойного образа нашей «малой родины», а ты мне харю какого-то Витьки Шампура, которая в объектив не влезает, хоть и масляная, суешь. Или коммунисты. Да не может быть в достославном старинном русском граде каких-то вшивых коммуняк. Про-сто не мо-жет быть.
Валя Попокин действительно на попа никак не тянул, как по духу своему, так и в силу весьма хилого телосложения. Так, попок. Но ведь попок! Причем тут «простое русское слово», смешнее которого Илья Ильф и Евгений Петров якобы ничего не знали на свете? Работа в редакции вообще Вале не задалась. Образования соответствующего у него не было, взяли его из простых фотографов, да и пришел он, когда все значительные, хлебные, места были давно уже обсижены. А он очень любил писать, да и с одних только снимков прокормиться было совершенно невозможно. Вот и рыскал он с утра до вечера в поисках самой захудалой работенки. Однако все сметало «простое русское» невезение. Да вот и пить Валя не умел - еще одно весьма досадное качество. А пили в «Нижнекопьевской правде» не то чтобы по-черному, но от души, то есть, просто-напросто не просыхали. Нет-нет, в рабочее время ни-ни, разве что одному редактору было положено, однако вход в его кабинет в таких случаях охраняли, как Оружейную палату или что там еще есть из национальных достояний? Ах, да - Алмазный фонд! Но вот в пятницу… а кто в наше время свят? Ну а в праздники, в праздники, понятие «отчего дома» для «нижнеправдинцев» вообще не существовало. Коллектив «горел» на работе. Где пил, там и спал, где ел, там… в одно мгновение решались все, копившиеся месяцами, вопросы. Ну а Валя… Валя («Не орел! Совсем не орел!») после первой же рюмки впадал либо в жуткое занудство, либо в легкую агрессию. Получал соответственно, даже от женщин. Ну и в вопросах секса, что тоже немаловажно, действовал как петушок: налетал с пылом с жаром, но больше чем на две-три минуты его обычно не хватало.
«Ладно, ладно, я еще вас удивлю, - как обычно бормотал про себя после подобных редакторских разносов Валентин. - Вот уйду к Мишке Айзенбауму, попляшете без меня».
Конечно, никаких шансов попасть в «Нижнекопьевскую пчелу», появившуюся в городе сразу же на гребне перестройки и завоевавшую бешеную популярность, у Вали Попокина не было, там работали профессионалы не чета ему, да и зарабатывали вдвое, а то и втрое больше. И тем не менее, Мишка, который в не столь отдаленные времена выше должности спецкора заводской многотиражки ни о чем и мечтать не смел, как-то, уже будучи важным барином, на совещании у местного главы похлопал Валю по спине со словами: «Ну что, Валентин, как дела? Растешь на глазах. Талант у тебя, талант!» Что позволило «простому русскому парню» предположить, что Миша спит и видит его в своей редакции, и что он, Попокин, может в любой момент запросто к нему перебежать. Чего на самом деле, разумеется, и в помине не было.
Жена сразу по Валиному виду поняла, что муж в очередной раз подвергся редакторской порке. А стало быть, все выходные будет где-нибудь пропадать. Ладно, Бог с ним, может, свадьба подвернется или похороны, хоть немного денег подзаработает. Однако на сей раз, Валя удивил ее, заявив, что отправляется на рыбалку. «Рыбалка, на кого? Какая-нибудь выдра, камбала, вобла сушеная?», - вертелась в голове Лиды Попокиной мысль, но проверить ее не было никакой возможности. Встать в такую рань и тащиться за мужем по темноте - после подобных сексуальных фантазий можно было смело записываться в пациенты местной психушки, которая была единственной в городе, но, по странному стечению обстоятельств, среди всех больниц носила номер 6.
- Ты там, если поймаешь чего, не выбрасывай, Соньке будет разнообразие в меню, - решила все-таки поддеть Валю жена, собирая ему харч с вечера. На что Попокин важно кивнул, хотя оба прекрасно знали, что кошка Сонька шарахается в сторону от речной мелкоты, как от автомобильных выхлопов.
Валера Дронов, соответственно своей фамилии носивший вполне приличную кличку Дрон, главарь местных «блатарей», недоуменно взирал на кучу металлолома, доставленную ему его ближайшим советником (читай: консильери, как у сицилийцев) Митей Проценко (Митя Процент) и раздумывал, какую козу сделать своему не в меру ретивому консультанту.
- Ну что, Митя, попал?
- А в чем проблема, Валерий Витальевич? - попытался прикинуться дурачком верный Митя.
- Ну как же, послали парня «туда, не знаю куда», думали, не привезет он «то, не знаю что». А он привез, слышишь, привез! И с долгом полностью расплатился. Это как понимать? И на кой хрен, скажи, мне теперь эти железяки? В металлолом сдать?
Процент не сдавался, намерен был сражаться до последнего.
- Железяки я продам, с прибылью, не извольте беспокоиться.
- Кому? Японцам? Взамен Северных территорий?
- Да нет, клиент уже имеется, солидный, со Старого Арбата, хлам этот пойдет под видом кое-чего, что удалось вынести с подводной лодки «Комсомолец». Глядишь, заказов вообще будет, хоть отбавляй, по меньшей мере, на год вперед.
Дрон уже не знал, то ли ему «врезать по лицу» Проценту, то ли расхохотаться. Да хрен с ним, с Митей, пусть хоть свои деньги выкладывает. И все-таки прокол, явный прокол.
Уже в бане, с парилкой, по-русски, все эти сауны – дребедень финскую, Дронов напрочь отрицал: сердце посадишь, особенно по пьяному делу, и не заметишь как, Валерий тщательно восстанавливал в памяти ход событий, постоянно морщась, так как не нравилось ему, очень не нравилось то, что в последние два года происходило. Раньше все было просто: поделили город на части, которые, собственно, испокон веку были: зачем, скажем, мальчику с Репенки пылить по Рабочему поселку? Действительно, зачем? И пылил мальчик обратно, уже утираясь кровавыми соплями. Но просто так, из принципа. А тут закрутились большие деньги, не надо было ни воровать, ни даже отбирать - сами давали. Благословенное было время. И не хлопотное: и «деревянные», и «зеленые» денежки со всех сторон притекали, прокручивались в пирамидах, банках. Канары, Багамы – отдыхали, сколько душе было угодно и не с кем попало. И дела шли прекрасно, как по маслу, мог бы большим человеком стать. Вон, скажем, Жора Иорданский (не кликуха, фамилия!), один из самых значительных авторитетов в Краснорецке, такими фигурами двигает. А трясется, как осиновый лист. Пожаловался как-то ему, Дрону, при встрече в Москве: «Эх, Валера, и куда меня понесло, никого нет своих, никому я там не доверяю. Таракана убили, Яшка Хорек со мной отказался ехать и, между прочим, не прогадал. Ну а ты как? Некоронованный царь в нашем родном Нижьекопьевске? Ладно, за заботу о матери, брате спасибо. Если что понадобится, только дай знать. Ребята у нас хоть и не сибиряки, а и Белке и Стрелке сразу оба глаза навскидку свинцом заплюют».
Что ж, в жизни все может пригодиться, ни от чего нельзя отказываться. Любую неприятность лучше всего упредить, чем потом расхлебывать. Киллер из Краснорецка - это очень хорошо, хотя сам Жора не вызывал у Дрона никакого почтения. Интеллигент - одно слово! Сынок директрисы самой большой в городе комиссионки, вдруг пошедший по плохой дорожке. Иконки, иностранцы, потом церкви, музеи. Его подручный, Таракан, прозванный так за свой маленький рост и шустрость, в любые пещеры «алмазные» без мыла пролезал.
- Еще парку, Валерий Витальевич? - уважительно спросила Нюрка Сысоева, лучшая в городе банщица.
По первому зову прилетела она, запыхавшись, из Осенок, за пятнадцать километров, из первого и до сих пор не превзойденного в городе «помывочного» комплекса, радостная, сияющая. Даже перед такой - поблекшей, раздобревшей Сысоихой не мог устоять Дронов, исходил потом, слюнями. И сейчас со сладостным предвкушением перевернулся на спину. «Поддай, поддай, Нюра, парку!»
Поговаривали, что и сынок Нюркин Витька - сын Дрона, да ведь, что называется, слова к делу не пришьешь. Во всяком случае, именно Валерий спас Витька от первой ходки к «хозяину» и даже дал ему «работу» - в хорошую «бригаду» определил.
Потом, в бассейне, никто Дрона не тревожил, это были его лучшие часы. Лишь насладившись полностью прохладной в меру водичкой, он нажимал кнопку, вызывал братву либо девок молодых, ярых, либо просто халдейку с хавкою, то бишь официантку с дорогой, изысканной жратвой.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 01.03.2014 15:59
Сообщение №: 25437 Оффлайн
О золотом колечке, царском крылечке, колоколах, звонящих из-под земли, индейском вожде, нижнем копье и прочих милых русскому сердцу седой старины преданиях
Юрий Денисович Уткин, глава местной администрации, со скукой взирал из президиума на собравшуюся в конференц-зале разношерстную публику. Большой зал, сделавший бы честь хорошему кинотеатру, был не просто полон, люди стояли в проходах, сидели на ступеньках. Ничего подобного здесь уже лет двадцать как не наблюдалось. «Господи, сколько же их еще осталось! Как только не вымерли!» «С кем вы, мастера культуры?» Действительно, с кем и с чем? «Как живете, караси?» – «Ничего живем, мерси!» Это ведь про вас теперь. Неужели еще придет то время, когда с вами вновь считаться придется? А ведь считались когда-то. Жданов, Суслов, Сталин, умнейшие люди. Да и сейчас, на Западе, попробуй-ка с «этими» не поделиться. Мозги, они всегда мозги, если им что-то не дать, сами возьмут либо такое устроят - чертям тошно станет. Где же у здешних-то «мастеров» мозги, может, совсем другим местом думают?
Этот вопрос даже несколько тревожил Уткина. «А сдюжат ли?» Лица, где испитые, где недокормленные. Вот директор Дворца юного техника (умопомрачительное словосочетание!) сидит в истертых до дыр джинсиках. Никаких других брюк у него нет - это Уткину доподлинно известно. И выхода никакого - премировать брюками неудобно, а дашь деньгами - либо проест с семьей, либо не удержится, самолично пропьет. Есть, конечно, и люди вальяжные, с двойными и даже тройными подбородками, но это «свои». У «этих» мозги, действительно, в нужном месте. Хотя опять же, интересно, о чем думают? Тот же Боря Гридин, вор каких мало на ниве «народного» образования, зачем, спрашивается, нужно было ему ехать в служебную командировку в Бельгию с любовницей? Особый шик?
Уткин рассеянно слушал доклад своего зама Конобеева. «Оказана честь»… «однако предстоит пройти тщательнейшую аттестацию»… «готовы ли мы? Каждый должен себя спросить: «Готов ли я?»… «появится возможность не только несравненно приукрасить наш город, но и создать дополнительные рабочие места, очень много столь необходимых нашему городу рабочих мест для рабочих рук». Ну, насчет «несравненно приукрасить» - это, без сомнения, перл, но в остальном Леху Конобея учить - только портить. Дальше предстояло Уткину самому выступать, после чего он рассчитывал потихоньку, сославшись на занятость, смыться, однако кое-что на сей раз его удерживало. Буквально, речь заведующего отделом культуры, бывшего директора местного краеведческого музея Родиона Славкина. Быстро сориентировавшись в новых веяниях, Родион издал на средства, выделенные его отделу, книгу под названием «Нижнекопьевские сказания», в которой переврал все, что только можно из местных преданий, однако его «открытия» в корне меняли издавна сложившиеся представления о «городе трех рек». Уткин недаром распорядился пригласить на совещание даже пенсионеров «культурников», дабы знать заранее, что можно было использовать из «достославных» «открытий», а что отнести на счет фантазии автора.
Реакция была на редкость бурной. Однако, приглядевшись, Уткин заметил, что оппонентов у Славкина было не столь уж много, просто страсти вспыхнули сразу и разгорелись не на шутку. К счастью, за спиной крикунов, похоже, никто не стоял из врагов самого Уткина, что было для него немаловажно. Многие, очень многие в городе считали затею с Золотым кольцом предвыборным трюком Юрия Денисовича, но никто даже не подозревал истинных его намерений: друзья Уткина еще по партийному цеху настойчиво звали его в Москву. Уже и должность была ему приготовлена, и площадка для будущего взлета. Но уезжать следовало на коне, достигнув пика в местных масштабах. Даже жену Уткин не посвящал в свои планы, однако на коне или просто на личном автомобиле в Москву он точно отбыть собирался.
- Нижнепрокопьевск, какой может быть Нижнепрокопьевск! Причем тут Прокопьевский монастырь? - особенно эмоционально выступал какой-то бывший учитель истории. - Сменить название родного города, название, которому девять веков! Это профанация! Истинная профанация! И зачем?
Юрий Денисович понял, что заму с возникшей ситуацией не под силу будет справиться, решил самолично вмешаться в разгоревшийся спор.
- К сожалению, у нас нет сейчас достаточно времени, чтобы вдаваться в подробности, но, судя по энтузиазму, который мы наблюдаем в зале, равнодушных к столь долгожданному и чрезвычайно важному моменту в истории нашего города здесь нет. Хочу особо отметить, что инициатива такой важной чести для нашего родного Нижнекопьевска исходит не от местных органов, а конкретно из Москвы и, естественно, согласована со всеми инстанциями, вплоть до Института истории при Академии наук Российской Федерации. Упоминаний и в летописях и в мемуаристике о нашем граде, как вы знаете, предостаточно, вопрос лишь в том, насколько привлекательной мы представим нашу «малую родину» для огромного числа туристов, в том числе и иностранных, в проекте-обосновании, который разрабатывается сейчас администрацией. Что построить, как организовать - тут трудностей нет, мы к этому шли, сами не подозревая о том, целых десять лет. Но сущность, историческое значение, роль в современной культурной жизни России - без вас, собравшихся в этом зале, такой вопрос нам точно не охватить. Поэтому предлагаю продолжить все-таки дебаты по книге Родиона Касьяновича, но очень коротко, избрав в заключение специальный комитет при подготовительной комиссии, который бы особо занялся исторической и культурной частью того проекта, о котором я уже упоминал.
Как и предполагал Уткин, дальше выступления следовали достаточно умеренные: Нижнепрокопьевск, почему бы и не Нижнепрокопьевск? Ведь именно в таком варианте упоминалось дважды (!) название города в летописях, причем самых ранних. Ошибка переписчиков? Ой, ли? А почему бы и не наоборот, дальнейшие упоминания не считать подобной ошибкой?
Капитан второго ранга Румянцев в подводный флот попал по мечте. Начитался в свое время Жюля Верна, Григория Адамова, Александра Беляева. Да и кто из старшего поколения не бурчал себе под нос популярнейшую песню: «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно…»? «Там бы, там бы, там бы» вина и водки довелось капитану Румянцеву выпить немерено. А сейчас сидел он со своим стариннейшим другом старпомом Васей Колобовым и размышлял, хватит ли одной бутылки для столь ответственного решения, или все-таки стоит новую открыть.
- Не, не, Палыч, - отмел его сомнения Колобов. - Мне точно хорош! Уже не ходок по этой части. Да и чего решать? В прошлый раз уже обо всем переговорили. Я «за», Женька тоже. Будем считать, что принято единогласно. Ты меня, кстати, извини, что я тебя тогда «жлобом» назвал, я понимаю, здесь совсем в другом дело.
С тем и отбыл Василий в родную обитель, жене под бок, а капитан Румянцев в который раз уже долго размышлял, не слишком ли большое дело он затеял, по маленькой бы лучше, по маленькой - по маленькой всегда верней. Но вот как раз по маленькой-то на сей раз и не получалось.
Юрий Денисович задумчиво крутил пальцами авторучку. Он как никто другой понимал, какие выгоды сулило его родному городу драгоценное «золотое колечко». Но и прослыть посмешищем на всю Россию, явив миру новоявленный город Глупов, такого для родного Нижнекопьевска Уткин совсем не желал.
Он еще раз внимательно перелистал злополучные «Сказания». Некоторые из них были знакомы ему с детства. Легенда о подземном ходе, тянувшемся из местного Кремля через Волгу до самого Прокопьевского монастыря, насколько она была вероятна? Совершенно невероятна. Однако чем объяснить столь чудодейственные успехи в обороне родного города, которые всегда сопутствовали нижнекопьевцам? Только один раз был город покорен - татарами, но против той орды всякое сопротивление было бесполезным. Собственно, что интересного могло быть для туриста в этом ходе? Если, к примеру, не только найти его, но и восстановить? А очень интересно. Своего рода аттракцион ужасов. Да наверняка там и клады замурованы, где же еще их было прятать? Ну, насчет названия города - давняя закавыка. Ведь ни Верхнекопьевска, а уж тем более Среднекопьевска на много верст вокруг никогда и в помине не существовало, почему же именно Нижнекопьевск? Изощряясь в фантазиях, доходили даже до предания о древнем индейском вожде по имени Нижнее Копье, от которого, де, в силу необычайной его плодовитости индейской и пошло практически все население здешних краев. Но как могло занести в такую даль этого вождя треклятого в доколумбову-то эпоху? А может, все-таки копи, а не копье? Тогда уж точно ничего постыдного. Добывали здесь руду либо уголь, были и Верхние копи, да быстро выработались. Хорошее, солидное объяснение, зачем же старца Прокопия сюда приплетать? Монастырь-то в его честь гораздо позже был заложен, да и пещера памятная, в которой тот святой жил, опять же, весьма далеко от сих мест находится. Одна лишь зацепка - миф о чудовище-ящере, которое вроде как с древнейших времен в здешних водах обитало, и с которым Прокопий вел переговоры, сумев окончательно его укротить.
«Все-таки, как ни крути - копи. Научно, логично, какого рожна им еще надо? - с гордостью за свою сообразительность подумал Юрий Денисович. - Тоже мне, краеведы хреновы, до такого простого варианта не могли дотумкать. Пусть теперь попробуют мне эти копи не найти!»
Валерий Дронов тоже, как депутат, присутствовал на встрече с интеллигенцией города, проводимой Уткиным, однако «конференция» произвела на него гнетущее впечатление. «Козлы! Ох, козлы! Мозги с голодухи совсем истончились. Простых вещей не могут придумать. Профессионалов-лохотронщиков что ли подключить? Те такое закрутят!» Однако местный патриотизм все же глубоко сидел в Дронове. Как не поверить в то, что усвоено с самого детства? Подземный ход к Прокопьевскому монастырю! Вот где деньжищи: иконы, утварь ценная! Любой пацан памятных послевоенных лет мог бы через толщу времен в Нижнекопьевске стать миллионером. Старинных книг, монет, поделок всяких без счета вращалось в городе, купить их можно было за сущие гроши. Что говорить о серебряных рублях, полтинниках сталинских, да только откуда у пацанов тех лет были деньги, так называемый первоначальный капитал? Соблазны подстерегали их буквально на каждом шагу. И мороженое за четыре копейки (всего-то!), и конфеты-подушечки (так называемая «Дунькина радость»), мячик резиновый, маленький и то, сколько счастья приносил. Валера Дронов знал места, терпеливо копался в разрушенных домах купеческих, а уж церкви-то вообще тогда стояли бесхозные. Ездил в Москву, продавал за гроши свои находки, но капиталу все равно прибавлял и прибавлял. И ведь учил же его один старый друг: чем угодно занимайся, не касайся только трех вещей - золота, оружия и валюты, потому что это дело уже не милиции, а КГБ. Нет, не послушался, загремел к «хозяину», столько времени впустую потерял! Впрочем, впустую ли? Не получилось из него самого собирателя, стал грозой коллекционеров. А теперь вот «глава», «синий», то есть, «блатной», но «глава». Еще неизвестно, кто выше. Впрочем, с Уткиным шутки плохи, предпочел отдать город во власть краснорецким «спортсменам»-бандитам, чем терпеть зарвавшихся местных уркаганов.
«И все-таки, не создать ли в городе какой-нибудь Клуб юных следопытов, пусть порезвятся новоявленные пионерики, авось, даже если не подземный ход, то что-нибудь все-таки раскопают?»
Почти одновременно с ним принял решение и Юрий "Деникинович" Уткин, который так и не смог уснуть после столь удачно найденного варианта с «копями», вот только ставку он сделал на другое предание: храмы, ушедшие под землю, наподобие китежских, при нашествии татар. Нижнекопьевская панорама, ни больше ни меньше. Историческая оборона города с подземным ходом, через который защитники наносят удар в спину ворогам. Однако те не уменьем, а числом все же побеждают, и тогда три храма местных с главными святынями своими уходят под землю, не переставая звонить в колокола и возвещая затем постоянно о неизбежном скором избавлении от ненавистного иноземного ига.
Осталось только деньги из областной казны выбить, да спонсоров к подобному проекту подключить.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 02.03.2014 16:18
Сообщение №: 25595 Оффлайн
О том, что не все большие дела людьми великими творятся,
а и от маленьких людишек бывает иногда какой-никакой прок
Родя Славкин был просто ошеломлен набросками высокого начальства. Какой размах! Но главным было другое: впервые в жизни ему самому предстояло в полную силу развернуться. Так и сказал Уткин, передавая ему свои «исторические записки»:
- Ты уж, Родион Касьянович, не скромничай, любые, самые завиральные, идеи только приветствуются. Буду предельно откровенен с тобой, идея о Золотом Кольце с большим трудом пока пробивается, вот я и решил зайти с другого конца. Сделать, что можно, а уж там пусть приезжают, да и судят по готовенькому.
Уткин еще раз, как полководец перед сражением, внимательно обдумал каждый момент предстоящей битвы. Деньги. Деньги будут, и их ожидается достаточно. Торговый комплекс у панорамы, центр развлечений и досуга, растекающийся вдоль стен местного кремля, строительные подряды, воскресающий разом из мертвых гостиничный бизнес, громадный оформительский кус. Всем найдется работа. Фирмы, фирмочки, Юрий Денисович так и видел, как их владельцы, которых он прекрасно знал, выстраиваются перед дверью его кабинета с конвертами в руках, а там денежки, хорошие денежки. Никому он лакомые кусочки просто так не отдаст, деньги ему самому в Москве ой как пригодятся.
И все-таки, не подведет ли кто, не разразится ли какой скандал? Ну, Борю Гридина, гниду эту, если он попробует опять что-то вроде достопамятной Бельгии сотворить, он просто в порошок сотрет. И так пришлось хорошего человека на пенсию отправить, расчистив для Бори место директора музыкального училища, хотя Гридин Шопена от Шуберта отличить не мог. Но бывают же такие, кто не может отличить Шопена от Шопенгауэра, и ничего, успешно этими самыми шопенгауэрами руководят. Скандал замят, во всем вроде как оказалась виновата Борина любовница, Люська Озерецковская, административная букашка, та еще стерва: хитро, обманув всех и вся, пролезла, израсходовала средства, начальника своего непосредственного подвела.
Что там еще? «Мастера культуры»? Трудятся, трудятся «мастера». Средства городом выделяются, расходуются, где-то и исчезают, конечно. Но здесь соображения больше профилактические: скоро, скоро пойдут настоящие средства, и уж тут никак нельзя допустить, чтобы они уходили в песок.
Строители строят, ремонтники ремонтируют. Если верить бумагам, то город от края до края, вдоль и поперек, жаль только не снизу доверху, по семь раз заасфальтирован, а места есть такие, что только на танке можно проехать, но зато есть и другие места, где хоть губернатор, хоть президент кати, ни одной колдобины не увидишь.
Медицина местная - и лекарств любых и оборудования наиновейшего сверх всякой меры. Как быть иначе? Ведь и самое высокое начальство в городе - такие же простые смертные. Ну не для всех, конечно, такая медицина. Врачи за все взятки дерут, но как иначе их удержать, такого класса врачей? Из главэскулапа местного, Ивана Ивановича Пандюрина, песок уже сыплется, а все еще на должности, но человек испытанный, а можно ли быть уверенным в молодых? Да, мрут люди, как мухи, но везде так. Разговорился он на юбилее каком-то с Женькой Ободиным, специалистом по черепно-мозговым травмам, в школе вместе учились, так тот ему прямо сказал:
- Юр, ну что я могу сделать? Вот поступает ко мне в праздник десять человек, назовем их так - пострадавших, я твердо знаю, что будь у меня достаточно времени, хотя бы времени, я бы не всех десятерых, но восьмерых точно подлатал бы как надо, но даже времени у меня и того нет. За те крохи его, что у меня имеются, я могу только одному человеку вернуть здоровье, но девять остальных за это время копыта отбросят. Что ты сделаешь со мной на следующий день после такого варианта? Выгонишь. Вот я и леплю восемь-десять дураков. Жизнь в них долго еще потом будет теплиться, но пользы от таких «овощей»… разумей сам.
Бизнесмены? Ну, эти все под контролем. Принцип хорошо усвоили, что Бог делиться велел, ну а если по стене кого из них размажут или в подъезде монтировкой по башке стукнут, так за дело, с чего бы просто так? Нет, эти смышленые, все понимают, особенно, какой жирный им предстоит рвать на куски шмат. Ну, кто еще? Бандиты? Одна проблема - денег слишком много у них в руках накопилось. Во все щели лезут, туда порой, куда их совершенно не зовут. Магазины перелетают из рук в руки целыми улицами, заводы и те поделили, а что делать с купленной собственностью толком не знают, думают, что доход сам пойдет, люди будут работать на них, о себе не помышляя, как рабы. А не получается такой вот бандитский социализм. Денежки тают, на крови добытые, есть от чего не просто расстроиться, но даже и озвереть. Нет, блатарей местных Уткин никогда не боялся, не тот уровень. А вот денежками их грех было бы не воспользоваться.
Так и этак до глубокой ночи Уткин прикидывал, но все выходило: можно. Наконец он разродился знаменитой фразой (а как читатель, наверное, успел заметить, был Юрий Денисович человеком образованным) Гришки Отрепьева из «Бориса Годунова» Пушкина: «Но решено: заутра двину рать!»
Для снежного кома достаточно одного маленького снежочка, но крепенького, добросовестно слепленного, чтобы потом всю махину держал. Таким снежочком должны были стать средства, выделяемые из бюджета области. В следующем году славному Нижнекопьевску должно было исполниться ни мало, ни много, а 900 лет. Однако с обычным, формальным, кусочком к намеченным Уткиным планам нечего было и подступаться, нужны были большие, очень большие, средства. Областные мудрецы просили: половина на половину, однако сошлись в итоге на одной трети. Вот эту треть Уткин должен был вернуть уже вполне конкретным людям наличными деньгами - нормальная практика. Как сказал блаженный Августин: «Люби Бога и делай что угодно!» Вот так и здесь: «Расплатись, и потом хоть на голове ходи!»
Уткин приехал из области окрыленный. Не зря он три вечера подряд просидел со Славкиным над проектом в жарких спорах по каждому пункту. Картина действительно получалась ошеломляющей. Фонтан в самом центре города с чудищем-змием о шести головах. Из каждой головы струя льется, вечером с разноцветными подсветками, а внизу - сцены боя местного летописного эпического богатыря Еремы Золотаря с проклятой гидрой. Вот отрубает Ерема змию предпоследнюю, пятую, голову, вот бросается на выручку чудищу жена его одноглавая, но характером наипаскуднейшая. Ранен Ерема, совсем выбился из сил, но одолел он все-таки змиеву супружницу. И уползает чудище посрамленное. А вот и еще одна сцена: змий и старец Прокопий. Ни мечей, ни палиц, укротил настоятель вновь взбесившееся чудище всего только словом Божьим и крестным знамением.
- Так что, там по легенде так и сказано было, что змий наш был о шести головах? - с досадой поморщился Юрий Денисович.
- Нет, конечно, - смутился Родион. - Но, Юрий Денисович, это общая тенденция русских сказок. Сначала герою приходится сражаться со змеем о трех головах, потом должно быть потруднее задание.
- Не понимаю, зачем нужны на одном туловище три головы? Это ведь как лебедь, рак и щука. Еще есть басня про квартет. Ну а если шесть голов, тут никаких Ерем не надо, любое чудище само сбрендит. Кстати, а что, был такой богатырь на самом деле в наших краях, или опять твои выдумки?
- Был, конечно, - кивнул Родион, и не удержался все-таки от того, чтобы густо не покраснеть. Дело в том, что находясь на посту директора краеведческого музея, он изрядно прошелся по архивам и книжному фонду, все мало-мальски ценное изъяв и унеся домой. Только он один в городе обладал полной информацией о знаменитых земляках, рассчитывая в будущем на монополию по их биографиям. Однако с несколькими редкими книгами он, пожалуй, переборщил. Он черпал из них сведения, которые ничем не мог подтвердить. Пожалуй, следовало бы сейчас как можно скорее вернуть эти книги обратно. - Есть тому письменное подтверждение. Особо отличился он в битве с татарами при защите города, дальше следы его теряются, вроде как был он увезен вглубь Золотой Орды, что с ним потом стало, никому не известно. В книге той, монастырском отчете, намекается на какие-то предшествующие подвиги Еремы, в числе которых, уже по устным преданиям, которые я собираю более пятнадцати лет, есть и сказ о битве Еремы с чудищем-ящером. Конечно, нет никаких сведений о том, что чудовище то было шестиглавое, известно только, что спор их разрешился так называемой боевой ничьей: Ерема ящера не убил, но и тот больше голову (как я понимаю, единственную оставшуюся) не высовывал, народ нижнекопьевский не беспокоил. Что, собственно, всех устроило. Один только раз взбрыкнул, при святом Прокопии, но тот его быстренько в чувство привел. Ну а с тех пор разве что утащит в год сотню-другую ротозеев на дно, так ведь поди докажи, может, сами и утонули по пьяни. Опять же, профилактика - на то, мол, и щука в реке, чтобы карась не дремал.
- А вот золотарь - это что, ассенизатор, что ли? - не унимался, гнул свое Юрий Денисович.
- Собственно, у этого слова три значения, есть и такое, - тяжело вздохнул Славкин. - Конкретно что-то трудно утверждать, но скорее всего Ерема был не ювелиром и не чистильщиком выгребных ям, как вы изволили заметить, а позолотчиком. То бишь простым работягой.
- Звучит двусмысленно. Так что будем делать? Может, лучше переименуем его в Ерему Богатыря?
- Можно, - уклончиво ответил Родион. - Но лучше бы следовать исторической правде.
- Ну, правду я хорошо помню. Еще после войны ездили по городу такие колымаги, на козлах сидели па-ху-учие человечки, а на котле сзади ведро непременно болталось, которым дерьмо доставали при чистке. Как я понимаю, это все "еремыши", потомки того богатыря? Не получится ли так, что ты подсунешь нам в качестве местного летописного героя говночиста?
Славкин угрюмо промолчал. В остальном обсуждение прошло довольно гладко.
- Я тебя только предупреждаю, Родион Касьянович, - тихо пробормотал в заключение Уткин, - если хоть какие-то детали из этого проекта узнают со стороны, пощады не жди. Не твой кусок. А в остальном выбирай, есть для тебя два места, начальствуй сколько душе угодно: либо здесь же, при администрации, но уже по связям с общественностью, либо директором историко-мемориального комплекса.
- Конечно, директором, - благодарно заерзал на стуле Славкин, буквально истекая угодничеством. - Я человек дела, а трепачей у вас и без меня пруд пруди.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 03.03.2014 12:48
Сообщение №: 25768 Оффлайн
О том, как можно из "лепех богатырских" сделать конфетку, а миллионы «творити» из воздуха, и вообще, о ловкости рук без какого-либо (Боже, упаси!) мошенства.
За строительством Уткин сам следил. Пусть дорого, но чтобы качественно. Никаких «евроштучек» из оргалита да пенопласта. Делать так, как делали в старину.
Начали с огромного котлована, который, собственно, и сожрал все областные деньги, но котлован был чем-то конкретным, никак не мог быть «панамою», и деньги на продолжение работ были выбиты уже на федеральном уровне, опять в той же пропорции. Дальше началась цепная реакция, каждый квадратный метр в торговом центре шел на вес золота. Церковь, с подключением патриарха, не митрополита даже, пыталась здесь наложить свою лапу, однако Уткин быстро дал ей укорот. Он понимал, что все надо делать быстро, к празднованию 900-летия все должно быть готово, вот тут-то решение о золотом колечке само собой напрашивалось, равно как и его собственное повышение. Нет, главное - не вовремя смыться, а достойно подняться, не на одну, а даже сразу на несколько ступенек выше.
Никто не устоял в стороне. Дронов, Процент, Витя Шампур готовы были отдать любые деньги, на что Уткин только усмехался: ну теперь лишь бы коготки поглубже увязли, а уж потом, чтобы эти деньги спасти, ребятки ушлые кому угодно голову оторвут. Но окончательно Уткин в себе уверился, когда увидел, что в торг ввязались и краснорецкие «крышевики». Комплекс коттеджей, расположенный в живописном месте возле Прокопьевского монастыря, дотоле, несмотря на все усилия Юрия Денисовича, хиревший день ото дня, вдруг обрел мощную подпитку, участки под застройку шли нарасхват. И опять денежки. Уткин все предусмотрел, даже сеть магазинов стройматериалов, которые принадлежали ему через родственников, негласно. Ему даже жаль стало уезжать, такие перед ним теперь открывались возможности, однако он знал и другое: Россия страна особенная, но, тем не менее, количество денег у человека должно точно соответствовать тому положению, которое он занимает в обществе, иначе либо самому человеку, либо деньгам его несдобровать.
И тем не менее, траты были таковы, что дело вот-вот должно было лопнуть, если бы не два обстоятельства, которые на тот момент Уткина спасли. Во-первых, неожиданно, чудесным образом отыскался легендарный подземный ход. А во-вторых, видя безуспешность попыток Юрия Денисовича уговорить московские туристические агентства включить Нижнекопьевск в кое-какие из своих маршрутов, Славкин предложил создать при хиреющей местной автоколонне собственный автопарк. А на его основе и свое турагентство с представительством в Москве. Благо старины вокруг было не объять взглядом, да и отдых на Волге, летом на зеленых стоянках, зимой в лыжных кемпингах, большие перспективы открывал. Были тщательно выверены маршруты, на корню покупались загнивавшие от отсутствия средств пансионаты, кафе, строились мотели, бензозаправки. Со скрипом, но колесо закрутилось, потекли еще денежки. Впрочем, весть о Нижнекопьевских подземных чудесных храмах уже разносилась и разносилась по земле русской, обрастая подробностями. Но совсем уж обрела законченность схема «чудного града» благодаря идее паломничества, давно носившейся в воздухе, но лишь силой природной смекалки Родиона Касьяновича воплотившейся в жизнь. Неважно, где конечный пункт находился: в Загорске, Боровске, Костроме или иже с ними, главное, чтобы путь через Нижнекопьевск пролегал.
Казалось, выстроено было здание великое, и дороги подведены к нему прямые, широкие, но не в одних дорогах беда российская, издавна ведь говорят.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 04.03.2014 16:39
Сообщение №: 26036 Оффлайн
На Валю Попокина еще в детстве неизгладимое впечатление произвела сказка о двух мышах, попавших в кувшин с молоком. Одна мышь поелозила-поелозила коготками по гладкой стенке, да и решила сдаться: пропадать, так пропадать, а вот другая держалась до последнего - сучила и сучила лапками, пока не сбила молоко в масло и не выбралась таким образом наружу. Так и Валя, несмотря на всю свою невезучесть, никогда не унывал. Главное - шевелиться, не сидеть сиднем. Вот он и шевелился. Бегал по городу с утра до вечера, вынюхивал, высматривал, и снимал, снимал, снимал. Все в редакции беззастенчиво пользовались собранным им огромным архивом. Ну да газета есть газета - воз такой, что сам не вытянешь, на ком-то - на общественниках, на внештатниках, а в последнее время все больше на собственной выдумке да на Интернете, приходится выезжать.
Слухи о каких-то темных делишках, творящихся на реке возле завода фурнитуры, дошли до Попокина как обычно: по «сарафанно-пиджачному», «народному», радио, и он чисто автоматически, не раздумывая, превратился в заядлого рыбака. Кого уж он хотел там подстеречь: грабителей, браконьеров-взрывателей, производственников-отравителей, одному Богу было известно, но вот уже третий месяц наш герой каждые выходные, в любую погоду, затемно уходил из дома и, затаившись в кустах у самого берега, терпеливо ждал.
Конкурентов у него не было. Кого можно было поймать в здешних местах? Разве что черта. Или какого-нибудь, совсем уж неразборчивого в еде, ратана. Хотя когда-то здесь водились даже огромнейшие сомы.
Удочку можно было и не распутывать, крючок на ней был такой величины, что способен был отпугнуть даже акулу, но халтурить Валя ни в чем не привык. Главное - на зацеп не нарваться.
Наладив приманку - увесистый ком хлебного мякиша, и подтянув по воде, чтобы утопить леску, поплавок, Валя хряпнул стакан тещиной самогонки, водку дешевую он давно уже только по крайней нужде - в компаниях, употреблял, и тут же смежил веки. Так что происшедшее потом уникальное, переменившее всю его жизнь, событие, поначалу показалось ему не более как мультяшным сном.
Динозавр, ни больше ни меньше, не замечая и даже не поворачивая голову в сторону будущей знаменитости, вырос внезапно из воды и медленно зашагал по дну, внимательно глядя себе под ноги. Валя дрожащими руками вынул из рюкзака заранее подготовленный фотоаппарат и на секунду задумался, а как быть со вспышкою? Без нее хана снимку, а с нею ему хана. Как он раньше-то о такой вещи не задумался? Однако долгие изнурительные часы, проведенные возле затона под видом столь непонятной для его жены рыбалки, пересилили все страхи, да и вообще малейшие признаки здравого смысла. Валя щелкал как одержимый, хотя чудовище давно уже повернулось в его сторону и с остервенением шлепало по воде, с вполне явным намерением растерзать потревожившего его фотографа в клочья. Лишь в самый последний момент у Вали хватило ума развернуться на сто восемьдесят градусов и, оставив на берегу весь свой нехитрый рыболовный хлам, помчаться к городу, издавая при этом какие-то жалобные блеющие звуки и сверкая подошвами китайских кроссовок «Адибас».
Павел Жогин задумчиво тасовал в руках глянцевые, еще не успевшие просохнуть фотографии и с недоумением поглядывал на Валентина. «Монтаж! - не было у него никаких сомнений. - Но каков придурок! Эх, а я-то! Знал ведь, что рано или поздно с ним доиграюсь! И все-таки, что же делать?»
Глаза Попокина горели таким воодушевлением, что не было никакого сомнения - он своего не упустит.
- Хороший монтаж, - одобрил, наконец, снимки Жогин, - но, Валек, до первого апреля еще очень далеко, я тебя совсем не о том просил. Ты воспринял мои пожелания слишком буквально. Извини, я немного погорячился. Просто был не в духе. А на самом деле ты неплохой профессионал, даже один из лучших наших работников. Безотказный, дисциплинированный. Я как раз подумывал о том, чтобы выделить тебе небольшую премию.
Однако упрямый Валя пропустил мимо ушей комплименты редактора, ожидая исключительно одного-единственного решения: да или нет.
Жогин снова наморщил лоб. Он понял, что если фотографии не пойдут в завтрашний номер, негативы тут же окажется в руках Миши Айзенбаума. А уж за тем дело не задержится.
- Хорошо, - кивнул, наконец, Павел Аверкиевич. - Отдай в набор, вот только название должно быть нейтральным: вроде - «Что бы это значило? «Улов» нашего фотокорреспондента Валентина Попокина». Устроит тебя, Валек?
Счастью «Валька» не было предела.
Двойной тираж не помог. Надо сказать, что «Нижнекопьевская правда» долгое время была единственной в городе большой газетой и ей по привычке доверяли. Любые оговорки были бессмысленны, фото есть фото, а «Нижнекопьевская правда» - не столичный «Мегаполис-экспресс». Уже к десяти утра сыскать хоть один завалявшийся экземпляр уникального выпуска в городе было невозможно. Из перечисленных нами лиц, кровно заинтересованных в этой истории, первым увидел разъяренную рожу водяного монстра Родион Славкин и долго сидел, осмысливая, как ему встроить этот отнюдь не «святой» лик в тщательно выписанную им картину. Наконец компьютер в его голове, переворошив кучу вариантов, выдал единственно верное решение: «Монтаж. Провокация». С тем Славкин и отложил злополучный номер в сторону, продолжив работу над очередным отчетом, который он готовился положить на стол Уткину. Сам Юрий Денисович добрался до загадочной фотографии лишь в середине дня, да и то не придал бы ей особого внимания - доложили о произведенном резонансе.
- Ну, круглые идиоты, - в сердцах выругался он, - как всегда вперед батьки… или, что называется, заставь дурака Богу молиться. Ну, икона чудотворная, неожиданно явленная или еще какой знак, но на такую битую карту дело моей жизни поставить. Помощнички! Всех урою.
Он тут же приказал вызвать к нему Жогина, для скорости даже послал за ним машину с личным шофером. Павел Аверкиевич с самого утра ждал этого вызова, никого не принимая, с тоской глядя в окно, более того - был трезв, как полярник на внезапно оторвавшейся льдине.
С ходу, не ожидая разноса, Жогин раскрыл принесенную с собой папку и выложил перед Уткиным весь комплект фотографий, присовокупив к ним заодно и личное дело Вали Попокина. В заключение он положил перед Юрием Денисовичем справку из судебной экспертизы: никакого монтажа, снимки подлинные.
Уткин понял, что крыть ему нечем, оставалось произнести только сакраментальную, но столь же бесполезную фразу:
- Почему мне предварительно не сообщил?
Жогин беспомощно развел руками: мол, пытался обратить все в шутку, но… злой рок.
- Так, и где эта сволочь? Немедленно ко мне! - рявкнул Уткин, найдя, наконец, на ком можно сорвать злость.
- Нету, нигде нет. На работу не явился. Телефон дома не отвечает. Исчез, просто исчез. Машину посылали. Жену, мать расспрашивали. Тайна. Утром собрался как всегда, позавтракал и благополучно отбыл. Вот только куда?
- И все-таки, Павел Аверкиевич… - попытался было «разрядиться» Юрий Денисович.
Однако они с Жогиным были слишком давно знакомы, слишком хорошо понимали друг друга, не стоило попусту сотрясать воздух - вернее лизоблюда, чем запойный «правдинец», в городе было не сыскать.
- Надо просто знать Валю: ни негативы, ни другие комплекты снимков из него теперь калеными щипцами не вытянешь. Это его звездный час.
- Откуда он передрал все это?
- Ниоткуда. Фото с оригинала. Все исключается: Интернет, другое издание, компьютерная графика. Проверял. Понимаю, динозавры вымерли, сам изготовил, наверное, Кулибин чертов.
- Что это за место, хоть знаешь? – успокоился наконец Уткин, понимая, что не «разряжаться» надо, а действовать.
- Знаю, конечно, - пожал плечами Гурьев. - Затон у завода фурнитуры.
- Да, там и чертей увидеть можно, - пробормотал Уткин. - Ладно, пошлем водолазов.
- Были, были уже водолазы, - кивнул Гурьев, раскладывая перед Юрием Денисовичем другую пачку снимков. - Не нашли ничего.
- Понятно, опять без меня? - вздохнул Уткин.
- Ну, это уж не моя инициатива. Гудалин постарался, начальник спасательных станций. Наверное, чтобы вам доложить. Ну а я просто послал свои лучшие кадры, чтобы конкурентов опередить и историческое событие запечатлеть.
- Ну и как, опередил? - поинтересовался Уткин.
- Опередил, - кивнул Гурьев. - Но вы так и не поняли главного, Юрий Денисович, вам ли не знать, что это за место, но водолазы там ни-че-го не нашли.
Последовала немая сцена, почти как в гоголевском «Ревизоре».
- Совсем охренели! - прокомментировал увиденный снимок Дронов. - Лохи, одно слово, лохи. Один наглый фраер, который и в самом деле оказался хуже танка, весь город на уши поставил.
Два чудища долго еще смотрели друг на друга, пытаясь понять, кто есть кто. Дронов первым отвел взгляд, нужна была дополнительная информация, которой он явно не располагал.
Впрочем, информация не заставила себя долго ждать. Уже на следующий день «Нижнекопьевская пчела» вышла с разворотом, полностью посвященным загадочному чудовищу, включающим в себя все снимки, сделанные Попокиным (куда больше, чем Жогин опубликовал). Коротко сообщалось и о поисках, предпринятых командой спасателей (Миша и здесь не удержался от язвительной шпильки в адрес конкурентов: подробности, мол, ищите в «Нижнекопьевской правде»). Однако небольшая приписка сводила на нет все усилия Жогина – «Пчела» и только «Пчела» сообщала, что на дне Фурнитурного («Чертова») затона не обнаружилось ни-че-го, и даже приводилось в подтверждение соответствующее интервью с одним из водолазов, участвовавших в работах. Весь город знал, что Чертов затон до отказа был забит промышленными отходами, что эта клоака отравляла Волгу на несколько десятков километров вниз по течению. Каждый депутат включал в свою предвыборную кампанию пункт о постройке очистных сооружений в этом районе, но положение не менялось, сюда свозились отходы буквально со всех предприятий города, так как местная свалка давно уже не справлялась с навалившимися на нее объемами. Тут-то Валеру Дронова и охватила дрожь.
Нижнекопьевские летописи. 1997 год, 517 год со дня освобождения Руси от татаро-монгольского ига.
К сожалению, автор лишён возможности разместить текст повести полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина. http://epressario.com/ Оферта: любые разовые бумажные издания (с согласия автора).
Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 05.03.2014 11:41
Сообщение №: 26221 Оффлайн
Все права защищены. Любое копирование материала или его части, распространение, передача в любой форме и посредство любых средств, а также хранение в базе данных или другой произвольной системе организации доступа к информации без предварительного письменного согласия издательства является нарушением авторских прав и будет преследоваться по закону.
Все персонажи и события в данной книге являются
вымышленными. Любое сходство с реальными людьми,
живыми или ныне покойными, является случайным и не
входило в намерения автора.
Иисус сказал: "Это небо исчезнет,
и кто над ним исчезнет; но кто умерли, не
будут жить, а те, кто живут, не умрут".
Евангелие от Фомы, 11*
________________________
*Перевод М. К. Трофимовой.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
- Иисусе праведный, Агнец кроткий и добросердый, не устаю благодарить Тебя за то, что никогда в печалях, и заботах, и невзгодах моих не оставлял Ты меня Своим вниманием, остерегал от уловлений лукавого, спас от смерти тяжкой и неминуемой, продлив тем лета мои на земли. Яви же и ныне милость Свою и всесвятое Божье Свое благоволение: не вмени мне в вину, рабу Твоему грешному, несмышленому, что немощью тела угрызен днесь и исчервлен дух мой, что впадаю все чаще я в беспомощность и уныние, не устремляясь с прежними любовью, радостью и надеждой к испытаниям, посылаемым Тобой...
Артемий с трудом приподнялся на постели, снял щепотью нагар со свечи. И вновь в колышущихся отсветах пламени увидел он совершенно отчетливо ту тень в углу.
"Должно, и вправду смерти поводырь за мною", – вздохнул он отрешенно, и как бы в ответ на его мысли тень шевельнулась и из темноты вдруг выступила фигура в черной рясе с остроконечным капюшоном – куколем.
- Ты Артемий, бывший игумен Троицкий? – спросил схимонах тихим, но отдававшимся гулко голосом.
- Да, это я.
- Следуй за мной!..
Он подумал было, что ноги не удержат его, но все тело его неожиданно налилось удивительной легкостью, он шел, не чуя пола под собой.
- Укрепи меня в вере, Боже, рассей сомнения... – Губы еще продолжали шептать исповедь-молитву, но раздумья уже перебивались недоумением: – "Умер ли я или иду только к смерти? И почему монах, а не ангел со мной?"
Но монах шел не оглядываясь и, пройдя по двору, они вскоре очутились возле какого-то лаза, которого раньше Артемий здесь не замечал.
Ступеньки, спускавшиеся вниз, были крутые, выщербленные. Легкость исчезла, босые ноги искровянились. Артемий зябко поежился: от каменных стен веяло холодом и сыростью.
Монах зажег факел. Некоторое время они брели по колено в воде. Потом коридор начал суживаться и показалась впереди широкая, окованная железом дверь. Монах постучал три раза, дверь тотчас открылась.
Пошли кельи с узкими обрешеченными оконцами и массивными засовами со стороны коридора. "Монастырь, – догадался Артемий, – но что за монастырь?"
Откуда-то слышны уже были шум, громкие голоса. Довольно скоро Артемий и его проводник достигли большой залы. Густой смрад тотчас ударил в ноздри – повсюду видны были следы разнузданной, дикой оргии. Черные монашеские одеяния перемежались со скоморошескими колпаками и полуобнаженными женскими телами.
Видимо, трапезничанием и бражничанием все были пресыщены, за столом восседала лишь одинокая сгорбленная фигура с надвинутым глубоко на лицо куколем.
Они приблизились, проводник грубо толкнул Артемия в спину, так, что тот распростерся на полу.
Фигура зашевелилась.
"Царь!" – внезапно сверкнула в мыслях Артемия догадка.
Иоанн - а это и в самом деле был он - с шутовской издевкой откинул капюшон с головы.
- Что, отче, не ожидал, что доведется нам с тобой свидеться?
- Вот и я про то, – довольно усмехнулся Грозный. – Сказывают, ты здесь очень переменился: смирен стал, благорассуден, защищаешь от люторов веру нашу православную. Правда ли это? Хотел собственными глазами убедиться.
- Я никогда и не отступал ни в чем от закона христианского, – уклончиво ответил Артемий, пожав плечами.
Грозный притворно вздохнул, покачал головой:
- Опять гордыня. Почто же осудил тогда тебя cвященный Собор? Безвинно? И не клеветал ты на заповеди Божьи, не покрывал отступников-еретиков?
- Вера моя, государь, во всем прежняя. Как когда-то писал тебе, так и сейчас повторю...
- Знаю, знаю, что скажешь, – Иоанн досадливо поморщился. – Кто по неведению впадет в ошибку, тот не еретик, да еретиков и нет вовсе, есть просто души заблудшие, которые надо кротостью наставлять и молиться о них. Но до тебя уже вопрос этот решен Иосифом в "Просветителе": не токмо ненавидеть "заблудших" сих подобает, но и проклинать – в заточение их посылать и казням лютым предавать. Да оно же и в Писании сказано: еретика или отступника оружием убить или молитвою едино есть.
- Завещано апостолом: подобает в вас и ересям быть. А учить, молить и запрещать следует Божьей, а не мучительской властью.
Иоанн побагровел, затрясся от гнева. Затем пересилил себя, улыбнулся приторно-вкрадчиво:
- Упрям, упрям ты, отче. А и в самом деле – как был, так и остался, узнаю своего духовника. Но зачем нам с тобой ссориться, я ведь за другим приехал. Хочу простить тебя. Той властью, что мне на земле дана, а на небе пусть Господь рассудит, на то Его воля. Можешь вернуться к себе за Волгу, беспокоить не стану. Ну а коли игуменствовать вновь надумаешь, обитель получишь. Как, аль не рад? - Он протянул руку для поцелуя.
Артемию ничего не оставалось как, опустившись на колени, со смиренным видом тронуть губами монаршию длань.
Грозный встал. Поднял, обнял старца, усадил рядом с собой. Долго смотрел на Троицкого испытующе.
- Но не только за этим я навестил тебя. Благословения твоего прошу. Иду на Псков. Ты, кажется, из тех мест родом? - Маска упала с лица царя, он распрямился и смотрел на отшатнувшегося от него в испуге Троицкого уже с неприкрытой насмешкой. - Что, аль не так?
Однако Артемий довольно быстро пришел в себя, холодно пожал плечами:
- Все так, государь, но ты ведь просил, и совсем недавно, благословения. Когда шел на Новгород. Почему же ты думаешь, что я менее стойким окажусь в своих убеждениях, чем митрополит Филипп?
- Менее глупым! – вскричал Грозный уже в крайнем раздражении. – Вижу, быстро дошли до тебя подробности!
- Земля слухом полнится.
- Ну так должен и знать, как кончил Филипп!
Артемий кивнул.
- Что ж, я готов. Где Гришка Малюта? Или другому кому поручишь казнить меня?
Иоанн долго молчал, затем заговорил - рассудительно, серьезно:
- Да, ты прав: что жизнь, что богатство и слава мира сего? Суета и тень. Блажен, кто смертью приобретает душевное спасение. Есть ли большее счастье для того, кто праведен и добродетелен, чем умереть от своего владыки и наследовать тем венец мученика? - Он вздохнул и развел руками, не сумев на сей раз, однако, удержать едва заметный блеск в глазах. - Но должно быть верным слову, коли уж дал его. Оттого и прощаю: и гордыню твою, и дерзость, и бегство с Соловков. – Блеск прорвался в улыбку, царь обернулся к сгрудившимся вокруг него опричникам, внимательно наблюдавшим за ходом разговора. – И даже то... что посмел ты в одном исподнем явиться к своему государю! Посмотри на себя, ужель тебе не стыдно, старый пес?
"Братия" с готовностью рассмеялась, но тут же посерьезнела, увидев резко переменившееся выражение лица царя.
- Однако есть и другое: дошло до меня, что причастен ты к злочестию пименовскому – вероломному сговору новгородскому. – Голос Иоанна сорвался в гневе: – Берегись коли так, отче, тут слово мое не действует – измены ни в ком не потерплю! Подумай еще раз, хорошенько, не промахнись с ответом. Сказано: "Не мир я пришел дать на землю, но меч и разделение". Не своей волей извергаю вон князя тьмы из новообретшихся Содома и Гоморры, в том промысел Божий, как же ты осмеливаешься идти поперек него?
- Стар я, – устало вздохнул Артемий, – чтобы изменами тешиться, в злокозниях изощряться. Что до промысла Божьего… "Благословляют добрых на доброе" – ответ тебе дан Филиппом, от себя только одно могу добавить: Богу - Богово, а кесарю - кесарево, Бог есть любовь, а не ненависть, Бог – свет, а твои деяния от седьмиглавого зверя и отца его – князя тьмы. Опомнись, царю, Сын Человеческий приходил для спасения кающихся, а не превозносящихся, и каждый предстанет перед Его судом с тем, что содеял.
Иоанн скривился презрительной усмешкой, язвительно поднял брови, не в силах, однако, долее скрывать клокотавшую в нем ярость:
- Ты что же, угрожаешь мне возмездием Христовым на том свете?
Артемий промолчал, поняв, что переполнил чашу царева терпения, однако Грозного уже было не остановить.
- Но зачем, скажи мне, Господу так долго ждать? Коли я столь перед Ним повинен, почему бы Ему здесь, сейчас и не покарать меня за то, что ты называешь "моими деяниями"?
Все умолкли в страхе, ожидая по меньшей мере грома небесного, однако ничего не произошло.
Иоанн выдержал паузу, чтобы насладиться произведенным впечатлением, затем продолжил.
- Что до слов твоих, то выходит по ним: Господь царствует только на небесах, в аду – дьявол, на земле же властвуют люди. Но то не Христово, истинное разделение, се ересь манихейская! Тебе ли не знать: везде, везде Господня держава, и в этой, и в будущей жизни. Возмездие, суд! Да разве ж станет сатана карать людей, наоборот – он их губит соблазнами. Караю я, моей рукой карает Господь! Но я вижу, ты лукавишь, старец. Может, надеешься вновь обмануть меня своим сладкоречием? Если так, умерь усилия – перед тобой уже не тот бесхитростный отрок, который внимал когда-то аки агнец каждому твоему слову, и которому ты изуродовал душу. – Страдальческая гримаса несколько раз пробежала по лицу царя. – Много лет прошло, как поддался я твоим измышлениям, а свежа, свежа сия рана! Но настало время заживить ее. Я давно ждал этого момента, так что приготовься, отче, наш спор будет долгим. И не окончен он будет до тех пор, пока кто-то из нас двоих, по разумению Божьему, не одержит в нем верх.
Он обернулся к своим приближенным и вдруг резко, пронзительно закричал. Несколько десятков голосов тут же подхватили его призыв.
"Гойда!" Чьи-то руки вцепились в Артемия и стремительно поволокли его из залы. Снаружи, за стенами монастыря, томилось в нетерпении несметное царево воинство, ночь наполнена была бранью, хохотом, конским ржанием, пламенем факелов. Троицкому подвели гнедого низкорослого жеребца, косившего в сторону настороженным, пугливым взглядом. Едва успев ступить ногой в стремя, Артемий внезапно очутился наверху, судорожно сжал поводья.
"Гойда!" И сорвались с места, взбадривая лошадей плетками, разрывая тишину истошным ликованием, тряся притороченными к седлам собачьими головами и метлами.
Несколько раз Артемий, измученный бешеной скачкой, был близок к беспамятству. Следили за ним зорко – мгновенно подхватывали, когда он начинал сползать вниз, встряхивали как мешок, однако силы в конце концов совсем оставили старца, и он вдруг провалился в беспросветную тьму…
Очнулся он от мелодичного перезвона колоколов. Оглядевшись, с изумлением увидел себя сидящим на троне, с шутовской короной на голове и державным посохом в руке. Везде, где только охватить можно было взглядом, стояли перед ним люди, празднично одетые, с просветленными лицами, молча и терпеливо чего-то ожидая.
Недоумение Артемия, впрочем, тотчас рассеялось, когда он заметил примостившегося скромно в стороне царя. Грозный ухмыльнулся его догадке, встал, хлопнул в ладоши и торжественно провозгласил:
- Вы заклинали о милосердии? Вот вам судья, он вас рассудит! - и уселся обратно, всем видом показывая, что он здесь не более чем зритель.
- Нет! – Артемий рванулся с трона, однако стоявшие сзади опричники были начеку, удержали его. – Нет! Не делай этого! Бог тебе не простит!
Грозный усмехнулся, покачал головой.
- Но ты должен видеть все своими глазами. Понимаешь? Что до Господа, то Его благословение я ведь уже получил.
"Гойда!" И ворвались в толпу, рассекая, выворачивая ее, срывая с женщин, стариков, детей одежду. Первый отсеченный клин тут же погнали к реке, стали загонять его в воду. Пытавшихся спастись начали топить баграми, повскакав в лодки. Река вышла из берегов, превратившись в месиво из крови и человеческих тел.
"Гойда!" И уж там и сям словно из-под земли выросли колья, и замерли на них, скорчившись, пытаясь продлить немногие оставшиеся мгновения несколько дюжих мужчин.
В самой середине прямо перед глазами Артемия вознесся вдруг огромный крест и склонилось набок перекошенное страданием чье-то удивительно знакомое лицо.
Иоанн наблюдал, как расширяются глаза Артемия, с наслаждением, приговаривая тихо, то ли для себя, то ли для него:
- Смотри, смотри, отче! Что ты говорил о кресте и его деянии? Ах, как глубоко в душу запали мне те твои слова!
Ноздри царя раздувались, подергивались в возбуждении, улыбка неимоверной радости переполняла его лицо. Но происходящее, видимо, все ж казалось ему недостаточным, и он в нетерпении махнул несколько раз рукой. Опричники тотчас задвигались быстрее, движения их, и так заученные, стали уж совсем суматошными, кого-то обливали составом огненным и поджигали, кого-то привязывали головой, ногами к конским хвостам и раздирали затем надвое, натрое. Грудных младенцев отрывали от матерей и подбрасывали в воздух, отталкивали при том друг друга с хохотом, загадывая, состязаясь, на чье копье они упадут.
Каждый старался доказать чем-то царю свое усердие, и скоро у его ног уже выросла гора из отрезанных ушей, носов, голов.
Доведенный до крайней степени возбуждения, Грозный не выдержал и, охваченный общим рвением, сам ворвался в толпу с мечом, ослепленно нанося удары направо и налево.
Артемия трясло, лицо его было искажено невыносимой мукой, глаза все более застилались кровавым маревом, пока марево то не сделалось кромешным и уж ничего за ним не стало видно. Плач, крики, мольбы в ушах Троицкого внезапно угасли, и в наступившей вдруг тишине расслышался тихий, изможденный страданием стон. Он проникал все глубже в сознание Артемия, пока не объял его целиком...
…Он поднялся с пола, дрожа от холода, увидев себя распростертым ниц перед божницей. Было тихо, покойно в доме князя Юрия, все укуталось глубоко в сладких покровах ночи.
- Сон кровавый, сон кровавый, – с болью и смятением шептал старец, немного оправившись, войдя в себя. И на миг просветлело ему, полегчало, поворотился он к лику на иконе и губы его зашевелились, привычно складывая слова молитвы. Но уж вновь наваливалась на него непонятная, глухая тоска. И опять вдруг возник в его ушах тот стон.
Он не мог ошибиться, стон действительно был где-то рядом. "Артемий, Артемьюшка!" – послышалось ему неожиданно в этом стоне. Троицкий поднялся с колен и пошел в направлении доносившихся звуков. В отсветах догоравшей свечи он увидел то лицо, которое показалось ему столь знакомым, но теперь он догадался кто перед ним: то было лицо Матвея Башкина.
Тело Матвея в бессилии было распростерто на полу, Артемий чуть было не споткнулся о него.
- Ты преступи это, преступи! – зашептал ему вдруг чей-то голос.
На руках и ногах Башкина кровянились стигмы, на голове надет был скоморошеский колпак. Артемий с трудом приподнял тело Матвеево и, спотыкаясь, понес его к своему ложу. Прикоснувшись к постели, Матвей облегченно вздохнул и открыл глаза.
- Здравствуй, Артемьюшка! – прошептал он разбитыми губами с радостной кротостью. – Видишь, дал Бог и повидал я напоследок тебя. Хотя уж и не надеялся на то.
- Но как же, Матюша, – растерянно проговорил Троицкий, – ведь сказывали, что запытали тебя до смерти в обители Волоцкой, а ты вроде жив?
- Так и ты вроде сгинуть давно должен был на Соловках, – улыбнулся Матвей через силу и зачастил горячечно: – Я это, я! О чем ведь хотел поведать тебе: то не я тебя предал, хоть и довелось мне побывать на дыбе, то наветствовали на меня. Веришь? Прощаешь ли?
- Верю, – кивнул Артемий, – а прощать мне за что же тебя? Что до наветов мне? Но зачем, зачем ты хотел к царю через Симеона и Сильвестра приблизиться, я же предупреждал тебя!
Башкин вздохнул, на глазах его появились слезы.
- Но ведь мир, Артемьюшка, мир неправеден. Погряз во неистовости, во грехе. Человек идет к Богу, а люди уловляют, отвращают его. Ты же в том советен со мной был: люди только и говорят, что о Боге, но совсем забыли Его. И кому же привести их к Господу истинному, как не царю и его священникам? Должно начало от кого-то быть, кто ж его покажет?
- Должно терпеть, – Артемий скорбно пожал плечами, – в том истина. Искупать вины безмолвием и смирением.
Матвей откинулся на подушку и посмотрел куда-то вдаль с отрешенным и непреклонным видом.
- Нет, нельзя все терпеть. Христос, Он пример показал. Зачем же муки Его, зачем Дух Святый вочеловечился? Нам продолжить дело Его. Мир должно спасти, и спасти его можно. Господь послал нам лишь предостережение. Он справедлив, все не только в Божьих, но и в наших руках. Все беды наши в том как раз, что человек ушел от Господа слишком далеко. Но человек, он вернется к Богу. Мир спасется, Артемьюшка! Вера его спасет.
Он закрыл глаза, вновь уйдя в забытье.
- Сейчас, сейчас, погоди, Матюшенька, – засуетился Артемий, – сейчас я омою твои раны, ты еще поживешь, за грехи наши помолишься, столько зла вокруг, жестокости, а ведь людям надо как-то жить.
Но вернувшись с водой, он в испуге отшатнулся от ложа. Вместо Башкина на постели лежал царь с вытянутой вперед бородой. Он открыл один глаз и глумливо подмигнул Артемию:
- Что, думал сбежать от меня и не дать насладиться победою? Я ведь выиграл в нашем споре, выиграл! Признаешь?! - Грозный вскочил, выбил кувшин из рук Троицкого и схватил Артемия за грудки. - Помнишь, что ты говорил о страдании? Я ли был тебе не верный ученик? Нет других слов, которые столь поразили бы мое воображение! Да, здесь он – пробный камень для всего человечества. Христос страдал и нам повелел. Есть ли другой оселок, который способен так выправить душу? Нет! Надо упасть, чтобы возвыситься, только через муки адовы, незатихающие, к спасению и можно придти. – Он сморщился и запричитал дальше плаксиво: – Тебе лишь открою: никто не ведает, как я сам терзаюсь – вся кровь, все муки проходят через меня. Я изможден, переполнен до края страданиями, есть ли в мире страшней доля, чем моя? За что Господь выбрал меня, отметил в исполнители воли, кары Своей? Если бы ты знал, Артемьюшка, если бы ты знал, сколько молил я Его, чтобы Он дозволил мне хоть остаток дней дожить другой, тихой, праведной жизнью! Ты не дал мне благословения, Артемьюшка, но ведь не зря же привел меня к тебе Господь, окропи мои вины елеем своего благолепия, отпусти мне мои прегрешения, как ни перед кем сейчас исповедовался я перед тобой.
- Зверь! – закричал вдруг Артемий в исступлении. – Зве-е-е-е-е-е-е-рь!
Царь ухмыльнулся глумливо, затем приблизил лицо свое к Артемию и расхохотался, бормоча быстро-быстро, загадочно:
- Молчи, отче, молчи! Рухомо твое дело! Но и яз молчати готов...
Крупейников с трудом приподнял голову и взглянул на часы: половина четвертого. Дочка немного покопошилась в кроватке и заголосила сразу с высокой ноты. Жена вскочила, стараясь не выходить из полусонного состояния, машинально меняла пеленки, простынки, а добравшись затем до постели, тут же вновь замерла. Крупейников подержал в руках крохотное тельце, ожидая, что придется теперь, как обычно, долго Сашеньку укачивать, однако дочь на сей раз неожиданно тоже мгновенно уснула.
Он положил ее обратно в кроватку и долго стоял рядом, не в силах оторвать взгляд от сморщенного личика. Наверное, пора бы уже и успокоиться, не замирать всякий раз вот так в телячьем восторге (как же он потом будет Сашеньку воспитывать?), но мыслимо ли, чтобы первый ребенок появился у человека лишь на пятом десятке лет?
И снова вдруг всплыл перед Крупейниковым неотступно мучивший его в последнее время вопрос: а не расстался ли он с Зоей только потому, что у них не было детей?
Зоя! Память выхватила из глубины лицо его бывшей жены, но Александр Дмитриевич не ощутил по этому поводу ни удовольствия, ни протеста. Зоя – жена... Марина считала его прошлую жизнь обокраденной, полагая, что освободила его. Ринулась как в бой в это освобождение, гордилась собою, называла себя в шутку Жанной д’Арк. Но Крупейников не видел здесь ни революции, ни избавления, все естественно пришло к тому, что должно было быть. А оттого и не чувствовал он вины перед Зоей, не мог и не хотел видеть в ней человека чужого, а уж тем более – врага.
Пожалуй, это было главным, из-за чего у Александра Дмитриевича с новой его женой возникали разногласия. Марина из доброго, мягкого существа превращалась буквально в тигрицу. И тут шли в ход самые нелепые обвинения: "У тебя же гарем, хорошо еще, что я в нем младшенькая, говорят, младшенькие там самые любимые!", "Посмотри на себя, ты же бесхребетный человек, столько лет тобой помыкали, а ты до сих пор приползаешь по первому зову, на задних лапках стоишь, хвостом виляешь, ждешь, чтобы тебе приказали: "Служи!". Эти размолвки тревожили Александра Дмитриевича. Что было в основе их? Ревность? Конечно. Но если бы только она одна. Пожалуй, больше даже какое-то глубокое неприятие Мариной того мира, в котором он жил раньше, которым и до сих пор во многом живет.
Крупейников всегда и во всем старался первым сделать шаг навстречу Марише, Машеньке, как он часто называл свою жену, но здесь замыкался и не шел ни на какие уступки. Во власти человека только настоящее и будущее, прошлое нельзя толковать. Все, что было, – было, любая попытка помыкать своей памятью оборачивается уродством. А вот если бы да представилась возможность прожить жизнь заново – он терпеть не мог подобного рода фальшивых рассуждений. Марина, например, утверждает, что Зоя подцепила его на крючок. Правда ли это? Наверное, да. Ну и что же? Да, была не только любовь, был осознанный выбор. Зоя пошла по тому же пути, как в свое время и ее мать. Она знала, чего хотела, и с этой точки зрения он ей вполне подходил: упрямый парень из глубинки, у которого на уме только история.
Нет, уснуть сегодня, конечно, уже не удастся. Хотя недосыпания в последнее время совершенно измучили Александра Дмитриевича.
Почему вдруг нахлынули на него воспоминания о бывшей жене? Какое-то сожаление или, наоборот, неудовлетворенность годами, прожитыми с ней? Нет, он давно все передумал на эту тему и ко всем выводам уже пришел. С того самого дня, когда они познакомились, его не покидало ощущение чуда, потому что все с того момента совершалось как по волшебству. И тесть, и теща безоговорочно одобрили выбор дочери, двери их дома не просто открылись, а распахнулись для Крупейникова. Сколько он себя помнил в этой семье, у него всегда были идеальные условия для работы, даже отдельный кабинет. Они поженились еще на третьем курсе института, в котором учились вместе, но никогда никаких проблем в материальном отношении у него не возникало, в этой семье все было общее – деньги, связи, цели.
- Да в тебя капитал вложили, а потом обирали как липку! – кричала обычно ему Марина, – нельзя же быть таким идиотом! Зоя твоя в жизни никогда не работала!
Да, не работала, и не только жена, но и теща тоже. Так было заведено в их семье. И он всегда расценивал это как подвиг со стороны Зои, всегда чувствовал угрызения совести по поводу того, что она пожертвовала собой ради него – с грехом пополам окончив институт, тут же положила диплом под подушку...
Крупейников с опаской покосился на Машеньку. Первое время, когда он вот так, ночью, вспоминал, анализировал свою прежнюю жизнь, Марина всегда просыпалась и начинала плакать, безошибочно угадывая: "Ты думаешь о ней!" И он принимался разубеждать Машеньку, лгать: "Ну что ты, как я могу о ней думать, просто на работе неприятности" - начинал ей что-то рассказывать по работе, и она тут же вновь засыпала, убаюканная даже не словами, а больше тоном его слов...
А ведь он сам виноват: конечно, зачем ему было Машеньке о прошлой своей жизни так подробно рассказывать? Еще одна из прежних роскошных привычек – с кем же еще своими мыслями, переживаниями поделиться, как не с собственной женой?
Крупейников окончательно отказался от намерения заснуть. Да, собственно, спать ему сейчас и не хотелось, просто нужно было иметь ясную голову, для чего не мешало бы часика два еще хотя бы подремать.
Он пробрался на кухню, разложил папки на краешке стола, который давно здесь облюбовал, и тотчас же всплыло в нем неприятное впечатление от разбудившего его сна. Книга закончена, почему же он вновь возвращается мыслями к ее образам? Значит, осталось что-то непродуманным, непрописанным? Где-то схалтурил, чем-то пожертвовал, чтобы уложиться в срок? "Нет, нет, хватит, нужно прогнать эти мысли, иначе я никогда от этой темы не оторвусь!"
– Нескладуха, Анохин. – Шпынков в задумчивости побарабанил пальцами по столу, затем сокрушенно вздохнул. – Опять нет логики в твоих утверждениях. Ладно, давай сначала. Тот же вопрос, но теперь по-другому его представлю: вот был ты штатским, и вдруг стал полковником… Тебе самому это не кажется странным? Можешь конкретно, вразумительно объяснить, как все произошло?
Анатолий с готовностью кивнул:
– Да, конечно. Только не бейте меня больше. Здесь ведь нет никаких секретов, просто я действительно, наверное, несколько сумбурно излагаю. Начнем с того, что по некоторым вопросам у меня были свои, не во всем совпадающие с общепринятыми мнения...
Шпынков досадливо поморщился, снова вздохнул и покачал головой:
– Опять не то. Что ты мне про "несовпадения", "мнения" свои, знаю я о них более чем достаточно. Тут в деле на тебя объективка имеется, могу даже кое-что зачитать, хоть и не положено. "Анохин Анатолий Сергеевич, 1943 года рождения, учитель математики. С несколькими своими друзьями (всего по делу проходило шесть человек) поставил целью "разобраться в том, что вокруг происходит". Вопросами интересовались самыми разными – от политики до искусства, собрали большой текстовой и цифровой материал. В октябре 1979 года были выявлены и квалифицированы как "группа". Пропагандой своих идей не занимались, для каких дальнейших целей предназначалась собранная информация, к сожалению, до конца выяснить так и не удалось. В процессе следствия двое (Коровин и Пашков) антигосударственную направленность своих действий полностью осознали, детально обрисовав роль каждого в группе, трое (Вагин, Зверев, Попокин) были осуждены, находятся сейчас в Мордовии. Анохин после соответствующей экспертизы был помещен в психиатрическую больницу". Ну и так далее, не буду воду в ступе толочь. Но вот перед мной выписки из твоих историй болезни, Анохин, в них поначалу ни о вселенных, ни о полковниках нет и речи, только о том, что тебе иногда кажется, будто вокруг говорят неправду, каких-то людей преследуют. Ну? Так что же потом произошло?
– Ах это! – Анатолий пожал плечами. – Ну много ли можно требовать от бедного сумасшедшего?
– Ты такой же сумасшедший, как и я.
– Знаете, звучит весьма двусмысленно, – не удержавшись, хихикнул Анохин.
Однако долго смеяться ему не пришлось. Сильный удар опрокинул его навзничь. Стукнувшись головой обо что-то твердое, он потерял сознание.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 11.03.2014 18:35
Сообщение №: 27239 Оффлайн
Мы в соцсетях: