Трамвай на Хаджибей

трамвай катил за город, где земля,
не скованная панцирем брусчатки,
хранила все следы и отпечатки,
и травы, и цветы, и тополя.

где солнце, нимб усталый наклоня
над  толпами бесчисленных растений,
чертило рядом  пепельные тени-
изнаночную сторону огня.

мы перешли шоссе, за ним лиман
в глаза ударил нестерпимо-синим,
сверкающим, как плащ на Прозерпине,
как грань сапфира с царского клейма.

заглянешь вглубь  -  там рыбья мелюзга
толчётся  миллионом скользких телец,
родив  непрекращающийся шелест,
как будто  струйкой сыпется лузга.

вдоль берега, по линии границ,
бесформенные глыбы взгромоздились,
почудилось на миг, что здесь гнездились
гигантские породы древних птиц.

был весь пейзаж настолько вне времен,
вне нас, одетых в джинсы и сандалии,
и призраки неясные блуждали,
и звуки непроявленных имен.

день угасал. Лягушачьи хоры
ликующие гимны возносили
Божественному гению и силе,
по прихоти творящему миры.

вечер добрый, Лёня)

мы с вами так и будем, очевидно, вести диалог))

другие сюда не ходят)

и следов не оставляют.

спасибо!

начала переводить - и так вжилась в этот процесс, что не знаю как оторваться!))

Старая черешня

засохла старая черешня,
вся почернела от тоски,
давно рассталась с цветом вешним,
и даже майские жуки 

не прилетят искать соцветья,
и птичий свист в ветвях зачах...
чтож, больше четверти столетья
держала небо на плечах...

никто не ходит к ней, сердешной,
одно - срубить, и все дела.
а полумёртвая черешня
вчера взяла и - расцвела!!!

такими нежными цветами,
каких не помнили давно,
как беленький платок на маме,
когда, сложивши полотно,

рукой шершавою разгладит,
ткань на помявшихся местах,
покроет пепельные пряди, 
улыбку пряча на устах.

родная! я несу навстречу,
любовь, как тихую свечу,
-Христе мой, Богочеловече,
помилуй и спаси, - шепчу.

перевод с украинского

Наталя Мазур
Стара черешня

В межі засохла деревина
Аж почорніла від дощів.
Давно своє вже відродила,
Відплодоносила...
Хрущі
Не прилітають у суцвіття,
Не в`є гніздо весною птах.
Стара черешня чверть століття
Тримає небо на плечах.
Обходять всі її, сердешну,
(Зрубати не прийшла пора),
А вчора ввечері черешня
Взяла і раптом зацвіла.
Тендітно-білими квітками
Покрились чорні гілочки,
Так хусточку біленьку мама
Закручує.
У шкарубких
Руках тримає полотнину,
В трикутних згорне,
А відтак,
Накриє нашвидку сивини,
Сховавши усміх на устах.
Рідненька мамо!
Йду навпроти,
На стежці килим споришу.
- Пошли, Господь, Свої щедроти
Для мами, - 
Тихо попрошу.

я очень рада, что читатель пошёл!))

спасибо за проникновенный отзыв, это ужасно приятно, правда.

как награда за труд.

Яблоки

близка пора великого кочевья,
швыряний оземь золотой казны,
как птицы, оперяются деревья
и ветки их пронзительно сквозны.

и всякий день - багрянородный Цезарь,
чернец одновременно, и игрок,
приверженный и буйствам, и аскезам,
он ведает про свой недолгий срок.

кругом - летуче, ветрено, крылато,
бельё с верёвки машет рукавом,
и шмель - подобьем папского прелата-
восходит на цветок как на амвон.

отныне - кто в отлёты, кто - в атлеты -
встречать мороз. Покуда ж, разомлев,
всё впитывает солнце... - бабье лето,
и яблоки лежат по всей земле.

...кочующая солнечная барка
снялась - и к горизонту поплыла;-
в сад, босиком, там сумерки как бархат
и яблочные белые тела.

их можно просто, зачерпнув  корзиной,
как старым бреднем, извлекать из тьмы
в восторге и тоске невыразимой!..
так остро всё в преддверии зимы...

так обнажённо, так простоволосо,
чтоб сердце уязвить наверняка,
и свет оконный, падающий косо,
протянут мне, как тёплая рука...

я в дверь войду, как входят в двери храма,
стряхну с ладоней нежную пыльцу,
и стол - пустой, как жертвенник, и мама
уже подносит яблоко  к лицу.

ах, роскошь обонятельного пира!-
где место всем оттенкам и слоям:
там солнце, мёд и - тоненьким пунктиром-
изысканная горечь - по краям. 

прохладен сок в сосуде тонкокором,
и мы - вдвоём, и верится с трудом,
что я уеду и оставлю скоро
её и полный яблоками дом.

Снег.

снег задернул даль окрестную,
у земли уютный вид;

я пляшу перед завесою.
как библейский царь Давид.

внемлю тембру звука нового
в старой гусельной струне,

и докучно истолковывать,
отчего так сладко мне.

Цитата от ЛикаЛ (2017-03-01 19:22):

Флоксы

тревожный месяц вересень
последним зноем избалован,
но твёрже взгляд, трезвее слово,
трава в подпалинах половы
и ртути отблески в росе.

...ночь за бортами глубока,
в кругу - огни, в разгаре танцы,
и тополя как новобранцы,
и светит матово, без глянца,
внизу бегущая река.

потом до самого утра
всё водит нас звезда пастушья...
о ты, лиловое удушье,
ты, акварель с гуашью, с тушью
на клумбах школьного двора!..

что пахло б горше и острей?-
клочок счастливого билета,
предчувствие кончины лета,
запястье с холодком браслета
у губ?.. - но, верная примета,

весь хлам сентиментальный этот 
сгорит у осени в костре,

и прах его поглотит Лета.

Однажды

Однажды подарил влюбленный Лир
Шекспира первокурснице Джульетте.
И завершилось лето, месяц третий,
На томике, зачитанном до дыр.

Он здесь,со мной. И постарел на вид.
Но ни одной строкою не ветшает.
И времени законы нарушает
Энергией спрессованной любви.

"Все страсти, все любви мои возьми! -
От этого приобретешь ты мало"...
Стих обнажал серебряное жало,
Притрагивался. Мучил и дразнил.

И ты опасным краем острия
Нетронутости губ моих касался.
Плыла по небу одиноким галсом
Подтаявшего месяца ладья.

Где ты теперь, мой сумрачный король,
Куда ведут тебя твои дороги?
Тревожат смутно демоны и боги
Почти неощущаемую боль...

Цитата от ЛикаЛ (2017-03-09 16:41):

Остров Рюген

ах, как отменно гулок и просолён
ветреный день... И небо!.. ( считала - плоско ж!)
я сражена, впервые постигнув роскошь
серости повивальных его пелён.

правду сказать: а где бы и как могла
я причаститься этих великолепий:
палево-сизых, нежных, седых, как пепел,
синих, как виноградная пастила?

солнце чадит и тлеет как головня
в облачном чане, искры чтоб не раздуло,
чтоб не мешать пространству с органным гулом,
телом не затрудняясь, входить в меня.

мне довелось бывать у большой воды,
только куда же морю с рекой сравниться?
миг - и меж нами нет никакой границы,
я уже часть стихии, её среды.

пара шагов - и бухточка, как карман,
как дождевая лужа, - а в ней скорлупки,
снасти тростник - и боты, баркасы, шлюпки,
к носу впритирку чья-то торчит корма.

было здесь тихо, ветер не долетал,
я посчитала лодки - не хватит дО ста,
в мелкой волне купают смолы коросты,
и друг о друга чешут свои борта.

сыростью пахнет, йодом и солью, - где
мог этот запах сделаться мне приятен,
так же, как созерцанье дрожащих пятен,
между бортов, на выглянувшей воде?

всё здесь чужое: небо, земля, - страна;
лодкам рыбацким этим с какого боку -
я, - рождена за тысячу вёрст к востоку?!
нежность, птенец бесхитростный, ты странна!

да не долби же темя, сломаешь клюв,
видишь, что даже в летнем тепле и неге
сдержанность - будто память о близком снеге,
я не могу любить это!.. и люблю.

ну из каких вот древних и тайных нор
выбросит подсознанье - ему спасибо:
свитер отца, шершавый от соли, рыба,
мокрая сеть и морем пропахший двор.

...космы волос русалок по брёвнам свай,
где мы уселись. В кружках янтарь и пена.
в мире, где всё есть суть и второстепенно,
официанту: “Битте зер, нох маль, - цвай.“

доброго вечера, Лёня.

рада приветствовать вас в ответ.

Апрель

чары бледные, русалочьи,
злая немочь, рыбий глаз,
покоряясь взмаху палочки
золотой, опали враз.

мир с холста глядит по-новому,
словно бездарем-юнцом
долго было замалёвано
Богородицы лицо.

тут же  в мутное и стылое
охру кинули и хну,
лес расправил руки милые,
потянулся и вздохнул.

нарушая строгость чинную,
ель привстала на носки,
под распахнутой овчиною
светят розово соски.

ветер рад дорвать немногое,
что у вербы на боках,
та нагая, тонкононогая,
вся в серебряных жуках.

перемучило терпение
силу чар и крепость пут,
слышишь, - тоненькое пение?
словно ангелы поют.

славься, жизнь, и силой вящею
полнись, Божье ремесло,
что - в который раз- пропащее 
осияло и спасло.