Форум

       Петрович

       Александр Петрович вышел во двор своего дома. Осенний день был ясным и теплым. На небольшом огороде росой сверкали кочаны капусты и макушки свеклы, на арке покачивался виноград. Он подошел к лозе и ласково погладил тяжелую фиолетовую гроздь. «Сколько же это вина будет», - подумал Александр Петрович. - «Наверное, до самой весны хватит».

       Со двора дома открывалась панорама на реку, и было видно, как плавневый лес одевается в яркие одежды осени. Особенно красив был клен, который на обрыве реки полыхал красками, словно огромный костер.

       Когда-то Александр Петрович ходил на этюды. Писал он и маслом, и акварелью. Несколько раз его картины выставлялись в городской галерее. Но это было давно, а сейчас засохшие краски с изображением на них советского знака качества просто лежали в стареньком потрескавшемся этюднике.

     Как же давно он не писал. Грусть волной накатилась на плечи и сдавила горло. Александр Петрович, не отрывая взгляд, смотрел на клен.

      «Петрович, привет»! - громко крикнул проходивший мимо калитки сосед Паша. «Смотри, клен загорелся», - произнес Александр Петрович. Паша остановился и посмотрел вокруг, но, нигде не найдя горящего дерева, с досадой махнул рукой и прошептал: «Да ну, тебя, Петрович. Опять спьяну что-то мерещится», - и быстро зашагал прочь.

      Александр Петрович уже несколько лет был на пенсии, но ушел на нее не по возрасту, а по выслуге лет. Он был учителем в школе. Проводил уроки труда, но больше всего любил уроки рисования и черчения.

       В свои немолодые годы он все еще выглядел так, что женщины часто поглядывали в его сторону. Но красота – не просто дар Божий, она - меч, и меч обоюдоострый. О лезвие этого меча и поранился Александр Петрович.

    Еще в школе девочки не давали ему прохода, хотели с Сашей дружить, и он стал встречаться с ними. Одну из них, Марию, он полюбил. Хотел после окончания школы вступить с ней в брак, но, испугавшись строгих нравов ее родителей, оставил ее и женился на Екатерине, родители которой ничего не требовали от него. А тесть вообще часто приглашал его посидеть за рюмкой водки. И не заметил Саша, как вскоре без нее уже не мог пообедать. А потом пошли друзья, а с друзьями – подруги.

       Дети и учителя любили Александра Петровича за его трудолюбие и добрый нрав, но однажды, когда он в очередной раз пришел на уроки после крепкого застолья, директор школы не выдержала и предложила ему уйти на пенсию по выслуге лет. Так, еще совсем нестарым Александр Петрович стал пенсионером.

     Он любил угощать, и желающих принять его угощение становилось все больше и больше. Семью он перестал замечать и вспомнил о ней только тогда, когда дети выросли и разъехались. Жена же еще какое-то время побыла с ним, но потом оставила его и она.

       Пенсия у Петровича была небольшая, и до конца месяца от нее не оставалось ничего, но знакомые продавщицы давали водку в долг, зная, что он потом обязательно отдаст. Бывало, соседи приглашали могилку выкопать или крест поправить на кладбище. Он никому не отказывал.

      Однажды на похоронах Александр Петрович в задумчивости подошел к местному священнику – отцу Сергию, и спросил его: «А когда я умру, меня тоже будут отпевать»? - «Петрович, а ты крещенный»? - спросил батюшка. - «Нет», - признался он. - «Тогда не будут», - тихо ответил отец Сергий.

      По прошествии нескольких недель Александр Петрович пришел в храм, побритый, в костюме, и попросил отца Сергия крестить его. Уходил из церкви он умиротворенным и с каким-то необычайно светлым лицом.

       Стоя во дворе, оставшийся в душе художником, Петрович продолжал смотреть на играющий золотом осени лес, как вдруг заметил, что из-под клена, который так понравился ему, валит густой дым. «Вот сорванцы, сожгут ведь дерево», - проговорил он, глядя на ребятишек, сидящих у костра, и направился к ним. Идти было тяжело, болели суставы. Но он спешил, желая спасти дерево.

    На корточках у огня сидели двое: третьеклассник Вова, сын соседского Паши, и второклассник Коля, внук директора школы. Петрович подошел поближе. Он хотел отругать ребятишек и заставить их погасить костер, открыл рот и…замер. В костре лежал ржавый артиллерийский снаряд. Снаряд зашипел, а потом стал громко свистеть. Петрович схватил Вову одной рукой, а Колю другой и потащил их к обрыву реки. Напуганные дети вырывались от него как могли, а Вова изловчился и стал кусать его за палец, но Александр не обращал на это внимания, а только тихо повторял: «Господи, Господи, Господи…». Добравшись до обрыва, он наклонился и опустил детишек на берег.

      Оглушительный взрыв сбросил Петровича на влажный песок. Он увидел, как медленно падают красно-желтые листья клена, а потом все исчезло…

      «Пробудись, к тебе пришли гости», - легонько за плечо тормошил спящего после наркоза Петровича хирург районной больницы. Художник открыл глаза. В дверях палаты стояли дети. Вова несмело подошел к тумбочке и положил на нее букетик астр, а Коля протянул большое румяное яблоко.

       Из коридора заглянул сосед Паша и радостно возгласил: «Петрович, Вы, насчет клена не беспокойтесь, мы там уже молодой посадили».

       Петрович заулыбался и едва слышно произнес: «Так хочется взять в руки кисть и краски».

О Пресвятая, Преблагословенная...

О Пресвятая, Преблагословенная

Звезда Пресветлая святых Небес,

О Божья Матерь, Радость Совершенная,

Неиссякаемый поток чудес,

С благоговением к Тебе взываю,

Из глубины греховной ввысь стремлюсь,

Но, слабый духом, снова утопаю,

Молюсь и каюсь, каюсь и молюсь.

О Божья Матерь, Чаша Миро,

Отображенье Славы Божества,

Явившая непостижимо миру

Сияние Христова Рождества,

Помажь меня елеем благодатным

И даруй силы до конца пути

Смиренным быть и благодарным,

Ростки любви любовью напои.

О Преблагая и Премилосердная,

Целительница страждущих сердец,

Молитвенница к Сыну Преусердная,

О Божья Матерь, Красоты Венец,

Букет словесный кротко полагаю

К святым стопам вселенской Чистоты.

Молюсь и каюсь, каюсь и взываю:

«Введи меня в чертоги красоты».

Печальное детство

Холодный осенний дождь закончился, и озорной ветер стал наводить на небе порядок. Он распахнул тяжелые серые тучи и выпустил на свободу яркие лучи солнца, которые сразу же начали сушить промокшую остывшую землю.

Десятилетняя Люба с радостью надела свои старенькие ботинки, доставшиеся ей от старшего брата Гриши, взяла сделанную папой деревянную куклу и вышла из дома. Родители уже были во дворе. Стоя у амбара, они советовались, как им лучше сохранить собранный урожай.

Петр был ветераном Первой мировой войны. Имел редкую по тем временам специальность водителя. За проявленную в боях храбрость получил от государя два Георгиевских Креста. Анастасия, верная спутница жизни, вымолила его у Господа, и с войны он вернулся целым и невредимым. В Гражданскую Петр ни на чьей стороне не участвовал. Трудился на своей земле и в рыбацкой артели, ведь село находилось на берегу полноводного Днепра.

Неожиданно радостные раздумья супругов прервал раздавшийся на улице шум повозки, на которой ехали три вооруженных сотрудника ОГПУ вместе с двумя сельскими активистами.

Петр и Анастасия с удивлением посмотрели в их сторону, но удивление это быстро сменилось испугом, когда они увидели, что лошади поворачивают к ним. Сотрудник ОГПУ, видимо старший, громко крикнул хозяевам, чтобы открывали ворота. Спрыгнув на землю, порывшись в кожаной сумке, он с непроницаемым видом достал какую-то бумагу и, размахивая ей, потребовал от Петра сдать государству свой урожай. В ответ на объяснения, что у них нет долгов по налогам, ОГПУшник выхватил из кобуры наган и, угрожая им, потребовал отдать все зерно, которое у них было. Петр обнял Анастасию и молча увел ее в сторону, а активисты, с гримасами радости на неумытых лицах, бросились к амбару и стали вытаскивать мешки. Убедившись, что погрузка закончена, старший взял с собой товарищей и направился в дом. Вслед за ними, бросив куклу, устремилась Люба.

Пока они обыскивали одну комнату, девочка пробралась в другую и, вынув из шкафа мешочек с пшеном, спрятала его за большой иконой Богородицы.

Сотрудники ОГПУ, злые, что ничего не нашли, продолжили обыск, и вдруг один из них залился громким смехом и выдернул из-за иконы спрятанную крупу. Люба бросилась к нему и схватила обеими руками мешочек, но мужчина с силой оттолкнул ее. Девочка упала. Мешочек развязался, и пшено рассыпалось по полу. Раздосадованный сотрудник, злобно ругаясь, стал топтать его ногами. А потом, все перевернув в доме и, поняв, что зерна больше нет, довольные своей работой ОГПУшники с тяжело груженной повозкой покинули двор.

Полностью лишившись зерна и круп, семья какое-то время обходилась небольшими запасами овощей и рыбой, которую иногда удавалось поймать Петру, но зимой намело снега под самую крышу, ударили морозы, и Днепр покрылся таким толстым льдом, что рыбачить стало невозможно.

В селе достать еду было негде, и Петр с Анастасией, помолившись Богородице, оставили Любу с Гришей дома и отправились в Запорожье, где рабочим выдавали небольшие продуктовые пайки. Нанялись на заготовки речного льда. Холодильников тогда не было, и в теплое время года для хранения продуктов использовали лед, который зимой складывали в специальные хранилища.

Труд был невероятно тяжелым. Пилить и таскать ледяные глыбы на морозе приходилось целый день, но супруги были рады, что могут получить за это хоть немного крупы. Как-то им удалось наведаться домой. К великой их радости, Люба и Гриша были живы. Рядом же соседские дома уже опустели.

К концу зимы наступившего 1933 года голод стал особо свирепым. Люба и Гриша спасались уцелевшими ягодами шиповника и боярышника, собирали и рассасывали смолу с фруктовых деревьев. Но сил с каждым днем становилось все меньше.

От односельчан, которые еще были живы, Люба узнала, что в соседнем селе, где жила ее крестная Матрона, колхозникам за трудодни дают что-то съестное. Девочка решила прийти к ней, надеясь, что она ей чем-то поможет.

Одев на себя пару кофт и пальтишко, Люба отправилась к Матроне. На ледяном ветру полевыми дорогами прошагала восемь километров, молясь Богородице, чтоб не растерзали голодные волки. Крестная мама вместе с другими женщинами в амбаре шелушила кочаны кукурузы. Вход охранял вооруженный солдат.

Люба поняла, что охранник ее не пропустит. Тогда она незаметно взяла лежащую у стены половинку кирпича, сняла с головы платок и сделала аккуратный сверток. Решительно подошла к солдату и сказала, что принесла маме обед. Тот разрешил ей войти.

Матрона, увидев крестницу, подошла к ней, обняла и отвела в сторону. Затем незаметно прорезала карманы пальто Любы и засыпала под подкладку несколько горстей кукурузы. Девочка со спокойным видом вышла из амбара. Охранник ничего не заподозрил. Она благополучно добралась домой и устроила праздничный ужин.

Пока крестная работала в амбаре, Люба еще несколько раз приходила к ней и выносила в пальто немного кукурузы, но потом Матрону перевели на другую работу, и девочка к ней ходить перестала.

Весеннее солнце растопило снег. Заготовки льда прекратились, и супруги вернулись домой. Петр снова стал трудиться в рыболовецкой артели. Смерть отступила. В селе выжившие дети, подобно гусям, стали пастись на зеленых лужайках, съедая сочные стебельки травы и первые листочки распускавшихся лип.

Всю свою жизнь, уцелевшая в голод Люба будет хранить дома запас крупы и никогда не выбросит в мусор даже корочку черствого хлеба.

Горячий ветер беззастенчиво лобзает...

Горячий ветер беззастенчиво лобзает

Лицо, уставшее от долгого пути;

Роса соленая искрится и стекает,

И с каждым шагом все трудней вперед идти.

Шалунья-тень неуловимо ускользает,

Играет в прятки, не давая отдохнуть.

Душа к источнику воды припасть желает,

Уста горячие в прохладу окунуть.

Колодец старый у дороги возникает,

Призывно плещется студеная вода,

В одеждах белых Незнакомец предлагает

Испить из полного-преполного ковша.

Пока я жажду утолял, воды Поднесший

Страницы книги моей жизни пролистал.

Поняв, что щедро угощал Христос Воскресший,

Я пал к стопам, но Он невидимым уж стал.

Живой водой напоенный, поднялся с радостью

Я после встречи со Христом, душой воспрял

И, обновленный у колодца Божьей благостью,

Расправив плечи, по дороге зашагал.

Горячий ветер все неистовей кружился,

Ерошил волосы и пылью обдавал.

В глубинах сердца чистый ручеек открылся

Святой Христовой благодати навсегда.

Улыбка святого Гавриила

       Раннее утро. Солнечный свет сквозь распущенные косы берез пробирается в окна храма. Кадильный дым в его лучах синими красками рисует в воздухе причудливые картины. Солнечный свет такой яркий, что огоньки свечей растворяются в нем. Кажется, что они погасли, но колышущийся теплый воздух и кипящий воск выдают их горение.

       Один из лучей падает на икону преподобного Гавриила Самтаврийского. И образ святого, щедро украшенный серебром, неожиданно облачается в ризу из света.

       Преподобный Гавриил, терпеливо переносивший унижения и оскорбления от людей неверующих за проповедь любви к Богу, ласковым взглядом взирает с иконы.

       В сердце приходит нежность. Огонек молитвы сначала тускло, а потом все сильней и сильней наполняет душу радостью.

       Аромат цветущих лугов ощущается в храме. Необыкновенное благоухание исходит от иконы преподобного Гавриила. Святой с небесной высоты ниспосылает его нам в дар.

       Слезы умиления, подобно драгоценным жемчужинам, выступают в уголках глаз. На иконе, как и в земной многотрудной жизни, святой улыбается.

       Дарованный Божьим угодником мир успокаивает уставшую от болезней и скорбей душу. Не хочется ни о чем думать, только изливать из уст ручейком чистым слова благодарности Господу и Его святому.

Солнце готовит ночную обитель...

Солнце готовит ночную обитель,
С вестью благою уходит народ,
В горы молиться уставший Учитель
С Ликом сияющим тихо грядет.

Блики на гребнях невидимо тают,
Темной становится неба лазурь.
В лодке апостолы путь совершают,
Ветер беседует голосом бурь.

В стражу четвертую Петр заметил:
Кто-то неслышно идет по волнам,
Ужас сковал храбрецов, но ответил
Им Иисус: «Это Я иду к вам».

Славный апостол к Христу обратился:
«Господи, можно к Тебе подойти?» -
«Можно. Дерзай». И он за борт спустился,
Робко пройдя по воде полпути.

Ветер над водной стихией кружился,
Страхом объятый, апостол тонул.
«Эх, маловерный, зачем усомнился?» -
Руку Петру Иисус протянул.

В лодку вошли. Тишина воцарилась.
С паруса падали капли росы.
Братия низко Христу поклонилась:
«Истинно, Господи, Ты – Божий Сын».

Над Галилеей восход засветился.
Начал Учитель с людьми говорить –
Замерли все. Там душой находился,
Жаждущий, я, Иисусу служить.

Погруженные в нежность

       Густой снег крупными хлопьями падал с утреннего неба, заботливо покрывая белой шалью крыши просыпающихся домов, ветви деревьев и продрогшую от мороза землю.

       Федор Иванович вышел из подъезда и, нахлобучив шапку, осторожно спустился по заметенным ступенькам. Снег весело закружился вокруг него, играя в прятки, которые он так любил в детстве.

      Жена Елизавета Петровна осталась дома. Она тоже любила снежную погоду, но из-за болезни не всегда могла выйти на прогулку.

       Возле мусорных баков кто-то поставил большую картонную коробку из-под нового телевизора, и Федор Иванович, обрадовавшись находке, взял ее и понес в приемный пункт. Невелик доход, но, как говорили в старину, копейка рубль бережет. При небольшой пенсии всякой экономии и даже мизерной прибыли рад.

      Федор Иванович и Елизавета Петровна всю жизнь трудилисьв школе. Он преподавал историю, а она была библиотекарем. После окончания университета Федю направили на работу, где он и встретил свою будущую спутницу жизни. Лиза покорила его своей необычайной добротой и трудолюбием.

       Долгое время после скромной свадьбы они жили на старой съемной квартире, но однажды директор вызвала их к себе и в присутствии профорга торжественно сообщила о выделении государственной квартиры. Радости Федора Ивановича и Елизаветы Петровны не было конца. Новоселье праздновали всей школой.

       Дети любили их за спокойный характер и доброе отношение ко всем. Супруги мечтали иметь своих детей, но они у них так и не родились. Сказалась болезнь, перенесенная Лизой еще в детстве. Попробовали усыновить или удочерить ребенка, но чиновники, осмотрев их небольшую с простой мебелью квартиру и увидев справки о заработной плате, им отказали. Тогда Федор и Елизавета стали помогать многодетной семье и в этом находить себе радость и утешение.

     Выйдя на пенсию, они продолжали трудиться, хоть как-то обеспечивая себя самым необходимым. Но со временем сил поубавилось и из школы пришлось уйти, жить стало труднее. И вот Федор Иванович начал добавлять к семейному бюджету мизерную выручку, которую ему иногда удавалось получить за сданную макулатуру. Жену это очень смущало, и она долго отговаривала его, но постепенно смирилась и успокоилась.

       Приближался день рождения Лизы, и она решила угостить своего Федю чем-то вкусным. Готовиться к этому событию стала задолго до наступления праздника. Он тоже очень хотел порадовать ее подарком. Часть денег, полученных в приемном пункте, стал откладывать в когда-то модную резную шкатулочку. Но, к великому огорчению, оказалось, что средств на задуманное не хватит, и тогда Федор Иванович решил сдать антиквару старинные наручные часы, доставшиеся ему от отца. Главным достоинством их являлось то, что они изготовлены были еще в сталинские времена и, несмотря на солидный возраст, продолжали исправно отсчитывать время.

      В день семейного праздника Федор Иванович, помолившись Николаю Чудотворцу, быстро собрался, нежно поцеловал жену и, сказав, что желает погулять подольше, поскольку погода очень хорошая, открыл входную дверь. Елизавета Петровна не возражала, потому что хотела успеть приготовить задуманное угощение.

       Бывший учитель отправился к скупщику старинных предметов. Тот сначала внимательно посмотрел на часы, потом на Федора Ивановича и, растягивая слова, произнес, сколько может дать за эту вещь. Улыбка озарила лицо преподавателя. Веселый, зажав деньги в кулак, он быстро вышел от антиквара. Мечта начала сбываться.

     Мороз разрисовал окна магазина сказочными рисунками цветов. Внутри же в многочисленных горшочках и вазах благоухали настоящие. Федор Иванович решительно вошел внутрь. Полноватая продавщица, привыкшая к тому, что в магазин люди заходили часто только погреться или полюбоваться цветами, внимания на немолодого мужчину не обратила. Когда же он стал пристально рассматривать все, что в нем есть, предложила ему небольшой букетик, от которого учитель вежливо отказался, и попросил показать ему полыхающие свежестью алые розы. Женщина, посмотрев на одежду покупателя, иронично заметила, что стоят они очень дорого. Но тот спокойно ответил, что его это не смущает. Продавщица сразу же оживилась и подошла к нему. Помогла выбрать и тщательно упаковала цветы в пакет, чтобы мороз не повредил их и, удивленная, проводила Федора Ивановича к выходу.

      На улице он расстегнул свою теплую куртку, чем немало удивил нахохлившихся от холода воробьев, заботливо укутал подарок, и поспешил домой. Тихо открыл дверь своими ключами, стащил ботинки и, спрятав цветы за спину, направился в кухню.

       Елизавета Петровна, в белой вязаной кофте, с легким шарфиком на голове, завершала приготовление к трапезе, и по всей квартире пахло пирогом. Горящая восковая свеча, стоящая на столе, благоухала медом.

      Лиза заранее терпеливо собирала все необходимое для задуманного блюда. То маслица сливочного кусочек сэкономит и припрячет его в холодильнике, то орешков немного сохранит в баночке. Так и набралось всего на праздничный пирог.

       Федор Иванович, с сияющей загадочной улыбкой, вошел на кухню. Елизавета Петровна мягко улыбнулась в ответ, он же внезапно из-за спины достал букет и протянул его жене. От неожиданности она вскрикнула, взяла алый факел из роз, прижала к груди и по-детски тихо заплакала. Слезы выступили на глазах и у Федора Ивановича. Погруженные в нежность, они молча стояли друг напротив друга. Пахло пирогом. Горячий воск янтарными каплями стекал по горящей свече.

Душа, того ли ты хотела...

Душа, того ли ты хотела,

Когда, оставив суету,

Осмелившись, взлетела,

Грехов пронзая тьму,

Навстречу благодати свету?

Душа, чего же ты искала

В архивах памяти своей,

Когда себе бросала

Под ноги бисер дней?

Деяния не канут в лету.

Душа, о том ли ты жалела,

Когда добра на медный грош

Соделала и млела

От помыслов да дрожь

Будила дремлющий рассудок?

Душа, а было ль покаянье

Желанным, без лукавых слез?

Сердечное рыданье

Превыше всяких грез.

Господь простит и не осудит.

Душа, не падай в сети лести,

Цветник духовный насади

И помышляй о чести,

Смирении, любви.

Господь поможет и поддержит.

Душа, благодаренье Богу

Молитвой сердца приноси,

В нелегкую дорогу

Благословить проси,

И для тебя рассвет забрезжит.

Полчаса

       Весенняя ночь синими языками растворяется в лучах восходящего солнца. Мир радостно пробуждается. Цветы умываются прохладной росой, птицы вдохновенно благодарят Бога за дарованный день громким пением.

       Отец Петр, завершив молитвенное правило, собирается в больницу на процедуры, но выйти из дома у него быстро не получается. К своему удивлению, делает он все почему-то медленней обычного.

      Преодолев препятствия и добравшись до нужного кабинета, от медсестры узнает, что время отпуска процедур сместилось из-за большого количества людей и ему придется подождать полчаса.

       Настоятель решает провести это время в своем больничном храме. Войдя внутрь и приложившись к иконам, он с дежурной Пелагеей неторопливо начинает обсуждать подготовку к воскресной службе. Вдруг широко распахивается дверь, и в храм быстро входит взволнованный мужчина средних лет.

      Осмотревшись, решительным шагом направляется к церковной лавке и просит продать ему три свечи. Батюшка, зная, что они могут использоваться в магии, спрашивает незнакомца, для чего он покупает свечи. Тот растерянно отвечает: «Для совершения православного обряда». Священник, видя, что его предположение оправдывается, интересуется какого.

       Мужчина с волнением признается, что ходил к известному у них в районе Сергею, который, как говорят, помогает людям. Он потребовал церковные свечи, а для чего — не объяснил.

       Батюшка пригласил мужчину присесть на скамью, узнал, как зовут и зачем он обращался к Сергею. Николай (так звали молодого человека), видя, что ему хотят помочь, рассказал, что никак не может устроиться на хорошую работу и его это очень огорчает. Отец Петр внимательно выслушал Николая и стал объяснять, насколько опасное дело он хочет совершить.

       «Знаете, Господь дает нам просимое даром и в наилучшее время, потому что очень нас любит,» - батюшка с теплотой посмотрел на мужчину, - «а лукавый нас ненавидит и, если что дает, всегда берет плату скорбями, болезнями и несчастьями. Скажу Вам, многие обряды, выполняемые не священниками, являются магическими, и какую бы благую цель ни преследовали, Богу не угодны. Вы приходите в церковь. Молитесь, как умеете, и Господь поможет Вам».

      Беседа успокоила Николая. О свечах он больше не вспоминал, искренне поблагодарил отца Петра за наставления, и, довольный, ушел.

       «Так вот для чего нужны были эти полчаса»,- улыбаясь, подумал священник и в приподнятом настроении отправился в процедурный кабинет.

Дуновением легкого сна...

Дуновением легкого сна

Ты коснулась уставшей души,

Зазвенела капелью весна

В предрассветной сердечной тиши.

Пробудился целебный родник

С удивительно чистой водой,

Он в глубины сознанья проник

И нарушил холодный покой.

После тысяч обыденных дней

Одиночества и темноты

Ты звездой стала в жизни моей,

Негасимым лучом красоты.

Радость жизни любовь принесла

И заставила сердце гореть.

С нею вечность совсем не страшна,

Побеждает любовь даже смерть.

Снизошел благодатный огонь –

И очистились души за миг.

Возложил Бог венцы, как ладонь,

И едиными сделал двоих.

Цитата от archpriestVasiliy (2018-10-01 15:29):

     Отлично!

Попранная юность

    После жестокого боя части Красной Армии отступили. Солдаты, изредка отстреливаясь, россыпью побежали по склону широкой зеленой балки в сторону Днепра. Те, кто успел, с разгона прыгали в стоявшие у берега рыбацкие лодки и, изо всех сил гребя веслами и кусками попавшихся под руки досок, стали переправляться на другую сторону реки. Вода вспенилась от разрывов снарядов и всплесков пуль. Дым и пар закружились над мутной поверхностью древнего Славутича. Красноармейцы устремились в извилистые протоки плавней, и постепенно стрельба затихла. Немцы успокоились и стали с интересом рассматривать захваченное село. Белые хаты с обеих сторон балки образовывали яркий неповторимый орнамент из черепитчатых, соломенных и камышовых крыш. В садах спели розовощекие яблоки, желтые груши и сизые сливы. На баштанах под августовским солнцем 1941 года грелись огромные полосатые арбузы. Увидев такое богатство, солдаты стали радостно кричать и громко смеяться.

     Люба вместе с родителями выбралась из погреба. Едкий дым от нескольких догоравших хат забивал дух. Их дом уцелел. Только несколько осколков от разорвавшегося на соседней улице снаряда оставили на стенах следы.

     Высокий немец в сопровождении переводчика и двух автоматчиков стал обходить дворы. Всех жителей согнали на пыльную сельскую площадь и объявили, что их освободили от большевиков и теперь они должны с благодарностью работать на великую Германию.

     Лучшие дома фашисты забрали для размещения своего гарнизона. Пришлось и Любиной семье перебраться в небольшую летнюю кухню. Ее папу Петра, ветерана Первой мировой, в Красную Армию не призвали, потому что ему пошел уже седьмой десяток, мама Анастасия неразлучно была с ним. Люба училась в театральном училище, но с началом войны всех студентов отпустили, и она вернулась в родное село. Брат Григорий давно пошел служить в армию, но где он и жив ли, они не знали, потому что связи с ним не было.

     Разместившись по домам, солдаты стали праздновать победу. Кто-то уселся на лавке или прямо на широком каменном заборчике и запиликал на губной гармошке, кто-то из сарайчиков и хлевов стал вытаскивать поросят и кур. Забрали молоденькую свинку и у Любы. Зарезали. Взяли лучшие части тушки, остальное выбросили. Петр с Анастасией остатки подобрали, переработали и спрятали в погребе. Потом, правда, немцы добрались и до того, что сразу не съели.

     Через несколько дней после начала оккупации фашисты обнаружили на полях уцелевший урожай и заставили жителей убрать его. Мужчин не было, остались только старики и дети, поэтому работать пришлось женщинам. Делали все прадедовскими способами. Убирали хлеб с помощью кос и серпов, молотили цепами, веяли вручную, потому что всю технику эвакуировали на восток, а что не успели — вывела из строя при отступлении Красная Армия. О судьбе местных жителей никто не думал, главным было создание трудностей фашистам.

   Зимой работы в селе было мало, и главной бедой стал принудительный вывоз молодежи в Германию. Когда война, время течет быстро, и никто не знает, что с ним будет через миг. Схватили и Любу. Заперли в одном из колхозных зданий, где уже было немало народу. Но девушка не впала в отчаяние, а сразу же стала размышлять о побеге. И придумала.

     Изредка охранники разрешали в сопровождении конвоира ходить в туалет. Недалеко от сарая был большой, сколоченный из досок, нужник. Туда и водили. Люба оторвала от каблука подковку и спрятала ее в кармане пальто. С подругами договорилась, что она отвлечет охрану, и в это время те попробуют сбежать. По просьбе девушки конвоир отвел ее по назначению. Собравшись с силами, она подковкой вытащила в нужнике из широкой старой доски гвозди, оставив висеть ее только на одном, и спокойно вышла.

     Для отвлечения охранников Люба использовала актерские навыки. Подниматься нужно было наверх по извилистой скользкой тропинке. Не доходя до конца дорожки, она упала и покатилась вниз. Потом неуклюже поднялась и вновь упала. Немцев это очень развеселило. Они стали громко смеяться, а один из них стал дразнить ее, протягивая дуло автомата. Люба схватилась за ствол и дернула с такой силой, что немец кубарем вместе с ней покатился вниз. Это еще больше развеселило охрану, и они не заметили, как две подруги быстро выскользнули в незапертую дверь.

     Люба вернулась назад. Через некоторое время опять попросилась во двор. Конвоир ее отвел. Она тихонько отодвинула в нужнике доску и протиснулась в проем, затем все поставила на место и поползла по натоптанному снегу за угол стоящего рядом дома. Солдат подождал, громко постучал в дверь и, не услышав ответа, ворвался внутрь. Но там никого не было. В недоумении заглянул в дыру, подумав, что она, наверное, туда упала и утонула, молча поплелся назад.

     Люба домой не пошла, а осторожно пробралась к своей бабушке. Та приняла ее и спрятала в тайнике, который был оборудован в доме.

     В шкафу, который занимал всю стену комнаты, была неприметная дверца, ведущая в небольшую каморку. Внутри нее лежал старый тулуп, сидя на котором, можно было даже подремать. Вверху находилось отверстие для поступления воздуха.

     Команда, забиравшая людей для отправки в Германию, заходила в каждый двор. Искали не только в домах, но и на чердаках, в сараях, погребах и других местах. Наведались они и в дом Любиной бабушки. Она же, увидев приближавшихся ко двору немцев, быстро схватила двоих правнуков, посадила за стол и поставила перед ними тарелку с кашей. Как только те начали есть, бабушка дала детям по хорошему подзатыльнику. Они, перемазанные кашей, не поняли, за что получили, и расплакались. Когда немцы вошли в дом, бабушка отлупила правнуков еще, и те стали громко кричать. Она же стала их ругать, что они не хотят есть. Солдаты увидев такую картину, рассмеялись и, закрыв уши руками, вышли из дома. Когда команда уехала из села вместе с людьми, которых смогла разыскать, бабушка, дав поручение правнукам сходить на другую сторону села, выпустила Любу из тайника.

     Весной комендант села заставил жителей засеять поля. Ни тракторов, ни лошадей не было. Пахали с помощью коров. Бороны же, подобно знаменитым бурлакам на Волге, таскали группами женщины. Работали весь день, и только на ночь всех отпускали домой.

     Принудительный вывоз людей в Германию, именуемый в просторечии угоном, не прекратился, и время от времени Любе приходилось всеми силами уклоняться от него. Она не могла себе представить, как будет жить и работать на ненавистных фашистов в их стране, которая принесла столько горя ей и ее любимой Родине.

     Немцы стали хитрее. Забирали людей внезапно и тихо, тех же, кто пытался кричать, грозились убить.

     Однажды Люба заметила на своей улице хорошо известную команду. Времени на раздумья не было. Девушка схватила тряпку для уборки и решительно вошла в комнату, где размещались немецкие солдаты. Внутри никого не было. Вдоль белой стены на длинной рейке висели шинели, под которыми были сложены скатанные матрацы. Люба спряталась в одной из шинелей. Полицаи обыскали все, но туда войти не решились. Услышав, что они покинули двор, девушка быстро вышла из дома.

     В конце оккупации забирали уже не только молодых, но и людей постарше, главное, чтобы были здоровы. И Люба решилась на отчаянный шаг. Взяла большой гвоздь, вбила его в каблук так, чтобы он сильно торчал внутри сапога, потом обула, залезла на каменный забор и, перекрестившись, спрыгнула вниз. Острая боль пронизала не только ногу, но и все тело. Вскоре нога сильно распухла и воспалилась. В Германию ее не угнали, но состояние девушки становилось все хуже. Народные средства, которыми лечила мама, не помогали. Люба, как умела, молилась Богу. И вдруг однажды к ней зашел немецкий врач. Типичный рыжеволосый Фриц сказал, что он против войны и ненавидит Гитлера, который его оторвал от семьи и отправил на фронт. И он тайно стал лечить Любу. Со временем, хоть и с большой неохотой, болезнь оставила ее.

     Только в марте 1944 года Красная Армия освободила измученное село. Уходя, фашисты, грабившие его два с половиной года, забрали у местных жителей все, что только могли. А потом подожгли многие хаты обычной бензиновой зажигалкой, цинично прикуривая от края разгоравшейся соломы или камыша.

     В бою за село полегло немало наших солдат. Немцы занимали позиции на высотах, а красноармейцам приходилось не только форсировать широкий Днепр, но и под непрерывным огнем противника взбираться вверх по крутым склонам огромной балки. Погибших своих с воинским почестями хоронили красноармейцы, а полегших в бою немцев пришлось предавать земле уцелевшим местным жителям.

     Некоторые освободители смотрели на людей, переживших страшную фашистскую оккупацию, свысока и говорили, что они должны были все умереть, но не пропустить врага на восток.

     После Победы над гитлеровской Германией недоброе отношение к тем, кто подвергся немецкой оккупации останется на многие годы. И не только им, но и их детям, родившимся после войны, при поступлении на работу, учебу, смене места жительства придется отвечать на вопрос, не были ли они на оккупированной территории.

    Как только возвратилась мирная жизнь, открылись учебные заведения. О Любе вспомнили в театральном училище, но она в него вернуться не захотела. Получила педагогическое образование и стала учителем. Любовь, заключенную в своем имени, она щедро дарила всю долгую жизнь и детям, и их родителям.

Снова вечер укутал туманом...


Снова вечер укутал туманом

Задремавшие рощи осин.

Пред Царицей Небесной предстану,

У иконы колени склонив.

«Приими две последние лепты –

Покаяние падшей души».

Тороплюсь, беспокоюсь, успеть бы,

Отведенное время бежит.

Потянуло ночною прохладой

Чрез едва приоткрытую дверь.

Освещает огонь от лампады

Путь душе на небесную твердь.

Восхождение мысленным взором

Я в Удел Пресвятой совершу

И, пропущенный строгим дозором,

Деве песню к стопам положу.

В мелкий дождик туман превратился,

Зашуршал по макушкам осин.

Я Царице Небесной молился,

У иконы колени склонив.

       Ради доброго слова

     Как только отец Петр вошел в храм, дежурная Пелагея рассказала ему о том, что уже несколько раз приходит какой-то бездомный и говорит, что хочет увидеть батюшку. Посидит тихонько, посокрушается, что не может застать его, и уходит.

 Пришла поминальная мясопустная суббота. В храме собралось множество людей, среди которых отец Петр заметил бездомного с палочкой, усердно крестящегося после каждого молитвенного прошения.

   По завершении панихиды этот человек подошел к батюшке и, смущаясь, поздоровался. Отец Петр подозвал дежурную и благословил ей собрать для бездомного щедрую долю с приношений. Она быстро сложила продукты в пакет, а отец Петр взял его и, протягивая нищему, сказал: «Примите от нас посильную помощь. Мы бы рады помочь Вам еще чем-нибудь, но возможности больничного храма невелики». Он с благодарностью принял, а потом неожиданно произнес: «Я много слышал о Вас, и мне захотелось поговорить с Вами. Знаете, вы сделали для меня больше, чем кто-либо». Отец Петр, смутившись, подумал, что же он такого сделал. Помог продуктами? И он спросил бездомного об этом. Тот же, опустив глаза, сказал: «Вы во время разговора обращались ко мне на «вы».

Я не строю храмов каменных...

Я не строю храмов каменных,

Куполов не возвожу

И распевов древних знаменных

Не пою. Но все ж служу.

Я стремлюсь к познанью Истины

И хочу благих вестей.

Ложью мира мы насыщены

До самых костей.

Я не строю храмов каменных:

Труд такой не по плечу,

Но заблудшим, неприкаянным

Я в ночи зажгу свечу.

Я молюсь, хотя и слабо,

Неумело, но молюсь,

Чтобы радостнее стало

И забылась грусть.

Я не строю храмов каменных,

Не умею созидать,

Но стремлюсь лечить израненных

И упавших поднимать.

Только б мне не уронить

Богом данного креста.

Как же хочется испить

Благодать Христа.

       Свет школьного окна

       Вьюга прекратилась. Небо очистилось от тяжелых серых туч, и в нежно- васильковом небе засияло яркое солнце. Белый снег, словно россыпи чистых алмазов, заискрился разноцветными лучами.

       Егор медленно подъехал к дорогому ресторану. Он никогда в нем не был да и другие посещал только по чьей-то настойчивой просьбе. Они с женой Ксенией не любили шумных компаний и праздники отмечали дома. Но его старый друг Шурик, ставший преуспевающим бизнесменом, решил собрать одноклассников и пригласил их на обед.

       В безупречно сидящем костюме и наброшенной на плечи модной куртке, Шурик, которого администратор тихим голосом почтительно именовал Александром Ивановичем, встречал у вычищенного входа своих друзей.

       Время пролетело быстро, но память настойчиво хранила многие веселые и грустные события школьной жизни, и не верилось, что все это было уже больше сорока лет назад.

       Супругов проводили в уютный зал. С радостным волнением (ведь многих Егор не видел со дня окончания школы) он подошел к нарядно одетым одноклассникам. Те внимательно посмотрели на него, а потом шумно приветствовали своего Гошу. Постепенно все, кто мог, собрались.

       Подали изысканные блюда и напитки. После первого традиционного тоста «За встречу» все принялись энергично закусывать и говорить друг с другом. Одни увлеченно обсуждали новости спорта, другие рассказывали о необычайно удачной охоте и рыбалке, несколько человек вступили в вечный спор о политике.

       Шурик захотел сделать еще один сюрприз и подошел к музыкантам. Долго говорил с ними, что-то напевал, а потом ушел расстроенный. Ни одной из песен, которые когда-то нравились всем в школе, они не знали. Пришлось слушать современные однообразные ритмы.

       Собираясь на встречу, Егор предвкушал интересную беседу. Он мало обращал внимания на угощение, а пытался расспросить товарищей о детях и внуках, вспомнить учителей и всякие интересные случаи из школьной жизни. Но большинство отвечали коротко и неохотно и тут же возвращались к еде, пустым разговорам и ненужным спорам.

       По сердцу Егора холодной волной прокатилась грусть, которую сразу же заметила Ксения. Они без слов поняли друг друга. Тихонько встали и незаметно вышли из зала.

       До школы добирались недолго. И вот, наконец, знакомый, заботливо очищенный от снега порог и все те же резные деревянные двери. Сладкое тепло тронуло душу Егора, когда он шагнул в просторный светлый вестибюль. Здесь уже давно все стало по-другому, но паркетный пол, по которому они так любили прокатиться, когда его натирала тетя Маша, остался прежним.

       Занятия закончились, и непривычная для школы тишина наполнила застывший воздух. Егор с Ксенией медленно поднялись по истертой бетонной лестнице на второй этаж. Навстречу им попалась молодая женщина в расстегнутой короткой шубке с большим смартфоном на ладони. Может, учительница или чья-то мама.

       В коридоре, как в детстве, стояли большие вазоны с молодыми пальмами. Что стало со старыми, кто знает? Подошли к кабинету химии. Ох, и нравилась она. Когда-то на занятиях кружка решили тайно от учительницы проверить, действительно ли изучаемое вещество взрывается. Химическая реакция пошла так быстро, что друг Паша едва успел сунуть зловеще свистящую колбу в раковину. Все попадали под массивные столы, покрытые кафельной плиткой. Хлопнуло так, что раковина треснула. Пришлось брать веники и ходить по кабинету в поисках разлетевшихся осколков стекла.

       Родители, правда, все отремонтировали, и никому за это не попало, а после выпускных экзаменов Егор с Павлом еще и грамоты по химии получили.

      Гулкую тишину неожиданно нарушила музыка. В актовом зале ученики начали репетицию выступления.

       Для Егора музыка всегда была родной стихией. В старших классах он тоже пел и играл в ансамбле. Это было время прорыва рока в советскую действительность. Купить усилители, акустические колонки было трудно и дорого. Приходилось скидываться на радиодетали и собирать самим. Об электрогитарах, которые только стали появляться, никто и не мечтал. На простые гитары крепили звукосниматели - и все.

       Моряки из-за границы привозили виниловые пластинки западных рок групп. Их переписывали на только появившиеся магнитофоны (которых нынешние мальчики и девочки уже не знают), и вскоре вся страна с упоением слушала новые песни. Текстов обычно не имели, слова писали на слух. Подбирали аккорды, и на школьных вечерах поражали друзей всеми любимыми хитами. Кто знает, как бы отнеслись к этим незатейливым исполнениям авторы песен? Может, рассмеялись, а может, заплакали бы. Но всем танцующим было весело.

       Егору и Ксении захотелось заглянуть и в кабинет биологии, которую им преподавала молодая симпатичная учительница. На перемене перед уроком ребята обычно помогали ей принести из лаборантской различные наглядные пособия: таблицы, рисунки, муляжи. И вот однажды друзья притащили в класс скелет человека. Надели на него куртку и кепку и поставили за дверью. После звонка, к удивлению девчонок, без толкотни пропустили их в класс. Многие испугались по-настоящему и с криками выбежали в коридор. Шутникам после этого пришлось идти в кабинет директора, бывшего фронтовика, и выслушивать долгие нравоучения.

       Дверь в кабинет оказалась приоткрытой, и через щель было видно, что в нем кто-то есть. Егор потянул за ручку, и супруги вошли внутрь. За столом в первом ряду спиной к ним сидели, взявшись за руки, двое. Мужчина в простом сером свитере и женщина в пестрой кофточке. На раздавшийся скрип двери они оглянулись. Оказалось, это были их одноклассники Сережа и Таня.

       Шурик приглашал всех, но они в ресторан не пошли, потому что жили очень скромно и подходящей для этого случая одежды у них не было.

     Егор с Ксенией взяли стулья и разместились напротив их. И зажурчала ручейком желанная беседа.

       Солнечные лучи медленно заскользили по новой классной доске, освещая нахлынувшие на старых друзей веселые и грустные воспоминания.

Благословляю уходящий день...

Благословляю уходящий день,

Дарованный душе под небесами,

И подставляю под ночную тень

Ладони, утомленные трудами.

Я восхищаюсь жемчугами звезд,

Рассыпанных Творцом по небосводу,

И не стыжусь неудержимых слез,

Но сердце отпускаю на свободу.

Благодарю за невечерний свет,

Нечаянную радость подаривший,

И за плывущий в тишине рассвет,

Прохладною росою напоивший.

Я созерцаю купола берез,

Заботливо луной посеребренных,

И молчаливые зарницы гроз,

Сверкающие облаком огромным.

Мир отдыхает, погрузившись в сон,

Устав от напряженнейшего ритма.

Душа восходит на Святой Афон,

Течет неторопливая молитва.

Святой Николай вразумил

   Приближалось Рождество Христово, и люди все чаще и чаще заглядывали в больничный храм. Любовались красавицей ёлкой, ставили свечи, подавали записки и покупали подарки. В общем, работы у дежурной Пелагеи прибавилось, но она этому только радовалась.

     Неожиданно в дверях храма показался Илья Иванович, известный врач, к которому за помощью обращалось множество людей. Он терпеливо подождал, пока ушли все посетители, а затем быстро вошел. Немного смущаясь, достал из кармана белого халата увесистый конверт и, отдав его Пелагее, произнес: «Не знаю, что мне с этим делать».

     Дежурная осторожно взяла конверт, заглянула в него и от удивления застыла. В нем, надетый на массивную цепочку, лежал золотой образок,украшенный разноцветной эмалью. Это была иконка святого Николая Чудотворца, которую батюшка когда-то освящал Илье Ивановичу.

     «Может, его еще раз освятить или подарить кому-нибудь», - произнес вслух свои мысли Илья Иванович, а потом сбивчиво стал рассказывать Пелагее, что случилось у него с этим образком. Она выслушала и сказала, что не знает, как ему правильно поступить, и посоветовала обратиться за помощью к отцу Петру. Врач поблагодарил женщину и попросил сообщить ему, когда придет батюшка.

     Вскоре в храм вошел отец Петр, и Пелагея сходу доложила ему о визите Ильи Ивановича, вручив конверт с иконкой святого Николая.

    «Исповедоваться надо Илье Ивановичу, исповедоваться, и, чем скорей, тем лучше», - медленно произнес батюшка. «Пелагея, сходите-ка к нашему врачу и скажите, пусть придет, мне нужно поговорить с ним», - обратился он к дежурной.

     Через несколько минут Илья Иванович был в храме. «Пелагея мне немного рассказала о случившемся с Вами», - мягко произнес отец Петр. «Скажите, Вы когда-нибудь исповедовались?», - коснувшись руки врача, добавил батюшка. - «Нет», - краснея, ответил тот и робко спросил: «А сейчас можно?» - «Если душа желает, то можно», - добродушно произнес батюшка.

     Илья Иванович говорил о грехах своих просто и открыто. Как ребенок отцу, он доверчиво смотрел в глаза священнику. Рассказал и том, что у него случилось с образком святого Николая. Это был подарок жены, который врач носил не снимая. Но однажды они крепко поссорились, и он, выкрикивая обидные слова в адрес супруги, с которой прожил много лет, сорвал с себя образок и с гневом швырнул ей в лицо. Жена испуганно замолчала. А Илья Иванович со стоном опустился на пол. С ним, который на свое здоровье никогда не жаловался, внезапно случился инсульт.

     «Так что же мне делать теперь с этой иконкой?» - после исповеди спросил у батюшки врач. - «Покаяние примирило Вас со святым Николаем Чудотворцем. Носите образок и молитесь святому угоднику, и он, как и прежде, будет Вашим помощником», - облегченно вздохнув, ответил отец Петр.

    На ёлке мигали разноцветные лампочки, огненными букетами полыхали свечи, и совсем немного времени оставалось до Рождества Христового, которое Илья Иванович впервые встретит с очищенной покаянием душой.

Рассвет укутал горы облаками...

Рассвет укутал горы облаками,

Умыл лицо прозрачною росой.

Я мерял путь уставшими ногами

Наедине с остывшей тишиной.

Пылал восход по небу языками,

Кружились мысли стаей журавлей,

Молчали неприветливые камни

На перепутье совести моей.

Дороги две легли передо мною:

Одна – в долину, где царила тень,

Другая чуть заметною тропою

Вела к вершине, где рождался день.

В душе возникло смутное сомнение:

Спуститься вниз – и легче, и быстрей;

Подняться вверх в орлиные владения,

Конечно же, опасней и трудней.

Затрепетало сердце от волнения.

Крест облаками ветер начертал,

Увидел я небесные селенья,

И к ним тропинкой узкой зашагал.

Проповедь

       Вьюга постепенно набирает силу. Пушистые снежинки совершают в воздухе свой неповторимый танец. Шаловливо касаются лица и весело отлетают в сторону.

       Больничный священник торопится на консультацию к доктору, на ходу обдумывая детали будущей воскресной проповеди.

       Он быстро входит в корпус, минует буфет и на лифте поднимается на нужный этаж. Получив назначение врача, неторопливо возвращается обратно.

       В вестибюле батюшка замечает грязного нищего, тихо стоящего у замерзшего окна. Мимо спешат доктора и больные. Некоторые из них ненадолго подходят к буфету, чем-то закусывают, запивая еду горячим ароматным чаем или кофе.

       Беспризорный мужчина время от времени бросает грустный взгляд на богатую витрину и быстро отводит его в сторону. Видно, что он голоден, но никого не желает обременять своими просьбами о помощи.

       Священник слышит этот кричащий взгляд. Подходит к незнакомцу и с теплотой в голосе предлагает ему выбрать что-то поесть.

       Мужчина медленно начинает идти к буфету, но каждый шаг его больным ногам дается с трудом. Тогда духовный отец просит нищего сказать ему, что он желает покушать и попить. Тот сухими опухшими губами тихо произносит: «Пиццу и кофе».

       Батюшка приносит угощение бездомному, заботливо ставит его на подоконник и неожиданно ловит взгляд этого человека. Глаза его излучают свет и несказанную благодарность.

       Священник выходит на улицу. Метель крупными снежинками нежно касается его губ, свежим ветром ласкает уставшее лицо.

       Размышления о предстоящей проповеди растворяются в морозном воздухе. Откуда-то приходит в сердце тихая радость, а душа наполняется беспредельным желанием служить Иисусу Христу.