Форум

(поэма. Исполняется смачно, возможно, даже с рёберным хрустом. Сопровождается духовым оркестром и свежим пивом со свежими со сраками)

Посвящаю ему (а кому же ещё!), этому великолепнейшему человеку, скромняге и труженику, астроному и парикмахеру, агроному и подлёдоловщику, гастроному и любителю ливерной колбасы, и вообще – другу, соратнику и почти что брату. Жив в веках, дружище Гарриман! Мы помним тебя всегда, везде, накой и за каким!

Кто идёт широким шагом,

Свой щербатый щеря рот?

Это Гарька возвращаетц

Из удачного поход!

В магазин ходил, в «тридцатый»,

Ливерушки там купил.

И теперь шагает гордо,

Преисполнен  чувств и сил.

Закричал, меня увидя:

« Ливерушку будешь жрать?

Ты тогда беги быстрее

На квартиру номер пять!

К Дуське, грёбаной торговке!

Самогон вчера гнала!

Литр бери, никак не меньше

На серьёзные дела!

От неё - к минЕ вприпрыжку,

Аппетит на растеряй!»

И заржал удачной шутке

Этот славный раздолбай!

Два разА просить не надо.

Я стремительн, как олень!

Суну ноги я в галоши,

Сдвину шапку набекрень

И помчусь быстрее ветра,

Потому что я такой!

Поддержу Гарюху-друга,

Если хочет пир горой!

Не нужны нам с им коклеты

Или фрукты ананас.

Ливерушка – вот закуска!

Нету слаще ей для нас!

Окуни её в горчицу,

Положи неспешно в рот

И почувствуй наслажденье!

Или сделай бутерброд

С чёрным хлебом благородным…

Что задумался, шельмец?

Где ты, Дуська с самогонкой?

Дверь открой мне, наконец!

Может, Генка к нам зайдётся,

Может, Боцман вместе с ним.

А за ними вслед припрётся

Алкоголик Никодим.

Сядем рядом, выпьем дружно,

Ливерушку станем жрать.

Хорошо сидеть с друзьями!

Даж не хочется гулять!

(элегантный поэтический экспромт при открытой форточке.Исполняется решительно. Сопровождается игрой на бубне)

Посвящаю моему самому лучшему другу. Он знает ВСЁ!

Кто так зверски матерится?

Кто орёт на всех подряд?

Это Гарька, парень славный.

Он ни в чём не виноват!

« Всех убью и всех зарежу!

Тварям всем устрою мрак!».

Как убьёт, кого зарежет?

Ведь по нраву он – добряк!

Премилейший алкоголик!

Астроном и друг детей!

И к тому ж эстет с младенства,

ФилосОф и брадобрей!

Просто голос очень громкий

У Гарюхи-добряка.

Уж простите за такое

Брадобрея-чудака!

Он проспится, снова станет

Тихим, мирным и скромнЫм.

Свой железный ножик спрячет

В назиданье молодым.

Ну, а если всё ж в запале

Он пырнёт кого-то вдруг,

Всё равно не обижайтесь:

Людям он – первейший друг!

С кем по пьянке не бывает!

Ошибается любой!

Так чт не очень возникайте

Вы с претензией своЁй!

( энергичная песнь любви и гнева. Исполняется стоя или сидя, но пока ещё не лёжа. Сопровождается стонами и раками)

Посвящаю одному моему лучшему другу, астроному-рукодельщику,  поклоннику творчества Епифана Пикассо

Эпиграф:

- Радостный строй гитар,
Яростный стройотряд.
Словно степной пожар,
Песен костры горят. –

( Николай Гынатюк. Песня про яростный)

Я нажрался сегодня селёдки,

Пива свежего много попил,

И от этой питательной писчи

Ощутил приливание сил.

Это вам не кефиром упиться,

Заедая куском колбасы,

Чтобы дальше в толчке туалэтном

Заседать, не надемши трусы.

А с селёдка лишь силы приходят,

С пива радость грудЯ разопрёт.

И томленье душевное бродит,

Благодарно глядишь на народ,

Что вчера вызывал раздраженье

И хотелося грубо послать,

Или даже по морде заехать

И кому-то нагадить в кровать.

Я сейчас блинов нажруся

И нажруся колбасы,

А потом надену гордо

Ненадёваны трусы.

Белоснежную рубашку,

Галстук модный, в цвет волны.

Нонче праздник превеликий!

Все довольны и милы.

Масленница, Масленница!

Праздник хоть куда!

Веселитесь, граждане,

В юные года!

В парк пройду. Народ гуляет.

Морды красные вокруг.

Все прекрасно понимают

Величавости досуг!

Каруселии кружАтся,

У пивной толпится люд.

С зоопарка ходит гордо

Двухгорбатовый верблюд.

Масленница, Масленница!

Праздник, блин, труда!

Веселитесь, граждане!

Пейте лимонА!

А домою возвратившись,

Я доем последний блин

И улягусь на диване.

В телевизоре грузин

Мне споёт про горн. вершины,

Про орлов и «Мимино».

Оч. хорош сегодня праздник!

Натуральное кино!

Масленница, Масленница!

Будь со мной всегда!

Мне с блинами – радости!

Без блинов - беда!

Скакал олень по кукурузе,

Рога ходили ходуном.

А в это время  Гарьк весёлый

Махал, потея, топором.

Он нарубил уже вязанку,

Исчо нарубит целый воз.

Ну, как ж таким вот не гордиться

Его родимому колхоз!

Олень скакает, Гарька колет.

Пожрать бы щас мясных коклет.

Потом помыть с шампУнем уши,

Пойтить пройтитсыть в сельсовет.

Узнать про пенЗию какуя,

Прибавка будет ли порой.

На речке рыба нерестится,

Олень скакает под горой.

Чего ему? Ведь он с рогами!

В ём весу, может, сто кило!

А Гарька так же всё махает…

Ему, Гарюхе, веселО!

Нарубит, сложит, водки выпьет,

ГрудЯ могуче распахнёт.

Народ пойдёт с покоса, скажет:

«Красив же Гарька, сучий кот!»

 Посвящаю Вове. А ещё – моему лучшему другу Гарриману Сэ. Он тоже любит!

Написал я Гадюкину Вове

Три письма и послал бандероль.

В бандероли той много моркови,

Хрен с блинами, в сметане фасоль.

Кушай, Вова! Блином насыщайся!

Этот праздник, всегда он в веках!

И народ наш задорно смеётся,

Все с блинами, и весь он в блинах!

Можешь даже и румку в заглоте

Пропустить в пищевод поутру.

Не смущайся, Вован, аппетитом!

Я и сам поклоняюсь блинУ!

Кушай сытно! Питайся блинами,

Их в сметану радушно куная!

Будет морда твоя расширяться,

Как у деда тваво Ермолая!

Меня в конце сентября призвали, сорок первого года.  Сначала не призывали, потому что я с рождения глуховат и вижу не очень, но как немец начал к Москве подходить, тут уж  не до выбора было, вот и взяли.

         Да… Определили в пехоту. Отвезли нас к каналу Волга-Москва, сказали: окопы копайте. Выкопали, а нам говорят: вот здесь, на этих славных рубежах, значит, и держитесь. Ну, чего ж? Надо так надо. Стали держаться. И всё ничего было, когда немцы просто так наступали, без танков. А вот когда в самом конце ноября их танки попёрли, то тут худо стало. Мне-то ещё повезло: на второй день, как эти танки появились, осколком два пальца на правой руке перебило и контузило, да так сильно, что я сначала даже сознание потерял. 

         Из госпиталя в начале января выписали, уже сорок второго – и в обоз. Продукты  возить, снаряды, патроны… Нет, ничего, жить можно, хотя обозников, бывало, тоже убивали, особенно если под самолёты попадёшь.

         Да только меня Бог и здесь миловал. Уцелел я, хоть и тоже иной раз в такую кашу попадал, что думаешь: ну, всё. Откатался-отвоевался. Сейчас он из тебя сито делать будет. А вот видишь ты – выжил! Судьба. Да…

         И кобыла у меня была, Пачкой звали.  Смирная такая, но бестолковая. Её из какого-то колхоза к нам пригнали, она же к мирной работе привыкшая - а тут совсем другая обстановка. Тут что человек, что животное, всем соображать надо! А она не соображала. Бывало, головушку свою опустит и идёт себе и идёт. А куда идёт – ей без разницы. Два раза меня на нейтралку вывозила, хотя, чего уж греха таить, сам был виноват, задрёмывал на телеге.  Уж и к командиру нашему ходил, товарищу лейтенанту Ениватову. Заберите, говорю, меня от этой Пачки. Увезёт к немцам! А он хоть и молодой был, а крикливый – страсть! Как начал меня матом полоскать! Ты, орёт, спи поменьше, а на лошадь нечего сваливать! А ещё раз завезёт, я тебя под трибунал отдам, что ты хотел нарочно к немцам сдаться, да ещё с полковым имуществом в виде лошади и телеги! Да…Комсомолец был, молоденький. На щёках ещё пушок детский пробивался… Убили под Брянском, в начале сорок третьего… Там, горюна бедного, и похоронили…

         А меня в конце сорок третьего на Белорусский фронт, в трофейщики определили. Тоже неплохая работа, тоже не на передовой, хотя и недалеко. Я и там тоже чуть под  трибунал не попал. Везло мне на эти трибунальские дела!

         А случилось вот чего. Было это уже под городом Рогачёв, считай, в Белоруссии. Наши Днепр форсировали, бои были тяжёлые, а мы трофеи собирали, их там навалом оставалось, после боёв-то. И у одного немца (то есть, не у живого, а, конечно, трупа) мне часики приглянулись. Хорошие часики, луковкой, на железной цепочке! Очень солидные, прям хоть сейчас в кино! Ну, я их за пазуху-то сунул, думал: война кончится, домой в деревню вернусь, вот уж тогда перед девками похвастаюсь! А  командир команды нашей, тоже лейтенант, такой же, как и покойный Ениватов,  молоденький и крикливый, увидел. Как трофей собирать закончили, подзывает меня и говорит: ну, чего, сукин кот? Мародёрничаешь? А какое ж это мародёрство, если немцу тому часы уже без всякой надобности? А он в ответ аж затрясся! Вы, говорит, рядовой Протопопов, ещё и возражать пытаетесь? И сержанту нашему, Завальнюку: срочно часы у Протопопова, меня, то есть, изъять, составить акт, что хотел прикарманить, а не сдать, как положено, под общий список для нужд Красной Армии. И эту составленную бумагу сей же момент отправить в трибунал. Вот ведь чёрт глазастый! Как будто нарочно за мной подглядывал!

         Но только опять судьба ко мне не боком повернулась: рано утром через деревню, где наша команда остановилась, немцы шли. Я уже потом, в госпитале узнал: диверсанты, хотели мост железнодорожный взорвать. Местные, деревенские, нас в избы в ту ночь не пустили, так что в церкви пришлось заночевать. Вот как раз на эту церквушку фашисты прямиком и выскочили, а командир наш, который мне трибуналом грозился (он очень любознательный был, из московских студентов)  в это время как раз на колокольню полез. Вот, значит, и вылез, как раз под ихнего снайпера. Мы внизу только слабый такой хлопок услышали, и почти тут же – бац! Лейтенант наш сверху летит, с  аккуратной такой дыркой во лбу. Целкий тот немец оказался! С одного выстрела начисто положил – а там всё-таки расстояние…

         Нет, мы хорошо отстреливались! Их-то хоть и человек двадцать было, а нас всего пятеро (то есть, уже четверо), но они-то на улице, а мы – за церковными стенами, да трофейного оружия у нас целая подвода. А стенки раньше в церквах, знаешь, какие были?  В четыре кирпича, а то и в целых пять! Правда, когда они уже под окна подобрались, и гранаты в них кидать начали, тогда да, тогда скучно стало. Я уж опять подумал: всё, теперь уже точно отвоевался. Хоть в  церкви помру, и то благостно, что не в чистом поле.

         Да видать, Господь меня крепко на примете держал. Опять не дал сгинуть: часть шла на передовую, по большаку. Услышали выстрелы и к нам свернули. Так что я и товарищ мой, Коля Карнаухов (видишь, сколько лет прошло, а фамилию помню!), живыми остались. А ещё двоих наших, Вовку-моряка из Одессы и Завальнюка, сержанта, немцы успели побить.

         Вот так вот и провоевал. Ничего геройского. Домой вернулся с одной только медалью «За оборону Москвы». Да мне и хватит! Чего я, за что награждать? Всю войну по обозам да трофеям… Не война –малина…   

( пейзажный экзерсис. Исполняется радостно. Сопровождается скорбными взглядами без глумления)

Посвящаю одному моему застенчивому товарищу, поклоннику элегантных девических форм

На бреге пустынном коклета лежала,

Надкусан бочок был у писчи сией.

Быть может, ворона какая клевала,

Иль сделал откус рыболов без удей?

Тут дева младая прошла по песочку.

ГрудЯ, буфера – всё при деве такой.

И глядя на воду, уныло вздыхала.

И был здесь виной паренёк холостой.

Глаза подняла – и слегка удивилась:

Коклета? Откуда? Зачем? Почему?

С какого такого лежит перепугу?

С какого такой, извините, умУ?

Нагнулась, поднЯла, стряхнула песочек.

Потом пожевала, косу теребя.

(А в речке, где омут клубится глубокий,

В тот день веселилася стая рыбьЯ.)

Дожрамши коклету, девицы рыгнула

( Наверно, ей воздух в желудок попал).

Вздохнула, икнула и путь продолжИла.

(Вдали за покосом закат догорал.)

Вывод:

Рыганье с коклет есть процесс ненормальный!

Не стОит коклету кусками глотать!

Её разжевамши, запей лумонадом.

Учитеся писчу с умом потреблять!

Не жрите вы жадно, куском не  давитесь!

Он может застрять от волненья в горлЕ!

Настанут тогда от такого мученья,

И враз непременно случиться беде!

(поэтический натюрморт. Исполняется взволнованно, но счастливо, с непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне. Сопровождается только починенной после очередного тёщиного дня рождения балалайкой и её отремонтированными вставными зубами)

Повящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ. О, этот Гарька давно познал противоречья нашей  жизни!

Эпиграф:

- Отлетала птица, только перья кружат,
У неволи прутья голые от стужи.
И теперь безвольно тело её дышит,
Ничего не может, не поёт, не слышит. -

( из стихотворения Евгении Васильевой, бывшей начальницы «Оборонсервиса», выдающейся поэтессы современности)

Я залезу сейчас в холодильник

И достану кусок колбасы.

Ничего мне за это не будет,

Потому что ношу я трусы.

Притащил их с армейского склада

Мне сосед мой, Слюняев Степан.

Из сатина, длиной до коленок,

Цвет волшебный – «гнилой баклажан»!

Сносу нет трикотажу такому!

Я смотрюся в них, как Аполлон!

Нет, не зря я Степану бутылку

В благодарность поставить должОн!

Даже две мне за это не жалко,

За такую, гребёнть, благодать!

Их на танцы надеть не зазорно

Или даже ложася в кровать

С разбитной озорной молодухой.
Станет охать с восторгу она.

И от вздохов её покраснеет

За окошком стыдливо луна.

Не красней ты, небесья  светило!

Я и сам от восторга дрожу!

А в трусах этих славных-шикарных

Я ещё покажусь на пляжУ! 

(пейзажное элегическое. Исполняется задумчиво, с внутренним спокойствием. Сопровождается хором вмёрзших в лёд раков)

Посвящаю  моему лучшему товарищу Гарьке Сэ, этому верному другу и покровителю всех любителей рыбного лова на стылом льду, с согревательной бутылкой за пазухой

Я пойду сегодня на рыбалку,

Там где лёд потолще-попрочней.

Насверлю побольше в лёде лунок,

Наловлю в тех лунка окуней.

У меня на валенках галоши

Фабрики московской «Скороход».

Той резине сносу не бывает,

В ей такой по лёду самый ход!

Есть пальто на трёх слоях ватина,

То пальто мой дедушка носил.

Перед ним – его весёлый папа.

Перед папой тоже кто-то был.

Шапка есть с облезлыми ушами,

Этой шапке тоже лет под сто.

Меха нет и уши обтрепались.

Ей же возраст больше, чем пальто!

Наловлю я рыбов на мормышку,

Этой рыбой деда накормлю.

Сам пожру. Читать залягу книжку.

В ней - про эту лёдную ловлЮ.

Дед, нажрамшись, спать на печке будет,

Я пойду прилягу в уголок,

И приснится мне заместо валенк

Здоровенный  кИрзовый сапог.

(элегическая зарисовка. Исполняется воодушевлённо, с лёгкой грустью о бесцельно прожитых днях, месяцах и годах. Сопровождается яростной игрой вообще)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ, который в трезвом виде – всё ничего, ну а как нажрётся – настоящая свирепая собака! Даже хуже - отвратительная свинья!

Кто-то ходит на работу,

Кто коней пасёт в ночное.

Мы же с Гарькой обожаем

День и ночь сидеть в пивное.

Там тепло, летают мухи,

Разговор идёт неспешный.

Про политику, про бабов

И про быт уныло-грешный.

Люди там добры и мягки,

Мало кто на пол блюёт.

В общем, славный подобрался,

Восхитительный народ!

Вот Семен. Бандюга в прошлом.

Щас – успешный бизнесмен.

Вот Герасим – пролетарий.

Епифан – партийный член.

А в углу, у кадки с розой –

Алкоголик Семенной.

Он достоин уваженья:

В прошлом он – труда герой!

А буфетчица Риммулька –

Дева страшной красоты!

Глаз один глядит налево,

А другой – тебе в трусы.

Да, игривая шалунья!

Похотливость ей к лицу!

Но зато  напоит славно,

Даст в закуску холодцу,

 Иль какого винегрету,

Иль с селёдкой бутерброд.

Говорю же: очень славный

Подобрался здесь народ!

( восторженная рапсодия. Исполняется радостно и в небывалом предчувствии прекрасных летних дней. Сопровождается яростной игрой на балалайке и по голове)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ., просто-таки фанату летнего отдыха, начиная с далёкого детства, когда он впервые отдохнул в летнем детском оздоровительном лагере для безнадёжных пионеров, где всё, собственно, и произошло…

Кто-то тихо плыл по речке.

Кто-то в ей стирал трусы.

А товарищ с наглой мордой

Кушал с хлебом колбасы.

Камыши, шумя, качались,

Птички чиркали в кустах,

А над белым пароходом

Развевался стяга флаг.

Дева славная плескалась

В мелководье, на виду.

У её большие сиськи,

Ж.па тоже киргуду.

И рыбак, любитель пива

(Алкоголю тоже брат)

Вдруг поймал каку-та рыбу -

И сему был страшно рад!

Гребуны веслом махают,

Сил у их, как у слонов.

В поте спины. В поте – ниже.

Нет счастливей гребунов!

Хорошо на речке летом!

Отдыхают все, шутя.

Накупавшись, Гарька славный

Вылез на берег забавный

И достал из сумки cвёрток.

Щас он будет жрать гуся!

(восторженная кантата. Исполняется радостным голосом. Сопровождается не менее радостным мяуканьем)

Посвящается моему лучшему другу, замечательному человеку, который лучше всех!

Эпиграф:

- Хорошо быть кошкою! Хорошо собакою!

Где хочу посикаю! Где хочу – покакою! –

( из стихотворений детства)

Кто шагает с ведром на помойку?

Кто красив как царевич Гвидон?

Кто размашист стремительн. походкой?

Это Гарька! Конечно же он!

Живописны его как движенья!

Мышцы мощны, отважинный взгляд.

Каждый рад рядом с ним оказаться,

И пройтись каждый рядом с ним рад!

Вот ведро опрокинул в бачок он,

Вот кошар  под ногой увидал.

- У, скотищщи! – сказал грубовато, -

Жрите, твари! Вон там я наклал!

И у кошек слеза благодарно

Навернулась на ихних глазах!

Гарька – верный защитник животных!

Благородством давно он пропах!

- Скажу тебе, Вась, честно: очень меня санкции напрягают.

         - Кто?

         - Что! Санкции! Буквально не дают жить!

         - Мне бы твои заботы…

         - А тебя как политолога?

         - Чего?

         - Не напрягают?

         - Кого?

         - Тебя!

         - А говоришь какого-то политолога… Не напрягают. Потому что я их не чешу. Если бы чесал – напрягали бы. До самой крови.

         - Это грубо. Никакого эстетизьма. Так, Вась, между нами, политологами, не принято.

         - Чего ты ко мне прие… (матерное слово)… с этими своими политологами?

         - Да не своими, Вась! Они сейчас везде! Как тараканы! Мы с тобой тоже, Вась!

         - Чего «тоже»?

         - Политологи! А ты думал! Включи телевизор – одни политологи. Газеты открой – они же. По радио – опять эти собаки. Так что куда не кинь! И что, Вась, характерно: у  всех у них во какие будильники! Настоящие политологические! На танке не объедешь! Гранатой не взорвёшь! За неделю не обцелуешь! Вскормленные на настоящем сливочном масле и разогретых беляшах, Вась!

         - Ну, не знаю, не знаю… Может, кто и на самом деле оно, водоплавающее, а лично я – токарь пятого разряда. Между прочим, регулярно висю на нашей заводской Доске Почета. Это тебе не хухры-мухры - там висеть! Это ещё не каждого политолога повесиют!

         - Но ты-то, Вась, не каждый! А что на Доску вешают, то  нет в этом ничего неожиданного: кому ж на них висеть, как не нам, политологам! Не работягам же с ихними убогими пролетарскими кругозорами!

         - … а ещё – Почётные Грамоты! У меня их знаешь сколько? Уже две комнаты ими обклеил, уборную и половину кухни! И все блестят! Никаких фотообоев не надо! Экономия!

         - А премии?

         - Чего  премии?

         - Премии начальство тебе даёт? В денежном, так сказать, эквиваленте поддерживает тебя, как героя-политолога?

         - Да ты что? Премии мне не положены! Премии это директору, начальнику  цеха и этому… как его… едрить-разъедрить… эффектному меньжиру! А мне – грамоты с доскою! Это называется «разделение поощрения»!

         - Это, Вась, называется, каждому - своё. В том смысле, что им – пряники, а тебе, водоплавающему – гав.., то есть, грамоты. Как говорится, «а свояк и самогонкой перебьётся»! Вот так вот у нас, у политологов! Хрен сладко скушаешь!

(элегия стакатто-модерато – стаканно и поллитро. Исполняется задушевно, с искренней болью за будущие свершения. Сопровождается только что отремонтированной тёщиной балалайкой)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ. Он знает за что! Уж кому-кому, а ему-то доподлинно известно!

Жил на свете поганенький мальчик.

Он животных совсем не любил.

Всех собаков садистски он мучил

И кошар в грязном прУде топил.

Так его воспитали с младенства

Ейнов папа и ейнова мать.

Бабушк с дедушкой тоже старались

Из внучонка зверьё воспитать.

И собаки окрестные воют,

Ожидая свой грустный конец.

И кошары за ними визжают.

Дескать, скоро придёт нам пиз… пипец!

И воробушек маленький, падла,

По асфальту скакая, хромал.

Мальчик тот  проломил  ему лапку

Прям железной дубиной, нахал!

Вывод:

Прежде чем  увлекаться садизьмом,

Вы  задумайтесь, люди, навек:

Для чего вы родились на свете?

Для чего ты ваще, ЧЕЛОВЕК?

Посвящаю моему соседу, другу и верному соратнику по регулярным посещениям пивных «Ермак», «Нептун», «Родник», «У Ритки», « У Римки», « Ахтамар», «Дом колхозника», «Трактиръ», «Удачный заход», «Привокзальная», «Голутвинская»  и «Три поросёнка» Гарьке Сэ Неповторимому. О, этот Гарриман – такой могучий насос!

Девица младая гуляла

По брегу реки, не спеша.

У ей огромадные сиськи,

И ж.па весьма хороша!

Была она злостной кокэткой,

Любила пожрать фрикассэ.

А также она обожала

Гарюху с фамилией Сэ!

Такой он забавник прелестный!

Игрун-шшыкотун он такой!

Красив неземной красотою

Всегда в бигудях с головой!

Он нашу красотку обнимет,

Сожмёт до желудочных спазм!

Повалются страстно на сено –

От сена случится ОРГАЗМ!

Вывод:

Любовь – превеликая сила!

В ей мастер большой Гарька Сэ!

Увидишь – беги без оглядки!

Иначе сожрёт фрикассэ!

Посвящаю моему лучшему другу и искромётному собутыльнику Гарьке Сэ

Резво пляшет у сарай

Развесёлый раздолбай.

Он сметаны поутру нажрался.

Самогонки всласть попил,

Прорыгался и отлил,

А потом чего-то испугался.

От испуга (если б знать!)

Начал пляску он плясать.

( Масло масляно. Маслее не бывает!)

Весь в потУ и весь в пыли,

А на море – корабли.

А на берегу собаки лают.

(праздничный экспромт. Исполняется живо, бодро, яростно, с присвистом. Сопровождается притопами и прихлопами)

Посвящаю моему лучшему другу и защитнику, верному многолетнему собутыльнику по посещению  наших местных, совершенно культурных пивных и распивочных Гарьке Сэ

Нынче праздник превеликий:

День Защитника страны!

С Гарькой Сэ, парнишкой славным,

Мы отпраздновать должны!

Щас пойдём мы в магазиний,

Что у дома номер пять.

Купим семь бутылок водки,

Чтобы весело гулять!

Закусить возьмём селёдки,

Лук головку и сырок.

К ним – буханку и баранку,

И с повидлой пирожок.

Сядем рядом на пригорке,

Солнца свет со стороны.

Оч. хороший это праздник

Всех защитников страны!

Выпьем чарку, и другую,

Захрустим закуской сей.

А потом мы песнь затянем

Про войну и про коней,

И про сабли наши вОстры,

Про походы на врага…

Развестить нам, что ль, костёрик?

Жалко нету кочерга!

(рапсодия труда и трудового пота. Исполняется честно и правдиво, без сантиментов и условностей. Сопровождается духовым оркестром деревни Блюдово имени Трудового коллектива этой великолепной деревни)

Посвящаю моему лучшему другу Гарьке Сэ, скромному астроному-надомнику

Меня зовут Мартын Картошкин.

Я по професьи – скотовод.

Гавно на ферме вычищаю

В совхозе «Яйца Ильича».

(Официально – «Путь к победе!»,

А раньше – имени Коня.

Конь этот был партийщик знатный,

А также ривлеционер.)

На ферме – сорок три коровы

И бык по кличке Пидармот.

Гавна там каждый день изрядно:

КАМАЗ с прицепом доверхУ,

Я не стыжусь своей работы.

И даже больше – ей горжусь!

Поскольку пользу приношу я

Любимой Родине моей!

Да, пользу! Не хрена смеяться!

Когда гавно не убирать,

Надои станут уменьшаться,

Опять же – анти-гигиен.

А молоко Отчизне нужно!

Сей изумительный продукт –

Подарок от самой природы!

Её живое естество!

Напиток этот уникальный

Употребляет млад и стар.

Вы пейте, люди, не стесняйтесь

Сей восхитительный нектар

(Опять ж не будет перегар!)

(гимн торжеству человеческого духа и пыха. Исполняется яростно. Сопровождается трепетно, с довольным покряхтыванием)

Посвящаю лучшему другу этих отчаянных людей – подлёдных ловщиков рыбы Гарьке Сэ. О им даже за водкой бегает с радостью!

Сидит на лёде дядя Кузя.

Он ловит рыбу, негодяй.

Тулуп, застёгнутый на пузе,

А на затылке – малахай.

Мороз дерёт за обе щЁки,

Но дяде Кузе чёрт не брат!

Он выпил водки два стакана!
Кузьма ни в чём не виноват!

Ему душевно здесь, на лёде,

Среди таких же рыбарей.

Склонился трепетно над лункой,

И пар струится из ноздрей!