Форум

- Ваше злейшество! Ваше злейшество! - вновь разнеслось по подземному дворцу Индрика Змея, эхом отдаваясь от, покрытых тысячелетним мхом, холодных стен.

- Да прекратишь ли ты когда-нибудь как оглашенный орать?! - воскликнул Вий Змеевич, выбегая из своих покоев.

В гневе он был страшен: красный как рак,  с налитыми кровью, вращающимися глазами, и,  побелевшими от натуги,  костяшками пальцев, сжатыми  в кулаки.  Вий Змеевич   хотел было ударить, попавшего под горячую руку, да передумал. Служка же замер, как вкопанный, дрожа от страха. Он прекрасно знал крутой нрав сына своего господина. Вий Змеевич махнул рукой и скрылся в своих покоях.

Он и  так всё прекрасно знал, благодаря своей наушнице - Змее Подколодной. Та ползала по Поднебесному Миру и была его глазами и ушами. 

А служка, на цыпочках и, не произнося ни слова, пошёл к Индрику Змею. Повелитель Подземного Мира впустил его к себе и  спросил:

- Что, опять мой сын лютует?

Служка весь вжался в стену, как будто хотел с ней слиться воедино.  Он боялся Вия Змеевича, но ещё больше опасался прогневить своего господина.

- Да не бойся ты! - воскликнул Индрик Змей - Сколько тебе раз говорить - я твой единственный повелитель! А на крики моего безумного сына не обращай никакого внимания! Он и его глупая мамаша только всё портят! Не будь их, я бы...
Повелитель Подземного Мира хотел было продолжить, да вдруг понял, что сказал что-то лишнее. Он подошёл к служке, взял за грудки и как следует встряхнул. Несчастный побледнел, лишившись  чувств. Индрик Змей отбросил служку  как ненужную вещь и вышел из своих покоев.
"Давно надо было Параскею вышвырнуть из Подземного Мира! - думал он, идя  по тёмному коридору - Да и этого молокососа вслед за ней! Никакой от них пользы! Параскея только стонет и предрекает страшную погибель. А Вий... Нет, не повезло мне с сыном! Вот Горыни - другое дело! Да они обе целой армии стоят! А этот молокосос только и умеет в грудь себя бить!"
Дойдя до самого конца коридора, Индрик Змей прислушался. Убедившись, что никого поблизости нет, трижды ударил по каменной стене. Послышался еле слышный скрип и открылась потайная дверь. Индрик Змей, не мешкая, вошёл в секретную комнату. Внутри царила кромешная тьма и вековая сырость. Щёлкнув пальцами, он зажёг факел и вставил его в стену. В тусклом свете стал виден небольшой золотой ларец, висящий на пудовых цепях. Индрик Змей подошёл к нему, вставил ключ в замочную скважину и открыл его. Внутри лежало нечто, испускающее яркий свет и тепло.
"Покуда частица Персти со мной, никто и ничто не может меня победить! - думал повелитель Подземного Мира - Даже Сварог со своими отпрысками бессилен!"
Индрик Змей, вдоволь налюбовавшись своей ценностью, опустил крышку и запер ларец.

Тем временем Егор успешно миновал половину пути. Он совсем перестал бояться и шёл, насвистывая весёлую песенку. Поначалу ему было как-то не по себе оттого, что Ворон не с ним. Но  стоило только победить Мороков, как тут же  уверенности  поприбавилось. Похлёбкин даже начал считать себя богатырём, пред которым всякое Зло трепещет.
"Да  не так-то здесь и страшно! - размышлял  мальчик - Подумаешь, Подземное Царство! Вот как я ловко с Мороками рассчитался! Теперь прежде сто раз подумают, нежели решаться пойти против богатырей!"
Его мысли неожиданно были прерваны очень печальной песней, от которой тут же защемило сердце. Чем дальше мальчик слушал, тем тоскливее ему становилось. Он остановился, сполз на землю и горько заплакал. А песня становилась всё печальнее, и печальнее. Егор уже не просто плакал, а рыдал во весь голос.

Вечный странник

На улицах ночного Санкт-Петербурга было пустынно, если не считать случайных прохожих, спешащих домой в свете газовых фонарей, и  полицейских, следящих за порядком. Ничто не нарушало тишину, словно толстым покрывалом, окутавшую всё вокруг. Вдруг откуда-то послышалась бравурная песенка:

Как у Машки был вчера я

Вечерком на пирогах.

На лицо она кривая -

Не стоит  на двух  ногах.

С нею час я миловался,

Позабыв покой и сон.

Без штанов к утру остался,

Став посмешищем ворон.

Это из кабака вышли два изрядно подвыпивших гуляки, точнее,  их выставил хозяин за то, что они мешали наслаждаться свободой другим посетителям. Питейное заведение славилось на всю столицу не только выпивкой, но и дамами лёгкого поведения, причём  на любой изысканный вкус. Поэтому в нём круглые сутки не было отбоя от клиентов. Полиция делала вид, что ничего не происходит, время от времени, для отчётности, задерживая наиболее горластых и задиристых гуляк. Вот и сейчас стражи порядка, услышав громкую песенку, поспешили пресечь беспорядок на корню. А гулякам море было по колено. Они, не видя и не слыша ничего вокруг, шли себе, шатающейся из стороны в сторону походкой, и пели:

Дома скалкой по хребтине

Получил я от жены.

Стыдно не было детине -

Ни в одном глазу вины.

Свечерело, вновь в кабак я,

Веселиться до утра.

Где ты, дерзкая Аглая,

Дочь кабацкого шатра.

Даже, выросшие как из-под земли, полицейские не подействовали на них усмиряюще,  что говорило о сильном подпитии.

- Так-с, нарушаем покой, значит-с, - произнёс один из стражей порядка, - добрые люди спят давно, а вы, горластые, им мешаете.

- Да мы же тихо поём, - ответил один из выпивох, - ради собственного удовольствия.

- То-то и оно, - сказал второй полицейский, - что не так уж и тихо. Мы вас во-он оттуда услышали.

Он показал рукой куда-то вдаль. Но и это не утихомирило гуляк.

- Да ла-а - дно вам, господа полицейские, - сказал второй выпивоха, - нас никак нельзя там услышать. Вы просто преувеличиваете.

Стражи порядка хотели возразить, как вдруг послышался громкий крик:

- Нет! Опять нето! Боже, права была моя покойная матушка – я бездарь! Зачем жить?! Чего я добился за прожитые двадцать пять лет, кроме близорукости, хандры и неоплаченных счетов от портного и сапожника? Ничего! Полное фиаско всех мечтаний и надежд! Чем зарабатывать на хлеб? Я  ничего, кроме стихоплётства,  делать не умею... Горе мне, горе!

- Ты слышал? – спросил один из полицейских.

- Да, - ответил второй, - это где-то позади нас.

- Вот-вот, - произнёс один из гуляк, - не виновных задерживаете, а нарушителей нет.

- Но-но, - сказал страж порядка, - поговори мне – вмиг в участок попадёшь.

- А я чего? Я завсегда к вам с уважением, - промямлил гуляка и замолчал.

- Как жить, не ведая причины,

Мечтать, не зная красоты.

Не прятать грубые личины

И не бояться простоты...– кто-то громко продекламировал и полицейские решили разобраться, что к чему.

Гулякам, видно, было всё равно куда идти, и они засеменили за стражами порядка.

- Я бестолочь! Меня надо батогами гнать! Заклеймить позорным клеймом и в Сибирь! – послышалось где-то рядом и полицейские с лёгкостью определили, что голос раздаётся из дома купцов-меценатов  Самойловых.

 Проживание в нём стоили недорого, так что заселяли его в основном студенты и небогатые клерки. Оставалось понять, где именно квартировал  нарушитель спокойствия.

- Вся жизнь не стоит и гроша,

   Рыдает бедная душа.

    Пишу стихи я, чуть дыша,

    Не получая ни шиша… - раздалось вновь и стражи порядка поспешили на второй этаж.

Тихо, дабы не перебудить соседей, постучали в дверь угловой квартиры и принялись ждать. Вскоре послышались шаги,  и дверь открыл молодой человек, двадцати-тридцати лет, с взлохмаченными чёрными волосами, одетый в халат непонятного цвета, со шлёпанцами на босу ногу. Увидев полицейских, он поначалу опешил, а потом спросил:

- Чем могу служить?

Полицейские вошли внутрь и обвели пристальным взглядом квартиру:  на вешалке  в прихожей висело  одно   единственное  пальто, а  под ней  стояла пара стоптанных ботинок. В комнате  у открытого окна виднелся   стол, на котором располагались  чернильница с перьевой ручкой и   стопка, исписанных мелким почерком, листков писчей бумаги, а на полу  стопками  лежали книги. Большую часть квартиры занимала круглая печь, с топкой на кухне. А рядом с ней лежали сосновые поленья с берёзовой корой и мелкой щепой для растопки.

- Понимаете ли, господин студент, -  начал один из стражей порядка, - Вы нарушаете ночную тишину.

Постоялец  удивлённо на него посмотрел, а потом, стукнув себя по лбу, сказал:

- О, тысячи извинений. Просто сам я не замечаю, когда от шёпота в крик перехожу. Такого больше не повториться, обещаю.

Полицейским понравился уважительный тон студента. Они, пожелав ему вдохновения, отдали честь и удалились. Постоялец  хотел было закрыть дверь, да тут из  тени вышли гуляки.

- Ты что, парень, стихи сочиняешь? – спросил один из них.

Студент,  грустно на него  посмотрев,  ответил:

- Если бы стихи, а то так, нечто стихоплётное.

Второй гуляка, почесав пятернёй затылок, сказал:

- Ну не скажи, брат, по мне, так ты даже очень хорошо пишешь.

- Спасибо Вам на добром слове, - поблагодарил его студент, - да только вот в «Вестнике «Санкт-Петербурга»» считают, что мне лучше зря не пачкать бумагу, а заняться чем-то более полезным.

- А ты не слушай их - они так из зависти говорят, - сказал первый гуляка и хитро подмигнул ему.

- Почитай нам что-нибудь для души, - попросил второй выпивоха, - чтобы она раскрылась, словно меха гармошки, и петь начала.

Студент, ненадолго задумавшись, прочёл:

- Люблю я жизнь, но странною любовью,

   Понять не в силах бесконечности полёт.

   Наполнит сердце страждущего болью

   И за собой вослед на плаху поведёт…

Наступило молчание. Студент, сев на единственный стул, терпеливо ждал реакции случайных слушателей.

- Да уж, - произнёс один из гуляк, - я вот тоже никак не могу жизнь свою понять. То белая полоса, то чёрная. А так хочется, чтобы всё было намного лучше, чем есть на  самом деле.

- Сказанул, так сказанул! – воскликнул второй гуляка.

Студент улыбнулся и предложил гостям по чашечке чая.

- Нет, спасибо, - ответил один из них, - пора нам уже и честь знать. Дома, небось, заждались.

Когда они откланялись, студент закрыл дверь на засов и вернулся к начатому стихотворению. Перечитал его и, без всякого сожаления, порвал на мелкие кусочки, бросив их в печку. Затем взял чистый лист, обмакнул перьевую ручку в чернила и написал:

- Что наша жизнь – игра,

    Как  тяжко мне порой,

    От ночи до утра,

     Довольным быть собой… - перечитал, скомкал, хотел было бросить в печь, да передумал.

Расправил его и сверху положил две книги, чтобы расправился. После чего сел напротив открытой печки и задумался, глядя на потрескивающие поленья:

«Может быть, мне и взаправду надо взять, и бросить марать бумагу? Ну не поэт я, что ж поделаешь. Не всем же мысли в стихи облекать. Но вот чем заняться? Если бы ни ссора с отцом, то можно было  бы преспокойненько себе торговать в отцовском магазине. Или, на худой конец, устроиться к каким-нибудь купцам в приказчики. Надоела нищая жизнь. Во рту как три дня маковой росинки не было. На одном чае без сахара живу.  Если бы стихи можно было пристроить, то неделю бы королём был. Эх, видно судьба у меня такая – рано от голодной смерти уйти».

Он уже стал понемногу засыпать, пригревшись у огня, как вдруг за окном послышался какой-то свистящий звук. Студент вскочил как ужаленный  и,  открыв окно нараспашку, выглянул на улицу, ожидая увидеть нечто необычайное. Однако его ожидало разочарование – прямо под его окном остановилась вполне обычная карета, запряжённая в четвёрку земных лошадей. А тот свистящий звук был всего лишь эхом свиста кучера. Студент хотел было закрыть окно, как вдруг дверца кареты открылась настежь и наружу вышла черноволосая красавица. На ней был одет охотничий костюм, а ноги облачены в кожаные ботфорты. Она, поймав взгляд студента, ласково ему улыбнулась,  и он вдруг явственно услышал:

- Ну, здравствуй, мой милый Джек. Я так долго тебя искала…

Видя, что молодой человек замер как вкопанный от удивления, незнакомка дотронулась до его плеча и мелодичным голосом произнесла:

- Бедный, бедный Джек. Неужели ты совсем не узнаёшь свою  Лизу?


продолжение на страницы Ольги Погоды)) http://www.tvoyakniga.ru/forummenu/forum/13/?show=122&page=280

Чем дальше плакал Похлёбкин, тем тяжелее ему становилось. Вскоре он уже не мог поднять руку, чтобы вытереть слёзы. Они лились непрекращающейся рекой, а впитываясь в трещины каменного пола,  давали жизнь вездесущему вьюнку. Этот ловкий сорняк не лез, как ему подобает, вверх, а крепко-накрепко обвивал несчастного мальчика. Егор попробовал пошевелиться - тщетно. От этого слёзы потекли ещё сильнее. Вдруг послышался чей-то недовольный голос:

- Всё! Теперь дай мне попробовать! Ты и так всегда первая начинаешь!

- Нет! Ты всё только испортишь! - кто-то воскликнул в ответ.

- Дай, я сказала! А нето всё папе расскажу! - вновь послышался   недовольный голос.

- Ябеда! - воскликнул  кто-то в ответ.

Слёзы прекратились так же неожиданно, как и начались. Егор попробовал пошевелиться и это получилось. Он  посмотрел на пол - вьюнок исчез, будто бы его и не было вовсе. Мальчик  поднялся,  сделал несколько приседаний, разгоняя кровь по жилам. Как только оцепенение в руках и ногах исчезло, так сразу же Похлёбкин  решил узнать, кто это там в темноте ссорится.  Он, на цыпочках, пошёл на голоса и вскоре увидел двух высоких женщин. Одна была одета во всё чёрное, а другая носила белые светящиеся одежды. У первой нос был крючком, глаза большие-пребольшие, руки длинные-предлинные, а на спине выпирал горб. А нос второй был очень длинным и постоянно задевал за стены. Её глаза были разного цвета: правый - зелёный, а левый - чёрный. Руки с ногами были кривыми-прекривыми, а горб был побольше, чем у сестры.

"Это Горыни!" - подумал мальчик и тут же достал волшебную дудочку.

Сёстры так были заняты спором, что не замечали ничего вокруг.

- Вредина! - громко кричала одна.

- Дура! - кричала другая.

Егор поднёс трубочку к губам и дунул в неё. Тут же полилась чарующая мелодия, от которой Горыни разом замолчали, уставясь на мальчика невидящими глазами. Не переставая играть, Похлёбкин пошёл вперёд. Горыни за ним, словно хвостики.

"Как мне от них избавиться?" - подумал он и тут же кто-то прошептал в его голове:

- Возьми самую высокую ноту и они растают как туман.

Мальчик, набрав в лёгкие побольше воздуха, дунул в трубку. Раздался такой ужасно писклявый звук, что даже каменные стены подземелья треснули.

- Ой! Ай! - послышались крики Горынь.

Егор повернулся, а их и след поостыл.

- Ой! Ай! - послышались крики Горынь.

Егор повернулся, а их и след поостыл.
Виталь, когда ты спишь? Волшебная сказка!

- Да что о себе возомнил этот мальчишка! - гневно воскликнул Вий Змеевич, увидев глазами Змеи Подколодной, как растаяли Горыни.

Нет, он совсем не любил сестёр, впрочем, как и они сего. Хоть и родные, но такие разные.  Вий Змеевич всегда всё доводил до конца, а Горыни, взявших за дело,  через несколько мгновений бросали его. Сёстры всегда и во всём слушались Индрика Змея, который в них души не чаял, люто ненавидя сына. А Вий Змеевич, отвечая ему тем же, любил только свою мать.

Немного успокоившись, он вызвал к себе Упыря, командующего армией Тьмы. Когда тощий как прут военачальник явился, облизывая острые зубы, Вий Змеевич спросил:

- Ты слышал о смертном из порочества?

Упырь, моргнув от попавшего в глаза света, ответил:

- О нём весь Подземный Мир говорит. Все, почему-то, уверены, что он абсолютно непобедим.

Вий Змеевич, ударив кулаком по столу, воскликнул:

 - Он обычный мальчишка! Из крови и плоти!

Упырь, отойдя в тень, произнёс:

- Но его охраняют Боги! Не всякий, находясь в здравом уме, решится пойти против Сарога с сыновьями!

Вий Змеевич, грозно сверкнув глазами, крикнул:

- Сейчас же собирай армию и, во что бы то ни стало, захвати мальчишку и приведи ко мне! Уж я-то решу, как рассчитаться с ним!
Упырь, поклонившись, исчез.

Тем временем Егор, насвистывая весёлую песенку, был на полпути к покоям Индрика Змея. Победив Мороков и Горынь, мальчик поверил в себя и совсем перестал боятся чего бы то ни было. Он хотел поскорее победить ненавистного Индрика Змея и узнать тайны Вселенной. Чем дольше мальчик находился в Подземном Мире, тем сильнее ему хотелось к Свету. Не каждый взрослый выдержит ужасную сырость с лютым холодом подземелья.

Индрик Змей, узнав об исчезновении любимых дочерей, взбесился и помчался к ненавистному сыну. Служка, попавшийся ему на пути, навечно замер каменной статуей. От гнева повелителя Подземного Мира даже  воздух кругом превратился в лёд и осыпался на  каменный пол. Сорвав дверь в покои старшего сына с петель, Индрик Змей закричал, покраснев до корней волос:
- Ты, ничтожество! Кем себя возомнил?! Мои дочки из-за тебя сгинули ни за что, ни про что!
Вий Змеевич, спокойно, будто бы не замечая гнев отца, произнёс:
- Жалко Горынь, но они сами во всём виноваты. Вместо того, чтобы спорить о старшинстве, сразу бы взяли и пленили мальчишку.
Но гнев Индрика Змея так просто унять было нельзя. Он схватил ненавистного сына за грудки и стал трясти как спелую грушу. Вий Змеевич даже не сопротивлялся. Он прекрасно знал норов отца. Видя, что сын спокоен как гора, Индрик Змей отпустил его.
- Отец, - сказал Вий Змеевич, - ты же знаешь пророчество. Этот мальчишка опасен для тебя. Да, мы ненавидим друг друга. Но, как ни крути, ты мой отец. Вот я и подумал, что Мороки с Горынями и Лихо одноглазое до смерти  напугав смертного, пленят его и приведут к нам на расправу. Но всё вышло по-иному. Мальчишке удалось всех их победить. Теперь же я послал против него нашу армию. Если чудища его не сожрут или упыри не высосут до капелки, то уж от Василисков ему никак не уйти.
Гневно посмотрев на сына, Индрик Змей направился к себе в покои.

Нечто... или сон не в руку))


-  Здравствуй, деточка!  Вот и снова ты вместе с нами, - широко улыбнувшись, произнёс Чеширский Кот.

- Но, позвольте, - начал было  я, не веря своим ушам.

- Не позволю, - всё так же улыбаясь, произнёс он.

Я сильно ущипнул себя за ухо, в надежде, что всё происходящее мне только снится. Но... картинка не исчезала. Тогда я зажмурил сильно глаза и сосчитал до десяти, приходя в себя.

- Деточка, - произнёс Чеширский Кот, - всякий раз ты, попадая к нам, думаешь, что всё сон. Давно бы пора привыкнуть.
Открыв глаза, я более пристально огляделся вокруг. Потом посмотрел на Чеширского Кота и сказал:
- Ладно, допустим, Вы и всё окружающее не сон. Но я же не Алиса.
- Деточка, - вновь широко улыбнувшись, произнёс он, - если ты не Алиса, то кто же тогда?
- Я, определённо, никак не могу быть ею, - полностью уверенный в своих словах, сказал я, - потому что являюсь существом мужского рода.
Чеширский Кот засмеялся:
- Ну, деточка. Одно дело не верить в чудо, и совсем иное, считать себя не самой собой.
Немного успокоившись, он произнёс:
- Вот что. Пойдём-ка к Гусенице и во всём разберёмся.
Делать было нечего и я пошёл следом за ним.
Сколько прошло времени - мне неведомо. Скажу одно - успело стемнеть. Когда мы подошли к огромному грибу, Чеширский Кот громко сказал:
- Уважаемый сэр, не будете ли Вы столь любезны рассудить нас?
- Отчего же не помочь, - послышалось откуда-то сверху и я увидел гигантскую Гусеницу.
- Я Вас внимательно слушаю, - сказала она, затягиваясь кальяном.
- Дело в том, что эта девочка говорит, что она не девочка совсем, а существо мужского пола, - улыбнувшись, произнёс Чеширский Кот.
От услышанного Гусеница чуть не поперхнулся.
- Пусть посмотрит на себя в отражении, - сказал он, прокашлявшись и вновь исчез.
- В отражении чего? - спросил недоумевающе я.
Кот, опять широко улыбнувшись, ответил:
- В воде, конечно же.
Я оглянулся по сторонам и увидел лужу. Подошёл к ней и взглянул в зеркальную гладь.
- О, Боже! Этого не может быть! - воскликнул я и лишился чувств....

Не-е-е-т! - раздался крик, перебудив, наверное, всех соседей.
Я вскочил и ломанулся в ванную. Включил там свет и уставился в зеркало.
- Фу ты, - воскликнул я, успокоившись, - ну и сон...

Цитата от сказочник (12-07-2014 13:14):

Здорово! Только, не хочу таких снов...иногда такое приснится, что ору или плачу...бывает смеюсь. Ненормальная.

Цитата от сказочник (12-07-2014 13:14):

Цитата от сказочник (13-07-2014 13:11):