Алексей Курганов.

Брюс Селёдкин – русско-монгольский шпион (рассказ)

         Васька Селёдкин – пожилой юноша сорока двух лет отроду по кличке Брюс (но об этом позже). У него просторное, вечно улыбающееся лицо, весёлый, никогда не унывающий взгляд и практически полное отсутствие волос на головной части черепа. Нет, это не от радиации или потому, что Васька – блатной. Это у него просто стрижка такая, сейчас очень даже модная, чтобы прямо под ноготок. А блатным Васька никогда не был. И вообще он каждое воскресенье ходит в шахматы играть в Дом Культуры глухонемых. Да нет, слышит он нормально, он в своё время даже в пограничных войсках служил, и болтало у него большое, как лопата, и розовое, как мороженое «шербет». Да-а-а… Просто у них, у городских хосе раулей капабланков, там, у глухих с немыми, их шахматный клуб размещается, и Васька является его образцовым членом. Нет, хороший клуб! Я как-то туда один раз с Васькой сходил, так наутро целых три «шербета» смолотил без остановки. Вот какую испытывал просто-таки страшную утреннюю жажду. Прям беда с этими шахматами и с этими занимательными шахматистами- развесёлыми алкоголистами!

         А ещё у него нос картошкой и широкие розовые уши, которыми Васька умеет мастерски шевелить. У него это шевеление так здорово получается, что башка стоит совершенно неподвижно, а уши вдруг начинают елозить от затылка чуть ли не до самых его румяных щёк. Очень интригующее зрелище, особенно во время шахматных дебютов! У бухгалтерши Парамоновой, когда она впервые увидела такие ненормальные чудеса, даже  лёгкая истерика случилась. Народ тогда  весьма переволновался, потому что Парамонова находилась на шестом месяце беременности, так что вполне могла возникнуть реальная угроза выкидыша. Но ничего, обошлось простым бухгалтерским испугом и похлопыванием по её, Парамоновой, побледневшим щекам. Правда, после этого случая, она как увидит Ваську, то сразу  впадает в лёгкую панику напополам с такой же необременительной истерикой, и вообще старается обходить его стороной. Вот чудачка! Она же уже давно родила и даже развестись успела, и ходит теперь совершенно, кажется, не беременная! Чего теперь-то бояться? А если снова залетит теперь уже неизвестно от кого, то запросто может в другой цех перевестись. Делов-то на полкопейки! Она же бухгалтерша! Её вон в насквозь коррумпированный компрессорный цех возьмут с руками и ногами. Потому что считает плохо, а на компьютер смотрит как баран на новые ворота, и вообще боится, чего им, коррумпированным компрессорщикам, и надо.

         Работает Васька слесарем в цехе машиной сборки, и по производственным показателям находится у начальства на  очень хорошем счету. Хотя это же самое начальство при упоминании его имени-фамилии порой непроизвольно вздрагивает и иногда испуганно вертит пальцем у виска. Дескать, ну как же, знаем! Вася Селёдкин! Наш передовик! Можно сказать, совершенно примечательная личность! Да нет, выне подумайте чего - нормальный мужик! План всегда перевыполняет на пять с половиной процентов. И вообще, слесарь каких поискать! И алкогольными напитками не очень увлекается. Если только когда в шахматы идёт играть к этим своим слепым... Да, была бы сейчас у нас в цеху в почёте Доска Почёта – непременно бы его повесили! И лучше вниз головой и с высунутым языком! Чтобы никто мимо не проходил и внимательно любовался, как милицейским стендом про уголовных преступников.

         Такое почтительно-осторожное и совершенно непонятное мнение васькиного цехового начальства имеет под собой очень конкретные определённые основания. Потому что Васька вроде бы всё ничего-ничего, и план регулярно даёт на сто пять с половиной процентов, и опять же про сицилианскую защиту в матче Капабланка-Алёхин много чего может рассказать – но иной раз вдруг возьмёт да выкинет какой-нибудь фортель. Такую, как говорится, чучу отчебучит, что остаётся только уши раздвинуть, рот разинуть и беспрерывно охать и ахать. Может, и были у него психические в родне – кто знает… Не пойдёшь же туда, в дом покоя и скорби, специально проверять. Допроверяешься - самого запишут. Вслед за Васькой.

         Жаждете конкретностей? Пожалуйста. Вот, например,  у  начальника цеха, Виктора Сергеевича, был как-то очередной день рождения. Ну, все цеховые, как и положено, его  поздравили, открыточку какую-то дешёвенькую сочинили, нажелали всяких счастьев, здоровьев и «чтоб всегда и хотелось, и моглось». Нет, ну культурные же вокруг люди! Всё по уму, по соответствующему должностному рангу и согласно традициям и получаемой заработной плате! А Васька взял да и написал на всероссийское радио. «Прошу поздравить нашего начальника цеха, товарища Виктора Сергеевича Кувыркаева с днём рождения и передать его любимую песню «Мы ждём перемен!» в  исполнении безвременно скончавшегося любимого исполнителя Цоя». Вроде бы совершенно невинная просьба, но это с какой стороны посмотреть. Первое: с какой-такой стати он взялся так вот, во всероссийском масштабе персонально поздравляться? Ему товарищ Кувыркаев что – любимый шахматист или тайная любовница? И что это за грязные намёки насчёт  якобы любимой песни якобы Виктора Сергеевича? У него любимая песня – «Ой, мороз, мороз!» в исполнении хора имени  Пятницкого, и вообще он, можно сказать, наоборот, совершенно не приветствует никакие перемены. Ему и без перемен в его начальственном кресле сидится совершенно нехило: и зарплата у него нормальная, и дачу себе из цеховых материалов отстроил, и на курорты-в санатории по профсоюзным путёвкам регулярно ездит. А тут пожалте – озвучили на всю страну! Нет, на этом самом радио тоже такие штукари сидят! Взяли бы да и позвонили на завод, поинтересовались: а что это за фокусник такой у вас – Васька Селёдкин? План-то выполняет или балду гоняет во время рабочего времени? И вообще, стоит ли вашего начальника цеха Виктора Сергеевича с днём рождения всенародно поздравлять именно такой замечательной песней в духе совершенно не нужных ему, имениннику, перемен?

Но нет, не позвонили. Не соизволили лично удостовериться. Зато раструбили на всю страну. Поверили Ваське. Разве так поступают настоящие серьёзные люди?

         Виктор Сергеевич в это время как раз на центральном производственном участке находился. Распекал мастера Миронова за вчерашнюю коллективную пьянку на подчиненной ему, Миронову, производственной территории. А там у них, на центральном, всегда радио включено. Оно же никому не мешает и на производственные показатели отрицательно не влияет! Орёт себе и орёт, и к этому его радиовещательному ореву все уже совершенно привыкли –  так чего же выключать? И вот, заливает, значит, Виктор Сергеевич мастеру Миронову очередную порцию своей критической запеканки - и  тут на весь участок: здравствуйте, уважаемые радиослушатели! Нам вот тут пришло письмишко от слесаря машинной сборки Василия Селёдкина! Он просит поздравить своего дорого и несравненного начальника цеха Виктора Сергеевича с днём его рождения и передать его любимую песню Виктора Цоя про перемены! Так что пожалуйста! Передаём и от себя лично тоже поздравляем! Слушайте все кому не лень, и кого в этот момент начальство не дерёт, чтобы не отвлекаться!

         Виктор Сергеевич как услышал эти слова, так сразу и обомлел. Стоит и слушает с открытым ртом: «Перемен! Мы ждём перемен!». Какие-такие перемены? Кому они задаром не нужны? А песня всё льётся, удалая! А все кто в этот момент на участке находились, на Виктора Сергеевича как-то непонятно смотрят. С чего это, думают, ты перемены полюбил? Или вторую дачу строить собираешься? А, может, наоборот, на пенсию хочешь вовремя смыться от правоохранительных органов, вот и заметаешь следы? Нет, ну представьте, каково было в этот момент Виктору Сергеевичу, уважаемому, в общем-то, человеку, от таких вот обращённых на него недоумённо-вопросительных взглядов! Вот ведь Вася, вот ведь какая он, оказывается, поздравительная скотина! А ещё в шахматы играет в Доме глухих и немых! Чтоб ты  сам и оглох, и ослеп, и язык твой у тебя отвалился за такие обращения на всероссийское радио!

         В конце концов, Виктор Сергеевич из столбняка вышел совершенно самостоятельно, без всякой скорой медицинской помощи, после чего жалко и совершенно растерянно улыбнулся окружающим. Потом пробормотал что-то нецензурное, убежал в свой кабинет и заперся там до конца рабочей смены. И даже не обед не пошёл. Сразу было понятно – переживает как бы на пенсию через это радио не выперли. Вот что наделал этот самый похабник Васька! Довёл-таки хорошего человека до нервно-музыкального потрясения!

         Ладно. Утихли страсти. А тут примерно через месяц приходит как-то этот международный гроссмейстер на смену задумчивый-задумчивый… Идёт по пролёту и встречается с мастером Мироновым, злым как чёрт. Он с похмелья всегда такой бывает. Ну, нормальная физиологически-эмоциональная реакция на вчерашнее бурное веселье с плясками и, может даже, с битьём кухонной посуды. Ничего страшного. Для Миронова такое состояние -  норма жизни, сущность бытия. И вот идёт наш Васька по пролёту, а неудачно похмелённый Миронов матом кроет на всю ивановскую, возмущается токарем Кузьминым, который взял вчера на складе трёхчетвертные плашки и не вернул. А вышестоящему мироновскому начальству в виде уже вышеупомянутого Виктора Сергеевича они срочно понадобились для нарезки туб для проведения на даче парового отопления, и по этой причине Виктор Сергеевич вставил  Миронову большую производственную клизму за  допущенное на его производственном участке грубое нарушение производственной дисциплины. И ему, Миронову, за этого токаря Кузьмина, за этого, не побоюсь медицинского термина, педераста, теперь вот приходится отдуваться в виде вышеупомянутой клизмы. Вот он и орёт, как недорезанный, непонятно на кого разным обидным матом, потому что у Кузьмина сегодня выходной, значит,  нет конкретного объекта, кому ту очистительно-профилактическую клизму можно переадресовать.

         Вообще-то он, Миронов, постоянно выражается. Хотя и закончил в своё время школу марксизма-ленинизма. Её много кто в советское время заканчивал, особенно если на начальственной должности. Просто у него голос такой. Если он утром с похмелья никого не обматерит – нормально не успокоится.

         Так вот Ваське бы спокойно мимо пройти, тем более что он-то к пропаже вышеозначенных, черти бы их подрали, плашек никакого отношения не имел. Другой бы так и сделал. А Вася, дурак такой, остановился и в Миронова своим туманным взглядом вперился. А тот знай себе соловьём заливается! Всем, кричит, тра-та-та устрою! Всех, тра-та-та, премии лишу! Всех, тра-та-та, построю и умою! Тоже мне нашёлся…умывальников начальник и мочалок Мойдодыр!

         Васька постоял-постоял, мироновские песни про любовь к умыванию послушал и осторожно так, совершено культурно тронул его за рукав. Миронов повернулся и, как положено,  на Ваську накинулся.

         - Чего тебе? – заорал. – Ходите тут, педерасты нехорошие, а плашки Пушкин будет возвращать? Вот напишу в бухгалтерию, чтобы вычли стоимость, тогда будете знать! А дня рождения у меня не бывает, и я вообще не помню, когда, где и зачем родился! И только попробуй попробовать меня поздравить по радиве своими дурацкими песнями!

         И для убедительности в серьёзности своих агрессивных намерений потряс в воздухе маленьким, но очень жилистым кулачком.

         В ответ Васька опять задумчиво посмотрел в его орущие глаза и так же задумчиво произнёс:

         - Сегодня по телевизору, в утренней программе новостей передали, что какой-то выпивший негодяй подложил бомбу в самолёт. И все чуть не взорвались.  Вы бы поберегли себя, Степан Иванович.

         И, кивнув, совершенно спокойно пошёл дальше. Миронов, как стоял с раскрытым ртом, так и застыл. А все вокруг тоже стоят и смотрят. И опять думают: к чему это Васька про самолётный терроризм сказал? И на Миронова почему-то стараются не смотреть, а кто не в силах не смотреть, тот этак настороженно косится. Как будто это он, Миронов, и есть тот самый пьяный террорист, наделавший такого нешуточного шороху в международном воздушном пространстве.

         А неделю назад  - опять. Идёт Васька к нормировщице за победитовыми свёрлами и опять встречает Миронова. Тот как раз в это время газированную воду пил, третий стакан подряд, из цехового газировочного автомата. Его, автомат этот, по срочному приказу Виктора Сергеевича поставили после того, как Васька его по всероссийскому радио с днём рождения поздравил с ожиданием перемен. С какого… Виктор Сергеевич так вот с этим автоматом  всполошился – никто не знает. Ему, между прочим, уж второй год говорили – поставьте да поставьте! Газировка очень  чувствительно с утра сушняк оттягивает. Особенно у мастера Миронова. Ведь прямо пропадает утром человек!  А Виктор Сергеевич (он вообще-то с алкоголем не дружит. Он в своё время тоже школу марксизма-ленинизма закончил, только в отличие от Миронова с золотой медалью) всё отмахивался легкомысленно. Некогда, говорил, мне на вашу утреннюю жажду отвлекаться. Кроме неё с самого утра мозги пухнут от ежедневных производственных проблем. А тут вдруг взял и отдал распоряжение поставить! Вошёл, значит, в положение. Оказал уважение трудящим цеховым массам вообще и персонально не будем показывать пальцем кому.

         Ну вот. Идёт, значит, Васька к нормировщице и натыкается на Миронова. А тот, надо сказать, после того случая с невзорвавшимся, слава Богу, самолётом  старался Ваську избегать. С чего это, с какой стати – совершенно непонятно. Ну, подумаешь, сказал! Он-то, Миронов, здесь при чём? Не он же этот самолёт собирался подрывать! Д  и на самолётах-то он ни разу в своей жизни не ездил и совершенно не собирается! Ему вполне трамвая хватает, пятого номера маршрута следования, от его домашнего подъезда до заводских проходных и обратно с промежуточной остановкой у рюмочной «Василёк». Ему и на трамвае не дует! Особенно после «Василька»!

         И вот стоит он, значит, газировкой благостно освежается, желудок свой, вчера алкоголем перетруженный, изнутри лакирует – а тут Васька. Миронов как его увидел, сразу меньше ростом стал. И сразу глазами так по сторонам – шмыг-шмыг! Дескать, куда бы побыстрее спрятаться? А спрятаться абсолютно некуда. Кругом одни голые производственные стены с вывешенными на них производственными показателями и путями организованного бегства в случае пожара. Если только за газированный автомат залезть, но только с его, Миронова, пузцом туда не пролезешь. Слишком близко стоит этот самый автомат к ближайшей стенке. Это весь обкарябаешься, пока еле-еле втиснешься.

         А Васька, как недавний ураган Мария на Карибском побережье, неотвратимо приближается всё ближе и ближе. И глаза у него, как и в прошлый памятный раз, такие задумчивые-задумчивые. Вот уж страх-то Господень! Прямо самый настоящий Вий из одноименной повести Николая Васильевича Гоголя, царство ему небесное!

         - Здравствуйте, - говорит вежливо, - Степан Иванович! Освежаетесь?

         - Ну? – набычился Миронов. – А тебе какое дело? Чего в рабочее время по проходу шляешься? Вот напишу в бухгалтерию, тогда будешь знать!

         - Да не в этом дело, - отвечает Васька подозрительно спокойно. -  Слышали новость? Сегодня в Америке задержали наших шпионов. Целых десять человек, -  и уточнил. – А в обед – одиннадцатого. Уж не Кипре. Не успел добежать до турецкой границы.

         И замолчал загадочно. Дескать, извольте сделать, дорогой товарищ Миронов, далеко идущие и очень многозначительные выводы.

         - Ну и чего? – начал раздражаться Миронов. – Тебе-то какое дело?

         - Я думаю, посадят, – сказал Васька. – За деятельность несовместимую.

         - А ты-то тут при чём? Тоже, что ли, шпион?

         - Да нет, ничего, - пожал плечами Васька. – Это я просто так. Вас информирую. Мало ли что.

         - Чего «мало ли что»? Ты на что намекаешь? – разозлился Миронов уже не на шутку. – Ты вообще куда шёл? К нормировщице? За трёхчетвертными плашками? Вот и  иди!

         - Теперь и у нас, смотрите, тоже наловят, - отвечает ему Васька.

         - Кого? – не понял Миронов, несмотря на то, что выпил целых три стакана оздоровительной жидкости.

         - Шпионов, - пояснил Васька.

         - Зачем? – никак не мог въехать в тему Миронов ( а всё эта газировка! Надо с  собой сироп носить, чтобы добавлять! Тогда по мозгам не так ядрёно шибать будет.)

         - Ну, как… - пожал плечами Брюс. -  Они же наших наловили… Теперь нам надо… Да вы не волнуйтесь, Степан Иванович! У нас этих шпионов – как собак! На одном только нашем заводе – в каждом цехе! Я даже знаю некоторых… -  и этак многозначительно посмотрел на сразу насторожившегося Миронова.

         - А чего это вы так побледнели-то, Степан Иванович? – заботливо спросил он. – И пот какой-то нехороший на лбу выступил. Вы уж поберегите себя, пожалуйста! А то сами знаете!

         -  Да пошёл ты…! – заорал Миронов. – И ничего я не знаю! Тоже мне, заботливый какой нашёлся! Жалко, что тебя с ними не было! Я бы тебя первого! Слушаешь всякую х..ню, а у меня ещё наряды на трёхчетвертные плашки не подписаны!

         - Пока ещё не посадили, - продолжал тем временем издеваться Васька. – Да нет, посадят! Как пить дать! У них там, в Америке, тюрем много. И во всех, представьте себе, в баскетбол играют.

         - Чего? – опять не въехал в тему  Миронов.

         - Баскетбол. Игра такая для рослых мужчин, - и Брюс вздохнул совершенно непонятно ( чего это он-то вздыхает? Роста ему, что ли, не хватает? Или тоже, что ли, из цэрэу?). -  Да, баскетбол! Всё лучше, чем наркота.  Так что теперь наиграются. Хотя тоже приятного мало, в тюрьме-то.

         - Тебе-то чего надо? – стиснул зубы Миронов. – Тебе-то какая разница, кого посадили, а кого не успели, и кто там во что играть будет? У них своё начальство имеется! Вот пусть оно хоть сажает, хоть играет, хоть прямо расстреливает без суда и следствия!

         - Да это понятно – кивнул Васька совершенно не смутившись. – А всё равно жалко мужиков. Шпионили-шпионили -  и на тебе, попались.

         - Сколько верёвочке не виться… - сгоряча ляпнул Миронов, но тут же понял, что сказал что-то уж совершенно не то.

         - Иди работай! – заорал он на Ваську. – Тоже мне… Штирлиц нашёлся! Юстас-Алексу! Развелось вас, плейшнеров, на мою голову! С такими никаких плашек не хватит!

         Васька в ответ грустно так головой покачал (это он так дал понять Миронову, что очень переживает за шпионских российских разведчиков.) и ушёл. А Миронов ещё долго не мог успокоиться. Он сгоряча хотел даже больничный взять, но вовремя передумал. Да и чего ему на этом больничном делать? Дома сидеть, водку пить? А утром опять в цех бежать, к бесплатному газировочному автомату?

         А сейчас в цехе всё спокойно. Потому что Васька в отпуске. Уехал отдыхать. В Монголию. Почему именно в Монголию? Ну а куда же ещё? Не в  Баден же Баден ему ехать! У него и денег таких нет, чтобы в Баден-Баден. Он же не Фёдор Михайлович Достоевский, который просадивши в тамошнем казино всё до последнего гульдена (или какая в то время была конвертируемая валюта?),  надумал написать  своего знаменитого «Идиота». Благо было с кого… И за прототипом далеко ходить не надо… Вот он, князь Мышкин-то, стоит в зеркале со своей грустной бородой и думает, где бы ещё денег занять.

         Так что всё правильно. Монголия так Монголия. Удивительная страна! Там лошади! И пустыня Гоби. Где много-много пока ещё не растащенных на сувениры из-за очень слаборазвитой туристической структуры динозавровых костей. Да-а-а…Экзотика… И к тому же Васька в последнее время буддизмом заинтересовался. А что такого? Весьма увлекательное занятие! Достойное настоящих буддийских мужчин и глухонемых российских шахматистов!

         И Миронов теперь дово-о-ольный ходит! Он даже по утрам своей любимой газировкой освежаться перестал. Так, если позволит себе всего один стаканчик (надо же оттянуться после вчерашнего!) -  и опять за работу, опять орать. Я, орёт, как этот обормот из отпуска приедет, чтоб его черти сжевали в тамошних бескрайних монгольских степях, всем вам устрою монголо-татарское нашествие! Я на всех вас, чингисханов, бумаги в бухгалтерию напишу, чтобы вычли их зарплаты стоимость так и невозвернутых трёхчетвертных плашек! Вы, педерасты нехорошие, все у меня налюбуетесь дикими красотами бескрайней монгольской степи! Нет, он, Миронов, хороший человек и прекрасный производственник, но постоянно очень нервничает из-за разной ерунды, потому что искренне переживает за строгое соблюдение производственной дисциплины на вверенном ему производственном участке. Недаром он в своё время успешно закончил школу марксизма-ленинизма. Он наш настоящий советский, несмотря на сегодняшнее отсутствие этой самой Советской власти, человек!

         Постскриптум. Да, а почему именно Ваську все Брюсом называют, а не, например, всё того же Миронова? А потому, что у Васьки любимый кинематографический артист –американский Брюс Уиллис. Ну, да-да, который «Крепкий орешек»! Весёлый мужик! Всё время - вот чудак! - с пистолетом за кем-то гоняется и стреляет всех подряд. Делать ему, что ли, нечего? Настоящий герой! Очень уж он Ваське нравится. Да к тому же этот самый Уиллис и похож на него. Такой же лысый. Вот только, интересно, умеет ли он так же, как Васька, ушами шевелить, чтобы пугать тамошних голливудских бухгалтерш парамоновых?

Алексей Курганов

Активистка (сатирический рассказ)

-А в своё время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всём объёме.

    Михаил Зощенко, «Аристократка».

         Я, граждане, недавно с женщиной познакомился. Хорошая женщина, работает по партийной линии. То есть, она – штатная активистка и активная членша той самой партии, которая на данном историческом отрезке развития нашего противоречивого общества ведёт это общество, то есть, нас с вами, простыми-рядовыми гражданами, в наше очередное радостное и светлое будущее, несмотря ни на что.

         А знакомство наше произошло из-за того, что она обмыться решила после очередного партийного собрания, или как это сейчас называют, форума, где обсуждались всё те же вопросы путей к ведению нас всё туда же, в очередное светло-радостное будущее. Она там, на этих путях и этих обсуждениях, сильно вспотела, и  в подмышках у неё от выступившей соли защипало. Поэтому как только пришла к себе в квартиру, то тут же обнажила своё прекрасное партийное тело, залезла  ванную – и тут свет погас. Вот ведь чёрт – не успела обмыться! Она из ванной вылезла, номер нашего ЖЭКа в телефоне на ощупь набрала, сказала в трубку пару ласковых, но в то же время и решительных партийных слов – и уже через пару минут около её двери нарисовался я, красивый, потому что в нашем орденоносном, чтоб его черти сжевали, ЖЭКе электриком работаю и ещё на полставки мусор из подъездов выношу, чтобы он в этих подъездах, чтоб их черти сжевали тоже, не закисал и не распространял свой ароматно-удушающий дух, и совершенно беспартийный, несмотря ни на что и на всякий случай.

         Ну, захожу я к ней  в квартиру, вижу: ничего женщина. Привлекательных форм своего не натруженного на тяжких производственных работах тела. Опять же квартирка тоже весьма соблазнительна: потолки – три метра, санузел раздельный, и окна на юг. Ничего, думаю, квартирка. Надо бы поближе познакомиться, несмотря ни на что. Может, чего и получится на всякий случай.

- Вы сначала свет почините, а уж потом знакомиться лезьте,  – сказала женщина, но руку для крепкого дружеского рукопожатия всё же протянула. – Элеонора Сергеевна.

- Тимоша, - отвечаю максимально галантно. – Тимофей, то есть. А свет мы сейчас моментально починим. Это нам как два пальца, этот ваш нарушенный свет.

         Через полчаса починил. Я вообще-то мог и за пять минут управиться, но больно обстановка к неспешности располагала. Опять же женщина очень любопытная оказалась. Кругов десять вокруг меня за эти полчаса нарезала, всё интересовалась, скоро ли починю. А куда мне торопиться? У меня ж оклад, а не сдельная! А тут замечаю: она мне начала задумчивые взгляды демонстрировать, словно размышляя, предложить мне вступить в ихнюю партию или я ещё пока идейно не дорос.

         - Не дорос, – согласился я. – А вы чего же, случайно не замужем, что ли?

         - А чего такого? – фыркнула она (ну, сразу понятно. Не замужем. Замужние так не фырчат.). – Больно надо! Мне и в таком моём общественном положении совершенно не дует. А тем более, что все мужики – козлы.

         Понятно думаю. Значит, имеет личный неудавшийся опыт. Очень хорошо. И квартирка справная, не то, что у нас в общежитии. Жить можно, несмотря ни на что.

         Ну, начали встречаться. День встречаемся, два, пять.

         Как, спрашиваю, у вас в квартере электрическое освещение? Когда обмываться залезаете, не тухнет? Нет,  отвечает, даже, кажется, наоборот, чрезмерно раскаляется. Это от нарушений  с напряжением, поясняю. Не волнуйтесь. Напряжение, оно и есть напряжение, чтобы раскаляться.

         А на шестой день она меня на ихнее партийное заседание пригласила. Приходите, говорит, Тимоша. Правда, чаю с блинами не обещаю, и любимых вами баранок тоже не будет, но зато приобщитесь к светлому и прекрасному в духе идей. Придёте?

         Да я, говорю, не по этой части. Или у вас там лампочки тухнут при виде ваших оживлённых заседаний?

         Лампочки не тухнут, отвечает, а приглашаю я вас с познавательной целью. Чтобы вы прониклись увиденным и услышанным, несмотря ни на что. У нас от народа тайн нет. Мы народу открытые, о чём всегда и везде честно заявляем. В отличие от остальных не будем на всякий случай конкретизировать кого.

         Всё может быть, отвечаю осторожно. А буфет при зале ваших исторических заседаний имеется?

         - Есть пивная за углом. Ну, так как?

         - Это же другое дело! – оживился я. – Это уж как положено! Проникнуться -  это же такое дело! Опять же, если не сразу проникнусь, то запросто можно освежиться за названным вами углом.

         Ну, вымыл после рабочей смены уши, причесался в кои-то веки как на праздник, чистую рубашку надел, галстук прицепил чёрный, траурный, на резинке и с надписью «Привет из Сочи!» – и пошёл. Смотрю: в президиуме, не сцене – человек десять. Все важные такие, деловые, и все – благородные лица: директор мебельного магазина, заведующий баней, начальник пляжа, ещё один мордастый в прокурорском пиджаке… Этим-то, думаю, чего здесь надо? Они же себе своё сказочное светлое будущее уже давно и прочно обеспечили! Вот собаки! Им лишь бы в президиуме посидеть, даже совершенно обеспеченным!

         Тут выходит к трибуне моя знакомая и начинает чесать. И так это у неё ловко получилось, что я даже малость прибалдевши. Ну, думаю с такой женщиной наше совместное светлое будущее гарантированно обеспечено. Во всяком случае, мне, красивому. Несмотря ни на что.

         Потом на трибуну мордатый взобрался, потом третий, пятый… И всё говорили, всё обещали, всё чуть ли не били себя кулаками по раскормленным грудям. Нет, очень прочувствованно выступили! Лучше чем в театре! От души! Через два часа, наконец, притомились со своими речами и объявили перерыв.

         Встречаю её в коридоре около уборной.

         Ну, чего, говорю, надо бы чего-нить похавать и соответственно освежиться вопреки или в духе идей. Где тут у вас заведение-то? За каким углом?

         Смотрю: слегка смутилась. Ничего, думаю, это бывает, когда идёшь на сближение с осчастливленным тобою народом. Только бояться ничего не надо! Поменьше робости, побольше лихорадочного блеска в томных глазах!

         Что вы, говорю, замерли как статуй на постаменте? Ведите в пивную. Если не желаете алкоголизироваться. то куплю вам бутерброд с селёдкой. Или беляш на парУ.

         Вы, Тимоша, всё слишком упрощённо поняли, отвечает мне эта партийная гражданка. Хотя если вам так приспичило, то, конечно, сходите. Чего с вами, пролетарием, поделаешь, если вы так незатейливо воспитаны, что не можете пропустить ни одной пивной. А для нас, тех, кто ведёт вас железной рукой к нашему общему светлому будущему, здесь буфет имеется.

         Прелестно, отвечаю я. Значит и за угол итить не требуется. Уж коли мы идём к светлому будущему все вместе, нашими общими стройными рядами, то я здесь, в вашем буфете и алкоголизируюсь, и даже, может, пива попью. Несмотря ни на что.

         Нет, Тимоша, отвечает она. Я же вам уже сказала: этот буфет не для всех идущих, а только для тех, кто во главе. То есть, особо выделенных по партийному списку. А для всех остальных  заведение за уже названным мною вам и не один раз означенным углом.

         Вот это умыла так умыла! Одним, можно сказать, решительным движением! Вот вы, ребята-хитрованы, значит, как с народом сближаетесь! Только на словах своих президиумных! А на самом деле – хрен наны и сбоку бантик? «Не бери мои игрушки и не пысай в мой горшок»?

         Значит вот  вы какие собаки, возмутился я и даже кровь мне в голову ударила. Как итить – так вместе, а как алкоголизироваться  и бутерброды партейные жрать – так врозь. Очень приятно. В таком случае чихал я на вас, гражданка, на вашу трибуну, на ваш президиум и на ваше-наше светлое будущее большими слюнями! А если ещё раз свет у вас в ванной потухнет, то хоть оборитесь там вся -  и ухом не пошевельну!

         После чего гордо поднял голову, развернулся и, не завязывая шнурков, пошёл за угол.

         И вот чего я теперь думаю: а на хрена мне все эти трибунно-партейные путеводители? Что я, без них что ли, не проживу? Да запросто! Работяги всегда и везде нужны! Только ведь не отстанут они от меня эти, которые в президиуме. Потому что сами-то, кроме как вести меня в это очень подозрительное светлое будущее, ровным счётом ничего делать не умеют. Поэтому и считают себя моими истинными благодетелями.

Алексей Курганов

«А свадьба пела и плясала!», или Гости из прошлого (журналистская байка)

         Одна из главных «фишек» горбачёвского правления –«сухой» закон, а одно из его главных проявлений – т.н. «трезвые» комсомольские свадьбы. Повальной модой они тогда, конечно, не стали, спиртное всё  рано где-то находилось-доставалось, некоторые «антитрезвенники» даже самогон варили -  и свадьбы по-прежнему «захмелялись» по-прежнему «пели и плясали» назло «генеральной линии партии на укрепление трезвого образа жизни».

         Порой доходило до совершенно фантастических казусов, об одном из которых я и хочу вам рассказать. И опять: узнал о этом удивительном в своей реальной невероятности случае от Вовки Онищенко, своего соседа по студенческой общаге, который был родом откуда-то из западных областей Украины( напомню: тогда, в середине восьмидесятых годов прошлого столетия, ещё являвшееся «навеки» неотделимой частью Советского Государства). Вовка был известным брехуном, но врал искусно, поэтому ему многое и прощалось.  Поэтому если всё-таки не поверите, то уж, по крайней мере, посмеётесь. Итак…

          Всё началось с того, что в один из июньских вечеров 1986-го года Вася и Оксаночка решили узаконить свои отношения. Радостное, конечно, дело, которое могло осложниться одним серьёзным «напрягом»: в стране , как я уже сказал, бушевал беспощадный «сухой» закон, а их родители , как васины, так и оксаночкины, не могли себе даже представить: да как же это так? Свадьба - и без спиртного! Дикость какая-то, пусть и  в свете «последних исторических решений».

         Ситуация осложнялась ещё и тем, что и Вася, и Оксаночка были не просто рядовыми комсомольцами, а работали в комсомольском горкоме по проведению воспитательной работы среди своих пока ещё неокомсомоленных лоботрясов-сверстников. Вот я и говорю - ситуация!

         Казалось, всё, тупик, но родители нашли-таки выход из положения. Они решили сыграть свадьбу у оксаночкиной бабки, которая проживала на забытом Богом и оксаночкиными родителями хуторе, который располагался в такой дремучей глухомани, что на него не то, что человек - ни одна нормальная собака не забегала.

         В общем, сгоняли они в выходные к бабке, объяснили, что, где, когда, и сколько будет народу, бабка головкой своей седенькой согласно покивала, поулыбалась понятливо. Дескать, делайте вы чего хотите, мне по причине огромного количества лет уже абсолютно всё равно.

         И вот наступил он, торжественный день образования новой советской семьи!  Счастливые молодожёны и не менее радостно-возбужденные родственники и друзья приехали в положенное время в ЗАГС, подписались где надо, молодые поцеловались на теперь уже абсолютно законных основаниях, и покатавшись по любимому, подозрительно трезвому городу, выехали, наконец, на большую дорогу и поехали к бабке, гулять и веселиться подальше от любопытных и всегда готовых просигнализировать куда надо глаз и ушей.

         А надо сказать, что в это самое время один противный, но очень наблюдательный хлопец с соседнего с бабкой хутора собрался ехать на велосипеде на покос. Шустрый был мальчуган! И развитый не по годам! Ему ещё и пятнадцати не исполнилось, а он уже и матом ругался, и папироски курил, и уже доподлинно знал, что самогонка – это очень вкусный и полезный продукт, в котором масса витаминов и сто процентов жирности.

         - Эй, бабка! Гутен морген! – весело прокричал он, когда на своём велосипеде специально заехал к бабке, которая в ожидании городской свадебной делегации, мирно сидела-дремала на завалинке. – Чего расселась? Налей-ка мне стаканчик самогоночки!

         - Да что ты, что ты! – испуганно закудахтала бабка. – Какая ещё самогонка! Я её уже сто мильёнов лет не гнала! И не думаю даже, весёлый паренёк!

         - Ты мне мозги-то не пудри! – сказал хлопец, моментально построжав лицом. – Я за твоей избой вон с той горной кручи ( и показал на кручу) специально три дня внимательно наблюдаю! Чего ж ты тогда в такую жарищу круглые сутки печку топишь? С какой-такой преступной целью, а? Это только дурак не догадается, что гонишь. Ты кого обмануть хочешь?

         Бабка опять было кудахтать начала, но он эти её жалкие потуги сразу пресёк. Решительно и в корне.

         - Значит, так,- заявил он. – Или ты мне сейчас же стакан первача накатываешь, или у тебя два путЯ: самой идти сдаваться в нашу славную милицию, или я тебя сам на обратном пути сдам. Выбирай, только мигом!

         И ощерился, беспощадный вымогатель, в противной ухмылке.

         Ну, что тут поделаешь? Выбора не было. Бабка закряхтела, застонала, разогнулась еле-еле и в виде буквы «гэ» в хату поплелась.         Вытащила ему полную кружку, поклонилась, охнув в пояс: прими, касатик! Ещё неостылая!

          Крякнул гуцул довольно, мигом ту посудину опорожнил, крякнул от удовольствия ещё раз.

         - Ну, бывай пока! –крикнул напоследок,  рывком вбрасывая своё стремительное тело в велосипедное седло. – На обратном пути снова загляну! А как же с устатку-то! Обязательно!

         И стремительно унёсся в свою удивительно пейзажную даль. Вот такой это был ещё молодой, но уже опытный негодяй!

         Дорогие молодожёны и менее дорогие соответствующие гостенёчки прибыли на бабкин хутор в два часа пополудни.

         Ну, как ты тут, бабанька! – весело поприветствовал старушку один из гостей. – Бандера не особо беспокоит?

         - А у меня в шкапчике пулемёт! – похвастала старушка. –Только я его не всегда достать успеваю, а то бы  - ух!

         - Правильно, бабка! – поддержал её другой гость, с комсомольским значком на груди, украшенном нарядной алой ленточкой. – И ещё гранатами их, гранатами!

         Вот так, с шутками-прибаутками, все зашли в просторную избу и, разместившись, за празднично украшенным и богатом на еду и выпивку столом (здесь-то кого бояться?), начали своё беззаботное торжество.

         А что же наш юный друг - велосипедный Шумахер - гарный гуцул? А он приехал на дальний покос, снял с багажника косу – и «эх, раззудись, плечо, размахнись, рука!» Трава здесь, в глухом углу между высоких гор, куда очень редко нога человека, была густая и духмяная, и от энергичной косьбы, и от медового духмянства замечтался парнишечка, перестал смотреть себе под свои  трудовые ноги - и куда-то там совершенно не туда, куда надо, наступил! И провалился, мечтатель наш задрипанный!

         Провал оказался на удивление удачным: «Шумахер» ничего себе не повредил, если не считать того, что приложился стриженой башкой о какую-то железяку. Поэтому он сначала грязно выругался, потряс своей ушибленной головой, потом поднялся на ноги и, наконец, огляделся. Хотя в яме было довольно сумрачно, но свет, лившийся сверху, из дыры, выхватил определённые предметы, и наш гуцул, хотя и был без мозгов, но всё-таки сообразил, что провалился в бандеровский, оставшийся ещё с войны схрон. Ай да Шумахер! Это он, как говорится, удачно упал! Вокруг стояли ящички, ящики и ещё что-то привлекательно упакованное то ли в брезент, то ли в мешковину. Гуцул открыл ближайший ящик и восторженно цокнул языком: «шмайсмеры»! И все – в заводской смазке! То есть, хоть сейчас под венец, то есть, в бой! А здесь что? А здесь – патроны. А вот и пулемётик. Хороший пулемётик, и сбоку – два «цинка» с лентами. Он полазил ещё и нашел массу других занятных «игрушек», от гранат до немецкой полевой униформы и полицейских повязок. Да, богатый оказался схрон! Прямо склад! Нет, как же всё удачно слепилось: и приехал он именно сюда, на дальний луг, и косил именно в этом месте, и крышка схроновая очень вовремя подгнила, и он даже и не покалечился и на косу не сел! А это что во фляжках? Мать моя женщина – спирт! Нет, ну что за прекрасная жизнь может быть даже при «сухом законе»!

         Всё это восхитительно, но тут же возник следующий вопрос: что  со всем этим богатством теперь делать? Наш гуцул поморщил свой не отягощённый мыслительными процессами лоб и понял что. Надо спирту выпить! Обязательно! Это как раз тот случай, когда без бутылки действительно не разберёшься!

         И он, конечно же, выпил. И, как и следовало ожидать, алкоголь тут же сделал своё  благородное дело: наш гуцул-алкоголик моментально ПРИДУМАЛ!  А когда придумал, то скоренько выбрался на свежий воздух, вскочил на своего «железного коня» и что есть сил закрутил педалями. Уже через полчаса он был в ихнем гуцульском селе и , захлёбываясь от переполнявших его чувств, рассказывал своим сверстникам-односельчанам о случившемся с ним удивительном происшествии. Товарищи тоже пришли во вполне понятное волнение.

         - Едем! – дружно решили они. – И немедленно!

         Тут же оседлали своих «железных коней», гикнули, гакнули -  и понеслись. Мигом долетели до того поля, до того схрона, мигом туда забрались, мигом спирту натрескались ( а закусь с собой взяли – знаменитое гуцульское сало).

         -Эх, красота! – сыто отрыгиваясь, закатил глаза один из приехавших. – Кому бы сейчас в лоб заехать?

         - А у бабки на хуторе свадьбу играют, - вдруг вспомнил ещё один приехавший. – Можно свадьбу погонять! Чтоб они наш советский «сухой» закон, которому неукоснительно следуют все прогрессивные советские граждане, не нарушали!

         - Правильно! – одобрительно закричали со всех сторон.- Надо проучить, чтобы уважали наши всем народом любимые советские законы и соответствующую Конституцию!

         - А тот первый, который завёл разговор про мордобой (он, как выяснилось позже, уже в милиции, самым заводилой был, самым неугомонным бандеровцем) вдруг хитро призадумался.

         - Нет, - сказал он решительно после думы свой тяжкой. – Драться –это хулиганство, да и сдачи можно получить, - и ехидно осклабился. - Они и без мордобоя в штаны наложат.

         И заговорчищески наклонившись, что-то горячо зашептал своим заинтересованным товарищам…

         А свадьба тем временем беззаботно пела и плясала! Уже были произнесены и первые тосты, и вторые, и десятые, уже охрипли глотки от криков «Горько!»  и уже кто-то сладко похрапывал, уткнувшись физиономией в какое-то большое блюдо с высококалорийной закуской. Короче, уже всё было о,кей, когда в дверь избы требовательно постучали.

         - - Эт хтой-та тама? – удивилась бабка, эта все-таки бдительная женщина, несмотря на всеобщий загул. – Неужели этот… косец возвернулся? Вот ведь алкоголик ненасытный! Может, и на самом деле пулемёт из шкапчика достать, пугнуть его, неугомонного?

         - Бабка открыла дверь, и тут же в светлу горницу ворвались человек десять полицаев и немецко-фашистских солдат в полной боевой экипировке. Гости, изрядно задурманенные алкоголем, тут же прекратили исполнение задорных свадебных частушек и ошарашено уставились на непрошенных «товарищей».

         - Ну, чего, подлюки, замолчали? – высказался один из пришедших, по внешнем  виду – настоящий  ихний главарь, фашистко-гитлеровский оккупант, одетый в военно-фашистскую форму, обвешанную гранатами, пистолетами и автоматами. –А ну-ка, выходите на двор!

         Народ угнетённо молчал, с трудом переваривая эту дикую сцену. Полицаи? Гитлеровские захватчики? Откуда они, черты, взялись, если война уже сорок лет как кончилась? Бред какой-то! Такого не может быть! А, может, всё-таки не полностью закончилась? Может, так, слегка, для виду? Вот и верь после этого учёным историкам и продажным средствам массовой информации!

         - Ах, не может быть? – без труда прочитав эти их противоречивые мысли, злобно ощерился главарь. –А вот может! И если сейчас же не выйдете, то мы вас гранатами закидаем. Вот тогда и поверите, когда все превратитесь в ужасно обгореТые трупы в своих страшных мученьях.

         Угроза беспощадной и жуткой физической расправы подействовала на собравшихся очень убедительно, и они, угрюмо опустив головы, потянулись на улицу.

         - Стройся! – весело заорал главарь. –Значитца, так! Комсомольцы, коммунисты, ветераны войны – шаг вперёд!

         Толпа не шевелилась. Люди лихорадочно соображали, что же это такое может быть. Если сюрприз, то довольно поганый: подняли под дулами автоматов из-за стола, выкликают особо избранных и самых уважаемых. Слишком оригинальные шуточки, чтобы принимать их за просто шуточки. Может, кино снимают? Но тогда должны были предупредить! Не что-то здесь не то…

         - Я понял, - сказал один гость другому. - Эти деревенские дебилы спектакль устроили, чтобы самогонки на халяву нажраться. Нарядились в маскарад, деревянные автоматы с деревянными гранатами на себя понавесили, и вот теперь выделываются. Не бойтесь, ребяты, этих клоунов! Пошли этим деревенским олухам ихние личики побьём!

         И он решительно двинулся было к главарю.

         -Стоять! – рявкнул тот.

         - Я те щас ж..  надеру, чёрт чубатый! - бесстрашно заявил наш народный герой, радостно потирая свои очень крупные по размерам кулаки. – И носюшку твою курносую в соплюшку размолочу, чтобы не мешал праздновать честным людям акт законного полового бракосочетания!

         - Ах, так! – осерчал главарь и, пятясь от этого грозного товарища, передёрнул затвор автомата и тут же дал поверх голов длинную автоматную очередь.

         Наш же герой, тут же поняв, что оружие –настоящее, а не из табуретки, моментально побледнел лицом, потом посерел, присел и неожиданно облегчился прямо в свои праздничные портки.

         - Настоящие… - ошеломлённо прошелестело по рядам обречённых. –Не артисты! Ой, мамоньки, чего делается! И где ж эти черти сорок лет отсиживались на наши бедные головы!

         - Ну, чего? –ободрённо крикнул главарь. –Убедилися? Так что, господа большевики и им сочувствующие, с нами шутить не рекомендую! Мы – настоящие! Повторяю ещё раз: коммунисты, комсомольцы и ветераны – шаг вперёд! Или всех положим!

         И по его знаку, в подтверждение серьёзности намерений, окружавшие его фашистские прихвостни и гитлеровские недобитки дружно направили оружие на совершенно растерявшихся свадебных гостей и участников и дружно защёлкали затворами.

         - Считаю до трёх! – проорал главарь, целясь из своего автомата в пузо ближайшего к нему угрюмого человека с лохмутом кислой капусты, застрявшим в  пышных усах, и, судя по глазам, испытывавшему в данный момент просто-таки животный страх.

         - Р-р-р-р-аз!

         - Господин начальник, херр фашист, айн момент! – раздался вдруг звонкий голос, и из расстрельного строя выскочил тщедушный мужичонка пенсионерских лет. – Я покажу! Я всех покажу! Вот этот… – и ткнул корявым пальцем в одного из стоявших, -…коммунист. А этот… - и последовал такой же жест в рядом стоявшего бледного паренька с полузакрытыми обморочными  глазами, -… из города, активист комсомольский! А вот эти – ветераны войны. Они беспощадно сражались с вами, нашими освободителями, от ненавистного большевистского режима, на фронтах и в партизанских отрядах.

         Да, вот такого неожиданного поворота событий не ожидали ни гости, ни сами «оккупанты»!

         - А ты кто? – оторопело спросил предателя главарь.

         - Не извольте беспокоиться, херр группенфюрер! –рассыпался перед ним льстиво-угодливой усмешкой этот иуда. -  Я всю войну продезертирствовал! Все четыре года в погребе просидел, чтобы вам, нашим освободителям, вреда не причинять! Так что я свой, буржуинский! Хайль Гитлер, товарищ фашист!

         Закончилась вся эта удивительная история довольно прозаично: кто-то из селян увидел всё происходящее и сообщил по телефону в город. Оттуда  к месту событий была срочно выдвинута поднятая по тревоге армейская часть, и «оккупанты», увидев, что их взяли в плотное кольцо настоящие воины непобедимой и легендарной Советской Армии, дружно побросали своё оружие на землю и так же дружно подняли руки. Конечно! Красноармейцы – не свадебные гости, они шутить не будут! Посекут из автоматов – и все дела!

         Потом было уголовное дело, был суд. Главарю за хулиганство в общественном месте дали полтора года, двум его самым активным помощникам из той шпанистой ватаги –по году условно, а дезертиру-предателю судья отмерил от всей души аж два с полтиной года общего режима! И правильно сделал! Как говорится, сколько верёвочке не виться! Нечего было в погребе сидеть, когда страна кровью истекала в смертельной борьбе, а потом, через сорок лет, лакейски расстилаться перед представителями германского командова…, тьфу, этими ряжеными балбесами! Таким образом, справедливость восторжествовала, несмотря на срок давности. Всё правильно! Всё так и должно быть! И так и будет!

Падишах Василий и его замечательный гарем (миниатюра)

         У Васьки Парамонова было пять жён. Нет, не одновременно, конечно! Куда ему сразу пять! Он что, падишах, что ли, какой, чтобы сразу пятерых ублажать- обслуживать? Этот у падишахов ума нету, вот они от такого напряжения и помирают в цветущем возрасте. А Васька, весёлый мордатый человек с настоящими падишаховыми бакенбардами (интересно, они бакенбарды носят или бреют?) - обычный слесарь-рамнокузовник пятого разряда из автотранспортного цеха. Опять же выпить никогда не промажет, что несомненно свидетельствет о его высоких морально-духовных качествах и запросах. Как только скажешь ему: « Васьк? Как?» - он тут же в ответ: «Ну а чего ж!» Так что куда ему сразу пять! Это даже и абсолютный трезвенник, если одновременно на пяти станках будет работать, то запросто или Героя СоцТруда заработает, или грыжу, или вообще уйдёт от нас, скорбящих, «вперёд пятками». Эти пять супружниц у него были по очереди, согласно прожитым годам. У негно схема давно отработана и обкатана: вот, например, женится он, годика два-три с очередной любимой, единственной навсегда и навеки, проживает, потом начинает вздыхать и скучнеть прямо на глазах… Это значит - всё, хватит. Пора, как говорится, и честь знать. Хорошего – понемножку. Надо разводиться, пока до смертоубийства не дошло.

         Нет, разведённые Васькины жёны на разводы не очень-то и обижались. Так, подуются с недельку, носами пошмыгают -  и ничего, снова спокойные, снова улыбаются. Ну, действительно, экая невидаль – развод! Подумаешь! Это даже смешно – расстраиваться и обижаться! На кого? На Ваську? Разве на него, балбеса невыразимого и говоруна наотразимого, можно обижаться? Это грех -  на убогих обижаться!

         Хотя насчёт Васькиной убогости, это я, каюсь, загнул. Никакой он не убогий! Даже наоборот: мастер, каких поискать! Нет, серьёзно! Он и печку сложить, и телевизор и починить, и сломать, и снова починить, и на помойку отнести – запросто! И постирать опять же, и чего-нибудь там оторвать, а потом взад прибить строительными гвоздями, да и ещё сделать массу полезных в хозяйстве дел – это опять же он опять же завсегда и опять же пожалуйста! Настоящий русский мужик, на все руки не от скуки! Молодец, Васька! Все так говорят!

         А весь его пятиголовый гарем так почему-то ни за кого больше замуж и не выходил. Ни одна. Прямо напасть какая-то! Может, оттого, что все они, все пятеро, по-прежнему Ваську любят? У троих из них даже его детишки родились. Этакие, право, шустрые весёлые васятки! Два мальчика и девочка. Прямо не налюбуешься на них, до чего шустрые и симпатичные! Мальчишки уже начинают пробовать матом ругаться и курить! Ну, все в Ваську, оба-все! И девочка –уж такая хозяйка-рукодельница! Ей пять лет всего – а иной        раз встанет так решительно на своих  широко расставленных, толстеньких ножках, бровочки свои грозно насупит и говорит решительно: «Ща как дам тебе, пьянь подзаборная, по лбу сковородкой!». Очень умилительная картинка! Прямо в полном духе антиалкогольных идей, которые всё носятся в нашем обществе и носятся, всё никак не успокоятся, несмотря на героические усилия общественности и государственных властей, непонятно для чего и неизвестно накой!

         А все пятеро покинутых – ну, уж такие умелицы, такие красавицы, что прямо глаз не отвести и рота не закрыть! И все, как нарочно, разнокалиберные и разнопрофильные. Не поняли? Объясняю. Возьмём, например, его первую жену, Мусю. Она низенькая, коренастенькая, широкая и толстая, как колбаса. Она в привокзальной забегаловке работает, ударно поит заходящий люд разбавленным пивом и бодяжной водкой, двадцать восемь рублей – сто грамм. Очень хорошая и достойная абсолютно во всех отношениях женщина!  (Впрочем, и остальные четверо тоже вполне достойны такого определения. А как же! Они же Васькины! А она, извиняюсь, дерьма около себя сроду не держал. Не так воспитан своими достопочтенными родителями, постоянно проживавшими в глухой сельской местности, в такой, прости Господи, дыре, из которой и уезжать-то совершенно не хочется, чтобы не сравнивать её с остальным  цивилизованным миром, и от этого сравнения решительно не расстраиваться.) Она, Муся, ему, Ваське всегда забесплатно кружку пива и соточку «для прицепа» наливает. Да и как не его не угостить, если он, даже и не спросясь, как зайдёт, как увидит мусор около забегаловки, и тут же брови нахмурит (дескать, это что ещё за непорядок?), метлу в руки хватает, и давай ею махать! И машет и машет, и машет и машет! Пока не намашется от души и до пота, пока всю прилегающую территорию в божеский вид не приведёт, пока эту метлу об несознательных граждан, которые мочатся на забегаловскую стенку за углом (совсем наглость потеряли! Вон же, вокзальная уборная! Всего-то через сотню метров!) не обломает – никогда не успокаивается! А как исполнит такой свой честный и благородный (и, добавлю, совершенно бескорыстный) поступок, то отнесёт метлу или её обмочаленные останки в забегаловую подсобку и тут уже скажет Мусе: «Ну, ладно! Пошёл я. Зайду как-нибудь.».

          Нет, она его, конечно же, сразу так не отпускает! Она же, повторяю, порядочная женщина! Обязательно – вторую кружку пива и повторные сто грамм. И какой-нибудь бутербродик. Васька очень любит с килечкой и лучком. А ей, Мусе, жалко, что ли? Какой ей убыток! Она ещё на разбавленном пиве и на водке бодяжной во много раз больше заработает, сколько на Ваську потратится. Молодец! Ну, как такую не любить и как перед такой метлом не махать!

         А его последняя, пятая, Нонночка, этакая тощенькая элегантная барышня с несколько капризным выражением лица, провизором в аптеке работает. Так Васька и её не забывает (а как же! обязательно! Зачем же забывать!). Придёт, поздоровается, спросит: «Помочь чего?». Ну и тоже: или коробки какие поднести, или опять же вокруг аптеки прибрать, или наркоманов, этих вечно настырных аптечных обитателей, отлупить-погонять по округе. А то спросит: «Дома-то всё в порядке? Рамы оконные ветер держат? А кран в уборной не течёт?». И если течёт, если не держат, то сразу к ней на квартиру, сразу рукава на работу засучивает. Вот такой это душевный и безотказный человек! Сейчас такие - на вес золота!

         Промежуточные между Мусей и Нонночкой – Клавочка, Зинаида и Лариса Ивановна – тоже его вниманием и заботой не обижены. Они работают соответственно на стадионе (Клавочка – мастер спорта по стоклеточным шашкам и бегу с препятствиями), в городской бане номер три (это Зинаида. Она банщицей-массажисткой       трудится и даже имеет благодарности от множества вымытых и размятых ею граждан) и в педагогическом институте ( Лариса Ивановна – кандидат наук, преподаёт  иностранный язык, и в данное время пишет докторскую диссертацию). Даже по одному перечислению их уважаемых профессий можно увидеть, насколько широк у нашего Васьки кругозор! А то привыкли, понимаешь ли, считать, что если слесарь, то обязательно обычный, ничем не примечательный пролетарий-пропойца, у которого предел мечтаний – серьёзно впить и жирно закусить вкусной и здоровой пищей! Нет, пора, давно пора самым решительным образом ломать подобные глупые стереотипы! Вот, например, у Васьки в цеху токарь-карусельщик работает (тоже шестого, между прочим, разряда), некий Кузьма Фролович. Внешне – совершенно непримечательная личность, метр с кепкой, с кариесными зубами и в старомодных очках. А он, между прочим, в редкие часы досуга не водку хлебает как оглашенный, а поэта Шиллера читает! В подлиннике! На чистейшем немецком языке! И не просто губами чего-то там бормочет, образованность свою хочет показать, а именно что наслаждается! Вот какая за этой совершенно ничего из себя не представляющей, можно сказать, даже слегка отталкивающей  внешностью скрывается тонкая поэтическая натура!

         А тут на днях к Ваське ещё одна дамочка подкатила, звать Анджелой. Она наполовину негритянской национальности, потому что папа её – бывший эфиоп. Он сейчас в компьютерной промышленности трудится, сторожем склада компьютерных частей, потому что возраст имеет уже за шестьдесят лет, но ещё бодр и прыгуч, а до пенсии заведующим компьютерной лабораторией работал, потому что имеет высшее техническое образование. Васька с ней около той самой пивной, где  его Мусенька работает познакомился. Анджелочка туда освежиться зашла после вчерашнего. Давай, Васьк, запишемся, что ли, предложила она ему на следующий день после этого их случайного знакомства. Вон всемирная фотомодель с олигархом записаться хочут, а мы чем хужее? Тем более, что ты – слесарь-наладчик, а я тоже на швейной фабрике работаю, тоже приношу пользу нашей горячо любимой Родине! (Она, Анджела-то, здесь, в нашей России родилась, по студенческому обмену, когда её папаша прикатил к нам из своей далёкой Абиссинии и встретил её маму, которая гардеробщицей у них в институте работала, польты со шляпами охраняла.). Ну, чего, Васьк? Согласный?

Да мне-то чего, замялся было Васька, паспорт у меня опять чистый. Только сразу предупреждаю: каждый будет прописан на своей жилищной площади! А то знаю я вас, эфиопов кучерявых! Так и коситесь на мои законные квадратные двадцать метров! Если ты так согласна, то и я не против. Люди должны друг дружке навстречу идти в своих незатейливых житейских желаниях!

         Вот так они все и живут: и Васька, и пять (скоро будет шесть) его любимых женщин-жён и Кузьма Фролович-поклонник Шиллера и Гете, и эфиопский сторож на компьютерном складе. И все всем довольны, все всем улыбаются и ударно и качественно трудятся, чтобы наша общая Родина цвела и дальше пахла! Чего и вам всем желают!

         Посткриптум. Да, а для чего я вам всё это рассказал-то? А ни для чего! Просто так! Чтобы ещё раз убедились: есть среди нас, вечно озабоченных своими мелкими проблемами, а отсюда и вечно грустными  и раздражительными, нормально-счастливые люди! Пример с них незатейливых, берите!

         Посткриптум. А вообще Ваську никто Васькой не называет. Его все Васильком зовут, на пример известного симпатичного полевого цветочка. Мужику уже под пятьдесят, а он все Василёк и Василёк! Хоть бы постыдились! Надо же уважать наступающую раннюю старость! Замучили уже со своим Васильком! Вы бы его ещё Парамошей называли или Егоркой! Нет, ну что за люди! Никакой, право, совести! Одно насмешничество!

Алексей Курганов

День Большого Попугая (миниатюра)

         - Ты меня любишь?

         - Я тебя люблю.

         - А как ты меня любишь?

         - Я люблю тебя крепко.

         - А теперь спроси меня, как я тебя люблю.

         - Как ты меня любишь?

         - Я тебя люблю сильно. А что лучше – сильно или крепко?

         - Один хрен.

         - Ты меня совсем не любишь…

         - Да иди ты со своей любовью!

         Сергей Степанович Горбунков, полный, гладковыбритый мужчина средних лет с тяжёлым затылком и грустными бараньими глазами, отвёл взгляд от телевизора, по которому с самого утра передавали ставшую уже привычной любовно-сериальную киномерзость, тяжело поднялся с кресла и вышел на балкон. Была суббота, и в небе висело утреннее, пока ещё сонное солнце. Сергей Степанович хотел посмотреть на него, но вместо солнца увидел пузатого мужика на балконе шестого этажа в доме напротив. Мужик, пыхтя и отдуваясь, с трудом занимался утренней оздоровительной гимнастикой. Даже издалека было видно, как на его  лысой голове сверкали капли тяжёлого физкультурного пота. Сергей Степанович вздохнул, отвернулся и плюнул в пролетавшую мимо растрёпанную помоечную ворону. И, конечно, не попал, потому что с самого детства страдал сильной близорукостью, благодаря которой ему в своё время удалось успешно откосить от исполнения священного гражданского долга в виде прохождения армейской службы в рядах непобедимых и легендарных Вооружённых Сил тогда ещё Союза ССР. Ворона испуганно шарахнулась в сторону от пролетевшего мимо слюневого снаряда, мерзко каркнула и уселась на крыше «грибка», торчавшего над детской песочницей во дворе. А мы ещё говорим, что всё лучшее – детям, подумал Сергей Степанович, неприязненно и даже брезгливо глядя на ворону. Больше плевать было не в кого, и он опять посмотрел на физкультурного мужика. Тот прекратил махать руками и теперь делал окончательные приседательные движения. Его потное темечко мелькало над балконным заграждением как ныряющий поплавок, который собирался утонуть, но снова выныривал, чтобы в каждый следующий раз утонуть уже окончательно и бесповоротно. Да, до этого самоубийцы просто так не доплюнешь, решил Сергей Степанович и досадливо искривил свои толстые губы. Пива, что ли, пойти попить? Солнце сладко потянулось и неожиданно брызнуло на их микрорайон ярким легкомысленным светом. Гидрометеоцентр вчера в программе новостей пообещал, что с погодой сегодня будет всё о, кей, а вот в Гондурасе пройдут проливные дожди  и кого-нибудь обязательно смоет. А как же? Это так положено – при проливании обязательно смывать.

         Сергей Степанович вышел в прихожую и надел сандалии прямо на голые ступни, без носков. Пива, честно говоря, не очень-то и хотелось, но пялиться в телевизор на фальшиво-любовные страсти какого-нибудь Хуана Барбосы де Пидросы было уже совсем невмоготу.

         На выходе из подъезда он повстречал соседа по имени Арнольд. Его фамилии Сергей Степанович не знал, не хотел знать, да это было и не к чему. Арнольд в своё время работал конструктором на местном оборонном заводе, производившем секретные ракеты средней и мелкой дальности, а сейчас торговал на привокзальном рынке китайскими деревянными ложками и деревянными же половыми членами, которые -  и ложки, и члены -  пытался выдавать за самую настоящую хохлому. Одновременно он пытался приторговывать и магазинным луком, про который говорил, что это - элитный мячковский, и ни у кого из рыночных продавцов такого нет. Арнольд наивно и глубоко ошибался: все вокруг тоже торговали только элитным, и только мячковским, и тоже горячо уверяли посетителей рынка, в душе считая их сплошь легковерными дураками, что ни у кого на рынке такого замечательного лука нет, а если есть, то это туфта и гнусный обман. Из-за такой повальной продавцовой честности никто это псевдомячковское гавно не покупал, ложки с членами тоже спросом не пользовались, поэтому экс-конструктор Арнольд постоянно злобился и из-за этого постоянно злоупотреблял.

         - Сегодня День Парижской Коммуны? – спросил он Сергея Степановича вместо приветствия и  с многозначительной надеждой.

         - Нет, сегодня не день  Парижской Коммуны, - вежливо ответил ему Сергей Степанович. - Сегодня день Большого Попугая.

         - Нет такого праздника! – решительно и почему-то радостно возразил Арнольд. Он был одет в тренировочные штаны «Адидас» с пузырями на коленях и был, как всегда, неудовлетворённо нетрезв.

         - Есть, - сказал Сергей Степанович сухо. – В Гондурасе.

         Он лгал, потому что и  сам не знал, существует такой праздник или нет, а про Гондурас вспомнил из-за вчерашней дождливой сводки погоды.

         - Там сейчас проливные дожди,- добавил со значением.

         - Значит, кого-нибудь смоет, - сказал прозорливый Арнольд. – Да, всё всех  смывает, смывает… Займи пару червонцев! – круто переменил он тему разговора и, подумав, уточнил. – На хлеб и сырок пониженной жирности.

         - Могу дать только десять, - подумав, согласился Сергей Степанович. – А водкой теперь вроде бы торгуют только с одиннадцати?

         - Так я же к Маньке! – оживившись, пояснил Арнольд, и получив просимое, резво побежал в соседний дом, где жительница первого этажа, розовощёкая матершинница Манька, круглосуточно торговала самогонным напитком прямо через окно, чтобы не пускать жаждущих в свою культурную квартиру. Сергей Степанович не одобрял чрезмерного увлечения Арнольдом алкогольными изделиями, но уважал как бывшего конструктора военных ракет средней и мелкой дальности. Всё суета, подумал он, выходя на проспект. Кому они нужны, эти ракеты? Впрочем, деревянные ложки с членами тоже не нужны. Сейчас у всех железные, аллюминиевые или из сексуальных озабоченных магазинов.

              В рюмочной, где торговали пивом в разлив, Сергей Степанович увидел всё того же физкультурного мужика, что с балкона напротив. Физкультурник, устало отдуваясь, досасывал уже вторую кружку, потому что одна стояла перед ним совершенно пустая.  Экий насос, почему-то с неприязнью подумал Степан Сергеевич, но на мужика посмотрел уважительно. Физкультурник мощным глотком добил эту вторую и, культурно икнув в поднесённую ко рту ладошку, пошёл к пивной стойке за третьей. Серьёзный мужик, сформировалась в голове новая мысль. Вызывает уважение.

              Сергей Степанович взял сто грамм, кружку «жигулёвского», бутерброд с селёдкой и луком и подошёл к физкультурному столику.

              - Разрешите? – вежливо спросил он.

              - Пожалуйста, - радушно разрешил физкультурник. Третью кружку он высасывал уже не спеша, с чувством собственного достоинства. Было понятно – начинает насыщаться.

         - Физкультурой занимаетесь? – спросил Сергей Степанович и объяснил. – Я вас на балконе регулярно вижу. С гимнастическими движениями.

              - Момон растёт, - вздохнул физкультурник и похлопал себя по выпирающему животу. – Надо лишнее сбросить. Вот и занимаюсь от безвыходного положения.

         - А я футболом увлекаюсь, – похвастался Сергей Степанович. – По телевизору. Скоро наши с «Арсеналом» будут играть. В четвертьфинале.

              - Опять проиграют, – согласно кивнул физкультурник. – Англичане сильные. Да… У них всё ещё Венгер тренером-то?

              - Он, - подтвердил Сергей Степанович. – Скоро на пенсию отправят. Из информированных источников.

              -  А у португальцев выиграл, - показал свою футбольную осведомлённость собеседник. - Сегодня праздник, что ли, какой? Только  что вон там, в углу, драка была. И вообще народу больно много. Вы не знаете какой?

              - Кажется, День Парижской Коммуны, - ответил Сергей Степанович.

              - Ну, если Парижской, то конечно! – уважительно отозвался пивосос. – А пиво всё-таки лучше у немцев, чем у англичан. Более качественный продукт.

              - Известные мастера! – похвалил немецких пивоваров Сергей Степанович. – Только дорогое.

              - На здоровье экономить нельзя! – очень логично возразил физкультурник. – Здоровье ни за какие деньги не купишь. Потому что врут. Да… На днях одну бабку по рекламе показывали. Ей уже восемьдесят восемь, у неё уже ноги не ходят, голова отваливается, и родственники ей уже место на кладбище давно прикупили. А она, дура старая, вдруг весёлая такая стала и вообще ожила! Таблеток, говорит, наглоталась -  и по телевизору пачку показывает, с лекарством -  и теперь летаю как коза. Может, скоро замуж выйду. Ну не маразм, а? Хоть бы людей постеснялась, дура!

              - Замуж это хорошо, - согласился Сергей Степановичи и подхалимски хихикнул. – Самое время. А то так  в девках и засохнет. В восемьдесят-то восемь лет.

              - Да нет, - сказал физкультурник. – У неё, сказала, дети есть. Сын и дочь, уже взрослые. Сын помер, а дочь того и гляди. Потому что тех таблеток не пьёт. Нет, прямо уже внаглую дурят народ с этим своим здравоохранением!

              - Медицина сейчас бурно развивается, - констатировал Сергей Степанович. – И разное там здравоохранение. А водочку, значит, не употребляете?

              - Нет, - решительно отказался физкультурник. – Но, признаюсь, одно время увлекался. Я тогда на руководящей должности трудился, по продовольственной части. Сами понимаете – услуги, банкеты, подношения разные за оказанную любезность. А как же? Без этого в торговле нельзя, хотя и постоянная беспощадная борьба с коррупцией. Да… А сейчас ушёл. По семейным обстоятельствам. Теперь в школе шахматы преподаю, в младших классах. А с детьми разве выпьешь как следует? С ними нельзя, они пока ещё маленькие. Ничего не понимают в этой жизни. Им только конфетки подавай. С пряниками, -  и он почему-то брезгливо поморщился.

              - С младшими конечно, – опять согласился Сергей Степанович. – Младших надо беречь. Они наше будущее. Я, пожалуй, ещё соточку возьму. Приятно поговорить с интересным собеседником.

              - Михаил Аркадьевич, - сказал физкультурник и протянул руку для пожатия.

              - Сергей Степанович, - пожал руку Сергей Степанович. – Вы скажите, чтобы не занимали за столиком. Я сейчас. Вам пива взять?

              - Ну, если только со знакомством, - охотно согласился физкультурник и протянул деньги.

              - А у меня зять фотографом работает, - сказал Сергей Степанович, вернувшись со своей соточкой и физкультурниковым пивом. – Самая, говорит, нужная профессия. Потому что человек помрёт, а его фотография у родственников останется, - и фыркнул несерьёзно. - Нужна она им, родственникам, его фотография! А по новым годам Дедом Морозом подрабатывает. В бюро добрых услуг.

              - Знал я одного Деда Мороза, - иронично хмыкнул собеседник и сделал очередной мощный засос из кружки. – Тот ещё жулик оказался! Мы его культурно, ничего не подозревая, по телефону внуку заказали. Он пришёл, подарок отдал, спел-сплясал, фужер водки выпил и ушёл. А утром смотрим: книга пропала. О вкусной и здоровой пище. Вот интересно: зачем ему понадобилась эта  здоровая пища? У него и так, без всяких книг, морда  о-го-го!

              - Всё-то у нас перепутано, - скептически хмыкнул Сергей Степанович. – Деды морозы книги воруют, зятья фотографами работают… Прямо беда!

              - Ладно, пойду! – сказал физкультурник и стал выбираться из-за стола. Выбирание было тяжёлым из-за его чрезмерно раздувшегося физкультурного живота.

              - Пора сыну завтрак готовить. Гречневая крупа опять подорожала. Вот ведь гадство! И чего делают, чего делают! Главное, всё кризисом объясняют! Своего ума-то нету… Да… - физкультурник вздохнул и от этого вздоха стал очень похож на группенфюрера Мюллера, этого кровожадного гитлеровского палача, из всенародно любимого кинофильма «Семнадцать мгновений весны».

              - Он гречневую кашу очень любит. С говяжьей тушёнкой. Ещё с детства. Как усядется за стол – и пошёл молотить! Я прямо даже удивляюсь, куда в него столько влазит! Да… - физкультурник опять о чём-то задумался, но тут же встрепенулся и кивнул так приветливо, что у Сергея Степановича удивительно потеплело на душе.

               - Счастливо оставаться! Приятно было познакомиться!

              - И мне, - кивнул Сергей Степанович. -  Может, встретимся ещё. Я здесь по выходным регулярно бываю.

              - Обязательно! – согласился новый знакомец. – Как не встретиться! С большим удовольствием! Всего доброго!

              У подъезда Сергей Степанович снова увидел Арнольда. Тот уже успел отметиться у оконной самогонщицы, и теперь сидел на лавочке и вкусно курил дешёвую сигарету. На дорогие у него никогда не хватало денег.

              - Сегодня праздник, что ли, какой? – спросил он Сергея Степановича.

              - Праздник, - ответил тот.

              - Какой?

              - День Большого Попугая.

              - А я думал - Парижской Коммуны! – обрадовался неизвестно чему Арнольд. – Тогда надо ещё за хлебом сходить. Обязательно.

              - Денег больше нету, - понял наглый намёк Сергей Степанович. – Уже поистратился.

              - Ну дык домой сходи, а я здесь, на скамейке подожду! – простодушно предложил Арнольд. – А?

              - Хорошего - понемножку, - сурово отказал Сергей Степанович. Иногда он был беспощадно крут, но, впрочем, и глубоко справедлив. – Каждому овощу – своя доза.

              Арнольд тут же обиделся и надулся. Очень уж он обидчивый! Прямо как Большой гондурасский попугай! И как он только ракеты конструировал с таким легкоранимым характером?

              Сергей Степанович вернулся  в квартиру и выглянул в окно. На балконе физкультурника стоял молодой мордастый парень и глубоко затягивался сигаретой. Наверно, тоже физкультурник, уважительно подумал Сергей Степанович. Вон морда-то какая с тушёной гречневой каши! Он прошёл в комнату и включил телевизор.

              - Ты меня любишь? – спросил в телевизоре скучным голосом Хуан Барбоса и вытер руки о своё, похожее на колесо от КАМАЗА, сомбреро.

              - Я тебя люблю, - ответила донна Хермунда и, кажется, зевнула.

              - А как ты меня любишь?

              На «фазенду», что ли, завтра съездить, подумал Сергей Степанович. Посадить там какой-нибудь поганый лук. Или щавеля нарвать. Он говорят, в виде щей хорошо помогает от сердца. Всё равно делать нечего.

              Выключив телевизор, он задёрнул штору и пошёл поспать. А что такого? Сегодня же суббота. Выходной день. Так что имеет полное право. Не книжки же ему читать, если телевизор имеется. С достопочтенными Барбосой и Хермундом.

Алексей Курганов

Про Чинганчука молодого, или Ты не гавкай, Тома! «Гавк!» (стихотворение)

Эпиграф:

«Томагавк мой, томагавк!

Ты не гавкай, Тома! «Гавк!»

( из наболевшего и настоедревшего)

Я – индейский вождь-апача,

У меня есть быстрый конь,

Также ножик  с томагавкой

И весёлая гармонь.

Я скачу по прерьям быстро,

Аж захватывает дух.

Растяну гармонь-трёхрядку –

Закричит в вигвам петух,

Побегут навстречу дети,

И моя супруга, скво,

Мне нальёт борща тарелку,

Даст коню воды ведро.

Скво моя - Тамара, Тома -

И пригожа, и влекома.

Мечет ножики шутя,

Варит белого гуся

И форель из Мичигана.

( Это озеро такой)

Та форель, как скво, румяна

(Правда, скво - без чешуёй).

Очень любит Тома гавкать

На меня и на детей,

На бизонов и мустангов.

Настоящая индей!

Продал я от белых скальпы

И подарки всем купил.

Утомился на базаре

Изо всех индейских сил.

Щас поем и завалюся

С Томой-гавкою в кровать.

Эх, ты мой любимый прерий!

Хороша Россия-мать!

Алексей Курганов


День Вована-погранца (рассказ).

         Больница, травматологическое отделение. Время около девяти часов вечера. Ужин давно съеден, процедуры давно закончены, родственники и прочие посещающие давно ушли. И дежурная медсестра тоже ушла, но совсем недавно.

         Сейчас в палате трое – Васька-токарь (ожог лица, грудной клетки и обеих предплечий. Страшон, зараза! Будучи сильно поддамши, упал в шашлычный мангал и воспламенился как газета «Искра». Бывает.), Сенька-слесарь (сложный оскольчатый перелом правой плечевой кости. Не травма, а поэзия: дома, по пьянке упал со стремянки после бурной гулянки. Зачем на стремянку полез – неизвестно. Вероятно, хотел совершить трудовой подвиг в быту.  Что ж, тоже бывает, тоже ничего удивительного.) и Иван Петрович, генерал (перелом костей левой голени. Поскользнулся на тропинке. Клянётся и божится, что был трезв как стёклышко. Ну-ну…На твоей генеральской физиономии прямо так и написано какой ты невозможный трезвенник…). Телевизор надоел, газеты и журналы прочитаны, палатные книжки, по определению одного из бывших здешних обитателей, диссидента Файзыбулыбулиева (кажется, грек. Или узбек. В общем, нерусских кровей. Одно слово – «файзы».) «больно умные». Короче, тоска тоской. Настоящий больничный быт. Хоть прямо и не травмируйся совсем.

         - О! Вован! – радостно кричит Васька (ему уже под шестьдесят, а он всё Васька. Люди уже в неполных тридцать имеют имя, отчество и фамилию и широкое заслуженное уважение, а он – всё Васька и Васька! И, главное, ему это глубоко равнодушно. Он привык быть Васькой. А ему, между прочим, уже под шестьдесят! А другим и тридцати нет! И ещё неизвестно, доживут ли до этих тридцати при современном уровне развития киллерских и прочих бытовых услуг, рассчитанных прежде всего на таких вот уважаемых!).

         -Заходи!

         В дверях стоит и смущенно улыбается «Вова из Бирюлёва» (перелом один в один как у Семёна-Сеньки, и при аналогичных обстоятельствах, но только слева. Я же говорю: бывает! И полно! А в получку вообще караул! Их легче пропить, такие получки, чем домой нести.).

Вынужденное небольшое отступление: трепачи, как известно, имеют две разновидности: наглые вруны и весёлые балаболы. Вова -  из последних. Вообще-то, он проживает в соседней палате, но там ему скучно, там его не понимают, там все ушедши в самих себя, любимых и несчастных. Поэтому он регулярно приходит сюда, к соседям. Здесь попроще, и ежесекундно и прямо вот сейчас никто помирать не собирается. А они и не против его приходов: Вовина болтовня обладает удивительно мощным анестезирующим действием. Болячки если не перестают болеть совсем, то ощутимо успокаиваются, и вообще на душе от его незамысловатых рассказов становится как-то легко, спокойно и даже сонно. Потому что большой души человек этот самый Вова! Можно прямо сказать: он – местный Кашпировский, Чумак, который алый, и Вольфганг Мессинг, лепший дружбан Сталина и Гитлера, одновременно, в одном вечно улыбающемся лице. Солнечный луч в инвалидном окошке.

         -Проходи! – вежливо и чуть ли не хором приглашают его в палату и Васька, и Семён, и Иван Петрович. – Чего ты там, в дверях, мнёшься как маньяк засватанный! (Почему маньяк? Почему засватанный? Да, «велик и могучь ты, о, русский язык…»).

         Вова делает хитрое лицо, подходит к Семеновой тумбочке и, воровато оглянувшись, выставляет на неё из под халатной полы бутылку. Опаньки! Вот это фокус-покус! Живём, мужики! Нет, это ты, Вова, очень правильно зашёл! И. главное, очень вовремя! Ты всегда так заходи! Мы всегда тебе душевно рады!

         - Ха, чудодейственное лекарство! – восторженно говорит Васька. – По какому случаю?

         - День пограничника, - скромно краснея, объясняет Вова. – Надо отметить. А в одну харю – не могу. С детства не приучен в одну-то.

         - И это справедливо! – одобряет эти его «не могу» и «харю» Семён. – Совместные пьянки, Вова, как известно, сплачивают коллектив. Это ещё Карл Маркс сказал. Вместе с Фридрихом Энгельсом. Так ты, значит, погранец?

         -Ну! – смущенно подтверждает Вова. – Советско-турецкая граница! Два года от звонка до звонка! Будьте любезны!

         - Молодец! – хвалит советско-турецкую границу Иван Петрович, доставая из своей тумбочки домашние пирожки и выкладывая их на семёнову тумбочку, выполняющую сейчас роль праздничного стола. На «столе» уже лежат яблоки, бананы и пачка печенья. – Значит, на границе тучи ходят хмуро…Ну, будем, что ли, Карацупа?

         -Хи-хи, - довольно хихикает Вова. Ему приятно сравнение с легендарным пограничником.

         Выпили, пожевали, открыв окно, закурили. Жизнь (ей, похоже, надоело показывать им свою противную, тощую, травмированную ж…) опять повернулась своим светлым ликом. Хорошо! Вкусно! Культурно! Всегда бы так жить! И главное, чтоб не было войны.

         - А я и стих про границу знаю! – торжественно заявляет Васька. Встаёт в горделивую позу, чуть откидывает назад голову. Ну, чистый Квазимода! Прям чтец Александр Блок! Декламатор, прости Господи, с обгоретыми ушами!

          - Посвящается сегодняшнему нашему имениннику! То есть, Вовану-погранцу! «А мы не пысаем (выразился он, конечно, более грубо) с Трезором на границе! Мы с ним друзья! Запысает Трезор – запысаю и я!». Аплодисментики, пожалуйста! Громче, не слышу!

         Вежливые хлопки не заставляют себя ждать. Ну, настоящий артист! Прямо Петросян Степаненкович Дубровицкий со своим вконец придуревшим и замучившим всех поголовно «АншлаНгом»!

         -Ну, давай излагай! – милостиво разрешает Васька, откланявшись. – И подробнее: где, в какой должности, в каком звании, высота над уровнем моря, количество задержаний, прочий километраж с фюзеляжем.

         - Я же говорю: Батумский погранотряд. Советско-турецкая граница. Младший сержант. С семьдесят шестого по семьдесят восьмой. От звонка до звонка. Высота высокая. Летают орлы.

         - Небось, на кухне Родину-то защищал? – насмешливо прищурился Васька. Он – известный «подкольщик».  Хлебом не корми – дай кого-нибудь задеть-ущипнуть-укусить- в чужой горшок плюнуть.

         - Когда как, - начинает в свою очередь «туманить» Вова. – Вообще-то я чуть ли не каждый день в секрете был.

         - А я думал – на «губе», - упорно «заводит» его Васька. Вот такая у него, Петросяна Ваганьковича, вредная, до невозможности ехидная натура. Он просто не может без того, чтобы в каждую крынку с молоком не это самое. Не справить малую физиологическую нужду.

         Но Вова упорно игнорирует эти его гнусные, оскорбительные для отличника боевой и политической подготовки выпады.

         -Да… - задумчиво-мечтательно говорит он. – Вот сидишь, бывало, в секрете и думаешь…

         -… о Родине, - продолжил его мысль Семён.- Которая у тебя за спиной. И которая ждёт от тебя, Вова, постоянного повышения твоей боевой и политической подготовок.

         - Я не об этом… - морщится Вова. – Это само собой. Нет, действительно, вот просто сидишь и думаешь…

         - О бабах!- тут же подсказывает Васька и подвигается к тумбочке поближе. – О них, родимых! Эх, думаешь! Ух! Был бы сейчас дома, уж прихватил бы свою Дуняшку прямо за её за самую… туту-фрутту ларсен! -  и при этом для убедительности делает руками не совсем приличные движения. А при чём тут эта самая Тутта ( или Тута – Анюта…)? А это любимая  васькина радиационная ведущая. Та, которая по радио «Маяк», и недавно родила. А что? Она, может очень хорошая! Главное, весёлая в этой своей радиостанции! Вот он, Васька, и вспоминает её, может даже и кудрявую, и к месте и не к месту. Ничего не попишешь: симпатия –  упорное чувство! Всё на свете забываешь, кроме этой самой туты и её тутовых форм!

         - Опять перебиваете… И при чём тут… - Вова смешно скукорживает свой нос. – Вот тебе, Вася, обязательно надо всё взять и обязательно всё как следует обгадить!

         - И ничего подобного! – горячо возражает несправедливо упрекнутый Василий. – Ведь ты о каких бабах-то думаешь! О наших, о русских! Которые отечественного происхождения и нашего местного произрастания! Чего ж о них не подумать? Они хорошие! Не какие-нибудь там…в намордовых повязках.

         - В чадре, - поправляет его Вова. – Это которые мусульманки.

         - Владимир, а ты нарушителей ловил? – степенно и культурно спрашивает его Иван Петрович, бесцеремонно оттесняя этого долбогрёба и балабона Ваську. Вот действительно единственный серьёзный во всей палате человек. Даже несмотря на то, что безобразно переломал все кости своей левой голени, будучи, по его горячему уверению, ни-ни. Ни в одном глазу. Как стекло в выпитой бутылке. Ни-ни. Да-да? Ну-ну. Ха-ха…

         - А как же! – горделиво произносит почти отличник боевой,  политической и всевозможных прочих специфических подготовок. – Каждый день! – и тут же спохватывается, понимая, что вот сейчас-то он уж явно «перегнул».

         -Ну, не каждый, конечно… - напускает Вова очередного тумана. – Но раз в неделю – как штык!

         - Небось, шпиёны? – этак интимно, запанибратски, словно сам он это нехорошее слово, подмигивает ему Васька. –Агенты цэрэу?

         -Может, и попадались, - соглашается Вова. – У них на морде не написано, что они это самое цэрэу. А только всё больше контрабандисты и наркоши.

         - И чего вы с ними делали?

         -По-разному. Когда задерживали, сдавали особистам. А когда назад гнали. Это уж как командование приказывало.

         - Не, ты погоди… - непонимающе уставился на него Иван Петрович и даже от такого великого волнения стакан до рта не донёс. – Как это гнали? Это что, коровы, что ли, чтобы их гнать? Это ведь преступники! Нарушители государственной границы!

         - А нам по барабану, - спокойно отвечает Вова. – Вот сидишь в секрете, видишь: ага, идут. Тут же по полевому телефону: барышня! Смольный! Товарищ командир! Докладывает младший сержант Компотов! Наблюдаю проникновение нарушителей на нашу территорию! Какие будут приказания?

         - А командир тебе: стреляй их, Вова! – совершенно бесцеремонно продолжил Васька. -  Не жалей патронов! Их у нашей Родины много! И ещё гранатами добавь, гранатами! Глуши их, паразитов, в душу мать!

         -Ну, нет, зачем… - Вова, похоже, даже несколько ошарашен такой откровенной кровожадностью своего собутыльника. – Это зачем же сразу стрелять? Если они в тебя не стреляют, то открывать огонь не имеешь права. Ещё гранаты какие-то придумал…Скажи ещё – танки с самолётами! Какая битва за Берлин… Нет, здесь всё зависит от показателей. Если показатели по задержанию у заставы слабые, то командир приказывает задержать. Если показатели нормальные, без перебора – гони их с шею!

         - Не, ты погоди… - опять заныл с этой своей «погодилкой» Иван Петрович (чего годить-то? Наливай, пока дежурный врач не застукал!) – Какие ещё к шутам показатели? Ты в родном колхозе, что ли? Бухгалтер? Бригадир полевого стана? Объясни толком!

         - Объясняю, - говорит Вова и выпивает. – Вот сейчас у нас в стране хозяйство какое?

         -Какое?

         -Вот я и спрашиваю – какое?

         - Какое… А чёрт его знает какое… Хреновое, какое! Кризис!

         - Ры-ноч-но-е! – произносит по складам Вова. – Слышали такое экономическое слово? А это значит чего?

         -Чего? – опять никак упорно не въезжает в тему этот долболобов генерал.

         - А это значит, что никто ни перед кем не отчитывается! Потому что чего?

         - Может, хватит чивокать? – начинает раздражаться Иван Петрович, подозревая, что Вова этим самым «чивоканьем» хочет выставить его перед соседями по палате этаким настоящим дремучим дураком. Что, в общем-то, недалеко от действительности.

         - Потому что нету ни перед кем никакой отчётности!

         - Ну, это уж ты, Вова, загнул, – возражает Иван Петрович (впрочем, весьма нерешительно). Чёрт его знает, а вдруг и на самом деле нет? Он сам-то уже давно на пенсии. Давно не владеет ситуацией. А кругом ведь теперь одни частники. То есть, чего хочу, то и ворочу. Но это же тогда анархия какая-то получается! Или, наоборот, окончательный и бесповоротный коммунизм?

         - А при комуняках был план! – продолжает Вова уверенно. – Учёт. Показатели. Плановые задания. Вот, например, спускают на нашу заставу из штаба разнарядку: в этом месяце мы должны задержать, скажем, тридцать человек. Ну, плюс-минус парочку. И всё. И задерживай. Выполняй задание Родины.

         - А если их нету? – тихо спрашивает Семён. Он тоже несколько прибалдевши от такой неожиданной арифметики.

         - А это мало кого гребёт, – спокойно отвечает Вова. – Потому что есть показатели, и ты обязан им соответствовать. Тебе, в конце концов, государство за это деньги плотит.

         - Не, ну интересно девки пляшуть! – подал свой возмущенный голос и притихший было Васька. – А если и на самом деле нету? Чего я их тебе, рожу, что ли, этих нарушителей?

         - Вообще-то, я подписку давал… - мнётся Вова. - Не имею права раскрывать вам эти специфические тонкости…- и опять этак картинно жеманится. Но жажда самоутверждения, в конце концов, берёт своё. Опять же очень хочется пофорсить перед этими… Ладно, не будем…

         -Я вам только намекну, а вы уж сами соображайте. Вот, например, на одной заставе, допустим, с задержаниями недобор. А на соседней – наоборот, этих чурок - выше крыши. Ну, кумекаете? Да, трудно с вами, с гражданскими. А ещё взрослые люди… И значит что? А то, что командиры застав созваниваются, берётся машина, забирает с той, где перебор, энное количество задержанных, перевозит их туда где наоборот недобор, подбивается общее сальдо-бульдо, дебит-кредит…И всё. Все довольны, все смеются, пьют коньяк и жрут шашлык!

         -Лихо! – восхищенно цокает языком Иван Петрович. Он хотя и всю жизнь в войсках, а о такой арифметике слышит впервые. Вот что значит не та специфика.

         - Ну, штукари! Вот это по-русски! Наш мужик из любой тухлой ж… выход найдёт! Хоть самой запечатанной!

         - Ну, так! – довольно, словно это он сам  такой шустрый командир заставы, отвечает Вова. – Ха! Прошу налить! За отцов-командиров!

         - Ладно, согласен, - миролюбиво говорит Васька после налития и выпития. – Недобор - это, будем считать, недоработка. Это значит, что такой вот Вовка, вместо того, чтобы бдеть, бессовестно дрыхнет в своём секретном окопе, и, таким тоже бессовестным образом, нагло пропущает через вверенный ему граничный участок всех кому не лень. С этим всё ясно. Ну а если перебор, то чем это плохо? Значит он, Вовка, наоборот бдит всех подряд и напропалую! Нажрётся в обед горохового супу -  и давай себе бдеть! И от этого его бдежа – одна только польза. Потому что тому же командиру и медаль дадут, и премию за перевыполнение. А уж он от своих щедрот и этому самому бздиловатому Вовке чего-нибудь подкинет.

         -Ага, - хмыкает Вова ехидно. - Если только трендюлей.

         - Да за что?

         - За то самое. Опять вам надо всё объяснять…Если. Допустим. Должны. Задержать. Тридцать человек. А задержали сорок, то на следующий месяц что?

         -Что? – опять «заштокал» Иван Петрович. Достал своей твердолобостью! Ну, слаб человек умом, что поделаешь! Узок мир его интересов! Страшно далёк он от народа! Одним словом - военный кругозор! Да и академию-то всего лишь одну закончил. Которая Генерального Штаба. Ну и что, что Генерального? В конце концов, не всем же быть  фельдмаршалами клаузевицами или михайлами ломоносовыми!

         - А то, что в штабе, получив этих сорок, подумают: о, ребята, как вы хорошо ловите-то! Прям как карасей в деревенском пруде! Вот в следующем месяце нам тоже столько же наловите. Нате вам разнарядочку не на тридцать, как всегда, а теперь уже на сорок нарушителей! То есть, на десять больше! Всего вам хорошего! А вот теперь отсюда вопрос: а кому это надо? Командиру? А, может, нам?

         - А-а-а! (ну, слава Богу, покос скосили! Догадался, сердешный!). Так вот в чём тут весь фокус-то!

         - А ты думал! – донельзя довольный произведённым эффектом отвечает Вова. – Бухгалтерия! Это вам не девок тра-та-тахать! Ну, давайте, что ли, за бухгалтерию!

         Выпили, закусили, закурили. Нет, и на самом деле хорошо! И разговор не только интересный, но и крайне содержательный! Это вам действительно не девок это самое! Это даже помудрёнее, чем в шахматы играть. С ихним турецким шахом и нашим российским матом.

         - Ну, ладно, Вовк. С задержанными, будем считать, разобрались, - миролюбиво предлагает Семён. – Теперь с теми, которых гнать. Как это происходит-то вообще? Ну, технически! Вылезаешь ты из своей ямы, ладошки рупором складываешь и начинаешь орать: идите отсюдова, фулюганы нехорошие! Граница на замке! А то ведь стрельну! Так, что ли?

         - Из какой ещё ямы? – не понял Вова (а, может, и понял. Да скорее всего! Паренёк-то он весьма сообразительный! На границе служил – не на продуктовом складе! Просто ему сейчас обижаться неохота. Праздник всё-таки. Его профессиональный, можно сказать, пограничный день.).

         - Или из окопа какого секретного…

         - А, это ты про секретный дозор! Да, Сёма, турок, ты и есть турок! – весело говорит Вова. – «Вылез, орёшь»… И на самом деле как в колхозе! Это нарушители, понимать надо! Они к нам не в парк идут, культуры и отдыха, пиво пить и на каруселях кататься!

         - Чего, с автоматами, что ли? – понизив голос до тревожного шёпота, спрашивает Семён.

         - Нет! - сурово поджав губы, отвечает Вова. -  С рогатками с деревянными! Говорить с тобой…

         - Ну а вы?

         - А мы тоже не на помойке найденные. Сначала, как положено, требуем сдаться.

         - А они берут и не сдаются.

         - Понятное дело, - Вова вздыхает. – Тогда – перестрелка.

         - Долго?

         - Чего?

         - Перестрелка.

         - Пока патронов хватит.

         - А если не хватит, гранатами их, Вова, гранатами! – опять начинает проявлять свой буйный нрав Васька. Слава Богу, что таких на границу служить не пускают. Уж он бы там действительно наслужил! Ни один МИД бы с Министерством обороны его трагических последствий не разгрёб! С этим его мешком гранатов!

         - Мы же одновременно вызываем тревожную группу. А пока она добирается, мы с напарником держим оборону. Или, я уже сказал, гоним нарушителей на их территорию.

         - Ага. Понятно, – кивает Семён. Он вообще-то сообразительный. Когда трезвый или, как сейчас, слегка «ужаленный», то схватывает всё буквально на лету. Он в школе – сам рассказывал – даже хорошистом был.

         -И далеко?

         -Чего?

         -Гоните.

         -Когда как… - опять начинает темнить Вова. – По-разному. Бывает километров на сто- сто пятьдесят.

         - На скока? – охает Иван Петрович. Ну, ничего себе, действительно парк культуры имени отдыха! Не парк, а одна сплошная комната смеха!  Полотораста кэмэ! Какая прогулка по Монмартру и живописным парижским окрестностям!

         - А чего вы думаете? – ничуть не смущается Вова. Он вообще-то приврал. Ну, не на сто пятьдесят, конечно нет! На сто сорок девять. С половиной. Сантиметров. Да и то такое происходит в очень исключительных случаях. Командир потом отбрёхиваться устаёт, что проникли с оружием на сопредельную территорию. Но ведь не объяснять же этим вот калекам-дундукам, что это, вообще-то, шутка такая. Пограничная!

         - Ну и? – торопит его с дальнейшим рассказом и с загоревшимися глазами Семён.

         -Чего? (это в их сегодняшнем разговоре самое часто произносимое слово. Причём у каждого. Прямо не травмированная переломами, ожогами и алкоголем палата, а какой-то любознательный клуб почевочек и почемучек.).

         - Ну, гоните вы их, гоните. И ещё гоните. И дальше. Десять, двадцать, сорок километров. И всё лесом, лесом! И без перекура. Без перекура ведь?

         -Конечно! И какой там лес? Горы! Орлы! «Белое солнце пустыни» смотрел? Вот и там также! Кругом один песок! И какой перекур? Ты же не на заводе!

         - Вот! И никаких петрухов с верещагиными! Жрать охота, пить охота, устали как собаки. А всё гоните и гоните… Правильно?

         -Ну, - уже чувствуя какой-то подвох, но ещё не понимая, в чём он конкретно заключается, осторожно соглашается Вова.

         - Вот я и говорю! – воодушевлённо напирает на него Семён. – Отмотали вы эти полторы сотни вёрст -  и что?

         - Что? (где же здесь подвох-то? В чём? Вот люди! Совсем шуток не понимают! Им не водку пить – кефир! И то обезжиренный!).

         -Да, что? – Семён уже, как говорится, «на коне». И коня этого, как говорится, уже неудержимо понесло. И на скаку его, долгогривого, просто так не остановишь!

         - Ведь возвращаться-то вам, не вот, через улицу перейти - и дома. Сто пятьдесят кэмэ! А вы уже устали вусмерть. Выбились из всех своих пограничных лошадиных сил. И чего делать?

         - Чего? – заладил, как попугай, Вова. Теперь уже он сам явно растерян и, одновременно, заинтригован.

         - Отдохнуть надо перед обратной дорожкой, правильно? А как это сделать? Да очень просто: заходите в магазин, берёте пузырь. С пузырём -  в баню. После бани – по бабам.

         - Ты чего? – непонятно, то ли обиделся, то ли удивился Вова. – Какие бабы? Там же чужая территория!

         - Ну и что? – совершенно не смутился от такого неожиданного факта Семён. – Бабы – они и есть бабы! Что наши, что чужие. Единственно, не по-нашему разговаривают. И  в этих…как их…ну, медсёстры наши ходят… в марлевых повязках…

         - В чадрах!

         - Вот я и говорю – в повязках. А чего с ними разговаривать-то? Об чём? Об мировом об положении?

         - Сам трепло! – доходит, наконец, до Вовы, что его элементарно разыгрывают. – «Бутылка, баня, бабы»…А на что? – решил он подыграть Семёну и, хитро прищурившись, трёт палец о палец. – На какие «бабки»?

         И смеётся довольно: дескать, как остроумно получилось! Всё на «бэ»!

         -«Бабки» тоже не проблема, - возражает ему Семён. Его самого, похоже, неожиданно увлекла такая захватывающая перспектива. – На крайняк автомат можно загнать. У вас же с напарником два? Два. Так что один можно спокойно двинуть.

         - Не, ну ты… -  и Вова энергично крутит пальцем у виска. - Ну конечно! Боевое оружие! Командир башку запросто открутит!

         - Можно сказать, что потерял. Или украли, пока за бутылкой ходил. А чего? Очень уважительная причина! Или ещё правдоподобнее: в бане по башке шайкой навернули, а когда очнулся  - «калаша» нету. Очень правдоподобно. А продать его можно тем же абдулам, которых вы от границы гнали. Они купят! Им ведь надо от вас на границе отстреливаться!

         - Всё! – Вова решительно встал: бутылка закончилась, время позднее, праздник отметили, пора спать, да и рука чего-то разнылась. – Слушать тебя…дурака. «Бутылка, бабы, бани, бандиты»… Одно бл…во у тебя на уме. Всё на «бэ». Какие бани с бабами? Там же государственная граница! Эсэсэсэр! Там мышь не проскочит, не то что баба! Радары кругом! На каждом шагу фотоэлементы! А ты про каких-то баб…Тьфу! Ладно, бывайте!

         - Да наврал он всё про всю эту свистопляску с отчётностью, - скептически усмехнулся Вася, укладываясь спать. – Какие то планы… Как это можно запланировать сколько будет за месяц этих самых нарушителей?

         - Может, и наврал, - задумчиво хмыкнул Семён. – А, может, и нет. Вот у нас, на заводе, то же самое. Тоже излишки продукции с участка на участок перебрасываем, чтобы план закрыть и чтобы всем премии были. Ничего неожиданного. Так что всё может быть. А тем более тогда, при старом режиме.

         - Вот тогда-то как раз и не всё, - возразил Иван Петрович. – Потому что план. Определённые рамки. Как говорится, шаг влево – шаг вправо. Прыжки на месте – попытка к бегству. Это вот сейчас-то как раз и может быть всё что угодно. Потому что никакого плана. Рыночная экономика. Да и граница – чего её охранять? Все шпионы, каким это надо, без проблем могут приехать. Без всяких нелегальных переходов. А все секретные новости из тех же газет  узнать. Или, на крайний случай, через продажных газетчиков. Так что штирлицам сейчас геройствовать совершенно не за чем. Не та историческая эпоха. И вообще, не поймут.

         Они, наконец, угомонились и уснули. В соседней палате, слюнявя подушку, мирно похрапывал Вова. Ему снилась родная застава, и он сам, в весёлом поварском колпаке и с родной и привычной поварёшкой в руке. Васька угадал: на заставе Вова, как выпускник пищевого техникума, законно занимал  должность повара, и в наряды  за те два года армейской службы ни разу не ходил. Да и зачем это ему? А не надо считать армейского кашевара какой-то несерьёзной, второстепенной фигурой! Как говорится, не потопаешь – не полопаешь! А уж чего-чего, а именно топать пограничникам в своих боевых нарядах по защите границ горячо любимой Родины приходится помногу и подолгу. Поэтому и пища у них должна быть исключительно качественной и высококалорийной, а не абы как. Дескать, руссиш сольдатен, он всё что ни дай смолотит -  а это неправильно! Вот поэтому он, Вова, и осознавал свою огромную ответственность. А что нарушителей не ловил, так для этого благородного дела и другие «кашевары» есть. С пистолетами, автоматами, пулемётами и служебно-розыскными собаками, которых Вова с детства боялся. Вот пусть эти другие кого-то там и ловят. А лично ему, Вове, привычнее было кашу варить. И вообще, каждый должен заниматься своим делом. Согласно своей полученной мирной специальности.

Алексей Курганов

 Зефирчик в шоколаде, или Барабан к Восьмому Марта (миниатюра из серии «Дедушка и его внучки»)

         - А теперь прошу внимания! - торжественно объявил дедушка и солидно откашлялся. – И отнеситесь к моим словам совершенно серьёзно. Поняли?

         - Ага, - кивнула Маша. – Отнесёмся. А как же!

         - Конечно, - подтвердила Катя. – Обязательно. Чего нам, трудно, что ли? Мы всегда!

         - Значит, вопрос: что вам подарить к Международному Женскому Дню? - спросил дедушка и тут же предупредил. – Но, конечно, чтобы в разумных пределах моих пенсионных денежных средств.

         - Мне куклу-балерину, - застенчиво сказала Маша. – Которая на цыпочках танцует в «Детском мире» за двести восемьдесят рублей в красивой такой коробочке с бантиками.

         Дедушка непонятно крякнул, но согласно кивнул и что-то записал на листочке бумаги.

         - А мне тогда без всяких пределов! – решительно заявила Катя и начала загибать пальцы. – Коробочку моего любименького зефирчика в шоколаде  за сто пятьдесят рублей. Бутылочку «Фанты», большую такую, за шестьдесят два рубля в палатке, где толстая тётя торгует. Пирожное эклер за пятнадцать рублей – два! Мороженое пломбир за десять рублей пятьдесят копеек –два! Нет, три! И барабан. Сколько стоит - не знаю. Наверное, сколько-то рублей.

         - А барабан зачем? – поинтересовался дедушка.

         - В праздник всегда громко стучат по барабану! Я в телевизоре видела! А ещё чтобы стучать, когда я утром буду просыпаться, чтобы все тоже проснулись от звука!

         - Тогда барабан исключается, - решительно возразил дедушка (Катя тут же обиженно надула щёки). – Лично у меня утром – самый сон. А что маме и бабушке будем дарить?

         - Тоже в разумных пределах? – тут же уточнила Маша. Она любила, чтобы всем было все поровну и все по справедливости.

         - В них, - кивнул дедушка.

         - А давайте тогда маме и бабушке барабаны подарим! – вдруг предложила Катя.

         - А им-то зачем? – удивился дедушка.

         - А чтоб они ими сначала восхитительно повосторгались, а потом мне их подарили! Как будто от себя, любимых, любимой мне!

         - Какая ж ты хитренькая, Катечка! – возмутилась Маша. – Прям всё тебе и тебе! Это некультурно! Тогда и мне ещё набор платьицев для куколки за пятьдесят восемь рублей в «Детском мире» и тоже в коробочке!

         - Всё, касса закрыта! – решительно подвёл черту дедушка. – Никаких барабанов! Маме и бабушке мы купим… Ладно, это потом решим. А вы бы ещё какие-нибудь праздничные рисунки им нарисовали!

         - А я знаю, знаю, знаю! – закричала Катя. – Я им деньги нарисую! Прям миллион прям рублей! Чтобы они себе чего хотите, то и купите! Мне это не жалко, пожалуйста!

         - Деньги рисовать нехорошо, - строго предупредил дедушка – Это называется - уголовное преступление. Преследуется по закону. За такие рисунки в тюрьму сажают.

         - Ну так это же ненастоящие деньги! – удивилась Катя. – Не взаправдашные! Как будто понарошку

         - Зато тюрьма не понарошку, - ответил дедушка и ехидно хмыкнул. Вот такой он невозможный человек! Даже понарошку не понимает! Наверно, поэтому и барабаны не любит, хотя во времена своей романтической молодости и последующей зрелости служил настоящим военным офицером и даже в танке стрелял в предполагаемого коварного врага!

         - Тогда я опять придумала! – сказал Катя. – Давайте барабан папе подарим!

         - Чтоб он, навосторгавшись, подарил его тебе, – закончил её тайную мысль дедушка. – Хитро придумано! Я больше слышать ничего не хочу про всякие ударные музыкальные инструменты! И потом Восьмое Марта – это не мужской праздник.

         - А чего ж тогда кое-кто в него свои любименькие алкогольные напитки пьют? – ехидно поинтересовалась Катя, многозначительно прищурив свои всё видящие глазки.

         - Всё, хватит! – решительно сказал дедушка, но всё-таки чуть-чуть покраснел. Это называется «стыдно».

         - А я маме и бабушке цветочки нарисую, - решила Маша.  – И собачков маленьких. Которые весело гавкают.

         - И я тогда тоже собачков! -  согласилась Катя. С фантазированием у неё были проблемы, зато энергичности хватало на двоих.

         Теперь обиделась Маша. Нет, ну что это действительно за безобразие, всё за ней повторять! Это прямо возмутительно, вот до чего некультурно!

         - Без обид! – все тем же решительным голосом предупредил дедушка.  Он умел очень вовремя гасить всякие начинающиеся конфликты. Его этому в офицерском училище научили в дни его всё той же романтической молодости.

          – Значит, обо всём договорились! Спасибо за внимание! Бабушка, мы идём чай пить!

         Они прошли на кухню, уселись за стол и стали пить чай с очень вкусным клубничковым вареньем. Маша кушала варенье культурно намазанным на булку, Катя черпала ложкой прямо из варенницы, потому что ей так было удобнее, больше и привычнее. Дедушка включил телевизор, который стоял на холодильнике.

         - А сейчас у нас в программе выступит мужской ансамбль из экзотического африканского племени Тумба-Юмба! – торжественно объявил дяденька в очках и почему-то кисло поморщился. – Своей восхитительной музыкой он поздравит наших уважаемых телезрительниц с наступающим Международным Женским  Днём!

         Дядечка пропал, а вместо него на экране появились здоровенные улыбающиеся негры без ничего, только в несерьёзных набедренных повязках, и тут же начали оглушительно стучать какими-то большими разукрашенными палками в огромные нарядные барабаны и чего-то так же оглушительно петь на своём загадочном африканском языке…

Алексей Курганов

Алексей Иванович. Портрет человека без шапки (миниатюра)

Алексей Курганов

Замороженный Адольф (миниатюра из серии «Пошли мы как-то в баню…»)

         И вот опять четверг, и как обычно, мы всей компанией отправились в баню. Да, четверговая баня – это святое! Это не только помывка, парилка и полоскание под душем. Это ещё и неторопливые содержательные беседы в предбаннике. Ах, эти беседы! Как они облагораживают и очищают душу! Как ненавязчиво придают  приятность мыслям и позволяют быть в курсе последних событий в стране и мире.

         - Ну? – сказал Вован, повернувшись к Пете.  – Чем живут страна и мир?

         Петя учится на менеджера и попутно подрабатывает почтальоном, поэтому считается в нашей банной компании самым информированным.

         - Гитлера нашли, - спокойно, как о чём-то совершенно обыденном сообщил Петя. – Живой-здоровый, падлюка. Только очень старенький.

         - Иди ты! – вроде бы удивился Вован (вообще, он очень ехидный тип, а поскольку дремуч, как миклухо-маклаевский папуас, то эрудированного Петю слегка недолюбливает и при каждом удобном случае его «подкалывает»).

         - И нашёл его, конечно, ты! Больше некому!

         - Вчера передачу смотрел, - не поддался на такую дешёвую провокацию Петя и с вкусным шумом отхлебнул из кружки пивка. – Там и сказали: живой-здоровый.

         - Врут! – убеждённо заключил Витька. Он охранялой работает на кладбище, поэтому в вопросах жизни и смерти разбирается профессионально.

         - Конечно, врут, - согласился другой Вова (не Вован). Вова тоже человек эрудированный. Он на фельдшера учится в нашем городском медицинском училище, поэтому к анатомии и физиологии человеческой жизни имеет непосредственное отношение.

         - А почему бы и нет? – пожал плечами Степан Васильевич. Васильич – мужик степенный, серьёзный, сейчас на пенсии, а раньше работал токарем на нашем тепловозостроительном заводе имени одного видного революционера, которого отравили товарищи по партии. Васильич знает жизнь, потому что по складу характера и образу мышления – эстетствующий философ. Он много чего знает. Даже то, чего и не надо бы.

         - Вполне возможно. Они там, в своём рейхе опыты проводили по омоложению. Может, и изобрели чего, впрыснули Адольфу, вот он и…

         - Да ну, ерунда всё это! – решительно не согласился Вован. – Если бы был живой, то его бы уже сто раз нашли!

         - Это как сказать, - опять не согласился Васильич. – Может, забился в какую-нибудь нору, операцию пластическую сделал, документы выправил на какого-нибудь Хосе или Педру – и сиди себе, покуривай.

         - У нас в деревне сосед, дядя Вася Огурцов на него похож, - непонятно почему вспомнил Вован. – Тоже с усиками и такой же паскудный. На ферме сторожем работает, общественный навоз ворует. А как вмажет – трястись начинает.

         - Зачем? – спросил Витька.

         - От злобы. И алик потому что. Хронь. Хотя всем говорит, что контужен в кровопролитных боях.

         - Гитлер не пил, - сказал Петя.  – Он вообще вегетарианец.

         - А где ж он сейчас-то живёт? – спросил Витька.

         - Да там же где и жил, - сказал Вован. – На Третьего Интернационала. Рядом с помойкой, напротив пивнушки. Старая сволочь!

         - Кто?

         - Чего «кто»?

         - Я про Гитлера спрашиваю.

         -  В Антарктиде, - ответил Петя. - Где полюс.

         Народ замолчал, осмысливая услышанное.

         - И какого…  он туда забрался? – подал голос Вован. В интонации его голоса слышалось непонятное уважение. – Там же жить нельзя!

         - Это тебе нельзя, - возразил Витька. - А ему можно. Небось, отгрохал себе какой-нибудь дворец на побережье – и пожалте бриться.

         - Ты дурак! – прорвало Вована. – Какой дворец, какое побережье? Там же одни пингвины с айсбергами! Дворец! Скажи ещё - «фазенду»!

         - С его-то деньжищами дворец где угодно можно построить, - не сдавался Витька. – И отопление провести.

         - А жрать чего? Там же ничего не растёт!

         - Консервы!

         - Какие консервы? При чём тут консервы? Не, ну ты совсем это… У них бы строк годности давно кончился! Консервы!

         - «Кончился».., - хмыкнул Петя. - Чего им там будет, в мерзлоте-то? Закопал в какой-нибудь айсберг – и откапывай, питайся. Нажрётся, на берег выйдет и сидит. Обдумывает коварные планы переустройства мира.

         - А ходить в чём? – не сдавался Вован. Сегодня он был явно в ударе.

         - Ну…, - смутился, наконец, Витька. – Небось, сварганил себе какую шубейку.

         - Какую-то хрень вы затеяли, – хмыкнул Вова. – Нашли о чём говорить! Если надо, то  и Гитлера с его пингвинами найдут… соответствующие органы.

         - Давайте по сто грамм хряпнем, чтобы он сдох побыстрей, если всё-таки живой, - предложил Витька, и был, конечно, абсолютно прав. – Или замёрз во льдах. Или его его пингвины сожрали.

         Мы согласились, разлили и потянулись друг к другу со стаканами, чтобы чокнуться, хотя какое может быть чокнутие, если стаканы пластиковые…

Алексей Курганов

Юморное бандитьё, или Не одна я в том стоге кувыркалась… (фельетон)

Я недавно один забавный сериал посмотрел. Называется – «Бандитский Петербург номер восемь. Терминал». До этого по простоте душевной я думал, что Бандитский Петербург всего один (это в котором артист Лавров картину скрал и чего ему за это было – а было ему очень кисло). Оказывается, ошибался. Оказывается, бандитья в славном городе на Неве гораздо больше. Бывает, что поделаешь. Нечему удивляться. Кругом одни… недобропорядочные, от которых того и гляди… Вот, например, яйцы подорожали до шестидесяти рублей  - кто это сделал? Понятно, что не депутаты, эти наши верные слуги нашего невообразимо наивно-доверчивого народа. Я слышал, что скоро они, эти аферисты, и до кефира доберутся… Как жить? Чего пить? Чего жрать?

            Так вот о этом самом восьмом поколении питерских бандюг. Все действующие персонажи сериала совершенно традиционны: олигахеры, бандюги, проститутки, полицаи и прочие спецслужбы. Стрельба, пальба, взрывы. Дымища! Вонища! Трупы, кишки по асфальту, мозги на заборе, куконьки на электрических проводах… Что касаемо сюжета, то он тоже оригинальностью не блещет: один олигахер, здоровенный такой лоб с открытым взором и симпатичной бородавкой на лбу, всё бизнесменничал и бизнесменничал, всё чего-то покупал и продавал, успешно спекулировал, а когда ему надоедало это увлекательно-муторное занятие, за которое при Советской власти его бы обязательно посадили и морально пригвоздили, а сегодня трепещут и рукоплещут, то ехал на аэродром, садился в своей персональный скоростной железный ероплан и выделывал на нём разнообразные фигуры высшего пилотажа. Это у него такая психологическая разгрузка была, потому что в  своём некогда честном прошлом он служил честным военным лётчиком по охране воздушных рубежей нашей горячо любимой Родины. А после того, как Родина его из армии выгнала, стал успешным бизнесменом. А куда ему было податься? Не в токаря же или слесаря! Там уметь работать надо, а он никогда ничего полезного делать не умел. Поэтому единственный путь оставался – в успешные спекулян… в смысле, бизнесмены… Да-а-а-а… Совершенно некуда честному человеку податься, кроме как в спекулян… бизнесмены, когда тебя со службы выгонят!

            Нет, он бы, бродяга такая, и дальше так же успешно бизнесменничал, но его все вокруг почему-то принялись дружно обманывать (а с другой стороны,  чего не обманывать, если он всё время в небесных высях витает, облака нюхает?). И вот он витает и летает, а его все обманывают и обманывают, а он ничего не понимает, почему все его обманывают, и от этого непонимания всё больше удивляется. Дескать, это за что же меня, такого красивого, с бородавкой на носу, эти собаки нехорошие так вот нагло-то, прямо, можно сказать, в глаза? Но никто ему в этом плане ничего конкретно не объясняет, поэтому однажды весь этот сплошной обман так ему настоя… надоедает, что он забирается в свой распрекрасный ероплан, взлетает Финишем-ясным соколом на головокружительную высоту, смотрит оттуда с тоской на далёкую землю, после чего говорит «Эх!» (дескать, какие же вы все здеся распоследние ублюдки, твари негодяйские и скоты неблагодарные!) – и ухает вниз. Душевный оказался  человек. С тонкой психической организацией своего цветущего организма. Не выдержал дальнейших моральных издевательств. А ведь мог бы жить, продолжать строить этот свой нефтяной териминал, который никому, кроме него, совершенно ни в какое место не упёрся и при этом душевно напевать: «Есть одна у лётчика мечта – высота, высота!»!

            Или другой комический персонаж – евоная сожительница. Мордёнка смазливая, мозгов – полнейший ноль, в общем, всё при всём, типичная обыкновенная профурсетка. Так эта сожительница постоянно у этого летуна денег просит, семьсот тысяч американских доллеров ( а может, даже и рублей. Ей всё равно чего. Лишь бы дал. Ей-то какая разница?). И при этом между ними происходит один и тот же забавный диалог:

            Она (ластясь к нему): милый, дай мне денюжек. Много не прошу. Всего семьсот тысяч.  

Он (для виду удивлённо): Зачем тебе стока, навеки любимая?

            Она (для виду застенчиво, словно о первой любви и первой потере невинности): Хочу духи выпускать. И называть их своим ласковым именем.

            Он (гнусно ухмыляясь): Нет, я  на это пойтить не могу! (прямо как в «Бриллиантовой руке»: «Мне надо посоветоваться с шефом! С Михал Иванычем!»)

            Она( ещё теснее ластясь и прижимаясь): Почему, милый?

            Он (решительно сбрасывая маску навеки любимого): Потому что ты дура шалавая!

            Она (тоже сбрасывая маску навеки любящей): Скотина! Сволочь! Подлец! Тварь!

            Он (уже ничего не говоря) заезжает ей кулаком в ухо, а потом так же решительно хлопает по морде. Она отлетает в угол (квартиры, машины, уборной) и продолжает скулить, правда, на десять тонов тише, совершенно справедливо опасаясь, как бы навеки любимый не продолжил её метелить. И что совершенно замечательно и примечательно – от его мощных лётчиских ударов  у неё на морде не остаётся ну совершенно никаких следов! Из чего можно смело делать два вывода: или этот бывший летун – большой специалист по мордонабивной части, или она (морда, то есть) у неё сплошь резиновая, причём резина очень высокого качества!

            Продолжим разбор полётов, то есть, сюжета. После того, как олигахер врезается в землю, эта евоная сожительница, любительница духов и халявных денег, тут же в виде переходящего красного флага переходит в пользование другому олигахеру, кстати, злостному врагу того, первого, который был простой, как вся моя жизнь и которому теперь уже ничего не надо. Там продолжается точно такая же русская народная песня про семьсот тысяч, которая описана мною выше, с обязательным финальным мордобоем. И опять на морде у этой кобылистой гражданки не остаётся ну совершенно никаких следов, что и подтверждает её резиновые устройство и происхождение.

            Есть там и ещё один совершенно юмористический персонаж с очень решительной физиономией, то ли Тать, то ли Юргенс. Я  так и не понял, это фамилия у неё такой или должность по штатному расписанию, да и вообще сразу так и не определишь какого это существо пола и возраста, и понятно единственно одно: исполняет роль верного телохранителя первого олигахера (да-да, того который всё удивлялся и , наконец, доудивлялся!), и даже не телохранителя, а скорее верной сторожевой овчарки, потому что моментально кидалась на всех и каждого, кто к этому олигахеру не только приближался на ближе чем на три метра, но даже пытался чего-то против него вякать. Она одному такому вякающему так и сказала, тыкая  в евоную нахальную морду большим чёрным пистолетом, заряженным настоящими боевыми патронами, от которых смерть: «Фильтруй базар в натуре, а то эти сто баксов истратишь себе на собственные похороны!». Не, очень сильное существо! Его прям в натуре надо боятся! Без всякой фильтрации, причём не только в кинЕ, но и  в самой что ни на есть реальной  жизни! Не дай, как говорится, Богу у такой, например, мочалку совершенно случайно в бане упереть! Она же, ни одним глазом не моргнув, тут же тебя в предбаннике повесит и даже при этом ни разу не икнёт!

            И вот таких чудаков в этом великолепном сериале полным-полно. Я  теперь распрекрасно понимаю, почему у нас в кинематографические вузы конкурс по миллион человек на одно место, а в какие-нибудь доярочно-скотоводческие - ни одного, даже со знаком «минус». Ведь что такое кино? Это, по большому счёту, дуракаваляние, за которое тебе, артисту, ещё и деньги платят. В общем, не жизнь – сказка, в отличие от суровой реальности доярок и прочих скотоводов, которые всю жизнь по эти самые…в коровьем навозе, никакого тебе почёта, никакой популярности и никаких денег. Так что очень советую этот сериал из категории «Ихние суровые нравы» посмотреть. Может, мало чего поймёте, зато поржёте от души, а здоровый смех, как известно,  продлевает жизнь, ура, товарищи телезрители!       

Алексей Курганов

«Таз уполномочен заявить...» (миниатюра из серии «Дедушка и его внучки)

         Конец июня, вечер, «фазенда». Уставший, но довольный дедушка (он сегодня очень долго окучивал картошку, потом помылся под душем, после чего все четверо – он, бабушка и Катя с Машей (Маша сразу после ужина ушла  к соседке-подружке играть в разные там куколки, которых Катя терпеть не могла) – очень хорошо поужинали ( а дедушка при этом даже выпил две бутылочки своего любименького пива, которые ему купила заботливая бабушка в награду за его самоотверженный картошечно-окучивательный труд), так вот дедушка  после ужина поудобнее устроился в своём любимом старом кресле, специально привезённом сюда, на «фазенду», из городской квартиры, а то мама уже много раз грозилась выкинуть его на помойку (кресло, конечно, а не дедушку! Дедушка ещё на «фазенде» пригодится и вообще – пока ещё живой человек!), сложил на животе свои трудовые загорелые ручки и теперь утомлённо смотрит на телевизионный экран, где выступает какая-то ярко одетая тётенька. Она широко раскрывает свой накрашенный ротик, пытаясь издать какие-то музыкальные звуки, но это ей плохо удаётся по причине полного отсутствия всяких вокальных и умственных данных, несмотря на то, что ведущий заранее объявил её восходящей «звездой» нашей эстрады ( так вот почему на нашем эстрадном небосклоне сегодня так непроходимо темно! Там слишком много таких вот восходящих безголосых и скромноумных «звёзд»!).

         - Интересно, что будут показывать после этой… - сказал дедушка и собрался было уточнить, что он имеет в виду под словом «этой», но бдительная бабушка тут же посмотрела на него так выразительно и многозначительно, что он тут же поспешил захлопнуть свой очаровательный старческий ротик.

         - Катюш, посмотри программу! – громко сказала бабушка. Он любила чёткое и понятное произношение слов.

         Катя подошла к тумбочке и демонстративно-брезгливо, двумя пальцами, взяла в руки газету.

         - Мне, что ли, читать? – спросила она, кисло поморщившись.

         - Конечно! – радостно подтвердила бабушка. – Вам же в школе сказали, чтобы на каникулах обязательно тренировались в чтении!

         Катя вздохнула. Тренировки какие-то… Отдохнуть не дадут спокойненько и по-человечески!

         - И, кстати, посмотри, сколько сейчас время! – продолжила бабушка. Не, ну уже совсем ваще! И читай, и время определяй! Она, Катя, что вам, учёный, что ли? У неё ещё даже очков нет!

         Девочка с неприязнью взглянула на циферблат.

         - Девять и двенадцать, - ответила бабушке.

         - Это значит сколько?

         - Это значит, не знаю, - честно призналась Катя.

         - Забыла? Ну, девять и двенадцать! А, Кать?

         - Двенадцать часов девять минут, - предложила свою версию та.

         - Нет! – безжалостно разрушила её иллюзии бабушка. – Давай ещё раз!

         - Девять часов двенадцать минут!

         - Ты не торопись! Ты подумай!

         - Чиво? – удивилась Катя. – Зачем? Я же в школе думаю, а сейчас каникулы!

         - Ладно, говорю последний раз: часы показывают ровно девять часов,  - сдалась бабушка, видя всю бесполезность своих дальнейших намёков. – Но только девять чего?

         - Чего? – повторила Катя. – Конечно, часов! Не минутов же!

         - Утра или вечера?

         - Катя выглянула в окно.

         - Там тучи, - сообщила она. – Не видно ничего. Вечера. Кажется.

         - Правильно! – похвалила бабушка. – Значит, в программе написана цифра не девять, а …

         - Десять! – радостно согласилась Катя.

         Бабушка вздохнула. Дедушка накрылся газетой, чтобы никто не услышал его плохо скрываемый старческий хохот.

         - Двадцать один! – окончательно сдалась бабушка. – Катя, тебе обязательно нужно тренировать свою память! Ты же ещё молоденькая девочка, а в голове совершенно ничего не задерживается! Нельзя же так! Надо тренироваться!

         - Ага, - сказала Катя. – Обязательно.

         - Значит, согласна? – всё же уточнила бабушка. Она была очень тактичным психологом  и таким же умелым педагогом. Она знала, что нужно говорить разным детям.        – Вот и молодец! Теперь прочитай, что там за фильм будет в двадцать один час!

         Катя раскрыла газету, набрала в грудь побольше воздуха и громко отчеканила:

         - Двадцать один, точка, ноль, ещё ноль, точка! Кавычки открываются ! Таз уполномочен заявить, многоточие! Кавычки закрываются! Всё!

         Дедушка ухватился за подлокотники кресла, чтобы в охватившем его хохотальном экстазе не выпасть на пол.

         - Какой таз? – растерялась бабушка.

         - Корытный, наверно! – так же громко пояснила Катя. - В котором ты  разные тряпочки стираешь!

         - Это ТАСС, а не таз! – внёс ясность дедушка. – Фильм такой про наших славных чекистов!

         - Неправильно написано! – тут же возразила Катя. – Таз пишется через букву «зэ»! У меня по русскому языку - четыре!

         Дедушка опять открыл было свой язвительный ротик, но почему-то вздохнул и легкомысленно махнул рукой. Дескать, таз так таз, ТАСС так ТАСС! Какая, в сущности, разница! Лишь бы было в чём стирать…

Мои ответы на вопросы «Круглого стола», который организовал литературный журнал «Парус» (декабрьский номер)

Тема: Роль русской литературы и литературного журнала в современной России

1.Играет ли русская литература сегодня какую-либо значимую роль в обществе?

2.Какова, на Ваш взгляд, дальнейшая судьба отечественных литературных журналов?

3.Какие литературные издания или деятели отвечают в наше время чаяниям русского человека?

4.Должна ли русская литература трансформироваться с учётом современных потребностей, или её задача — консервация ценностей и сохранение традиционных форм?

5.Изменились ли задачи, стоящие перед писателем сегодня? Если да, то в каком направлении?

Алексей КУРГАНОВ

1. Для ответа на этот вопрос надо определиться с вопросом: а что собой представляет сегодняшнее российское общество? Оно представляет собой, в первую очередь, общество материального (не духовного!) потребления. То есть, именно материальные запросы стоят на первом, определяющем месте и, то есть, налицо кризис духовности (и не в последнюю очередь — из-за отсутствия чёткой государственной идеологии).

Отсюда ответ на поставленный вопрос: нет, русская литература, как современная, так и прошлых лет, в современном российском обществе никакой значимой роли не играет. Как человек пишущий, признаю это с искренней горечью, но признать вынужден, потому что сие — очевидный и не требующий никаких дискуссий факт.

2. Думаю, что ничего более печального, а тем паче — трагичного и, тем более, смертельного уже не произойдёт. Тиражи т.н. «бумажных» журналов по сравнению с советскими временами просто смехотворны, таковыми оставаться и будут, но это, понятно, не из-за дефицита бумаги, а, в первую очередь, из-за падения читательского спроса.

И в ближайшем, и в дальнейшем будущем будет происходить укрепление начавшегося симбиоза между электронными и «бумажными» вариантами отечественных литературных журналов, что вполне понятно и совершенно логично: уже сейчас практически все «бумажники» имеют свои электронные версии, а электронные журналы, которые изначально задумывались как таковые, наоборот (обычно это случается раз в год), выпускают свои «бумажные» варианты, в которых собирают наиболее значимые, по мнению редакций, тексты. Лично я такое развитие событий приветствую, потому что, на мой взгляд, оно вполне оправданно.

3. Конечно, издания и деятели патриотической направленности. Уточняю: не оголтело патриотической, шапкозакидательской, типа «солдатушки, бравы ребятушки», а патриотическо-гуманистической, имеющей своей основополагающей целью показ русских характеров во всех их (порой — весьма нелицеприятных) проявлениях. К литературным изданиям именно такого направления отношу журналы «Русская жизнь», «Веси» (Екатеринбург), «Северная Аврора «(Петербург), «Южное сияние» (Одесса), наше коломенское литературное издание «Серебряный дождь» и, конечно, организатора сегодняшнего «Круглого стола» — журнал «Парус».

4. А вопрос «должна-не должна» не имеет под собой реальной основы, потому что выбора-то нет. Конечно, русская литература будет учитывать современные потребности, даже не так — ей придётся учитывать современные потребности, как и всякой иной литературе, иначе она превратится в некий «свод правил», этакий «кодекс примерного поведения», коими именно русская литература никогда не была, не является и, надеюсь, никогда не будет — и, как говорится, слава Богу!

5. Нет, не изменились. Писатель как был, так и остаётся отражателем жизни, но никак не её воспитателем. Воспитанием должна заниматься именно семья, а уже на вспомогательных ролях, так сказать, на «подпевках» — школа и общество, но никак не литература. Писатель должен давать повод, толчок для размышлений, а они, эти размышления, у каждого — свои, и у каждого разные. И это хорошо, это просто замечательно, потому что именно в этих разнообразии, разноплановости и противоречиях и заключается само понятие и глубинная суть человека.

Некоторые мысли о современном русском «великом и могучем»

Современными литературоведами уже давно признан тот факт, что идёт стремительное сближение русских языков литературного и разговорного. Не возьмусь судить хорошо это или плохо (хотя тоже глупость: факт не может быть плохим или хорошим, поскольку это не мнение, а именно что факт, субстанция, так сказать, не подлежащая сомнению),  и когда  и, главное, с чего это слияние началось. Здесь у каждого, кто интересуется советским и постсоветским литературными процессами  наверняка есть собственные точки отсчёта. Лично у меня их две: повесть ( извините, поэма, хотя так до сих пор и не пойму, почему Веничка определил именно такой жанр) «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева (уточняю – РУССКОГО писателя) и знаменитые «гарики» большого ЕВРЕЙСКОГО поэта Игоря Губермана. Но это так, лирическое отступление (хот и вполне уместное), а возвращаясь к  вопросу сближения «литературщины» и «разговорщины» лично для меня же в создавшейся ситуации занимателен один неожиданный аспект, который может – и обязательно возникнет! – из-за этого  слияния.

Если по артистизму и эмоциональной привлекательности русский язык проигрывает тем же итальянскому или грузинскому, то по эмоциональной    н е д о с к а з а н н о с т и,  вполне сознательной     н е з а в е р ш ё н н о с т и   фразы он несомненно  и давно находится « впереди планеты всей». Вот конкретный пример – выражение «Сейчас как врежу!» (или более эмоционально окрашенная, его нецензурная транскрипция. Недаром Шукшин именно вокруг этой фразы разыграл сцену в купе между главным героем и профессором-фольклористом, которого играл Санаев). Действительно, у русского человека эта фраза не вызовет никаких вопросов – иностранец же не поймёт её совершенно, потому что по своей природе он совершенно реалистичен (помните известное изречение Сергея Довлатова: «Американец – человек реалистичный. Разводится – бежит к юристу, а не к Толику водку жрать». Но это так, к слову.) И действительно: «сейчас как врежу!» - а как это «как»? Что означает в здешнем конкретном контексте это междометие «как»? Нет ответа. Можно ещё более запутать вопрос, вплоть до абсурдности: «сейчас как охерачу!» - и опять россиянину будет всё ясно и понятно, а иностранец запросто съедет у с ума (вот ещё одна идиома – «съедет с ума»): «хер» это, как известно, одна из букв старославянской азбуки (аз, буки, веди и так далее). В таком случае, что же получается? «Сейчас как оазбучу (можно, хотя и с натяжкой, допустить - обукварю)?». Оазбучу что, оазбучу как, оазбучу зачем, а ещё лучше – накой? Да, тысячу раз прав был сатирик Александр Иванов - «велик могучим русский языка!».

Алексей Курганов

 Олимпийские - незатейливые, или В городе Сочи – нас не догонишь! (миниатюры)

 Болт бежит? Все бегут!

Февральский вечер. Муж и жена сидят перед телевизором, смотрят сочинскую Олимпиаду. Муж смотрит с интересом, жена – за компанию, потому что ей все эти спортивные страсти глубоко по барабану. Хотя одну фамилию и даже имя она всё-таки знает.

         Жена: Вась, а Болт бежит?

          Муж: Какой Болт?

         Жена: Откуда я знаю какой… Уолт!

         Муж (снисходительно усмехаясь): Темнота ты дремучая! «Здравствуй, Кланя, Новый год!». Болт летом бегает, на сто метров. Летний, тоись, атлет. Чего ему сейчас там, в снегу, делать? А Уолт это Дисней. Который Микки Маус.

         Жена (поняла свою оплошность, но сразу, вот так запросто, сдаваться не собирается. Характер такой.): Ну и что, что атлет? Чего он, приехать, что ль, не может? У него денег, небось, куры не клюют! Взял и приехал! Делов-то!

         Муж (кисло морщась): Кто про что, а вшивый всё про дуст… При чём тут деньги? Хотя может, и приехал. Просто так. Посмотреть. Чего не приехать, если в кошельке шевелится?

         Жена (явно приободрённым голосом): А я об чём? Его ж никто там бегать не заставляет! Чё там, бегать, что ль, некому… Да, Вась! Чего тебе не сказала-то! У Ряшкиных Лидка замуж выходит!

         Муж (не отрываясь от телевизора): Какая Лизка?

         Жена (всё так же восторженно): Да Ряшкина же! Лизка! Ну, ты чего? Лизку, что ль, не знаешь? Высоченная такая. С бородавкой! У ей ещё спереди зуб кривой!

         Муж (не отрываясь от телевизора): Я к ей в рот не залазил… Это которая в кондитерском работает?

         Жена (обрадовано): Ну! Вспомнил?

         Муж: Вспомнил. Так он ж вроде замужем.

         Жена ( с лёгкой досадой): Замужем Шурка. А Лизка – холостая. Да не об этом я сказать-то! Знаешь, за кого выходит? За негра! Настоящего!

         Муж  (ехидно ухмыльнувшись): За Уолта?

         Жена: За кого?

          Муж: За Болта. Который Уолт. Ты мне телевизор дашь сегодня посмотреть?

         Жена (моментально обидевшись): Да смотри жалко, что ли! Поговорить, и то не с кем! Всё смотри и смотрит… чего там не видел… лучше бы ведро вынес… И в магазин сбегай. А, Вась!

         Муж: Чего?

         Жена: В магазин, говорю, сбегай! А я пока картошку разогрею!

         Муж (понимается из кресла, потому что передача кончилась): «Сбегай»… Нашла Болта… Давай по быстрому. А то сейчас бобслей будет через пятнадцать минут.

         Жена: Кто?

         Муж: Болт на санках! Какая тебе разница? Чего  брать?

         Жена( обидевшись): Луку пару головок. Селёдку. Буханку. Вроде всё… Да, соли пачку! (грозит пальцем) И смотри мне!

         Муж: Раз нельзя, тогда пивка.

         Жена: Только пивка!

         Муж: Две.

         Жена: До получки ещё неделя. Одной хватит.

         Муж: Тогда двухлитровую.

         Жена (ехидно): Со стокова пива будешь сцать криво.

         Муж: Не бэ! Мимо толчка не промажу! Болты не мажут! Болты скрипят!

         Жена (меня ехидный тон на решительный): Я тебе сказала!

         Муж надевает ботинки, берёт сумку и выходит из квартиры. Жена идёт на кухню, включает газ, ставит на огонь сковороду с картошкой. За окном совсем темно. Февраль. Вечер. А Болт всё бежит и бежит. Куда бежит? Зачем? Накой… За селёдкой, «накой»…

Всё на «ха»

Телефонный разговор:

         - , Алё, Серёга! Смотришь? Наши – молодцы! Восемь – пять! Первое место!

         - Какое первое? Проиграли три-два! Ты чего смотришь-то?

         - Как чего? Олимпиаду! Чего ты сказал?

         - По словам: наши – проиграли – американцам – три-два.

         - Какие американцы? Гондурас! Выиграли восемь-пять!

         - Нет, ты какую-то не ту Олимпиаду смотришь.

         - А их много, что ли?

         - Вроде одна. В сочах.

         - Ну и я, которая в сочах! Восемь-пять! Ты чего, Серёг? Чего молчишь-то?

         - А ты какой вид смотришь?

         - А х… его знает. Кажется, на «хэ».

         - Ну, правильно! Хоккей! Три-два. Наши проиграли.

         - Какой хоккей! Я же говорю: на «хэ»! Хёрлинг! Восемь-пять! Гондурас – в жо … Ну, ты понял!

         - Да! Тяжёлый ты случай. Клиника. Всё на «хэ». Ты не помнишь, до скока сейчас в магазине дают?

         - До восьми. А у тебя чего? Всё, что ли? Ну, ты проглот!

         - Не рассчитал. Значит, до восьми? Ещё полчаса… Ладно, побегу. Должен успеть, а то в пол-девятого бобслей начнётся. Чего ж я, как дурак какой, буду бобслей трезвым смотреть?

Специалисты

Февральский вечер. Двое сидят перед телевизором, смотрят сочинскую Олимпиаду. На столе – бутылки с пивом и тарелка с копчёной скумбрией. Сразу видно:  настоящие  спортсмены.

         Один: А  хоккей-то сегодня будет?

         Другой (убеждённо): Конечно, будет! Видишь, дефьки лёд моют. Готовят поле к матчу.

         Первый (недоумённо): Чего моют? Какие дефьки?

         Второй (кивая на экран): Так вот же! Швабрами!

         Первый (гогочет): Не, Васьк, ну ты дурак! Какой же ты дурак, Васьк!  Вася-дурачок! Дубина стоеросовая! Простофиля недоделанный!  (чувствуется, что обзывания доставляют ему удовольствие. Они поднимают его в собственных глазах.).

- Это же спорт такой! Называется херлинг. Или шопинг… В общем, хрен его знает, но это у них не швабры, а клюшки такие. И дефьки эти не уборщицы, а спортсменки.

         Второй (недоверчиво): Спортсменки? Со швабрами?

         Первый: Да какие швабры? Это я так назвал – швабры! А на самом деле никакие не швабры, а такие ихние специальные клюшки!

         Первый: Чтобы лёд мыть?

         Второй: Чтобы на лёде играть. В этот самый шопинг.

         Второй: А шайба где?

         Первый: А шайба вот, между ними!

         Первый: Между какими?

         Второй: Между дефькими!

         Второй (удивлённо): Такая здоровенная?

         Первый: Такая здоровенная.

         Второй: Ну и…?

         Первый: Чего «и»?

         Второй: Смысл-то какой в этом ихнем хоккее? Где ворота? Куда забивать?

         Первый: А смысл, чтобы перед этой швабро.., тьфу, чёрт, шайбой лёд тереть  этими самыми швабрами, чтобы эта шайба быстрее катилась.

         Второй: Куда?

         Первый (уже раздражаясь): Ловить верблюдА! Чего ты ко мне приканителился со своей шайбой? Я откуда знаю куда? Вперёд, на Бухару, патронов не жалеть!

         Второй: А где ворота-то?

         Первый (уже орёт): Какие на х … ворота, дубина? Где ты их здесь видишь, эти ворота? Какой же ты всё-таки дурак, Васьк! Настоящий остолоп! А ещё в школе «четыре» было по физкультуре!

         Второй (тоже обижаясь): А чего ты сразу орать-то? Если знаешь - объясни, а не сразу орать!

         Первый: Как тебе можно чего объяснять, если тебе невозможно? Чего ты узнать-то хотишь?

         Второй: Всё! Где ворота, где шайба, где клюшки, где дефьки! Хотя  дефьки – вот они. Куда они денутся, эти дефьки… Они никуда никогда не деваются… Они мне уже во где со своими беременностями, эти дефьки…

Первый (язвительно): А ты всегда  только девок и видишь. Ума-то нету!

         Второй: Да пошёл ты…!

         Вспыхнувшую было ссору прерывает окончание матча и появление спортивного комментатора, который объявляет, что сейчас будут транслироваться соревнования по бобслею.

         Второй поворачивает голову к первому, выжидательно смотрит на него.

         Первый: Это на санках.       

Второй: Бабы?

Первый: Почему бабы?

Второй (кивая на телевизор): Сказали жа - бабслей…

Былое и думы

- У меня один знакомый есть, Иван Сидорыч Матрасов. Серьёзный мужчина, весовщиком работает на мукомольном складе, в свободное время поёт хором в нашем Дворце Культуры. Так вот Иван Сидорович всё время думает. Всё время! День, ночь, снег, жара, сытый –голодный, выпимши – не выпимши… Всё думает и думает, думает и думает! У него, бывает, уже мозги закипать начинают, уже волосья из лысины начинают снова вылезать, а он всё думает, никак остановиться не может! Вот ведь напасть-то! Гаже водки!

- А о чём думает-то?

- Да обо всём! Вот, например, печально известного бизнесмена из тюрьмы освободили после десятилетнего пребывания. Иван Сидорыч как только узнал, то сразу лоб наморщил, губёнки выпятил, глазёнки закатил… Сразу понятно: ушёл в процесс - отчего его освободили, да почему, накой и с какого хе… боку? Я ему говорю: Иван Сидорыч, друг любезный, товарищ ты мой сахерный! Нах… зачем он тебе сдался, этот освобождённый бизнесмен? Он-то, в отличие от тебя, ни о чём, кроме денег, не думает – и правильно делает, потому что берегёть себя, любимого! Вот и ты тоже избери себе какое-нибудь спокойное и совершенно чтоб безвредное для мозга  и волосьев думательное направление и чеши только по нему, никуда не сворачивая! А думать обо всём на свете – это же запросто в психиатрический дом можно угодить! Мозги могут не выдержать такого дикого в своей постоянности напряжения!

- А он чего?

- Да ничего! Сгорбился, рукой так огорчённо махнул, дескать, чего ж теперь поделаешь, если таким вот мозговым уродом я в жизни уродился! Видать, судьба моя такая горемычная и совершенно беспросветно задриапнная…

- Да, дела… И давно он так?

- Чего?

- Ну… думает-то!

- Да уж лет пятнадцать… как жена от него к парикмахеру ушла, так он и погрузился в эти самые раздумья…

- А чего ушла-то?

- Злоупотреблял категорически. В подпитии становился буен. Чуть чего – сразу в глаз. Вот она и…

- Какая интересная жизнь! Выпивает – плохо, думает – тоже ничего хорошего. Как жить?

Лифчик для инфаркта ( в общем-то, грустный рассказ)


У одной моей знакомой, некоей Клани, появилась, наконец, личная интимная жизнь с одним гражданином средних лет и средней же внешности. Кланя продавщицей работает в привокзальном магазине, в хлебобулочном отделе, и познакомились они потому, что мужик этот у неё постоянно булки покупал. Вот, значит, ходит он и ходит, булки покупает и даже при этом даже так недовольно хмурится, хотя ничего и не говорит и  никаких претензий по качеству их сомнительной свежести не высказывает. Вообще, вопрос: куда ему столько булков? Это прямо удивительное терпение нужно иметь, чтобы столько их регулярно сжирать!

         Вот Кланя первой и не вытерпела. Ну, чего, говорит, опять тебе, что ли, булку дать?

         - Ага, - ответил гражданин и впервые почему-то сконфузился (может, оттого что она первой заговорила). - Вот эту. За тринадцать рублей.

         - И как ты их, дядя, только жрёшь? – фыркнула Кланя. – Я прямо удивляюсь на твой неразборчивый аппетит! От таких булков можно запросто язву заработать. Или нервное заболевание.

         - А я не себе беру, – вдруг смущенно улыбнулся гражданин, и от этого застенчивого смущения и этой смущённой улыбки стал удивительно похож на  князя Гвидона из кинофильма «Сказка о царе Салтане», когда он с навеки любимой мамой по морю в бочке катался.

         -  Это я собаке. Я ей в миску эту булку топором порублю и молоком залью, чтобы размякла - вот она и чавкает. Она же всё равно уже без зубов по причине старости. Ей всё равно, какую гадость кушать.

         Вот так и познакомились. Мужик (его, оказывается, Вадей звать, Вадимом Никодымычем, тридцать восемь лет, не женат и не был, однокомнатная на Пионерской, двадцать тысяч – оклад, участок – шесть соток с летним домиком, машина «Жигули»-«копейка», водку почти не пьёт, зато курит «Яву» с фильтром по восемь рублей - пачка) оказался на удивление очень положительным человеком. Опять же нормировщиком работает на карандашной фабрике, а не каким-нибудь бандитом с большой дороги, которому только подмигни – потом слёз не оберёшься.

         Окончательно сблизились уже у него на «фазенде». И таким этот Вадя неугомонным оказался – прямо мечта любой порядочной женщины! Угомонились уже под утро, и Кланя от непривычки только к обеду в себя пришла. Вот ведь, подумала, довольно потягиваясь в кровати, какой чёрт попался, хотя с виду совсем и не скажешь. Даже специально надетый французский лифчик китайского производства разорвал от страсти. Нет, этого самого Вадю надо решительно и бесповоротно брать за хобот, пока какая-нибудь другая булочница нахально не увела!

         И всё шло нормально (да какое там нормально? Восхитительно!) -  и сама же Кланя всё дело чуть не погубила! Показалось ей, видишь ли, что грудЯ у ней маловаты. С чего это ей такая глупая мысль в голову пришла – совершенно непонятно! Всё же ведь прекрасно развивалось, и Вадя к ейным грудям никаких претензий не предъявлял! А вот нет, вбила себе с голову: недостаточного они размера – и  всё тут! Эх, прямо зла на эту глупую Кланьку не хватает! А ещё булками торгует!

         Но ведь давно известно: если женщине чего в голову въедет – всё! Хоть умрёт, но по-своему сделает! Вот она  и пошла а  в узко специализированный магазин, и купила себе специальный лифчик со специально надувающимися чашечками. Домой пришла, померила – ух, здорово! Пятый, а то и шестой размер! Раздувается прилагающимся к грудям насосиком буквально за полминуты! Ну, теперь Вадя окончательно ошалеет от такой неземной радости!

         И, действительно, сначала всё шло точно по плану. Когда после ужина и совместного телевизора подошло время для очередного совместного сближения, наша Кланя, загадочно улыбаясь, прошептала на ухо своему любимому нормировщику:

         - Вадик, а я тебе сегодня приготовила пикантный сюрприз… - и  перед тем как окончательно завалиться на ложе любви, она, всё так же загадочно улыбаясь, спряталась за ширму, достала насосик, подсоединила и накачала. Но вот досада: увлекшись этим делом, слегка переборщила. И только она собралась их слегка сдуть, но тут Вадик в койке до того громко и сладострастно застонал, что Кланя плюнула на процесс запланированного сдувания, решила: и так сойдёт -  и выпорхнула из-за  занавески во всей своей ошеломляющей, совершенно несдутой красе. Увидев подругу в таком ошеломляющем бюсте, Вадик натурально лишился речи.

         - Любимая Кланя! – прошептал он пересохшими от впечатления увиденного губами. – Я даже и представить себе не мог…

         И сначала робко, а потом всё крепче и крепче начал хватать её за надутую часть её грудного организма.

         - Вадик, осторож.. – только и успела начать предупреждать Кланя, как раздался оглушительный хлопок! Это лифчик не выдержал таких яростных вадиковых стискиваний и оглушительно взорвался прямо в его сладострастных объятиях. Нормировщик, оглушённый и ошеломлённый взрывом, моментально побледнел, схватился за сердце и свалился в глубоком обмороке. 

         - Что с тобой, любимый? – забеспокоилась Кланя, тряся над личиком возлюбленного остатками взорвавшихся грудей. Вадик приоткрыл один глаз, увидел прямо перед собой ошмётки телесного цвета, подумал что-то совершенно уж ужасающе-непоправимое, дёрнулся как умирающая скаковая лошадь и  прохрипел «умира…». Прямо настоящая трагедия в духе Шекспира! Эх, Кланя! Тебе не булками – динамитом торговать!

         Из больницы Вадик выписался через три недели. Кланя встречала его у главного входа на специально нанятом такси.

         - Вадик, я тебе торжественно обещаю, что больше никаких подобных сюрпризов делать не буду, - грустно заявила она и посмотрела суженому в его скорбные глазки.

         - Хорошо, любимая, - слабо улыбнулся чересчур впечатлительный Вадик. – Надо было всё-таки предупредить, тогда бы и не было у меня никакого обширного трансмурального инфаркта, из-за которого я целую неделю находился в реанимационном отделении в состоянии между небом и землёй.

         После чего они горько расплакались на плечах друг у друга и отбыли домой, где Кланя заранее приготовила праздничный обед с борщом, селёдкой «под шубой» и, конечно, поллитрой. И все пошло по-прежнему, всё опять стало тихо-мирно-благородно, если не считать того, что Кланя не поленилась-таки сходить в тот сексуальный шоп и хлопнуть ту продавщицу по её ничего не подозревающей физиономии. Та в ответ не растерялась, врезала ей правым боковым, и таким образом восстановила потерянное было равновесие. Впрочем, это уже совершенно другая история…

Алексей Курганов

ТРАГЕДИЯ В СТИЛЕ РЕТРО, или И БЕЗДНА ЕЯ ПОГЛОТИЛА НАВЕКИ...

(элегическая поэма о буре неземных страстей и горьком разочаровании напоследок, навсегда и накой. Исполняется прерывающимся от волнения и обречения голосом. Сопровождается яростной игрой на всех музыкальных инструментах, особенно на деревянных, а также скорбном барабане)

Эпиграф:

- Полуистлевшая, она лежала у дороги… -

( Бодлер)

Графиня сидела в скамейке у пруда,

Вздыхала без стонов и слов.

Красавца младого она поджидала,

Гусара с фамильей Уёв.

Ну, где ж тя, красавец, на лошади носит

И где ты чего позабыл?

А может, резвишься, скотина такая,

Средь разных весёлых кобыл?

Пред ними сверкаешь своими .удями,

Поганый собак-ловелас!

Графиня платочком глазок промокнула

( Чивой-то попало ей в глаз).

Тут шорох раздался в кустах у беседки,

Почудится звон эполетов.

Но вместо гусара на улицу вылез

Денщик его, Васька Коклетов.

Уёв передал вам, гражданка графиня,

Промолвил ей Васьк напрямую,

Что с вами уже не желает сношений,

Продолживать жизнь половую.

Что бабу себе присмотрел он другую,

Моложе, красивей, богаче.

И папа у ей – настоящий фельдмаршал,

И мама – богатая кляча!

У вас же совсем никакого богатства,

Лишь только графиньево званье.

Короче, послал он вас, барышня, на хрен –

И нету козлу оправданья.

И Васька, мерзавец, закончив посланье,

Как будто назад провалился,

Оставив графиню в тоске и печали.

Такой вот трендец приключился!

Чего ж теперь делать, подумала дева,

Живот свой рукою огладив.

Десятый уж месяц как я в положеньи..

Всё! Хватит! Завязывать надо!

Взошла из беседки на берег прудОвый –

И каркнули мерзко вороны.

Свалилася в воду, зажмурив глазёнки,

Сверкнули на ей панталоны.

И горько рыдали графиньевы слуги,

По барыне глупой тоскуя.

Её закопали всё там же, у прУда,

Как будто собаку какуя.

Резюме:

Не верьте вы, девки, гусарам смазливым,

Они соблазнят и забудут.

Живите с такими, как Васька Коклетов,

Они вами верными будут! 

МАТ под ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ ЗАПРЕТОМ?, или КАК ВАС ТЕПЕРЬ ОБЗЫВАТЬ?

( актуальное интервью)

( опубликовано в еженедельной газете юго-востока Подмосковья «Грань» № 27 (1205) от 08 июля 2014 года)

С первого июля вступил в силу федеральный закон, запрещающий использовать матерные слова в театре, кино, литературе и СМИ. Закон, как этого и следовало ожидать, вызвал в обществе, прежде всего среди деятелей культуры, очень неоднозначную реакцию. Мы тоже решили обсудить эту очень болезненную тему, и  поэтому наш внештатный корреспондент, культуролог Сергей Коновалов беседует с коломенским литератором Алексеем Кургановым.

         - Алексей Николаевич, знаю вас, как литератора, скажем так, не чуждого острому словцу. Поэтому понимаю, что ваше отношение к вышеназванному запрету однозначно отрицательное. Отсюда вопрос: а, собственно, почему вы так к этому запрету относитесь? Исключительно из личных творческих мотивов или здесь есть что-то ещё?

         Курганов: Вы угадали. Да, я отношусь именно так потому, что всегда с большим недоверием относился к разного рода запретам, выходящим за рамки действующего уголовного законодательства. Причин такого недоверия много но, пожалуй, главная из них – такие запреты просто-напросто НЕ РАБОТАЮТ. Конкретных примеров – великое множество, я даже не собираюсь их здесь приводить, потому что каждый из читателей газеты видит и слышит их практически ежедневно.

         - Я понял вас: имеете в виду запрет на курение в общественных местах и там же употребление пива и спиртного. Поэтому предлагаю ограничить сегодняшний разговор рамками именно литературы.

         - А для литературы тема мата совершенно неактуальна. В каких сегодняшних текстах вы видели его открытое использование? Если он есть, то только в виде отточий. Кроме того, существует множество , скажем так, обходных путей. Конкретный пример: если я напишу «… твою мать!», то любой читатель без всякого труда догадается, какое действие я имею в виду. Но ведь мата в этой фразе нет! Значит, она, что говорится, неподсудна. Другой пример: название буквы старорусского алфавита – хер – крест. Фраза из Гоголя: « На сие письмо хер наложил». В переводе на современный русский язык: письмо перечеркнул. Разве можно запретить это слово? Это же будет просто нелепо!
         Другой аспект: использование мата в русской литературной классике.  Что далеко ходить – наша неугасимая светочь Александр Сергеевич Пушкин и сам был не чужд в своих сочинениях пустить «забористое»словцо, и, например, очень ценил стихи Баркова, который, как известно, писал преимущественно матерными словами. Кстати, Пушкин даже написал поэму «Тень Баркова» с использованием соответствующей лексики. А примеры Лермонтова, Солженицына, Бродского и многих, многих прочих – с ними что делать? Больше не издавать? Вы это можете себе представить? Я – нет.

         - То есть, вы решительный противник запрета на мат.

- Если огульно, то да. Я реально смотрю на положение вещей. Считаю, что запрет должен распространяться только на СМИ и на публичные выступления. Аудиовизуальная продукция, фонограммы, любые виды носителей с ненормативной лексикой должны быть снабжены специальной упаковкой с текстом: «содержит нецензурную брань». То есть, предупредить потенциального читатели или зрителя, что в данное конкретное произведение содержит матерную лексику. Это будет вполне достаточно, потому что, повторяю, в обыденной, разговорной речи этот запрет действовать не будет. В других случаях вместо матерных слов будут использовать эвфемизмы. Но это не то же самое, что матерные слова. Эвфемизм не может передать всю силу мата, потому что он по эмоциональной и выразительным способностям даже сравниться не может с оригиналом.

- Вы, Алексей Николаевич, нарисовали достаточно безрадостную картину. То есть, как матерились у нас на улицах – так матерится и будут.

- Ни один здравомыслящий человек в этом и не сомневается. Да, это достаточно грустно, но давайте же смотреть на жизнь не через розовые очки и не через благие пожелания, которыми, как известно, вымощена дорога в ад. Никита Михалков сказал, что в каждом человеке должен присутствовать внутренний цензор, который и будет определять, ЧТО можно сказать и  написать и ГДЕ это можно сделать. Очень правильные, очень точные и очень логичные слова! Именно внутренний цензор, внутренний «запретитель» или , наоборот, «разрешитель», а не какие-то сторонние дядя или тётя, которых ты и знать не знаешь и, главное, знать не хочешь! Вот, по-моему, единственный действенный путь для если не разрешения, то хотя бы понимания сложившейся ситуации.

- Спасибо, Алексей Николаевич, за интересную беседу. С вашим мнением, как всегда, можно соглашаться, можно не соглашаться, но оно в любом случае весьма интересно и наводит на размышления. Творческих вам успехов!

Беседовал Сергей Коновалов

Опрос фонда «Общественное мнение» (ФОМ) показал, что россияне крайне негативно относятся к рекламе на телевидении — только 16% опрошенных смотрят рекламные ролики со звуком. 42% переключаются на другой канал, 28% отвлекаются от телевизора на другие дела, 6% во время рекламной паузы выключают звук и 2% — выключают телевизор.

Лично я эту рекламу смотрю с удовольствием. Особенно мне нравится некий откровенно пройдошистого вида, прилизанный хлыщ, который втюхивает каким-то здоровенным бабам какой-то поганенький стиральный порошок. «А вы ещё нашей гадостью своё поганое бельишко не стираете7 Тогда мы идём к вам!» - говорит он так убеждённо, как будто я его жду-не дождуся и уже из холодильника бутылку достал, его, ненаглядного ожидаючи, и тарелку щей ему нОлил. «Идёт он…». Ну, иди, иди! Ужо встречу пряникими медовыми! Так обожрёсси – икать устанешь, хлыш носастый!

         Вообще, наше ТВ к рекламе разнообразных банно-прачечных принадлежностей питает необъяснимую слабость . ( Сами, что ли, не моются-не стираются? Ведь как говорится в старинной народной мудрости, у кого чего болит – тот о том и рекламирует!) Вот, например, в другой рекламе, которая мыло рекламирует, молодые девки своими потными подмышками хвастаются. Это они так мужиков завлекают, своим подмышечным изумительно-удушливым ароматом. Дуры шалавые, свиристелки бесполезные! Рази этим настоящего мужика завлечёшь? Ты ему улыбнись задорно, ущипни призывно, сиськой перед его ошалевшей мордой с намёком помахай! В глазки его поросячии загляни: дескать, ну, как ты, дядя? Не сомлел ещё от ужасного увиденного? Или уже готов завалиться в глубокий обморок в заранее приготовленную постелию?! Само собой – бутылку на стол поставь, закусочки поруби, какой-нибудь селёдки с тёртым хреном. А то подумаешь – подмышки! У нас и у самих подмышки имеются. Свои собственные, персональные! Их хоть обнюхайся весь до желудочных спазмов – и без всякой рекламы, и без всякого мыла!

         И таких реклам по нашему славному ТВ – хоть уешси, хоть упейси, хоть, скажем помягче, обтошнисси!

         Вообще, я в последнее время заметил, что наши телевизионные рекламщики чрезвычайно озабочены проблемой вонючести. Вот  ещё один конкретный пример: некая «красотка мери» предлагает вам  различные ароматы, запечатанные в симпатичных флакончиках. Вставляешь этот флакончик в специальную коробочку, нажимаешь на соответствующую пипочку – и, как говориться, будьте любезны? Хочите  насладиться ароматом сибирской тайги? Пожалуйста! Амазонских джунглей? Сей момент! Привокзальной уборной? Нет вопросов! Я знакомого доктора спросил: какое влияние на цветущий организьм оказывают эти искусственные ароматы? Он ручонками замахал, бородёнкою затряс! Ни в коем, говорит, случае! У нас сейчас и так аллергенов в повседневной жизни полным-полно, так вы ещё и эти хотите приобрести! А как же, спрашиваю, эта кобыла, которая предлагает? Так ей же заплатили, услышал я совершенно логичный ответ. За деньги она чего хошь вам предложит!

А в последнее время наше славное телевидение озаботилось нашей зрительской нравственностью. Перед каждым фильмом или передачей, где кто-нибудь курит, появляется заботливая вывеска « Предуплеждаем вас: эта передача содержит сцены табакокурения». Вы теперь видите, какие у нас заботливые телевизионщики! Почему бы им не пойтить дальше и не вывешивать другие предупредительные вывески? Например, «Эта передача содержит в себе сцены весёлого выпивона». Или «В этой передаче одному из героев евоные заботливые товарищи выдавливают чирей на, скажем так, интимном месте.». Или «А в этом фильме соседка соседку собакой нехорошей обозвала, а та её за это по морде хлопнула». Ну, и так далее, и тому подобное… Это с тем намёком, что уберите от экранов ваших детишек! Они могут неправильно понять! Так что сегодняшние телевизионщики это прямо-таки кладезь добродетели! Внимайте им, люди! И не бойтеся их никогда! Просто опасайтесь!