Алексей Игоревич Колокольцев лично встречал гостей в гардеробной ресторана «Магнолия». Одетый в новый, слегка великоватый костюм, он широко улыбался входящим людям, всем своим видом излучая радость. - Проходите, рад! Очень рад! Какие люди! Оч-чень рад! Ко-го-о-о я ви-жу-у-у! Татьяна Ивановна, позвольте ручку… Рад-рад-рад… Он то и дело поправлял непривычную бабочку малинового цвета, всё время норовившую съехать набок, и подёргивал плечами, возвращая на надлежащее место сиреневый пиджак. Улыбчивый, под стать Колокольцеву, гардеробщик галантно помогал дамам и господам раздеться, а потом бегом приносил номерок, время от времени вытирая взопревший лоб. У входных дверей со скучающим видом переминались с ноги на ногу два молодца в одинаковых костюмах и время от времени лениво указывали посторонним посетителям на табличку, приклеенную скотчем к стеклу. На табличке значилось, что ресторан закрыт на спецобслуживание. Поглядывая украдкой в большое зеркало, Колокольцев видел себя там пребывающим на пике славы молодым мужчиной, полным надежд и творческих планов. Именно такими чувствами лучились его не слишком выразительные в повседневной жизни глаза. Вообще-то, Алексей Игоревич был предпринимателем, одним из многих в небольшом городке, хотя и довольно успешным. В далёкие девяностые он сначала помогал отчиму, торговавшему на местном рынке разной металлической мелочью, а затем сменил его за прилавком. Дело понемногу расширялось, и со временем молодой бизнесмен прикупил пару квартир на первом этаже в самом центре города, открыв там свой первый магазин. Шли годы, и дело продолжало расширяться. В престижном микрорайоне Колокольцев построил еще одну, на этот раз гораздо более масштабную, торговую точку. Но корни нынешнего бенефиса пребывали совсем в другой сфере и в гораздо более ранних временах. Учась в классе седьмом или восьмом, Лёша Колокольцев сочинил стишок про зиму. Учительница литературы поручила тогда всем написать для новогоднего конкурса сочинение или, если кто сможет, стих на зимнюю тему. Лёше показалось, что рифмовку придумать намного проще, чем сочинять две обязательные страницы, и он, немного помучившись, написал складные строчки про морозы, розы и мимозы. Стихов на школьном конкурсе было мало, поэтому Лёше вручили грамоту лауреата, а районная газета упомянула школьного стихотворца в новогоднем номере, правда без стихов. И всё-таки это был момент славы. Пережив сладкие минуты известности, Алексей Колокольцев придумал себе псевдоним «Сигизмунд Казимиров» и стал писать часто и много. Он посылал свои стихи и даже две поэмы в разные газеты и журналы, но их упорно не хотели печатать. Иногда ему отвечали советом больше читать классиков и работать над словом, но чаще вообще не удостаивали ответом. В конце концов, редактор местной газеты по телефону посоветовала «Казимирову» заняться чем-нибудь другим, менее опасным для окружающих. – Зажимают, – говорил друзьям и домашним молодой поэт, – боятся конкуренции. Мать и отчим согласно кивали, а друзья ободряюще подмигивали. Ну а потом пришли другие времена, потребовавшие от Алексея, как и от многих других молодых людей, совсем других талантов. Надо сказать, что став состоятельным человеком, Алексей Игоревич не стал ни залихватским ухарем-купцом, ни высокомерным неприступным снобом. Он стал ездить на хорошей машине, бывать на дорогих курортах, однако находил возможность время от времени поддерживать общественные программы в городе, помогал то детскому садику, то школе. А полгода назад Колокольцеву позвонил директор местного издательского дома «Пегас» Старицкий. – Алексей Игоревич? – Да, слушаю… – Да что меня-то слушать, уж как бы хотелось послушать и почитать вас, уважаемый Алексей Игоревич! – Это вы о чём? – не понял Колокольцев. – Ну как о чём, уважаемый Алексей Игоревич. Вот я всегда говорил, что талантливый человек талантлив во всём, – продолжал гнуть свою линию Старицкий. Колокольцев ошарашенно молчал. – Вот узнал на днях, уважаемый Алексей Игоревич, вы-то у нас, оказывается, поэт… – А, во-о-от вы о чём, – оживился, наконец, Колокольцев. Так ведь это дела давно минувших дней, преданья, так сказать, старины глубокой… – Никакой старины, уважаемый Алексей Игоревич. Тут как раз в нашем издательстве образовалось окошко. Отвергли, понимаете ли, одну графоманскую рукопись и очень бы хотелось видеть вместо неё ваши замечательные произведения, уважаемый Алексей Игоревич. Разговор продолжался довольно долго, и в итоге старые тетради с творениями юного Колокольцева через пару дней перекочевали в пухлый портфель Старицкого. По его поручению над ними всерьёз потрудились члены местного литературного объединения «Финист», и городская газета вскоре представила Колокольцева как поэта, долго скрывавшего свой незаурядный талант. Большая подборка, претенциозно названная «Признание», открывалась одноимённым творением, описывавшим слёзы и грёзы первой любви. Вместе с иллюстрациями подборка заполнила целую полосу. Момент славы, пережитый в юности, снова напомнил о себе. А через несколько дней опять позвонил Старицкий. – Уважаемый Алексей Игоревич, это успех! Город только и говорит о ваших стихах. Молодые поэты получили прекрасный образец для подражания… – Ну, уж прямо таки образец, – прервал поток неприкрытой лести Колокольцев. Сочинять стихи у меня сейчас нет ни времени, ни желания… – Ну что вы, что вы, уважаемый Алексей Игоревич, об этом не идёт никакой речи. Ваш творческий портфель уже сейчас настолько значителен, что я хочу вам снова предложить издать вашу прекрасную поэзию книгой. Дело это, конечно, недешёвое, но и вы, насколько я могу судить, человек небедный. Оставить нетленную память потомкам, знаете ли, это дорогого стоит, уважаемый Алексей Игоревич… Так двести книжек в кожаных обложках с золотым тиснением появились в доме Колокольцевых. Название «Откровения» рядом с известной в городе фамилией интриговало. И вот теперь, опять же по совету Старицкого, Алексей Игоревич давал в «Магнолии» банкет в честь выхода своей книги. Приглашённые явились почти все. Манкировали приглашением лишь два местных поэта и какая-то учительница литературы, рекомендованная директором «Пегаса». Банкет открыл сам Старицкий. Он долго и витиевато говорил о редком счастье быть современником уважаемого Алексея Игоревича и свидетелем его поэтического таланта. Потом с чрезмерным пафосом стал читать стихи из новой книги, то и дело, промокая явно обозначившуюся плешь и безбожно перевирая слова. Напоследок Старицкий выразил уверенность, что эта книга не последняя, и он берёт на себя обязательство к следующему изданию написать вступительную статью об авторе. Остальные докладчики были кратки и стихов не читали. Один говорил о прекрасно организованном банкете, а другой отметил красивую обложку, на что Старицкий призвал всех дружно поаплодировать. Можно без всякого преувеличения сказать, что банкет удался на славу. Щедро оплаченные лабухи из городского Дворца культуры не жалели инструментов, официанты периодически подавали напитки, а также всевозможные фрикасе, касуле и эскабече, а гости не заставляли себя упрашивать. В разгар веселья разгорячённые ценители поэзии потребовали ответный тост от «именинника». Слегка уставший от шума и суеты Колокольцев сказал, что он и не надеялся на признание в такое время, когда жизнь уже определилась совсем в другом направлении. Гости зашумели и дружно потребовали «вот за это и выпить». Новоявленный мэтр вынужден был подчиниться. Наутро Алексея Игоревича разбудил звонок в дверь. На экране домофона он увидел одного из вчерашних ресторанных охранников с двумя объёмистыми пакетами. – Доброе утро, уважаемый, – начал ранний визитёр. Тут ваши гости вчера книги забыли, так шеф поручил привезти их вам домой. – Между прочим, на такси, – добавил охранник. Колокольцев накинул халат и, спустившись вниз, вручил курьеру тысячную купюру. Он пересчитал книги, их было 56 штук, ровно по числу гостей. – Кто там, Лёша? – сверху на лестнице появилась жена. – Ну, ты представляешь, рассмеялся Алексей Игоревич, – вчера так веселились, что позабыли, зачем пришли. Вот представь, все гости забыли книги… Жена посмотрела на него долгим взглядом, и, ничего не ответив, исчезла в дверях. За завтраком Колокольцев рассказал супруге, что он обзвонил большинство участников банкета, и все они, сокрушаясь по поводу своей забывчивости, обещали в ближайшее время заехать за книгой. – Но, ты знаешь, я решил: гулять – так гулять! Пошлю Димку с машиной, пусть развезёт этим беспамятным. Жена задержала взгляд супруге и снова ничего не ответила. Она давно не видела его таким воодушевлённым и будто бы помолодевшим на пару десятков лет.
Прозаик
Автор: VPL54
Дата: 22.10.2016 09:13
Сообщение №: 159115 Оффлайн
Когда я появился на свет, моей бабуле было 67 лет, и она уже пять лет прожила вдовой. Бабушка всегда была стройной и подвижной и обычно пребывала в хорошем расположении духа. Все сюрпризы судьбы она всегда воспринимала как неизбежное, благодарила Бога за каждый прожитый день и не повышала голос даже на детей. «Отче наш, иже еси на небеси. Да святится имя Твое, да будет воля Твоя, да придет царствие Твое и на земле, яко нанебеси. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши яко же и мы оставляем должникам нашим»,– этими словами бабушка встречала и провожала каждый день. Поневоле запомнив текст молитвы «Отче наш», я через много лет, учась в институте, единственный на курсе получил пятёрку по атеизму, как знающий первоисточники. А ещё Анна Ивановна всегда пела. Мурлыкала что-то себе под нос, делая домашнюю работу, или вечером, управившись с делами, вполголоса, сидя на койке, накрытой зелёным байковым одеялом, напевала что-то типа «Вот мчится тройка почтовая по Волге-матушке зимой…». Иногда она, забыв какие-то слова, ставила на их место причудливые обороты собственного сочинения. Бабуля любила, например, грустную песню времен русско-японской войны, которая была в 1914 году положена на мелодию марша «Прощание славянки». Там есть слова «Неужели я в том виноватый, Что я вырос на лишний вершок?». Баба Анюта, когда-то неточно услышав текст, неспешно напевала «А причём я тут здесь виноватый…». Её много раз поправляли, но в песне всё равно звучало бабушкино «тут здесь». Записать слова она, появившаяся на свет еще в XIX веке, не могла по причине неграмотности, из-за этого официальные бумаги подписывала тремя крестиками. Моя мать родилась, когда бабушке был 31 год, а последнего ребёнка она произвела на свет в 44 года. Всего в семье родились десять детей, но выжили только восемь. Когда единственная дочь – моя мать – немного подросла, часть домашней работы легла на неё. У бабушки появилась возможность днём отдохнуть. Но готовить еду на печке во дворе нужно было вдвоём: один готовил, а другой подкладывал в топку камыш, поэтому приходилось бабушку будить. Обычно она сначала отмахивалась, но, услышав с какой-то попытки, что солнце уже садится, вскакивала и причитала: «Да что ж ты меня раньше не подняла-а-а-а?! Давай, быстрей топи печку…». Основания для спешки были: хозяин неукоснительно требовал порядка: вернувшихся с моря мужчин должен был ожидать накрытый к ужину стол: «приварок» – так называли первое блюдо, и второе: чаще всего жареная рыба, пирог с рыбой и капустой, вареники и т.п. К тому времени, о котором пойдёт рассказ, деда давно не было в живых, а бабушка жила в большей части разгороженного дома с младшим сыном Михаилом и его женой Людмилой – гречанкой из Мариуполя. Их монументальная кровать с высокими никелированными спинками, увенчанными сверху блестящими шишечками, стояла в зале, выходившем окнами к морю. Там была ещё старинная горка с посудой, и висело слегка помутневшее большое старинное зеркало в резной оправе. Посреди комнаты стоял стол, а на нём красовался в вазоне модный тогда букет цветов, сделанных из крашеных перьев. Рядом с букетом притягивал взор небольшой стеклянный шар на гипсовой подставке, в котором в подкрашенной воде на тонких нитках колыхались среди ядовито-зелёных кустиков восковые лебеди. Пол в доме был из глины с добавкой кизяка, чтобы не трескался, а сверху его застилали газетами и местами какими-то ковриками. В передней комнате, где стоял сундук, и висели старинные часы, вместе с бабушкой обитал другой сын – Евгений, в то время ещё неженатый. Две небольших спальни большого дома, построенного в 1920-е годы, были отданы среднему сыну Николаю с семьёй. Обитатели обеих половин нередко перестукивались через разделявшую дом глухую стену, часто встречали вместе праздники и летними вечерами ходили на море купаться. Море шумело в сотне с небольшим метров от дома. Младший сын Михаил в это время был на заработках где-то в Салехарде, куда поехал, как тогда говорили, «за длинным рублём», поэтому в нижеследующих событиях он не участвовал. Дядя Женя, как и большинство мужчин в нашем посёлке имени Седова, был рыбаком. Вечером, когда он возвращался с работы, бабушка снимала с печки большой медный таз с водой, и дядя, плескаясь и фыркая, умывался по пояс. Это был каждодневный ритуал, я, часто бывая у бабули пока мать на работе, к этому привык и знал наперёд весь распорядок. Умывшись, дядя Женя шёл в зал и включал приёмник «Родина-47». Это был ламповый аппарат, к которому подходил проводок от антенны-метёлки на крыше. Питался приёмник от батарей. Их было две: одна большая – анодная, дававшая напряжение 120 Вольт и другая – поменьше, накалявшая нити ламп напряжением около 2 Вольт. Понятное дело, я узнал эти подробности гораздо позже, когда уже учился в школе, и это радио мне отдали на радиодетали. Электричество в посёлке тогда подавали от маломощного судового дизеля только в тёмное время, и горел электрический свет до полуночи. Лампочка разрешалась только одна и не более 100 Ватт, а если у кого-то был яркий свет, то специальный обходчик стучал в окно и требовал быть скромнее. Никаких электрических устройств тогда в обиходе не было, как, впрочем, и счетчиков электроэнергии. Когда электричество отсутствовало, зажигали керосиновые лампы, имевшиеся в каждом доме. Включив приёмник, дядя Женя садился ужинать. Обычно в это время передавали новости или играла музыка, но иногда шла передача «Театр у микрофона». В этом случае дядя Женя с видом маэстро звал бабушку, и она садилась слушать радиопостановку. Иногда я тоже усаживался рядом с ней, но, не понимая происходящего, быстро начинал дремать, и бабушка укладывала меня на свою койку. Поужинав, дядя Женя всегда читал газеты и порою вслух комментировал прочитанное. В этот раз всё происходило не так, как обычно. Перекусив куском пирога и запив его молоком, дядя Женя сел бриться, хотя обычно никогда не брился вечером по слабому свету. Бритву, открывавшуюся как складной ножик, он вжикнул несколько раз о кусок кожаного ремня, закреплённого на специальной деревяшке. Затем в серебристом металлическом стаканчике, стоявшем на таком же блюдечке, дядя смешал с водой мыльные стружки и взбил помазком. Намазавшись густой пеной, он, кривясь и заглядывая в круглое зеркало на проволочной подставке, стал снимать пену лезвием, стараясь не порезаться. Но порез всё же случился, и дядя Женя, как всегда, залепил его кусочком газеты. После бритья он, покрякивая от жжения, попшикал на щёки одеколоном «Кармен» из пульверизатора с красноватой резиновой грушей в жёлтой нитяной сеточке. Коробку с пустыми треугольного вида пузырьками от этого одеколона бабушка приносила иногда из кладовки, и я играл ими на коврике около её койки, представляя, что это машинки. На красочной этикетке одеколона была нарисована цыганка, нюхающая красную розу. С игрушками в моём раннем детстве обстояло не очень богато, но выручало воображение. Благодаря ему спичечные коробки, консервные банки и всевозможные пузырьки и флаконы наполнялись совсем иным, недоступным для взрослых смыслом. По радио закончился выпуск новостей, и диктор объявил передачу «Театр у микрофона». Дядя Женя отнёс в зал стул для бабули, небольшую скамейку для меня, и мы отправились слушать спектакль. Свет не зажигали. Вскоре с улицы раздался топот, смех и в окне, выходившем на крыльцо, сквозь развесистый фикус мелькнули тени. В комнату, напустив морозного воздуха, ввалилась весёлая троица. Дядя Коля с женой Полиной и гречанка-невестка были по-праздничному нарядны и явно куда-то собрались. Дамы были со свежими родинками – «мушками», бывшими тогда в моде, и с подведёнными каким-то ядрёным составом бровями. Что-то они для этого смешивали: перекись водорода, сажу, а может быть, и еще какие-то добавки, и перед каждым выходом «в свет» наводили этот «марафет» в половине дяди Коли. Его супруга работала в своё время санитаркой в Одессе и слыла знатоком в подобных вопросах. – Евгений, ты почему до сих пор не собрался? – начали они с порога. – А Паня где? – сурово спросил дядя Коля, как всегда в торжественных случаях щегольски одетый во флотский клёш, бушлат и фуражку с крабом. – Вот не люблю я, когда назначено время, а приходится кого-то ждать да догонять, – начал было он свою всегдашнюю речь, но закончить не успел. Тихо отворив дверь, в комнату вошла моя мать. Она тоже была наряжена, напудрена и накрашена яркой помадой из баночки синего стекла, что стояла у нас дома на этажерке. Иногда этой помадой я тайком подкрашивал свои небогатые игрушки. – Ма, а куда вы? – я потянул мать за руку. – В кино сходим, а ты тут побудешь с бабой Нюней, смотри, слушайся. Вот тебе, – она протянула мне пару конфет и печенье. – А чего ты меня не хочешь взять? – стал канючить я. – Кино для взрослых. Заснёшь там, а потом носись с тобой, – отрезала мать, – Люсю дяди Колину вон тоже не берут! – А, может, я и не засну, – пробовал я настаивать, но всё было тщетно. Как всегда обуреваемый жаждой действия, дядя Коля переключил своё внимание на брата и стал подгонять его. Наконец, спокойный и несуетливый дядя Женя явился пред очами компании во всём блеске: флотский клёш и распахнутый бушлат, открывающий тельняшку на груди, скрипучие ботинки, сверкающие лаком. В кармане пиджака у дяди как всегда были карманные часы на красивой цепочке, прикреплённой одним концом к пуговице, – предмет моей жестокой зависти. Фуражка-восьмиклинка с кнопочкой наверху венчала парадное великолепие. Дядя взял со стола и положил в карман серебристый портсигар и коробку спичек в съёмном алюминиевом корпусе. С шутками, смехом, нещадно топая и хлопая дверями, компания растворилась в вечернем сумраке за окном. Я вспоминаю до сих пор эту картину: все они такие молодые, – намного моложе, чем я сейчас, шумные, весёлые, жизнерадостные, полные планов и перспектив. Но теперь это всё живёт только в воспоминаниях. Мы сидели с бабушкой в зале, слушая радио. Спектакль был долгий и шумный. Когда, наконец, в нём объявили перерыв для выпуска новостей, я начал понемногу дремать. Бабуля отвела меня на свою койку около печки, и там я немедленно предался сну. Разбудил меня необычно громкий хохот. Подхватившись спросонья, я увидел бабулю, сидевшую у меня в ногах на койке со сложенными на коленях руками. Вид у неё был перепуганный и одновременно удивлённый, как будто она не могла осознать, что происходит, над чем все смеются. Вернувшиеся из кино не просто смеялись. Они хохотали до изнеможения. Ничего не понимая, я переводил взгляд с одних на других и поневоле улыбался, догадываясь, что пропустил что-то очень интересное. Двустворчатая дверь в зал, где мы ещё недавно слушали радио, была плотно закрыта. Мало того, она была подпёрта массивной деревянной скамейкой, всегда стоявшей в коридоре. На ней обычно красовались пузатые горшки с молоком и сметаной, какие-то кастрюли и прочий скарб. Насмеявшись вдоволь, все сели пить чай, побросав одежду на бабушкин сундук. Баба Нюня с виноватым видом подавала на стол домашний пирог с начинкой из собственных жердёл, вазочки с сахаром и конфетами «Премьера». Скамью дядя Женя вынес обратно в коридор и открыл дверь в зал, чтобы туда шло тепло. Пока чаёвничали, все живо обсуждали, как тогда говорили, кинокартину. Это был только недавно вышедший на экраны фильм «Иван Бровкин на целине», ставший продолжением кинофильма «Солдат Иван Бровкин». Он был выпущен года на три раньше и с огромным успехом прошёл в прокате. Конечно, пропустить новое кино с народным любимцем Иваном Бровкиным было просто немыслимо. Потом мы с матерью шли домой, прижимаясь к заборам, где можно было обойти сугробы, и я сквозь укутавшее меня кашне всё допытывался, возьмёт ли она меня в следующий раз в кино. Мама не привыкла давать пустых обещаний, и только повторяла, чтобы я смотрел под ноги. В тот вечер для меня осталось тайной, над чем все так заразительно смеялись. Но потом эту историю столько раз пересказывали родственники, что места для секрета не осталось. Бабушка слушала радиоспектакль, придвинувшись к приёмнику, чтобы лучше слышать, как вдруг «в приёмнике» разразилась не то драка, не то скандал, вроде бы, даже зазвенела посуда. Может, так оно и было по ходу пьесы, а может, сыграло шутку воображение, но бабуля решительно выскочила в переднюю комнату и закрыла дверь на вертушку. Потом решила оборону усилить и волоком притащила из коридора скамейку. – А вдруг эти «пьяные» выскочат сюда, Вовку разбудят да напугают, и вообще боюсь я пьяных, – объясняла потом баба Нюня. Вот в этом месте и взорвался хохот. Надо сказать, пьяных она боялась и в самом деле. Дед Петро Павлович никогда не пил. Ну, разве что где-нибудь на именинах пропустит рюмку-другую или с получки принесёт из лавки бутылку порядочного портвейна для семейного обеда. Бывало на Пасху, на Рождество ходили к Ланиным, или запрягали Буланчика и ездили в село Стрелка к Домеевым, а то принимали гостей у себя. Но никогда Петро Павлович не выпил лишнего. А его младший брат Александр Павлович, случалось, крепко закладывал за воротник. И не раз его супруга Елена искала у бабы Нюни, которую величала сестрой, защиты. То пряталась, если не было дома хозяина, в летней кухоньке под замком, а то сидела в сарае за сеном или рыбацкими сетями. Когда произошла эта история, мне было примерно пять лет. А когда я учился в шестом классе, бабушка перешла к нам доживать, оказавшись ненужной невестке-гречанке. Она и у нас слушала передачу «Театр у микрофона» возле проводного абонентского громкоговорителя, но когда начинался шум и крики, по-прежнему выходила в переднюю и закрывала дверь. Правда, ничем уже не подпирала. На мой вопрос, зачем она закрывает дверь, бабушка отвечала: – Вова, ты знаешь, я очень не люблю скандалов. Возразить мне на это было нечего. Я ведь тоже перенял у бабушки отрицательное отношение к скандалам и к скандалистам.
Прозаик
Автор: VPL54
Дата: 28.01.2017 11:04
Сообщение №: 163489 Оффлайн
Официант появился так быстро, что мы не успели ещё рассесться на тяжёлых gальмовых стульях вокруг просторного стола, накрытого скатертью цвета первого снега. Впрочем, снега и мороза в этих краях никогда не бывает, о чём красноречиво свидетельствуют тонкие стены, огромные окна и множество широких четырёхстворчатых дверей ресторана, над которыми по местной традиции обязательно расположена широкая решётчатая фрамуга. Часть из этих дверей ведут на две просторные террасы по бокам здания, а одна - на площадку под открытым небом, ограниченную с противоположной стороны бассейном, необычайно красиво подсвеченным подводными и надводными фонарями. Несмотря на вечернее время, там всё ещё виднеются головы любителей водных процедур. За пальмами поодаль угадывается море, виднеются вдали несколько ярко освещённых судов. Зажигая десяток или даже больше сильных прожекторов, они приманивают в сеть кальмаров, как рассказал нам днём на пляже, тщательно подбирая английские слова, местный спасатель по имени Бо. Конец дня не приносит в этих краях заметной прохлады, как это бывает на Чёрном или Азовском море, где вечером, после изматывающего дневного зноя, ободрившийся народ заполняет кафе и рестораны и веселится до утра. Здесь же, на берегу Южно-Китайского моря, после захода солнца все равно душно, и только на рассвете воздух немного свежеет. В эти часы относительной бодрости природы равнодушные волы таскают по пляжу бороны, чтобы требовательные постояльцы отеля были довольны качеством песка. Завлекая посетителей, работники ресторана выносят похожими вечерами на открытую площадку столики, чтобы постояльцы отеля, прибывшие из Китая и стран Европы, могли любоваться звёздным густо-синим вьетнамским небом, снизу обрамлённым раскидистыми силуэтами пальм. На этой площадке мы и остановили свой выбор, решив отметить первый день пребывания в тропиках, насыщенный впечатлениями сверх всякой меры. Официант - типичный вьетнамец на вид двадцати с небольшим лет, в белоснежный рубашке, чёрных брюках и сияющих лаком туфлях казался счастливым. Он улыбался так, что в этом не оставалось никаких сомнений. - Гуд ивнинг, - поприветствовал парень нашу компашку, раскладывая перед каждым меню, заключённое в солидную вишнёвого цвета папку. Впрочем, цвет папки жители Вьетнама сравнили бы с окрасом какого-нибудь другого фрукта, потому что вишни здесь не растут в отличие от арбузов, цитрусовых и мелких яблочек, похожих на наши дички. Зато повсеместно можно видеть на клумбах и во дворах растения, считающиеся у нас комнатными: различные кротоны, мелколистные фикусы, не говоря уже о пальмах. Повсеместно можно, как хороших знакомых, увидеть воробьёв. Они не такие крупные, как российские, но тоже вездесущие, крикливые и вороватые. Сын и невестка ответили Нгуену - так было написано на его бейджике - в тон, а я, решив оставаться самим собой, ответствовал по-русски. Однако моё приветствие «добрый вечер» не произвело на служителя общепита ровно никакого впечатления. Продолжая улыбаться, он открыл меню перед дамами и застыл в ожидании. - Сорри, ви нид самтайм фо синк, - попросил я нового знакомого подождать, пока мы всё обдумаем. –Андестенд, - не переставая улыбаться, ответил он, и, грациозно перебросив салфетку с одной руки на другую, отошёл. Я справился с выбором блюд быстрее всех - сказалось предусмотрительное знакомство с туристическими сайтами. Выбрал знаменитый супчик фо и нечто вроде пельменей. Кружок из рисового теста с шариком начинки посредине, напоминающий миниатюрную модель Сатурна, бывает с рыбой и другими морепродуктами, с говядиной или свининой, но всегда подаётся с острыми соусами, на которые вьетнамская кухня очень богата. Жена выбрала рис с овощами, а Паша и Тоня - жареную рыбу в тамариндовом соусе. В ресторанах этот оригинальный соус обычно не используют готовым, а делают сами, подчёркивая фирменный характер своей кухни. Это легко можно определить по наличию косточек. В магазинных бутылочках косточек, естественно, нет. Все сошлись на мнении заказать, кроме соков и популярного коктейля Пина Колада, бутылку местного вина Далат, производимого на юге страны, а я предпочёл известное ценителям рисовое пиво «Сайгон». Нгуен моментально оказался рядом с нашим столиком, как только мы определились с заказом. Не подавая вида, он, как видно, всё-таки держал нас в поле зрения. Паша, указывая китайской палочкой, как указкой, на цветные картинки меню, быстро ознакомил Нгуена с нашим заказом. - Ит из олл?- осведомился официант. - Ес, ай синк, - ответствовал, было, сын, но я перебил его. - Погодите, какое всё, а хлеб?! - Не забывайте: вы не дома. Здесь у них всё рис да рис, хлеб-то они, небось, не жалуют, а я без хлеба не ем... - Иксъюз ми, плиз, - Паша остановил официанта, уже набравшего скорость. -Кен ю бринк э фью писез оф бред фо ас? - Сколько закажем хлеба? - Павел обвел нас глазами. - Бери с десяток, пусть лучше останется, чем не хватит, - посоветовал я. - Тен писез оф бред, - продолжил было сын, но наш вьетнамский друг не дал ему договорить. - Сорри, ви хэв ноу бред, - растерянно проговорил он и, вдруг перейдя на скороговорку, разразился целой тирадой. Вьетнамскому языку присущи своеобразные интонации, да и тембром он существенно отличается от европейских наречий, поэтому понять английские фразы в исполнении вьетнамцев порой бывает непросто. Днём я спросил у паренька, выдававшего на пляже полотенца, что ловят рыбаки на круглой лодке в нескольких сотнях метров от берега. -Фит, - ответил парень, немало меня озадачив. Ведь «фит» по-английски означает «посадка». Паша рассмеялся, услышав мой рассказ: -Да не парься ты, это он так произносит «фиш», ещё, небось, и посмеялся над твоей наивностью. Ну что они там могут ловить, кроме рыбы?! -Да мало ли, - возразил я, - может крабов или креветок... Нгуен закончил, наконец, свой спич, в котором мелькнули несколько знакомых слов: овощи, говядина, свинина и несколько раз был, упомянут некий «галик». - Он говорит, что хлеб у них есть, но только с овощами, говядиной, свининой и чем-то ещё, а просто хлеба, вроде бы, нет, - перевела для нас Тоня, дважды побывавшая в США, смысл сказанного. - Я что-то не пойму,- подключился к разговору Павел, - если у них есть хлеб с говядиной или овощами, то почему мы не можем взять просто хлеб?! Он что, издевается?! - Сорри, - сын решительно обратился к официанту. -Ви доунт нид биф, порк энд веджитебелз. Ви вонт онли бред: блэк о вайт, бат онли бред виз ноусинк! Бледное лицо официанта под шапкой жестких чёрных волос приобрело растерянное выражение. -Ви хэв ноу бред, - начал он, опять повторив свой монолог почти дословно: овощи, свинина, говядина и «галик». - Сорри, - сын явно пытается быть абсолютно корректным. Тоня поглаживает его по руке, стараясь держать в рамках. - Гив ми, плиз, йо пенсил энд ноутпад, - просит Павел собеседника, и тот кладёт перед ним блокнот и карандаш. Паша рисует на бумаге батон, затем нож и, наконец, нарезанные кусочки батона. Каждый рисунок он подписывает: хлеб, хлеб и нож, кусочки хлеба – «писез оф бред»... На стене напротив нас, около китайского фонарика резвятся гекконы. Эти ловкие существа кремоватого цвета похожи на ящериц, но без малейшего напряжения носятся по стенам и потолку, чего их северные сородичи не умеют. Днём гекконы прячутся во dлажных местах, поскольку боятся солнечных лучей, иссушающих кожу, а вечером выходят на охоту. Длинным клейким языком они ловят мошек, прилетающих к свету. Часто между ними происходят драки за добычливое место, в которых, как и в человеческом бытии, побеждает не обязательно самый крупный. Из кустов слева от нашего столика вышла худющая кошка и попыталась напасть на геккона, мирно дремавшего в прорези газонного фонаря, но не тут-то было. Ловкая рептилия моментально промелькнула сначала под наш столик, а затем, осмотревшись, исчезла в ближних кустах цветущей магнолии. Кошка, нимало не расстроившись, вернулась восвояси. Пока происходила эта сцена, Нгуен как раз закончил очередной повтор своего спича про бред, галик, биф, порк и веджитебелз. Я взглянул на сына. Он закипал. Надо было спасать положение, явно зашедшее в тупик. Я по-ученически поднял вверх руку, привлекая к себе внимание, и обратился к своим спутникам со словами: - По праву старшего в нашей компании позвольте подвести итог этой увлекательной дискуссии. Как говорится, мы посоветовались, и я решил... Что такое говядина, свинина и овощи, мы, более или менее, знаем, хоть и без поправки на местный колорит. В данном случае, как мне представляется, наибольший интерес представляет загадочный галик. Все посмотрели на меня с интересом. Паша хотел что-то сказать, но только махнул рукой. Глаза Нгуена сдержанно излучали надежду. Я, в свою очередь, перевёл взгляд на него. - А что, сынок, тащи сюда свой галик! -Ви дисайдид: бринк ас йо галик, ви а реди ту ит зис! - добавил я уже специально для Нгуена. Ощутив, наконец, выход из казавшегося безнадежным лабиринта, парень буквально ожил. Лихо развернувшись на одном каблуке, отчего салфетка, переброшенная через руку, описала круг в горизонтальной плоскости, он исчез в здании. Вскоре на нашем столе появился ароматный супчик фо с креветками и массивным стеблем пряной «лемон грасс», жареная по особому рецепту рыба в ароматном соусе из местных фруктов тамариндов, аккуратная круглая призма по-особому приготовленного риса, политая рыбным соусом, белое вино и всё остальное. Задерживался только галик. Интрига продолжалась. Я неспешно помешивал суп черенком лимонной травы, которую вьетнамцы называют на английский манер «лемон грасс», Паша пытался разделать посредством китайских палочек рыбу, Тоня рассматривала на свет стакан с соком. Мы ждали галик. И вот в проёме широких дверей появляется радостный Нгуен с двумя большими тарелками, на которых горкой лежит что-то румяное. Официант ещё лавировал между столиками, когда до нас, изрядно проголодавшихся, донёсся аромат «галика». Это был чеснок. Нет, не совсем уж обычный чеснок, а приготовленный особым образом, издающий не тот резкий запах, к которому мы привыкли, а буквально благоухающий и пробуждающий аппетит. В далёкие годы детства мало кто из старшего поколения не лакомился хрустящей хлебной горбушкой, натертой чесноком с солью. Но это было другое. Потом мы узнали, что свежий батон для этого блюда режут пополам вдоль, слегка выбирая сердцевину, чтобы приготовить место для резаного чеснока, а затем опускают на пару минут в кипящее масло, примерно, как чебуреки. Чеснок тушат с соусом - с каким именно нам не рассказали - с добавлением масла. Затем подготовленный чеснок выкладывают на хлеб - и «бред виз галик» готов! В этот вечер «bread with garlik», стал не только главным кулинарным открытием дня, но и слегка пополнил разговорный словарь, по-крайней мере, мой. Паша после ужина сказал, что он знал, что такое галик, но не стал вмешиваться. Как бы там ни было, но теперь вряд ли кто-нибудь из нас забудет, как по-английски чеснок. Приходя потом в другие кафешки, мы неизменно спрашивали, есть ли у них бред виз галик. И эти бутерброды, порой различаясь по вкусу, неизменно присутствовали в меню. А Нгуен ещё не раз обслуживал наш столик во время завтраков, мы с ним здоровались, как хорошие знакомые и прекрасно понимали друг друга.
Прозаик
Автор: VPL54
Дата: 19.03.2017 17:08
Сообщение №: 165792 Оффлайн
Актёр Василий Мищенко «сыграл» роль популярного писателя
Газета «Перекрёсток», издающаяся в городе Белая Калитва Ростовской области, 14 апреля 2017 года вышла с анонсом, озаглавленным «Творчество наших земляков». «Сегодня мы начинаем публикацию повести нашего земляка, актера театра и кино Василия Константиновича Мищенко. Рукопись он прислал учительнице, нашему нештатному корреспонденту Любови Киселевой из п. Шолоховского для первого прочтения и публикации в газете «Перекресток». В дальнейшем Василий Мищенко планирует поставить по повести фильм. О чем пишет наш знаменитый земляк? О своем детстве и юности, которые прошли в поселке Шолоховском, о настоящей дружбе, об увлечениях и о том, как мечты сбываются. Все события в повести основаны на биографии заслуженного артиста России, режиссера Василия Константиновича Мищенко. Сохранены подлинные имена героев». Далее, под фотографией «знаменитого земляка», на каком-то стадионе притулившегося рядом с президентом страны, шла первая порция «повести», озаглавленной «Ещё вчера...» Честно говоря, я не стал бы читать такую массу «букоф», занявших всю одиннадцатую страницу небольшой газеты, если бы не одно обстоятельство. Дело вовсе не в том, что когда-то я видел Мищенко в телефильме «Дураки умирают по пятницам», оставившим впечатление. Весь предшествующий год, совместно с группой ветеранов, мне пришлось работать над книгой об истории строительства города Белая Калитва и посёлка Шолоховский. Именно там, через два года после закладки первого фундамента, и родился Василий Мищенко в доме № 25 по улице Октябрьской. Я подумал, что смогу найти в актёрской истории «сбычи мечт» что-либо для книги «Город в подарок». Первая порция текста, как, впрочем, и все последующие, была прочитана мной до конца. Нет, вовсе не потому, что это было интересно или полезно для дела. «Повесть» (будем называть её так) уже в самом начале буквально сразила невиданным ранее концентратом неточностей, банальных штампов, недостоверных утверждений и, если сказать мягко, – неправды. Сначала я вознамерился было помочь автору усовершенствовать текст, полагая, что это результат отсутствия литературного опыта и несовершенства памяти, но очень скоро понял, что всё, рассказанное актёром, именно таким и замышлялось. Однако об этом чуть позже. Я не знаю, вольно или невольно редакция районки ввела своих читателей в заблуждение. Дело в том, что автором «Ещё вчера...» на Интернет-порталах указана Людмила Шевцова – журналист, писатель, сценарист, кандидат Интернационального союза писателей. Василий Мищенко числится соавтором. Видимо, в качестве поставщика той самой биографии, которой, якобы, посвящено новоиспечённое произведение. Ну что же, в дальнейших рассуждениях мы будем считать его автором именно в этом смысле. Трогательная история присылки повести «для первого прочтения» школьной учительнице при ближайшем рассмотрении тоже дала трещину. Задолго до газетной публикации «Ещё вчера...» в электронном формате предлагалось для скачивания целым табуном книжных Интернет-магазинов по цене всего 90-100 рублей. Желающих скачивать повесть даже и по этой цене, видимо, нашлось не много. По-крайней мере, читательских комментариев ни на одном ресурсе не оказалось. Должен заметить, что и среди целого ряда моих знакомых не обнаружилось никого, кто следил бы за публикацией повести в местной газете. Мне просто не с кем было обсудить прочитанное. Может быть, здесь уместно воскликнуть: «O tempora! O mores! (О времена! О нравы!) А ведь когда-то на страницах газеты случалась заинтересованная полемика... Ещё одна неточность. На своей странице в Фейсбуке «знаменитый уроженец» определяет «Ещё вчера...» как киноповесть. Это, безусловно, несколько иное, чем обычная повесть. И если бы в тексте не указывалось со всей определённостью, что речь идёт о месте появления В. К. Мищенко на свет, то многие несоответствия сошли бы за художественные обобщения. Но этого не случилось. Повисла в воздухе и пустая фраза о том, что имена действующих лиц сохранены. Нигде в тексте не названы конкретные люди, места, события. Ромка, Сашка и Андрей – мало ли на свете таких имён?! Читаем: «учитель географии разрешил нам репетировать по вечерам». И этого учителя, и физичку, над которой записные битломаны «остроумно» поиздевались, в повести не зовут вообще никак. Учитель словесности в повести не упомянут, но выражение «поползаешь на корачках» говорит само за себя. Ну а теперь от присказки перейдём к самой «сказке». Утверждение о том, что вблизи посёлка Шолоховского проходила битва дружины князя Игоря с половцами, наверное, самая безобидная и даже симпатичная неточность в ней. На самом деле – это только одна из гипотез. Нам, живущим на этой земле, очень хочется верить в её истинность. На сайте kartaslov.ru можно видеть предложение: «Стоит мне только подумать о моей малой родине, как я вижу перед собой кусты ковыля». Это слова из «Ещё вчера...», единственным автором которого здесь указана Людмила Шевцова. Возможно, именно по причине её непосвящённости в тексте повести утверждается: «Три военных года эти места были оккупированы немцами». На самом же деле Белокалитвинский район был занят немецкими войсками с 20 июля 1942 по 19 января 1943-го года, то есть всего около полугода. На месте посёлка Шолоховского в это время были колхозные поля. Дальше – ещё интереснее: «В пещерах и курганах мы находили целые склады с боеприпасами, откапывали оружие в лесу. И пацаны нашего поселка прятали от родителей в своих тайниках настоящие кольты, винтовки и патроны». «Я был вооружён до зубов. У меня было два трофейных нагана и автомат». Никто из жителей посёлка не подтверждает этих слов, в том числе и моя супруга, детство которой прошло в посёлке Шолоховском. Да и сам я знаю посёлок с 1972 года. В округе никогда не было никаких курганов и пещер, тем более с оружием, если не считать пещерами выемки песка в строительном карьере. Никакого леса, если не считать им лесополосу, именовавшуюся «бариком». «Пацаны», случалось, находили мины, и на этой почве как-то случилась трагедия. Подростки подорвались, когда ходили в барик за степными тюльпанами. Двое из них погибли, а восьмиклассник Виктор Раку лишился глаза. Эту историю по сей день помнят в посёлке, но где «подорвался» Василий Мищенко никто не знает. Позиционные бои в этих равнинных степных местах не проходили, поэтому и брошенного стрелкового оружия, подобно тому, как это имеет место под Москвой, Орлом, Белгородом или в лесах Белоруссии, здесь никогда не было и быть не могло. Это далеко не единственная неправда из «полуголодного послевоенного» детства. Будучи старше Мищенко на год, я и не подозревал, что моё детство в 1960-е годы было «послевоенным» и «полуголодным». Оно было добрым и незабываемым, несмотря на то, что меня воспитывала одна мать, работавшая, как и мать Мищенко, уборщицей. Перед первым классом она повезла меня в Москву, и это было не в последний раз. Теперь конкретизируем арсенал, упомянутый в повести юным шолоховским «Аль Капоне». Кольт – это Америка. Причём, этот пистолет – не просто оружие, а важная часть американской культуры и истории. Это также разрекламированное на киноэкранах оружие ковбоев и гангстеров. Но шансы найти кольт даже в местах реальных боёв той войны близки к нулю, хотя в небольших количествах кольты поставлялись в Советский Союз по ленд-лизу. Насчёт наганов приходится быть ещё категоричнее. Этот револьвер широко использовался в период революции 1917 года и Гражданской войны, но в Отечественную был уже анахронизмом. Такое оружие в своё время имело популярность у бандитов, что отразилось в соответствующем фольклоре. Вспомним хотя бы репертуар Вилли Токарева: «Когда иду я в балаган, то заряжаю свой наган». Вероятно, выбор именно такого арсенала не случаен. Для иноземного читателя, не знающего, да и не желающего знать наших реалий, кольт и наган способны создать вполне определённое представление об обитателях места событий: «жулики, бандиты, воры всех мастей»... Так я подумал, читая начало повести, и в дальнейшем убедился в правоте этого предположения. Дальше в тексте следует описание знакомства героев «уже тогда, в свои четырнадцать» с творчеством английского квартета «Битлз» и гипертрофированных восторгов от их песен, буквально возведённых на уровень жизненных принципов. «В своих песнях они утверждали, что только мы сами способны изменить свою жизнь. И мы им верили. Верили безоговорочно! И, как могли, старались её изменить...» Прекрасно, конечно, однако, есть неслабые основания и для сомнений. Четырнадцать Василию Мищенко стукнуло в 1969 году. Уместно напомнить, что примерно в это самое время наркотики погубили многолетнего продюсера группы Брайана Эпштейна. С его смертью исчезла сила, державшая Леннона, Маккартни, Харрисона и Старра в рамках квартета. Начались распри из-за имущества. Пол Маккартни подал в суд, требуя раздела всего, что принадлежало «Битлз». Битлы увлекаются наркотиками, «путешествиями» в область миражей. Спасаясь от деградации, неизбежной спутницы этой пагубной привычки, они отправляются в Индию. Но ничего не помогло. Музыканты занялись сольными проектами, бизнесом. Группа «Битлз» перестала существовать. Чтобы не выходить из образа, как говорят в театральной среде, можно было бы спросить выходца из «полуголодного детства» на языке описанных им же колоритных персонажей «с наганами»: «За шо базар, в натуре, пацаны»? «Мы им верили. Верили безоговорочно!» Во что верили? Подобных нестыковок в сравнительно небольшом тексте очень много, и каждый раз образ известного барона-правдоруба, придуманный Рудольфом Эрихом Распе, постоянно приходит на ум. Честно скажу, мне при «первом прочтении» за рассказанное «знаменитым земляком», было стыдно. А от второго – избави Бог. Есть в повести весьма характерный, хотя и безнадёжно заштампованный первопроходцами «демократизации» времён Б.Н. Ельцина, пассаж про диктатуру КГБ, милиции, комсомола и психиатрических лечебниц, куда якобы помещались особо «любознательные». Кстати, один из пылких инициаторов «болотных» событий 2012 года в столице тоже был помещён на принудительное психиатрическое лечение. Что же делать, если доктор прописал. А некоторые товарищи этого буйного протестанта проявили большее здравомыслие, отправившись в места не столь отдалённые. И поделом. Очень странно, замечу мимоходом, что автор не догадался нарисовать картину своего вступления в комсомол под пытками и сообщить, что знамя школы на старом фотоснимке он держит под дулом кольта или того же нагана. Это могло бы добавить особой экспрессии повествованию. Но всё же актёр компенсировал эту промашку, изобразив школьного секретаря комитета комсомола Виталика стукачом и провокатором. Впрочем, эта невзыскательная шаблонность и, как бы это помягче выразиться, чтобы не использовать слово «глупость», с первых строк повести перестаёт удивлять. Привыкаешь. Ну, судите сами: «В лихие девяностые комсомольские вожаки, как известно, подсуетились и массово приватизировали предприятия страны, в том числе и шахты в нашем посёлке, на которых горбатились и гибли отцы моих друзей». Вот так. Комсомольские вожаки, ни больше – ни меньше. И мы даже некоторых знаем. Вот один, например, не так давно почил в бозе в городе Аскот, что в старой доброй Англии. Представляете, поскользнулся в ванной и ударился о висящий там шарфик. И не надо удивляться. Это настолько же правдоподобно, как и то, что бывшие шолоховские комсомольцы, включая школьного секретаря Виталика, «захватившего и закрывшего в округе все шахты», живут теперь на лондонской Рублёвке. Возмущённые жители «заброшенного» посёлка должны бы возненавидеть супостата. Но вот ведь оказия. Лондонские «Рублёвки», как и сам термин, возникли совсем недавно. Ну, разве что «машина времени», о которой местами идёт речь в повести, могла бы подсобить поселить седого экс-комсомольца Виталика где-нибудь в South Oxfordshire. Есть в повести строчки третьей свежести про «миллионные тиражи», якобы обрушенные на «неокрепшие головы», есть про «советскую пропаганду», называвшую, битлов «навозными жуками». Ну, и, как следствие, автор утверждает: «эта «молодёжная политика» сломала судьбы многих моих сверстников, напрочь подорвав ту самую веру в справедливость, за которую нас так рьяно призывали бороться». Странно, если не выразиться более точно, выглядит это утверждение в устах В.К. Мищенко, получившего образование и нынешний элитарный статус именно в советские годы. Он окончил ГИТИС как раз в тот год, когда прах Джона Леннона был развеян его женой в Центральном парке Нью-Йорка, куда выходили окна последней квартиры музыканта. В Москву, если, конечно, верить Василию Мищенко, он отправился всего лишь с сотней рублей, которую «долго копили родители». Ну, конечно, артист тут переигрывает. Есть все основания по-режиссёрски воскликнуть: «Не верю!», но я не об этом. Сейчас один год обучения в ГИТИСе стоит 279000 рублей, а на 4 года учёбы подростку «из захолустного» посёлка не хватит уже и миллиона, а не то, что родительской сотни. Вот такая арифметика. Получается, что Василию всё-таки повезло родиться именно в советские времена. Да и на школьном фото одетый с иголочки Вася запечатлён с часами, что в те годы было не у всех. Вот и получается: куда ни кинь – везде клин. Нет никакой уверенности, что бывшие друзья Василия Мищенко, пережившие «лихие девяностые» в посёлке Шолоховском, являются единомышленниками обитателя загородного дома в столице и владельца антикварного «линкольна». Сашка, как пишет автор, работал в шахте, Ромка подался в торговлю. Андрей поступил было в Московский политехнический, но (о, ужас!) у него нашли «запрещённую» книгу Солженицына. И за это одно отчислили. Ясное дело, делает вывод повествователь, что «без Виталика здесь не обошлось». Не Виталик, а просто Фигаро какой-то. И неважно, что выдвиженец Никиты Хрущёва Солженицын ещё в 1962 году в журнале «Новый мир» опубликовал свой «Один день Ивана Денисовича». Теперь-то нобелевского лауреата народу читать дозволили, если не сказать, завалили счастливый народ сочинениями этого «обустройщика» России по американским лекалам. Да вот беда, мало кто читает. А то бы знали мнение вермонтского «классика», рассуждавшего о возможной жизни под фашистской оккупацией: «Конечно, за это придётся заплатить. Из школы придётся вынести портреты с усами и, может быть, внести портреты с усиками. Ёлка придётся уже не на Новый год, а на Рождество, и директору придётся на ней (и ещё в какую-нибудь имперскую годовщину вместо октябрьской) произнести речь во славу новой замечательной жизни – а она на самом деле дурна. Но ведь и раньше говорились речи во славу замечательной жизни, а она тоже была дурна». Просто нечеловеческий цинизм... Один мой знакомый, бывший учитель, как-то лежал в районной офтальмологии с Александром из посёлка Шолоховского. Прихрамывающий мужичок был открытым и простым. Как-то он рассказал, что очень близко дружил с Василием Мищенко, но когда «знаменитый земляк» с какой-то оказией приехал в посёлок, то с бывшим другом не счёл нужным даже поздороваться. Не тот ли это Сашка, о котором с ностальгией повествует Василий Мищенко? Преподаватель техникума рассказала, как в одном приватном разговоре актёр представился выросшим в посёлке алкоголиков. Правда, когда приехал с группой коллег на родину по приглашению региональных властей, то едва смог самостоятельно выйти на сцену в школьном актовом зале. Поблагодарить учителей и сказать что-либо подобающее случаю сил уже не хватило. Я с самого начала чтения невольно подыскивал аналогию повести «Ещё вчера...» среди своего читательского опыта и не находил её. Потом осенило. А ведь это сочинение написано прямо по солженицинскому шаблону. Даже бывший посол США в СССР Джейкоб Бим вспоминал: «Солженицын создавал трудности для всех, имевших с ним дело... Первые варианты его рукописей были объемистой, многоречивой сырой массой, которую нужно было организовать в понятное целое... они изобиловали вульгаризмами и непонятными местами. Их нужно было редактировать». Нетрудно догадаться, кто и по какому принципу редактировал. Но, пожалуй, лучше всех сказал о Солженицыне, много клеветавшего на великого донского писателя и патриота М.А. Шолохова, дважды Герой Советского Союза маршал Василий Иванович Чуйков. Как раз по поводу книги «Архипелаг ГУЛаг», якобы найденной в тумбочке у несостоявшегося студента Московского политеха. Текст этот широко известен, в нём есть такие слова: «От имени живых и погибших в бою сталинградцев, от имени их отцов и матерей, жен и детей я обвиняю вас, А. Солженицын, как бесчестного лжеца и клеветника на героев-сталинградцев, на нашу армию и наш народ. Я уверен, что это обвинение будет поддержано всеми сталинградцами. Они все как один назовут вас лжецом и предателем». Можно отметить и ещё кое-что, если уж рассуждать о судьбах подростков. Как ни странно, но по каким-то причинам именно нынешние демократические времена ознаменовались мировым «рекордом» страны по числу подростковых суицидов. Хотя, конечно, говорить об этом в контексте «Ещё вчера...» было бы неуместно, поскольку речь там не идёт об объективном анализе «исторических приключений». Для изображения советского периода нашей истории в повести используется исключительно густая чёрная краска, собственно в этом и видится основная цель «картины маслом». Не жаль даже истории своей малой родины. К этой теме, читая «Ещё вчера...» мы вынуждены не раз возвращаться. «В результате запрет на музыку «Битлз» родил в нашем родном отечестве спекулянтов и мошенников разного толка, которые создали подпольный синдикат по продаже, копированию пластинок, кассет и дисков с записями битлов». Синдикат! Не раз и довольно навязчиво в повести встречаются фразы про, якобы, трагичный для советского общества запрет слушать «Битлз». Даже блатной Лютый (чьё «погоняло», возможно, «позаимствовано» из фильма про неуловимых мстителей) в повести вопрошает: «Запрещёнку слушаешь?» Это похоже на безнадёжное в своей нелогичности, но напористое детское враньё. В моём родном приморском посёлке на Донбассе битловские «Облади, облада», «Жёлтая субмарина» и многие другие песни звучали на свадьбах и проводах в армию, мы слушали пластинки «флекси» с песнями битлов на уроках английского. Неужели «правительство» запрещало слушать битлов именно Василию Мищенко и его друзьям?! Кстати, в эпизоде с Лютым тоже скрыт досаднейший промах. Как утверждает тот (или та), кто писал текст, этот блатной показал неукротимому шолоховскому битломану «расстановку пальцев на деке гитары». Между тем, пальцы нормальные люди расставляют на грифе, а две деки – это верхняя и нижняя части корпуса, соединённые обечайкой. Про «деку» идёт речь и в другом месте: «Обуреваемые желанием изменить свою жизнь, мы начали создавать свою группу. Переделали старенькие семиструнные гитары на шестиструнные. Нашли умельцев, которые помогли поменять на гитарах деку». Наверное, даже безнадёжному профану понятно, что дека здесь совершенно ни при чём. Менять надо было всего лишь верхний порожек на грифе, это я говорю, исходя из практического опыта. Можно только поражаться, как такое вообще могли написать, и как ЭТО могли напечатать. О времена, о нравы... Никаких запретов на музыку «Битлз» в СССР никогда не было. Кстати, Василий Мищенко стыдливо умалчивает, что именно упомянутые им «спекулянты и мошенники», а вовсе не светлые эльфы демократии получили легальный статус в 1991 году, став респектабельными «бизнесменами». Сергей Мавроди, Борис Березовский, Валентина Соловьёва и множество других «предпринимателей» пустили по миру миллионы людей. Что уж тут такая мелочёвка, как пластинки битлов... Тем более что в СССР они издавались и продавались. Может быть, где-то их было недостаточно. Но они были, и магнитофонные записи на бобинах тоже были. А вот кассет, которыми, якобы, обладали друзья-битломаны, ещё не было, они появились гораздо позже. Несколько конкретнее о «навозных жуках». Первое время битлов, действительно, чаще ругали в советской прессе, если вообще замечали, но это только добавляло «жукам» популярности. 3 марта 1964 года в «Литературной газете» был напечатан фельетон под названием «Из жизни "пчёл" и навозных "жуков"». Текст, подписанный фамилией известного композитора Никиты Богословского, был обращён к аудитории, пока ещё лишённой возможности убедиться лично в правдивости прочитанного. Такую ситуацию через много лет М. Жванецкий обрисовал так: «Давайте спорить о вкусе кокосов с теми, кто их пробовал!» Поэтому споров, в общем-то, никаких не было. Относительно темы «Битлз», «тиражи» были отдельно, а молодёжь – отдельно. А через пару лет в советской прессе стали преобладать доброжелательные отклики. В парнях из Ливерпуля разглядели, наконец, обитателей пролетарских окраин этого портового города. В частности, журнал «Кругозор» помещал материалы о членах квартета, гибкие пластинки с их песнями. Творчество Битлз, естественно, не было в Союзе на первом плане, но оно было вполне доступно, я говорю это на собственном опыте. А Никита Богословский высказал не «правительственное», а своё личное мнение, и непонятно, почему задним числом какие-то господа, считающие себя демократами, отказывают маэстро в этом праве. Мало кто знает, что именно Богословский был одним из зачинателей и первым ведущим популярной телепередачи «Клуб Весёлых и Находчивых», которая сначала называлась «Вечер весёлых вопросов». А ещё он автор такой классики, как песни «Тёмная ночь», «Шаланды, полные кефали», «Три года ты мне снилась». Всего композитором были созданы более трёхсот песен, музыка к ста девятнадцати фильмам и восьмидесяти спектаклям. Пример Никиты Богословского лишний раз убеждает, что мир нельзя покрасить одной краской, он гораздо сложнее и многоцветнее. Однако, очередные предприимчивые «маляры» всё время находятся. Кстати, горняки и в посёлке Шолоховском, и вообще в стране, любили песню Никиты Богословского «Спят курганы тёмные» и часто её пели как свой профессиональный гимн. Уверен, что любили её и родители Василия Мищенко, о поколении которых он не очень уважительно написал в ироническом контексте «повышенных соцобязательств». Но это ещё что. В одном из интервью актёр вообще сравнил шахтёров с геями из-за «подведённых» углём ресниц. Когда к первому сентября я уезжал в Москву, мы с мужиками стояли в пивной. Шахтеры шли со смены с подкрашенными, черными от угля глазами. Так странно: мужики-работяги с подкрашенными глазами, как гей-парад какой-то. И все сразу в пивняк: по кружке пива, поговорить за жизнь и по домам до следующей смены. И один местный авторитет, сидевший раньше, похожий на Лютого из фильма «Неуловимые мстители», пива отхлебнул и говорит: «Ну, давай, Васька, учись. Учись на Крамарова!» Думаю, будет уместно отметить, что отец Мищенко, если верить биографиям, был каменщиком и строил посёлок Шолоховский. Это, вероятно, было главным делом в его жизни, оставившим память на долгие годы. Родители актёра закончили жизнь у дочери Татьяны в Праге, но дело их рук всё-таки осталось на донской земле. Часто в тексте встречается слово «старенькие», призванное, видимо, усилить апокалиптическую картину советского прошлого, рисуемую автором. Сидели у стареньких радиоприёмников, переделывали на стареньких гитарах злополучную «деку»... «Старенькими» в описываемое время могли быть батарейные радиоприёмники начала 1950-х годов типа, к примеру, «Родина-52». Но в недавно построенном посёлке старенького было немного, если оно вообще было. Люди ехали сюда на новое место жительства и вряд ли тащили с собой хлам. Да и сам Василий на фотографиях позирует отнюдь не со старенькой гитарой, а с хорошим электроинструментом. И ударная установка тоже отнюдь не «из кастрюли» сделана, и это вовсе не удивительно, учитывая развитие культурной сферы посёлка в те годы. Но на такое в повести – табу. Лишь блатные Лютый, Бармалей и тому подобные персонажи учат главного героя жизни и умению расставлять пальцы на «деке». Причём, именно в подворотнях, которых в посёлке никогда не было. Давно затёртый штамп, замечу попутно, не делает чести, как говорит одна моя властная знакомая, «писарчуку». А между тем в 1968 году в Шолоховском вступил в строй новый Дворец культуры, где работали различные кружки, фотостудия, изостудия, вокальная студия, класс игры на фортепиано, баяне, гитаре. А первая музыкальная школа открылась в Шолоховском как раз в год рождения Василия Мищенко. Работал с самодеятельными музыкальными коллективами посёлка и известный в районе специалист Виктор Степанович Гайдуков. Был в посёлке прекрасный кинотеатр «Спартак». Были клуб, танцплощадка, парк с фонтаном, библиотеки, больница, несколько школ. Посёлок Шолоховский в 1969 году был заслуженно признан лучшим посёлком в РСФСР. Василий Мищенко об этом выдающемся событии даже не упоминает, и мы всё ближе подходим к пониманию причины этого. Очень характерно, что уроженец «захолустного горняцкого посёлка» с «удушающей атмосферой нищеты, запретов, откровенного пропагандистского вранья», вообще не приводит сведений о позитивных событиях в истории Шолоховского, которых было немало. Только винтовки, автоматы, кольты и наганы, нищета, старенькие приёмники и гитары, похоронные процессии, бывшие зеки и блатные, «работяги», спешащие «в пивняк» и одобрительно гогочущие над анекдотами про Брежнева и Маркса, и над всем этим навязчивой идеей – битлы, битлы, битлы... Буквально, как солнце надежды. Все молодые люди вокруг, кажется, только и мечтали, только и стремились «облади обладать» пластинками и без сна и покоя боролись и боролись за «свободу»... Как тут не вспомнить мультяшный девиз: «Свободу попугаям!»?! Пожалуй, стоит упомянуть, между прочим, что я и сам битломан со стажем. Но не фанатик, упаси Бог. И, как сказал своим палачам генерал Дмитрий Михайлович Карбышев, «я совестью и Родиной не торгую». Это слова, известные каждому нормальному человеку, как и фраза киногероя из «Белого солнца пустыни» Павла Верещагина: «Я мзду не беру – мне за Державу обидно!» В 1960-е годы в СССР слушали не только битлов, но и многих других зарубежных исполнителей. Особенно любили Робертино Лоретти с его «Джамайкой» и «Черазеллой». Активно развивалась и отечественной эстрада, в ней появлялись новые имена, известные и сегодня. Огромную популярность приобрели бардовские песни, связанные с именами Александра Галича, Булата Окуджавы, Александра Городницкого, Юрия Визбора, Ады Якушевой, Юлия Кима, Юрия Кукина, Евгения Клячкина и многих других, на экраны выходили прекрасные фильмы, и ныне не покидающие экран. И, конечно, в эти годы на любом магнитофоне стояла бобина с песнями Высоцкого. Об этом на страницах «Ещё вчера...» нет ни слова. Только битлы, как болезненно навязчивая идея. Хотя нет, в одном месте упомянут Юрий Визбор, обозванный «звездой шансона»... Как говорится, дальше ехать некуда. Разве что в Лондон, куда, по сюжету повести, собралась было четвёрка шолоховских битломанов, вдохновлённых музыкальным альбомом 1965 года «Help!». Смешно, правда? В этот год кумиры шолоховских фанатов покоряли многотысячные американские стадионы, а владельцу «нешуточного арсенала» Василию Мищенко было всего 10 лет. Наверное, к повести «Ещё вчера...» с полным основанием можно отнести слова В.С. Высоцкого: «Некий чудак и поныне за Правду воюет, – Правда, в речах его правды – на ломаный грош: «Чистая Правда со временем восторжествует, – Если проделает то же, что явная Ложь!»... Нестыковок в повествовании так много, что обо всех упомянуть совершенно невозможно. Однако приведу ещё несколько наиболее заметных. «Дело в том, что после хрущевской «оттепели» была объявлена амнистия заключённым, и на свободу вышли не только мелкие мошенники, но и криминал разных мастей. Бывшие зеки стали создавать в нашем поселке преступные группировки, с драками и поножовщиной». Всё-таки врать нужно хоть с небольшой опорой на факты, чтобы не оконфузиться... На самом деле, указ «Об амнистии», положивший начало массовому освобождению сотен тысяч заключенных из ГУЛага, был издан 27 марта 1953 года, за два года до рождения «воспоминателя». С 1957 по 1977 годы в СССР амнистии не объявлялись. А «оттепелью», по названию повести Ильи Эренбурга, называют период, длившийся с середины 1950-х до середины 1960-х годов. В это время были выданы паспорта людям, проживавшим в колхозах. Стремительное развитие получили лёгкая промышленность и сельское хозяйство, шло активное строительство городов, заводов и гидроэлектростанций, триумфально осваивался космос, повышался уровень жизни населения. Особенно интенсивно решался жилищный вопрос. СССР тогда занимал первое место в мире по вводу жилья. Были, конечно, и проблемы, но разве существует место, где их нет?! Стройки кипели по всей стране. «Главное, ребята, сердцем не стареть», – пели молодые романтики в палатках вблизи таёжных новостроек. Поколение «шестидесятников» вписывало достойную строчку в историю своей страны. Строился и развивался со всей страной районный город Белая Калитва, быстрыми темпами рос и посёлок Шолоховский. Однако, в наше время никто из ветеранов-строителей, работавших там, не припомнил пивной киоск, описанный Василием Мищенко как центр поселковой жизни. Киоск, где, якобы, «работяги» «одобрительно» гоготали над анекдотами про Брежнева и Маркса, и где на пределе сил, изнемогая от «каторжного» труда, мыла «посуду» мама одного из героев повести. Но, помилуйте, какую посуду вообще мыли в таких заведениях? Пивные кружки, которыми порой служили полулитровые банки, сама буфетчица ополаскивала фонтанчиком на круглой подставке, приводимым в действие рычажком с шариком на конце. Вот и всё мытьё. А если посетитель просил «повторить», то «посуду» и вообще не споласкивали. К тому же на пивной пене умелые продавцы, не особо напрягаясь, иногда делали состояния... Леонид Брежнев – ветеран войны, полковником воевавший на Малой Земле, возглавил страну в 1964 году и был встречен с энтузиазмом. В этот период в государстве произошло немало позитивных изменений. Так что никаких анекдотов про Брежнева не рассказывали по-крайней мере до второй половины 1970-х годов, когда состарившийся генсек стал иронично именоваться «дорогим Леонидом Ильичом». Вот такая неувязочка. А ведь известно: маленькая ложь рождает большое недоверие. И для него есть все основания. Например, фантастическая «поездка» четырех чудиков в Лондон, о которой уже упоминалось выше. Её просто невозможно воспринимать всерьёз вне какой-нибудь сказочной эпопеи вроде рассказа Михаила Зощенко «Великие путешественники». И это ж надо: «мы попали в списки КГБ, как неблагонадёжные». Отчёт о постановке на учёт «контора глубокого бурения», вероятно, прислала школярам по почте. И всё-таки не помешала подающему надежды «диссиденту» поступить в ГИТИС. Проглядел такое событие и мифический Виталик. Чудеса, не иначе. Но дело не только в том, что описанный вояж выглядит неубедительно. Чего стоит само представление героев о вожделенных местах. «– Сдалась она тебе, эта Москва! – возразил Ромка. – Заграницу сразу брать надо! Толик рассказывает, жратвы там навалом. Даже даром раздают. Можно и без денег пропитаться. И тряпок – немерено! Деньги там совсем не нужны. Все можно и так брать…Толик говорит, что там настоящий коммунизм». Шикарно, нет слов! Но и здесь тоже неладно с фактами. В Лондоне, 30-го января 1969 года группа «Битлз» поднялась на крышу штаба Apple Corps и сыграла свой последний совместный концерт. Это было их первое живое выступление более чем за два последних года. Альбом и фильм были, в конечном счёте, выпущены в мае 1970 года, как и лебединая песня квартета – «Let It Be». Хотя они в этот период и сыграли «All You Need Is Love» и «Hey Jude» для небольшой аудитории в студии телевидения, но эти номера были исполнены под минусовку. Крыша билдинга была их первым шоу в прямом эфире, после того как последнее турне группы закончилось 29-го августа 1966 года в парке Candlestick города Сан-Франциско. Так на какие же концерты так стремились юные битломаны с такими трогательными, а вернее сказать потешными, салом и килькой в томате?! Поневоле возникают сомнения не только в том, что описанный вояж имел место, но и в том, что Василий Мищенко на самом деле был таким уж битломаном, если он не знает общеизвестной истории «Битлз». Видимо, «Голос Америки» он слушал невнимательно, если вообще слушал, опасаясь вездесущего «Виталика» и КГБ. Кстати, под газетной фотографией с изображением весёлой стайки подростков, расположившейся на солнечной лужайке с радиоприемником ВЭФ 202 в руках, написано: «Вот так слушали «Голос Америки». А ведь говорил же в конце августа 1991 года добровольный узник Фороса Михаил Горбачёв: «Есть обычай на Руси слушать ночью Би-Би-Си». Ночью! И вовсе не в целях конспирации. Дальние передачи на коротких волнах можно, и в самом деле, слушать только вечером или ночью, когда нет солнечной радиации, ионизирующей атмосферу, что приводит к рассеиванию волны. В итоге она, отражаясь то от поверхности, то от ионосферы, не может огибать земной шар. Ну, зачем же так мелочно врать и как можно ЭТО публиковать?! Публикуют... Мы, когда я в студенческие годы работал на стройке, в третью смену действительно слушали по «Голосу» музыкальные программы Севы Новгородцева, и как раз таким же приёмником. Начинались они примерно в 10 часов вечера. Когда Сева заканчивал, приёмник выключали. Продолжение следует
Прозаик
Автор: VPL54
Дата: 13.05.2017 05:38
Сообщение №: 167926 Оффлайн
Актёр Василий Мищенко «сыграл» роль популярного писателя
Продолжение
Днём можно было слушать разве что «Маяк», транслировавший в то время прекрасные новостные и музыкальные программы. Эта радиостанция была куда популярнее всех «голосов», вместе взятых, включая китайские. Ну, а теперь, наконец, о главном. Зачем? Издавать такое в России было бы просто безумием. Но никто и не издаёт. Повесть в платном доступе представлена электронной версией только на сайтах магазинов да публикуется в провинциальной газете, где большинство публики её просто не читает. А если кто и прочтёт, так вряд ли заметит несуразицу. А если и заметит, то вряд ли сможет возразить. Кто ж ему незнаменитому даст... «Больших ролей уже не предлагают, а что предлагают, пытаюсь делать, чтобы не было стыдно самому себе», – пишет Василий Мищенко на Фейсбуке. «Тут недавно меня объявили актёром эпизода! Ну что ж, давно уже еду с ярмарки...» Если не забывать упомянутой выше максимы битловской философии: «только мы сами способны изменить свою жизнь», ставить точку никогда не стоит. Наш герой и не ставит. Он продвигает ещё не остывшую повесть в английский журнал «Russian Bell». На эту идею как раз и работает всё, описанное выше. И мрачная гангстерско-нищенская атмосфера в «заброшенном» посёлке «алкашей», и «запреты», и «ломка судеб» юных битломанов коварным «правительством», и «анекдоты про Брежнева», и «работяги» около «пивняка» (где же им ещё быть?!), и многое другое. Чтобы попасть в журнал, произведение должно быть популярно на родине. Нет проблем и с этим: достаточно набрать название на поиске, и десятки электронных магазинов подтвердят: повесть гораздо популярнее романов Тургенева и Гончарова. Всё схвачено, за всё заплачено. А родина – да что родина, от неё не убудет. Повесть с правдивой историей за бугром никому не интересна. Если нет другого «товара», то сгодится и это. Проект сработал. Недавно англоязычный журнал «Russian Bell» вышел с «шедевром» Василия Мищенко. После издания каждого номера журнала жюри награждает одного из участников Малой премией имени Владимира Набокова. Получение награды подтверждается официальным дипломом и подразумевает автоматическое включение лауреата в короткий список (шорт-лист) этой же премии. Самым заметным участником номера, естественно, оказался именно Василий Мищенко. Какое-никакое, а достижение. Впрочем, практически нет сомнений, что он получит и большую премию за такой очевидный прорыв в деле дальнейшего разоблачения «тоталитарного режима». Шутка ли, «запрещали» «Битлз»! Хотя в «свободном мире» пошли гораздо дальше. Джона Леннона в декабре 1980 года застрелил, может даже из «настоящего кольта», маньяк, бывший фанат квартета. А годом раньше, на Джорджа Харрисона в его доме в городке Хенли-на-Темзе напал с ножом другой маньяк. Куда уж там «поножовщине» в «захолустном» посёлке... Нобелевскую премию по литературе в 2016 году получил ровесник битлов, 75-летний американский музыкант и автор-исполнитель Боб Дилан (настоящее имя Роберт Аллен Циммерман) за «создание нового поэтического выражения в рамках великой американской песенной традиции». Кстати, по данным опроса уже упоминавшегося журнала «Rolling Stones», Дилан является вторым (после «The Beatles») по значимости исполнителем в истории музыки. Мы не знаем, номинировались ли когда-либо на эту премию Джон Леннон или Пол Маккартни, популярность которых, поистине, не знала себе равных. Эта информация может быть опубликована только через полвека после факта номинации. Как бы там ни было, даже вопиющие ошибки, непростительные для какого-нибудь школьного Митрофанушки, не смогли умалить столь очевидных «заслуг» Василия Мищенко. Да что и удивляться. Стали же нобелевскими лауреатами Горбачёв и Солженицын. Да что там Солженицын. В 1938 году США признали Адольфа Гитлера человеком года «За распространение демократии по миру». А через год Гитлер был номинантом на Нобелевскую премию мира. В отличие от расчётливого Барака Обамы, фюрер поспешил начать войну, а то бы тоже стал символом вселенского миролюбия. Подвести итог всему сказанному можно словами поэта Юрия Левитанского: «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку – каждый выбирает для себя». Так бывает в жизни. Попадает паренёк из далёкой провинции в столицу, вроде бы добивается успеха, известности, каких-то наград. Его узнают на улице, ему завидуют, им восхищаются. Богемная жизнь, весь мир у ног, жизнь кипит. Нет времени оглянуться, задуматься, что-то понять. Всё потом, потом. Летящие дни заполняют месяцы, годы, десятилетия. Он почти не вспоминает свою малую родину, живущие там люди ему давно представляются чуждой серой массой. Он смолоду привык делить людей на сорта. Одних не замечает, к другим стремится быть ближе. Даже на фотографиях он склоняется то к одному, то к другому. Его двуличие и неискренность многими понимаются, но он умеет организовать свою нужность. Но вот приходит время итогов. Он сед, и его перестают узнавать на улице, его давно уже не отмечают наградами. Он всё чаще задумывается о том, кому останется всё, нажитое им. А многие из тех, о ком он давно перестал вспоминать, его школьные друзья-неудачники вдруг оказываются богаче, несравненно богаче, чем он. У них выросли дети, которые не заставляют родителей стыдиться своего беспутства. У них растут внуки, наполняющие жизнь смыслом, и им знакомы извечные человеческие радости. А у него ничего этого нет. Только обиды, жёлчь и острое желание доказать свою состоятельность. Ради этого он готов на всё. И это «всё» очень просто может окончательно превратить его в банкрота. Но это, как принято говорить, уже совсем другая история. А жители посёлка Шолоховского готовятся отметить в 2018 году 65-летний юбилей своего замечательного посёлка. Жизнь продолжается.
Прикрепленные файлы:
Прозаик
Автор: VPL54
Дата: 13.05.2017 05:46
Сообщение №: 167927 Оффлайн
Мы в соцсетях: