Лев Константинович Котюков(род. 9 января1947, Орёл, РСФСР) – ныне один из самых известных поэтов в России. Он – авторо более тридцати книг поэзии и прозы, получивших заслуженное признание в нашей стране и за рубежом. Он первый поэт в истории России, отмеченный за литературные труды Московской Патриархией Международной премией имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, а также лауреат ещё тридцати семи международных, всероссийских и региональных литературных премий. Председатель Правления Московской областной писательской организации, Секретарь Правления Союза писателей России, заслуженный работник культуры России, Главный редактор журнала «Поэзия», академик Академии Российской словесности и ряда других академий Зарубежья и России.
В 1965 году Лев Котюков поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, где учился с Николаем Рубцовым, Анатолием Передреевым, Юрием Кузнецовым, Юрием Гусинским, оказавшими на него, в силу своего старшего возраста, серьезное влияние. Во время учёбы работает со студенческими отрядами в Сибири, публикуется в «Правде», в «Комсомольской правде», областных газетах Орловской области и др.. Оглядываясь на институтские годы, Лев Котюков с благодарностью вспоминает преподавателей — и, в первую очередь, руководителя своего творческого семинара Сергея Сергеевича Наровчатова.
В 1970 г. после окончания института, Лев Котюков возвращается на малую родину и начинает карьеру литератора. Работает литературным сотрудником, заведующим отделом областной газеты «Орловский комсомолец». За творчество и общественную деятельность награждён Почётным знаком ЦК ВЛКСМ. Но нежелание угождать власть предержащим и глубокий внутренний разлад, а также весьма вольный образ жизни делают его персоной «нон грата» в Союзе писателей и местных редакциях. Его рукописи возвращаются с жесткими издательскими приговорами: «Идеализм. Богоискательство. Мировоззренческая неразбериха». По мере ослабления цензуры у него начинают активно выходить книги. В 1982 г. по рекомендации известного писателя и общественного деятеля С. С. Наровчатова принят в Союз писателей СССР. В 1986 году переезжает в Подмосковье, до 2012 года проживал в городе Пушкино, ныне — в городке писателей «Переделкино».
В 1990 году Котюкову присуждают годовые премии такие полярные издания, как журнал «Молодая гвардия» и «Литературная газета». Заметным явлениям в поэзии в те годы стали его книги «В одинокой толпе» и «В змеиных зеркалах». В соавторстве со своим другом детским писателем Сергеем Ивановым написал остросюжетный роман «Смерть двойника». В 1990-е годы работал Главным редактором издательства «Ниппур». С 1997 г. по настоящее время — Главный редактор журнала «Поэзия». В 1999 году избран Председателем правления Московской областной организации Союза писателей России (МОО СП России), которую возглавляет по настоящее время (дважды переизбран на эту должность на отчётно-выборных собраниях МОО СП России в апреле 2004 и ноябре 2009 года.
Лев Котюков отмечен за литературные труды Московской Патриархией и Патриархом Всея Руси Алексием Вторым. Он — лауреат Международной премии имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия (1997), лауреат государственной премии I степени Центрального Федерального округа Российской Федерации (2006), Большой Литературной премии АЛРОСА — Союза писателей России и Акционерной компании «Алмазы России-Саха» (2012), премии им. Г. Р. Державина Республики Татарстан (2011), Московской областной губернаторской премии им. Р.Рождественского (2011), Всероссийских премий имени А. А. Фета (1996), А. Т. Твардовского (2000), М. Ю. Лермонтова (2003), Ф. И. Тютчева (2003), а также лауреат ещё более тридцати международных, Всероссийских и региональных литературных премий.
Лев Котюков — Председатель правления Московской областной писательской организации, секретарь правления Союза писателей России, член Исполкома Международного сообщества писательских Союзов, член Бюро Президиума Международного литературного фонда, главный редактор журнала «Поэзия», Председатель Правления «Творческого объединения литераторов газовой промышленности» при ОАО «Газпром», ректор Высших литературных курсов им. И. А. Бунина и др. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Награждён многими государственными и общественными наградами. Творчество Льва Котюкова известно за пределами России, его произведения переведены на английский, немецкий, испанский, польский, китайский, непальский и другие языки. За вклад в мировую культуру Лев Котюков награжден орденом ЮНЕСКО «Крылатый лев».
Библиография (основные издания)
Лев Котюков — автор более тридцати книг поэзии и прозы.
1997 г.
Встречные поезда. Книга стихотворений. М.: Современник, 1987.
В одинокой толпе. Книга стихотворений. М.: Советский писатель, 1990.
В змеиных зеркалах. Книга стихотворений. М.: изд. «Ниппур», 1993.
Последние и первые. Книга стихотворений. М.: изд. «РПБ», 1993.
Страх любви. Книга стихотворений. М.: изд. «Ниппур», 1996.
Огонь летящий. Книга стихотворений. М.: МГО СП России, 1997.
Демоны и бесы Николая Рубцова. Книга прозы. М.: МГО СП России, 1998.
Невозможное. Книга стихотворений. М.: МГО СП России, 2000.
Собрание избранных сочинений. Книга прозы. М.: изд. Жуков, 2000.
Смерть двойника. Роман. М.: изд. Библиотека журнала «Милиция», 2000.
В сумерках небожителей. Книга стихотворений. М.: МГО СП России, 2001.
Моя галерея. Избранные предисловия и эссе. М.: МГО СП России, 2002.
Твоё бессмертие. Новая книга стихотворений. М.: МГО СП России, 2003.
Смерть двойника. Роман. М.: Омега, 2004 (2-е издание).
Крест и пламя. Книга избранных стихотворений. М.: изд. «Голос-Пресс», 2004.
«Песнь о Цейхановиче или По ту сторону России». Роман. М.: изд. «Голос-Пресс», 2004.
Демоны и бесы Николая Рубцова. Книга прозы. М.: изд. дом «Юпитер», 2004, (издание 2-е и дополненное).
Ангелы любви. Книга стихотворений. М.: изд. «Голос-Пресс», 2005
Тайна молчания. Книга стихотворений. М.: Рипол-Классик, 2006.
Не спасётся никто от последней любви. М.: Издательство «Ольга», 2008.
Победитель последних времён. Роман-поэма. М.: Газоил Пресс, 2009.
Чёрная молния вечности. Повести, эссе. М.: Газоил Пресс, 2010
Под небом любви. Новая книга стихотворений, эссе и прозы. М.: ИПО «У Никитских ворот», 2011
Тайна вечности. Собрание избранных сочинений. Выпуск 1. М.: ИПО «У Никитских ворот», 2013
Главные литературные премии
Лев Котюков — лауреат:
премии журнала «Молодая гвардия» (1990)
премии «Литературной газеты» (1990)
Всероссийской премии им. А. А. Фета (1996)
Международной премии им. А. А. Платонова (1997)
Патриашией Международной премии им. Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия (1997)
Международной премии «Поэзия» (1999)
Всероссийской премии им. А. Т. Твардовского (2000)
Всероссийской премии им. Н. М. Рубцова (2001)
Всероссийской премии им. М. Ю. Лермонтова (2003)
Всероссийской премии им. Ф.И Тютчева (2003)
Всероссийской литературной премии им. генералиссимуса А.В. Суворова Министерства обороны России (2004)
Международной премии им. М. В. Ломоносова (2004)
Всероссийской премии им. Н. С. Гумилёва (2004)
Всероссийской премии им. Петра Великого (2005)
Государственной премии первой степени Центрального федерального округа Российской федерации в области литературы и искусства — 2006 г.
премии им. Г. Р. Державина Республики Татарстан (2011)
Московской областной губернаторской премии им. Р.Рождественского (2011)
Большой Литературной премии России — Союза писателей России и Акционерной компании «Алмазы России-Саха» (2012)
и других более 20 международных, Всероссийских, областных и муниципальных литературных премий.
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 21:54
Сообщение №: 20218 Оффлайн
С председателем Правления Московской областной организации (МОО) Союза писателей России, Секретарём Союза писателей России, главным редактором журнала «Поэзия», поэтом Львом Котюковым беседует секретарь Правления МОО СП России, поэт Игорь Витюк. — Лев Константинович, у нас в стране стало расхожим выражение «Поэт в России больше, чем поэт». От русского писателя наше общество ждёт ответов на волнующие вопросы. Как Вы относитесь к переменам, происходящим в России? — Во-первых, сразу хочу внести ясность, что слова «Поэт в России больше, чем поэт» принадлежат вовсе не Евгению Евтушенко, как полагают наши многие соотечественники, а Виссариону Белинскому, опубликовавшему их в 1847 году. И хотя наше законодательство о защите интеллектуальной собственности устанавливает срок охраны авторских прав только в течение 70 лет с момента смерти писателя, нашим журналистам, как и самому Евтушенко, было бы нелишним указывать настоящего автора этой фразы.
Во-вторых, сам тезис Белинского является весьма спорным. Мы что, любим Пушкина в качестве камер-юнкера (в современном варианте – полковник) или как историка, или как либерала (в юности)? Нет, Пушкина мы любим за поэзию. К месту будет вспомнить цитату из его письма В.А. Жуковскому (1825г.): «Ты спрашиваешь, какая цель у "Цыганов"? Вот на! Цель поэзии - поэзия... "Думы" Рылеева и целят, а всё невпопад».
От поэзии нельзя требовать ничего, как от облаков над озером, как от лесных рассветов. Но массовое сознание, подсознание, бессознание всё чего-то требует и требует… И, естественно, получает в качестве пищи духовную блевотину под видом постмодернизма. Но, слава Богу, есть ещё в мире сём человеческие души, которым ничего не нужно от поэзии, кроме поэзии. Число этих душ, увы, мало… Но они бессмертны. А потому нет, не было и не будет никогда для русской поэзии времён последних.
Попытки приписывать поэзии и поэтам какие-то социально-политические цели бессмысленны, а ещё бессмысленнее, когда поэты (в широком смысле – люди искусства) пытаются управлять страной. Самый свежий пример – горбачёвская перестройка и ельцинские реформы, самыми активными проводниками которых стали представители так называемой творческой интеллигенции. Теперь эта творческая интеллигенция, когда воплотились в жизнь её тупые мечты о капитализме, о свободе слова, о многопартийности, на чём свет стоит ругает и капитализм, и президента, и Россию, и свободу слова вместе с пресловутой многопартийностью.
— В Ваших словах чувствуется уничижительное отношение к интеллигенции… — Давайте разберёмся с содержательной стороной этого слова. В русский язык оно слово пришло с Запада. По латыни «intellegentia» - высший разум (древние римляне заимствовали этот термин у греков). В Новое время Гегель придал этому термину смысл «общечеловеческой способности умозрительного постижения вещей». Для Маркса интеллигенция - это самосознание народа, а ее носитель - весь народ. В России, согласно исследованиям А.М. Камчатнова, это слово впервые употребил В.А Жуковский в дневниковой записи от 2 февраля 1836 г в отношении «лучшего петербургского дворянства». К середине XIX в России уже оформляется социальная группа, которая от имени и во благо народа объявила себя лучшей частью общества и начала активную борьбу с государством и традиционной русской культурой. Как правило, это были неудачники, не сумевшие найти своего места в жизни, зато «со знанием дела» рассуждавшие обо всём и дававшие советы всем и во всех областях деятельности. В русскую журналистику термин «интеллигенция» ввёл ныне забытый писатель П.Д. Боборыкин 1866 году, благодаря чему, кстати, он и остался в литературе. Именно эта интеллигенция и породила революции 1905 и 1917 года, а затем была ими же «съедена». Кстати, отправляя из России так называемый «философский пароход», Ленин прекрасно отдавал себе отчёт в том, кого он высылал, поскольку сам был типичным «интеллигентом». Он понимал всю деструктивную роль так называемой интеллигенции в развитии общества, и, наверное, не зря в письме Горькому, писал, что она не мозг нации, а, говно (см. Полное Собрание Сочинений В.И. Ленина, 5 изд., т. 51, стр. 48). В советские годы, исходя из политической конъюнктуры, власть вводит термин «советская интеллигенция», которая является не классом (как рабочий класс и или колхозное крестьянство), а прослойкой людей умственного труда. А вот уже во времена хрущёвской оттепели вновь появляется группа людей, называющая себя интеллигенцией, которая самозвано от имени народа начинает призывать нас к «общечеловеческим ценностям», правда, не забывая при этом кормиться из рук охаиваемого ими государства, и не брезгующая писать доносы друг на друга. И если до семнадцатого года интеллигенция нас звала в «царство свободы, равенства и братства», то, начиная с 1960-х годов, — к «гласности», «социализму с человеческим лицом», «открытому обществу», «рыночной экономике», «народной приватизации», «евроатлантическим ценностям» и т.д. А если говорить совсем понятным языком, то русская интеллигенция – это прослойка неудачников-работников умственного труда, которые во всех своих бедах винят Русское государство (вне зависимости от господствующего общественно-политического строя) и которые презирают традиционную русскую культуру. Хорошо об этих людях сказал Солженицын — «образованцы». За одно это высказывание, безотносительно написанных им произведений, он, как и вышеупомянутый Боборыкин навсегда останется в русской литературе.
Поэтому любая попытка писателя «быть больше, чем писатель», приносит нашей стране только новые беды. Кстати, можете ли Вы назвать интеллигентами наших великих писателей, таких, как Крылов, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тютчев, Гончаров, Фет, Достоевский, Блок, Есенин, Маяковский, Шолохов? – Нет. А вот Булгакова, Набокова, Пастернака, Бродского, Ахматову – можно. Но, может быть, поэтому первые – это писатели Первого ряда русской литературы, а вторые, увы, второго ряда… Да, да, второго!.. Ибо провинциализм так называемого «серебряного века» виден невооружённым глазом. Замечу также, что великие русские философы Василий Розанов (1856-1919) и Алексей Лосев (1893-1988) категорически возражали против того, чтобы их причисляли к интеллигенции.
У художника (в широком смысле слова) нет задачи давать ответы на все вопросы, волнующие общество. Вопросов сейчас слишком много и они, к сожалению, чаще всего остаются без ответов. А может быть, и не к сожалению, что без ответов?.. Если бы человечество ответило на сакраментальное: «Быть или не быть?», жизнь на Земле давно бы прекратилась. Так что достаточно одних вопросов. И как говаривал мой товарищ по Литинституту, замечательный русский поэт Николай Рубцов: «У матросов нет вопросов, у поэтов нет ответов…»
Но вернусь к вопросу о современной России. Мысли о том, что завтра будет лучше - это обычное для нас дело. Русский человек всегда желает русского завтра, но китайский мудрец и философ Лао-Цзы не зря сказал: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен». У нас же народ всё время жаждет эпохи перемен. И мы постоянно живём в перманентно изменчивой эпохе. Взять XX или ХХI век. Литература является не только составной частью общества, а ещё и, по меткому по выражению Ленина в статье «Лев Толстой, как зеркало русской революции», зеркалом общества. Правда, это зеркало нынче кривое, но что уж тут поделать? Так что состояние литературы нашей такое же, как и состояние нашего общества: неустойчивое, неравновесное и неопределенное.
Раньше у чиновников в Кремле можно было спросить: «А что вы нам обещаете?», и они могли ответить: «Коммунизм». Это, конечно, было глупостью, но они, по крайней мере, могли ответить, что они что-то обещают. Если же вы сейчас спросите у нынешних депутатов, сидящих в Думе, что они вам обещают, то в лучшем случае они вам ответят: «Удвоение ВВП», - хотя большинство из них толком и не сможет расшифровать эту аббревиатуру, не говоря уж о том, чтобы внятно пояснить, как удвоение ВВП (валового внутреннего продукта) сделает нашу жизнь лучше. Создаётся впечатление, что они путают удвоение ВВП со вторым сроком ВВП (Владимира Владимировича Путина) на посту Президента (прим. интервьюера – разговор проходил в 2006 году).
Кстати, сама идея «удвоения ВВП» является своеобразным свидетельством духовного кризиса власти. Даже заурядная коммерческая фирма ставит целью не «удвоение оборота», а, к примеру, удвоение прибыли, доли рынка и т.д. А серьёзные компании говорят уже о своей общенациональной миссии. «Удвоение ВВП» - это экономическая абстракция, которая нисколько не интересна нашему народу. Более того, в долларовом эквиваленте за последние несколько лет ВВП уже удвоился. Ну и что? Могу дать рецепт, как одномоментно удвоить ВВП в рублёвом эквиваленте — эмитировать около сорока триллиона дополнительных рублей (это примерно объём нашего ВВП), разделить эти деньги на всех жителей России в виде именных счетов в Сбербанке (получится тысяч по 280 на брата), которыми можно будет воспользоваться лишь, к примеру, по достижении человеком столетнего возраста (это будет для нашего народа хорошим стимулом вести здоровый образ жизни). Сбербанк на эти виртуальные деньги купит у Центробанка столетние (или пятисотлетние) однопроцентные облигации, и в итоге мы за счёт колоссального увеличения доли финансовых услуг в ВВП получим желанное удвоение. И, кроме того, покажем всему миру, что при планировании мы мыслим категориями не сиюминутными, а — вечными. Правда, до китайцев, которые рассматривают свой цивилизационный проект в «рамках» бесконечности, нам всё равно будет далеко, поскольку вечность и бесконечность чужды друг другу, как жизнь и время.
— Тогда какой же должна быть общенациональная идея в России? — Вы правильно задали вопрос: не «русская идея» (иначе в противовес появятся татарская, башкирская, украинская, якутская и т.д. идеи), не «государственная» (поскольку у государства и у народа объективно различные интересы), не «российская идея» (звучит коряво – не по-русски, да и означает лишь то, что идея принадлежит государству с названием «Россия»), а именно общенациональная идея. И придумывать здесь ничего не нужно. Россия всегда существовала, как Великое государство, в котором вместе русским народом жили сотни других народов, объединённые русской культурой, русским языком и русской государственностью. Поэтому в качестве русской идеи предлагаю: «Великая, вечная, неделимая Россия», а всё остальное отнести к идеологическим концепциям, долгосрочным и краткосрочным целям, пятилетним планам и т.д. Также предлагаю Госдуме принять закон «О борьбе с завистью». Ей Богу, зависть человеческая пострашней коррупции. А в литературе страшней во сто крат. Эх, коллеги, коллеги, многие из вас умрут не от старости, а от чёрной зависти к другим, более талантливым. Вот такая у некоторых общенациональная идея.
— Что Вы можете сказать о состоянии современной русской литературы? — Литература, как и власть, тоже часто что-то обещает читателю, от чего-то защищает. Взять литературу ХIХ века. Она маленького человека защищала, и человек типа Акакия Акакиевича неслучайно возник на горизонте русской словесности. И все писатели, за редким исключением, этого маленького человека упорно защищали и защищали. Только от кого? - непонятно, поскольку этот маленький человек типа Акакия Акакиевича, по моим понятиям, - монстр. Это получеловек, а точнее - внечеловек, в проблемах которого виновато не общество, а скорее его личные качества. Вот взять, например, предположительное существование Акакия Акакиевича после 1917 года. Я могу его представить сотрудником ЧК или ОГПУ. И в этом качестве он запросто отправит без раздумий на тот свет тысячи и десятки тысяч людей. Отправит и не поморщится, поскольку души не имеет. А русская литература таких людей жалеть призывала.
Такое было состояние литературы, вектор развития был такой - «борьба за маленького человека». А маленький человек – он и есть маленький. То есть, не великий. Но в это время были созданы величайшие шедевры, такие как «Медный всадник» Пушкина или «Братья Карамазовы» Достоевского.
Состояние нашей литературы сейчас соответствует состоянию литературы в ХIХ, ХХ веках своими вершинами, своими просветлениями, своими глупостями. Единственное, что, к сожалению, является отличительной чертой современной литературы - это то, что уходит Большой стиль. Что такое Большой стиль? Большой стиль – это время поэм, эпопей, таких как «Война и мир». Одной из последних вершин Большого стиля является «Тихий дон» Шолохова, величайшая вершина в мировой литературе в целом. Хотя об этом, к сожалению, почти не говорится, и, даже празднуя столетие Шолохова, мы как-то обходили этот вопрос стороной. Если свести все мировые произведения, выбрать, скажем, десять произведений десяти авторов со всего мира, то в них обязательно окажется Шолохов. Если сведём, допустим, к пяти произведениям – тоже. Это одно из гигантских достижений советской литературы, великое явление со всеми своими достоинствами и недостатками. Большой стиль, мне кажется, кончился уже на таких средних писателях, как Леонид Леонов, создавший сокрушительно неудачное произведение. Его роман «Пирамида» беспомощен и запутан. Создаётся впечатление, что сказать ему было абсолютно нечего, хотя информацией и обилием жизненного опыта сам писатель располагал по полной. Провалы подобных творений начались ещё в советское время. Например, поэма Василия Фёдорова «Женитьба Дон-Жуана» не выдерживает совершенно никакой критики. Большой стиль начал выдыхаться на излёте ХХ века. По всей видимости, динамика жизни, компьютеризация и так далее требуют от человеческого сознания каких-то особых форм восприятия. Хотим мы этого или нет, но читать большую статью в газете сейчас просто нет времени. Кругом компьютеры, а времени всё меньше. Это странно, ведь компьютер должен обеспечивать экономию времени, а получается наоборот.
Вот и в области литературы у людей появилось клиповое сознание. Телевизор играет большую роль в жизни людей с середины ХХ века. Хотим мы этого или нет, но телевизор мы включаем. Хоть и говорят, что «никто тебя не заставляет смотреть», но – человек продукт своего времени, своей эпохи, и если человек настроен на то, чтобы эту кнопку нажимать, то осуждать его за это не стоит. Я и сам нажимаю эту кнопку. Когда я уже не в состоянии воспринимать печатный текст после напряжённого рабочего дня, но хочу новости посмотреть, – включаю телевизор, тем более что 90 процентов информации мы получаем за счёт зрения. Ведь чтение – дело нелёгкое. Взять, к примеру, «Литературную газету» прежних времён. Сейчас попробуйте её прочтите всю. В ней публиковалась масса статей, которые сгодились бы для вполне серьёзных (в том числе, научных) сборников. А нынче — дробность информации, дробность текста. Информация заменяет нам истинное знание. Информации этой слишком много — захочешь и не прочитаешь. И если раньше мы ничего не знали относительно, то теперь ничего не знаем вообще.
Состояние литературы неизбежно связано и с научно-техническим прогрессом. Научно-технический прогресс на самом деле это не эволюция, это деградация человеческого сознания. Разве прибавилось у нас счастья с появлением компьютеров и мобильных телефонов? Нет. Но, тем не менее, представить без них нашу жизнь сейчас нельзя. Вот, говорят упадок поэзии. Это ерунда. Раньше Белинский писал об упадке русской литературы, а сейчас другие критики пишут о том же, но литература ни в каком упадке не находится, поскольку таланты были, есть и будут. Земля их рождала, и это уже закон жизни и закон мировой энергии. Другое дело, что они сейчас не имеют массового признания. Есть многие писатели, вообще неизвестные не только массовому читателю, но даже и узкому кругу. Или поэты. Например, Никита Иванов. Я его печатал, он блестящий поэт, один из лучших современных поэтов, а кто его знает? Или Владимир Бояринов и Иван Переверзин, старые мои товарищи и живые классики, которых отметил ещё за первые книги матёрый гигант русской поэзии Юрий Кузнецов.
Замечательный прозаик, литературовед, критик, выдающийся русский мыслитель Владимир Иванович Гусев также неизвестен нашему телевидению, но он невероятно талантлив, хотя знает его только узкий круг писателей и читателей. И он, как человек, обладающий ясным сознанием, а человек с ясным сознанием — явление очень редкое в любые времена, без горечи, но с грустью говорит о себе: «Широко известен в узких кругах…»
Впрочем, большая литература и раньше никому особо не была нужна. Набоков, например, достаточно средний писатель второго ряда, просто раздутая величина. А коснёшься знания текстов его почитателями – не знают. Он был более интересен как поэт. Однако только и слышишь: «Набоков! Набоков!! Набоков!!!». В своё время Пушкина, Блока, Есенина тоже знало немного людей, так… только в столичных тусовках тех времён. Возьмём недавно показанный по телевидению фильм о Есенине, который все дружно грязью поливают. А он, на мой взгляд, не так уж и плох. Хотя бы тем, что перенаправил внимание от разной постмодернистской дряни к Есенину. Люди стали книги Есенина покупать, читать воспоминания о нём, а кто-то неожиданно понял, что есть великая русская поэзия.
Поэтому говорить об упадке нынешней литературы не приходится, его нет и быть не может, наша жизнь всегда в нормальном состоянии упадка, ибо она заканчивается смертью. Тем не менее, есть и прекрасные поэты, и прозаики, и критики. Другое дело, что литература начинает преобразовываться, уходить в малотиражье, в легальное подполье, в интернет …
— И как Вы относитесь к литературе в интернете? — Сам я интернетом мало пользуюсь. Прежде всего, интернет — это средство коммуникации, а потому - дело полезное. Люди общаются, тексты читают – это хорошо. У нас в журнале «Поэзия» даже рубрика есть «Интернет-Парнас». Но многие профессиональные писатели мне жалуются, что графоманы сеть наводнили, а я отвечаю: «Ну, давай сам в эту сеть входи, наводняй её своими шедеврами, кто тебе мешает?»
А то везде коммерция сплошная, везде за деньги печатают. Интернет всё-таки это доступность и практически повсеместность. Я не знаю, приведёт ли эта форма общения к созданию каких-то шедевров или нет, но и Бог с ним, пусть не привёдет. Зато многие начинающие литераторы интернетом пользуются, это своего рода ликбез, так как не всякую литературу в магазинах найдёшь. Например, «Поэтический словарь» Квятковского сейчас трудно найти, хотя книга очень хорошая. В интернете же многое есть. Конечно, есть и оборотная сторона медали: любой начинающий графоман имеет возможность мгновенно сделать свои тексты общедоступными, а это, как привило, приводит к тому, что подавляющее число таких текстов трудно отнести к художественным. Теряется традиция работы над текстом, тем более, когда рядом нет умного редактора, который бы что-то посоветовал, подправил. Конечно, со временем, графоман поумнеет, начнёт адекватно воспринимать своё творчество, безнадёжно надеюсь я. Но пусть даже не поумнеет, — интернет обладает одной интересной особенностью (вспомним русскую пословицу о пере и топоре): если это не личный сайт графомана, то удалить размещённую на нём информацию можно не всегда, а уж если выложенные тексты проиндексированы поисковыми системами, то считай, что они остались во Всемирной сети навсегда. Так что мой совет начинающим писателям: не торопитесь сразу делать доступными всему миру свои произведения, лучше придите в литературное объединение и покажите их другим литераторам.
— Коль скоро зашла речь о писательских объединениях, скажите, как Вы относитесь к ним, учитывая, что наряду с Союзом писателей России существуют Союз российских писателей и входящий в него Союз писателей Москвы, Союз литераторов России, различные писательские группировки (прежде всего, в интернет-сообществе), литературные объединения?.. — На страницах газеты «Московия литературная» в своих интервью этой темы уже касались Владимир Иванович Гусев, Владимир Георгиевич Бояринов и Иван Иванович Переверзин, поэтому принципиально нового ничего не скажу, ибо и Союз российских писателей и Союз писателей Москвы – это типичные проекты так называемой интеллигенции, в которых явственно виден и имущественный интерес лидеров этих объединений, и неудовлетворённые личные амбиции, и слепая вера в то, что «демократическая власть» после 1991 года начнёт одаривать подачками эти новоиспечённые союзы. Что касается Союза литераторов России, то это – коммерчески грамотно запущенный проект, в рамках которого в этот Союз принимаются все желающие, лишь бы они платили вступительные и членские взносы. А о степени уважения общества к различным писательским объединениям можно судить хотя бы по составу Общественной палаты при Президенте России, в которую входят члены Союза. Другие писательские объединения там не представлены. Но при этом я всегда приветствовал и приветствую свободу творческих объединений писателей.
Если же вести речь о неформальных литературных группировках, дистанцирующихся от официально зарегистрированных писательских организаций, к примеру, таких как: Вечерний Гондольер, Пиитер, Рукомос, Журнал Живых поэтов, Сетевая Словесность, Термитник поэзии, Точка зрения, Литсовет, Интерлит, Заповедник, Топос, Рифма.Ру, Сакансайт, Стихи.Ру и др., то скажу откровенно, о них я слышал, но не более того. Как отношусь? Нормально. Это дело неплохое, когда собираются единомышленники в литобъединения. Единственный их недостаток в том, что они часто замыкаются на самих себе, упиваются сами собой, агрессивно отстраняют то, что не в их ключе. Тогда это печально. Замкнутость порой бывает очень дремучей. Я думаю, что сойдись эти группировки вместе, они вряд ли поймут друг друга, их контакт будет подобен общению слепых с глухонемыми. Это варение в собственном соку, да ещё, если есть возможность издавать книги, когда есть спонсоры, ведёт к излишнему самомнению. Один из таких авторов подарил мне свою книгу, шикарно изданную, в хорошем переплёте. Я его спрашиваю: «А Вы знаете кого-нибудь из известных современных поэтов, читаете их в своём литературном объединении?» - Он говорит: «А кого Вы имеете в виду?» - «Ну, допустим, Рубцова» – «Ваш Рубцов устарел», - отвечает он мне высокомерно. – Что ему можно на это ответить? - «Вы, - говорю, - молодой человек, устарели, ещё не родившись!» - Вот вам пример замкнутого самоварения. Уж лучше бы занимались самогоноварением. Человек не знает своего великого современника, хотя может быть, когда-то даже случайно с ним встречался! Это очень грустно. Вообще же вся наша жизнь это борьба с мировым одиночеством, - и людям легче жить, когда они находят единомышленников в этой отчаянной и безнадёжной борьбе. И здесь я мог бы рассказать о тех литературных объединениях, с работой которых знаком не понаслышке – о литературных объединениям Московской области.
— Лев Константинович, так что же получается: пробиться в литературу талантливый человек может только через литобъединения, где ему помогут более опытные товарищи? — Совсем необязательно куда-то пробиваться? Есть такое выражение: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами». Это достаточно сомнительное выражение, на мой взгляд. Кто особо помогал такому таланту, как Шолохов? Талант прорастает, если ему суждено, а пробиваться, как? Локтями кого-то расталкивать глупо. Выдающийся русский поэт Николай Рубцов, например, совершенно не пробивался, был человеком очень застенчивым, скромным. Он скромно приходил в редакции, клал свои стихи и уходил.
Я тоже никогда не пробивался. То, что я пишу сейчас, я писал всегда. У меня был очень талантливый учитель Сергей Сергеевич Наровчатов, крупный чиновник, литературный деятель. Он мне помогал иногда печататься в журналах. Это можно назвать пробиванием?
Не ходил я с пеной у рта отстаивать своё право на публикации, не писал писем в ЦК КПСС о том, что меня не печатают. Просто посылал свои произведения в какие-то журналы. Они мне иногда отвечали идиотскими рецензиями, в которых говорилось: «ваши стихи недостаточно хороши, поскольку в них отсутствуют стихи о нашем современнике, человеке мечты и труда, строителе коммунизма». Так что, правильно, что они меня не печатали - не было этого в моих стихах. Хотя я на производстве работал: и электромонтажником был, и автослесарем, то есть, фактически строил этот самый коммунизм в отличие от моих рецензентов.
— Как Вы считаете, на общероссийском уровне государство должно поддерживать литературу? — По большому счёту, государство и раньше не особо поддерживало серьезную литературу. И сейчас то же самое.
Я вот говорю, что сейчас нужен национальный проект о сохранении русского языка, и в рамках этого проекта надо поддерживать писателей, которые на настоящем русском языке пишут, независимо от их национальности. Но вспоминается такое выражение Ленина: «Пока есть государство - есть насилие» Значит, если государство писателя поддерживает, то оно будет чего-то от него требовать. Будут запреты, цензура. Цензура (хотя бы в форме самоцензуры) неизбежно возникает даже тогда, когда появляется вроде бы спонсор. Так что, это палка о двух концах. Всех голодных государство накормить не сможет и всех писателей профинансировать тоже, только самые пронырливые пролезут и будут издаваться. Как решить проблему, чтобы государство повернулось лицом к серьёзной литературе? Не знаю. Хотя, в принципе, есть выход. Например, в Швеции все книги современных писателей покупают библиотеки, платят деньги за эти книги. Если бы и у нас государственные библиотеки покупали книги современных писателей, причем всех! Не такие уж это большие деньги для государства, честное слово, – и если бы не было отбора кому дать такую возможность, а кому нет, тогда возможно что-то изменилось бы. А сейчас что для библиотек закупают? Да разную дрянь. Зайдите в любую библиотеку и поинтересуйтесь.
— На страницах литературных изданий, в том числе и нашей газеты, публикуются новый главы Вашей роман-поэмы «Песнь о Цейхановиче или По ту сторону России». Почему Вы выбрали именно этот жанр? — Почему роман-поэма? Да, наверное, отчасти это моя любовь к Гоголю, его влияние. И я, может, чересчур эпатажно хотел подчеркнуть эту перекличку, так как в сознании многих людей я больше известен как поэт, а не как прозаик. Мне хотелось здесь в какой-то степени совместить в себе поэта и прозаика. Вот, например, Бунин, сначала писал какое-то лирическое стихотворение, а потом возникал рассказ или наоборот, сначала писал рассказ, а потом дописывал к нему стихи. Взять, допустим, «Лёгкое дыхание». Дело в том, что не всё, что хочется сказать, входит в стихи, многое остаётся за кадром. Поэзия, она в какой-то степени безгранична, а в какой-то степени ограничена.
Так что, я умышленно спровоцировал такую перекличку с Гоголем. Такие имена, как Гоголь и Достоевский, для меня святы, хотя писатель не может быть святым, он, как правило, грешник. К сожалению, роман мой многие не понимают или воспринимают не так, как хотелось бы автору, но в принципе, на то — воля читателя. Плох тот автор, который усиленно жаждет правильного восприятия. Не надо этого жаждать. Сервантес писал пародию на рыцарские романы, а вышла совершенно гениальная вещь - «Дон Кихот». С помощью названия романа мне хотелось чуть-чуть поуправлять своим читателем и своими критиками, дать какие-то опознавательные знаки. И как я убеждаюсь по рецензиям, кое-кто это понял, а кое-кто и нет. Возможно, это и хорошо, то, что люди рассмотрели в моем тексте такое, что я и сам там не рассмотрел, будь оно положительное или отрицательное. Порой даже злая критика, вражеская, несправедливая, бывает для писателя полезней дружеской. Этот роман мне очень дорог. И он продолжается. У меня такое ощущение, что это песня, которая никогда не умолкнет, пока жив мой Цейханович. А я думаю, а вернее — знаю, что он бессмертен.
— Не так давно наши масс-медиа громко отметили юбилей Григория Чхартишвили (Акунина). Как Вы относитесь к его творчеству и, в частности, к его книге «Писатель и самоубийство»? — Интересно, зачем он взял себе псевдоним? Ведь Чхартишвили просто замечательная фамилия, не надо было её менять на псевдоним. А что касается этой книжки, я думаю, что это всё ерунда по поводу самоубийств. Эта книжка, как и всё творчество этого писателя, рассчитана на коммерческий успех и очевидно будет пользоваться спросом. Акунин – это талантливо исполненный персональный издательский проект, можно только порадоваться за человека. Учитывая, криминальную направленность акунинских сюжетов, я бы на его месте написал книгу «Писатели как типы преступников по Ломброзо». Был такой известный психиатр и криминалист Чезаре Ломброзо, который разработал систему признаков "прирождённого преступника" по внешности. Очень было бы неплохое чтиво, поскольку у нас в Центральном доме литераторов иногда такие лица попадаются - явные типажи преступников по Ломброзо, не иначе. Кто-то типа шулера, кто-то - убийцы, кто-то - афериста и т.д. Да, были и писатели-самоубийцы, Гаршин, например. Но он был больным человеком. Нельзя возводить это в правило. Что касается Есенина, то давно доказано, что он не сам покончил с собой. Николай Успенский страдал алкоголизмом, так что его смерть тоже объяснима — заурядная белая горячка. И так далее.
Поэтому подобные рассуждения мне кажутся натяжкой. Кому суждено быть повешенным – тот не утонет, достанут, откачают и повесят. Что касается того, что писатель, дескать, находится в объятиях одиночества. Да все мы находимся в объятиях вечного одиночества. Каждый человек в командировке на этом свете, и вся трагедия жизни заключается в том, что она конечна. Вообще, я считаю, что самоубийство — тяжкий грех, поскольку я человек верующий. Самоубийство это нарушение акта Божественной Воли. Вот, говорят, что день там серый, пасмурный или неудачный. Да, радуйся, что это день твоей жизни, день твоего бытия, который тебе дан как подарок. А писательское самоубийство — это совершенно раздутая тема. Коль дали тебе командировку в этот мир, так отбудь её, как положено, не прерывай её раньше времени. Иначе ты можешь нарушить тем самым не только течение своей судьбы, но и течение других судеб. Вот поэтому-то самоубийство и есть тяжкий грех. Нельзя брать на себя функции Бога и прекращать свою жизнь. Я уверен, что статистика самоубийств в стране на 1000 человек ничем не отличается от статистики писательских самоубийств.
А писатель ответственен и перед самим собой за свою жизнь, и перед близкими, и перед своими читателями. И перед нечитателями также ответственен. Писатель должен жить последней любовью, а не самоубийством. И от последней любви не спасётся никто, ни один писатель и ни один читатель-нечитатель. И закроем эту тему, и понадеемся на последнюю любовь.
Беседовал Игорь ВИТЮК <b< span="">
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 21:58
Сообщение №: 20222 Оффлайн
"Хожу.. Лужу.. Починяю.. Сказы сказываю.." Виталий Ворон
КОТЮКОВ ЛЕВ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Да, - именно ЛЕВ! Гордый, независимый, моментальная реакция на неправедное слово, на несправедливость, пронзительная проза, блистательная поэзия, пронизанная космическим видением мироздания:
Первородство В необратимой круговерти Душа, как облако в крови – Моя живая тайна смерти – И тайна вечная любви.
Расчислен морок отражений, Но в первородстве неземном, Мой свет, мой сон преображенья Был до меня предвечным сном.
Всё это сгинуло со мною Навеки в черной лунь – пыли, Когда Земля была Луною, Когда никто не знал Земли.
Пространство свернуто движеньем, Пространство сгинуло во мгле. Но сон, но свет Преображенья В пылинке лунной на Земле.
Когда читаешь его стихи, то создаётся впечатление, что поэту известны некие тайные тропинки Вселенной, по которым он свободно перемещается в пространстве. Кажется, что находясь в центре «безумной Вселенской мистерии» и «без труда открывая тяжёлые двери во тьму» он, данным ему свыше «тайно зрением», видит не только «смещение небесной выси» и «бездну, пожирающую человеческие души», но и то как «световая игла, тоньше женского волоса, глыбы тьмы обращает в ничто», являя взору «свет Преображенья» и «тайные сады земли».
Последний берег
Ни пространства, ни времени нет, ни бессмертия, Нет ни звёзд, ни планет, ни комет. Только морок безумной Вселенской мистерии, Только сон, только свет.
Тайна бездны свой образ не помнит, не ведает. Гаснут звезды в огне. И душа, будто плоть, эту жизнь не наследует Наяву и во сне.
И не встреч, ни разлук. Ни обличья, ни голоса. И не помнит свой образ никто. Световая игла, тоньше женского волоса, Глыбы тьмы обращает в ничто.
И последний навек обращается в первого, И незримое не побороть. Но из света и сна, из неверия смертного Воскресает душа, будто плоть.
И слетаются птицы к вселенскому дереву, И незримое солнце встаёт. И идет Человек по последнему берегу, По земле, как по водам идёт.
Поступив в 1965 году в Литературный институт, Котюков учится в одно время с Н.Рубцовым, А. Передреевым, Ю. Кузнецовым. С большой теплотой вспоминает Котюков руководителя своего творческого семинара С.С. Наровчатова. Диплом защищает по творчеству А.А. Фета. Считается прекрасным специалистом по русской поэзии 19 века. Однако признание приходит к писателю не сразу, в силу как объективных, так и субъективных обстоятельств. Подробнее с биографией и творчеством поэта вы можете познакомиться, заглянув в интернет, где в поисковой системе Rambler или Yandex наберёте: Лев Котюков – поэт. Книги, написанные автором в последние десятилетие 20 века: «В одинокой толпе», «Страх любви», «Огонь летящий», «В змеиных зеркалах», «Невозможное», «Демоны и бесы Николая Рубцова» и другие получили признание не только на родине, но и за её пределами. Готовится к изданию его роман «Записки раба» и книга философских эссе «Смерть времени». Невозможно обойти вниманием и огромную культурно- просветительскую и литературно-общественную деятельность поэта. Кстати совсем недавно он, вместе с другими руководителями Московской писательской организации Союза писателей России В.И. Гусевым и Ю.К. Барановым присутствовал на творческом вечере выпускницы МГУ А. Абарели в малом зале ДК. МГУ. Вечер был организован нашей студией лирической поэзии «Орфей». Котюков – академик Международной академии Духовного единства народов мира, секретарь правления Союза писателей России, Председатель правления Московской областной писательской организации СПР, главный редактор журнала «Поэзия». Лев Котюков первый поэт в истории России, отмеченный за литературные труды Московской Патриархией и Патриархом Всея Руси Алексием II и является лауреатом Международной премии Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия (1997) Несмотря на вышеперечисленные заслуги и яркий талант писателя, многие могут с удивлением отметить для себя, что имя Льва Константиновича Котюкова еще довольно мало известно в читательской среде. В наше, весьма сложное для России время, когда «цензура» дикого рынка оказалась гораздо страшней и безжалостней прошлой идеологической цензуры, увидевшие свет книги поэта имеют, зачастую, столь малый тираж, что остаются недоступными широкому читателю. Сейчас, как никогда, чувствуется глобальное отчуждение настоящей, литературы от читателя, дефицит общения, беззащитность и одиночество каждого человека в огромном, переполненном людьми мире. Такие поэты, как Лев Котюков чувствуют это особенно остро. Убедитесь сами:
Отсутствие
И осыпался высохший мел С потолка на тяжелую скатерть. И без нас невзначай прошумел Дождь в саду на закате.
И закат в темных травах погас, И в окно тихо торкнулась ветка. И без нас умерла в этот час В дальнем доме соседка.
И без нас листобой пролетел. Жизнь не стала Судьбою. И осыпался полночью мел На лицо гробовое.
И навеки в незримых мирах Все без нас совершилось. И без нас наша жизнь в зеркалах Навсегда отразилась.
*** Ещё что-то надеюсь узнать, Ещё что-то пытаюсь сказать, И усмешку скрываю. И не верю почти никому, Но тяжёлые двери во тьму Без труда открываю.
И стою у открытых дверей, Там во тьме – ни людей, ни зверей, Там совсем одиноко. Там вообще ничего не узнать, Но хочу ещё что-то сказать Сам себе раньше срока…
*** Всё сбылось, что Судьба обещала. Но в душе ничего не сбылось. И дорога себя потеряла, И сместилась небесная ось.
Всё темней чероноземная осень, Всё светлей молодая Луна. И под лёд мирозданья уносит Тени слов звуковая волна.
Всё сбылось, что Судьба обещала, Всё сбылось кроме жизни иной, И дорогу Луна потеряла, И приткнулась ко мне головой.
Бормочу ещё что-то с надеждой. Не боюсь без надежды молчать. Но Судьбе перед Небом над бездной Не хочу ничего обещать.
Т.Кайсарова, ( Газета "Московский университет")
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 22:03
Сообщение №: 20225 Оффлайн
"Хожу.. Лужу.. Починяю.. Сказы сказываю.." Виталий Ворон
Интервью со Львом Котюковым
(провела Ирина Горюнова)
Надо сказать, что у нас со Львом Константиновичем получился очень задушевный разговор, который совершенно не хотелось прекращать, и который вышел далеко за рамки интервью. Скорее это была лекция Льва Константиновича о жизни, о поэзии, о душе и смысле жизни и о многом другом. Получилось так, что много, очень много интересного осталось за кадром. Мне очень хотелось поговорить поподробнее и о "Философских эссе", и о Большом Стиле... Но, увы, тогда получилась бы целая книга, а не интервью или статья. Надеюсь, что Лев Константинович всё же найдёт время и напишет об этом сам.
И.Г. Лев Константинович, хотелось бы начать с самого насущного вопроса: Как Вы оцениваете состояние современной русской поэзии и русской литературы в целом?
Л.К. Знаете, я не думаю, что состояние современной русской литературы и поэзии в наше время это самый насущный вопрос, вопросов сейчас слишком много и они, к сожалению, будут всегда. Я, прежде чем сказать о литературе, скажу, в общем и целом о современности. Мысли о том, что завтра будет лучше - это обычное для нас дело. Русский человек всегда жаждет перемен. Китайский мудрец и философ Лао Дзы не зря сказал: "Не дай вам Бог жить в эпоху перемен" У нас народ всё время жаждет эпохи перемен, перманентной эпохи перемен. И мы живём в эту перманентную эпоху перемен. Взять XX или ХХI век. Литература является не только составной частью общества, а ещё и, по меткому по выражению Ленина в статье "Толстой, как зеркало русской революции", зеркалом, правда оно нынче кривое, но что уж тут поделать. Так что состояние литературы нашей такое же, как и состояние нашего общества: неустойчивое, неравновесное и неопределенное. Поскольку раньше у чиновников в Кремле можно было спросить: "А что вы нам обещаете?", и они могли ответить: "Коммунизм", это была, конечно, глупость, но они, по крайней мере, могли ответить, что они что-то обещают. Если же вы сейчас спросите у нынешних депутатов, сидящих в Кремле, в Думе, что они вам обещают, то в лучшем случае они вам ответят: "Удвоение ВВП", - хотя никто толком и не знает, что это такое - удвоение ВВП.
Литература, она тоже что-то обещает читателю, от чего-то защищает. Взять литературу ХIХ века. Она маленького человека защищала, и человек типа Акакия Акакиевича возник на горизонте. И все писатели, в том числе и Лев Толстой, этого маленького человека упорно защищали, только от кого непонятно, поскольку этот маленький человек, Акакий Акакиевич, по моим понятиям - это монстр, это человек, в проблемах которого виновато не общество, а скорее его собственные, личные качества. Вот взять, например, предположительное существование Акакия Акакиевича после 17 года. Я его могу себе представить сотрудником ЧК или ГПУ, и такой человек запросто отправит на тот свет тысячи и десятки тысяч людей и не поморщится, а русская литература таких людей жалела.
Так что, верное было состояние литературы - вектор развития был такой, неправильный - "борьба за маленького человека". Но в это время были созданы величайшие шедевры, такие как "Братья Карамазовы" Достоевского или "Медный всадник" Пушкина.
Состояние нашей литературы сейчас соответствует состоянию литературы в ХIХ, ХХ веках своими вершинами, своими просветлениями, своими глупостями. Единственное, что, к сожалению, является отличительной чертой современной литературы - это то, что уходит Большой Стиль. Что такое Большой Стиль? Это тема для лекции в литинституте или объемная статья. Большой стиль - это время поэм, эпопей, таких как "Война и мир". Одной из последних вершин Большого Стиля является "Тихий дон" Шолохова, даже в мировой литературе в целом. Хотя об этом, к сожалению, почти не говорится, и, даже празднуя столетие Шолохова, мы как-то обходили этот вопрос стороной. Если свести все мировые произведения, выбрать, скажем, десять произведений десяти авторов со всего мира, то в них обязательно окажется Шолохов, если сведем, допустим, к пяти произведениям - тоже. Это одна из гигантских удач советской литературы, великое явление со всеми своими достоинствами и недостатками. Большие Стили, мне кажется, кончились уже на таких писателях, как Леонид Леонов, создавший сокрушительно неудачное произведение. Его роман "Пирамида" настолько беспомощен и запутан. Такое впечатление, что сказать ему было абсолютно нечего, хотя информацией и обилием жизненного опыта сам писатель располагал. Провалы подобных поэм начались еще в советское время. Например, поэма Василия Фёдорова "Женитьба Дон-Жуана" не выдерживает совершенно никакой критики. Большой стиль начал издыхать на излёте ХХ века. По всей видимости, динамика жизни, компьютеризация и так далее требуют от человеческого сознания каких-то особых форм восприятия. Хотим мы этого или нет, но читать большую статью в газете сейчас просто нет времени. Это странно, казалось бы, компьютер должен обеспечивать экономию времени, а на самом деле времени не хватает. Вот и в области литературы у людей появилось клиповое сознание. Телевизор играет большую роль в жизни людей с конца ХХ века. Хотим мы этого или нет, но телевизор мы включаем. Хоть и говорят, что "никто тебя не заставляет смотреть", но - человек продукт своего времени, своей эпохи, и если человек настроен на то, чтобы эту кнопку нажимать, то осуждать его за это не стоит. Я сам прихожу и нажимаю эту кнопку. Меня интересуют новости в жизни, хорошие фильмы. Когда я уже не в состоянии воспринимать печатный текст после напряжённого рабочего дня, но хочу быть в курсе дел, новости посмотреть - я включаю телевизор, тем более что 90 процентов информации мы получаем за счёт зрения. Ведь чтение - дело нелёгкое. Взять, к примеру, "Литературную газету" прежних времён. Сейчас попробуйте ее прочтите всю. Там масса статей, которые сгодились бы для каких-то сборников. Дробность информации, дробность текста. Информации этой слишком много - захочешь и не прочитаешь. Состояние литературы неизбежно связано и с научно-техническим прогрессом. Научно-технический прогресс на самом деле это не эволюция, это деградация человеческого сознания. Что у нас с появлением компьютеров и мобильных телефонов счастья прибавилось? Нет. Но, тем не менее, представить без них нашу жизнь сейчас нельзя. Вот, говорят упадок поэзии. Это ерунда. Раньше Белинский писал об упадке русской литературы, а сейчас другие критики пишут о том же, но литература ни в каком упадке не находится, поскольку таланты были, есть и будут. Земля их рождала и это уже закон жизни и закон мировой энергии. Другое дело, что они сейчас не имеют массового признания. Есть многие писатели, вообще не известные не только массовому читателю, но даже и узкому кругу. Или поэты. Например, Никита Иванов. Я его печатал, он блестящий поэт, один из лучших современных поэтов, а кто его знает? А Евтушенко знают.
Гусев тоже человек малоизвестный, но невероятно талантливый, хотя знает его только узкий круг литинститута и писателей. Но он человек, мыслящий весьма трезво и говорит, даже без горечи: "Ну, что поделать, время такое..." Большая литература и раньше никому особо не была нужна. Набоков, например, достаточно средний писатель второго ряда, просто раздутая величина. А коснёшься знания текстов его почитателями - не знают. Он был более интересен как поэт. Донцову, например, не воспринимают как писателя, а её произведения считаются только легким чтивом. В свое время Пушкина, Блока, Есенина тоже знало немного людей, так... только московская тусовка. Вот этот фильм про Есенина, который недавно прошёл по телевидению и который все дружно грязью поливают, он, на мой взгляд, не так уж и плох. Хотя бы тем, что он переместил внимание от Донцовой и Марининой к Есенину, стали книги Есенина покупать, читать воспоминания о нём.
Поэтому говорить об упадке нынешней литературы не приходится, его нет и быть не может, это нормальное состояние. Есть и прекрасные поэты, и писатели, и критики. Другое дело, что литература начинает преобразовываться, в интернет уходить, мельчать тиражами.
И.Г. Как Вы относитесь к существованию Национальной литературной сети?
ЛК. Я, откровенно говоря, не понимаю, что такое национальная сеть, она тогда скорее интернациональная, если разобраться так, в техническом плане. Почему она так называется? Сам я интернетом не пользуюсь и термин "национальная сеть" мне не понятен. Вот национальный парк, к примеру, это значит наш, русский парк или национальный американский парк. Тогда надо говорить "русская сеть", так как это наш национальный проект, русский.
Почему тогда авторы разных национальностей там печатаются?
Российская сеть это одно, тогда уж многонациональная сеть или сеть народов бывшего СССР или Евросеть, Евразийская сеть. Термины, между прочим, это великое дело. От них многое зависит.
А так это дело благое, полезное. Люди общаются, тексты читают - это хорошо. У меня в журнале "Поэзия" даже рубрика есть "Интернет-поэзия". Вот многие профессиональные писатели мне жалуются, что графоманы сеть наводнили, а я отвечаю: "Ну, давай сам в эту сеть входи, наводняй ее своими шедеврами, кто тебе мешает?"
А то везде коммерция сплошная, везде за деньги печатают. Интернет всё-таки это доступность и практически повсеместность. Я не знаю, приведёт ли эта форма общения к созданию каких-то шедевров или нет, но и Бог с ним, пусть не привёдет, по крайней мере, многие начинающие литераторы интернетом пользуются, это своего рода ликбез, так как не всякую литературу сейчас найдёшь. Например, "Поэтический словарь" Квятковского сейчас трудно найти, хотя книга хорошая. В интернете же многое есть.
И.Г. А к существованию различных поэтических группировок, таких как Рукомос, Пиитер и различных Лито?
ЛК. Я, откровенно говоря, все эти поэтические группировки, которые вы назвали, не знаю, потому что нет времени за всем этим уследить. Как отношусь? Нормально. Это дело неплохое, когда собираются единомышленники в литобъединения. Единственный их недостаток в том, что они часто замыкаются на самих себе, упиваются сами собой, агрессивно отстраняют то, что не в их ключе. Тогда это печально. Замкнутость порой бывает очень дремучей. Я думаю, что встреться эти группировки вместе, они не поймут друг друга, словно говорят не на одном языке, и не смогут найти творческий контакт. Разный уровень и тенденции, мысли. Хотелось бы, чтобы они общались между собой, расширяли свой творческий кругозор. Это варение в собственном соку, да ещё, если есть возможность издавать книги, когда есть спонсоры, ведёт к излишнему самомнению. Один из таких авторов подарил мне свою книгу, шикарно изданную, в хорошем переплёте. Я его спрашиваю: "А вы знаете кого-нибудь из известных авторов, читаете их на Лито?" - Он говорит: "А кого вы имеете в виду?" - "Ну, допустим, Рубцова" - "Ваш Рубцов устарел", - отвечает он мне высокомерно. - Что ему можно на это ответить? - "Вы, -говорю, - молодой человек, устарели, ещё не родившись!" - Вот вам пример своей замкнутой среды, он даже не знает своего современника, хотя может, когда-то даже случайно с ним встречался! Это очень грустно. Вообще же вся жизнь это борьба с одиночеством, и людям легче жить, когда они находят единомышленников.
И.Г. Скажите, талантливый человек в наше время может "пробиться"? Куда податься начинающему поэту или писателю в поисках разумной критики и помощи?
ЛК. Как пробиваться? Как вам сказать? Есть такое выражение: "Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами" Это достаточно сомнительное выражение, на мой взгляд. Кто особо помогал такому таланту, как Шолохов? Талант прорастает, если ему суждено, а пробиваться, как? Локтями кого-то расталкивать глупо. Рубцов, например, совершенно не пробивался, был человеком очень застенчивым, скромным. Я не видел, чтобы он пробивался. Он скромно приходил, клал свои стихи, уходил.
Я тоже никогда не пробивался. То, что я пишу сейчас, я писал всегда. У меня был очень талантливый учитель Сергей Сергеевич Наровчатов, крупный чиновник, литературный деятель. Он мне помогал иногда печататься в журналах. Это можно назвать пробиванием?
Не ходил я с пеной у рта отстаивать свою гениальность, не писал писем в ЦК о том, что меня не печатают. Просто посылал свои произведения в какие-то журналы. Они мне иногда посылали свои рецензии, в которых говорилось: "ваши стихи недостаточно хороши, в них нет ничего о светлых достоинствах строителей коммунизма". Так что, правильно, что они меня не печатали - не было этого в моих стихах. Хотя я на производстве тогда работал, и электромонтажником был, и слесарем.
И.Г. Лев Константинович, как Вам удается совмещать свою творческую писательскую работу с работой главного редактора таких известных изданий, как журнал "Поэзия", газета "Московия литературная"? Как в наше непростое время Вы успеваете заниматься и общественной деятельностью на посту председателя правления Московской Областной организации союза писателей России и других, не менее хлопотных, должностях?
ЛК. Никак не удается. Вернее, что-то удается, что-то нет, у любого человека ресурс физических сил ограничен. Я многие свои планы творческие не могу осуществить, так что я вынужден не на мажорной ноте отвечать на этот вопрос. И с журналом хотелось бы, чтобы всё это немного по-другому было. Был ещё замысел написать книгу философских эссе, рукопись до сих пор где-то валяется. Да времени нет и денег. Нужны спонсоры.
Государство же и раньше не особо поддерживало серьезную литературу. Ну, учились мы в институте за счёт государства, иногда раньше квартиры получали. Тут трудно сказать - поддерживало нас государство или нет.
Я вот говорю, что есть сейчас национальный проект о сохранении русского языка, надо в этих рамках писателей поддерживать. Мне вспомнилось такое выражение Ленина: "Пока есть Государство - есть насилие" Значит, если государство писателя поддерживает, то оно будет чего-то от него требовать. Масса запретов, цензура. Цензура неизбежно возникает даже тогда, когда появляется спонсор. Так что, это палка о двух концах. Всех голодных государство накормить не сможет и всех писателей профинансировать тоже, только самые пронырливые пролезут и будут издаваться. Как решить проблему, чтобы государство повернулось лицом к серьёзной литературе? Не знаю. Хотя, в принципе, есть выходы. Например, в Швеции все книги современных писателей покупают библиотеки, платят деньги за эти книги. Если бы и у нас государственные библиотеки покупали книги современных писателей, причем всех - не такие уж это большие деньги для государства, честное слово, - и если бы не было отбора кому дать такую возможность, а кому нет, тогда возможно что-то изменилось бы. А сейчас что закупают? Ту же Маринину, Донцову...
И.Г. А как вы считаете Пушкин, Лермонтов - останутся в школьной программе? Интерес школьников к ним возможен? Сейчас школьная программа сокращается.
Школьные программы они и в советской школе корректировались, допустим, Гумилева в школьных программах не было, да и других каких-то писателей. То, что Некрасова исключили - это безобразие, а то, что Лимонова включили это неплохо. То, что он стал, как поэт выступать последнее время - это смешно, ему романы хорошо удавались, но не стихи. Пройдет время и всё опять изменится. Снова включат Некрасова. Сейчас, например, Гоголя "Тарас Бульба" убрали. Как Гоголя представить без этого произведения? Конечно, нельзя объять необъятное, но я думаю, что это поправимо и время всё расставит на свои места.
И.Г. Есть такая передача на телеканале Культура "Апокриф", в которой часто обсуждаются разные литературные и культурные вопросы. Одна из недавних программ была посвящена теме сочувствия. Как Вы считаете, уместно ли сочувствие в жизни и в литературных произведениях нашего времени?
По поводу передачи Апокриф, не буду кривить душой, что-то я видел по каналу Культура, по крайней мере, Ерофеева. Но, как я понимаю, писательских имён там нет, тех, кто точно является писателем.
А по поводу сочувствия - сочувствие нам даётся, как нам дается благодать. Сочувствие -это категория нравственная. Но тут всё двояко. Вот сочувствовали-сочувствовали маленькому человеку, а этот маленький человек стал в застенках ЧК расстреливать людей налево и направо. Сочувствие, как категория нравственная, бесспорно должна быть в человеческих душах, и литература не может жить без сочувствия. Автор должен сочувствовать хотя бы своему читателю - писать, так будем говорить, талантливо и интересно, а не писать в стиле модернистов, так что потом просто одна тоска на душе. Например, Кафка. Покажите мне хоть одного нормального человека, который бы его прочитал, и ему эти произведения понравились. Вряд ли найдёте, ну, солжёт кто-нибудь разве. Писатель должен сочувствовать читателю, чтобы читать было интересно. А как сочувствовать человеку? Писатель тоже человек, в какой-то степени, ему хочется, чтобы читатель ему сочувствовал, так что должно быть сочувствие обоюдное, такое сочувствие я приветствую. У Ницше есть такое, совершенно дурацкое, выражение: "Падающего толкни". Правильно, толкни, но в сторону противоположную падению. А что касается "Апокрифа", его дискуссий, то мне кажется, что там какая-то замкнутая команда тусуется, как колода карт и более ничего. Они представляют довольно однобоко и нашу поэзию, и современную литературу, даже, я бы сказал, убого представляют.
И.Г. Расскажите, пожалуйста, о вашей последней книге "Песнь о Цейхановиче или по ту сторону России". Почему роман-поэма? Я так понимаю, что это не случайно? Сразу возникают аналогии с "Мертвыми душами" Гоголя.
Это не последняя моя книга, даст Бог, ещё напишу. У меня ещё книга избранных стихов выходила "Ангелы любви". Почему роман-поэма? Да, наверное, отчасти это моя любовь к Гоголю, его влияние. И я, может, чересчур эпатажно хотел подчеркнуть эту перекличку, так как в сознании многих людей я больше известен как поэт, а не как прозаик. Мне хотелось здесь в какой-то степени совместить в себе поэта и прозаика. Вот, например, Бунин, сначала писал какое-то лирическое стихотворение, а потом возникал рассказ или наоборот, сначала писал рассказ, а потом дописывал к нему стихи. Взять, допустим, "Лёгкое дыхание". Дело в том, что не всё, что хотелось бы сказать, входит в стихи, многое остаётся за кадром. Поэзия, она в какой-то степени безгранична, а в какой-то степени ограничена.
Так что, я умышленно спровоцировал такую перекличку с Гоголем. Такие имена, как Гоголь и Достоевский, для меня святы, хотя писатель не может быть святым, он, как правило, грешник.
К сожалению, роман мой многие не понимают и воспринимают не так, как хотелось бы автору, но в принципе, на то воля читателя. Плох тот автор, которого воспринимают неправильно. Хотя, с другой стороны, Сервантес писал пародию на рыцарские романы, а вышла совершенно гениальная вещь - "Дон Кихот". С помощью названия романа мне хотелось чуть-чуть поуправлять своим читателем и своим критиком, дать какие-то опознавательные знаки, но, как я убеждаюсь по рецензиям, кое-кто это понял, а кое-кто и нет. Возможно, это и хорошо, то, что люди рассмотрели в моем тексте такое, что я и сам там не рассмотрел, будь оно положительное или отрицательное. Порой критика, даже злая критика, вражеская, несправедливая, бывает для писателя полезной, как ни странно. Этот роман мне очень дорог. И он продолжается. У меня такое ощущение, что это песня, которая никогда не умолкнет, пока жив Цейханович. А я думаю, что он бессмертен.
И.Г. У меня к вам еще один вопрос появился. Тут недавно вышла книга Григория Чхартишвили "Писатель и самоубийство", где он говорит о том, что очень многие талантливые писатели одиноки и подвержены различным суицидальным приступам. Что вы думаете по этому поводу?
ЛК. Интересно, зачем было брать псевдоним? Ведь это Акунин? Чхартишвили просто замечательная фамилия, не надо было ее менять на псевдоним. А что касается этой книжки, я думаю, что это всё ерунда по поводу самоубийства. Эта книжка рассчитана на коммерческий успех и очевидно будет пользоваться спросом. Я бы на месте Чхартишвили написал книгу "Писатели. Типы Ломброзо". Был такой Ломброзо, криминалист, который по фотографии, по внешности человека определялись типы преступника. Очень было бы неплохо и интересно, поскольку у нас в ЦДЛ иногда такие лица попадаются - явный типаж преступников Ломброзо, не иначе. Кто-то шулер, убийца, аферист и т.д. Да, были и такие писатели - самоубийцы, Гаршин, например. Но он был больным человеком. Нельзя возводить это в правило. Что касается Есенина, тоже давно доказали, что он не сам покончил с собой. И так далее. Николай Успенский страдал алкоголизмом, так что его смерть тоже объяснима какими-то социальными факторами, белой горячкой. И так далее.
Так что мне кажутся подобные рассуждения натяжкой. Кому суждено быть повешенным - тот не утонет, достанут, откачают и повесят. Что касается того, что писатель, дескать, находится в объятиях одиночества, да все мы находимся в объятиях вечного одиночества. Каждый человек в командировке на этом свете и вся трагедия жизни заключается в том, что она конечна. Вообще, я считаю, что самоубийство - тяжкий грех, поскольку я человек верующий, и считаю, что нельзя нарушать Господню Волю. Никогда.
Нельзя брать на себя функции Бога и прекращать свою жизнь. Я уверен, что статистика общих самоубийств ничем не отличается от статистики писательских самоубийств.
Само по себе самоубийство это нарушение акта Божественной Воли. Вот, говорят, что день там серый, пасмурный или неудачный. Да, радуйся, что это день твоей жизни, день твоего бытия, который тебе дан как подарок. А писательское самоубийство - это совершенно раздутая тема. Так что я говорю, вот командировку тебе дали, так что отбудь её как положено, не прерывай ее раньше времени. Иначе ты можешь нарушить тем самым не только течение своей судьбы, но и течение других судеб. Вот почему мне думается, что самоубийство - это тяжкий грех. А писатель ответственен и перед самим собой за свою жизнь, и перед близкими, и перед обществом, своим читателем, и надо эту жизнь прожить достойно. Сказать в ней своё слово, не быть балластом, а радоваться каждой дарованной Богом минуте, каждому дню и часу.
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 22:05
Сообщение №: 20228 Оффлайн
"Хожу.. Лужу.. Починяю.. Сказы сказываю.." Виталий Ворон
Московская областная организация Союза писателей России и профсоюз писателей России учредили литературную премию имени Николая Рубцова. Одним из ее первых лауреатов стал известный поэт и прозаик Лев Котюков.
Лев Константинович, главный редактор журнала "Поэзия", председатель правления Московской областной организации Союза писателей России, знает о Рубцове не понаслышке, так как не один год проучился и прожил с ним под одной крышей общежития Литинститута. Недавно вышла книга Котюкова "Демоны и бесы Николая Рубцова", сразу вызвавшая множество споров, видимо, потому, что в ее основе лежит правда, порой нелицеприятная, порой горькая... - Сплетен о "неблаговидных" поступках Рубцова я слышал великое множество, - начал разговор Лев Котюков. - Впрочем, мне и без чужой брехни хватает памяти. Но зря меня обвиняют в чрезмерной откровенности. Я не из тех, кто любит с пафосом изрекать тысячелетнюю глупость: "Сократ мне друг, но истина дороже!" Не может быть дороже друга и человека никакая самая высокая истина. Да, у Рубцова было множество житейских недостатков. Но почему большой поэт обязательно должен быть праздничным подарком для окружающих, если сами окружающие, мягко говоря, не юбилейные сувениры? Настоящий поэт - это прежде всего явление природы, а потом уже культуры и литературы. А про Николая Рубцова могу сказать, что это решительно и прежде всего поэтическое явление природы, божественное ее проявление в русском слове. Явление Рубцова в русской поэзии закономерно, но оно почти непостижимо. Его имя не вдалбливалось средствами массовой информации в общественное сознание в отличие от многих других известных сегодня имен. И даже эти имена не заслонили Рубцова, ибо он - прорыв. И самое удивительное, что прорыв этот был совершен в одиночку, без чьей бы то ни было поддержки. Разве что божеской... Николай Рубцов - имя для русской литературы знаковое. Его стихи - как глоток чистой ключевой воды, очищающей сердце и душу. О Рубцове я услышал практически сразу после того, как переступил порог общежития Литературного института имени Алексея Максимовича Горького при Союзе писателей СССР (так громоздко, для большей значимости, любили иные иногородние школяры прописывать свой обратный адрес на письмах в родную глухомань). Я только-только поступил в институт, и мой земляк с третьего курса тут же предупредил меня: "Тут Рубцов с утра шастает, будет рубль до завтра просить - не давай. Не вернет". Чуть позже я уже сидел в кругу литшколяров. Среди них был неухоженный, щуплый человек в потертом пиджаке. Это и был уже заочно представленный мне Николай Рубцов. Он читал: "Кто-то странный (видимо, не веря, что поэт из бронзы, неживой) постоял у памятника в сквере, позвенел о бронзу головой... " И звенели граненые стаканы. И никому (и мне в том числе) не приходило тогда в голову, что "бронзы звень" - рядом с нами. Рубцов читал тяжело, медленно, внимая словам, а не себе. И это чтение завораживало. Но, не буду лукавить: сами стихи сначала не произвели на меня особого впечатления. А читал он ставшее потом хрестоматийным: "Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны... " "Это что - на одной ноге, что ли?.." - хмыкнул я и впоследствии не раз донимал Рубцова этим замечанием. Он морщился, с угрюмой неохотой соглашался, что да, неблагозвучно, но упорно не желал редактировать стихотворение, как будто знал, что все равно ему будет суждено победительно украшать хрестоматии - так стоит ли огород городить? Рубцов не страдал гордыней, был общителен, добродушен и даже деликатен. Он считал, что все равны перед Богом, и следовал этому самым естественным образом. Но вот незадача, большинство окружавших его понимали это "равенство" совсем иначе. Наверное, сами того не сознавая, они норовили возвыситься в своих и чужих глазах, становясь с Рубцовым "на одну ногу", а то и унижая его, небрежно называя то Колюней, то Колюхой, то Коляном. Ничтожество не знает смирения. Ничтожество ничтожит все и вся любыми способами. Обычно поэт снисходительно мирился с панибратством литературной малышни (и не только по таланту - ведь он был старше многих обитателей общежития Литинститута лет на десять), но иногда, отпустив тормоза, вдруг взрывался хмельным огнем. И шла злопыхательская молва о "мании величия"... Ныне к месту и не к месту вспоминают случай с портретами русских классиков, которые Рубцов снял в коридоре и перенес к себе в комнату, чтобы не скучно было пить в одиночестве. Так все и было. Но эта история далеко не так проста и смешна, как может показаться. Это была своеобразная защита не только от одиночества, но и от жизнерадостной уравниловки. Рубцов обладал ясным сознанием. Зачем ему было маяться манией величия? Он знал себе цену, знали эту цену и многие другие. Но было отвратно, что эти другие меряют его на свой скудоумный аршин. А ведь и он сам, и окружавшие люди подспудно ощущали, что его поэзия - это нечто пришедшее свыше. Однажды я застал Рубцова за чтением его собственной книжки. Это была знаменитая "Звезда полей". Завидев меня, он быстро сунул книгу под подушку. А я с подначкой спросил: "Ну, как книжица, получилась?" "Ты знаешь, ничего, - не раздражаясь, а задумчиво, как бы самому себе, сказал Рубцов. - А интересно читать самого себя... Я вот впервые сегодня себя прочитал. Будто и не я эту книгу написал... Да и во многом - не я... " Мне думается, что не редакторов имел в виду Рубцов, признаваясь в странном отторжении от написанного и изданного. Это было не отторжение себя, а словно признание соучастия Всевышнего. Многое может подсказать и его известная строчка: "О чем писать?! На то не наша воля!" Не верьте тем, кто говорит, что у Рубцова "питие определяло сознание". Потому что питие питию рознь. То же самое, впрочем, можно сказать и о сознании. Вам, наверное, незнакомы поэтические застолья 60-х. Славное времяпрепровождение. Нынче оно совсем вышло из обихода. Тогда ведь пили не только для того, чтобы напиваться, а чтобы стихов вволю начитаться и наслушаться. Водка - это было не главное. Да и чего о ней было думать, просто она сама никогда нас не забывала... Во время учебы в Литературном у Рубцова было много проблем, но не по причине недостатка способностей, а из-за мелких провинностей, которые другим легко сходили с рук. Неприятности липли к Рубцову как банные листья к известному месту. Он был отчислен с очного отделения на заочное и, стало быть, автоматически лишился временной московской прописки и права проживания в общежитии. Исключением были лишь периоды экзаменационных сессий, на которые мощной гурьбой со всего света слеталась вся заочная пьянь Литинститута. О, сколько головной боли порождали эти сессии у многострадального ректората! По их окончании в общежитии организовывались карательные команды по выдворению зажившихся гостей. Возглавлял борьбу за очищение вверенной ему территории комендант по кличке "Циклоп". Звали его, кажется, Николаем Андреевичем Полехиным, и, по слухам, он ранее служил в органах. Наверное, так это и было - какой комендант тех времен не служил в органах? Во время карательных рейдов Циклопу иногда приходилось привлекать милицию - не так-то просто было выдворить иных обнаглевших литературных приживал. И, как правило, первым под горячую руку борцов за правопорядок попадался именно Рубцов. Такой уж у него бытовой талант был, черт возьми, - помимо гениальности. Ну, сами посудите, как мимо него пройти, если он во все горло поет, аж этажи дрожат: Я в ту ночь позабыл все хорошие вести, Все призывы и звоны из кремлевских ворот. Я в ту ночь полюбил все тюремные песни, Все запретные мысли, весь гонимый народ... Просто грех не среагировать бывшему работнику органов! Естественно - хватать крамольного Рубцова! Хорошо, хоть просто - вон из общежития, а не на Лубянку. Ходили к коменданту просители-заступники. - Человек-то он, может, впрямь неплохой. Но пусть дома пьет и свои песни распевает, - отвечал комендант. А на сетования, что Рубцов детдомовец и бездомник, "Циклоп" советовал: - Вместо того чтобы впустую на гитаре бренчать, нашел бы какую дуру с московской пропиской - и оженился бы. Вон сколько баб кругом незамужних - рубль ведро!.. Но не складывалась семейная жизнь поэта ни в столице, ни в провинции. Зато всегда вокруг него были ненормальные окололитературные дамочки, так называемые поэтессы, помогающие Рубцову (взамен разумного бытоустройства) прятаться и отсиживаться в чужих комнатах, чтобы хоть таким образом продлить его незаконное проживание под казенной крышей общежития. Поэт, как волк, напьется натощак. И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете, И все молчит, не двигаясь никак. И перед ним, кому-то подражая, И суетясь, как все по городам, Сидит и курит женщина чужая... - Ах, почему вы курите, мадам? Не верьте тому, что Рубцова буквально выживали из института. В 1964 году Литинститут возглавил "железный ректор" Владимир Федорович Пименов. Ректорство было для него понижением, потому что до этого он ведал всеми театрами СССР, и даже метил в кресло министра культуры, но был подсижен завистливыми недругами. В некоторых воспоминаниях Пименова представляют чуть ли не гонителем Рубцова, этаким инквизитором от литературы. Бывший "царедворец" Пименов действительно хмурил брови при одном упоминании Николая, однако именно благодаря ему Рубцов успешно окончил Литинститут и защитил диплом с отличием, а не был, как гласят литературные легенды, изгнан с позором. Вспоминается один случай - как-то в перерыве между занятиями ринулись мы теплой компанией во главе с Рубцовым в пивной ларек-гадюшник, функционировавший возле института. А навстречу - наш "железный ректор", распахнувший отеческие объятия. То ли нюх у него был такой необыкновенный, то ли ждал "в засаде"... Но потом водил он нас вокруг памятника Герцену, неторопливо рассуждая о разных разностях, и, как бы между прочим, о вреде пьянства в учебное и неучебное время. А отправляя обратно в аудиторию, добродушно погрозил пальцем Рубцову: - Смотри, Коля, держись! Я на тебя надеюсь... А пивнушку вашу я прикрою... И сдержал свое слово. Лично съездил в райисполком и буквально через неделю надпись на палатке "Пиво-воды" сменилась на "Овощи-фрукты". Каждый, кто знал Рубцова, понимал, что отнюдь не лишенный житейских слабостей и недостатков, он тем не менее был выше и значимее своего окружения. Но людская молва была жестока к Николаю. И как тут не вспомнить тоже хрестоматийные его строчки: Чуть живой. Не чирикает даже. Замерзает совсем воробей. Как заметит подводу с поклажей, Из-под крыши бросается к ней. И дрожит он над зернышком бедным, И летит к чердаку своему. А гляди, не становится вредным, Оттого, что так трудно ему... Не о воробье, о самом себе говорил Рубцов. Отчего же столь вредны и злопамятны были к нему люди, не знавшие ни сиротства, ни голода, ни нужды? Тяжкий напрашивается ответ. А потому обойдемся без ответа, как любил иногда говаривать бывший моряк Николай Рубцов: -У матросов нет вопросов. У поэтов нет ответов! Говорят, что поэты прощают всех, а вот поэтам, за редким исключением, ничего не прощают. Не было прощения и Рубцову, и в первую очередь за его главный недостаток - он не был памятником, он был живым.
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 22:07
Сообщение №: 20232 Оффлайн
По ходатайству Правительства Московской области Министерство культуры Российской Федерации за подписью министра культуры Владимира Мединского наградило председателя Правления Московской областной организации Союза писателей России, Заслуженного работника культуры России, поэта Льва Котюкова памятной медалью «200-летие И.А.Гончарова».
Напомним, что медаль была учреждена Министерством культуры РФ в 2012 году к 200-летия со дня рождения великого русского писателя Ивана Александровича Гончарова и в целях поощрения лиц, внесших значительный вклад в изучение и популяризацию творческого наследия писателя.
Вручил медаль Льву Котюкову по поручению Правительства Московской области 1-й секретарь Политсовета Регионального отделения в Московской области Всероссийской политической партии «Правое дело», полковник Игорь Витюк.
Слева направо: 1-й секретарь Политсовета Регионального отделения в Московской области Всероссийской политической партии «Правое дело», поэт Игорь Витюк; председатель Правления Московской областной организации Союза писателей России, поэт Лев Котюков; поэт и земский врач Владимир Лория. Переделкино. 18 июля 2013 года.
Наша справка:
Положение о памятной медали "200-летие И.А.Гончарова"
1. Памятной медалью "200-летие И.А.Гончарова" (далее - Памятная медаль) награждаются граждане Российской Федерации, внесшие большой вклад в изучение и популяризацию творческого наследия И.А.Гончарова, в подготовку и проведение празднования 200-летия со дня рождения И.А.Гончарова. 2. Медаль носится на правой стороне груди ниже государственных и ведомственных наград. 3. Награждение медалью осуществляется по решению организационного комитета по подготовке и проведению празднования 200-летия со дня рождения И.А.Гончарова и оформляется приказом Министерства культуры Российской Федерации. Повторное награждение медалью не допускается.
Описание памятной медали "200-летие И.А.Гончарова"
Памятная медаль "200-летие И.А.Гончарова" (далее - Памятная медаль) изготавливается из томпака, имеет форму круга диаметром 32 мм с выпуклым бортиком с обеих сторон. На лицевой стороне медали портретное изображение И.А.Гончарова. Под портретом расположена надпись "Иван Александрович Гончаров", слева от портрета - "1812", справа - "2012". На оборотной стороне медали, по кругу надпись "Министерство культуры Российской Федерации", в центре - надпись "200 лет со дня рождения И.А.Гончарова". Медаль при помощи ушка и кольца соединяется с прямоугольной колодкой, обтянутой шелковой муаровой лентой синего цвета с тремя золотистыми продольными полосками. Ширина ленты - 24 мм, ширина полосок - 3 мм, ширина центральной полоски - 5 мм. Расстояние между полосками - 4 мм. Полоски отстоят от краев ленты на 2,5.
Пресс-служба Московской областной организации Союза писателей России
"Хожу.. Лужу.. Починяю.. Сказы сказываю.." Виталий Ворон
Author: Лев Котюков Title: МУХА ИЗ МОРГА РАССКАЗ No: 11-12(41-42) Date: 13-06-2000
Памяти Сергея Иванова
В темную, прокуренную квартиру вошел худоватый мужик средних лет без трусов, но никто, даже полутрезвые бабы, не обратили на него внимания, поскольку негаданный пришелец был в джинсах, еще вполне приличных, всего три раза стиранных и заштопанных всего в трех местах. Да и кто на кого нынче обращает серьезное внимание, когда люди, близь и дальне живущие, не по дням, а по часам, со злой нетерпимостью отказываются, не желают слушать друг друга, — и себя почти не слышат, ибо излагаемое ими все более бессвязно, ничтожно и невыносимо даже для самослушанья. Пришелец, неисправимый потомок поволжских немцев, месяц назад вышел из тюрьмы, но уже обрел вольный румянец, перестал бессмысленно озираться на чужие голоса, — и легкомысленно верил, что уже никогда не будет дышать тараканьим зловонием параши. И никто не собирался разубеждать вольнодумца, да и не хотелось никому огорчать вконец обрусевшего немчуру, что в России зарекаться, как плевать супротив ветра. Я одобрительно и покровительственно кивнул гостю и почему-то всерьез поверил, что пощадит Господь его остатние годы от тюрьмы и от сумы. Бывший немец, словно прозрев мое благожелательство, не стал лезть с жалостливыми разговорами, а галантно, как французик посвященный, присоединился к полупьяным бабам и стал толково балагурить о расценках у жриц любви на Тверской, у трех богатырей-вокзалов и в иных злачных местах стольного града. Я тупо посмотрел на своего приятеля, трезво коротавшего со мной вечер на кухне. Приятель ответно зыркнул в глаза — и, слава Богу, нам хватило ума ничего не сказать друг другу, ибо после нелепой гибели нашего общего товарища говорить было совершенно не о чем. Но надо было упорно заполнять зияющую пустоту нашей неладной жизни, — и мы из последних сил тщились сокрушить ее молчанием, — и пока, до прихода экс-немца без трусов, нам сие с трудом, но удавалось.
Дабы поддержать шатающиеся костыли молчания, я уныло вспомнил муху из морга, витавшую во время гражданской панихиды над лицом погибшего. Муха была какой-то чрезмерно блескучей, то ли от резкого, воистину мертвого света, то ли от своей почти абсолютной безнаказанности. Ну кому придет в голову ловить в морге муху? Ну разве какому-нибудь немцу недобитому, которые и в самой-то Германии давным-давно перевелись. Вспомнил я муху — и, дай Бог, ежели эта невыносимо блескучая муха в сей миг не вспомнила меня, мои тусклые, безвольные слова прощания и еще кое-что не менее безвольное и тусклое. А приятель тоже что-то своевременно вспомнил. Лицо его стало еще старее и страшнее, этак лет на десять, хотя далее стареть и страшнеть ему было совершенно некуда. И я вдруг с нечеловеческой ясностью и яростью понял, что все в этом мире в сто крат бессмысленней, чем мне казалось три дня назад. Ну просто адски бессмысленно!.. И сам ад, самая последняя преисподняя, всем живущим без надобности, что даже там, в послесмертных чернодырьях, нет нам мучительного приюта, нет самого малого жаркого места, не втиснуться туда ценой самых невыносимых страданий, — и нет никому ни утешения, ни спасения.
Одна из пьющих женщин посмотрела на меня сквозь свою непробудную одурь, сквозь седого, вольного экс-немца... Почти призывно посмотрела, но тотчас забыла обо мне, как о выпитой водке, ибо надо было думать о новой бутылке и гнать безропотного гостя в ларек. Она могла быть моей женщиной, если бы своевременно вышла замуж, и если бы пять лет назад я не застал ее спящей в чужом сортире. Но до того я юношески надеялся, что мне удастся ей объяснить, что честность и правда вовсе не одно и то же, что истинная любовь избывает страх смерти, что жизнь и время абсолютно не нужны друг другу. Но не сложилось вот! — и теперь она никогда не узнает, что могла бы быть моей. Но если вдруг, то… У!!!.. Но никогда не прознать ей о невозможном, даже на том свете.
Но кто он, кто этот идиот, молчаливо сидящий на чужой кухне?! Отчего он так схож со мной?! Неужто это все-таки я собственной персоной?! А кто ж еще, черт побери?! Впрочем, преизрядно развелось подобных идиотов в мире сем, да и в мире ином они вряд ли когда переведутся, ибо бессмертны, — и не стоит лишний раз печалиться о неизбежном и бессмысленном. ... И вновь вынырнул из темной городской мороси узкий "мерседес", и вновь почти наехал на меня, проклятый. Вернее не на меня, а на моего покойного друга. Но в последний миг я изловчился, схватил друга за воротник и буквально из-под колес, рывьем, спас его временно от смерти. — Куда спешишь?! За смертью спешишь, сволочь!.. Я в три раза больше тебя получаю, а не спешу!.. Урод!.. — корчась от боли в руке, глотая грязную морось, выкрикнул я. — Да я б увернулся!.. — обидчиво возразил друг и еще обидчивей пробурчал: — И не в три раза больше ты получаешь... Но узрев мое искаженное лицо, заохал, попытался разжать скрюченную судорогой руку — и послушно засеменил обочь через переход на зеленый свет. А через неделю его сбила вечерняя электричка и глубокомысленные кретины при опознании тела многократно, как бы в назидание трупу, приговаривали: "От Судьбы не убежишь...", ну и прочее, не менее оригинальное. И я отчетливо вдруг осознал, что "мерседес" был послан Судьбой, что не надо было мне в тот вечер спасать своего друга. Не на такой уж большой скорости он катил, ну километров пятьдесят-шестьдесят, не более. И только сейчас я вспомнил окраску "мерса" — синюю. Ну зацепил бы он крылом бедолагу, отделался бы парой сломанных ребер да сотрясением мозга. Полежал бы недельку в больнице под мои проклятья, — и жил бы себе поживал, — и глядишь стал бы зарабатывать после сотрясения мозга на пару сотен больше, чем я. Но почему, почему я тогда подумал, что "мерседес" черный?! Ведь был-то он цвета морской волны балтийской. О, как, однако, обманны московские сумерки!.. Уж из-под синего "мерса" я вряд ли успел бы вытащить своего друга. А успел лишь оттого, что он черным мне примерещился. И нынче мы обмывали бы выписку бедолаги из "Склифа", а не томились пустым поминальным молчанием. Но лишь истинно пустое способно избыть пустое! Быть другом всех — быть вечным врагом себе! И... И... И... И от Судьбы не убежишь!.. Но... Но... Но... Ну да ладно, ибо правда избавляет от смерти. И самая безнадежная яма имеет свою высоту и гордится своей глубью-глупью, как высотой недостигаемой.
— А ну, Анюта, — гони валюту! — жизнерадостно гаркнул вольноотпущенный экс-немец, готовый ринуться, как на Париж, на штурм винного ларька. — Щас, козел, в бюстгальтере пороюсь — овалючу... — сердито пробурчала женщина, которая могла бы быть моей, — и с бессмысленной надеждой посмотрела в мою сторону. Я поманил пальцем экс-немца, достал из кармана купюру и ласково отчеканил: — Вот тебе гуманитарная помощь, жертва Освенцима! Но, но!.. Но обратно прошу не возвращаться, — и обязательно вон с той дамой!.. Я кивнул на женщину, которая когда-то — о, Господи, почти уже никогда! — могла бы стать моей, — и даже не удивился, не заслышав в ответ угрюмой ругани. Скороспелая парочка, неуклюже распрощавшись, скорехонько вывалилась за порог, ибо я очень не люблю просить дважды об одном и том же.
Одиноко и долго завыла вдали электричка, как перед крушением всего зримого и незримого светомира, как перед очередным наездом на человека. Может быть, у того самого переезда, где погиб мой друг, а, может, еще ближе...
Зря, однако, этот хмырь экс-немец ходит без трусов. Что русскому — здорово, то немцу — смерть! Эк небось натерпится, когда эта стерва обнаружит, что он в одних штанах. Но на то он и немец, пусть даже экс, чтоб терпеть русских баб. И какого черта по нашим улицам нынче так раскатались ихние "мерседесы" цвета балтийской волны, которые даже днем ясным кажутся черными?! Может, экс-немец знает?!.. — смутно мешалось в голове. — Неужели еще не сдохла та блескучая муха из морга?.. — Сдохла, сука! — со знанием дела, во всю прокуренную глоть, обнадежил меня молчун-приятель, и его страшное лицо почти помолодело. Я с облегчением вздохнул и понял, что думаю вслух, что кое-как, но выдавливаю из души пустоту одиночества, что долее молчать уже без надобности — и можно говорить о чем угодно, если даже говорить совершенно не о чем.
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 22:12
Сообщение №: 20240 Оффлайн
"Хожу.. Лужу.. Починяю.. Сказы сказываю.." Виталий Ворон
Author: Лев Котюков Title: МУХА ИЗ МОРГА РАССКАЗ No: 11-12(41-42) Date: 13-06-2000
Памяти Сергея Иванова
В темную, прокуренную квартиру вошел худоватый мужик средних лет без трусов, но никто, даже полутрезвые бабы, не обратили на него внимания, поскольку негаданный пришелец был в джинсах, еще вполне приличных, всего три раза стиранных и заштопанных всего в трех местах. Да и кто на кого нынче обращает серьезное внимание, когда люди, близь и дальне живущие, не по дням, а по часам, со злой нетерпимостью отказываются, не желают слушать друг друга, — и себя почти не слышат, ибо излагаемое ими все более бессвязно, ничтожно и невыносимо даже для самослушанья. Пришелец, неисправимый потомок поволжских немцев, месяц назад вышел из тюрьмы, но уже обрел вольный румянец, перестал бессмысленно озираться на чужие голоса, — и легкомысленно верил, что уже никогда не будет дышать тараканьим зловонием параши. И никто не собирался разубеждать вольнодумца, да и не хотелось никому огорчать вконец обрусевшего немчуру, что в России зарекаться, как плевать супротив ветра. Я одобрительно и покровительственно кивнул гостю и почему-то всерьез поверил, что пощадит Господь его остатние годы от тюрьмы и от сумы. Бывший немец, словно прозрев мое благожелательство, не стал лезть с жалостливыми разговорами, а галантно, как французик посвященный, присоединился к полупьяным бабам и стал толково балагурить о расценках у жриц любви на Тверской, у трех богатырей-вокзалов и в иных злачных местах стольного града. Я тупо посмотрел на своего приятеля, трезво коротавшего со мной вечер на кухне. Приятель ответно зыркнул в глаза — и, слава Богу, нам хватило ума ничего не сказать друг другу, ибо после нелепой гибели нашего общего товарища говорить было совершенно не о чем. Но надо было упорно заполнять зияющую пустоту нашей неладной жизни, — и мы из последних сил тщились сокрушить ее молчанием, — и пока, до прихода экс-немца без трусов, нам сие с трудом, но удавалось.
Дабы поддержать шатающиеся костыли молчания, я уныло вспомнил муху из морга, витавшую во время гражданской панихиды над лицом погибшего. Муха была какой-то чрезмерно блескучей, то ли от резкого, воистину мертвого света, то ли от своей почти абсолютной безнаказанности. Ну кому придет в голову ловить в морге муху? Ну разве какому-нибудь немцу недобитому, которые и в самой-то Германии давным-давно перевелись. Вспомнил я муху — и, дай Бог, ежели эта невыносимо блескучая муха в сей миг не вспомнила меня, мои тусклые, безвольные слова прощания и еще кое-что не менее безвольное и тусклое. А приятель тоже что-то своевременно вспомнил. Лицо его стало еще старее и страшнее, этак лет на десять, хотя далее стареть и страшнеть ему было совершенно некуда. И я вдруг с нечеловеческой ясностью и яростью понял, что все в этом мире в сто крат бессмысленней, чем мне казалось три дня назад. Ну просто адски бессмысленно!.. И сам ад, самая последняя преисподняя, всем живущим без надобности, что даже там, в послесмертных чернодырьях, нет нам мучительного приюта, нет самого малого жаркого места, не втиснуться туда ценой самых невыносимых страданий, — и нет никому ни утешения, ни спасения.
Одна из пьющих женщин посмотрела на меня сквозь свою непробудную одурь, сквозь седого, вольного экс-немца... Почти призывно посмотрела, но тотчас забыла обо мне, как о выпитой водке, ибо надо было думать о новой бутылке и гнать безропотного гостя в ларек. Она могла быть моей женщиной, если бы своевременно вышла замуж, и если бы пять лет назад я не застал ее спящей в чужом сортире. Но до того я юношески надеялся, что мне удастся ей объяснить, что честность и правда вовсе не одно и то же, что истинная любовь избывает страх смерти, что жизнь и время абсолютно не нужны друг другу. Но не сложилось вот! — и теперь она никогда не узнает, что могла бы быть моей. Но если вдруг, то… У!!!.. Но никогда не прознать ей о невозможном, даже на том свете.
Но кто он, кто этот идиот, молчаливо сидящий на чужой кухне?! Отчего он так схож со мной?! Неужто это все-таки я собственной персоной?! А кто ж еще, черт побери?! Впрочем, преизрядно развелось подобных идиотов в мире сем, да и в мире ином они вряд ли когда переведутся, ибо бессмертны, — и не стоит лишний раз печалиться о неизбежном и бессмысленном. ... И вновь вынырнул из темной городской мороси узкий "мерседес", и вновь почти наехал на меня, проклятый. Вернее не на меня, а на моего покойного друга. Но в последний миг я изловчился, схватил друга за воротник и буквально из-под колес, рывьем, спас его временно от смерти. — Куда спешишь?! За смертью спешишь, сволочь!.. Я в три раза больше тебя получаю, а не спешу!.. Урод!.. — корчась от боли в руке, глотая грязную морось, выкрикнул я. — Да я б увернулся!.. — обидчиво возразил друг и еще обидчивей пробурчал: — И не в три раза больше ты получаешь... Но узрев мое искаженное лицо, заохал, попытался разжать скрюченную судорогой руку — и послушно засеменил обочь через переход на зеленый свет. А через неделю его сбила вечерняя электричка и глубокомысленные кретины при опознании тела многократно, как бы в назидание трупу, приговаривали: "От Судьбы не убежишь...", ну и прочее, не менее оригинальное. И я отчетливо вдруг осознал, что "мерседес" был послан Судьбой, что не надо было мне в тот вечер спасать своего друга. Не на такой уж большой скорости он катил, ну километров пятьдесят-шестьдесят, не более. И только сейчас я вспомнил окраску "мерса" — синюю. Ну зацепил бы он крылом бедолагу, отделался бы парой сломанных ребер да сотрясением мозга. Полежал бы недельку в больнице под мои проклятья, — и жил бы себе поживал, — и глядишь стал бы зарабатывать после сотрясения мозга на пару сотен больше, чем я. Но почему, почему я тогда подумал, что "мерседес" черный?! Ведь был-то он цвета морской волны балтийской. О, как, однако, обманны московские сумерки!.. Уж из-под синего "мерса" я вряд ли успел бы вытащить своего друга. А успел лишь оттого, что он черным мне примерещился. И нынче мы обмывали бы выписку бедолаги из "Склифа", а не томились пустым поминальным молчанием. Но лишь истинно пустое способно избыть пустое! Быть другом всех — быть вечным врагом себе! И... И... И... И от Судьбы не убежишь!.. Но... Но... Но... Ну да ладно, ибо правда избавляет от смерти. И самая безнадежная яма имеет свою высоту и гордится своей глубью-глупью, как высотой недостигаемой.
— А ну, Анюта, — гони валюту! — жизнерадостно гаркнул вольноотпущенный экс-немец, готовый ринуться, как на Париж, на штурм винного ларька. — Щас, козел, в бюстгальтере пороюсь — овалючу... — сердито пробурчала женщина, которая могла бы быть моей, — и с бессмысленной надеждой посмотрела в мою сторону. Я поманил пальцем экс-немца, достал из кармана купюру и ласково отчеканил: — Вот тебе гуманитарная помощь, жертва Освенцима! Но, но!.. Но обратно прошу не возвращаться, — и обязательно вон с той дамой!.. Я кивнул на женщину, которая когда-то — о, Господи, почти уже никогда! — могла бы стать моей, — и даже не удивился, не заслышав в ответ угрюмой ругани. Скороспелая парочка, неуклюже распрощавшись, скорехонько вывалилась за порог, ибо я очень не люблю просить дважды об одном и том же.
Одиноко и долго завыла вдали электричка, как перед крушением всего зримого и незримого светомира, как перед очередным наездом на человека. Может быть, у того самого переезда, где погиб мой друг, а, может, еще ближе...
Зря, однако, этот хмырь экс-немец ходит без трусов. Что русскому — здорово, то немцу — смерть! Эк небось натерпится, когда эта стерва обнаружит, что он в одних штанах. Но на то он и немец, пусть даже экс, чтоб терпеть русских баб. И какого черта по нашим улицам нынче так раскатались ихние "мерседесы" цвета балтийской волны, которые даже днем ясным кажутся черными?! Может, экс-немец знает?!.. — смутно мешалось в голове. — Неужели еще не сдохла та блескучая муха из морга?.. — Сдохла, сука! — со знанием дела, во всю прокуренную глоть, обнадежил меня молчун-приятель, и его страшное лицо почти помолодело. Я с облегчением вздохнул и понял, что думаю вслух, что кое-как, но выдавливаю из души пустоту одиночества, что долее молчать уже без надобности — и можно говорить о чем угодно, если даже говорить совершенно не о чем.
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 10.02.2014 22:12
Сообщение №: 20241 Оффлайн
Мы в соцсетях: