Дорогие друзья.
Вот и наступил тот момент, которого все мы с нетерпением ждали.
Все члены жюри проголосовали за стихи супер-финалистов!!!
Итак:
Напомню, были представлены стихи, которые отобраны общим голосованием жюри:
Цитата от admin (15-05-2014 20:21):
«А по сему мы имеем ДЕСЯТКУ сильнейших, за которых проголосовало по 2 члена жюри. 9, 10, 11, 13, 19, 21, 29, 41, 50, 58»
Представляем кандидатов:
9. Я ВЕРНУСЬ
Я люблю этот мир
с чистотой подвенечной рассвета,
и небесную синь,
и плывущие вдаль облака,
заливные луга
с мятным запахом жаркого лета,
тихий шелест листвы
под журчащий напев ручейка.
Я люблю старый дом,
где черёмухи в буйном цветенье
разливают в саду
будоражащий кровь аромат,
и берёзовых рощ
соловьиные звонкие трели…
Невозвратностью дней
погружаясь в багряный закат…
Когда время придёт,
я уйду в бесконечные дали,
поднимусь к облакам,
познавая вселенскую грусть.
Я на крыльях любви
догоню журавлиные стаи,
попрощаюсь с землёй,
обещая:
- Я скоро вернусь.
Я вернусь по весне
ароматом цветущей сирени,
разноцветным дождём
на усталую землю прольюсь,
прорасту я травой,
закружусь в лепестковой метели…
Через тысячи лет
я домой непременно вернусь…
10. Покидая Вавилон
В непосильные дни, дни любви, бесконечной тревоги,
Где тебя мне искать? Только в сон мой зайдёшь иногда,
Где ты робко ласкаешь смирённого единорога,
А под мочкою уха мерцает серёжка-звезда.
Прохожу виноградник, не здесь ли с тобой повстречаюсь?
Обовьёшь мою жизнь виноградною щедрой лозой.
Я иду мимо розы, и роза бутоном качает,
Чуть задетая каплей дождя, а быть может – слезой.
Вавилон зазывает, морочит, за полы хватает,
А над шумом и гамом – безмолвная кроткая высь.
Финикийские перстни, хитоны, шелка из Китая, –
Как же много всего, без чего я могу обойтись!
Шестиглавые звери, сирийские ткани, агаты,
Голоса лжепророков, послушные звону монет…
Я хочу позабыть мутно-жёлтые воды Евфрата,
Эти дни без тебя, эту башню, закрывшую свет.
От навязчивой яви хочу – не могу пробудиться.
И в прикрытых усталых глазах – мельтешение лиц.
Город пуст без тебя… В небесах одинокая птица…
Город пуст, как пустые глаза вавилонских блудниц.
Белый агнец пылает в костре, поднимается пламя,
И… мрачнеют жрецы, изучая оттенки огня.
Я ловлю твоё имя в гудящем вечернем бедламе,
Я ловлю жадным сердцем, и нежность сжигает меня…
11. Cожженные стихи
Сожженные стихи… Казнённые. Немые.
Их пламя языком слизало. Но они
Мне шёпотом чернил, сгорая, говорили,
Что в них жила душа, и оживали сны.
Каких-то восемь строк, чернильные помарки.
На память в уголке отмечено число…
Сожжённые стихи… Как быстро и как ярко
Сгорело в них всё то, что сердце берегло.
13. Вечность бытия
Загремят под дождь раскаты грома,
Или снег повалит за окном –
Я живу за пазухой у дома,
Обогретый светом и теплом.
Чистый воздух, речка и деревья
Утопают в тишине святой –
Я живу за пазухой деревни,
Позабыв о жизни городской.
Сбросив суеты постылой гири,
Созерцая вечность бытия,
Я живу за пазухой Сибири –
Не забыла милая земля.
Ощущая мощь единой силы,
Пусть зовут заморские края,
Я живу за пазухой России,
Оживает Родина моя!
Век машин, грехов и интернета
Паутиной Землю охватил.
Я живу за пазухой планеты,
Опасаясь – хватит ли ей сил.
Мы слабы, но есть душа и разум.
Нам местечка лучше не найти.
Чтобы жить – греховную заразу
Надо смыть с греховного пути.
Оборвётся где-нибудь дорога,
Всё пройдёт, забудутся стихи.
Хорошо за пазухой у бога,
Но смогу ли отмолить грехи?..
19. Забытый
А вас всё нет. Темнеют крыши,
Луну – и ту погрызли мыши,
И крошки звёзд шуршат всё тише…
Лишь темнота и маета.
Я вечно жду вас у порога.
Как не погладить хоть немного
Такого нежного, незлого,
Такого мягкого кота?
Как не вернуться в царство лени?
Когда вокруг ложились тени,
Меня вы брали на колени,
Шептали добрые слова.
Я – кот любовного касанья,
Я – кот счастливого урчанья,
И ловля снов – моё призванье,
Тех снов, где больше волшебства.
Но вы погладили другого, –
Ловца мышей, убийцу злого,
Кота хитрющего, худого,
Поймите, это – западня.
Он вас обидит. Встанет шёрстка,
Сверкнут глаза нежданно-жёстко,
За всё – кровавая полоска, –
Тогда вы вспомните меня.
Тот кот – коварный сын помоек.
Он душит крыс и землероек,
Кротов и глупых пёстрых соек,
А усмехнётся он – беда!
Он просто кот, и нот хрустальных,
Снов безмятежных, беспечальных,
Надежд и блёсток карнавальных
Не принесёт вам никогда.
21. ПОСЛЕДНИЙ ЭШЕЛОН
(другу Игорю Нуржанову)
Сквозь время мчится эшелон,
Где войнам нет конца и края,
На каждой станции цепляя
Судьбой изломанный вагон.
В буржуйках, что пора на слом,
Дрова сырые тихо тлеют.
В промозглой мгле ветра звереют,
Надрывно воя за окном.
Увозит скорбный эшелон
Героев, преданных Отчизной.
В стране, где жизнь полна цинизма,
Пустеет памяти перрон.
Уже в пути мои друзья.
Стою, их в вечность провожая -
Из нищеты к воротам рая.
…Подходит очередь моя…
29. Я командую ротой
Снег на солнце блестит….ярко.
Рвутся мины на склоне….громко.
Автомат у щеки…жарко.
Я командую ротой…сколько?.
На «Саланге» февраль…вьюга.
Вспышка слева опять…выстрел.
Смерть берёт, как всегда…друга.
Не напишет жене…писем.
Солнце слепит и снег…алый.
Кто живой? Ждёт нас «Путь… млечный»
Ветер в скалах гудит…шалый.
Я командую ротой…вечно…
41. Двадцать седьмое ноября
Уж сорок лет прошло – не малый строк:
Пора забыть армейские портянки
И эшелон, и сам Владивосток
В такой нелёгкой жизни на «гражданке».
Пора забыть то прошлое, пора,
Ведь я старик – к чему теперь бравада…
Но не могу, и в праздники с утра
Смотрю показ военного парада.
Не потому, что в праздники люблю
Смотреть парада яркие сюжеты,
А потому, что молодость мою
Опять напомнят чёрные береты.
Под звуки марша, глядя на ребят,
Горжусь – чеканит шаг моя пехота…!
И, вспоминая в армии себя,
Перед женой похвастаться охота.
Глаза намокли, вижу не экран –
Два года службы, словно на ладони:
Ученья, сопки, Тихий океан….
А у жены все мысли о бульоне….
Ей до моих эмоций дела нет.
Я не сержусь и есть тому причины –
Пускай готовит праздничный обед,
Не видя слёз и слабости мужчины.
Хоть для неё важнее суп и чай,
Она всё видя, спросит (не для смеха)
В который раз и как бы невзначай:
«Когда же праздник будет у морпехов?»
Я улыбнусь, участвуя в «игре»;
Повременю, услышав это снова;
Отвечу ей: «Не помню….
В ноябре….
Скорей всего числа двадцать седьмого».
50. ***
Когда разит рука стратега
мечом того, кто ниже рангом,
не те - друзья, кто тешат Эго,
крича: «Ату!», смакуя драку,
но те, кто остановят руку
и отведут удар бесславный.
Дай, Боже, мне - такого друга.
И ум - не ошибиться в главном.
58. Журавли
Матери моей, Полине Афанасьевне, в день её 93-летия
Над безмолвьем полей, над прохладной пустынной равнины,
Только выдь за село в час, когда догорает закат,
Ты увидишь вдали, как, печальные, слаженно, клином
Отправляют они свой последний прощальный парад.
Свой последний рывок в полыханье зари многоликой.
Оглашая рыданьем равнину и эти леса,
В лоно стылой земли знаком вещего скорбного крика
Льются с хмурых небес беспокойные их голоса.
Вот всё ближе, видней над продрогшею зыбью осенней,
Будто призраки вдруг поднялись в небеса, в облака,
В омут бездны скользя, тают их сиротливые тени,
Сторожа каждый мах, каждый шорох крыла вожака.
Кто их гонит? Куда? На какие такие юдоли?
Под какую такую призывно манящую сень
Гордо тянут они над ознобом родимых раздолий,
Вкруг больших городов, мимо сонных, глухих деревень?
Будешь долго глядеть на закате под меркнущей синью
И дивиться всерьёз горькой песне над зыбью полей:
Что, мол, им горевать, коли завтра пурга загузынит,
Закуражит метель, загудит, как степной суховей.
Будешь долго глядеть, непонятному горю внимая
И тихонько украдкой махая рыдальным вослед,
Будешь долго потом одиноко скорбеть, принимая
И печаль их, и боль за прощальный их с неба привет.
В пустоте, в тишине, в синий мрак раскрылившейся ночи
Вдруг замлеет душа, запылает, тревогу храня,
И подкатится ком и такой вдруг тоской застукочит,
В повлажневших глазах отражаясь видением дня.
Будто в сонном бреду, колыхнёшься от дум опалённых-
Столько их пронеслось, отлетело за маетный век! -
И не вымолвишь, - нет! – просто выдохнешь вдруг удивлённо:
«Вот ведь – птицы, поди ж, а и плачут-то, как человек!»
У слепого окна под неясные звуки ночные
Одиноко замрёшь и, не в силах себя побороть,
Как последний завет, как молитву, прошепчешь: «Родные!
Дорогие мои! Да храни вас, родимых, Господь!»
Эту боль не унять, не избыть эту напасть вовеки,
Эту страсть не предать даже в тягостном сне-забытьи,
Потому так важны, так нужны мне, невеже-калеке,
Эти грёзы твои, эти муки святые твои.
Потому так светло, так легко мне в твоей колыбели
Удивленья, тоски, тихой грусти в зарницах земли…
Пусть минуют тебя стороною любые метели,
Но желаю тебе, чтоб рыдали твои журавли.
Мы в соцсетях: