Форум

Целителем явился летний вечер,
старинный парк
спасая от жары,
и словно замер в ожиданье встречи,
когда зажгутся звёздные миры.
Среди разросшихся кустов жасмина,
цветёт невзрачно ароматный хмель.
Журчит чуть слышно нотой клавесина,
ручей, 
впадая в сонную купель,
пруда, 
заросшего зелёной тиной,
на дне которого живой родник,
хранит его во времени незримо,
качая чистою волной тростник.
Мостки, 
что уцелели просто чудом,
в траве теряются на берегу,
осели в воду под тяжёлым спудом,
минувших лет, 
растаявших в снегу.
Величием застыли вдоль аллеи,
могучие деревья – старики,
сплетеньем крон, 
стачали, словно швеи,
зелёный свод, 
ненастьям вопреки.
Мелодия ручья полна восторга,
цветочными оттенками сонат.
Старинный парк, 
как полная реторта,
где слились звуки, 
цвет 
и аромат.
И вот оно, 
волшебное мгновенье,
на водной глади отразился луч,
возникла дева в лунном отраженье,
отбросив далеко лохмотья туч.
В лимонном платье, 
тропкою короткой,
прошла по мягкой, 
шелковой траве,
воздушно – невесомою походкой,
скользя лучами нежно по листве.
Присела на скамейку под каштаном,
внимая шёпоту 
густой листвы,
о тайне, 
что среди ветвей платана,
нашла приют, 
укрывшись от молвы. 
Взгрустнулось отчего-то лунной деве,
и будто под влияньем дивных чар,
прошлась,
шепча,
по старенькой аллее:
- До завтра, 
я вернусь, 
мой милый парк.
Смешалось кофе с молоком под утро,
меняя платье на прозрачный свет.
Исчезла дева…
Ночь простилась мудро -
алмазной порослью 
…оставив след.

216. МАЛЬЧИШКИ ИЗ 41...

На блюдце, освещая хлеба корки,
Рассвет остервенело ухнул в окна,
Посыпались стеклянные осколки
В ответ на взрывы, горестно и звонко.

Порвалась нить, натянутая тонко,
Над бездной, между будущим и прошлым,
Зависла тишина на миг, и только
Мальчишки превращаются во взрослых.

Усыпаны воронками дороги,
В погосты превратившись поневоле,
В ручонках омертвелых, тая  в смоге,
Молчат игрушки, сжатые от боли.

Толчками кровь пульсирует по венам,
От ужаса картин умолкли книжки,
Анкеты подвергая переменам,
Бегут на фронт вчерашние мальчишки.

Безжалостно война четыре года
Прищурено смотрела из окопов,
Как души возносились в небо гордо,
Не внемля предсказанью гороскопов.

Земля открыв могильные объятья,
Укутав ими, словно облаками,
Печально принимала под распятья
Мальчишек, что не стали стариками.

217. КОЙКА

Просела, чуть ли не до пола сетка
на койке, 
что ровесница войны,
ещё видна на ржавой раме метка,
и к ней давно уж не приходят сны.

В больничном коридоре, 
не в палате,
стоит старушка, 
всё ещё служа,
про юность вспоминая 
в медсанбате,
лишь изредка скрипит, 
как от ножа.

Молчит, 
чтоб не тревожить ветерана,
лежащего 
на пепле из надежд.
В бреду тот мается от старой раны,
последний защищая свой рубеж.

218. ПОВЕРКА

Поверка личного состава,
где на фамилию в ответ,
сухое «Я» звенит октавой,
теряясь где-то в синеве.

На всех одно в строю дыханье,
в морозной свежести утра,
стоят ребята в ожиданье,
приказа «В путь»…и вот…Пора…

Колонна смотрится нелепо,
взбираясь по уступам вверх,
где пики гор вспороли небо,
в одной из облачных прорех.

Исчезло воинское братство,
пройдя сквозь двери в небесах,
кричу вослед: - Что делать, братцы?
…Один остался на часах.

Стою в бессменном карауле,
ведь я последний часовой,
пробило сердце, словно пулей,
ударив откликом …Живой.

219. ДУША ПОЭТА

Зачем и для кого живые строки,
В которых 
беззащитная душа,
Плетётся одиноко по дороге,
Усталым пилигримом 
не спеша.
Стесняясь наготы при ярком свете,
В прицеле 
пристально смотрящих глаз,
Доверчиво протягивает плети,
Надеясь на сочувствие 
хоть раз.
Сочится кровь 
из ран на голом теле,
В пыли 
багряный 
оставляя след,
Превозмогая боль, 
стремится к цели,
Сквозь ряд обид, 
предательства и бед.
Невидимо бредёт она по миру,
И лишь в рифмованной строке видна,
А что ж поэт,
что стих отдал Зефиру?
…Сидит и пишет снова у окна…