Форум

 

Дыханье снов – планета слов,

приют  богов и образов.

Зачем и кем ты создана?

Для воли? Для оков?

 

Ты манишь сквозь бессонницу

пьянящим духом вольницы.

Соблазном ярких миражей

уводишь преданных пажей

за грань ума... или безумья?

Иду сама, или бреду я

на поводке поводыря

вслепую?..  Ну а если – зря?

 

Что если перебором слов

не перепеть земных оков,

и царствующему металлу

быть песней главной?

Сойти с твоей орбиты... да?

 

Нет, лучше, ослепив глаза

лучами солнца, светом звёзд,

продлить отчаянный  полёт.

Хоть втёмную, хоть наугад,

но, боги, только не назад!

Пусть скажут, что сошла с ума –

опять разбег, толчок, прыжок ...

 

Начинка – горчинка,

пылинка – былинка,

улыбка – смешинка с солёной слезой

свои самоцветы

собрали в букеты,

сплели в переплёты под русский узор.

 

 

В подсолнечный облик

под аховый отклик

и в купольный отзвук на милую речь

подайте мне чарку,

да полночь в заварку,

ухват под запарку и русскую печь.

Пропойте мне песню

о поле, о лесе,

о том поднебесье, где зов мой и крик.

И дайте мне крылья

без страха и пыли,

из сказки и были в мой русский язык!

 

Голодранец голодранцу,

что сидел на тротуаре,

наклонившись, кинул грошик

и ушёл с дырой в кармане.

Грошик бедный до заката

провалялся одиноко

в банке, что для подаяний

уж не первый день пустует.

Чьи-то окна, щурясь, млели

абажурами уюта,

заворачивая в шторы

свой мирок от непогоды.

Проходили мимо ноги.

Заносили чьи-то лица

от промозглого тумана

в двери, где тепло и пьяно.

Ароматами кофейня

щекотала и дразнила

городского бедолагу

на обочине проспекта.                                                                             

Взял бедняга стылый грошик,

сделал шаг, второй – и замер

у витрины, полной сдобы,

недоступной и манящей...

«Что тебе?»  Очнулся, бедный,

и решительно ответил:

«Мне бы хлебушка кусочек

вот на этот целый грошик».

Взял – и вышел в серый сумрак,

улыбаясь всем прохожим,

бережно и осторожно

прижимая к сердцу счастье.

Две улыбки помнит город.

Первую – с пустым карманом

после отданной монеты.

И вторую – с тёплым хлебом,

на монету эту взятым.

Две улыбки, две планеты –

два под небом богатея

в сонме нищих, тех, что копят,

нищетою зарастая

и богатством не владея.

Голубую акварель неба размывает жёлтый шар солнца.

А узоры из ветвей тонких оттеняют переход цвета –

то графитом, на излом линий, то зелёным, на просвет листьев... Только небо стало вдруг синим. На контрасте облака плыли. Переменчив их чудной облик, ни поймать, ни уловить контур. Каравелла по волнам неба белым чудом на ветрах вольных...

И палитра залилась краской. Кисть боялась замарать ватман.

Я стояла, опустив руки.

Не могу я унести небо…

 

… А небо над городом шито со всех лоскутов,

На глаз, без шаблонов, без модных показов и правил.

Заплаты-квадраты глубоким колодцам дворов,

Проспектам и улицам полосы с резаным краем.

 

А небо над городом проткнуто шпилями башен,

И вышито стаями птиц  над крестами церквей.

И выплески розово-алых рассветов-закатов

Стекают по стенам костёлов в ладонь площадей.

 

А ночью лоскутный шатёр поднимается выше,

Подальше от марева ярких не спящих огней.

И чьи-то миры сквозь прорехи над городом дышат,

В немом изумленьи от странного мира людей…

 

 

… Звёзды, откройте личико,

голос подайте, знак.

Поднадоело лично мне

бренно сидеть впотьмах.

Что там, за кромкой радуги?

Кто там, в иных мирах?

Знайте, меня обрадует,

то, что я не одна.

Не побоюсь я, милые,

                      ликов иных и слов.

Вы первозданно милы мне,

жизни других миров!

Кто бы, во что ни веровал,

кто бы кого ни звал –

тех, что взлетают первыми,

звёздный уносит вал.

Только куда, неведомо

маленьким мудрецам.

Можно, родные, следом мне

вырваться в танец к вам?

 

Бедный мой сугробик,

словно пёс бездомный,

распластал мордашку

по сырой земле.

Смотрит виновато,

морщит грязный лобик,

брошенный, ненужный

беженке зиме.

Лужам его жалко.

Ластятся и лижут

талою водою

впалые бока.

Солнышко всё выше.

Маленькому жарко.

Плачет он и смотрит

с верой в облака…

                              


245. Мои странные посторонние

 

Мои странные посторонние –

то подтянуты, то расстроены.

Застекольные, да застенные,

одинокие, парные, нервные.

 

Как похожи мы с вами, надо же!

То дарами, то мелкими кражами

пробиваемся к счастью личному,

утеплённому да тряпичному.

 

Вы, прохожие, все пригожие…

недопонятые, уставшие,

счастье вовремя не догнавшие,

очень разные,  очень схожие.

 

Мы повенчаны недосказанным,

мы повязаны недоказанным,

крепко связаны... нитью... нитями.

Улыбнитесь же, улыбнитесь мне!

                                              

 

Растает ночь, промчится день.

В мою шальную карусель

присядет вечер на дорожку.

И календарь вздохнёт обложкой

по облетающей листве.

Всё было: и весна, и лето,

и даты вспышками букетов,

и детство всхлипами во сне...

 

Держу себя в руках с трудом,

не обернуться бы случайно...

Ни соляным, ни поминальным

не дай мне Бог застыть столбом.

Развеял ветер все советы,

забыт, утерян список дат...

хочу опять пылать рассветом

в ладье, плывущей на закат.